Текст книги "Тяжкий груз (СИ)"

Автор книги: Юрий Кунцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)

– Полсотни гиганьютонов, Алькубьерре на двести, никого не резать пополам – повторила Ирма, и женщины ритмично застучали кончиками пальцев по своим клавиатурам.

– Уложимся в полтора часа, – отчиталась Вильма.

– Отлично. Будет время, чтобы почитать.

Буксир дальнего следования – это далеко не самый популярный адрес доставки у федеральной почтовой службы. Вместо того, чтобы преследовать буксиры по всей галактике с важными сообщениями, эти сообщения просто скапливаются в портах назначения и ждут, пока прибывшие экипажи сами их заберут. На коленях у Ленара лежало четыре папки с корреспонденцией, и еще примерно полтонны осталась на стеллаже. Среди уведомлений о сменах распорядков, протоколов стыковки и прочей важной для экспедитора информации часто встречались объявления о пропажах. Что может такого пропасть посреди космоса, что сразу же удостаивается собственного объявления, распространяемого по половине Объединенного Созвездия? Только огромный корабль. Если есть объявление, значит где-то там есть пропавший корабль. А если экипаж буксира Ноль-Девять нашел пропавший корабль, значит где-то в этих четырех папках перед Ленаром есть информация о нем.

Ленар принялся читать, с головой окунувшись в мир бюрократической формы литературного искусства, и на пару секунд отключился от реального мира. Его пара секунд в реальном мире оказалась равна часу с небольшим, и он очнулся с болью в растекшейся по креслу спине, с резью в уставших глазах, с сосущим чувством в районе желудка и навязчивым однотонным звуком, издаваемым из динамиков в такт с мигающим желтым индикатором на главной приборной панели.

– Сигнал бедствия, запущенный аварийной механикой, – прокомментировала Вильма.

– Очень вовремя, – проворчал Ленар, покрутив головой, чтобы размять шею. – Ну, теперь мы знаем, что его батареи еще не израсходовали всю энергию.

Щелкнув переключателем, Ленар избавил мостик от оповещения о сигнале бедствия. Помещение вновь погрузилось в умиротворяющую тишину, нежно приправленную приятным уху низким урчанием работающих двигателей.

Вильма хлюпнула кофе и испустила сдавленный стон наслаждения.

– По тому, как ты пьешь кофе на рабочем месте, я уж точно скучать не буду, – сделал Ленар замечание, вернув взгляд в открытую папку. – Тебе нужно срочно бросать эту дурную привычку, если хочешь стать капитаном.

– Хочешь сказать, что капитан не может пить кофе?

– Хочу сказать, что капитан не имеет права подавать экипажу дурной пример.

– Да брось, Петре сейчас нас не слышит, а его камера и подавно. Дурной это пример или нет, но космический корабль – это место, в котором человек постоянно мечется из одного угла в другой до тех пор, пока не научится чувствовать себя комфортно. Или пока не свихнется.

– Хочешь сказать, что тебе сейчас комфортно?

– Да. Я здесь уже как дома, а ты мне как старший брат, – эти слова заставили его ухо заметно оттопыриться. – Когда ты уйдешь, я лишусь твоих хлестких замечаний, буду вынуждена занять твое место и вдобавок буду вынуждена молча и в полном согласии смотреть, как мое прежнее место займет совершенно незнакомый мне человек. Для меня это слишком много перемен за раз, и я хочу оставить себе хотя бы кофе.

Выражение «слишком много перемен за раз» его практически оскорбило. Да, будет перестановка в экипаже, и да, Вильме предстоит новое знакомство, но Ленару, который семьдесят лет проболтался в межзвездной пустоте, предстоит практически переехать жить из одной вселенной в другую, наполненную миллионами незнакомых людей, к которой он практически никак не приспособлен, и в которой он должен научиться прожить остаток своей жизни. Свежий воздух, личная жизнь и отсутствие криостаза казались соблазнительными аргументами, но такая резкая перемена среды обитания была подобна ветряной оспе – в детстве эта болезнь гораздо менее смертоносна.

Мотнув головой, он стряхнул с себя неприятные мысли, засасывающие его в пучины напрасного самокопания. Где-то впереди висят на волоске человеческие жизни, а он думает лишь о себе – это был эгоизм, первый тревожный симптом надвигающегося удара незнакомых микробов по привыкшему к стерильным условиям организму.

– Никаких пропаж в коридоре Д42, – вздохнул он, дочитав последний документ, и отнес папки обратно к стеллажу. – Не знаю, что именно мы нашли, но, похоже, его никто не ищет.

– Мы совершенно точно нашли «Гаял». Только я не могу определить номер модели.

– Я бы сильно удивился, если бы смогла, – вновь вернувшись в кресло, Ленар включил экран на своем терминале, и перед его глазами высветилась четкая картинка, состоящая из узнаваемых контуров тяжелого буксира с неровной дырой в районе кормы и груза в виде комка из слипшихся между собой округлых и ломаных линий, образующих техногенную кашу. – Я все еще не понимаю, что у него на прицепе. Похоже, от глаз толку нет. Нам нужна его документация и бортовой самописец.

– Ничего не забыл?

– И его экипаж, разумеется.

– Может, он вообще из другого коридора? – выразила Ирма предположение.

– О, ну я даже не знаю, – полился из Вильмы полный издевательских интонаций голос. – Давай посчитаем. От ближайшей точки соседнего коридора до сюда примерно полтора световых года. Если предположить, что в результате аварии его выбросило из соседнего коридора и принесло сюда инерцией, то при его нынешней скорости он должен был потерпеть бедствие еще… О, еще до того, как первого человека запустили в космос!

– Вильма, – окликнул ее Ленар, – Траектория движения этого судна не пересекается ни с одним коридором, кроме коридора Д42.

– Я сделала скидочку на то, что мы все живем в неэвклидовом пространстве.

– Ладно, я все поняла, – сдалась Ирма. – Я сморозила глупость, но все же этот корабль не мог взяться здесь из ниоткуда.

– Возможно, что он тут не больше полугода, и его еще никто не успел хватиться.

– Тогда как это согласуется с тем, что его аварийный передатчик находится в режиме экономии энергии?

– Пострадали аккумуляторные батареи от взрыва.

– А ты присмотрись к его корме, – настояла Вильма. – Взрыв явно был направленный, батареи не должны были пострадать.

– В таком случае, есть лишь одно разумное объяснение, – Ленар беззаботно завел руки себе за голову. – Этот состав переместился во времени.

– Ленар, я прошу занести в бортжурнал запись, что я не согласна с этим утверждением, – послышалось от Ирмы.

– Почему все так категорично?

– Потому что ты уже отслужил свое, и психиатрической комиссии будет плевать на твои самые смелые фантазии, а вот мне еще надо как-то закрепить за собой право на пост оператора.

Смех Ленара разлился по мостику.

– Не волнуйся, Ирма, я пошутил.

– А я нет, – произнесла Ирма наигранно серьезным тоном, но в нем все равно слышалась улыбка.

– Хорошо, – потянулся он к своей клавиатуре. – Но только потому что у меня сейчас хорошее настроение.

– Прибываем через десять минут, – отчиталась Вильма, – Что делаем? Швартуемся?

– Швартуемся.

6. Что в такой ситуации мне делать дальше?

Человечество, как вид, уже выросло достаточно, чтобы уверенно перешагнуть через такую болезнь роста, как религия. Тем не менее, количество верующих на душу населения было велико, как никогда раньше. Просто люди теперь стали верить в совершенно другие, более приземленные вещи. Колонисты, отправляясь в одностороннее путешествие на неосвоенную планету, верили, что их внуки будут купаться в чистых озерах и дышать свежим воздухом. Врачи верили, что человек, чью жизнь они спасли, сделает для мира что-то замечательное. Космические дальнобойщики верили, что грузы, которые они перевозят, помогут построить цивилизацию в очередном пустующем уголке космоса, а Петре, будучи человеком, чья профессия подразумевала под собой односторонние диалоги перед камерой, верил, что его труды помогут распространить веру в то, что человечество ни к чему не придет, если люди перестанут задумываться о пользе своего дела.

Если коротко, то подавляющее большинство людей верило в прогресс, не чувствуя при этом необходимости постоянно видеть, щупать и пробовать на вкус доказательства того, что прогресс действительно движется в правильном направлении. Никто не задавался бесполезными вопросами, вроде «зачем я появился на свет», «в чем мое предназначение» и «какого черта я вообще тут делаю», на которые все равно никогда не получит ответов. Люди просто делали то, что было нужно.

Отнять у человека работу, которой он занимается, может приравниваться к тому, чтобы отнять у него смысл жизни, и именно так чувствовал себя Петре, мечась по пустующим коридорам, словно голодный тигр в клетке. Прямо сейчас где-то там происходит волнительное событие, полное интересных подробностей, но этими подробностями с ним никто делиться не хотел. С одной стороны он понимал, что его вопросы никак не поспособствуют спасению человеческих жизней, но с другой стороны он не менее хорошо понимал, что небольшое интервью не станет серьезной помехой. Люди верили в свой труд, потому что наконец-то смогли примириться с конечностью собственного существования, и в их силах было лишь оставить после себя следы на страницах истории, которыми они могли бы гордиться на закате своей жизни.

Кто, если не корреспондент с камерой, поможет им отпечатать эти следы?

Рано или поздно Ленар выйдет с мостика, и тогда Петре поймает его в этом самом коридоре и очень серьезно с ним поговорит на тему замалчивания важной информации, не являющейся при этом государственным секретом или корпоративной тайной. Полушепотом бубня слова себе под нос он репетировал разговор, которым собирался принудить местного капитана к сотрудничеству, но споткнулся уже на первой фразе. С чего лучше начать? Наверное, в подобных ситуациях следует избегать длительных вступлений, чтобы не испытывать лишний раз терпение собеседника, а сразу перейти к сути вопроса. Но с чего все-таки начать? С обращения, конечно же, с чего же еще. Первыми же словами следует расположить к себе собеседника, чтобы вызвать у него желание остановиться и выслушать. «Капитан Велиев»? Да, то что надо, эта фраза очень ловко и в уважительном ключе подчеркивает социальный статус Ленара и даст ему понять, что Петре обратился к нему с любезной просьбой, а не с попыткой навязать свои условия. Он действительно капитан, да еще и при исполнении обязанностей, и в уставе наверняка нет ни строчки о том, что он обязан выделять гостям на корабле хоть минуту из своего рабочего времени. «Знаю, что вы занятой человек и…» Нет, это слишком долгое вступление. «Не могли бы вы уделить мне минутку вашего времени?» Нет, Петре должен был заинтересовать Ленара, а не усыплять его столь банальными фразами.

– Капитан Велиев, у меня к вам большая просьба.

– Хорошо, я слушаю вас.

– Вы не могли бы мне бегло рассказать о том, что сейчас происходит?

– Если вы хотите взять у меня интервью, то это может подождать.

– Разумеется, может, но ожидание может повредить моей работе.

– Почему?

– Потому что это мой долг, как производственного корреспондента. Я должен осветить сам процесс, а не конечный результат, иначе меня бы не отправили так далеко и так надолго.

– Вы что, сами с собой разговариваете? – вопросил вышедший из-за угла Ленар, и Петре едва не свернул себе шею, резко оглянувшись.

– Капитан Велиев…

– Никаких капитанов, – перебил его Ленар, уверенной поступью сокращая дистанцию, и намерения останавливаться в нем не было видно. – По законам гостеприимства для вас я просто Ленар. Подобный официоз у нас обычно не принят.

– Хорошо, Ленар, у меня к вам большая просьба.

– Если вы не собираетесь умирать в ближайшие три часа, то ваша просьба может подождать.

И Ленар не остановился, вальяжно пройдя мимо растерянного корреспондента, словно мимо декоративной пальмы.

– Я производственный корреспондент… – направился Петре следом, полный надежды извлечь хоть какой-то продуктивный диалог прямо на ходу.

– А я дальнобойщик, который пару дней назад бросил свой груз, – вновь перебил его Ленар и, добравшись до трапа, все же сбавил темп. – Никто не идеален.

Надежды добиться от капитана хоть какого-то внимания исчезали столь же стремительно, сколь и его фигура, спускающаяся по ступенькам вертикального трапа на нижнюю палубу, но Петре не хотел сдаваться прямо на первой палубе, и нырнул вслед за Ленаром в межпалубный лаз.

– Вы должны войти в мое положение… – случайно выпустил он из своей глотки ноты отчаяния.

– Я и так в вашем положении.

– Я не могу просто сидеть сложа руки мертвым грузом. Пока вы делаете свою работу, я должен делать свою. Таков был изначальный план моей командировки.

– Просто скажите, что вам скучно, и я постараюсь найти для вас развлечение.

– Да, мне скучно, – признался Петре, и вслед за Ленаром сошел на третью палубу. – Но это совсем не значит, что я капризничаю. Это просто…

– Со скафандрами когда-нибудь работали? – перебил его Ленар уже в который раз, все так же невозмутимо вышагивая вдоль коридора.

– В смысле, с космическими? – едва не подавился Петре собственным вопросом от неожиданности и на долю секунды сбил шаг.

– Да, скафандры внекорабельной деятельности.

– Ни разу.

– Ну, все бывает в первый раз.

– Постойте, Ленар, я совсем не это имел ввиду, когда сказал, что мне скучно, – испуганно затараторил корреспондент. – Я ведь совсем не космонавт.

– Не волнуйтесь, Петре, я не выгоню вас за борт, даже если вы мне очень сильно надоедите.

Они свернули за угол и достигли своего пункта назначения – предшлюзовой холл. Из переборок росли стеллажи, с которых щупальцами-рукавами тянулись на волю баллоны высокого давления, а так же аккуратными рядами лежали монтажные инструменты, пузырьки с техническими жидкостями и оборудование, назначение которого Петре не мог даже предположить. По обе стороны от выхода находилось по два стенда с дверцами из поликарбоната, за которыми, свисая с нескольких кронштейнов, складывались в антропоморфную фигуру составные части скафандров. Двое техников сильно выбивались из обстановки, расстегивая на себе рабочие комбинезоны и сбрасывая обувь с ног.

– Ну что, готовы? – шутливо поприветствовал их Ленар, и они сконфуженно перестали раздеваться, словно бы ответ на этот вопрос был слишком очевидным, чтобы сразу прийти кому-либо в голову.

– Нет, – наконец-то нашел верный ответ Радэк и продолжил стягивать с себя спецовку.

– Мы не можем выйти в космос в таком виде, – добавил Эмиль, – И, честно говоря, желанием не горим.

– Мы только что выяснили, что у них там проблема со швартовочными маркерами, так что вот вам дополнительное задание, – из кармана капитанской куртки вынырнул моток блестящей липкой ленты и лег на ближайший стеллаж, – Не забудьте.

– Без проблем.

– Кстати, Петре вызвался вам помогать, – перевел Ленар свой взгляд на Петре. – Если вы действительно хотите поработать, то помогите моим техникам собраться.

– Хорошо, – вздохнул Петре, принимая вызов. – Но я не знаю, что делать.

– Мы знаем, – ответил оставшись в майке и трусах Эмиль. – Мы вам скажем, что делать.

– Не задерживайтесь, – бросил Ленар на прощание, развернулся и уже из-за угла выкрикнул, – и не забудьте ленту!

– Не забудем! – крикнул Эмиль вдогонку, посмотрел на своего нового помощника и широко улыбнулся. – Работали раньше со скафандрами ВКД?

– Ни разу, – развел он руками.

– Тогда вас ждет ваш первый опыт. Но сперва у меня к вам есть одна большая просьба.

– Эмиль, прекращай! – буркнул Радэк, аккуратно сворачивая свой комбинезон, – Сейчас совсем не подходящий момент.

– А по-моему момент просто идеальный. В прошлый раз, когда я спас людей, мне в порту никто даже не обмолвился, что я молодец. В этот раз мы этого не допустим, правда ведь, Петре?

– Простите, Эмиль, но я не совсем понимаю, о чем вы, – нахмурил Петре брови, пытаясь понять, чего от него хотят добиться столь заговорщицким тоном.

– Пока Ленар на мостике, а мы с моим дорогим другом облачаемся в наши гигроскопические костюмы, вы не могли бы принести сюда вашу камеру и снять то, как мы собираемся спасать наших неудачливых коллег? – произнес Эмиль еще более заговорщицким тоном, и у корреспондента в голове начался пожар.

Поначалу он решил, что это все ему послышалось на фоне шумов профессионального кризиса, и он переспросил. Эмиль повторил свою просьбу, а Радэк настоял, что Петре действительно все это послышалось. Петре не мог для себя решить, кому из них верить, но он был от природы учтивым человеком, и приняв во внимание тот факт, что двум людям будет комфортнее переодеваться без присутствия посторонних свидетелей, он повернулся к ним спиной и сделал пару робких шагов по направлению к трапу.

Спустя несколько минут камера уже стояла на штативе и внимательно смотрела своим широкоугольным объективом на то, как двое техников натягивают поверх своих облегающих гигроскопических костюмов космические панцири, а Петре тем временем носился с поручениями от одного к другому, орудуя руками и извергая из себя скопившиеся вопросы:

– Что вы можете сказать о терпящем бедствие судне, рядом с которым мы в данный момент находимся?

– Что это буксир того же класса, что и наш, и на нем как минимум взорвался один из термоядерных реакторов, – невозмутимо ответил Эмиль, проверяя что-то на рюкзаке с жизнеобеспечением.

– То есть там произошел термоядерный взрыв?

– Грубо говоря, да.

– Почему же вы тогда уверены, что там есть выжившие?

– Потому что к проектированию космических кораблей не допускают людей без справки о том, что они параноики, заверенной как минимум тремя психиатрами с десятилетним стажем. В условиях глубокого космоса корабль должен быть готов к самым разным сценариям. Вы привыкли к тому, что термоядерный взрыв – это то, что не оставляет вам шансов на выживание, но термоядерный реактор и термоядерная бомба – это два совершенно разных механизма, работающих по различным принципам, так что пошедший в разнос реактор даже приблизительно не способен сравниться по поражающему фактору с орудием массового разрушения, – протараторил Эмиль и увлекся своими объяснениями достаточно сильно, чтобы ненадолго забыться и целиком погрузиться в интервью. – Конечно, когда плазма в сотню миллионов градусов вдруг резко вырывается из активной зоны реактора, это страшный сценарий, и такой сценарий страшен втройне, если он происходит в замкнутом пространстве. Если что-то подобное произойдет на нашем Ноль-Девять прямо в данный момент, мы с вами даже понять ничего не успеем. Мы находимся на третьей палубе, и в случае взрыва она будет полностью обречена. Зато, – увлеченно оттопырил он указательный палец, – можно спасти первую палубу, где экипаж находится большую часть времени, особенно во время криостаза. Специально для этого при проектировании «Гаялов» создавались отстреливаемые элементы корпуса в конструкции кормы, чтобы в случае взрыва реактора в корме сразу же образовалось крупное выходное отверстие, выпускающее на волю большую часть взрывной волны. Так же в корпусе корабля предусмотрены механические предохранительные клапаны, которые разгерметизируют вторую и третью палубу, если вдруг внутреннее давление превысит десять бар, тем самым не позволяя взрыву разорвать корабль, словно лопнувший воздушный шарик. Если вы в момент взрыва находились на первой палубе, то вы выжили.

Эмиль, будучи безо всякой подготовки, уверенно жестикулировал и произносил длинные предложения без запинки, словно его язык рос прямо из мозга, а в груди скрывались легкие профессионального пловца. Казалось, что ему это даже нравится. Петре смотрел на него краем глаза и внимательно слушал всеми ушами, поражаясь тому, как легко и естественно его респондент ведет себя перед камерой. Возможно, в другой жизни из него получился бы неплохой театральный актер.

– Петре, – окликнул его Радэк, пятясь к стеллажу, – помогите мне пристегнуть ранец.

– Конечно, – бросился он на помощь, – Допустим, что я находился на первой палубе в момент взрыва и выжил. Что в такой ситуации мне делать дальше?

При осмотре ранца жизнеобеспечения Петре ненадолго запутался взглядом в пучках проводов, которые снабжают скафандр электричеством, шлангах, по которым течет кислород, и ремнях, которые не должны позволить всему этому нагромождению отвалиться от скафандра. Он начал с ремней, и Радэк одобрительно кивнул.

– Зависит от степени разрушений и того, чем именно вы занимались в момент взрыва, – начал Эмиль вдаваться в объяснения. – Если вы были в криостазе, то скорее всего в нем и останетесь, пока спасатели не найдут вас. В замороженном состоянии вы сможете сохранять жизнеспособность очень долго, но без рабочей системы жизнеобеспечения при выходе из криостаза капсула не сможет вас реанимировать и снабдить кислородом. Если же вы были вне криостаза, то получается, что вы оказались на мертвом корабле, на котором скоро кончится запас воздуха. В этом случае вам ничего не остается, кроме как надеть на себя скафандр и прорезать себе путь к челнокам, которые смогут доставить вас до ближайшей населенной планеты.

– Петре, – вновь окликнул его Радэк ощутив, как ранец сполз со стеллажа и оттянул его центр тяжести немного назад, – Откройте левую панель на моем ранце и найдите редуктор с манометром низкого давления. Нежно поверните вентиль на редукторе по часовой стрелке, пока манометр не покажет один и одну десятую бара.

– Манометр низкого давления… – пропел корреспондент себе под нос, заглянув под открывшуюся панель. – Черный?

– Да.

Петре аккуратно повернул вентиль, боясь что-то испортить, и стрелка на циферблате манометра с легким запозданием поползла вверх.

– Один и одна десятая бара, – отчитался он и вернул внимание на Эмиля. – А вы уверены, что вы вообще кого-то найдете на бедствующем судне? Вдруг экипаж уже давно эвакуировался на челноках?

– Существуют инструкции на случай чрезвычайных ситуаций, – облокотился Эмиль на стеллаж. – В них четко сказано, что когда экипаж в полном составе покидает корабль, сигнал бедствия необходимо заменить на предупреждающий сигнал о брошенном судне, чтобы такие случайные путники, как мы, не реагировали на него.

– Теперь гермошлем, – попросил Радэк. – До щелчка.

– Следующий вопрос, – Петре накрыл голову Радэка гермошлемом, – В случае поломки реакторов, не обязательно взрыва, двух техников будет достаточно, чтобы произвести ремонт?

– Только в очень-очень редких случаях, – экспрессивно выдавил из себя Эмиль и, наконец-то, краем сознания вернулся к облачению в свои доспехи. – Термоядерный реактор – это очень сложная установка, и если он перестал работать, значит скорее всего с ним произошло что-то ужасное. У нас для его починки не хватит ни рук, ни технического обеспечения. На самом деле техники на космических кораблях нужны не для того, чтобы чинить реакторы, а для того, чтобы не позволить им сломаться.

– И не могу не спросить… – прокряхтел корреспондент, пытаясь выдавить из гермошлема Радэка обещанный щелчок, – …как вы надеваете эти скафандры без посторонней помощи?

– Это не так сложно, как вам могло показаться, – донесся голос Эмиля сквозь шорохи. – Обычно мы это делаем в совершенно другом порядке и при помощи специальных инструментов, но мой коллега решил, что раз уж вы вызвались помогать, то вам будет полезно занять руки.

Радэк предпочитал выходить в открытый космос с легкой головой, свободной от посторонних мыслей, но Эмиль ему, как обычно, помешал. Иногда ему казалось, что легкомыслие его коллеги рано или поздно их всех погубит, и каждый раз Эмиль, сам того не осознавая, убеждал Радэка в обратном.

Когда шлюзовая камера открылась, они увидели ту самую тьму, которая не выдавала в себе признаков звезд и таила неизвестность. Радэку и тут стало бы немного не по себе, но его голова слишком громко гудела от злости. Луч света сорвался с его плеча и через несколько метров разбился о громаду инертной металлической массы, отгородившей двух маленьких человечков от остальной части вселенной. Если в космосе можно было ощутить чувство тесноты, то десятиметровый зазор между двух дрейфующих валетом кораблей был самым подходящим для этого местом. Он смотрел вперед, пытаясь представить свои дальнейшие действия, но на деле лишь продолжал мечтать о том, чтобы исторгнуть на Эмиля слова, которыми был переполнен его рот. Он мечтал напомнить ему, что впереди их может поджидать лишь смерть, что им спасать некого, что они сами рано или поздно могут умереть в космосе, и меньше всего на свете ему бы хотелось, чтобы какой-то самодовольный выскочка красовался перед камерой рядом с его могилой. Под его скафандром ползали мурашки от мысли, что все это может оказаться напрасным. Люди в космосе не должны умирать, они просто не имеют на это морального права. Любой труп в космосе – это лишнее напоминание о том, что человек не создан для космоса и должен путешествовать по галактике лишь верхом на гигантских шарообразных камнях. Любой труп в космосе – это огромное давление на самую больную мозоль всего современного человеческого рода. А еще любой труп в космосе когда-то был живым человеком, не дождавшимся конца своего контракта. С этими тяжелыми мыслями Радэк несколько раз дернул себя за страховочный фал и шагнул туда, где не существовало понятия тяжести.

Прыжок с одного корабля на другой требовал сосредоточенности, особенно когда этот прыжок совмещался с резким переходом из искусственного притяжения в невесомость, и внутренности переворачивались вверх ногами, а вестибулярный аппарат утрачивал связь с реальностью. Он нырнул, не рассчитав сил, и лишь когда почувствовал всем телом жесткую встречу с металлической обшивкой, у него сработал хватательный рефлекс, и его тело повисло на скобе, все еще не определившись, куда оно должно падать. Эмиль что-то ему сказал, но Радэк не разобрал слов. Все его мозговые клетки были заняты хоровым пением – они хором пели его телу приказы немедленно собраться, крепко упереть взгляд в освещенную часть обшивки и, наконец-то, закрепиться на том, что осталось от неизвестного судна. Краем глаза он улавливал вспышки света – Эмиль, как всегда, чувствовал себя в невесомости, словно рыба в воде, играючи покоряющая затонувшую подводную лодку. Подтянувшись к поручню Радэк приложил усилия, и вся вселенная вокруг него перевернулась на сто восемьдесят градусов. Магнитные подошвы нашли, к чему прилипнуть, и вот оба техника уверенно встали на ноги

– Самое легкое позади, – ободрил его шлемофон. – Ленар, мы готовы. Выпускайте швартовы.

– Выпускаем швартовы, – ответил Ленар.

На космических кораблях были тросы самых различных диаметров и назначений, и швартовы по праву заслуживали называться королями тросов. Жилистые стальные щупальца, которые медленно и в чем-то угрожающе начали вырастать из корпуса буксира Ноль-Девять, нельзя было назвать иначе, поскольку лишь они были предназначены для того, чтобы стягивать между собой две массы в десятки тысяч тонн, и при этом не лопаться, словно резинки. Эти тросы были настолько жесткими, тяжелыми и неповоротливыми, что в лебедках были предназначены отдельные приводы для разматывания катушки, что с точки зрения стороннего наблюдателя делало их практически живыми и своевольными. От вида того, как из тени вдруг выплывает восьмерка стальных космических анаконд, неподготовленный человек рискует стать заикой либо, если он уже заика, вылечиться от заикания. Лебедки выталкивали их медленно и аккуратно, но даже этого хватило, чтобы звук их удара о борт было слышно прямо сквозь магнитные подошвы. Радэк оценил расстояние до ниши, в которой таился швартовочный рым, и сказал:

– Ирма, недолет около шести метров.

– Ничего не могу поделать, – ответила Ирма извиняющимся тоном, – Очень сложно попасть в цель без маркеров.

– Ладно, – хлопнул он себя по карману и убедился, что моток отражающей ленты все еще при нем, – Сейчас будут тебе маркеры.

Швартовка двух крупных кораблей друг к другу посреди космоса – это нечто из ряда вон выходящее, но если вдруг по каким-либо причинам кому-нибудь в голову придет такая затея, была предусмотрена даже такая техническая возможность. Два «Гаяла» могли пришвартоваться друг к другу валетом, причем кранцевые фитинги в их бортах имели асимметричный рельеф, позволяющий безопасно швартоваться с любых бортов, распределяя контактную нагрузку так, чтобы оба судна при встрече не треснули, как два столкнувшихся вареных яйца. Корабли были снабжены радарами, лидарами и телескопами, но при швартовке все эти приборы полностью пасовали перед ничем незаменимой инфракрасной камерой, изображение с которой было единственным способом прицелиться в соседнее судно так, чтобы швартовка не превратилась в космический таран.

Вильма внимательно всматривалась в это изображение на своем навигационном экране, но не видела швартовочных маркеров. Зато отчетливо видела силуэты двух техников, которые рисовали специально для нее новые маркеры поверх обгоревших старых при помощи липкой ленты из фольги. Техническому прогрессу оставалось совсем чуть-чуть, чтобы перестать быть отличимым от магии.

Ненадолго прикрыв уставшие глаза, она прижала затылок к подголовнику, и в ее сознании вспыхнули проблески уже позабытых мыслей. За все время спасательной операции Вильма провела на своем посту больше времени, чем во всех остальных частях корабля, и работала самозабвенно, словно машина. Нет, она не устала, напротив, она очень хорошо держалась в рабочем ритме, отдав себя без остатка приборам, которые росли вокруг нее металлическим горным массивом. Иногда она любила меланхолично представлять, что является гигантской женщиной, а вокруг нее стоят многоэтажные дома с горящими окнами, и еще сильнее она любила представлять людей в этих окнах, которые живут со своими семьями в атмосфере домашнего уюта и, периодически выглядывая наружу, столь же меланхолично пытаются представить, каково это быть Вильмой. Последние два дня были достаточно насыщенными, чтобы выгнать из нее подобные мысли вместе со всеми остальными. Для нее во вселенной теперь был лишь рабочий инструмент и конечная цель, которую она должна достичь. Что это была за конечная цель, она совершенно не понимала. Она должна была помочь спасти каких-то неизвестных людей на каком-то неизвестном корабле с каким-то неизвестным грузом по какой-то неизвестной причине. Все это было одной сплошной абстракцией, и она двигалась к этой цели лишь по одной причине – потому что отдаленно понимала, что так нужно. Винить ее в этом было нельзя, к любому делу следовало подходить с холодной головой вне зависимости от того, почему же эта голова такая холодная. Время от времени голова Вильмы разогревалась, когда Ленар в очередной раз напоминал ей раздражающе спокойным тоном, что после этого рейса собирается сойти на твердую землю, и время от времени в ее голове рождался и в ту же секунду умирал эмоциональный порыв трижды выкрикнуть слово «заткнись» и швырнуть в Ленара что-нибудь тяжелое. Она постоянно хотела спросить у него, как он может быть таким спокойным, но быстро напоминала себе, что он не имеет права быть каким-то иным. Она чувствовала, как его стоическое выражение лица пыталось вытолкнуть ее из колеи, и ощущала душевный покой, лишь когда замыкалась на своей работе или в собственном отражении в зеркале.