Текст книги "Тяжкий груз (СИ)"

Автор книги: Юрий Кунцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 35 страниц)

– А тут все просто, – махнула Ирма рукой, наконец-то услышав легкий вопрос. – Межзвездные путешествия довольно продолжительны по времени и порой могут забросить космонавтов в самые неожиданные уголки Объединенного Созвездия. Каждый рейс так или иначе отнимает много времени, и люди, у которых есть супруги или дети, просто не согласятся на такую длительную командировку. Поэтому на такую работу стараются отбирать молодых людей, у которых еще нет собственных семей, но при этом есть пытливый ум, энергия и этот… как его… энтузиазм!

– Да, но при этом вам навязывают контракт на целых семьдесят лет. Вам не кажется, что это слишком долго?

– Порой кажется, но в этом есть определенная логика. Представьте, если бы это был десятилетний контракт. Получается, что через каждые десять лет отработавшему члену экипажа пришлось бы искать замену в порту прибытия, а с нашей рабочей спецификой и затрудненным сообщением между мирами это невероятно сложно. Наша работа непопулярна, и конкурс на должность в межзвездных перевозках невероятно маленький, поэтому высок риск, что замены отработавшему кадру вообще не найдется. Считается, что семидесятилетний контракт на сегодняшний день – это самый доступный компромисс. Приток новых кадров требуется не так часто, и по истечении семидесятилетней службы мы выходим в общество все еще готовыми вести полноценную жизнь и заводить семьи.

Петре одобрительно улыбнулся, и иголки в стуле под Ирмой слегка притупились. Ей начинало казаться, что она привыкает к камере, но Петре испортил ее чувство облегчения неестественно длительной паузой, в течение которой его полный каких-то мучительных дум взгляд бегал между ней и списком вопросов, который, она была уверена, был исчерпан. Легким вздохом он дал ей понять, что наконец-то решился на очередной внеплановый вопрос и тактично начал со слов:

– Вы не против, если напоследок я спрошу вас об одной личной вещи?

Она проработала в космосе всего семь лет, но уже забыла, что такое личные вещи, и откуда они вообще у нее взялись.

– Спрашивайте, – сказала она с уверенностью, что это будет какой-то глупый вопрос о ее детстве.

– Ваша стрижка – это такой стиль, или в ней есть какая-то необходимость?

– Ах, да, – усмехнулась она самой себе, вспомнив, что ее уже далеко не в первый раз спрашивают про стрижку. – Криостазовый гель очень плохо смывается с волос, поэтому все люди, по долгу службы вынужденные регулярно ложиться в криостаз, стараются стричься коротко, в том числе и женщины. Просто я стригусь чуть короче остальных.

– Не могу не заметить, что у Вильмы при этом довольно пышные и ухоженные кудрявые волосы.

– Если вы думаете, что моя стрижка как-то отклоняется от нормы, то все совсем наоборот: это волосы Вильмы – одна большая космическая аномалия. Чтобы работать с такими волосами в межзвездном пространстве, требуется недюжинная сила воли.

– Благодарю за уделенное время, – поднялся Петре со стула и направился к камере.

– А я благодарю за уделенное внимание, – выдохнула Ирма и потянула, выгоняя напряжение из уставшей от неестественно ровной осанки спины. – Я думала, интервью будет длиннее.

– А это еще не все, – разочаровал ее корреспондент, выключая камеру. – Я все это готовил второпях и надеюсь, что позже задам вам больше интересных вопросов.

– Это уже через полгода, – она плеснула воды в свою кружку и залпом осушила ее. – Сегодня мы ложимся в криостаз. Надеюсь, вы готовы.

– Я тоже на это надеюсь.

Освободившаяся от винта штатива камера легла на столешницу, и Петре с почти родительской заботой принялся сворачивать свое дорогостоящее оборудование, за которое он отвечал своей головой, обратно в чехол.

4. Обнаружена аномалия

Широко распространено мнение, что межзвездное пространство абсолютно пусто и необитаемо, однако технически это не совсем точные сведения. Подобно тому, как автодороги соединяют города, так и межзвездные полетные коридоры объединяют между собой освоенные звездные системы в гигантскую паутину транспортных потоков. Сечение каждого из таких коридоров исчисляется в квадратных световых часах, и пределы этого сечения с определенной натяжкой можно назвать обитаемой зоной, в которой то и дело разминаются корабли с замороженными экипажами на борту. Стоит лишь выйти за грани этого коридора, как вы окажетесь на обочине. Если у вас что-то сломалось, и инерция унесла вас за несколько миллионов километров, то вы уже заехали в кювет. Стоит залететь чуть дальше двадцати четырех световых минут, и вы оказываетесь в настолько непроглядной глуши, что если возвести относительную скорость отдаления вашего корабля от полетного коридора в куб, то мы получаем скорость, с которой ваши шансы встретить какие-либо признаки жизни неумолимо приближаются к нулю. Среди космоплавателей нет дураков, которые станут прокладывать между двумя звездами какой-либо иной маршрут, кроме прямого, соответственно ни у кого и в мыслях быть не может сунуться в ту область межзвездной пустоты, которая ведет в никуда.

Но есть одно но.

Если кораблю требуется провести в движении несколько месяцев, преодолевая при этом десятки и сотни световых лет, ориентируясь лишь по звездам, с ним вполне могут сыграть злую шутку такие вещи как гравитационное линзирование, темная материя, микроперепады мощности двигателей или плохо откалиброванные навигационные телескопы. При дальних перемещениях погрешности в расчетах избежать невозможно, однако их удается сократить достаточно сильно, чтобы прирост длины траектории не оказал ощутимого влияния на дату прибытия. Область, в которую вписываются все эти колебания траекторий, и принято считать полетным коридором, но порой случаются вещи, выходящие за рамки космической обыденности, и заметить их способен единственный «член экипажа», который почти никогда не спит.

«УИ МРВ-1500 "Марвин" готов к работе.»

«Обнаружена аномалия/ Присвоено наименование "Аномалия 1"/ "Аномалия 1" запеленгована»

«Объективное время в пути: 152 дня, 8 часов, 16 минут, 47 секунд/ Расчетные координаты: коридор Д42, отметка 7389620, смещение 223841683430+-2864912 метров, направление 226042'18» от Спики.«

«Анализ Аномалии 1…»

«Анализ Аномалии 1 завершен: последовательность прерывающихся сигналов в микроволновом диапазоне, частота 48265563800 Гц, интервал 0,05 секунды, природное происхождение исключено.»

«Попытка расшифровки…»

«Аномалия 1 расшифрована на 31 %/ Для дальнейшей расшифровки требуется прием более сильного сигнала»

«Задействована директива 85/ Поле Алькубьерре отключено/ Инициирован протокол «Подъем.»

Вильма не лгала, она действительно верила в необходимость соблюдать определенные границы между мужчинами и женщинами, особенно в те моменты, когда она плевала на эти самые границы. Это действительно было сложно передать словами, поэтому космонавт должен был научиться интуитивно чувствовать то узенькое местечко между «дозволять себе лишнее» и «излишне отстраняться». И то и другое было одинаково опасно для взаимоотношений между членами экипажа. К примеру, когда члены экипажа медленно выползают из своих криостатов в полумертвом состоянии и с ног до головы перемазанные в криостазовом геле, у них нет такого понятия как «дамы вперед». В душевую все идут в порядке занятой очереди, и лишь изредка Вильму пропускали вперед из чистого прагматизма – никто не хотел оттягивать из-за нее завтрак.

С каждой последующей процедурой криостаза организм человека привыкает к нему все сильнее, соответственно самые бывалые космонавты при разморозке быстрее осознают, в какой стороне находится потолок, и первыми оказываются под струей бодрящей воды. Вильма вставала не первой, но и не последней, и едва обретя сознание она не спешила открывать глаза навстречу обжигающе яркому свету, и некоторое время безвольно лежала в своем криостате в ожидании, когда тело в достаточной степени начнет ее слушаться. Первая мысль, которая врезалась в ее оживший мозг, традиционно была о кофе. Будь ее воля, она бы заменила воду в душевой жидким кофеином, и лишь это условие заставило бы ее всегда первой выскакивать из капсулы и приступать к водным процедурам. Но ее там ждал лишь банальный монооксид дигидрогена, и ради него Вильма не торопилась оживать. Если от момента разморозки прошло менее двадцати минут, верхом героизма для нее было согнуться пополам, придать телу сидячее положение, свесив ноги с металлического края криостата, и на ощупь освободить свое тело от датчиков, а лицо от налипших волос, насквозь пропитанных мерзкой слизью. Сквозь рвотные позывы до нее доходили осколки каких-то мыслей, и каждый раз они сопровождались разочарованием.

Вот и полгода прошло, подумала она, протирая глаза, и тут же наткнулась на желтый индикатор, ненавязчиво подмигивающий ей с компьютерного терминала. Марвин что-то хотел сказать, но все его проигнорировали. Мужчины уже успели встать и ничего не замечая убежать в душ, а Ирма, как самый молодой член экипажа, все еще лежала в своей капсуле без явных признаков жизни, напоминая спящую красавицу, обросшую проводами, покрытую наплывами прозрачно-голубого геля и обритую под ежик.

Но что-то в окружающей обстановке было не так – это Вильме говорило какое-то шестое чувство, не пострадавшее от удара химических препаратов, в которых скоро можно будет найти следы человеческой крови. Возможно, это была паранойя. Вильма чуть было так и не подумала, как вдруг до ее ушей донесся глухой удар, и она все же заставила себя оглянуться, и поняла – все же не все мужчины покинули отсек криостаза.

Когда дело доходит до первого опыта заморозки, людей можно смело делить на два типа. Первые – слабохарактерные неженки, готовые добровольно лечь в могилу в случае, если у них вдруг подскочит температура. Такие лежат в своих капсулах до последнего в полной уверенности, что вот-вот умрут. Оказалось, что Петре относился ко второму типу – это настолько сильно преисполненные тупой гордостью люди, что чувство стыда перед товарищами заставляет их бездумно выскочить из капсулы с первым же проблеском жизненных сил, и, не рассчитав этих самых сил, они безвольно падают на палубу, словно мешки с картошкой, зарабатывая себе несколько синяков и почву для размышлений о том, в какой именно момент своей жизни они свернули с правильного пути.

Кодекс поведения явственно намекал, что женщине, одетой лишь в криостазовое белье, не стоит прижиматься к мужчине, который так же одет в криостазовое белье, но все это теряло всякий смысл перед фактом, что палуба – самое холодное место во всем отсеке, и нельзя позволять человеку на ней залеживаться вне зависимости от того, кто как трактует правила и рекомендации этого кодекса. Сделав глубокий вздох, Вильма решилась встать на ноги и приготовилась к схватке всей своей жизни. Если бы ее попросили пройти по прямой линии, она бы и найти ее не смогла, куда уж ей замахиваться на то, чтобы поднять с палубы мужчину, который тяжелее нее минимум на двадцать килограмм, и доставить его к душевой. Но никакие отговорки тут не сработают, ведь у грузоперевозчиков работа такая – перевозить грузы. Ей бы позвать на помощь, но ее голос был слишком слаб, Ленар уже давно помылся и уже слишком далеко, Ирма все еще была слишком мертва, а техники моются прямо сейчас и едва ли способны что-то услышать под шумом воды. В первые минуты после криостаза человек лишь немногим менее беспомощный, чем в первые минуты после рождения, и это одна из главных причин, почему профессии, связанные с межзвездными путешествиями, пользуются такой низкой популярностью.

Слегка пошатываясь, она подошла к телу корреспондента и взвесила его взглядом. Ни о каком оптимизме не шло и речи, но она должна была попытаться. Встав на одно колено, она схватила его за скользкое запястье, и почувствовала усталость уже когда ей только удалось взгромоздить его руку на свои плечи. Петре издал какие-то звуки, и Вильме пришлось практически прижать свое ухо к его лицу, чтобы разобрать его первые слова за последние полгода:

– Плохо… – простонал он, – От чего так плохо?

– После криостаза бывает либо плохо, – простонала она в ответ, стараясь ухватиться покрепче за скользкого со всех сторон корреспондента, – …либо смерть.

Ее ноги попытались отжать от нее палубу, и ощущая, как мышцы ее бедер готовятся разойтись по швам, Вильма быстро сдалась, пообещав себе, что это была лишь репетиция. Она бы все отдала, чтобы пробуждение после криостаза смягчалось невесомостью, но был один небольшой нюанс – при невесомости разморозка убивает человека. Человек вообще не приспособлен к невесомости, и именно поэтому всегда было либо «плохо», либо смерть.

– Больше не вылезайте из капсулы, если не уверены в своих силах. – напутственно наказала она пострадавшему, набираясь уверенности в своих силах, – Капсула хотя бы обогревается.

– Простите, – вяло выдавил он из себя. – Мне сейчас очень сложно разобрать, о чем вы.

– Я понимаю, что вы сейчас в плохой форме, но вы должны помочь мне вас поднять.

Вторая попытка подняться оказалась куда более отчаянной. Порой, чтобы совершить нужное усилие, нужно полностью отстраниться от сигналов своего тела, проигнорировать боль, изнеможение, и просто назло всей вселенной открыть эту чертову банку с джемом. Сквозь рычание и чувство, что ее хребет вот-вот переломится пополам, Вильма не без удивления почувствовала, что все же достигла основного принципа любого перемещения груза в пространстве – преодолеть все сопротивления. Медленно отрывая от палубы корреспондента она чувствовала, как ее коленки дрожат, икры наполняются жидким огнем, а глаза вот-вот освободятся от глазниц, и когда уже заветная осевая нагрузка на суставы была достигнута, Петре попытался совершить ту же ошибку, что и пять минут назад – он попытался стоять самостоятельно. Это определенно было похоже на борьбу, и если бы Петре проявил хоть чуточку больше стараний, он бы несомненно победил, отправив Вильму в партер и, возможно, в кому. Но она вовремя среагировала, перенеся свой вес ему навстречу и из последних сил сковав его обмякшую фигуру в клинче. Пожалуй, то, как они смотрелись со стороны, можно было описать лишь одной емкой фразой – вальс пьяных в стельку грязнуль, и похоже, что Вильма наконец-то начала вести. В последний раз, когда она была в настолько тесном контакте с мужчиной, ее точно так же несли до душевой, и она была благодарна за это, но в глубине души понимала, что при обычных обстоятельствах такие объятия обычно заканчивается подписанием брачного контракта.

– Почти пришли, Петре, – попыталась она его ободрить при виде двери, ведущей в душевую, как вдруг услышала за своей спиной звук удара человеческой плоти о металл, – А вот и Ирма проснулась.

Скоропортящиеся продукты – это роскошь, которую дальнобойщики могли себе позволить лишь первые несколько дней после вылета из порта, после чего они на долгое время выпадают из «зоны снабжения», попадая в мир консервированного мяса и овощей, а так же злаков, дегидрированных продуктов, моря специй и пищевых добавок, которые не позволяют организму почувствовать себя обделенным какими-либо важными микроэлементами. При правильном приготовлении из всех этих ингредиентов вполне можно было сделать полноценное и в каком-то смысле здоровое питание, и один лишь запах, витающий над обеденным столом, заставил Петре сделать замечание:

– Кажется, космическую еду явно недооценивают. Жаль, моя камера не может этого передать.

– Пусть ваши чувства вас не обманывают, – проворчал Радэк с другого конца столешницы. – Если вы поживете хотя бы пару недель без свежего хлеба, сыра, яиц и фруктов, вы поймете, что ругают «космическую еду» не просто так.

– Теоретически я смогу испечь хлеб из того, что у нас есть, – донеслось от Ирмы, глядящей в окошко электрической печи, – Вот только есть его никто не захочет.

– То, что вы там готовите, мне хочется съесть уже прямо сейчас.

– Пока что это просто космическая овсянка, – пояснила она, не открываясь от окошка. – Сейчас она приготовится, и я превращу ее в космическую овсянку с фундуком, медом и черничным вареньем.

– А чем космическая овсянка отличается от нормальной?

– Количеством соли, сахара, масла, витамина Д, и пищевой добавки Е692.

– Вот ваша основная ошибка при готовке! – встрял Эмиль, все это время чередовавший на своем стуле неудобные позы от нетерпения. – Вам кажется, что все зависит от ингредиентов, но это лишь половина успеха любого блюда. Вторая половина кроется в том, чтобы правильно его подать, и при подаче вы должны пробуждать аппетит, а не портить голодным трудягам настроение рассказами о пищевых добавках.

– Я уже полгода ничего не ел, – лениво возразил Радэк и на секунду отвлекся на шипение открывающейся двери за своей спиной. – Даже если Ирма добавила в эту овсянку машинное масло вместо сливочного, это все равно никак не скажется на моем аппетите.

– Вообще-то там кукурузное.

– И, как обычно, его там очень много, – включилась в беседу Вильма, едва войдя в кают-компанию со слегка измученным видом, мокрыми волосами и полотенцем на шее. – Мы ведь не в холодном климате живем. У нас тут вообще такого понятия, как климат, нет.

Легким, отточенным годами движением женская рука, украшенная хорошим маникюром, включила кофеварку.

– Прости, Вильма, – без энтузиазма протянула Ирма, поглощенная видом кипящей овсянки, – но голодные мужчины проголосовали за насыщенный рацион.

С упоением усевшись за стол, Вильма покрутила головой, разминая уставшую шею. Поход в душ давался ей не легко, и восхищение во взгляде Петре начало сменяться сочувствуем.

– Почему бы голодным мужчинам не насыщать свой рацион отдельно от общего котелка?

– Это… – смущенно протянул Эмиль, – очень хороший вопрос. К сожалению, уже слишком поздно придумывать такой же хороший ответ.

– Да, уже почти готово, – Ирма открыла дверцу печи и утонула в облаке вырвавшегося на свободу пара. – А где Ленар? Почему опаздывает к завтраку?

– Марвин что-то засек, – пояснил Радэк. – Вроде ничего срочного, но Ленар действительно подзадержался.

– Вильма, – окликнул ее Петре, и она моментально вняла его голосу, – простите меня пожалуйста за то, что сегодня произошло. Мне до сих пор стыдно.

– Не переживайте, – равнодушно махнула она рукой и машинально потерла полотенце о свою голову, – Если у вас этот первый сеанс криостаза, то вы еще неплохо справились.

– Да, – согласился Эмиль, проглотив скопившуюся от запахов слюну. – Я слышал о людях, которым после разморозки требовалась пара дней, чтобы прийти в себя, а вы уже через полтора часа выглядите бодрым и готовым заваливать нас вопросами.

– Должен признаться, что сейчас я выгляжу лучше, чем чувствую себя. Но вопросы у меня действительно есть. Это не для интервью, просто из любопытства. Вы не против?

– Конечно, пока Ленар не вернулся.

– Этот криостаз не опасен для здоровья? – спросил Петре притихшим голосом, словно опасаясь, что Ленар подслушивает под дверью. – Только честно.

– Если вас интересуют медицинские подробности воздействия на человеческий организм, то мы знаем ненамного больше, чем вы. Есть определенные противопоказания, но у вас их явно нет.

– А какие противопоказания?

– В основном проблемы с сердцем… – ответила Ирма, оторвавшись от извергающей пар кастрюли и закатив глаза в глубины своей памяти, – Затрудненное кровообращение, любые виды недостаточностей, гиповолемия… Ах да, и еще криостаз гарантированно вас убьет, если вы моложе шести лет.

– Вот что значит недавно окончить академию, – одобрительно прокомментировал Эмиль, – А я уже и слово-то такое забыл – «гиповолемия».

«Дзынь!» – сказала кофеварка, и Вильма вскочила со стула, словно ошпаренная. Ее рука все теми же отточенными годами движениями нырнула во встроенный в переборку шкафчик с посудой, и там же и зависла в нерешительности, когда Вильме в голову наконец-то пришли обрывочные воспоминания о правилах этикета.

– Петре, вы будете кофе? – спросила она, выложив свою кружку на тумбу.

– Обязательно, – ответил он с ходу, и гостевая кружка так же покинула шкафчик. – Я спал полгода, но по ощущениям я будто бы не спал полгода.

– Даже двадцать лет криостаза не способны заменить вам двадцать минут здорового сна. Пока вы в заморозке, ваш организм не отдыхает.

– И как вы с этим справляетесь?

– При помощи кофе и двадцати минут здорового сна, – выпустила Вильма заранее заготовленную шутку, после чего разлила кофе по кружкам и кофейный аромат по всему помещению.

– Как много запахов, – промурчала Ирма, сглотнув слюну, – и как же мало… – ее перебила открывшаяся дверь, и через порог перешагнула высокая мужская фигура. – А вот и Ленар. Теперь можно и поесть по-нормальному.

– Поесть по-нормальному не получится, – прозвучал Ленар, словно гром среди ясного космоса, и сел на свой капитанский стул. – Есть будем в темпе, у нас много работы… Накладывай, Ирма, накладывай, команды «завтрак отменяется» пока не прозвучало.

– К чему такая спешка? – спросила Ирма, раскладывая овсянку по металлическим мискам. – У нас же большой запас времени для планового торможения.

– Еще слишком рано для планового торможения, сейчас только сто семьдесят седьмой день полета… – озабоченно вздохнул он и напоролся на вытаращенные глаза своего оператора, – Ирма, в темпе.

– Я думала, что мы должны были разморозиться на двести второй день, – растерянно произнесла она, украшая столешницу аккуратными порциями горячего космического завтрака.

– Все правильно, мы разморозились немного раньше.

В нетерпении вооружившись ложкой Ленар совершил плохо обдуманное действие и начал жадно всасывать ртом воздух, чтобы потушить пожар на своем языке. Остальные лишь нахмуренно смотрели на него, забыв о манящем запахе, источающемся из их мисок, словно из их капитана вот-вот выпрыгнут ответы на все вопросы вселенной.

– Ленар…

– Секунду, – прохрипел он, смахивая проступившую слезу с нижнего века. – Какая горячая…

– Вкусно хоть? – вонзила в него Вильма свой саркастичный взгляд.

– Попробуй и узнаешь.

– Поздно, ты уже испортил нам всем аппетит. Говори, Ленар, что случилось? – последние два слова Вильма поделила по слогам.

– Ну, во-первых мы сбились с курса.

– Сильно? – спросил Эмиль после небольшой задумчивой паузы.

– Марвин говорит, что мы примерно… на двести двадцать три миллиона километров ушли от коридора… но если у нас серьезный сбой в навигационной системе, то этому числу верить нельзя.

– Ладно, ясно, хорошо, мы должны разобраться с навигацией, – пожала Вильма плечами и наконец-то глотнула кофе, – Это можно сделать и без спешки.

– Не все так просто, – продолжил Ленар делить сообщаемую информацию ложкой и говорить с набитым ртом. – Марвин получил упорядоченный сигнал… Именно из-за него он и разморозил нас.

– И? – в нетерпении выпалил Радэк, устав от вида человека, который что-то жует между обрывками важной информации. – Что за сигнал-то?

– Ну… Марвин не смог его полностью расшифровать… Вильма, будь добра, налей мне тоже кофейку.

Он с другого конца столешницы безо всякого труда заметил, как ее ноздри раздулись от злости, пока она вставала из-за стола, и даже ее спина источала вполне ощутимый жар, пока она искала в шкафчике его кружку.

– Так что за сигнал? – с надеждой в голосе и глуповатой улыбкой на лице продолжил Эмиль допрос. – Это сигнал от чужеродного разума?

– Не исключено, – равнодушно бросил он, поглощенный процессом соскабливания овсянки со дна миски явно сильнее, чем предметом разговора. – Вообще-то выводы делать рано… мы пронеслись слишком быстро и слишком далеко от источника сигнала, поэтому сигнал дошел до нас не в полной мере.

– Когда ты говоришь, что выводы делать рано, – громко поставила Вильма кружку с кофе на стол, – обычно это обозначает, что для себя ты выводы уже сделал.

– Спасибо, – отодвинул он от себя пустую миску и отхлебнул из кружки немного топлива для костра в своей голове. – Это простой повторяющийся двоичный код, и та часть, которую Марвин смог расшифровать, очень похожа на фрагмент сигнала бедствия, запущенного аварийной механикой.

– Да чтоб тебя черти взяли, Ленар! – прохрипела Вильма, подавившись своим кофе. – Неужели нельзя было с этого и начать?

– То есть где-то там люди в опасности? – уточнил Петре. – Это интересно…

– Я бы на вашем месте не стал так рано радоваться, – произнес Радэк, вальяжно принявшись за свою порцию. – Полезный материал вы из этого точно не почерпнете.

– Почему вы так в этом уверены?

– Потому что вы хотите выставить нашу профессию в хорошем свете, – произнес он с набитым ртом. – Если где-то там какие-то межзвездные космоплаватели попали в беду, едва ли это заставит людей сильнее мечтать о космических путешествиях.

– И все же я бы очень хотел осветить этот момент. Ленар, если люди попали в беду, вы ведь собираетесь им помочь?

– Если кто-то терпит бедствие, мы обязаны ему помочь в любом случае, – крякнул Ленар, в спешке допивая кофе. – Таков закон, и если нужно, мы имеем право даже пожертвовать грузом ради спасения человеческих жизней.

– Вот это и самое замечательное, – оттопырил Петре свою ложку, словно подтверждая тем самым свои слова. – Люди должны знать, что если в космосе случится беда, им помогут во что бы то ни стало.

– Так что, мы разворачиваем буксир? – спросила Ирма, полная разочарования от того, что к ее овсянке почти никто так и не притронулся.

– Еще рано. Как я уже сказал, мы сбились с курса. Если мы сбились с курса, значит у нас проблемы в навигации, а если у нас проблемы в навигации… – Ленар пристально посмотрел на Вильму.

– …тогда нам нужно сначала устранить эти проблемы, – закончила она фразу. – Иначе мы рискуем попросту не найти обратный путь к источнику сигнала.

– Умница, – улыбнулся Ленар и осушил свою кружку. – План таков: мы чиним навигационную систему, отстыковываемся от баржи, разворачиваемся, проводим спасательную операцию, возвращаемся к барже и успешно доставляем груз со спасенными людьми на Фриксус в поставленные сроки. Нам нужно успеть слетать туда и вернуться обратно, а поскольку в данный момент мы отдаляемся от сигнала бедствия на максимальной скорости, с каждой секундой сделать это становится все сложнее.

– Отстыковаться, спасти людей, пристыковаться, – вяло повторил Радэк безучастным тоном. – Сделаем. Все просто, но проблемы с навигацией сейчас очень некстати.

– Вообще-то кстати, – возразил Ленар и откинулся на спинку стула. – Источник сигнала находится за пределами нашего полетного коридора. Если бы мы не сбились с курса, мы бы его не засекли. И никто бы не засек.

– Получается, что кто бы ни отправил сигнал бедствия, ему очень крупно повезло.

– И это еще очень слабо сказано, – Ленар встал из-за стола и направился к выходу, по пути обронив. – Завтрак окончен. Расходитесь по своим постам, нас там ждут люди. И еще… – остановился он на секунду, занеся ногу над порогом, – Спасибо, Ирма, было очень вкусно.

Переоценить всю густоту межзвездной тьмы было практически невозможно. Стоит лишь космонавту покинуть стены родного корабля, как его обволакивает непроглядная чернота, и он по ошибке может подумать, что лишился зрения. Спустя несколько секунд глаза привыкают достаточно, чтобы черном полотне начали проявляться сверкающие серебром булавочные головки. Стоит лишь слегка покрутить головой, и нельзя не заметить, что в некоторых местах звезды обрываются, словно наткнувшись на непреодолимое препятствие. Так оно и есть – корпус корабля, заслоняющий звезды, получает так мало света, что глаза воспринимают его как абсолютную пустоту, а не как твердый объект. Окончательно обалдев от фотонной депривации, зрачки расширяются настолько, что глаз уже начинает различать галактическое ядро и зыбкие очертания раскинувшихся от него рукавов.

Космос прекрасен из-за своей необъятности, и ужасен по той же причине. Стоя магнитными подошвами на обшивке корабля и глядя на звезды главное – не свихнуться от навязчивой мысли о том, насколько сильно ты одинок во всей этой пустоте и как ты далек от домашнего уюта и бабушкиных пирожков. Хорошо, если рядом с тобой есть верный и надежный друг, который в момент нужды подставит плечо, скрасит одиночество и, наконец, скажет:

– Ну все, Эмиль, хватит засорять эфир этой псевдофилософской ерундой, наша работа сама себя не сделает.

К счастью, специально для подобных вылазок скафандры были оснащены специальным прибором для борьбы с плохой видимостью под названием «фонарик». Они били своим холодным искусственным светом ярко и под определенным углом, чтобы примагниченные в одной плоскости космонавты не слепили друг друга. В межзвездном пространстве за неимением звезд поблизости на смотровые щитки обычно не опускали светофильтры, а когда луч из наплечного фонаря бьет в беззащитный глаз, только что привыкший к кромешной тьме, рисунок его сетчатки сразу же выжигается на задней стенке черепа. Приятного в этом мало, но это был тот редкий случай, когда опасностью разрешалось пренебречь в угоду хоть какого-то чувства комфорта. А вот чем нельзя было пренебрегать, так это надежной связью с кораблем. Магнитные подошвы существуют лишь для удобства, и чтобы одно неверное движение не привело к свободному полету в неизвестном направлении, каждый скафандр должен быть постоянно пристегнут тросом к чему-нибудь. Благо, этим "чем-нибудь", корпуса кораблей были покрыты сильнее, чем ежи иголками. Страховочные рымы, тросы, поручни, скобы и прочие средства предохранения от внезапного сброса с обшивки поджидали техников через каждые пару метров, и даже когда они добрались до фитингов стыковочных балок, там их поджидал натянутый двухсотметровый трос, представляющий для людей мостик к исполинской громаде, заслоняющей своими нечеткими контурами половину галактики.

Радэк ударил ладонью по тросу, и тот встревожено заплясал на пару со своей тенью.

– Натяжение ни к черту, – прокомментировал он с осуждением в голосе, пристегивая к тросу свой карабин. – Вот тебе и спешка с плотным трафиком. Стоило потратить несколько жалких часов, чтобы хоть удостовериться, что эта баржа не развалится от собственного веса.

– Если не считать этого троса, – ответил Эмиль и беззвучно клацнул своим карабином, – то балки выглядят приемлемо. Еще немного, и я научусь определять дефекты простых металлоконструкций без дефектоскопа.

– Еще немного, и тебя за такие разговоры погонят с должности техника.

– Почему?

– Потому что полагаться в космических условиях лишь на собственные глаза– это серьезное преступление, для многих ставшее последним.

С этими словами Радэк взгромоздился на стыковочную балку… и по ошибке доверился собственным глазам. Он и раньше перебирался пешком с буксира на баржу по стыковочным балкам, но каждый раз его сопровождал какой-то необъяснимый первобытный ужас, не поддающийся логическому объяснению. Несмотря на мощность фонарей, лишь незначительная часть их света добиралась до баржи, и уж совсем крохотная часть возвращалась обратно. Радэк старался видеть путь, который ему предстояло преодолеть, но видел лишь двуквадровую балку, противоположный конец которой утопал в пугающей неизвестности, а по обеим сторонам ее окружали обрывы, ведущие в бесконечное никуда. Он был пристегнут к пусть и не натянутому, но все же надежному тросу, но десятая часть «жэ» придала бы ему гораздо больше уверенности. Он точно знал, что если будет следовать вдоль балки, то неизбежно наткнется на гигантскую грузовую платформу, поросшую контейнерами, но его скудное воображение отказывалось рисовать угловатые контуры этой платформы, оставляя место лишь для пустоты и неизвестности.