Текст книги "Тяжкий груз (СИ)"

Автор книги: Юрий Кунцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 35 страниц)

– Торпедный аппарат готов? – пыталась Ирма шутить, выдавая в себе нотки мандража.

– Не надо так, – попросил ее Радэк. – Может быть нас когда-нибудь и вооружат. А может и нет. Но сейчас мне приятнее думать, что мы не на войне, а наш челнок не торпедоносец.

– Ты прав. Сделаем вид, что мы все еще мирные дальнобойщики. Давай пообещаем себе, что это последний взрыв в нашей жизни.

– Я совсем недавно уже себе такое обещал.

Шлюзовая камера была с функцией душа, значит она была так же душевой кабинкой. А теперь стала еще и торпедным аппаратом. Но все это были лишь условности, потому что шлюзовая камера была как раз размером с душевую кабинку, и уместить в себе целый криостат она физически не могла. Чтобы вынести тонну металла с борта, требовалось отключить искусственное притяжение и открыть шлюз с обоих концов, тем самым разгерметизировав весь челнок. Ирма с Радэком плохо умели дышать космическим вакуумом, поэтому облачились в скафандры, и тут на их пути массового разрушения появилась одна нелепая проблема: скафандр располнил Ирму достаточно, чтобы она перестала умещаться в кресле пилота. Она нервно смеялась и шутила на тему того, что подрыву баржи препятствует кресло, которое Радэк отвинчивал от палубы, согнувшись в три погибели. Казалось, она до сих пор не до конца осознает, на какое серьезное предприятие решилась. Радэк сам плохо осознавал, и весь план подрыва казался какой-то абстракцией, сотканной из чисел, с трудом умещающихся в уме. Он был уверен лишь в двух вещах: взрыв будет большим, а материальный ущерб колоссальным. Обычно грузом принято жертвовать ради спасения жизней, но в этот раз они жертвовали грузом с обратными целями. Во что это все выльется – было большой загадкой, но Ирма не переставала напоминать, что однажды смогла спасти человека от верной смерти, перерезав в его скафандре кислородный шланг.

Из Ирмы был очень странный спасатель.

– Радэк, ты готов?

– Почти.

Стоя в шлюзовой камере, он смотрел в пропасть, ведущую в космическую бездну. Криостат угрожающе завис над этой пропастью, придя в боевой взвод. Где-то впереди, внизу или еще какой-то условной стороне, название которой в невесомости теряло всяческий смысл, баржа плыла сквозь пространство навстречу своей погибели. Радэк тщетно вглядывался вдаль, желая видеть свою цель, но что может увидеть человеческий глаз с расстояния в полторы световые секунды? Стрелять в бесконечно далекий и совершенно невидимый объект было странно, но Ирма подбадривала его и уверяла, что все получится. Она уверяла, что прекрасно видит баржу через навигационный лидар. Она уверяла, что вывела челнок точно на ее траекторию. Она уверяла, что этой барже скоро придет конец. И она уверяла, что скоро они снова увидят счастливые лица Ленара и Эмиля.

– Я готов, – отчитался Радэк, чувствуя сквозь перчатки дрожь, с которой криостат желал озарить полетный коридор яркой вспышкой.

Капсула не являлась оружием, но что угодно могло им стать, врезавшись в твердую поверхность на скорости в двадцать тысяч километров в секунду. Радэк прокручивал этот сценарий в голове много раз. Именно со скоростью в двадцать тысяч километров в секунду челнок понесется навстречу барже, как только Ирма отключит поле Алькубьерре. Для криостата это будет двадцать две секунды смертоносного полета, а для челнока – двадцать две секунды на побег.

Как Радэк докатился до такого? Стоило ли ему винить в этом Вильму? Или какую-то другую женщину?

– Радэк, – окликнула его другая женщина. – Спасибо, что доверяешь мне.

– Такая работа, – соврал он.

– Я люблю тебя, Радэк.

– Ну… – смущенно протянул он, – я тоже тебя люблю.

– Торпедируем на счет три. Один. Два. Три!

30. Поздно

В межзвездном пространстве есть лишь один четкий ориентир – звезды. И это очень плохой ориентир. Пользоваться им для выбора точки рандеву значило обрекать себя на погрешность в миллиарды километров с риском никогда не найти друг друга. В случае с челноком А все было проще. Всего несколько дней минуло с тех пор, как он покинул левый борт буксира Ноль-Девять, и эти несколько дней были слишком малым промежутком времени, чтобы погрешности в расчетах помешали им снова встретиться.

Эти несколько дней изменили все. Странно было думать о встрече с людьми, с которыми успел навсегда попрощаться. Странно было возвращаться к ним после того, как сам же их бросил на попечение далекого и абстрактного МФБ. Странно было возвращаться на рабочее место после того, как сам же взорвал заказы на транспортировку ценных товаров от семи различных организаций. И все же в Радэке взыграла почти детская радость, как только Ирма объявила, что нашла их родной буксир. Еще ничего не кончилось, и судьба их товарищей до сих пор была под вопросом, но что-то в Радэке отстукивало победоносный ритм, словно он заглянул в будущее и увидел, как сжимает Эмиля в дружеских объятиях, хвалит Ирму перед Ленаром и злорадно учит Петре тому, как плохо доверять свою судьбу какой-то монете. Он перескочил через несколько ступенек, на секунду допустив до себя беспечную мысль, что все решится само собой. Злодеи повержены, друзья спасены, и все будут жить долго и счастливо. Это была минута детского предвкушения праздника, которая не может существовать без столь же детской наивности. Он радовался этой минуте, как радовался тому, что Ирма придумала весь этот безумный план.

А затем пришла пора стать немного серьезнее.

Вынудить корабль сбросить сверхсветовую скорость было не сложно. Стоило всего лишь послать сигнал бедствия, и ни один управляющий интеллект в зоне приема не мог пролететь мимо. Ирма включила радиоканал и начала вызывать буксир. Никто не отвечал. Это было нормально. Посреди межзвездного пространства никто не был обязан дежурить на мостике или в радиорубке, потому что в великой межзвездной пустоте обычно не с кем было болтать по внешней связи. Стоило лишь проявить терпение. Было время обдумать слова, которые окончательно определят судьбу этого злосчастного судна. Было время испугаться, что за прошедшие дни произошло что-то ужасное. А еще было время обдумать последствия, ленивыми хмурыми тучами всплывающие из-за горизонта.

Радио ответило мужским голосом, от которого у Радэка внутри все сжалось в холодный комок:

– Да, Ирма, я тебя слушаю.

Он испугался гораздо раньше, чем понял, чего именно он должен был пугаться. Человеческая мысль сильно уступала в скорости инстинктам, интуиции и рефлексам, которые уже трубили тревогу, но не могли объяснить, в чем причина этой тревоги. Ирма посмотрела на него полным растерянности взглядом, словно спрашивая, правильная ли у нее реакция на этот голос. Радэк ничего не ответил. Он не знал, возможно ли было вообще на такую ситуацию реагировать более правильно.

– Ленар? – уточнила она на всякий случай. – Это ты?

– Разумеется, это я. Ирма, ты зачем вернулась?

– Спасать наш корабль, – сглотнула она слюну и добавила, – от космических пиратов.

– Поздно, – прозвучал смертный приговор, и интерьер челнока заметно помрачнел. – Корабль снова под моим контролем, и опасность, кажется, миновала. Но я рад, что вы вернулись.

– Ага… – обреченно вставил Радэк. – Мы тоже очень рады…

После того, как вселенная перевернулась с ног на голову, корабль казался чужим. Разглядывая его контуры через экран лидара, Радэк с другом узнавал в них родные узоры. Звук, с которым стыковочные зажимы выдавливали стоны из металла, казался чуждым и отдаленным. Воздух, который встретил его при выходе из шлюза, казался неестественно влажным. Он чувствовал, что заново открывает для себя судно, на котором прослужил несколько десятков лет, и взошел на палубу робкими шагами, словно на неизведанную территорию, таящую в себе много опасностей.

Он понял, что еще ни разу не покидал родной буксир на такое продолжительное время.

Время все способно изменить до неузнаваемости, а человеческие переживания лишь добавляют красок к переменам, но ни то, ни другое не объясняло, кто эта женщина, стоящая позади встречающих его старых друзей. Он хотел поинтересоваться, но от ступора отошел лишь тогда, когда Ленар крепко сдавил его руку в рукопожатии и спросил, делая акцент на шипящих и рычащих звуках:

– Вы что, совсем обалдели? Забыли уже, по какой причине улетели отсюда? Да наша единственная надежда была на то, что вы долетите до цивилизации и пошлете за нами помощь! Зачем вы вернулись, да еще и так просто взошли на борт?

– Но ты ведь сам сказал, что у тебя все под контролем, – уклончиво ответила Ирма.

– Еще раз, вы забыли, что корабль был захвачен? Да я мог что угодно вам сказать под дулом пистолета!

– Ленар хотел сказать, – перевел Эмиль, ухмыляясь, – что он очень рад снова увидеть вас.

– Вообще-то Ленар прав, – признался Радэк. – Мы действительно действовали не совсем осторожно.

– Так зачем вы вернулись? Как вы собрались нас «спасать»?

– Ленар, ты только не кричи, – одернула его Ирма за рукав и увлекла за собой вдоль коридора, туда, где нет свидетелей. – Я тебе все расскажу, но спокойно, цивилизованно, сидя за чашечкой чая…

Они скрылись за поворотом, оставив напоследок отзвуки от удаляющихся голосов и горсточку дополнительных впечатлений того, что Радэк стал на этом корабле чужаком. Он вернулся, не имея ни малейшего понятия, что происходит, и встречающие пребывали в очень похожих чувствах. Лишь Эмиль остался прежним, все так же непосредственно набросившись на Радэка, и, не смея таить при себе злобу или сомнения, просто сдавил его своей крепкой хваткой в отчаянных попытках оторвать ноги своего лучшего друга от палубы.

Это было немного неловко.

Когда ритуалы приветствия были соблюдены, Радэк смог вернуть свое внимание на незнакомую женщину. У нее была оливковая кожа и длинные смольно-черные волосы, свидетельствующие о том, что к дальнему космосу она имела весьма посредственное отношение. На какой-то миг Радэк попытался разглядеть в ней Вильму. От нее можно было ожидать всякого. Она могла выпрямить и перекрасить волосы, а освещение могло сыграть дурную шутку со всем остальным… Но нет, настолько радикальных перемен за неделю произойти не могло, решил Радэк и протянул ей руку.

– Радэк, – представился он.

– Я Линь, – представилась в ответ женщина и обменялась с ним рукопожатиями. Ее голос был доброжелательным, улыбка приятной, а взгляд пытливым. Она рассматривала его почти так же бесстыдно, как он ее, и без лишних прелюдий задала самый главный вопрос. – Вы что, нашли в космосе тигров?

– Да, кстати, – согласился с ней Эмиль. – Радэк, ты чего весь такой исцарапанный?

– Ах, это… – смущенно потер он свои борозды на шее. – Да, встретил одного тигра, но вы не волнуйтесь, тигр не пострадал.

– Зато вы, я вижу, пострадали за двоих, – подошла Линь вплотную и легким касанием подбородка заставила Радэка отвести голову в сторону. – А мне говорили, что в дальнем космосе скучно.

– Чаще всего так и есть. Но лишь те, кто находил в космосе приключения, способны в полной мере начать ценить скучную жизнь.

– Другие травмы у вас есть? – спросила она и решила не дожидаться отрицательного ответа, – Если есть, я могла бы за вами очень скучно поухаживать.

– Благодарю за предложение, но мне для ухаживаний не помешало бы еще пять минут знакомства.

– Чувство юмора есть, – с задором хлопнула она его по груди. – Хорошо, не буду давить на вашу гордость. Но постарайтесь больше не ссориться с тиграми.

– Спасибо за сочувствие, – бросил Радэк и зачем-то добавил, – кем бы вы ни были.

– Просто зовите меня Линь.

– А я Радэк.

– Да, я знаю, вы уже представились.

– Надеюсь, вы не против, – указал он на Эмиля своим носом, – оставить нас с Эмилем для небольшого неформального разговора.

– Если хотите меня просто прогнать, то так и скажите, – сделала она пару коротких шажков назад. – Я не обижусь.

– Хорошо, я прогоняю вас. Но только не слишком далеко и не слишком надолго.

– Я буду в комнате отдыха, – предупредила она. – Обращайтесь, если будут еще проблемы с тиграми. Приятно было познакомиться и все такое…

– Взаимно, – попрощался он с Линь и проводил ее обескураженным взглядом до самого трапа. Шанс встретить незнакомую женщину посреди межзвездного пространства был очень близок к шансу встретить незнакомого тигра, и новые вопросы ежеминутно капали ему на голову. На какой-то момент он даже забыл, что последняя встреча с незнакомцами имела весьма неприятные последствия, и озабоченно вздохнул, не в силах определиться, какой из накопившихся вопросов требовал ответа в первую очередь. – Приятная женщина.

– Да, с виду весьма миловидная, – согласился Эмиль. – Я знаю, о чем ты думаешь…

– Не знаешь, – возразил Радэк. – Обычно я простой человек, и при виде симпатичной женщины, не числящейся в моей команде, я был бы рад ненадолго потерять голову, но поверь мне, вот здесь и сейчас ты и представить себе не можешь, о чем я думаю.

– Хорошо, если так, потому что это не совсем та женщина, по которой было бы разумно потерять голову.

– Почему? – задал он свой самый первый вопрос с тех пор, как вернулся на борт.

– Понимаешь ли, в чем тут засада… – протянул Эмиль и оглянулся по сторонам в поисках посторонних ушей, прежде чем перейти на полушепот. – Она убийца.

– Ладно, – не поверил Радэк, и постарался подойти гораздо избирательнее к выбору второго вопроса. – Эмиль, расскажи мне, сколько лет прошло с тех пор, как я улетел?

– Прошла одна жалкая неделя, – констатировал Ленар, резко лишив внимания свою кружку, исторгающую пушистое облачко пара. – Всего на одну неделю я оставил тебя без присмотра.

– Прости, – виновато повторила Ирма в четвертый раз, спрятав взгляд в своей кружке и страшась посмотреть в налитые кровью и подавленным бешенством глаза ее капитана. Прошло пять минут с тех пор, как чай заварился, и столько же с момента, когда настроение для чаепития обратилось в прах. – Я не хотела.

– Не ври мне, Ирма, – пригрозил он пальцем. – У меня среди знакомых было очень много людей, которые не хотели взрывать баржи, и между ними всеми была одна общая черта. Догадываешься, какая?

– Да.

– Ни один из них не взрывал баржи, – произнес Ленар твердо и громко ударил пальцем о край столешницы.

– Я хотела спасти тебя от космических пиратов.

Произнеся эти слова вслух, она поняла, как глупо они звучат. Словно реплика, вырванная из бульварного романа, или кусок аудиозаписи из разговора с психотерапевтом.

– Я понимаю, – кивнул он, – и это единственная причина, по которой я сейчас стараюсь на тебя не кричать. Я ценю твои добрые намерения. И я понимаю, что в каком-то смысле это я тебя надоумил. Но ты не просто уничтожила семьдесят два миллиона тонн груза, но еще и безнадежно замусорила полетный коридор.

– Прости, – повторила Ирма в пятый раз, – ну что ты от меня хочешь? Я могу попросить прощения по одному разу за каждую уничтоженную тонну груза, если тебе от этого станет легче.

– От твоих извинений никому легче не станет.

– Зато у нас все получилось, – вдруг решилась она поднять голову и встретиться взглядом со своим обвинителем. – Имея в своих руках жалкий маленький челнок я смогла нанести ущерб космических масштабов. Вообрази, что я могла натворить, будь у меня пистолет.

– Пистолета недостаточно, чтобы взорвать целую баржу.

– Верно. Пистолет годится лишь для того, чтобы отнять чью-то жизнь, – парировала она. – А одна человеческая жизнь стоит дороже любого груза.

– Вообще-то ты и сама создала угрозу многим жизням, замусорив полетный коридор.

– Это ерунда, в наши дни без репульсионных полей никто не летает.

– Без скафандров тоже, но в статистике смертей почему-то есть отдельный пункт о жертвах удушья в космосе, – продолжал Ленар настаивать на высокой степени безответственности своей подчиненной, и в знак согласия с ним вена на его виске неодобрительно набухла.

– Прости, Ленар, но я делала то, что считала необходимым. Ты сам говоришь, что мы вестники зарождения космического пиратства, а я не хочу быть такой вестницей, и не хочу, чтобы космос становился еще опаснее, чем он есть сейчас.

– Ты права, – нервно закивал он, закусив губу. – Ты абсолютно права, я согласен с каждым твоим словом, но мне все равно очень хочется накричать на тебя. А еще лучше в угол поставить.

– Когда мы улетали, все наши надежды были на то, что без челноков они лишатся возможности грабить корабли, и тогда, рано или поздно, они сами придут сдаваться, – напомнила Ирма. – А получилось так, что один челнок остался. Если бы там остался мой челнок, а не твой, ты бы так просто летел себе дальше и ничего бы не пытался сделать?

– Конечно, – уверенно ответил он.

– То есть ты бы смирился с тем, что мы с Радэком попадем в плен, а Ось может пойти на ужасные вещи, чтобы этого больше не повторилось?

– Легко.

– Ты ведь сейчас мне назло это говоришь?

– Ну, может быть чуть-чуть, – замялся он, любуясь красотами голой переборки. – Ты очень взбалмошная, непредсказуемая, эмоциональная и недисциплинированная. За последние семь лет я потратил на тебя больше нервов, чем за последние семьдесят, и лишь благодаря тебе я с нетерпением ждал своего увольнения. Кажется, теперь я точно устал за тебя волноваться.

– Спасибо? – неуверенно поблагодарила она. – Значит, ты все же ждал своего увольнения? И тебе ничуть не было любопытно, каково было бы пожить по своим правилам на своей собственной планете?

– Искушение было, – признался он вполголоса. – Я уже не так молод, чтобы менять одну жизнь на другую. Говорят, без поддержки со стороны можно впасть в депрессию или еще хуже, поэтому были моменты, когда я боялся своей отставки до чертиков. Приятно было помечтать о том, как я возвращаюсь на Дискордию, а там за семьдесят лет ничего не изменилось. Не было ни переворота, ни гражданской войны, ни голода, будто бы вся планета ждала моего возвращения. Но ждать она меня, разумеется, не стала. Поэтому создать свой мир с нуля – звучит очень привлекательно.

– Так что же тебя остановило? Только не говори, что ты испытываешь глубокое уважение к закону, потому что я все равно не поверю.

– История знает много моментов, когда кто-то хватался за оружие в стремлении создать свой собственный мир, и ни разу из этого не получалось ничего хорошего.

Ленар взял свою кружку и сделал глоток. Этот жест мог означать лишь смирение. Ирма была уверена, что за семьдесят лет работы в дальнем космосе ему не раз приходилось продираться через трудные обстоятельства, но вряд ли он хоть раз терял груз целиком. На Фриксусе ожидали буксир, груженый стратегическим запасом продуктов, а вместо этого должны будет принять буксир, груженый людьми, подобранными буквально со свалки истории, и объяснять все это придется ему. Достаточно ли хорошее это оправдание – ловля преступников, вредящих поставкам? Для Ирмы было достаточным, но тяжесть на сердце Ленара она чувствовала своим собственным, и ей было приятно видеть, что этот человек еще не сломлен и способен насладиться вкусом слегка остывшего чая.

Он откинулся на спинку стула и потянулся, издав хруст.

– Допивать будешь? – спросил он, указав на ее кружку.

– Да, конечно.

– Тогда бери кружку с собой.

– Зачем? – послушно взяла она кружку в руки. – Ты меня прогоняешь?

– Нет, я сейчас буду тебя наказывать.

– С кружкой чая?

– Можешь оставить ее на столе, если хочешь. Вставай, – спокойно скомандовал он, и она подчинилась. – Повернись.

– Ленар, ты чего? – слегка занервничала она, повернувшись спиной к его колючему взгляду.

– А теперь, – вожделенно вздохнул он, – вставай в угол.

Радэк испытывал отвращение к той двери. Будучи человеком с конструктивным складом ума он верил, что ни один предмет не имел права на существование без четкой функции, и функция дверей на космическом корабле была однозначной – задерживать воздух. Функция двери, на которую он смотрел сквозь еще свежие воспоминания, была нарушена и в какой-то степени изуродована. Вырезанная в ней прямоугольная дыра легко пропускала воздух и подносы с едой, и это превращало ее из средства спасения человека в средство для ограничения его свободы.

Радэк верил, что раз в коммерческий флот стараются не пускать людей, способных на бунт, то и средствам против таких людей на космических кораблях делать нечего. Дальний космос столь же бесконечно велик, сколь и губительно пуст, и чтобы в нем не сойти с ума, было необходимо периодически напоминать себе, что космический корабль – это не передвижная тюрьма, а скорее транспорт на волю, прочь из пожизненного заключения в гравитационном колодце.

Радэк заглянул в прорезь, и увидел две мужских фигуры, прижимающие лежанки к палубе. Он их сразу узнал, и никогда не думал, что будет смотреть на них по другую сторону этой изуродованной двери.

– Как дела? – громко поздоровался он с ними.

Реакция на его голос произошла не сразу. Он был уверен, что они не спят, но не был уверен, что они настроены на разговор. Выждав несколько секунд, он заметил едва уловимое движение в одном из тел, словно Аксель хотел отреагировать, но тут же передумал. Передумав еще раз, он медленно перевернулся, борясь с желанием продолжать отлеживать себе бок, и встретился с Радэком взглядами.

– Если вы пришли позлорадствовать, то должен вам сказать, что я лишь однажды испытывал такое унижение, – лениво промолвил он так, словно уже не в первый и даже не во второй раз повторяет эту ставшую дежурной фразу. – Надеюсь, это поднимет вам настроение.

– Мы что, в начальной школе? – оскорблено покривил Радэк лицом. – И в мыслях не было злорадствовать. Наоборот, я, как вы знаете, был на вашем месте, прекрасно понимаю ваши чувства и с радостью выпустил бы вас, будь у меня к вам, паразитам, хоть какое-то доверие.

– Значит, вы просто зашли поболтать с «паразитами»?

– Как-то так. Не знаю только, с чего начать. Вы ведь в курсе, что я многое пропустил? Вы тут уже сколько сидите взаперти?

– Три дня, – промолвил Аксель и, что-то посчитав в уме, добавил, – кажется.

– Три дня, – повторил Радэк, взвешивая эти слова на своем языке. – Уверен, за эти тря дня вам многое успели наговорить, поэтому что я сейчас ни скажу, вы все, наверняка, уже слышали.

– Значит, вы решили помолчать с «паразитами»?

– Я не разделяю ваших взглядов, – прямо заявил Радэк. – Я вас презираю до глубины души и искренне считаю, что вам нет места в этом мире. Думаю, вы тоже так считаете, поэтому и решили найти для себя другой мир.

– А вы точно пришли сюда не для того, чтобы позлорадствовать?

– Нет. Как ни странно, я пришел сюда, чтобы сказать, что я вам сочувствую. Мне было бы приятнее жить в мире, в котором вас нет и никогда не было, чтобы никому не пришлось подвергать вас унизительным процедурам, запирать в самодельную клетку, а затем до конца жизни напоминать вам, насколько вы несчастный человек.

– За последние три дня это самые добрые слова, что я слышал, – признался Аксель. – Не думал, что услышу их от вас.

– Может и я от вас что-то услышу? – пробежался Радэк пальцами по двери, отстукивая глухую дробь. – Наверняка вам есть что сказать, а у меня как раз есть настроение, чтобы послушать. Можете не стесняться в выражениях, кодекс поведения вам соблюдать уже поздно.

И мутный взгляд Акселя вдруг прояснился. Ему было что сказать. Это настолько явно рвалось наружу из его утробы, что он не смог продолжать разговор лежа. Он встал, чтобы быть со своим собеседником наравне, подошел поближе, чтобы заглянуть Радэку в душу, и всосал воздух ноздрями, чтобы облечь его в пламя.

– Вы и ваш экипаж не имеете никакого права смотреть на нас сверху вниз, – выдавливал он из себя, тщательно пережевывая каждое слово. – Мы лишь хотели мирной жизни. Мы нарушали закон в той мере, в которой это было совершенно необходимо, мы пленили вас и отняли ваш корабль, но мы не причиняли вам вреда и не собирались. Взамен украденного мы готовы были поделиться с вами всем, чего мы достигли и достигнем в будущем. Вы же в ответ проявили свою способность скатиться до абсолютного варварства и всеми силами доказывали нам, что ваше место действительно в клетке. Стоит вам лишь почувствовать, как что-то идет вразрез с вашими устремлениями, как вы готовы зубами вцепиться обидчику в глотку, презрев цивилизованный выход из положения.

– Кажется, вы наговариваете, – поискал Радэк на потолке воспоминания о варварстве.

– Помните наш бой на «Магомете»? – Для Радэка это было одно из ярчайших воспоминаний. Он помнил каждый удар так, словно его лицо с тех пор сохранило каждый мельчайший синячок. – Стоило вам почувствовать, что вы уступаете мне по уровню подготовки, как вы нарушили одно из фундаментальных правил, и ради нечестного превосходства ударили меня предплечьем.

– Это была ошибка, – последовало оправдание. – Я хотел честного боя не меньше, чем вы, и просто не рассчитал удар.

– А то, что член вашей команды хладнокровно выстрелил в члена моей команды – это тоже ошибка?

– Да, – набравшись сомнений кивнул Радэк. – И очень большая ошибка.

– У всех цивилизованных людей есть такая штучка в голове, – провел Аксель пальцем по своему виску, – что-то вроде мембраны. Если у вас в голове возникнут мысли об убийстве, то эта мембрана не позволит этим мыслям добраться до вашего тела. Но если эти мысли достаточно сильные, то мембрана лопается, и человек превращается в убийцу. А лопнув однажды, мембрана больше никогда не восстановится. Я не думаю, что это достаточно будет назвать всего лишь «большой ошибкой».

– Вы по-своему правы, Аксель. – Радэк ненадолго замолчал, размышляя о лопающихся мембранах в человеческих головах. – Вот только не совсем понятно, как вы, все такие насквозь миролюбивые пацифисты, собирались строить новый мир, когда в ваших рядах есть человек, давно распрощавшийся со своей «мембраной»?

– С Бьярне был несчастный случай, – начал оправдываться Аксель с такой страстью в голосе, словно доказывал Радэку существование гравитации. – Это был профессиональный риск, который не был оправдан, и Бьярне знал об этом риске. Поверьте, никто из нас не желал ему зла, и произошедшее с ним было трагической случайностью.

– Что ж, верите вы или нет, но я и сам отчасти виновен в подобной «трагической случайности», и в этом плане мы с вами очень похожи. Из-за моей невнимательности погиб человек, и я признаю это. Но убийцей я себя не чувствую, и поэтому я так же не чувствую за собой права обвинять в убийстве вас. – Радэк слышал о том, что исповедь, пусть и самая малая, снимает часть груза с плеч. Теперь он убедился, что масса груза на плечах – величина постоянная. – Однако я сейчас говорил не про Бьярне и степени вашей причастности к его гибели. Я сейчас говорил о человеке, который действительно отнял жизнь своими собственными руками.

– Линь? – тут же догадался Аксель, и Радэк качнул головой. – С ней все было по-другому, и я даже не буду ничего говорить о ней. Если вы пытаетесь свести этот разговор к тому, что кто-то из нас начнет оправдывать убийц, то вам явно больше нечем заняться. Оставьте нас в покое, Радэк.

– Как скажете. Я работаю тут недалеко, в машинном отделении…

– Я знаю.

– И если вам что-то понадобится… книга или дополнительная подушка к примеру, то шумите. Я услышу.

– Приму к сведению.

– И еще один вопрос напоследок, – вытянул Радэк шею, чтобы разглядеть второго заключенного. – Что случилось с Густавом?

– В смысле? – оглянулся Аксель на спину своего соседа по камере.

– У него была какая-то травма в детстве или что? Почему он такой неразговорчивый?

– Не было у меня никакой травмы, – вдруг ожил Густав и лениво обернулся к прорези в двери. – Просто у меня коэффициент интеллекта 152, и с вами, философами доморощенными, мне попросту не о чем разговаривать.

Если в истории буксира Ноль-Девять и были моменты, когда он был настолько наполнен жизнью, то Радэк их не застал. Он слышал отовсюду посторонние звуки и практически носом чувствовал, что кислород на корабле расходуется быстрее, чем обычно. Он пересчитал все головы, которые нашел, и не досчитался самой красивой. Запомнив ее в уме, он произвел простые математические вычисления и пришел к выводу, что людей на борту действительно много, и не все они были желанными гостями.

К сожалению, у каждого человека был рот. Через этот рот человек мог делать ужасные вещи. К примеру, говорить или пожирать запасы с продуктового склада. Запасы стремительно таяли, и именно это определило следующий пункт назначения корабля.

Фриксус.

Лишь туда можно было добраться, не прерывая криостаз на дополнительные маневры, и Радэка почти забавляла мысль о том, как часто меняются планы Петре на его длительную командировку. Он решил, что до заморозки обязательно найдет время для хорошего диалога с неудачливым корреспондентом, но это произойдет не раньше, чем Радэк разыщет самую красивую голову на борту и поговорит с ней.

Красоты он не увидел. Он вообще ничего не увидел, кроме того, что обычно принято видеть, когда дверь обсерватории отсекает лучи света за спиной: хаотичная россыпь звезд и стройные ряды тусклых маячков, очерчивающих контуры помещения. Это было хорошее место для игры в прятки и поисков интимной обстановки, а теплые огоньки от маячков при достаточном воображении превращались в свет от сотни маленьких свечек. Он прислушался, затаив дыхание, и на какой-то момент ему показалось, что он совершенно один, и пришел разговаривать с призраками. В этом была доля истины, но в призраков он не верил, поэтому старался говорить громко и четко, словно бросая вызов самой тишине:

– Я вернулся. – Тишина не захотела отвечать, но разве это было проблемой? У Радэка было при себе средство, которое способно прорезать в пелене мертвого покоя голоса даже в морге. – Наша баржа уничтожена.

– Как уничтожена? – донесся из дальнего угла хрипловатый голос, и Радэк не сразу его узнал. Может, он и не верил в призраков, но в темноте воображение начинает работать гораздо лучше, и рисовать на бархатном полотне вещи, которые могут и не иметь связи с реальностью. Этот странный, почти чуждый голос послужил для него тушью, и из тьмы сгустился образ женщины, лежащей на спине и закинувшего ноги куда-то на переборку. Ее потускневшие кудри извивались по палубе, складки делили мятую одежду на целое облако многоугольников, ногти выдавали под собой тонкие полоски грязи, а губы пересохли, избороздившись мелкими трещинами. Это была не та женщина, которая жила в его памяти. Та женщина была бесформенным пятном, на которую было не зазорно позволить себе возлагать надежды, а та, что пряталась в тени, обладала почти пугающей осязаемостью, о которую можно было сломать взгляд и ослепнуть.

– Просто хотел убедиться, что ты действительно здесь, – уклончиво протянул он и прилег на палубу в предвкушении очень длинного разговора. – Говорят, ты давно тут сидишь. Не холодно?