Текст книги "Тяжкий груз (СИ)"

Автор книги: Юрий Кунцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 35 страниц)

Она правильно выразилась. Не смотря на то, что она была в корне не согласна с Радэком, и все внутри нее кричало, что он подлец, она не хотела на него жаловаться. Но должна была. Ее дальнейшее положение в экипаже зависит от того, как она будет вести себя в таких ситуациях. Никакие бумажки не сделают человека капитаном, если экипаж не научится его уважать.

– Не стоит, – эти слова остановили Вильму через полшага по направлению к двери, и в груди что-то екнуло еще до того, как прозвучал смертный приговор. – Ленар в курсе.

– В курсе чего? – уточнила она с замиранием сердца. – В курсе того, как ты «приглядываешь» за Ильей, или…

– Первое, – не позволил он ей закончить предложение, и ответ все равно ей не понравился.

– Это он приказал тебе следить за ним?

– Послушай, я никому в няньки не нанимался, – резко вскочил он со стула. – Никто на этом судне не имеет полномочий приказывать мне следить за тем, что делает тот или иной человек. Это, мягко говоря, выходит очень далеко за пределы моей зоны ответственности, и, разумеется, за это мне никто не заплатит. Однако, если действующий капитан любезно предлагает мне раз в полчаса справляться о состоянии наших неблагонадежных гостей, по вине которых уже произошел один несчастный случай, я, конечно, возражу… но не сильно.

– Ясно, – кисло кивнула Вильма и перешла к следующему вопросу, который ей не хотелось задавать. – И Ленар «любезно предложил» это эксклюзивно тебе или кому-то еще?

– Что ты хочешь узнать? Доверяет ли он тебе? Возьми и спроси у него сама.

– Спрошу, но сейчас я спрашиваю тебя.

– Вильма… – вздохнул он и сделал глоток из оставленной без внимания кружки, – не задавай вопросов, на которые уже знаешь ответ. Ты заинтересованное лицо.

– Да… – укусила она себя за нижнюю губу, – я заинтересованное лицо. Но это еще не делает из меня шпиона или диверсанта.

– Никто и не говорил о шпионаже или диверсиях. Но у нас тут уже был прецедент, когда один пройдоха рылся в той части холодильника, где не следовало.

– И что? – возмущенно всплеснула она руками. – Думаешь, что я вдруг вступлю с Ильей в какой-нибудь преступный сговор и пущу его, куда не следует?

Радэк ничего не ответил. Задрав нос и сложив руки на груди он обратил свое лицо в маску молчаливого скепсиса, а его осуждающий взгляд был способен резать астероиды не хуже промышленных лазеров. От этого взгляда ее лицо охватило пламенем. Теперь Вильма поняла, что чувствует собака, когда хозяин указывает ей свернутой газетой на лужицу в углу.

Каждый капитан должен обладать непоколебимым морально-этическим обликом. Вильма еще не встречала таких капитанов, и постепенно начала приходить к выводу, что из нее самой выйдет капитан не лучше. Будь она немного в другом настроении, она бы посмеялась над ситуацией, в которой человек, стоящий ниже нее в командной цепочке, строго, но обходительно отчитывает ее за непрофессиональное поведение. Радэк смотрел на нее сверху вниз, и Вильма из последних сил старалась не сломаться под тяжестью его укоризненного взора. Она видела в его глазах многое, но не нашла ни единого проблеска уважения, и как ни старалась, не могла придумать причин, по которым Радэк обязан был ее уважать. Уважение не может быть прописано в законах или сводах правил поведения. Уважение как дом – его сначала надо построить, а затем следить, чтобы оно не рухнуло, будучи ослабленным чередой плохих решений.

«Это еще не конец» – мысленно пообещала она себе.

Криостаз был моментом, которого все ждали с волнением и неохотой. Лишь благодаря этой процедуре дальнобойщики могли дождаться окончания контракта, не умерев при этом от старости. Каждый лишний день, проведенный в заморозке, обозначал сэкономленное время. Все было просто – чем дольше ты заморожен, тем моложе ты будешь, когда освободишься от обязательств. Об этом обычно думали космонавты, ложась в криостаз, а никак не об экономии ресурсов и не о спасении психики от гнета многомесячного рутинного режима.

В этот раз волнение было чуть сильнее. Даже после сотни сеансов криостаза один несчастный случай способен полностью разрушить доверие к этой машине, принцип которой буквально строился на убийстве и последующем оживлении. Но никто не жаловался. Все упорно умалчивали тот факт, что от вида отсека криостаза у них под одеждой волоски встают дыбом, а чуть глубже кровь задерживается в жилах.

В этот раз была очередь Эмиля готовить отсек к приему экипажа в царство холода и крепкого сна. Он должен был приготовить необходимую порцию геля, загрузить лекарства в аппарат жизнеобеспечения и сообщить остальным, что время вышло, и пора распрощаться с этим участком космоса. В этот раз Эмиль ничего не готовил. Как только Вильма пожаловалась, что ей надо чем-то занять руки и голову, Эмиль любезно уступил ей очередь. Для нее совсем не было неожиданностью, что Илья вызвался ей помочь. Так же для нее не было неожиданностью, что в отсек криостаза заглянула Ирма с каким-то дурацким вопросом, немного покрутилась и исчезла столь же нелепым образом. Казалось, что весь корабль следит за ними. Она чувствовала себя каторжницей на исправительной станции. За ней наблюдали, взвешивали каждый ее поступок, готовились вынести приговор, а все из-за одного преступления – слишком тесные связи с Ильей. Радэк заверил ее, что не станет ничего говорить остальному экипажу, но Вильме упорно казалось, что остальные и так обо всем догадались. Запретность этой темы миазмами витала в воздухе, и сам Илья не решался заговорить о произошедшем, словно сам обо всем догадался. Чем больше люди говорили, тем больше они умалчивали, а чем больше они умалчивали, тем сильнее все становилось понятно. Вильма потеряла всякое ощущение комфорта, подгоняя тот момент, когда она, наконец-то, сможет уложить всех по капсулам, а затем, насладившись несколькими минутами одиночества, лечь самой.

С того момента, как их состав вернулся в полетный коридор, спасательная операция плавно перетекла в фазу перевозки шести пассажиров и относительно легкого груза. Технически это было похоже на рутинный рейс, и о том, что будет дальше, можно было не беспокоиться.

Наконец-то все сложности остались позади.

21. Наверное

Существует много различных способов проснуться. Согласно самому распространенному мнению самым лучшим способом является пробуждение, при котором тебя мягко будят первые лучи утреннего светила, и встречают золотом расплескавшиеся по соседней подушке локоны обессиленной блондиночки. Самым худшим способом является примерно такой же, только у этой блондинки должен быть басистый голос и борода. Дальнобойщики от себя нередко добавляют, что такое пробуждение ничем не хуже обычного пробуждения после криостаза, когда вся вселенная водит хороводы, свет выжигает глаза, а пустой желудок не может удовлетворить мучительные рвотные порывы. Из всех дальнобойщиков примерно около половины процента были избранными, которые знали, что есть нечто похуже пробуждения после криостаза.

Этот ужас назывался форсированным пробуждением.

После того, как тело размораживается, а система жизнеобеспечения серией разрядов запускает сердце и прочищает дыхательные пути, человек все еще находится во власти химии у себя в крови, и в ближайшие пятнадцать-двадцать минут совершенно точно ни на что не годен. При форсированном пробуждении в кровь вводился препарат под названием Будильник-29, и как можно догадаться из названия, предыдущие двадцать восемь Будильников по понятным причинам отправились на свалку фармакологического фиаско. При их создании лучшие ученые Объединенного Созвездия бились над непосильной задачей – отравить человека так, чтобы он при этом был живее всех живых, и двадцать девять раз подряд они заявляли, что у них это получилось. Причины, по которым Будильник вводится в кровь, определенно должны быть важными, но эффект был стопроцентным. Поднимать этим препаратом человека из криокапсулы по степени радикальности было сравнимо с тем, чтобы выгнать человека из теплой постели при помощи огнемета.

Сигнал тревоги ритмичными низкими стонами напоминал, что все должны немедленно встать на ноги и что-то сделать, но это было излишне – стук крови в голове и так был достаточно тревожным и оглушительным. Ирма непривычно стремительно вскочила на ноги и, кажется, не собиралась падать. Ей было настолько хорошо, что это было просто ужасно. Ее тело распирало от энергии, и было готово взорваться. Руки тряслись в пляске тремора, сердце готовилось выпрыгнуть из груди, а ощущение, что где-то поблизости страшная опасность, заставляли ее нервно оглядываться по сторонам. Она видела своих сослуживцев, троих гостей и одного корреспондента, которые вели себя подобным образом, но по какой-то причине придала им такое ничтожное значение, будто это не люди, а декоративные светильники. Она знала об их присутствии, но поначалу ей было сложно сосредоточить на них внимание. Ее взгляд бегал по отсеку в Броуновском сумасшествии, выискивая что-то липкое для рассеянного внимания. Возможно, это должен был быть как минимум инопланетный монстр из бульварных романов, но она не нашла ничего страшнее Ленара. Кожа на ее теле горела заживо, но когда подобным образом загорелись легкие, она вспомнила, что ей надо дышать. Несколько судорожных вдохов заставили ее невольно пошатнуться на месте. В голове начало проясняться, а слух начал вылавливать из воздуха полные ужаса восклики вроде «Что случилось?», «Где мы?» и «Надо бежать!».

Все суетились. Кто-то метался взад-вперед, словно взволнованный лев в клетке, кто-то вовсе пропал из отсека криостаза, оставив за собой влажные следы, а кто-то мешал Ленару. Он, как обычно, был первым, кто взял себя в руки и заставил себя подойти к терминалу, на экране которого мигал большой красный треугольник с какой-то надписью посередине. Петре было не узнать. Вся его сдержанность, профессионализм и учтивость моментально слезли с него змеиной кожей, оставив после себя лишь комок оголенных нервов, заглядывающий капитану через плечо и донимающего его вопросами. Ленар молчал целых секунд пять или шесть, стараясь прочитать надпись на экране, после чего и сам моментально освободился от тесной оболочки цивилизованного человека.

– Ирма! – прозвучал крик, заставивший ее вздрогнуть, и она с трудом удержалась на ногах, поймав летящего в нее корреспондента. – Заставь его заткнуться!

В отличие от Петре она знала, как себя вести в таких ситуациях. В академии ей рассказывали об этом с надеждой, что такие знания ей не пригодятся. Когда эта досадная ситуация все же произошла, едва так и не вышло. Это было все равно, что учиться плавать по учебнику, вместо практических занятий. Она помнила, как ей в голову вбивали две вещи – больше дышать и игнорировать порывы. Порывов было много. Ей хотелось бежать, причем во всех направлениях сразу. Хотелось отрастить волосы на голове, чтобы было, что рвать. Хотелось сгрызть ногти до самых локтей. Ее тело было паровой бомбой, и не понимало, куда можно сбросить лишнее давление.

– Ирма! – схватил ее корреспондент за плечи, – Хоть вы скажите, что происходит?

– А ну-ка немедленно отпустите! – с криком выскользнула она из хватки. – Немедленно успокойтесь! Паника на корабле запрещена!

– Вот черт… – приложил он ладонь ко лбу и рваными движениями вышагал окружность. – Что со мной? Я чувствую, что у меня сейчас сердце выпрыгнет из груди.

– Так и будет, если не успокоитесь.

– Как?!

Ирма знала, как. Но знать и уметь – это разные вещи. Самая четкая мысль, пришедшая ей в голову, побудила ее прикоснуться рукой к щеке корреспондента так, чтобы шлепок был слышен на соседней палубе. Остаточный звон подсказал, что таких сильных пощечин ее ушам не приходилось слышать, и она едва не пожалела об этом. Где-то между двумя ударами сердца, когда эфемерный момент абсолютной ясности посетил ее голову, она смогла разглядеть огонь в глазах корреспондента, а долей секунды позднее ощутила на собственном опыте, что пощечина взрослого мужчины, находящегося на взводе, имела некоторые шансы отделить ее голову от тела. Она прочувствовала черепом всю силу удара, не почувствовав при этом боли. На палубу она падала практически в бешенстве, а после неловкого приземления вкус металла и приятный холод палубы убедили ее не вскакивать в ту же секунду.

Ленар опять что-то выкрикнул. Послышались глухие удары ног по металлу, чей-то рык, звуки борьбы, бранные слова. Все произошло очень быстро. Когда она встала обратно на ноги, Петре клятвенно уверял Илью с Эмилем, что он погорячился, что все это было недоразумением, и что его не обязательно удерживать, заломив обе руки за спину.

Ирма сделала шаг вперед. Она понятия не имела, навстречу чему делает этот шаг, но тело желало движений, а спустя этот самый шаг тело так же возжелало свободы от ледяной хватки, связавшей движения. Она не знала, кто это, и что вообще происходит, но кожа обхвативших ее рук была настолько холодной, что уже переставала казаться человеческой. Эта ситуация могла бы считаться вышедшей из-под контроля, но никаким контролем с самого начала даже не пахло. Ирма боролась и вырывалась, стараясь выскользнуть из хватки, но чем сильнее она сопротивлялась, тем сильнее эти две руки стягивали ее в петле, сдавливали грудную клетку и мешали сделать глубокий, полный ярости вдох. Она сдалась быстро. Холод этих рук действовал успокаивающе, а строгое «хватит», прошипевшее где-то рядом с ее ухом, немного прояснило рассудок. Голос принадлежал Вильме. И холодные руки тоже.

– Я в порядке, – натужно выдавила Ирма из себя, стараясь как можно громче пыхтеть носом.

Это был не столько факт, сколько обещание. Человек, которого практически вилами выгнали из криостата под музыку сигнала тревоги, физически не мог ощущать, что он или что-либо вокруг него находится в порядке. Все было в абсолютном беспорядке. Вся вселенная разом сошла с ума. Взаимный обмен проклятьями между Ленаром и Радэком лишний раз подтвердил, что это было нештатное пробуждение, и корабль действительно сломался. Эмиль с Ильей все еще удерживали Петре, бегло и путано объясняя ему, как надо правильно брать себя в руки. Как ни странно, сильнее всего Ирму встревожил крик:

– Да заткнитесь вы все!

Этот крик принадлежал Густаву, и на памяти Ирмы это было самое длинное предложение, которое тот сумел связать за последние… сколько-то там единиц времени. Она даже не знала, сколько времени пролежала в заморозке.

– Что? – крикнул Ленар, и Густав оттопырил палец, вырвав из оживленных разговоров драгоценную секунду тишины в промежутке между тревожными сигналами, режущими заживо барабанные перепонки.

Самый страшный звук на космическом корабле – это тишина. Но это был не тот случай. На работающем корабле постоянно что-то шумит, начиная с гула термоядерных реакторов и заканчивая скрежетом, с которым «дышит» обшивка. Все это складывалось в какофонию фоновых шумов, которые являлись для космонавтов «музыкой сфер» и были второй тишиной. Хорошей тишиной. В этой тишине что-то таилось, и оно не было хорошим. Гигантский пчелиный рой трудился где-то в недрах корабля, и их жужжание едва протискивалось сквозь вязкость деформационных сплавов, нагнав первобытный испуг. Не все догадались, что это было, но страх, как всегда, мастерски выиграл гонку с осознанным пониманием.

– Что это? – спросила Ирма. Она знала, что это, но надеялась, что ошиблась. Она слышала похожий звук раньше, и видела, какой кошмар он предвещает.

– Гидронасосы, – прозвучал смертный приговор. – Нагнетают давление в баках.

Во вселенной было не так много способов довести совершенно здорового человека до сердечного приступа. Совокупность факторов, в которых экипаж увяз по уши, едва не вошел в этот коротенький список. Ирма почувствовала, как ее сердце ненадолго сбилось с ритма и практически начало отстукивать какую-то неторопливую мелодию. А затем Вильма высвободила ее из своих объятий, и все стало столь же паршиво, как и раньше. Ирму тянуло к холодному, а при слове «гидронасосы» ей резко захотелось пить.

Все переглянулись.

Первое правило любого космического путешествия – без паники. Радэк совсем не производил впечатление паникера, и именно поэтому вся та резкость, с которой он всколыхнул воздух, вколотил кнопку в панель управления и вылетел через открывшуюся дверь, лишь усугубляло желание паниковать. Открывшаяся дверь словно вызвала взрывную декомпрессию – лишь подобная сила могла так резко высосать из отсека криостаза еще четверых мужчин, оставивших после себя лишь отголоски каких-то плохо различимых выкриков. Ирма не знала, куда они бегут, но в ее голову на какое-то мгновение закралась оскорбительная мысль, что они бегут на челноки, чтобы эвакуироваться с бедствующего корабля. Она вытряхнула из себя эту мысль, и решила бежать вслед за ними. Строго по инструкции – сломя голову. Она сделала шаг…

– Ты остаешься здесь! – преградил ей Ленар путь вытянутой рукой. Это был уже второй раз за пару минут, когда кто-то ее грубо останавливает. – И вы тоже, Петре!

По издергавшемуся на месте Петре сложно было понять, насколько он был склонен выполнять инструкции, но Вильма заслонила собой выход.

– Ну уж нет! – столкнула Ирма капитанскую руку со своего пути, и тут же была поймана за плечо. – Я не стану отсиживаться на заднице, пока наш корабль разваливается на куски!

– Так наш… – заикнулся Петре, – корабль разваливается на куски?

– Успокойтесь, – положила Вильма руку ему на плечо и постаралась как можно более успокаивающим тоном перекрикивать сигнал тревоги. – Наш корабль не разваливается на куски.

– Я тогда ничего не понимаю, – грубо сбросил он руку со своего плеча. – А это что тогда такое сигналит? Гонг на обед?

– Хватит тут разводить этот цирк! – попыталась Ирма вырваться. – Петре прав, Марвин поднял нас из-за критической ситуации! Что за сообщение было на терминале?

– Какая тебе разница? Ты всего лишь оператор!

– А я всего лишь корреспондент, – ткнул себя пальцем в грудь корреспондент. – И все же имею я право знать, что угрожает моей жизни, или нет?!

– Я отвечу! – прорычала Ирма, предприняв еще несколько попыток освободить плечо. – Ваша жизнь в опасности из-за некомпетентного капитана!

– Что? – оскорблено воскликнул Ленар и поймал ее за второе плечо.

– Успокойтесь, нам сейчас совершенно ни к чему… – все еще пыталась Вильма всех урезонить.

– Что слышал! – брызнули Ленару в лицо капли криостазового геля, и Ирма уперла ему в лицо полный вызова взгляд. – Что бы ни случилось с нами, с кораблем, с экипажем, с Радэком, ты постоянно думаешь не о тех вещах и не тем местом! Ты постоянно пытаешься загнать меня в угол и не давать мне делать полезную работу, но самое отвратительное, что у тебя кишка тонка просто сказать мне в лицо, что ты мне не доверяешь! Знаешь, кто ты после этого? Ты… – набрала она в легкие побольше презрения, чтобы вложить в диагноз как можно больше того, что накипело на ее душе, – вредитель!

Гель, покрывающий капитана от макушки до пят, имел голубоватый оттенок, и он очень хорошо подчеркивал все оттенки красного, из которых в тот момент состояло его лицо.

– Я вредитель?! – Ирма слышала настолько болезненный рев лишь однажды, когда пнула Ленара по больному колену.

– Ты совершаешь преступную халатность, не привлекая к важной работе все находящиеся в твоем распоряжении силы, а сейчас не менее преступно тратишь время на то, чтобы задержать меня здесь и не дать…

Она запнулась и перекинула взгляд через его плечо. Выловила глазом краешек экрана терминала. Увидела какие-то мелкие надписи. Где-то среди них должно было быть системное сообщение Марвина. Где-то среди них написано, ради чего был этот резкий подъем…

– Что? – спросил он, не дождавшись окончания фразы. – Куда ты вечно спешишь и рвешься? Ты хоть знаешь, что у нас сломалось? Ты хоть знаешь, как это починить? Ты вообще задумываешься хоть на минуту о том, что ТАМ ты не можешь быть нужнее, чем ЗДЕСЬ?

– А кто ты такой, чтобы приказывать мне быть мертвым грузом на борту?!

Она вырывалась уже не ради того, чтобы куда-то успеть, а просто назло всему на свете. Ленар удерживал ее тисками, затянутыми до упора, и само понятие свободы рушилось под усилием его стальных пальцев. Такой силой могли обладать лишь машина и человек, доведенный до белого каления. Ей не было больно, но где-то на уровне подсознания она догадывалась, что боль идет к ней, просто очень медленно. Из-под вздувшихся на лбу вен ее испытывали на прочность два налитых кровью глаза. В нормальной ситуации такой взгляд должен был ее напугать, но страх так же не спешил приходить.

Ленар шумно всосал воздух и приоткрыл рот, чтобы ответить.

– Да чем вы тут таким занимаетесь? – взвыл Петре, и по отсеку пронесся шлепок, выскочивший из-под его ладони, столкнувшейся с переборкой. – Выясняете отношения прямо под сигнал тревоги!

Ирма легко бы с ним согласилась, если бы ее разум не застилала красной пленой мысль, что этот корреспондентишка, который вечно ни к месту и ни ко времени, мешает ей выяснять отношения. Чаша ее терпения была настолько глубокой, что пока не опрокинешь ее, сложно понять, сколько всего в ней накопилось. Ее колотило от злости, а на языке вертелось столько всего невысказанного, что требовались дополнительные усилия для обличения слов в членораздельную форму. Ей казалось, что стоит лишь еще немного потерять контроль над собой, и в груди вырастет пушка, которая выстрелит в Ленара готовым разорваться в любой момент сердцем.

Петре сделал шаг навстречу Ленару, и Вильма тут же уперла руку ему в грудь. Казалось, что сегодня делать больше одного шага – это преступление. Возможно, Радэк понял это первым, и поэтому поспешил убежать.

– Успокойтесь, – напомнила Вильма.

Когда Петре схватил ее за вытянутую руку, Ирма подумала, что теперь точно начнется драка. Петре ее разочаровал. Пойманную женскую ладонь с идеальным маникюром и наплывами геля он тут же прижал к своему лбу, и из его рта вырвался вожделенный вздох:

– Ох, Вильма, у вас такие холодные руки…

– Ленар, – донесся голос откуда-то из глубин заполненного сиреной воздуха.

Ирма пошатнулась. За прошедшие полминуты Ленар стал для нее еще одно точкой опоры, и лишившись ее она едва не упустила чувство равновесия. Она получила свободу движений назад, но не представляла, куда ей двигаться. И сделала шаг навстречу компьютерному терминалу.

Ее никто не остановил.

– Слушаю! – ответил Ленар интеркому, кисло сморщившись от навязчивого шума и заткнув пальцем то ухо, которое не смотрело в динамик.

– Мы в машинном отделении, – громко произнес динамик голосом Эмиля. – Хорошие новости – мы не взорвемся. Наверное.

– Ты обалдел? Какое еще «наверное»?

Этот восклик ненадолго отвлек Ирму от чтения символов на экране. Она как раз дочитала до строчки «…экстренная мобилизация всего списочного состава согласно протоколу № 9 для чрезвычайных ситуаций…»

– Мы не нашли видимых неисправностей.

– А почему тогда Марвин орет?

– Не знаю, может он паникер!

«…неисправность в блоке № 2 первичного активного охлаждения. Срочно проверьте блок № 2 первичного активного охлаждения,» – дочитала Ирма и с недоверием взглянула на Ленара. Ее взгляд в тот же миг отскочил от его лица и вернулся обратно.

– Ты можешь сказать хоть что-то определенное?

– Могу. Термодатчик говорит, что все нормально.

– И кому верить? Марвину или термодатчику?

– Не знаю. Кому хочешь, но имей ввиду, что Марвин так же считывает показания с этого термодатчика. Он накачал давление в водных резервуарах, потому что решил, что перегрев неизбежен, но если я прав, то он так и не решится сделать то, что собрался делать. Наверное, это хорошие новости.

– Эмиль, я запрещаю использовать это слово всуе! – крикнул Ленар на интерком.

– Ладно, тогда на этом отчет заканчиваю. Дам знать, если мы найдем что-то интересное.

– Поспешите. У меня от этого воя уже голова трещит. – Он выключил интерком. – Вильма, бежим на мостик. Ирма, следи за Петре.

– Мне нянька не нужна, – возразил Петре.

– Ему нянька не нужна, – согласилась Ирма. – Если это приказ, то я его выполню, но ты должен занести в бортжурнал мою жалобу на тебя. Ты плохо расставляешь приоритеты и позволяешь каким-то своим личным суждениям мешать рациональному распределению обязанностей среди действующего экипажа.

– Ты оператор, – напомнил он, взглядом выгоняя Вильму из отсека. – Когда мне понадобится оператор, тогда я тебя и привлеку к работе, а до тех пор в гробу я видал твои жалобы!

Дверь была автоматической, но Ирме все равно показалось, что с выходом Ленара она захлопнулась громче обычного.

Сигнал тревоги имел четко определенную цель – донести тревожность корабельной обстановки даже до глухих на оба уха людей, неведомым образом проникших на борт. Марвин справлялся с этой задачей на ура. Сигнал тревоги бил по ушам около пяти минут, но каждая секунда, подобно дрожжевой клетке, делилась пополам, и скорость деления постепенно увеличивалась. Нельзя было просто сказать «ясно, мы все поняли», чтобы тревога замолчала. Надо было доказать управляющему интеллекту, что его сигнал услышали и приняли к сведению.

Ленар взошел на мостик в том, в чем проснулся, – в криобелье, геле и плохом настроении. Его злило все, даже головки винтиков, ровными рядами выглядывающие из панелей. Он знал, что ему надо успокоиться, но это знание ему слабо помогало. На секунду забывшись он вдруг поймал себя на мысли, что пытается силой вырвать дверцу из своего сейфа, не открывая замок, и вслед за осознанием всей глупости ситуации в нем проснулся порыв во что бы то ни стало завершить начатое.

Свой код он ввел не с первой попытки, покрыв замок блеском слизистой пленки. Его пальцы дрожали а мысли путались, уносясь куда-то вдаль. Он ежесекундно подстегивал себя мыслью, что в этом сейфе пропуск, который позволит ему заткнуть сирену и вспомнить звук тишины, но его разум каждый раз уносило натянутой резинкой обратно к Марсу. Отправляясь с Ирмой в космопорт он ни о чем не думал, и ни в каком предвкушении не находился. Просто очередной рутинный рейс, пусть и немного торопливый, в ходе которого нужно часть товара отгрузить, часть загрузить, и тут же отправиться к следующему из длинной цепочки пунктов назначения. Если считать их все, можно свихнуться, поэтому Ленар никогда не считал. Вся вселенная для него выстраивалась лишь из трех точек – прошлая, текущая и следующая. В космопорту ему пришлось пересмотреть свои взгляды на устройство вселенной, и с тех пор следующая точка сменилась на последнюю.

Это был его последний рейс.

Он чувствовал себя астероидом, пойманным в цепкие объятия гравитационного колодца. Его падение неизбежно, и когда он пересечет границу плотных слоев атмосферы, его жизнь претерпит радикальные перемены. Глупо было бы думать, что он вечно будет летать по космосу, но эти новости стали для него неожиданностью, словно он шел по комнате с закрытыми глазами и внезапно наткнулся на стену. Жизнь в вечных перелетах от одной звезды к другой вошла у него в привычку, и хоть он не мог сказать, что такая жизнь делает его счастливым, он к ней привык. Это опасная привычка. В сочетании с надвигающимися переменами она наполняет сердце страхом, и с этим мало было просто смириться. К этому нужно было морально подготовиться. И Ленар готовился с того самого момента, как услышал поздравления с близящимся концом действия его долгосрочного контракта.

И так он угодил в очередную ловушку.

Там, в Марсианском космопорту сколько-то месяцев назад он дал самому себе установку, что ему стоит пережить лишь два сеанса криостаза, и он войдет в новую жизнь, полную синего неба, свежего воздуха и возможностей завести семью. Два сеанса криостаза спустя он оказался посреди межзвездной пустоты на неисправном корабле с неожиданными гостями и одним трупом, по уши в геле, среди воя сирены и в подходящем настроении для того, чтобы устроить большой погром. Новую жизнь он представлял себе немного иначе.

Одержав победу в схватке с сейфом, Ленар замер для короткой передышки. Он пытался приказать своему сердцу стучать чуть тише, но оно не слушалось. Все, на что падал его взгляд, казалось ему большой издевкой вселенной.

Кроме одной вещи.

От Вильмы разило холодом. Он не знал, почему, но ее выкованный из стали взгляд выжидающе купал его в металлической прохладе. Ее взгляд успокаивал подобно взору Медузы, а движения, с которыми она вскрывала свой сейф, были плавными и уверенными. Это было странно. Ленар не думал, что доживет до момента, когда Вильма станет истерить меньше, чем он, но раз этот момент все же настал, значит ситуация даже хуже, чем ему изначально казалась. Что будет дальше? Ядерный синтез перестанет работать?

Каким-то краешком своего искрящегося эмоциями сознания он понимал, что что-то не так, но, возможно, это был тот случай, когда в сложной ситуации мозг хлебнул достаточно плохих новостей и упорно отказывается от добавки. Его руки сами все делали, как делали это уже много раз. Он вставил пропуск в щель, на которую указывали два треугольника, протянул руку к верхней панели аварийного контроля, щелкнул двумя переключателями, и…

Что-то щелкнуло в его черепе.

Это было подобно удару по затылку. Сначала мир содрогается, затем в затылке происходит взрыв боли, и лишь в последнюю очередь приходит приблизительное осознание произошедшего. Ленар отказывался верить услышанному, и упорно вслушивался в окружающие его звуки, не понимая, что же он в них ищет.

Ничего не изменилось, кроме лица Вильмы. Невозмутимая маска на ее лице облупилась и осыпалась. Если между испугом и паникой есть забор, то Вильма балансировала на этом заборе, не понимая, на чью территорию падать. Ленар отчетливо видел, как ее зрачки расширились подобно диафрагме у фотокамеры, а нижняя челюсть слегка отвисла в порыве сказать что-то, для чего у нее не нашлось слов. Такие эмоции заразны, особенно в замкнутом пространстве.

Он видел, как вздрогнула Вильма, когда панель аварийного контроля разбила костяшки на его кулаке, но предпочел этого не замечать. Не время терять голову. Он все еще капитан, напомнил он себе. Надо хоть что-то на этом корабле взять под контроль, так почему бы не себя?

Он знал, что совершает бесполезное действие, но где-то внутри него горел огонек надежды, и он хотел как можно скорее загасить этот огонек. Его пропуск повторно залез в считывающее устройство, и после этого Ленар дал себе волю громко воскликнуть:

– Что это за чертовщина?

Рядом с ним была только Вильма, и этот вопрос, он, наверное, адресовал ей. Так он решил уже после того, как слова вырвались из его рта.

– Ма… – заикнулась Вильма, – Марвин не принимает твой пропуск.