Текст книги "Тяжкий груз (СИ)"

Автор книги: Юрий Кунцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц)

– Радэк!

– Да, – вынырнул он из своих тревожных дум и небольшим усилием заставил свое тело плыть вдоль троса. – Задумался просто.

– О чем?

– О том, что было бы неплохо подсвечивать баржу хоть какими-то габаритными огнями.

– Зачем?

– Низачем. Не бери в голову.

Когда непрерывно вглядываешься в тьму, в конечном итоге обязательно что-то увидишь вне зависимости от того, есть там что-то или нет. Когда Радэк увидел впереди какое-то мутное пятно, он начал мысленно высчитывать преодоленный отрезок балки и эффективную дальность фонаря на своем скафандре. Ответ на эту задачку не дал ему ответов на терзающие его вопросы, и он силой заставил себя смотреть на освещенную часть балки – единственную вещь, в существование которой были готовы поверить абсолютно все части его воспаленного разума. Хлопнув себя по бедру, он лишний раз убедился, что его верный и надежный аварийный ключ все еще с ним, и немного успокоился. В невесомости всегда приятно ощутить под рукой что-то твердое, а если это еще и аварийный ключ, то как минимум половина всех дверей вселенной для тебя открыты. Оставалось лишь найти нужную дверь.

– Ребята, как меня слышно? – внезапно заговорили их шлемофоны женским голосом.

– Слышно хорошо, – ответил Радэк и с облегчением увидел, как балка впереди упирается в баржу гигантским шарниром. – Мы с Эмилем уже почти на барже. Как там наша навигация?

– Навигация полностью исправна.

– То есть ты починила?

– Нет, навигация все это время была полностью исправна.

– Тогда что сбило нас с курса?

– Я не знаю. Возможно, проблема менее очевидна, чем нам казалось. Вы не могли бы проверить все ли в порядке с балластом?

– Что ты имеешь ввиду? – издал Эмиль нервозный смешок. – Хочешь знать, не отвалился ли балласт пару световых лет назад?

– Надо рассмотреть все варианты.

– Вильма, если бы от баржи отвалился балласт, нас бы унесло от коридора гораздо дальше, чем на жалкие двести миллионов километров.

– А он мог от нас отвалиться не целиком?

– В смысле, по частям? – переспросил Радэк, – Только не в режиме тягача. На барже этой модели балласт завязан на продольный стержень, работающий на сжатие и стоящий на несущем элементе поперечного каркаса. Он мог от нас отвалиться только с куском баржи, и мы бы обязательно такое заметили.

– Ладно, убедили, – протянула Вильма сквозь озабоченный вздох. – Продолжу искать проблему со своей стороны.

– Не торопись, – техники отцепились от троса на стыковочной балке и пристегнулись к тросу, который вел через шарнир к основной платформе, – у тебя есть еще пара часов. А уж потом можешь начинать торопиться.

Сойдя на баржу, они технически стали частью груза, и дальше шли в молчании. Баржа напоминала сложный лабиринт, не предназначенный для пеших прогулок. Грузовые контейнеры были систематически расположены в точно выверенных местах, с учетом удобства разгрузки, экономии объема и соблюдения общего центра масс, но для человека, который не занимался расчетами упаковки контейнеров, это казалось случайным нагромождением гигантских металлических ящиков, среди которых можно легко заблудиться, словно в дремучем лесу, девять из десяти проходов в котором оканчивались тупиками. К счастью, путь от шарнира до пункта назначения составлял всего полсотни метров, и перед техниками предстал металлический люк, завинченный на несколько толстых болтов и украшенный четырьмя ленточными пломбами.

«Внимание! При использовании сообщить на ближайшую станцию технического обслуживания!» гласило тиснение на металле, и Радэк решительно снял свой аварийный ключ с бедра. Оба техника принялись за работу.

– Никогда не думал, что докачусь до такого, – проворчал он, откручивая болт.

– До какого?

– В один и тот же день срывать с груза пломбы и сбрасывать баржу прямо посреди межзвездного пространства – вот до такого.

– Юридически это не груз.

– Зато технически это еще какой груз.

Для того, чтобы скручивать болты в космосе, требовалась особая сноровка. Проблема состояла в том, что скафандр не позволял занять удобное положение, а при отсутствии силы тяжести было очень сложно найти удобную опору. Такие бывалые техники, как Радэк и Эмиль, уже давно наловчились проделывать подобные операции в космических условиях, но даже они впадали в легкую панику, когда болт вылетал из своего гнезда и грозил отправиться в длительное космическое путешествие. Сказать, что эти болты были до ужаса дорогими, значило ничего не сказать. Человека, который упустит хоть один болт, оштрафуют на месячный оклад за то, что он позволил себе намусорить в космосе. С проблемой мусора все обстояло строго. Один болт, оказавшийся не в той части космоса, летящий не с той скоростью и не в том направлении, грозил прострелить встречный корабль насквозь. По крайней мере так официально утверждалось, но на самом деле это полная ерунда. При встречном столкновении выделившаяся энергия испарила бы болт вместе с частью обшивки, устроив взрыв, сопоставимый по мощности с ядерным. От потери одного болта шансы такого исхода в процентном соотношении с учетом пустоты космоса и репульсионной противометеоритной защиты судов составляли много нулей с единицей на конце, но рисковать все равно было запрещено. Как ни странно, Радэк относился к тем людям, которые, ловя с выпученными от ужаса глазами удирающий в бездну болт, думали не о штрафах, а именно о взрывающихся кораблях и человеческих жертвах.

– Поймал! – облегченно выдохнул он, сжимая в кулаке продолговатый кусок металла, и отпраздновал это, обхватив губами трубочку, ведущую в пакет с изотоником.

Как только они разделались с болтами и пломбами, люк открылся с таким скрипом, что его было слышно прямо сквозь подошвы скафандров. Насколько бы новой ни была баржа, ни у кого и в мыслях не было, что кто-то действительно решит воспользоваться тем большим тумблером, что скрывался внутри, поэтому при техобслуживании этот люк обходили стороной, словно бы приближаться к нему – плохая примета. Техники столкнулись плечами, потянувшись к нему одновременно, и едва не опрокинули друг друга.

– Давай ты, – уступил Радэк, и Эмиль сквозь заметные усилия преодолел сопротивление пружин, не позволяющих посторонним силам сдвинуть рычаг тумблера хоть на миллиметр.

На панели рядом с тумблером зажглось несколько индикаторов, и спящий механизм ожил.

Все работало.

– Вильма, мы включили маяк, – отчитался Эмиль.

– Да, сейчас, – ответила она и сделала паузу. – Хорошо, сигнал четкий и ровный.

– Мы идем сбрасывать стыковочные балки, но можем и не торопиться.

– Нет, поторопитесь. Я нашла причину, по которой нас унесло из коридора, так что мы готовы разворачиваться.

– А в чем была причина?

– Не важно, – ушла она от ответа. – Главное, что теперь все в порядке. Отстыкуйте баржу. Кто бы ни послал сигнал бедствия, нас там наверняка уже заждались.

5. Нашла!

Давным-давно, еще до изобретения таких научных чудес как репульсионные поля и Умножители Алькубьерре, космические корабли были вынуждены полагаться лишь на досветовую скорость и обшивку, способную отражать лишь микрометеороиды. Пролетая через опасные участки вроде астероидных поясов команда корабля была вынуждена снижать скорость и назначать дежурного сигнальщика, который будет в отсутствии остальных членов экипажа наблюдать за курсом и следить, чтобы корабль не столкнулся с космическим булыжником. Одному из таких кораблей сильно не повезло с сигнальщиком, хотя сам сигнальщик был уверен, что не повезло ему самому. Это была не работа, а сущее наказание: часы напролет непрерывно пялиться в экраны приборов и высматривать среди рябящих в глазах точек объекты, не похожие на звезды и двигающиеся навстречу судну, лишало человека всех сил без каких-либо энергозатрат. Однажды случилось то, что на такой работе рано или поздно должно было случиться – ему померещился посторонний объект на экране, и у него сдали нервы. Страх взял над ним верх, и он сразу поднял сигнал тревоги. Вся команда выскочила из своих спальных карманов, ракетами примчалась в модуль управления и с облегчением вперемешку с легким разочарованием не обнаружила опасности. Они отнеслись к сигнальщику с пониманием, похлопали его по плечу, произнесли слова поддержки и освободили от дежурства, чтобы дать бедолаге выспаться. Спустя три дня это повторилось во второй раз, а еще через три дня это повторилось и в третий. Трижды сигнальщик бил тревогу, и трижды он понапрасну вгонял в панику всю команду. На четвертый раз, когда нервы не выдержали уже у командира экипажа, он устроил сигнальщику взбучку, и сигнальщик, наконец, признался, что не мог вынести долгой вахты, и специально поднимал тревогу, чтобы ему позволили покинуть пост и прикрыть уставшие глаза. Он отделался выговором и все же получил свои столь желанные два часа сна. Спустя неделю, когда сигнальщик вновь был вынужден заступить на дежурство, случилось то, что в простонародье называется «накаркал» – он действительно заметил крупный булыжник, идущий на столкновение с кораблем. Сначала он даже не поверил своим слезящимся от усталости глазам и решил, что ему снова все это только кажется, но, протерев глаза и как следует проморгавшись, он понял, что булыжник реален, и корабль срочно нужно уводить с курса. Что должен делать сигнальщик в такой ситуации? Правильно, поднимать сигнал тревоги. Беда состояла в том, что не только у сигнальщика работа была утомительной, и абсолютно каждому члену экипажу гораздо сильнее хотелось досмотреть сны в своих спальных карманах, нежели сломя голову лететь на очередную ложную тревогу. На сигнал тревоги никто не отреагировал, и на том путешествие того корабля окончилось.

Эту притчу рассказывают студентам в некоторых специализированных академиях, включая ААПЛ имени Шварценберга, чтобы те смогли вынести из нее два моральных вывода. Во-первых, таких сигнальщиков надо палками гнать из космического флота, и во-вторых, когда на кону человеческие жизни, даже самые сомнительные сигналы надо проверять.

Ленар немного поелозил в своем капитанском кресле, чтобы размять затекшие части тела, и спросил:

– А к чему ты нам сейчас все это рассказала?

– Просто решила напомнить, что мы сюда прилетели не зря, – ответил пост оператора голосом Ирмы.

– Я и не говорил, что мы прилетели сюда зря.

– Мне показалось, что ты так подумал.

– Ничего подобного.

– Я, кажется, слышала такую историю когда-то давно, – донесся хриплый голос Вильмы с той части мостика, откуда сильнее всего пахло горячим кофе. – Но только там был мальчик, который что-то кричал про волков.

– Там тоже все кончилось тем, что на мальчика упал астероид?

– Что-то вроде того…

Вильма сдула пар со своей кружки, сделала мелкий глоток, поморщилась и вернула кружку в подстаканник с обогревом, стараясь не открывать взгляда от экрана, по которому синхронно двигались слева направо белые точки. Она была готова поклясться, что если на этом экране в ближайшие пару часов не появится хоть что-то, отдаленно похожее на терпящее бедствие судно, она сама сорвется и сделает какую-нибудь глупость.

– Ну как, много уже? – спросил Ленар.

– Восемь процентов, – устало выдохнула она и зачем-то добавила, – …и триста сорок шесть тысячных.

– Кажется, вечность уже прошла.

– Как штурман, я обязана тебе напомнить, что космос – это очень большое место.

– А ты уверена, что у нас все в порядке с системой навигации?

– Хочешь сам провести диагностику? – раздалась из Вильмы низкая оскорбленная нота. – У нас все в порядке. Просто для навигации нужны ориентиры, а у нас ближайший ориентир находится в четырех световых годах, и на таком расстоянии ошибиться на несколько миллионов километров – проще простого.

– Допустим, что мы не ошиблись в навигации, – с капитанского кресла вновь послышались шорохи. – Есть идеи, по каким еще причинам мы не можем найти источник сигнала?

– На момент приема сигнала обратный фактор Лоренца составлял почти три четверти, – начала Ирма выражать догадку, – и именно на этом отрезке шкалы рост релятивистских эффектов достигает критических скоростей, из-за которых погрешности могут выйти далеко за пределы номинальных вычислений. Вполне может быть, что Марвин просто неверно запеленговал сигнал.

– Марвин умеет учитывать релятивистские эффекты.

– Марвин запрограммирован на оперирование космическими величинами, и на таких скоростях он ничего не способен вычислить идеально точно.

– Надеюсь, что ты не права, – протянул Ленар слегка поникшим голосом. – Иначе мы рискуем не просто не найти бедствующее судно, но еще и потерять с концами нашу баржу. И это все в мой последний рейс. Да… Не с таким позором я мечтал завершить службу.

– Вы забыли самый очевидный вариант, – с укором объявила Вильма в попытках вырвать своего капитана и остальную часть мостика из легкого приступа пессимизма. – В зависимости от типа судна и емкости его аккумуляторных батарей передатчики могут делать паузы, чтобы не израсходовать оставшуюся энергию слишком быстро. Иногда эти паузы длятся часами.

– Тогда не стоит забывать и о наименее очевидном варианте: у этого судна уже кончилась энергия, пока мы к нему летели.

– С одной стороны, ни один из вариантов отбрасывать нельзя, – сказал Ленар. – Но с другой стороны, если посмотреть объективно, мы сбились с курса, совершенно случайно наткнулись на терпящий бедствия корабль при шансе один на какое-то там очень крупное число, и именно в тот момент, когда мы развернулись ему навстречу, у него кончилась энергия? Прости, Ирма, но это уже слишком невероятная череда совпадений.

– Считается, что если посадить бессмертную обезьяну за вечную пишущую машинку, рано или поздно она напишет «Войну и мир», – напомнила Ирма.

– Все это лишь жвачка для ума, – скептически ответил Ленар. – Вильма, много уже?

– Хватит спрашивать, – раздраженно завысила она тон. – Если то, что мы ищем, меньше средней планеты, я не смогу найти это так быстро, как ты хочешь. К тому же это судно, скорее всего, уже давно остыло, и даже в инфракрасном спектре будет нечетким.

– Ладно, Вильма, я понял, успокойся. Если ты думаешь, что тебе тяжело, представь, что чувствует сейчас Петре. Пока мы тут проводим спасательную операцию, он сидит в комнате отдыха и лезет на стену от того, что мы с ним не делимся никакими новостями.

– Сочувствую его горю, – выпустила она едкий ответ промеж стиснутых зубов и протерла зудящие глаза.

Наблюдая за звездами очень сложно определить, с какой скоростью движется корабль. Физическая скорость корабля определяется при помощи телескопических спектрографов по относительной скорости дрейфа отбывающих и прибывающих звезд, к которому применяются поправки на релятивистские эффекты и смещение Доплера, что не лишено некоторой доли погрешностей. Точные координаты традиционно определяются методом вычислений отношения тяги к массе корабля, умноженной на коэффициент Алькубьерре, к объективному затраченному времени. Единственное, что по звездам можно рассчитать с пренебрежительно малой погрешностью – это углы, на которые разворачивается судно. Во всех остальных аспектах если где-то произошла ошибка, вычислить ее будет невозможно без длительного и томительного наблюдения за перемещением небесных тел, поэтому в межзвездном пространстве обычно никто не задерживается, летя по прямой траектории на четко видимый маяк в виде целевой звезды. Если в межзвездном пространстве находится плохо обогреваемое судно с нерабочими реакторами и не передающее никаких сигналов, оно становится практически невидимым, и на ощупь его найти проще, чем через радары с мизерным в космических масштабах радиусом действия и лидары со столь же мизерным углом охвата. Эта мысль действовала угнетающе, и все члены экипажа успели стыдливо задаться вопросом, а не развернуться ли им и не сделать ли вид, что никакого сигнала бедствия не было? Но подобные вопросы отгоняло сугубо человеческое чувство сострадания. Все они знали, что значит проснуться после криостаза, и если человек, едва вышедший из заморозки, чувствовал себя беспомощным, то это чувство было абсолютным пустяком рядом с чувством, что он заперт в холодном и никем невидимом куске металла посреди необитаемой части космоса, и ни его, ни его труп, скорее всего, никто никогда не найдет. Человек, попавший в такую ситуацию, по праву мог называться самым беспомощным существом во вселенной, и этот факт вселял достаточно ужаса в сердца космонавтов, чтобы они продолжали поиски.

И вот сердце одного из них перенасытилось ужасом достаточно, чтобы тот отказался просто сидеть на месте и чего-то ждать.

– Мостик! – громогласно произнес из машинного отделения Эмиль через интерком. – У нас тут с Радэком проблемы. Он несет какой-то бред.

– Говори яснее.

– А ну-ка пусти меня… – послышался приглушенный голос Радэка, и несколько секунд по внутренней связи проносились звуки возни. – Так, Ленар, мне все это надоело. Скажи мне, что вы нашли хоть что-нибудь.

– Мы пока не нашли ничего, но это еще не повод нервничать.

– А я и не нервничаю. У меня есть предложение. Ирма сейчас там?

– Я слышу тебя, Радэк, – отозвалась Ирма. – Говори.

– Ты сможешь запустить все наши движки одновременно?

– Конечно, – равнодушно ответила она. – Я постоянно так делаю.

– Нет, я говорю не о маршевых двигателях, а вообще обо всех.

– Зачем?

– Чтобы дать холостой ход.

– Я же говорил, что он несет какой-то бред, – вставил Эмиль.

Наступило молчание, в котором даже Ирма не решалась подавать признаков жизни, смущенно обдумывая ответ на вопрос.

– Так, Радэк, что ты задумал? – разбил Ленар задумчивую тишину.

– Иногда, когда исследовательские корабли изучали астероидные скопления, а радары и лидары были неэффективны, они взрывали термоядерные заряды, чтобы подсветить невидимые объекты.

– Знаю, к чему ты клонишь, и тебе придется поверить мне на слово, что я с собой не захватил ни одного термоядерного заряда, и вообще на нашем корабле контрабандой никто не занимается, – произнес он последнюю часть фразы с громкостью на грани крика. – Все ясно?

– Да я верю, что у нас нет термоядерных зарядов. Но у нас есть термоядерные двигатели.

– Ты что, хочешь взорвать наши двигатели?! – почти перешел Ленар на крик.

– Нет, – спокойным голосом ответил Радэк, и температура на мостике вновь вернулась к комфортному значению. – Но ты должен понимать, что в них заложены те же принципы. Происходит синтез легких элементов с выделением колоссальной энергии, гораздо большей, чем у наших передатчиков. Затем все это перемешивается с водой, и, наконец, наши двигатели выталкивают получившуюся реактивную плазму наружу.

– Под очень страшным давлением, – добавила Ирма. – Наши двигатели создают такой высокий удельный импульс, что на холостом ходу мы просто не сможем выбросить за борт достаточно реактивной плазмы, чтобы ощутимо подсветить предполагаемый объект. Наши маневровые двигатели слишком слабые для этого, а даже если мы найдем способ их достаточно усилить, на холостом ходу они просто расплющат наш чудесный буксир всмятку.

– А нам и не нужно их усиливать. Нам достаточно просто снизить их удельный импульс за счет ослабления компрессионного магнитного поля.

– Радэк… – устало прожевал Ленар его имя, – …ты что, хочешь превратить наш буксир в паровоз?

– С чисто физической точки зрения он и есть паровоз, – оправдался Радэк. – Просто на другом топливе.

– Этого все равно будет мало, – подала Вильма голос. – Реактивная плазма все равно не сможет рассеять достаточно много тепла и света, чтобы значительно превзойти эффективную дальность наших радаров.

– Большинство космических кораблей очень хорошо отражают инфракрасные лучи.

– Да, но это все равно не сделает из нас звезду. Чтобы заметить его наверняка, этот объект должен быть не просто подсвеченным, а скорее… подмигивающим, – протянула Вильма задумчиво. – Да, мигающий объект засечь в разы проще. Нам требуется не просто холостой ход двигателей, а рваный холостой ход двигателей. Эмиль, что скажешь?

– Простите, но как инженер термоядерных силовых установок я по закону обязан вам всем сказать, что это полный бред, – выпалил из динамиков голос Эмиль и шумно перевел дыхание. – То, что вы предлагаете, увеличит износ двигателей и расход реактивной массы в разы, и ни одному уважающему себя технику такое и в голову бы не пришло.

– У нас тут идет спасательная операция, – напомнил Ленар, – так что в данный момент нам требуется мнение чуть менее уважающего себя техника.

– Если наплевать на самоуважение, то я скажу, что у нас есть техническая возможность.

– Ирма?

– Ни разу такого не пробовала, – ответило сомнение голосом Ирмы. – Идея интересная, но едва ли конструкторам этого буксира хоть раз приходило в голову что-то подобное.

Со стороны ее операторского поста послышалось бодрое клацанье, с которым десятиногое насекомое заплясало на клавиатуре.

– Ладно, – сдался Ленар, – попытаемся. Вильма, плазменная струя не засветит телескопы?

– Местами засветит, но если у нас будет рваный холостой ход, плазма не станет проблемой.

– У нас будет рваный холостой ход, – объявила Ирма, закончив расчеты. – Но я не уверена, выдержат ли наши шпангоуты. На холостом ходу поперечная нагрузка будет вдвое выше расчетной.

– Этот корабль ни за что бы не выпустили в космос без двойного запаса прочности, так что готовь нам рваный холостой ход. Радэк, Эмиль, вас это тоже касается. Подкрутите магнитные компрессоры так, чтобы у нас плазма прямо из ушей полезла.

– Понял, – отчитался Эмиль. – Надеюсь, это все будет не зря.

– Насколько рваный ход мне программировать? – спросила Ирма сквозь вновь заклацавшую клавиатуру.

– Мне все равно, программируй на свой вкус.

– Двухсекундный ход с интервалом в три секунды, – отстраненно произнесла она, погрузившись мыслями в свой операторский пульт. – В академии мне бы за такое дали подзатыльник.

– Я бы за такое дал тебе два подзатыльника, но сегодня у нас особый случай, так что гуляем.

Петре заранее был готов к тому, что будет в команде пятым колесом, но тот факт, что он сидит в сторонке, пока весь остальной экипаж занят спасением человеческих жизней, был для него невыносимым. Каждому человеку свойственно желание чувствовать себя полезным. В современном обществе это желание переросло чуть ли не в закон, и чувство собственной бесполезности заставляло Петре стремительными шагами мерить комнату отдыха в Броуновском движении, безуспешно пытаясь настроить себя на рабочий лад. В конце концов, у него тоже была своя работа – она лежала на столе в виде блокнота с шариковой ручкой, но он не мог сосредоточиться, мыслями обитая где-то в космосе и утоляя информационный голод собственным воспаленным воображением.

Где-то там мимо него проходит сюжет, который он не имеет право упустить. Такая мысль бегала по стенкам его черепа, словно белка в колесе, и он успокаивал себя тем, что когда все закончится, экипаж обязательно с ним поделится всеми подробностями. Все могло сложиться гораздо хуже. Он мог отказаться от пробуждения и ждать в заморозке прибытия на Фриксус, и тогда все эти приключения уж точно пролетели бы мимо его внимания.

Усилием воли он заставил себя сесть на скамью, и почувствовал, как вены у него на лбу начинают сдуваться, а в голове появилось что-то похожее на ясность мысли. Появился проблеск озарения, и он ухватился за него почти так же сильно, как и за шариковую ручку. Ему нужно было составлять новые списки вопросов, но у него было слишком много вопросов, чтобы придумывать вопросы. Но один все же родился в его голове…

«Как…» – начал он писать, и стол затрясся мелкой дрожью, мутировав его и без того неаккуратный почерк человека, привыкшего к клавиатурам, в каракули паралитика. Он зачем-то посмотрел в потолок. Это была отличительная черта человека, не привыкшего к космическим условиям – в случае опасности смотреть в потолок в подсознательном страхе, что что-то может обрушиться ему на голову. Дрожь прекратилась столь же внезапно, сколь и началась, и Петре выпустил из легких нагнетенный до предела воздух. Просто небольшая тряска, на космических кораблях такое бывает, подумал он и продолжил с тех каракулей, на которых остановился.

«…по-вашему…» – написал он, и его почерк вновь заплясал от тряски.

Нет, все же дело было не в его бесполезности. Дело было в страхе, что он повторит судьбу тех людей, которых в данный момент спасает экипаж этого буксира. Это был страх человека, запертого в бочке, находящейся в свободном падении. Он не знал, куда приземлится эта бочка, и ему до ужаса хотелось выглянуть наружу, но он не мог. Он ничего не контролировал на этом судне, и именно от этого ему было страшно.

Когда третья волна припадка пробежалась по палубам и переборкам, он с трудом поборол в себе желание кинуться к интеркому с вопросами о том, что за чертовщина творится с этим кораблем. Корабль не разваливается на части, убеждал он себя. Надо просто довериться экипажу.

Четвертая волна вибраций окончательно отбила у него желания пытаться написать что-то осмысленное, а пятая заставила его думать, что все же он зря напросился в эту командировку. Через пять минут ему показалось, что деленная на равные порции тряска начинает сводить его с ума, а через тридцать минут он решил, что убедить людей летать по космосу будет гораздо сложнее, чем он думал.

– Нашла! – возбужденно воскликнула Вильма и отпраздновала это событие глотком кофе, которому скоро исполнится два часа с момента заварки. – Склонение на двадцать шесть, восемнадцать и сорок два, восхождение на триста тридцать восемь, четырнадцать и восемь, сто тридцать два миллиона километров, сближение тринадцать метров в секунду!

– Ирма, вырубай, – скомандовал Ленар.

После серии щелчков корабль перестало лихорадить в судорогах, и в ушах зашумела тишина на пару со взволнованно проталкиваемой по жилам кровью. Вильма назвала точное направление, расстояние и скорость сближения с терпящим бедствие объектом, но в голове Ленара настырно пульсировало слово «Нашла». Он так давно ждал этого слова, что уже успел забыть, что следует делать дальше. То, что он испытывал, было еще не радостью, но чем-то близким к ней, и когда он понял, что вот-вот задохнется, он позволил себе немного расслабиться и громко выдохнул. Из-за чего он так волнуется? Он ведь даже не знает, что именно нашла Вильма. Возможно она нашла блуждающий астероид или старый журнал под своим креслом.

Он пробежался пальцами по клавиатуре, и на его экране высветилась статичная черно-белая картинка, на которой был изображен нечеткий объект, имеющий правильные геометрические формы, на фоне рассыпавшейся крупы приглушенных звезд, свет от которых был пропущен через сито множества спектральных фильтров. Его контуры наплывали друг на друга и терялись в некоторых местах, а рельеф корпуса можно было разобрать лишь имея очень хорошее воображение, но до этого объекта добралось так мало света и тепла, что даже этой непонятной картинке стоило аплодировать стоя, а обратно этого света вернулось несоизмеримо меньше. Без помощи корабельных телескопов человек не смог бы разглядеть эту громаду даже упираясь в нее носом.

– Есть догадки, что это?

– Корабль? – выразила Ирма догадку.

– Очень большой корабль, судя по угловым размерам, – уточнила Вильма. – По крайней мере он точно сделан из металла, так что это совершенно точно рукотворный объект, и почти совершенно точно наш источник сигнала, который в данный момент почему-то молчит.

– Очень большой корабль… – задумчиво пробубнил Ленар себе под нос, всматриваясь в изображение. – Корабли таких размеров в межзвездном пространстве не ходят.

Он склонил голову, пытаясь разглядеть изображение под другим углом, и то, что раньше казалось ему случайным отблеском, вдруг приобрело совершенно иные очертания. Объект явно состоял из двух частей совершенно разных размеров, соединенных между собой чем-то вроде двух ножек или… стыковочных балок. Человеческий мозг – до сих пор большая загадка. Стоит ему только найти в кофейной гуще знакомые очертания, как мозг сам дополняет картинку в целостное осмысленное изображение. Мозг Ленара теперь четко мог различить узнаваемые угловатые контуры, пропорции и отходящие от кормы объекта гондолы. Он понял, почему сразу не узнал этот силуэт – на месте одной из гондол общий рисунок рвался в хаотичный узор, будто отраженный свет на обратном пути что-то исказило, или незримый художник поработал над изображением при помощи волшебного ластика.

– Это «Гаял», – озвучил Ленар свой главный вывод.

– Уверен?

– Да, я несколько раз видел их со стороны вживую. Помнишь космопорт Нервы?

– Слышать об этом ничего не желаю, – заткнула его Вильма и тоже присмотрелась к изображению. – Да, пожалуй, это вполне может быть «Гаял». Но… что у него на прицепе?

– Сложно понять, но груз явно все еще обогревается. Ирма, есть идеи?

– «Гаял» – это самый распространенный тяжелый буксир дальнего следования благодаря своей универсальности, надежности и удачному соотношению скорости и грузоподъемности, – вдруг полился из Ирмы поток слов. – Его стыковочные зажимы подходят для жесткого крепления всех типов грузов от полусреднего до сверхтяжелого, и, как вы знаете, не так давно был зарегистрирован случай транспортировки груза вне классификации, где вместо прямых двуквадровых балок были впервые использованы консоли, усиленные ребрами жесткости и…

– Ирма, ты не на экзамене.

– Я просто веду к тому, что тот объект, который находится у него на прицепе, может быть в принципе чем угодно. Я знакома только с некоторыми типами конструкций, перевозимых на буксирах дальнего следования, и почти все из них я видела лишь на схемах. Если бы на этой картинке была наша баржа, я бы и ее не узнала.

– Итак, их Марвин, по всей видимости, не функционирует, – подвел Ленар итоги. – Что бы ни случилось с этим буксиром, он явно не подлежит восстановлению, и мы ровным счетом ничего о нем не узнаем, пока не высадимся на него.

– Кое-что мы о нем все же знаем, – возразила Вильма. – Этот буксир дрейфует в непосредственной близости от полетного коридора Д42.

– Да, верное наблюдение, – задумчиво протянул Ленар и поднялся с кресла. – Странно, что я об этом не подумал. Старею, наверное.

– Ты не старый, – возразила она. – Ты здоровый и полный жизненных сил мужчина, которому при желании хватит запала еще на сотню лет службы.

– Ну уж нет, – он подошел к вмонтированному в переборку стеллажу, ломящемуся от скоросшивателей, и его пальцы начали перебирать папки. – Я отпахал свои семьдесят лет и теперь лишь хочу построить домик и научить свою дочку стрелять из лука.

– У тебя же нет дочки.

– И не будет, если задержусь тут еще на сто лет, – выбрав четыре папки, он вернулся в свое кресло. – Значит так, дамы, пока я читаю объявления, вы должны подвести нас поближе к терпящему бедствие судну. Ирма, полсотни гиганьютонов, Алькубьерре на двести, и при сближении постарайся не разрезать бедствующее судно пополам.