Текст книги "Тяжкий груз (СИ)"

Автор книги: Юрий Кунцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)

А затем пришел Илья.

Он не очень хорошо умел утешать, но в той ситуации вряд ли вообще кто-то мог делать это хорошо. Он освободил меня, несколько раз дал мне убедиться, что он пришел без оружия, много раз повторил, что вы живы и здоровы, а затем дал мне то единственное, что я хотела от него получить на тот момент. Объяснения. Он старался быть обходительным. Тщательно подбирал слова, обходил любые словесные угрозы за несколько световых лет, старался не касаться темы оружия, которое у него появилось непонятно откуда, и пообещал мне светлое будущее. В светлое будущее я не поверила, но добрые намерения были в нем видны даже после того, как он приковал меня к поручню. Возможно, я просто хотела верить, что реальной опасности для жизни нет. И я согласилась содействовать. Вслух Илья этого не произносил, но я понимала, что альтернатива не понравится ни мне, ни ему.

Началось содействие очень быстро. У них возникли проблемы с Петре. Я теперь уже не знаю ни одного человека, у которого бы не возникли проблемы с Петре. Так или иначе, я эти проблемы решила с легкостью. Петре не пострадал, а я получила несколько очков доверия. Мне было нужно это доверие. То, что они позволили мне разгуливать свободно по кораблю и делать вид, что я теперь тоже пиратка, совсем не значило, что они полные дураки. Они знали, что я не могла просто так взять и ради кучки пиратов отречься от людей, с которыми проработала столько лет, и держали меня как бы под наблюдением. Примерно так же, как вы в свое время держали под наблюдением их, с той лишь разницей, что они боялись меня до чертиков. Странно это было – видеть здорового мужика с пистолетом, который меня боится. Но на самом деле они боялись скорее того, что я совершу какую-нибудь большую глупость, и тогда они встанут перед очень серьезным выбором – применять силу или не применять.

Илья мне доверял сильнее остальных. Не знаю, может это была показуха, а может у него действительно были ко мне какие-то чувства, но при мне он был более расслабленным, и даже позволил мне участвовать в выборе вашего нового жилья. Я подкинула им идею со складом отходов, полностью осознавая, что они не в курсе конструкционных новшеств этой модели. Поначалу Аксель с Густавом не хотели принимать мою идею и искали альтернативы, но они быстро сошлись на том, что у них просто нет выбора. Это был единственный отсек, в котором вы не могли натворить ничего серьезного, и принялись за его обустройство. Поверь, я бы сделала этот отсек значительно уютнее, если бы меня допустили к работам, но перебежчикам не сильно доверяют. Они боялись, что я там спрячу для вас что-то опасное, даже не подозревая, что это «что-то» там уже давно имеется.

Я три дня ждала, что вы сбежите. Но вы не сбегали, и ваше бездействие начинало меня раздражать. Знаешь, в чем была ирония? У вас все это время было значительно больше свободы, чем у меня. Я ведь не была взаперти, поэтому за мной присматривали гораздо тщательнее, чем за вами. У вас все это время была очень хорошая возможность сбежать, в отличие от меня, и я всеми силами пользовалась своим положением, чтобы увеличить ваши шансы на побег. Три дня подряд я действовала Акселю и Густаву на нервы, беспорядочно гуляя по первой палубе, заглядывая в разные помещения и в неожиданные моменты отправляясь выпить кофе. Три дня я своим подозрительным поведением старалась отвлекать все их внимание на себя, лишь бы держать их подальше от вашего пути к челнокам. На третий день я начала разочаровываться в ваших умственных способностях и убедила Илью дать мне поговорить с вами. Я долго обдумывала то, что скажу вам. Я практически прямым текстом заявила Ленару, что он олух, который упускает хороший шанс. Я прямым текстом сказала, что вы должны катиться к черту с этого корабля и не думать обо мне. Кажется, после этого до вас наконец-то снизошло озарение.

Разумеется, что-то опять пошло не так.

Вы с Ирмой сбежали, а вот Ленара, Эмиля и Петре заметил Густав прямо в двух шагах от шлюза. До насилия не дошло, но обвинения тут же полетели в меня. Я бы с радостью приняла на себя все удары, если бы побег вышел удачно, но раз половина моей команды осталась, мне пришлось изображать из себя дурочку, которая могла что-то перепутать в планировке моделей «Гаялов». Кстати, спасибо тебе, что назвал меня дрянью тогда по радио. Не знаю, искреннее ты это говорил или нет, но это, кажется, немного смягчило их по отношению ко мне. Запирать меня они не стали, но советов моих больше решили не слушать.

Все мы тогда были в панике. Илья со своими дружками из-за того, что теперь на них объявит охоту МФБ, а я – потому что у меня закончились идеи, чем еще я могу помочь моим дорогим старым друзьям. Но через пару дней одна идея все же пришла мне в голову. Это была очень плохая идея, бредовая даже, я бы сказала. Просто я вспомнила, как Илья воспользовался моим расположением, чтобы обчистить мои карманы, и я спросила себя, почему я не могу поступить так же? Наверное, так бы и выглядела вселенская справедливость. Мне потребовалось некоторое время, чтобы решиться и еще немного времени, чтобы вернуть Илью обратно в равновесие. А потом настал момент, когда он был готов найти немного утешения в моих объятиях, и тогда я смогла отнять у него пистолет.

Это все сейчас вспоминается как какой-то страшный сон. Я прицелилась в него и приказала пристегнуть самого себя наручниками к поручню, как он заставлял это сделать меня во время захвата. Вместо этого он набросился на меня и попытался силой отнять у меня оружие.

И пистолет выстрелил. Хотя нет, вру… Это я выстрелила.

На звук сразу прибежали Аксель с Густавом. Увидели меня, пистолет в моей руке и Илью, у моих ног в луже крови. Они всякого боялись, но такого они не ожидали даже в своих самых страшных кошмарах, и это хорошо было видно по их лицам. Не знаю даже, кто в тот момент был в большем ужасе: они или я? Они сразу сообразили, что имеют дело с чокнутой, завладевшей пистолетом, а такую лучше не провоцировать, если жизнь дорога. Они выполняли все мои указания беспрекословно. Они сложили свое оружие. Они выпустили Ленара, Эмиля и Петре, а затем заняли их место, громко умоляя как-нибудь помочь Илье. Я отдала пистолет Ленару и, кажется, ненадолго потеряла связь с реальностью. Очнулась я уже в душевой, пытаясь смыть с себя потрясение вместе с кожей.

Ленар несколько раз пытался со мной поговорить, но мне было слишком стыдно показываться людям на глаза. Я стала настолько себе отвратительна, что уже перестала смотреться в зеркало, и факт, что теперь вы все до единого освободились, не радует. В последнее время я теперь думаю только о том, что лучше бы я не пыталась вызволять Ленара с Эмилем. Они бы полетели с нами на поиски заповедника, и, возможно, обрели бы новую жизнь, как и обещал Илья. Все это было бы куда лучше поступка, который я совершила, не правда ли?

Что было дальше, ты, наверное, знаешь даже лучше меня. Я не особо интересовалась новостями в последние дни. Просто пообещала Ленару, что когда будет нужно, я буду готова вести корабль. Не понимаю, почему он после всего этого доверяет мне. По-хорошему я должна быть заперта в той камере вместе с Акселем и Густавом. А лучше в отдельной, где я точно не смогу никому навредить.

Ну, на этом интересная часть рассказа закончилась. Дальше идут лишь сплошные сожаления, самобичевание и ностальгия о былых временах. Обещаю, что тебе это будет не интересно. Спасибо, что выслушал, Радэк. Ты хороший друг.

32. Разве этого достаточно для хорошего финала истории?

Вильма перестала считать себя праведницей с того самого момента, как ей зачитали содержимое отчета патологоанатомической экспертизы. Она обрывками помнила эти моменты, но гамма эмоций, которую она испытала, высеклась в ее сознании, словно в гранитной плите. У нее были особые отношения с Андреем, примерно как у кошки с собакой, и во время своих жарких дебатов они не били посуду лишь по той причине, что посуда была металлической.

Между ними было некоторое недопонимание.

Однако, вопреки видимым разногласиям, их профессиональные отношения были крепкими, как ржавый болт, не рассыпающийся в прах назло всему миру. Согласно ее мнению Андрей, несомненно, был засранцем, но он был ее засранцем, которому она ни секунды не желала ничего страшнее увольнения.

Но уволить его не успели.

После смерти Андрея она сделала для себя много выводов. Что она очень легкомысленная. Что ей не место на ответственной должности. И что она должна гораздо серьезнее относиться к своей команде. Команда космического корабля – это ведь почти семья. Можно ссориться с ними сколько угодно, бить тарелки и проклинать последними словами, но их жизнь все равно будет в приоритете, даже если для этого нужно будет пожертвовать чем-то еще. Вильма пообещала себе, что впредь будет сильнее заботиться о своей команде, и настолько сильно держалась за это обещание, что Ирма однажды едва не стала жертвой этой заботы. Что еще могла сделать Вильма, глядя на неуклюжую зеленую девчонку, способную на своих первых космических шажках споткнуться и сломать себе что-нибудь? Только приложить усилия для того, чтобы выгнать ее из космоса и навсегда запереть в плену гравитационного колодца. Но, как и в случае с Андреем, у Вильмы было время, чтобы все обдумать и изменить некоторые свои решения, принятые сгоряча. Чем больше она заботилась о своей команде, тем больше приходила к выводу, что это сложнее воспитания детей. Нельзя отчитать Радэка за плохие оценки в дневнике, оставить Эмиля без сладостей за то, что он не сделал уборку, или поставить Ирму в угол за сломанную игрушку. Оставалось лишь ждать момента, когда они окажутся в настолько плохой ситуации, что кодекс поведения разрешит вмешаться и сделать все необходимое.

Так она думала до тех пор, пока ей в руки не попал пистолет.

Космос терпелив. Как и во все прошлые разы, у Вильмы было время обо всем подумать, и чем больше она думала, тем меньше понимала, что делать дальше. В такие тяжелые моменты мозг работает вхолостую, гоняя по кругу старые навязчивые мысли вместо производства новых, но она предпочитала думать, что скрылась ото всех в обсерватории совсем не для того, чтобы просто пересчитать звезды в блистере и похрустеть крекерами в форме рыбок. Однажды неизбежно придется выйти наружу и… что будет дальше, Вильма совершенно не представляла.

Когда дверь открылась, свет из коридора обжег ей глаза и очертил силуэт очередного человека, которого она совсем не звала. По удивительному совпадению с тех пор, как произошел тот роковой выстрел, обсерватория начала пользоваться бешенной популярностью. То и дело кто-то заглядывал, что-то спрашивал, а затем уходил, так и не воспользовавшись обсерваторией по ее прямому назначению. Вильма не видела светильников, а видела лишь их отражение в переборке, но и этого было мучительно много. Она сощурилась, прикрыв лицо ладонью, и отсчитала звуки четырех шагов, прежде чем дверь перекрыла поступление излишнего света.

– Вильма? – прозвучал женский голос. – Вы здесь?

– Кто вы? – выдала Вильма свое присутствие.

– Я Линь. Помните меня?

– Да, конечно. Теперь я вас узнала. Можете разворачиваться и уходить.

– Я думала, что вам не помешает собеседник.

Послышались шорохи, с которыми гостья приземлилась на палубу.

– Тогда рекомендую вам передумать. У меня нет настроения на разговор с пиратами и убийцами.

– Если вы пытаетесь меня задеть, то вам точно не помешает узнать меня получше. – В голосе отчетливо различались отзвуки снисходительной улыбки. – К тому же, я пришла к вам не одна.

– Буль-буль, – сказал ее спутник, и Вильма невольно развернулась к нему ухом.

– Что это?

– Если я вам скажу, что это самогон из суперпаслена, это пробудит в вас желание поболтать?

В горле вдруг резко пересохло, но Вильма сопротивлялась позывам. Что-то ей подсказывало, что алкоголь лишь утянет ее еще глубже в пучины безысходности и самокопаний, но что-то еще упорно настаивало на чудесных целительных свойствах суперпаслена. Она стояла над пропастью алкоголизма, и эта пропасть пугала ее достаточно, чтобы крепко подумать перед тем, как сделать шаг.

– Я думала, самогон запрещен в космосе.

– Конечно запрещен, – с задором подтвердила Линь. – А еще в космосе запрещены пираты и убийцы.

– Хорошо, – сдалась Вильма, проигнорировав тоненький голосок разума, и протянула руку в пустоту. – Давайте сюда вашего спутника.

– Эээ… нет, – ответила пустота, не дав руке ничего гладкого и цилиндрического. – Давайте сначала мы с вами побеседуем на трезвую голову.

– Мне нечего вам рассказать, – опустила Вильма руку. – Все самое интересное обо мне вам наверняка уже рассказали.

– Тогда давайте поговорим обо мне. Мы ведь с вами практически не знакомы. Что вы можете сказать обо мне? Дайте характеристику.

Вильма невольно усмехнулась от того, насколько неожиданно эти слова укололи ее потаенные где-то глубоко внутри нарциссические чувства. Она не хотела становиться предметом разговора, но даже не подозревала, что исполнение ее желания было способно слегка обидеть.

– Не могу, – тут же проглотила она обиду, желая запить ее чем-нибудь покрепче. – Я вас не знаю. Знаю лишь, что на станции «Магомет» вы были единственным человеком, привлеченным к исправительным работам за убийство. И это странно.

– Почему же?

– Илья мне сказал, что на такие станции не пускают людей с подтвержденными склонностями к насилию.

– Все верно. Не пускают. Понимаете, космос давит на психику, а если психика нестабильна, то последствия могут быть непредсказуемыми…

– Не объясняйте мне, что космос делает с людьми, – раздраженно отмахнулась Вильма от поучений. – Я провела в космосе больше сознательного времени, чем вы, и проходила через такие психологические тесты, к которым вас бы даже не допустили.

У слова «проходила» было двоякое значение. Пройти не значило выдержать, иначе Вильма не сидела бы в темноте и одиночестве, вдали от посторонних глаз и наедине с жалостью к себе. Вся суть психологических тестов сводилась лишь к тому, чтобы определить, как далеко способен зайти человек, прежде чем сломаться.

– Так, Вильма, о чем мы с вами договаривались? – спросила Линь с наигранным осуждением. – Мы обсуждаем меня, а не вас, помните?

– Простите, но вы мне не интересны, – надменно фыркнула Вильма. – Хотя нет, забудьте. Просить прощения мне у вас не за что. Вы мне просто не интересны.

– Вам не интересно даже послушать, как я докатилась до всего этого?

– Если вы мне сейчас начнете рассказывать о том, как убили человека, я отберу у вас вашу бутылку и швырну ею в вас, обещаю, – пообещала она, не веря в собственное обещание.

– Тут довольно темно. Вам придется очень хорошо прицелиться.

– Постараюсь швырять на звук.

– Давайте я все же поделюсь с вами моей невероятной историей, а вы меня остановите, если вдруг почувствуете, что ваше отвращение ко мне перевешивает любопытство.

– Если вы сейчас скажете, что вас несправедливо осудили, то я даже слушать не стану.

– О, нет, я действительно убила человека своими собственными руками! – увлеченно заверила ее Линь, словно хвасталась красивой вышивкой. – И осудили меня по всей справедливости.

– Ну да, отправили на космический курорт замаливать грехи, плавая в бассейне, – выплюнула Вильма очередную порцию яда. – Должно быть, вы убили кого-то очень плохого.

– Это был простой честный рабочий, который хотел жить и не мешать жить другим, но ему немного не повезло, – произнесла Линь уже менее увлеченно. – Сначала ему не повезло со взрывом метана, а затем и со мной. Я в те времена как раз работала в больнице.

– Кажется, я поняла… Вы из тех чокнутых, которые по каким-то своим соображениям извращенной совести устраивают несанкционированную эвтаназию тяжелым пациентам?

– Нет, за несанкционированную эвтаназию у нас отвечало другое отделение, – отшутилась она. – А я работала в отделении скорой помощи.

– Так вы были фельдшером?

– Я и теперь фельдшер, – с нотками гордости уточнила Линь. – Мне разрешили исполнять медицинские функции на «Магомете». Других людей с моим опытом в области травматологии там все равно не было.

– Ладно, теперь мне стало интересно. – Вильма с неохотой дала ей шанс выговориться. – Как погиб ваш пациент?

– С очень приятными ощущениями. У него были ожоги и раны от осколков, а еще он потерял много крови. Но он бы выжил, если бы я не ошиблась с дозировкой анальгетика.

– Наверное, это была не случайная ошибка.

– Ему было очень больно, а во мне было много сочувствия, – объясняла Линь все тем же непринужденным тоном, словно рассказывала о том, как обожглась о сковородку. – Примерно один и три промилле.

– То есть вы надрались?

– Нет, что вы? Просто я была в маленькую детскую стелечку. Никто и не заметил, пока пострадавший не перестал дышать.

– Все ясно. – Вильма издала хруст. На этот раз это были ее плечи. – Скажите, а вы случайно не психопатка?

– Мой психиатр сказал, что нет, и я решила поверить ему на слово.

– Для той, кто убил человека по ошибке, вы рассказываете об этом так, будто совсем ни о чем не жалеете.

– О, поверьте, я жалею об этом изо всех сил, даже когда ем бутерброд с вяленой говядиной. Просто этап, когда я готова была лить слезы при малейшем упоминании о том случае, для меня уже давно пройден.

– И что за этап у вас сейчас?

– Продолжать помогать людям, разумеется, – удивленно констатировала Линь. – Мне нравится верить, что не каждое убийство, совершенное по ошибке, обязано быть обоюдосторонним. Пусть меня накажут, лишат врачебной лицензии, но я для себя решила, что исправлюсь и не позволю списку моих личных достижений окончиться на такой печальной ноте. Вот таков мой текущий этап. Был, по крайней мере, пока мне не сказали, что мы летим обратно в цивилизацию.

Вильма не хотела ей сочувствовать. Она содрогалась от одной лишь мысли о том, чтобы в истории об убийстве отдать свое сочувствие выжившей стороне, но это было подобно падению с моста в реку – хочешь или нет, а промокнуть придется.

– Вам не обязательно пытаться строить новый мир, – неожиданно для себя самой сказала Вильма. – Вы и в старом сгодитесь. В космосе не хватает врачей. Уверена, стоит вам лишь достаточно настойчиво попросить, как вам тут же найдут место на коммерческом флоте.

– А если я не хочу в космос?

Это был замечательный вопрос, ответа на который могло и не существовать в природе.

– Ладно, Линь, вы мне окончательно испортили настроение для выпивки, – разочарованно выдохнула Вильма. – Забирайте с собой свою бутылку и вылейте ваш самогон в унитаз, если вас не затруднит.

– Это не самогон, – возразила Линь. – Это порошковый лимонад.

– То есть вы обманули меня?

– Ничего подобного. Однажды я совершила страшную ошибку, и вы должны понимать, что с тех пор мои отношения с алкоголем изрядно подпортились.

– Ни разу не пробовала порошковый лимонад, – призналась Вильма, вновь ощутив сухость во рту. – Он хоть вкусный?

– Ничего общего с нормальным лимонадом.

– Хорошо. – Вильма встала на четвереньки, стараясь не заныть от боли в затекшем теле, и поползла по направлению к голосу навязчивой компаньонки. – Если вы дадите мне глотнуть, я разрешу вам тут остаться еще ненадолго.

Ленар узнал приглушенный переборкой голос еще до того, как открыл дверь в кают-компанию. Сначала он решил, что обознался, ведь Ирма никогда не разговаривала так громко, особенно когда речь шла о семьях и потраченном времени. Ее неровный тон выдавал нервозность, словно она объясняла родителям, как именно разбилась банка с вареньем, а ее заикание делало речь рваной, словно склеенная скотчем книга, в которой не хватало нескольких мелких кусочков.

Это была Ирма, – твердо решил Ленар и шагнул в кают-компанию.

– …представьте, если бы это был десятилетний контракт, – почти невозмутимо продолжила Ирма, не наградив вниманием темный силуэт, выросший на пороге. – Получается, что через каждые десять лет отработавшему члену экипажа пришлось бы искать замену в порту прибытия, а с нашей рабочей спецификой и затрудненным сообщением между мирами это невероятно сложно. Наша работа непопулярна, и конкурс на должность в межзвездных перевозках невероятно маленький, поэтому высок риск, что замены отработавшему кадру вообще не найдется. Считается, что семидесятилетний контракт на сегодняшний день – это самый доступный компромисс. Приток новых кадров требуется не так часто, и по истечении семидесятилетней службы мы выходим в общество все еще готовыми вести полноценную жизнь и заводить…

Петре прервал ее неуверенный монолог одним непринужденным щелчком кнопки, и Ирма исчезла, растворившись во тьме и голом металле переборки. Несколько последующих секунд в воцарившемся полумраке была видна лишь тень от прежнего корреспондента, заряженного энтузиазмом и полным устремлений вершить дело просветительского аппарата. Мягкий свет вновь залил собой все помещение, осознав, что больше не разбавит очертания картинки, нарисованной лучами проектора. Тень Петре так и осталось тенью. Его покрасневшие глаза ярко выделялись на посеревшем лице, а кожа обвисла, словно сдавшись на милость искусственной гравитации. Ленар не знал, в какой момент с ним произошли этим метаморфозы, но лишь краем глаза выловив его более молодое лицо из проекции он осознал, что этому человеку жизненно необходим хороший отдых.

Что такое отдых, Петре не суждено было вспомнить еще год с небольшим придатком.

– Работаете? – поздоровался Ленар, и его рука нырнула в шкафчик в поисках кружки.

– По-очти, – протянул корреспондент сквозь глубокую зевоту. – Я ведь вам говорил, что когда-то работал в криминальной хронике?

Ленар обдумал вопрос за то время, пока вынимал свою кружку одной рукой и включал титан другой.

– Напрямую нет, но догадаться было не сложно, – ответил он, отмеряя в свою кружку полторы ложки сахара. – Я долго думал, откуда в вас такая недоверчивость к людям, но теперь, кажется, все очевидно.

– Я не недоверчив. Просто с некоторых пор стараюсь быть настороже. – Он наблюдал за тем, как кружка с глухим стуком касается столешницы, и в его лице читалась жажда чего-то бодрящего. – Пару лет назад мне казалось, что я зря пошел в криминальную хронику. А сейчас мне начинает казаться, что я зря вообще пошел в журналистику.

– Вам не понравился материал, который вы собрали?

Чайный пакетик упал в кружку, испустив легкий аромат бергамота.

– Не сочтите, что я критикую вас и вашу команду, – тут же начал Петре оправдываться, словно уже сказал что-то лишнее. – Но я, кажется, зря согласился на эту командировку. Я ведь должен был показать людям, что работа в дальнем космосе не так ужасна, как ее принято представлять, но я, кажется, сильно переоценил свои возможности.

– Но у вас уже есть неплохой материал, – указал Ленар на камеру, провода которой все еще тянулись к проектору. – Мы старались и мы содействовали вам.

– Вы все сделали в лучшем виде, – успокоил его Петре. – Но я так много узнал о работе в дальнем космосе, что теперь чувствую себя лжецом. Я не знаю, как после этого убеждать людей занять ваше место.

– Кажется, вы не совсем правильно поняли нашу текущую ситуацию, – повертел Ленар в руке свою кружку, дожидаясь капитяка. – В космосе нет пиратов. То, что с нами случилось – это беспрецедентный случай, и это просто невероятно чудесное совпадение, что он выпал именно на вашу командировку. Мы грузоперевозчики, и наша работа по большей части скучна. Она настолько скучна, что мы месяцами пережидаем в заморозке, чтобы не умереть от скуки.

– Думаю, я хорошо понимаю нашу текущую ситуацию, – усталым голосом промолвил Петре, без интереса грея взгляд о шумящий водой титан. – Меня волнует не то, что ваш корабль захватили пираты, а то, сколько времени пройдет, прежде чем повторится нечто подобное.

– Думаю, что немало.

– Возможно, мы сейчас действительно стоим на пороге эпохи космической организованной преступности, как вы и предсказывали. – Его голова безвольно облокотилась на столешницу, стремясь продавить в ней вмятину тяжестью своих мыслей. – Этот беспрецедентный случай никто не забудет, и я боюсь даже представить, что будет дальше. Может, вас все же начнут вооружать, списав вашу победу на слепую удачу, а может и спустят все это на тормозах, и тогда кто-нибудь еще захочет попытать удачу в поисках путей к космическому сепаратизму. Я не уверен, что все останется так, как было прежде, а значит я не могу быть уверен, что мой материал морально не устареет к тому моменту, как я прибуду в Солнечную систему.

Его слова были плодородной почвой для размышлений.

С тех пор, как человечество начало получать материальную выгоду от покорения космоса, оно встало перед выбором: объединиться в единое государство или начать самое масштабное соперничество в истории. Космос большой. Пространства хватит всем, ровно как и ресурсов, но в нем никогда не было места разрозненному обществу, которое всюду ищет, где можно прочертить границу или воткнуть флаг. Став единым, человечество смогло организоваться и определить свой дальнейший путь развития, но был в этом единстве один существенный минус: несогласным с действующим правительством бежать было просто некуда.

Несогласные были и будут всегда, потому что люди неизбежно делятся на тех, кто хочет свободы, и тех, кто хочет порядка. Иногда, примерно раз в столетие предпринимались отчаянные попытки отделить хоть одну звезду от Объединенного созвездия, и по сей день попытки заново разобщить человеческую расу считались угрозой галактического масштаба. Если кто-то вырвется из-под контроля, максимум через пять лет его заставят вернуться обратно, но прецедент с людьми, которые полвека вели преступную деятельность на неподконтрольных территориях межзвездного пространства, не мог не пугать. Под угрозу встали тонкие нити, связывающие миры в единую сеть, и сложно было вообразить, как отреагирует паук, который столетиями плел эту сеть.

Но у Ленара был заготовлен простой ответ на многие вопросы.

– Мой контракт уже истек, и межзвездные сообщения меня скоро перестанут касаться.

– Они обязательно коснутся ваших коллег, – заверил его Петре.

– Их проблемы. – Ленар лишь начинал приучать себя в это верить, поэтому эти слова давались с трудом, словно ходьба человеку, пролежавшему в коме несколько месяцев. – Я очень скоро окажусь не в том положении, чтобы за них переживать. Мне нужно как-то разобраться со своей собственной жизнью, и помочь им я уже ничем не смогу.

– До судьбы самого молодого члена вашей команды вам тоже дела нет?

Ленар обхватил голову обеими руками, стараясь унять наступающую головную боль, в последнее время вошедшую в привычку. Ответственность за чью-то жизнь – тяжелое чувство, и однажды взвалив ее на свои плечи можно не заметить, как она обернулась завалом, из-под которого сложно выбраться.

– Даже думать не хочу, что с ней будет, – покачал Ленар больной головой. – Знаете, в чем ее самая главная проблема? Она слишком идейна и в каком-то смысле она опаснее всех этих вооруженных пиратов. Вы ей только стимул дайте, и она полгалактики разнесет вместе с собой в придачу. Она уже разнесла дорогостоящий груз и замусорила полетный коридор, и после такого обязательно последуют разбирательства.

– Уверен, ее оправдают, – попытался успокоить его Петре. – Она действовала из благих побуждений, и с ее точки зрения она избрала стратегию «выжженной земли» для борьбы с преступностью. Это не могут не принять во внимание.

– Этого я и боюсь. Петре, вы вдумайтесь в масштабы ее поступка! Она уничтожила семьдесят два миллиона тонн груза и замусорила полетный коридор всего лишь на седьмом году своей службы! Если ей все это простят, да еще и нарекут народным героем, разве это хоть как-то воспитает в ней чувство ответственности?

– Тут либо одно, либо другое. Ирма разнесла семьдесят два миллиона тонн мертвого груза, а Вильма выстрелила в живого человека из боевого оружия. По-вашему Ирма совершила более ужасный поступок, преследуя ту же самую цель?

– Поступок Вильмы, разумеется, хуже, – согласился Ленар. – Но я не знаю, что теперь будет с Вильмой. Ее версия событий звучит немного странновато, а ее мотивы и психологическое состояние под большим сомнением. Капитаном она теперь точно не станет, и я не уверен, что она переживет назревающее расследование. Возможно, на этом ее карьера в коммерческом флоте закончится, а у Ирмы впереди будет еще больше шестидесяти лет службы.

Раздался щелчок, и шум в титане начал успокаиваться. Ленар ждал этого щелчка. Он сорвался с места, прихватив свою кружку и чувство зависти к водонагревателю. Стоит лишь воде достичь определенного давления и температуры, как срабатывает предохранитель, не позволяющий титану превратиться в паровую бомбу и взорваться, забрызгав всю кают-компанию кипятком. Порой человеку для полного счастья не хватало лишь подобного предохранителя в своей голове.

– Как я и сказал, этот рейс ничем хорошим не кончился ни для вас, ни для меня, – меланхолично вздохнул Петре под шум горячей воды, извергающейся гейзером в подставленную кружку. – Мне только не совсем понятно, если вы ставите мотивы Вильмы под сомнение, почему тогда не заперли ее в камере с остальными?

– Потому что она все еще член моей команды, – вернулся Ленар за стол и издал колокольные звуки, размешивая сахар. – Как только мы доберемся до космопорта, тут же последуют разбирательства, и каждое действие, которое мы совершили за весь этот рейс, будет рассматриваться под микроскопом. Если я запру в камере члена своей команды, это будет означать мое согласие с тем, что коммерческий флот пора вооружать и снабжать настоящими тюремными камерами. Думаю, лучше немного рискнуть и показать всем, что мы в состоянии работать в дальнем космосе без лишней паранойи. Вы со мной согласны?

– Разумеется, нет, – резко возразил Петре, но тут же смягчил интонацию. – Я не имею права вообще с кем-либо соглашаться. Я могу пофантазировать, обсудить, выслушать, но я всего лишь наблюдатель, и не стоит пытаться меня вовлечь во все это.

– Не врите мне, Петре. – Ленар отхлебнул чаю, стрельнув в корреспондента осуждающим прищуром, нависающим над краем дымящейся кружки. – Вас сюда прислали для того, чтобы вы избавили людей от страхов перед космосом. Вот и делайте свою работу. Покажите им, что мы не опустимся до силовых методов решения проблем.

– То, что меня послали сюда ради пропаганды, совсем не значит, что меня послали сюда в поисках лжи. Ложь я мог бы сочинить и у себя дома, а тут я ищу правду. Суть в том, чтобы извлечь из найденной мною правды ту ее часть, которая сможет послужить конечной цели.

– Так в чем проблема?