Текст книги "Тяжкий груз (СИ)"

Автор книги: Юрий Кунцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 35 страниц)

– Вас смутило то, что они поставили под сомнение ваше психическое равновесие?

– Нет, – выдала она что-то между правдой и полуправдой и смущенно отвела взгляд. – Мы услышали то, как они обсуждают взаимоотношения Ильи с Вильмой, а это уже очень личное.

– И что из этого? Разве такие взаимоотношения не запрещены на космических кораблях?

– Запрещены, но нас с вами это никак не оправдывает. Вторгаться в личные мысли и чувства без спроса – это вопиющее нарушение кодекса поведения. Я бы сказала, что это даже хуже служебных романов.

Петре, как и все остальные люди, считающие себя профессионалами, до сих пор имел лишь теоретические познания о том, что такое профессиональная этика. Это как стекло, физические свойства которого не до конца понимаешь, пока не решишься его разбить. Ему раньше никогда не приходилось даже задумываться об этом. Он лишь задавал вопросы, а затем слушал те ответы, которые его респонденты считали правильными, и при таком укладе границы личного пространства оставались нетронутыми, где бы они не находились. И теперь, нарушив эти границы, он понял, что Ирма была не права. О границах нельзя забывать ни на секунду, иначе рискуешь зайти так далеко, что уже и не вспомнишь, как они выглядят.

– Вы правы, – ладонь попыталась втереть обратно в кожу тот пожар, который вспыхнул на его лице от нахлынувшего стыда. – Кажется, я тоже умею вести себя недостойно. Ирма, вы не поможете мне?

Это было похоже на вежливую просьбу, но на самом деле это было тихим криком отчаяния.

– Конечно, – обеспокоенно ответила она, услышав крик. – Чем смогу.

– Мне крайней не по себе после последнего пробуждения, – старался он говорить ровным голосом, но его тембр слегка надламывался от злости на собственную беспомощность. – У вас на корабле творится что-то непонятное, и мне некомфортно от мысли, что я на ближайшие несколько месяцев буду заперт на одном судне с потенциальным преступником. Я бы попросил у вас стаканчик вина, но и дружеский совет подойдет.

– Петре, – удивленно взглянула она ему в глаза, и он не стал прятать от нее страх. – Вы что, боитесь за свою жизнь? Не стоит. То, что у нас одна перемычка оказалась не там, где нужно, еще не значит, что по кораблю бродит… убийца.

Небольшая пауза была подобно эху, которым от нее отразился страх. Он заразил ее этим липким холодным чувством или же пробудил в ней собственные глубоко личные переживания. Так или иначе, он совсем не это хотел от нее услышать.

– Ирма, я никогда не думал, что скажу это, – он сглотнул, набираясь решимости, – но сейчас совсем не подходящий момент, чтобы обращаться со мной как с рационально мыслящим человеком.

Разработка искусственного интеллекта за последние столетия сделала несколько неуверенных шагов, но когда люди начали понимать, что ходят кругами, искусственному интеллекту пришлось отступить. И правда, что могут сделать люди, получив техническую возможность создавать искусственный разум? Только лишь себе подобный искусственный разум. А зачем им себе подобный разум? Хороший ответ на этот вопрос так никто и не придумал.

Управляющий интеллект, устанавливаемый на космических кораблях, мог называться интеллектом лишь условно. Он был лишен функции самостоятельного обучения, а тест Тьюринга он мог блестяще завалить за несколько секунд. Он был где-то недалеко у подножия горы, на вершине которой находились самые передовые разработки в сфере технологий искусственного интеллекта, и ирония состояла в том, что именно у этого подножия все это время находилось то, что требовалось лишенному бесполезных амбиций человеку. Это был идеальный искусственный интеллект – надежный, послушный, отказоустойчивый, предсказуемый и в достаточной степени тупой.

Таковым и являлся Марвин.

Управляющие интеллекты линейки Марвиных были настолько хороши в своем сочетании надежности и функциональности, что модификации к ним выпускались лишь раз в несколько лет с крайней степенью неохоты. Никому не хотелось что-то менять в механизме, который и так прекрасно работает.

Так было до тех пор, пока он не начал игнорировать весь экипаж.

Для Ленара он был как дверь от дома. Та тоже была предельно простой и исправно работающей, но стоит лишь потерять ключ, как сразу появляется желание выместить всю злость именно на двери. Любую дверь можно выломать, но любому хозяину будет до последнего жалко ломать дверь собственного дома. Такое делается лишь в крайних случаях, а тот случай был для него не достаточно крайним.

Он листал техническое руководство к Марвину и благодарил разработчиков за то, что они выдали печатное издание. Практически каждый раздел начинался с одного и того же пункта – «Авторизуйтесь в системе при помощи персонального ключа». Взгляд автоматически перепрыгивал через все, что стояло ниже этого пункта, и вскоре начало казаться, что техническое руководство на восемьсот страниц читается легко и подозрительно быстро. Он не знал, что искал, но верил, что если запертую дверь можно открыть какой-нибудь отмычкой, то и для Марвина есть нечто подобное. Если для него и существовали отмычки, разработчики не сочли нужным о них упоминать. От Марвина зависела энергосистема и силовая установка, поэтому он был хорошо защищен от любого нежелательного вмешательства. Даже вход в его отсек имел двери не на гидравлике, а на электрических приводах с системой храповиков. Такие двери можно либо открыть согласно правилам, либо сломать. Так или иначе все сводилось к тому, что нужно что-то сломать, а Ленар наотрез отказывался что-то ломать на своем корабле. Не таким способом он хотел завершить свой последний рейс. И уж точно он не хотел затем объяснять начальству, что прибег к крайним мерам, не испробовав при этом все некрайние.

Все изменилось, когда Вильма отвлекла его от малоувлекательного чтения и позвала в обсерваторию. Ленар в тот момент был наивным и уверенным, что все самое плохое с ними уже случилось. Он не хотел идти в обсерваторию, но его вынудила резь в глазах и усталость в шее. Он думал, что ему будет полезно прогуляться по третьей палубе и немного дать глазам отдохнуть от света. Он думал, что ему будет полезно немного поболтать с Вильмой и проветрить голову. Он думал, что Вильма уже не сможет его ничем удивить.

– Смотри туда, – она взяла его за руку, отогнула его указательный палец и направила в какое-то мутное светлое пятно, с трудом проступающее из черного полотна. Ленар несколько раз моргнул, чтобы дать глазам привыкнуть к темноте, и едва заметное пятно постепенно становилось ярче.

– Если ты хотела показать ядро галактики, то я его уже видел, – сухо ответил он.

– А теперь смотри туда, – направила она его палец на яркую бледно-желтую точку, выглядывающую из-за самого края блистера. – Видишь эту звезду?

– Вижу, – с нетерпением выдохнул он через ноздри. – Ты меня вызвала, чтобы на звезды со мной поглядеть?

– Да, именно так, – ответила она настолько загадочно, что Ленар начал нервничать. – Знаешь, что это за звезда?

– Нет, – освободил он свою руку. – Как я могу узнать без оборудования?

– Это Капелла.

– Откуда ты знаешь? – не поверил он.

– Я штурман.

– Это не ответ.

– Смотри тогда вон на ту звездочку, – вновь направила она его палец. – Это Кастор.

Звезды для него были подобны абстрактной картине. Без точных приборов, которые помнят абсолютное расположение звезд в галактике, все это было лишь случайной россыпью блестящих бусинок. Человеческий глаз воспринимает звездное небо как плоскую картинку, и стоит лишь сдвинуться на пару световых лет, как картинка искажается в обретенной глубине, и привычные очертания образов исчезают в первозданном хаосе. Но стоило лишь вспомнить спектральные классы Капеллы и Кастора, как слова Вильмы начинали обретать какой-то смысл. И все же слова Вильмы были бессмыслицей…

– Ты ошиблась, – попытался Ленар жестикулировать, но тут же взял себя в руки. – И Капелла и Кастор находятся в совершенно другой стороне.

– Уверен? Ты знаешь, что может помочь в ориентировании, если основные навигационные системы нам недоступны?

– Челноки, – догадался Ленар, и заранее испугался. Он поблагодарил вечную тьму в обсерватории за то, что она прикрыла своей густой вуалью его отвисшую челюсть. – Ты что, пользовалась челноком, чтобы определить ориентиры?

– Да, – прозвучал тот ответ, которого он надеялся не услышать. – Это действительно Капелла и Кастор. А мы действительно сбились с курса, и в этот раз очень сильно. А теперь скажи мне, Ленар, ты все еще считаешь, что наш случай не является крайним?

24. Все довольно просто

Эмиль Кравчик доподлинно не знал, что это за «осложненный» комплекс мер по сжиганию платы контроля доступа, который держался от него в секрете. Доподлинно он знал лишь то, что при сильном желании к управляющему интеллекту можно получить неограниченный доступ при помощи плазмореза и пятнадцати минут размеренной работы. Однако в техническом руководстве эта процедура описывалась, как неумеренное вмешательство в условия работы управляющего интеллекта, после которого аннулируется гарантия на продолжительную бесперебойную эксплуатацию. Если выражаться чуть менее обходительным жаргоном, то после грубого нарушения микроклимата отсека Марвина никто не сможет дать гарантий, что корабль внезапно не взорвется через пару месяцев.

Марвин был куском железа, и хоть никому и не приходило в голову видеть в нем какую-то личность, все дружно сходились во мнении, что он самый важный член экипажа. 90 % всего времени полета это он управляет кораблем. Остальные 10 % полета он все еще управляет кораблем, но уже под диктовку экипажа. Он регулирует работу термоядерных реакторов, следит за температурой и давлением в реакционных камерах, оптимизирует расход реактивной массы, управляет каждой магнитной ловушкой во всей силовой установке и по приблизительным подсчетам выполняет работу примерно четырех сотен человек. Стоит ему получить сбой, как сбой получит и все остальное.

И, наконец, этот сбой все же состоялся.

Так было принято говорить. Никто не хотел лишний раз произносить вслух, что это было чье-то несанкционированное вмешательство в работу судна. Никто не хотел искать саботажников методом домыслов и паранойи. Эмиль был уверен, что испытывать страх в подобных ситуациях естественно, но перед каждым стоял простой выбор, чего бояться сильнее: скрытого злоумышленника или хаоса, в который погрузится весь корабль, стоит лишь начать снова тыкать друг в друга пальцами. Он выбрал последнее и решил заполнять свою голову проблемами в порядке очереди. Когда все безнадежно, этот простой принцип помогает самоорганизоваться в достаточной степени, чтобы разобраться с любым комплексом проблем и, в конечном итоге, выжить. Дисциплина и оптимизм не раз помогали свернуть горы, и Эмиль был настроен настолько дисциплинированно и оптимистично, насколько только мог.

– Да вы в своем уме?! – крикнул он, едва не сорвав голос.

– Да, – невозмутимо ответил Ленар, Вильма подтвердила диагноз легким кивком головы, а Ирма продолжала пассивно сидеть за столом и ждать, пока на нее обратят внимания. Эти трое явно ожидали такой реакции. Чего ждал Радэк, было сложно понять, но гримаса на его лице говорила, что он совершенно точно не ждал хороших новостей.

– Ладно, хорошо, – одернул Эмиль на себе куртку и сел обратно за стол. – Я неправильно выразился. В своем ли уме были те, кто придумал НАСТОЛЬКО сильно усложнять вашу сверхсекретную процедуру сжигания платы?

– Не уверена, что они вообще задумывались об условиях, в которых нам придется работать.

– Мы же на космическим корабле, Вильма! – отчаянно протянул Эмиль. – Тут практически всегда такие условия.

– Все решаемо, – успокоила его Вильма.

– Кажется, вы все слишком давно не работали за бортом. Давайте я вам объясню на пальцах. Мы сейчас идем на марше с ускорением почти в полсотни метров в секунду в квадрате… Правильно? – вдруг усомнился он в своих словах.

– Насколько я знаю, именно так.

– Так вот, как только мы выйдем за борт, можно забыть о страховочных фалах, контроле массы и всех остальных прелестях цивилизации. Инерция просто сбросит меня с обшивки, и я потеряюсь в космосе.

– Не потеряешься, – возразил Радэк. – Тебя не унесет в космос. Ты просто упадешь на станцию, и при таких перегрузках, скорее всего, ничего почувствовать не успеешь.

– Спасибо! Я не понимаю, чего вы от нас ждете. Чтобы мы вышли на верную смерть или саботировали работу двигателей, что не намного лучше?

– Эмиль-эмиль… – с укором покачала Вильма головой. – Честно говоря, я в тебе разочарована. Решение этой проблемы лежит на поверхности, а ты сразу же начал рассуждать о верной смерти и саботаже двигателей.

– Что, я опять чего-то не знаю?

Он заглянул в две пары глаз, ждущих от него какого-то озарения, но ничего умного не приходило ему в голову. Вся система управления кораблем лежала на Марвине, а Эмиль, будучи техником, прекрасно знал, что без авторизации единственным рычагами давления на Марвина является способность человека что-нибудь сломать.

– Кажется… – блеснула мысль в глазах Ирмы, – я начинаю догадываться. У нас ведь есть две независимые от Марвина системы управления.

– Молодец, – похвалил ее Ленар.

От водоворота мыслей у Эмиля на голове зашевелились волосы. Он отчаянно попытался вспомнить хоть что-то на этом корабле, что было бы независимым от Марвина, и чем сильнее он пытался, тем сильнее впадал в панику. Ему в виски настойчиво стучалась мысль о собственной некомпетентности, а нарастающая паранойя обещала в обозримом будущем свести его с ума. Для техника не было кошмара хуже, чем осознание, что он не знаком с устройством собственного корабля.

– Челноки, – подсказал Ленар, и паника начала отступать.

– А ведь верно, – щелкнул Радэк пальцами. – Челноки все еще под нашим контролем.

– Челноки… – повторил Эмиль себе под нос и позволил своему телу вновь принять форму стула. – Постоянно забываю про них. Ладно, это может сработать. Простите, что вспылил раньше времени.

– Прощаем.

– Но я хотел бы уточнить одну важную деталь.

– Конечно, спрашивай.

– Вильма, не сочти за недоверие, – старался Эмиль говорить предельно учтиво, что не помешало тонкой женской брови возмущенно вздернуться к челке, – но ты точно рассказала все, что мне стоит знать? Больше никаких секретов у тебя нет?

– Сейчас не время сомневаться в чьей-либо компетентности, – заступился за нее Ленар. – за исключением небольшой прогулки по обшивке от тебя ничего сложного не требуется.

– От нас, – поправил его Радэк.

– Нет, я выразился правильно, – настоял Ленар и откинулся на спинку стула в тщетных попытках расслабиться. От его не совсем естественной позы Эмиль почувствовал боль в спине. – Ты остаешься на своем посту.

– Но Эмиль ведь не пойдет в одиночку? – с надеждой в голосе спросила Ирма.

– Нет, в одиночку он не пойдет. Не волнуйся Ирма, с тобой он тоже не пойдет.

Раньше такие моменты сопровождались смесью разочарования и осуждения, которые умещались в одном ее немом взгляде. Но не в этот раз. В этот раз она вела себя предельно отрешенно, пребывая в полном осознании, что даже на сломанном корабле ей не доверят ответственной работы. Она лишь коротко кивнула, дав понять, что все услышала, и в следующие несколько секунд не выдавала признаков жизни. Даже артерия на ее обнаженной шее перестала толкаться, ритмично оттеняя бледную кожу.

– Ленар, я с тобой абсолютно согласен, – начал спорить Эмиль. – Сейчас не время сомневаться в чьей-либо компетентности. Ты что, уже никому не можешь доверить выход наружу, кроме меня?

– Успокойся, тут дело не в недоверии, – задумался Ленар и перефразировал, – точнее, не только в недоверии. Просто есть причины, по которым Радэк должен остаться на борту.

– Эти причины как-то связаны с тем, что у нас на борту по меньшей мере четыре личности, в чьих мотивах никто из нас не уверен?

– Скажем, так, ваш действующий капитан видит весомые причины в таком распределении ролей, и лучше вам всем поверить ему на слово.

– Да сколько же можно ходить вокруг да около? – всплеснул Радэк руками. – Хватит уже, всем очевидно, что никто из нас не желает оставлять посторонних без присмотра.

– В данном случае я хочу, чтобы ты присматривал не за посторонними, а за машинным отделением. В тот момент, когда контроль доступа исчезнет, было бы хорошо, если бы кто-то находился рядом с важными системами и… контролировал их.

– Возражать не стану, – ответил Радэк тем самым тоном, после которого всегда идет какое-то «но», – но без контроля доступа проконтролировать все будет непосильной задачей. Если ты хочешь полного контроля, то я бы порекомендовал тебе изолировать от нас всех посторонних.

– С радостью, – брызнул Ленар сарказмом. – Вот только у нас на борту нет ни одной тюремной камеры.

– А зачем нам тюремная камера? – спросил Эмиль. – У нас на прицепе целая жилая станция со всеми удобствами. Высадим их туда, и пусть делают что хотят.

– Мысль интересная, – задумчиво промычала Вильма. – Жаль, что она противоречит нашему кодексу чуть меньше, чем полностью.

– У нас преступник на корабле! – наконец-то решился сказать Радэк вслух это слово. – Что на этот случай говорит кодекс?

– Что преступника надо изолировать и, по возможности, заморозить.

– Так в чем проблема?

– Мы не знаем, кто из них преступник, а высаживать всех подряд на основании одних лишь подозрений – это как минимум неэтично, не говоря уже о том, что ты предлагаешь поместить преступника вместе с невиновными в одну камеру.

– Это будет очень большая камера.

– Хватит! – капитанская ладонь громко опустилась на столешницу, и водная гладь в полупустом стакане сморщилась от испуга. – То, что вы сейчас говорите, я запросто могу расценить как панику и нанесение ущерба моральному духу в рабочее время. Так или иначе, мы получим доступ к Марвину, и после этого мне придется решать, записывать в бортжурнал заметки о вашем непрофессиональном поведении, или нет.

– Ты прав, но это не значит, что я с тобой согласен, – признался Эмиль, почувствовав жар, с которым по его лицу прокатилось чувство вины. – Мы действительно сейчас все ведем себя непрофессионально…

– Я вообще молчала, – встряла Ирма.

– Прости. Почти все мы ведем себя непрофессионально, и мне бы хотелось услышать твой план. Только на этот раз без секретов и недомолвок.

– Как раз хотел его объяснить, пока вы не начали тут разводить бардак. – Ленар ссутулился, облокотившись на столешницу, и сделал глубокий вдох. – Мой план до смешного прост. Вильма сидит на связи и координирует всех нас. Радэк дежурит в машинном отделении. Ирма, на тебе будет челнок.

– На мне? – удивленно уперла она указательные пальцы в свою грудь. – Ты мне доверишь целый челнок?

– Не ерничай. Ты оператор, а значит это по твоей специальности. Я буду дежурить на мостике, а ты, Эмиль, выходишь наружу с напарником и выполняешь инструкции.

– С напарником? – похолодело все у Эмиля в груди, и он задал вопрос, заранее зная, что ответ ему не понравится. – С каким напарником?

– У нас на борту три кандидата, так что скоро станет ясно.

– А если мне в напарники достанется тот самый злоумышленник? Он что, просто так возьмет и получит доступ к секретной информации, которую до последнего скрывали даже от меня?

– Ну да, – равнодушно ответил Ленар. – А чего ты боишься? Что он нам плату контроля доступа спалит?

– Это звучит логично, – цокнул языком Радэк. – Если одного из подозреваемых занять делом, на борту останутся лишь трое.

– По крайней мере на время вылазки. К тому моменту, как я с напарником вернусь на борт, контроля доступа уже не будет, и что тогда?

– К тому моменту я уже получу доступ к электронным журналам, вычислю злоумышленника, и мы примем все необходимые меры в рамках дозволенного. – Ленар победоносно отхлебнул воды из стакана с видом, будто уже мысленно смакует плоды своего плана. – Все довольно просто.

«Все довольно просто».

Эмиль сам не знал, почему, но эти слова прочно застряли в его голове, и стоило ему лишь на минуту остаться наедине со своими мыслями, как в голове священной мантрой повторялась эта фраза снова и снова, будто заевшая грампластинка.

Он еще никогда так не чувствовал себя перед выходом наружу. Его трясло, словно подростка, впервые ложащегося под одно одеяло со своей не совсем одетой пассией, хотя сам он был готов бить себя в грудь и утверждать, что с его пассией все произошло гораздо лучше.

Его жизнь была проста, потому что он относился к ней просто. Словно герой какого-то приключенческого романа он лишился своих родителей в том возрасте, в котором не имел возможности их запомнить. Он вырос в приемной семье, которую привык считать за свою, и вопреки законам приключенческого жанра он никогда не испытывал нужды, жестокого обращения или чего-то еще, что могло помешать ему вырасти слегка легкомысленным. Погибшие родители для него были лишь двумя незнакомцами, которые однажды решили завести ребенка, а спустя год имели неосторожность находиться слишком близко к аварии, связанной с утечкой хлора. Для него все это было какой-то зыбкой абстракцией, и он мог лишь представить, что чувствовали они, и что должен был чувствовать он. Он не умел жить прошлым, и ему оставалось лишь радоваться настоящему и изредка поглядывать в будущее. Как вскоре выяснилось, жить будущем он тоже не умел. Каждый раз, когда его спрашивали, кем он хотел бы стать, когда вырастет, он отвечал, что хочет быть космонавтом, потому что его сверстникам было свойственно так отвечать. Никаких реальных планов на будущее у него не было. Никаких пожеланий не было. Никаких амбиций не было.

Однажды, когда вопрос о дальнейшей жизни встал для него ребром, он спросил себя, что у него лучше получается? Так он создал список профессий, в которых он смог бы реализовать свои таланты. Он перечитывал этот список в надежде, что однажды схватится за карандаш и начнет его сокращать, но карандаш не потребовался. Муки подобного выбора для некоторых превращались в пытку, но только не для Эмиля. Окончательно удостоверившись в своей неспособности самостоятельно сделать для себя выбор, он просто доверил свою судьбу круглому куску серебра, и очередная проблема решилась так, словно то была назойливая муха, бьющаяся о закрытое окно.

По иронии Эмиль стал тем, кем и обещал.

Как такой легкомысленный человек мог закончить академию с отличием? Никак. Но Эмиль все же закончил, что по мнению некоторых было каким-то жульничеством или нарушением законов природы. Все, за что он брался, давалось ему легко, и сам Эмиль комментировал свой успех так – «Я просто не берусь за то, что дается мне тяжело». Он был способным человеком, угодившим на нижнюю палубу тяжелого буксира. В общих масштабах это было не плохо, но разве кто-то, путешествующий между звездами, обращает внимание на общие масштабы? В масштабах корабля это была тяжелая, благородная и при этом не совсем благодарная работа, но Эмиль никогда не жаловался. Он не вошел, он сразу врос в рабочий ритм, и ни разу не жалел о «своем» выборе.

Однажды, когда пришла пора прощаться с первым капитаном, тот в приступе сантиментов задал вопрос:

– А чем ты собираешься заняться, когда покончишь с контрактом?

– Тем же, чем и все, – равнодушно ответил Эмиль. – Заведу семью.

А потом он задумался над этим вопросом всерьез и быстро пришел к решению, что действительно хочет завести семью. Это решение было твердым, как круглый кусок серебра, и в той же степени самостоятельным. За его судьбоносной монетой не крылось никакой интересной истории. Это была настолько обычная монета, что на самом деле их было несколько. Стоило лишь Эмилю потерять одну, как он при первой же возможности добывал себе другую. Многие мирились с этой его причудой характера, но только не Радэк. Еще до того, как они стали друзьями, Радэка беспокоила эта опасная привычка доверять важные и судьбоносные решения какой-то монете, и однажды он задал ему в лоб вопрос, который его давно беспокоил:

– А вопросы жизни и смерти ты тоже решаешь при помощи этой дурацкой монеты?

Эмиль не стал задумываться над ответом. Он лишь нырнул в карман своего комбинезона и со звоном подбросил монету в воздух.

– Нет, – с улыбкой ответил он, рассматривая чеканку в своей ладони.

Так он познакомил Радэка со своим ужасным чувством юмора.

По специальности он был инженером сверхсветовых силовых установок. Он лучше всех на борту знал, как работает Умножитель Алькубьерре. Он лучше всех понимал принципы, по которым это устройство выворачивает пространство вокруг корабля наизнанку. И он лучше всех осознавал, что эта почти магическая диковина являлась отпрыском человеческого разума. Возможно, если бы его монетка сделала в воздухе один лишний оборот, он бы и сам занимался сборкой подобных вещей. Он чувствовал, что у него бы это вышло. Он верил в свои силы и ничуть не меньше верил в силы окружающих его людей.

Он практически верил, что принадлежит к расе богов.

Ему было комфортно от этой мысли, а затем все потихоньку начало катиться к черту. Дурное предчувствие настигло его еще на подходе к шлюзу. Он бесчисленное количество раз чинил поломки и устранял неисправности, но еще ни разу не сталкивался с проблемой, которая была частью чьего-то преступного умысла. Эту проблему можно решить, но совершенно не ясно, к чему это может привести. А что самое ужасное, у Эмиля просто не было других вариантов. Он словно бы падал во тьме и не знал, когда и какая именно поверхность остановит его падение. Он слишком многого не знал.

Встав перед стендом со скафандром, он выловил взглядом свое тусклое отражение, сплющенное изгибом поликарбоната, и попытался собраться с мыслями. Он без запинки повторил все, что ему предстояло сделать, и готов был поклясться, что всю эту «осложненную процедуру» он способен выполнить с завязанными глазами.

«Все довольно просто».

Воздух затрясся в металлическом звоне, и заиграл стробоскопом блеск серебряной чеканки. Эмиль не знал, зачем он подбросил монету на этот раз. Возможно, он хотел успокоить себя иллюзией выбора, но если поначалу мысли в его голове текли с вязкостью холодного рапсового меда, связанного восковыми сотами, то мгновение спустя полетели перед глазами сумасшедшими диапроекциями, и все они были лишены всяческого смысла. Это была секунда ясности, из которой ничего не было ясно. Это было будущее, о котором ни он, ни его монета, ничего сказать не могли. Молниеносным змеиным выпадом его рука поймал монету в полете и спрятала ее обратно в карман.

Более он не чувствовал власти над своей судьбой.

«Все довольно просто», – еще раз повторил он про себя, с неохотой надевая скафандр.

Все, что произошло с его кораблем за последнее время, было чередой осмысленных поступков, которые не вязались друг с другом в четкую цепочку последовательных действий ради достижения какой-то цели. Это говорило лишь об одном – цепочка еще не была завершена. Кто-то хотел, чтобы экипаж проснулся преждевременно. Кто-то хотел, чтобы они заметили неисправности. Возможно, кто-то даже хотел, чтобы они заметили отклонение от курса, чтобы произошло то, что происходит прямо сейчас. Чем больше Эмиль об этом думал, тем четче видел ниточки, за которые его дергает чья-то невидимая рука, и один вопрос занимал в его разуме почетное место – зачем злоумышленнику доводить все до отключения контроля доступа?

Что это ему даст?

Доступ? Хорошая теория, разбивающаяся вдребезги о факт того, что у злоумышленника и так было достаточно власти, чтобы разморозиться раньше времени и скорректировать курс корабля. Это уже была не просто чья-то ошибка в навигации. Состав развернулся ровно на сто восемьдесят градусов, и сомнений не было – теперь буксир Ноль-Девять снова летит на Фриксус.

Напарник подоспел с небольшим опозданием и отпустил легкий кивок головы. Этот жест мог означать что угодно, но когда он срывался с шеи Густава, он мог значить еще больше. Густав избегал лишних слов, словно старался довести свой язык до атрофии. В те редкие моменты, когда он что-то произносил, было ясно, что у него это неплохо получается. Он старался пережевывать каждое слово тщательно, словно говорил в такт ржавому механизму, с трудом поворачивающемуся в его голове. Он производил впечатление человека, у которого головной мозг отдавал все свободные ресурсы спинному, и Эмилю в свое время пришлось вытащить из него клещами аж полсотни слов, прежде чем убедиться, что на самом деле это не так. Густав был труден в общении, и невольно напрашивался вопрос, как такого человека вообще могли допустить до работы на буксире? Он не выдавал в себе склонности к конфликтам, излишней назойливости или нехватке дисциплинированности. Напротив, по этим параметрам он с блеском проходил. Вот только для такого человека пришлось бы набирать отдельный экипаж, способный не сойти с ума рядом с этим роботом в человеческом обличии.

Эмиль не собирался сходить с ума. Напротив, он твердо решил, что оставит свой рассудок в целости и сохранности, даже если ему придется работать с Густавом – самым подозрительным человеком из всех, кого Эмиль когда-либо встречал.

– Не каждый рейс выдается таким насыщенным, правда? – выдавил Эмиль из себя улыбку без надежды услышать ответ. – Вам уже обрисовали наш план?

– Да, – вынужденно ответил Густав, щелкнув замками на ящике с инструментами.

– Я положил все, что нужно, – поспешил заверить его Эмиль, испытав дискомфорт от звуков, которые исходили из нутра ящика.

– Нужно все проверить.

– Правильно, – с неохотой согласился Эмиль, пристегивая себя к ранцу жизнеобеспечения. – Перед вылазками наружу все надо проверить и перепроверить. Наверное, в космосе было бы меньше несчастных случаев, если бы все так добросовестно относились в правилам техники безопасности, как вы. Надеюсь, свой скафандр вы тоже проверите?

– Обязательно.

Ящик захлопнулся, и из-под нахмуренных бровей показался взгляд, полный вежливого, но вполне показательного раздражения. С его стороны было бы сложно не заметить, как Эмиль, лениво делающий вид, что продолжает заниматься своим снаряжением, на самом деле мысленно обводит контурами каждое его движение, рассматривая напарника жадным взглядом, словно собака хозяина, от руки которого пахнет сосиской. Спохватившись, Эмиль резко снял наблюдение и выругал себя.

Следующие десять минут сборы проходили в молчании, и чем больше Эмиль молчал, тем сильнее в нем играла тревога. Его ничто не могло отвлечь дольше пары минут. Поиграв с настройками своего радио, он вытянул длину волны в метровый диапазон и вызвал Вильму. Он знал, что связь в метровом диапазоне не требует какой-либо авторизации, но это знание не помешало ему облегченно выдохнуть, когда Вильма ответила. Оказалось, что знание и уверенность могут не быть связанными друг с другом. Точно так же он знал, что если Ирма залезет в челнок и запустит процедуру расстыковки, Марвин автоматически заглушит двигатели, но когда Вильма сказала, что двигатели заглушены, Эмиль попросил перепроверить. Пока буксир находится под тягой, челноки не могли расстыковаться, не разрушив при этом себя и половину буксира, поэтому Марвин был запрограммирован обеспечивать челнокам свободный вылет. В данном случае это обозначало, что Ирма должна была сесть в кресло пилота, нажать несколько кнопок и сидеть на месте в ожидании, когда вылазка окончится. Ей, как обычно, досталась самая простая работа.