Текст книги "Тяжкий груз (СИ)"

Автор книги: Юрий Кунцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 35 страниц)

Подобного стресса он не испытывал уже лет семь или восемь, и даже успел почувствовать, как волосы на его голове начали терять пигмент.

Спустя два часа и двух тем же образом прикованных техников дверь вновь открылась, и на пороге показался Петре. В наручниках. Под дулом пистолета. С гримасой растерянности на лице. В общем, ничего нового. Ленар не знал, от чего ему было так наплевать. Может от того, что он не испытывал к Петре того же, что испытывал к своим коллегам, а может от того, что все его чувство сострадания затупилось и сточилось до основания о глыбу накопленных за день впечатлений. Он уже устал нервничать и просто ждал, пока не произойдет что-то новое.

Как только надзиратели ушли, Ленар задал вопрос, ставший уже дежурным:

– Как вы?

А затем повторил громче, чтобы ненадолго отвлечь корреспондента от чувства отчаяния. Ленар знал, что Петре переживает сильнее остальных. Из всех на борту он был единственным человеком, который не был готов к подобному изменению планов. Если Ленар еще только морально готовился к возвращению в цивилизацию, то Петре ждал этого так же, как выловленная рыба ждет, когда ее бросят обратно в озеро. Из всех на борту лишь корреспондент никогда не давал согласия расставаться с родным миром на долгий срок. Неопределенность нарушила все ожидания.

– Я в порядке, – соврал Петре.

– Где вы были так долго? Что с вами делали?

– Меня… – запнулся он, сглатывая слюну, – …меня пытались вытащить из отсека криостаза.

– И что же вы делали в отсеке криостаза?

– Прятался, – стыдливо признался он. – Вы уж простите, но я, кажется, запаниковал, когда услышал крики, а затем увидел в руках Ильи «кадиевку». Я побежал, куда глаза глядели, и когда немного пришел в себя, то понял, что заперся внутри отсека криостаза.

– Если вы предприняли меры для того, чтобы себя обезопасить, то вы все правильно сделали, – утешил его Эмиль. – Понятия не имею, правда, на что вы рассчитывали, но от человека с «кадиевкой» надо бежать. Кстати, а что такое «кадиевка»?

– Оружие, – пояснил Петре. – Космический пистолет, как вы бы его назвали.

– Теперь будем знать.

– Вы видели Вильму? – спросил Ленар без надежды на хорошие новости. – Она в порядке?

– Я видел ее. Но я не решусь сказать, насколько сильно она в порядке.

– Хватит ходить вокруг да около, Петре! – рявкнул на него Радэк. – Хоть раз в жизни скажите все прямо без лишних ритуалов и этой вашей неуверенности! Да или нет?

– Мне кажется, что Вильма вас всех предала.

Ленар не надеялся на хорошие новости. Он ожидал плохих, и эти новости, не смотря на неуверенный тон мямлящего корреспондента, оказались достаточно плохими, чтобы в кают-компании ненадолго все умерло. Никто не попытался тут же завалить корреспондента вопросами, вздорно фыркнуть или заступиться за честь Вильмы и попытаться убедить его в ошибочности суждений. Никто не решался что-либо сказать, ожидая следующих новостей, способных перебить предыдущие по степени ошарашивания. И Ленар спустил их со своего языка, не в силах больше скрывать, отрицать или делать вид, что их не существует вовсе:

– Я знаю.

Отрицание, гнев, торг, депрессия и смирение были пятью фазами принятия неизбежного, присущими нормальным людям. Ленар упрощал эту череду до двух фаз: нет аппетита и есть аппетит. Аппетит, испорченный критической ситуацией, обозначал, что организм отказывается нагружать желудок, готовясь бежать или драться за свою жизнь. Когда аппетит возвращался, это знаменовало отказ от сопротивления, когда становилось понятно, что бежать просто некуда, а драться слишком опасно. Оставалось лишь чего-то ждать. Новых обстоятельств, возможностей или внешних воздействий, и крайне желательно было их дождаться, не умерев при этом с голоду.

Аппетит к Ленару вернулся как раз к наступлению ужина.

Когда двери в очередной раз открылись, в комнату ворвался резкий запах, возбуждающий аппетит, раздражающий слизистую и отгоняющий мысли о том, что примерно так собаки, запертые в клетках, ждут начала кормежки. Обещания не были обманутыми, и на ужин действительно было космочили кон карне. Не самое простое в приготовлении и не самое изысканное блюдо во вселенной, но оно практически насильно обращало носы к шести мискам, занимающим пластиковый поднос. Обычно космическая еда отличалась от нормальной повышенным содержанием специй, но когда дело касалось космочили, то справедливее было бы сказать, что в нем пониженное содержание всего остального. Еще до того, как Ленар успел окунуть ложку в густую похлебку, он начал ощущать вкус своим лицом. Месиво из овощей, говядины и жидкого огня обжигало горло и выгоняло слезы из глаз. Ленар не любил, когда специи доминируют над вкусом блюда. Если бы он ел с завязанными глазами, он бы в жизни не догадался, что там содержится фасоль, помидоры и мелко рубленное мясо. Он чувствовал лишь перец, какие-то травы и костер, на котором догорает его чувство голода.

Илья, принесший поднос с едой, остался делить с ними трапезу. Он уселся в центре комнаты, где при всем желании ни один из пленников не смог бы до него дотянуться, молча скоблил дно своей миски и поглядывал по сторонам между глотками, убеждаясь, что труды дежурного по кухне не пропадают даром. Энтузиазм по отношению к космочили в той или иной степени проявляли все, но лишь Илья имел возможность устроиться поудобнее и работать обеими руками.

Следующий внесенный в комнату поднос был с шестью кружками чего-то, что Ленар расценил как чай. После острого блюда было сложно различать запахи, однако зрение его не подводило. Протерев слезы, он прочитал свое имя на одной из кружек, и ему стало не по себе. Из всей кухонной утвари лишь кружки считались личными вещами наравне с зубной щеткой, и мысль о том, что кто-то трогал его кружку без его разрешения, приводила его в бешенство. Именные кружки достались своим законным владельцам, а себе Илья оставил гостевую. Видимо, с его точки зрения это считалось учтивостью, что было странным по отношению к людям, которым он угрожал оружием, а затем приковал их наручниками к поручням. Это могло значить одно из двух: либо Илью в какой-то степени заботит благополучие пленников, либо он просто решил поднять им настроение перед смертью. Второй вариант Ленар решил не рассматривать.

– Илья, я предлагаю вам сделку, – хрипло проговорил он, всосав в себя осторожный глоток сладкого чая.

– Хорошо, предлагайте.

– Вы немедленно сдадите оружие, а затем освободите меня и мой экипаж, – старался Ленар говорить как можно требовательнее. – Взамен на вашем суде я обещаю свидетельствовать в пользу того, что среди ваших намерений не было покушения на жизнь и здоровье людей.

– Хорошо, я вас услышал, – невозмутимо ответил Илья. – И я говорю вам – нет. Меня такая сделка не устраивает. Предложите что-нибудь большее.

– А что вы хотите? Денег? Вы не сможете их потратить. У вас просто выбора нет, кроме как сдаться с повинной.

– Вы в этом уверены?

– А какой у вас выбор? – вмешался Эмиль. – Вечно летать по космосу, скрываясь от правосудия, вы не сможете. Рано или поздно у вас кончится еда, вода и термоядерное топливо, а пополнить припасы вам попросту негде. Во вселенной нет ни одного порта, в котором вам все это спустят с рук.

– А если я вам скажу, что нашел способ перейти на самообеспечение? – сложил он пальцы домиком.

– Как? При помощи станции «Магомет»?

– Верно. На ней можно перевозить огромные запасы воды и обустроить фермы для выращивания нормальных овощей.

– Абсурд, – фыркнул Радэк. – Ну разобьете вы себе огород помидоров и кабачков, а дальше что? Полноценной экосистемы вы там построить не сможете, а корабль без грамотного портового техобслуживания долго не протянет.

– Постойте-ка, – озадаченно протянул Эмиль. – Илья, скажите-ка мне, только на этот раз честно, как давно взорвался ваш буксир?

– Сейчас посчитаю… – беззвучно зашевелил губами Илья. – Кажется, лет восемнадцать назад.

– Так вот в чем дело… Вы сорок лет бороздили космос без прикола, и этим довели свой корабль до критического износа!

– Сорок лет? – воскликнула Ирма. – Ничего себе! Я была уверена, что они без техобслуживания живут максимум лет по двадцать пять.

Илья поставил свою кружку на стол, чтобы издать несколько жидких хлопков в ладоши.

– Ну, наконец-то вы обо всем догадались.

– Еще не обо всем, – нахмурился Ленар в отчаянной попытке уловить смысл в этом потоке какого-то бессвязного бреда. – Все, что я понял, так это то, что вы сорок лет летали по космосу, а затем, когда ваши ресурсы все же истощились, вас поразила цинга, ваш корабль взорвался, и вы все не погибли лишь благодаря чистой случайности. Вы что, действительно настолько сумасшедшие, что собираетесь воспользоваться нашим кораблем, чтобы повторить все это по второму кругу?

– Разумеется, нет! – оскорблено всплеснул руками Илья. – Никто из нас и не собирался вечно летать по космосу. И уж поверьте, никто из нас не хотел так бесславно закончить свою жизнь. Просто наше путешествие затянулось чуть сильнее, чем мы ожидали. Ваш корабль даст нам еще одну попытку, и на этот раз мы не наделаем ошибок. На этот раз мы обойдемся без жертв.

– Так чего же именно вы пытаетесь добиться?

Его грудь вздулась, наполняя легкие воздухом для какого-то объявления, которое должно было по его мнению звучать громко и торжественно. Этот вздох слегка затянулся, давая Ленару время на то, чтобы приготовиться услышать гимн вселенскому безумию, и было видно, как Илья упивается упирающимися в него пятью парами полных любопытства взглядов и пятью парами оттопыренных в ожидании ушей. Он желал этого разговора. Он желал этого внимания к себе. И он желал, чтобы они все это услышали. Возможно, он мечтал об этом с того самого момента, как его спасли. И он, наконец-то, раскрыл свои истинные намерения:

– Мы хотим отыскать заповедник.

Поселенцы, осваивающие Витус, шли на это дело совсем не в слепую. У них были все инструменты, все знания и вся необходимая подготовка, чтобы малыми усилиями приспособиться к ожидающим их условиям. Изучение незнакомой планеты – процесс небыстрый, и должен был растянуться на десятилетия, но группа исследователей предварительно позаботилась о том, чтобы в радиусе двухсот километров от поселения колонистов не ожидало никаких сюрпризов. Место для основания поселения подбиралось тщательно с учетом климатических условий, особенностей грунта и пригодности местной флоры и фауны к сосуществованию с человеком.

В широком смысле это нельзя было назвать сосуществованием. Человек лишь потреблял, не давая местной природе ничего взамен, и вечно так продолжаться не могло. Затем появились первые фермы, а с ними и первые одомашненные пресмыкающиеся – дидактозавры, чье мясо было очень питательным, а после хорошей термообработки переставало быть токсичным для человеческого организма. Колония на Витусе начала стремительно приближаться к полному самообеспечению.

А спустя год начался кошмар.

Это была эпидемия немысленных масштабов, и как раз к эпидемии колонисты были готовы меньше всего. Таинственное заболевание взялось неизвестно откуда и начало захлестывать волной одомашненных дидактозавров, демонстрируя всю беспомощность их природного иммунитета против новой угрозы. Когда колонисты начали понимать, что животные умирают вовсе не от старости, вводить карантинные меры было уже поздно – болезнь распространилась на все поголовье.

Нависла угроза голода, а ртов в колонии было в тысячи раз больше, чем вирусологов с докторской степенью. На лекарство или вакцину в ближайшее время никто не надеялся. Под рукой было лишь одно универсальное средство борьбы с инопланетной заразой.

Огнемет.

Оставалось лишь направить это орудие стерилизации на нужное место, и нужное место обнаружило себя очень скоро. Это были гнезда крылатых инсектоидов, представляющих собой инопланетный аналог москитов. Они пили кровь всего, что теплее тридцати градусов, и с радостью разносили любую инфекцию. Они немало досаждали колонистам, и новость об открытии сезона охоты на кусачих насекомых была встречена с энтузиазмом.

Никто не надеялся таким образом спасти домашний скот, но колонисты надеялись, что в ближайшем будущем смогут отловить нескольких здоровых особей для нового цикла разведения. Главное, чтобы вообще хоть где-то остались эти здоровые особи.

Вид людей, которые выжигали гектары леса, был воистину инфернальной картиной. Колонисты совсем не так планировали начать свою новую мирную жизнь, и заранее договорились, что когда все закончится, все дружно забудут об этом темном периоде зарождения новой ветви цивилизации. Шагая все глубже в дебри, и поливая очистительным пламенем все большие площади, они все чаще встречали на своем пути диких дидактозавров, которых пытались спасти… и сжигали их. Логика была простой – местная фауна, как и все остальные, боялась огня и бежала прочь от надвигающихся пришельцев, выплевывающих полыхающую жаром субстанцию. Не бежал лишь тот, кто уже был поражен неизвестным вирусом и доживал последние часы своей жизни. Чем больше зараженных существ встречалось на пути этой радикальной дезинфекции, тем хуже выглядела общая картина. Казалось, что зараза уже охватила всю планету.

Как только настал момент, когда лучшие умы всей колонии смогли создать экспресс-тест на определение заражения, весь транспорт, который умел летать, поднялся в воздух, чтобы облететь окрестные территории. Разведчики высаживались в случайных местах, изучали обстановку и отмечали точки, в которых удавалось найти заразившихся ящеров. Они надеялись, что таким образом смогут составить карту распространения болезни, но эта карта меняла свои очертания с завидным непостоянством и совершенно не поддающейся объяснению динамикой. В конце концов стало ясно – на чистку таких территорий у огнеметов просто не хватит топлива.

Настала пора отчаяния, и эта пора настала очень вовремя. Как выяснилось позднее, опустить руки и перенаправить все свои ресурсы на поиски новых источников пищи было первым правильным решением за всю историю борьбы с эпидемией. Переход на другие источники пропитания был подобен тому, чтобы отказаться от говядины в пользу поедания голубей. Мелких тварей было сложно ловить, немногочисленные пригодные в пищу растения было сложно выращивать, и борьба с голодом погрузила колонию в глубокую стагнацию вплоть до прибытия гуманитарной помощи.

Колонисты не боялись инопланетного вируса. Вирусу, чтобы поразить клетку, необходимо было быть знакомым с ее геномом. Заражение человека инопланетным вирусом было подобно попыткам открыть замок при помощи гаечного ключа, однако, когда геном неизвестного вируса был расшифрован, всех ожидал большой сюрприз.

То, что ранее казалось невозможным, все же произошло, но в совершенно другом направлении. Штамм гриппа, принесенный с Земли одним из поселенцев, пережил целую череду невероятных совпадений, сумев выжить в чужеродных условиях, найти для себя мутагенную среду в чреве инсектоидов, пережить в кратчайшие сроки миллионы циклов мутаций и, наконец, приспособиться к геному тех ящероподобных существ, которые как раз любили перекусить насекомыми. Сжигание лесов оказалось лишь ничтожной долей ущерба, который нанес человек планете Витус. Равновесие экосистемы пошатнулось настолько, что спустя десять лет у Витуса появилась своя собственная Красная книга и список из пяти вымерших по вине человека видов. В планетарных масштабах это лишь мелкий плевок в огромное лицо целой планеты, но в масштабах отдельной колонии это стало глубоким и болезненным клеймом позора.

Дальнейшие события развивались в сумасшедшем темпе. На Витус в качестве второй волны колонистов прибыла целая армия ученых, призванных лучше изучить особенности первого в истории транспланетного вируса, устранить хоть какие-то последствия и предотвратить подобные случаи в будущем. Начали открываться лаборатории, исследовательские центры и институты, задавшие колонии вектор развития на десятилетия вперед. А еще появился закон, запрещающий колонизировать обладающие биосферой планеты.

С тех пор всем планетам, населенным собственной жизнью, был присвоен особый статус – заповедники.

26. Все хорошо

Космического пиратства не существует.

Эта истина была настолько прописной, что об этом даже нигде не говорилось. Какое пиратство может быть посреди космоса, где пиратам просто некуда деться? Нельзя было просто так взять и построить целый космопорт без государственного контроля, и дело было даже не в том, что объединенное Созвездие любит все контролировать, а скорее в том, что построить свой собственный космопорт без крупных вложений не менее крупной организации просто невозможно. По закону ни одно транспортное средство или сооружение, способное эксплуатироваться в космосе, не может принадлежать физическому лицу. Фактически космос был поделен между государственными структурами и крупными частными компаниями, и в случае нарушения закона ты волен лететь куда угодно, кроме обитаемых миров.

Так разрушалась иллюзия бескрайности космоса, и из ее обломков выстраивалась иллюзия абсолютной власти закона.

Космическое пиратство в таких условиях считалось настолько немыслимым, что в инструкциях, учитывающих сценарии на все случаи жизни, про силовой захват судна не было написано ни строчки. Когда невозможные космические пираты все же сделали свое невозможное дело, приходилось мыслить шире, пока мысль не начинала выходить за рамки необитаемой части космоса. В таком случае в силу вступал пункт о возможных вооруженных столкновениях на территории космопорта, где было сказано, что непричастные к охране правопорядка лица не имеют права подвергать свою жизнь или жизнь кого-либо еще опасности. Как трактовать эти строчки в условиях межзвездного пространства, экипаж буксира Ноль-Девять понятия не имел. С одной стороны они обозначали, что как-либо провоцировать вооруженного человека на применение оружия было нельзя. Но с другой стороны… кто вообще за пределами планетарной системы считается за лицо, причастное к охране правопорядка?

Технически это был весь действующий экипаж. Юридически же определение допустимой меры охраны провалилось в дыру, допущенную в регулировании порядка межзвездных сообщений.

Мысли о юридическом аспекте своего пребыванию в плену были не самым плохим способом скоротать образовавшийся излишек свободного времени, но все сходились на мысли, что если у человека в руках космический пистолет, то лучше его не перебивать. Пленникам никто не угрожал оружием вот уже целых шесть часов с того момента, как последнего из них выводили на небольшую прогулку до уборной. Буксир не был предназначен для захвата пленников, но когда все же кто-то решил их захватить, содержание сулило массу проблем. Невольно напрашивались мысли о том, что больше всего неудобств испытывают захватчики, и из этого рождался крайне неудобный вопрос: как их не провоцировать на применение оружия, если каждый вздох для них как отягощение? Есть ли у них причины вообще оставлять бывший экипаж в живых?

– Петре, – прервал его Ленар. – Мой экипаж очень хорошо дисциплинирован и умеет держать себя в руках, когда нужно, но я – исключение, потому что с той же юридической точки зрения мой контракт истек, и теперь я во всех смыслах живой груз. Поэтому я беру полномочия сказать то, чего больше никто в этой комнате не решится сказать. Заткнитесь, пожалуйста…

– Я просто не понимаю, – отказывался Петре затыкаться, – как вы все можете так спокойно себя вести, когда у вас отняли корабль и черт знает что собираются с вами сделать?

– Первое правило любой проблемы – не паниковать, – бодро отозвался Эмиль. – В чем-то вы правы, Петре. За порядок на корабле действительно все мы в ответе. И действительно на нашей совести, что все так обернулось. Но в любом действии должен быть свой порядок. Нельзя же просто так бросаться в драку с человеком, у которого в руке, как вы сказали, космический пистолет. А что, если пистолет выстрелит, и кто-то пострадает? Кто в таком случае окажет ему медицинскую помощь?

– А если не выстрелит?

– Петре, я понимаю, что вы нервничаете, – полился тягучей консистенцией убаюкивающий голос с полки Ирмы, – Но они тоже нервничают. Вы не присматривались к тому, как они себя ведут? Они постоянно напряжены, почти не моргают и сжимают оружие так, будто оно весит полтонны.

– Вы, разумеется, правы, – с неохотой признал он. – Простите, кажется я действительно говорю какие-то глупости.

– Если вас это утешит, то это первые настоящие глупости, которые вы сказали за последний год.

– Не утешит. Я вел себя, как самоуверенная скотина, во всем видящая подвох, и моя правота обернулась для всех нас плачевно. Знаете, что я о вас всех сейчас думаю? Что вы слишком отвыкли от цивилизованного общества. Посмотрите на себя и подумайте об этом. Вы же спите в одном помещении, постоянно травите свой организм этой гадостью в криокапсулах и живете рядом с постоянной опасностью смерти от взрыва или удушья. Ваши рабочие условия настолько специфичны, что вы совсем позабыли о темных сторонах человеческой натуры.

– Да нет, вот нам вчера как раз напомнили об этих темных сторонах, – съехидничал Эмиль. – Но доля правды в ваших словах есть. Кажется, мы на этой работе стали слишком доверчивыми.

– Вы оба не правы, – возразила Ирма. – Не в тех человеческих качествах вы ищите проблему. Нельзя быть слишком доверчивым. Можно быть лишь недостаточно порядочным. Даже вы, Петре, могли бы и чуть сильнее переживать по поводу того, что ваше возвращение домой может отложиться на неопределенный срок.

– На что это вы намекаете? – прогремел Петре своими наручниками.

– Мне кажется, что вас дома никто не ждет. Космос годится лишь для одиночек, а вы именно такой, потому что вы не достаточно доверчивы к людям. Вы даже к себе при всей вашей проницательности не достаточно доверчивы.

Петре ничего не ответил, но его молчание сказало больше, чем его слова.

– Кстати, давно хотел спросить вас о вашей проницательности, – заговорил Ленар слегка приглушенным тоном. – Вы ведь с самого начала искали в наших гостях что-то плохое. Почему?

– А вы знаете, чем мужские ноги отличаются от женских?

– Сложно сказать… – протянулось задумчиво, – ноги Вильмы я всегда узнаю по синему лаку на ногтях.

– Мы почти всегда безошибочно отличаем мужские ноги от женских, не задумываясь о вещах, благодаря которым мы их различаем, – поучительно зачитывал Петре текст, отрепетированный в своей голове. – Тут все дело в том, что мужское и женское тело имеют гораздо больше половых признаков, чем нам кажется, и большинство из этих признаков наш мозг воспринимает, но не может осознать и интерпретировать. Точно так же и с людьми, замыслившими недоброе. Мы все можем почувствовать дурные намерения, но не можем этого объяснить, и наша реакция напрямую зависит от того, насколько сильно вы прислушиваетесь к тем чувствам, которые не можете объяснить.

– Метафизика какая-то…

– А ведь Петре прав, – вступился Эмиль. – Что-то подобное я почувствовал, когда понял, что должен бежать со всех ног.

– Ну, и чем это нам всем помогло? – спросил Ленар, и тем самым сделал контрольный выстрел, поставивший жирную точку в бессмысленном разговоре.

Группе людей, прикованных к разным частям комнаты, словно какие-то праздничные украшения, обычно не предоставляют широкого выбора совместного времяпрепровождения. Болтовня, пусть и пустая и бессмысленная, являлась далеко не самым плохим вариантом. По примеру компьютеров, объединенных в общую сеть, группа людей, обменивающихся информацией, была способна работать синергетично и, возможно, найти выход из сложной ситуации. Однако общению мешал тот факт, что ситуация была безвыходной, и такие условия очень хорошо располагали к тому, чтобы поникнуть.

А что еще делать?

Любой план спасения должен был начинаться с освобождения от наручников. Это можно было сделать тремя способами: ключом, инструментами или грубой силой. Ключ находился у захватчиков, инструменты двумя палубами ниже, а силой, способной сломать наручники из титанового сплава, никто не обладал. Наручники специально делались с расчетом, чтобы самые слабые элементы по прочности превосходили человеческую кость. Можно было освободиться, переломав себе половину кисти, но до такой степени еще никто не отчаялся. Ленар был прав, и оставалось лишь ждать появления новых возможностей.

Никто не знал, что эти новые возможности сулили, но они не заставили себя ждать слишком долго. Звук открывшейся двери вновь оторвал все головы от подушек, и Илья с Густавом вошли во всеобщее внимание.

Ленар уже некоторое время назад усвоил одну простую закономерность: захватчики не берут с собой оружие, если не намерены никого отстегивать, и в этот раз они были при оружии. На те две секунды, что они осматривали своих пленников, у Ленара остановилось сердце. Целых две секунды он видел в их глазах пугающую неопределенность, с которой они решают чью-то судьбу. И, наконец, Илья произнес приговор:

– Эмиль.

Адамово яблоко Эмиля шевельнулось в страхе перед неопределенностью, и это лишь накалило ситуацию. Илья не был дураком. Илья не просто хорошо представлял, но и мог наблюдать воочию степень отчаяния в глазах бывшего экипажа. Он прекрасно понимал, что своими действиями лишь подталкивает пленников переступить черту. Он слышал звук, с которым дрожал напряженный воздух от каждого касания натянутых струнами нервов, и его выдавала с потрохами скованность рвущихся движений. Возможно, во вселенной не было существа опаснее, чем человек, ожидающий взрыва от другого человека во взрывоопасной ситуации.

С первым щелчком Эмиля отстегнули от поручня. Со вторым разомкнутый браслет закусил его свободное запястье. Мысли пронеслись ураганом, и все кричали о том, что руки пленного опрометчиво сковали спереди, а не сзади. На это могла быть лишь одна причина – ему хотели оставить способность спускаться по трапу.

Его собирались вести куда-то вниз.

– Куда вы его ведете? – выдавил Ленар сквозь парализованные страхом голосовые связки.

– Успокойтесь, – ответил Илья всем, включая себя. – Ведите себя хорошо, и никто не пострадает.

Возможно, так он завуалировано пообещал, что Эмиля ведут вовсе не в воздушный шлюз, но Ленар предпочел бы услышать это прямым текстом.

Вопрос повторился чуть громче и гораздо требовательнее.

– Эмиль не пострадает! – практически гавкнул Илья.

Пришлось поверить на слово. В последнее время очень многие поступки были обусловлены словом «пришлось». Существовали разные степени свободы. Где-то свободы было слишком много, где-то слишком мало, но теперь Ленар лишился всех остатков этой роскоши. Раньше его сковывали лишь рабочие обязательства, которые он на себя взял, а теперь к ним добавились наручники и постоянная угроза жизни со стороны самого опасного фактора во вселенной.

Предчувствие постоянно нашептывало ему, что «придется» еще очень многое сделать, и это ему заранее не нравилось.

Через несколько минут он понял, что его ожидания обманулись. Эмиль не вернулся. Где бы он ни был, теперь Илья требовал, чтобы с ним пошел Ленар.

– Что вы сделали с Эмилем? – спросил он, заранее подготовив свои уши к самому плохому ответу.

– Ничего, – продолжал настаивать Илья, отстегивая его от поручня. – Идемте с нами и сами у него спросите.

Густав стоял статуей в центре комнаты, заняв позицию вне досягаемости посторонних рук, и сжимая побелевшими пальцами пугающий своим вороненым мутным отблеском кусок холодного металла. Дуло смотрело в палубу, но и этого было достаточно для придания своему владельцу угрожающего вида. В случае чего вскинуть пистолет и бегло прицелиться в человека на расстоянии двух метров не составит никакого труда. И в случае чего обязательно кто-то пострадает – Густав практически обещал это всеми способами, исключающими речь, и он был убедителен, как никогда.

Началась новая череда действий, совершенных под лозунгом «пришлось». Пришлось подчиниться. Пришлось свести руки, чтобы их успешно сковали наручниками. Пришлось повернуться и выйти из комнаты. Пришлось шагать, куда скажут. Пришлось спускаться по трапу без резких движений.

И пришлось увидеть то, что он видеть не хотел.

В глубинах коридора третьей палубы таился призрак. Ленар мог узнать этот силуэт, даже будь он на расстоянии в пару световых лет. Многие космонавты на его месте решили бы, что от постоянного стресса начали сходить с ума, но Ленар точно знал, что эти ухоженные кудри цвета спелой пшеницы были реальными, как и этот укоризненный взгляд, выточенный из холодной голубой стали. В тот момент он понял, что все это время где-то в глубине души, под покровом подсознания он все еще пытался отрицать факты. Реальность была подобна дюралевой переборке – встречаться с ней лбом было так же больно.

Он видел ее всего миг, после чего какая-то сила заставила его отвернуться. Возможно, это был Густав, согнувший руку для легкого толчка, или унижение, которое он испытал, впервые посмотрев на Вильму снизу вверх. Ее лицо выражало все на свете, и в то же самое время ничего. Она ютилась в тенях, и при этом в ее ровной осанке и расправленных плечах читался вызов. Она пожирала своим прищуром каждое его движение и словно бы изучала его под лупой, как какое-то насекомое. Если были на свете рептилии, которые могли за день сбросить кожу и обрасти панцирем, то Вильма точно принадлежала к их виду.

Она не шелохнулась, продолжая наблюдать. Ленар чувствовал это затылком, которому верил больше, чем собственным глазам. Возможно, Петре был прав, и человек способен почувствовать гораздо больше, чем осознать. Возможно, Ленару в спину глядела вестница смерти, провожая его взглядом в последний путь. Если и так, то мужчина перед смертью мог увидеть вещи куда хуже. Мысли о смерти навязчиво крутились стаей стервятников где-то на краю его сознания, не решаясь залететь в образовавшуюся пустоту, где полакомиться было нечем. Он делил ногами палубу на равные отрезки, словно робот, лишенный разума, и с блестящим успехом старался ни о чем не думать. Он уже умер и почти убедил в этом свое тело. Весь оставшийся путь он чувствовал, что ему не требуется кислород.

И, наконец, путь закончился.

Сколько он прошел? Метров сто? Сто двадцать? То были сто двадцать метров чистого издевательства, словно кто-то решил поизмываться над ним и окончательно сломить его волю этими ста двадцатью метрами, которые могли стать последними в его жизни. Не без некоторого облегчения Ленар протянул руки, чтобы с него могли снять наручники, и покорно шагнул на склад непортящихся отходов. По названию можно было легко догадаться, что людям там делать нечего, но обстановка недвусмысленно подсказывала Ленару, что это теперь его новый дом.