Текст книги "Тяжкий груз (СИ)"

Автор книги: Юрий Кунцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 35 страниц)

– Хорошо, – равнодушно пожал Илья плечами и вернул глаза обратно в глазницы. – Нам не хочется доставлять вам лишних хлопот, но ради вашего успокоения мы все сделаем.

В голове у Ленара закрутилась рулетка, и воображаемый шарик покатился по ободку, выбирая следующий вопрос, который стоило задать.

– Что у вас за груз?

– Станция «Магомет», – последовал первый ответ, в который Ленар полностью поверил.

– Что это за станция?

– А вы не в курсе?

– Впервые слышу…

Илья потер ладонью свое разочарованное во всем выражение лица.

– Простите, я забыл. Для вас полвека прошло. Вы, наверное, такие станции вообще никогда не встречали.

– Вот, на днях как раз встретил одну. Кстати, по документам она числится астероидом.

– По каким документам?

– Объявление о пропаже вашего судна.

– Видимо, какая-то бюрократическая ошибка.

– А еще мы успели бегло изучить ваши архивы, – громко выкинул Ленар козырь на столешницу. – Последний ваш заказ был на транспортировку астероида класса М в почти полутора тысячах световых лет от нашего текущего местоположения…

– Простите, – перебил его Аксель, – а где мы, собственно, находимся?

– Коридор Д42, отметка 7389620, – зачитал Ленар координаты наизусть, словно рассказал короткий стишок.

– А наше судно?

– Все еще пришвартовано к нашему, и отчего-то у меня такое чувство, что я отвечаю на ваши вопросы чаще, чем вы на мои. Вы так и не ответили, что у вас за груз.

– Это ПГОС-015, – наконец-то ответил Илья еще одной песчинкой информации. – Она была списана еще до вашего рождения.

– Я бы на вашем месте не был столь категоричен, мне скоро исполняется девяносто пять лет.

– Странно… обычно в таком возрасте уже закрывают контракт. Неужели срок действия все же растянули?

– Нет, срок действия все еще семьдесят лет. Не отвлекайтесь, – повысил Ленар голос. – Что это за станция и как она оказалась у вас на прицепе вместо астероида?

– Знали бы вы, насколько иронично все это звучит, – Илья осушил свою кружку и громко поставил ее на столешницу. – Как раз перевозки астероидов и являются главной причиной, по которой эти станции решили списать.

Это простое предложение со скрытой усмешкой прочертило связь между станцией и астероидом, и вдруг у Ленара в голове что-то зашевелилось. Когда-то давно он читал об этих станциях, и если бы не этот инцидент, он бы и не вспомнил об их существовании до конца своей жизни. То, что они перевозили, не было машиной времени, но все же позволяло в какой-то степени заглянуть в прошлое.

– Передвижная… – неуверенно выговорил Ленар, и Илья одобрительно кивнул ему, – …горно-обогатительная станция?

– Именно.

– Я думал, их уже не существует.

– Одна существует, – поправил его Илья. – И по понятным нам всем причинам мы не можем ее здесь бросить.

Ленар ответил ему подозрительным прищуром и начал смиряться с мыслью, что без паяльника мотивировать гостей к открытому диалогу будет непросто. Илья постоянно увиливал и задавал вопросы чаще, чем отвечал на них. Аксель лишь иногда вступал в диалог ради уточнения каких-то мелочей. Третий, по имени Густав, сидел настолько тихо, поглощенный темным рисунком на дней своей кружки, что про его существования легко можно было забыть.

– Так вы мне не скажете, что здесь происходит? – в последний раз попробовал он разобраться в ситуации. – Или продолжите мне втирать, что тут замешана какая-то бюрократическая ошибка?

– А вы не допускаете вероятность бюрократической ошибки? – вновь ответил Илья вопросом.

– Ничуть. Настолько наплевательское отношение к учету и регистрации активов недопустимо.

– Наплевательское отношение недопустимо, говорите? – вопросил Илья так, будто только что услышал страшное оскорбление. – А вы мне можете назвать самый дорогостоящий актив в межзвездной пустоте?

– Это задачка с подвохом?

– Нет, просто скажите.

– Люди, – Ленар не столько ответил, сколько повторил то, что ему усердно вбивали в академии.

– Верно. А теперь вообразите то, насколько Оси плевать на этот «самый дорогостоящий актив», – начал Илья жестикулировать так, что едва не смахнул свою кружку. – Они нас заставляют летать по космосу семьдесят лет, ведя монашеский образ жизни и пережидая большую часть этих семидесяти лет в заморозке, каждая из которых может дать вам по мозгам так, что вы в итоге кончите свою жизнь со сломанной шеей, лежа под трапом, на котором вы оступились. Если нет, то рано или поздно наш корабль, на который мы все так рассчитываем, сломается, и все, наши трупы уже никто никогда не найдет. Допустим, что вы пережили все эти семьдесят лет. Благо, в мое время такие сценарии происходили достаточно редко. Что дальше? Когда ваш корабль стал для вас домом, а экипаж единственной семьей во всей галактике, вас просто возьмут за шкирку, выбросят на ближайшей населенной планете, бросят в вас кучу денег, и оставят вас наедине с абсолютно чужим миром, полностью равнодушным к вашему менталитету и укладу жизни, чтобы вы превратили остаток своей жизни в беготню за упущенными возможностями и от постепенно настигающей вас старости. А знаете, ради чего все это? Ради того, чтобы наша великая межзвездная транспортная система сохраняла стабильность, и чтобы кадровых перестановок было как можно меньше, потому что если кто-то где-то опоздает с доставкой металла, производственные госпредприятия не смогут уложиться в годовой норматив производства деталей, из которых будут производить еще больше межзвездный кораблей, на которых будут сажать еще больше таких вот людей, которые по молодости решили, что семьдесят лет – это не так уж и много! Мы не рабочие, а шпалы, по которым прокладывают дорогу к неосвоенным территориям!

Словесный поток бил из него на одном дыхании, и с каждым предложением он брал все более яростные ноты. Последние слова он произнес едва ли не брызжа слюной, и это был первый раз, когда Ленар услышал в его голосе неподдельные эмоции, от которых по его спине пробежала армия мурашек, а воображение в голове начало рисовать неприятные картины. Он не хотел не соглашаться с Ильей, но это бы обозначало несогласие с самим собой, и, что гораздо важнее, несогласие с объективной действительностью. Примерно это и ждало Ленара после последнего рейса, но он старался думать об этом как можно меньше, больше рассуждая о положительных моментах, наподобие симпатичной брюнетки, с которой он познакомится вопросом «девушка, что вы делаете сегодня вечером», и через пару месяцев, когда ее сердце уже будет взято штурмом, сделает ей предложение, от которого она будет не в силах отказаться. Он ярко представлял, как она будет выглядеть, но никогда не задумывался о том, что будет у нее в голове. Образ, нарисованный в его мыслях, был пуст, словно ждал, пока непознанная им реальность сама наполнит его деталями на свой вкус, швыряемый ветром перемен из крайности в крайность.

– Простите его, – смущенно произнес Аксель, не выдержав замершего в неловком молчании воздуха. – Его иногда заносит.

Илья выдохнул. Его фигура расслабилась, и в кают-компании словно стало немного просторнее.

– Я понимаю, – спокойно ответил Ленар, и устало ущипнул себя за переносицу. – Честно говоря, после всего, что сегодня на вас свалилось, вы держитесь довольно неплохо.

– Спасибо, – произнес Илья, и тоже ущипнул себя за переносицу. – Я не хотел показаться неблагодарным. Спасибо, что спасли нас.

– Думаю, благодарность тут неуместна.

– И спасибо, что спасаете наш груз.

– Еще не спасаю, – озабоченно вздохнул Ленар, когда ему вновь напомнили о предстоящей куче проблем. – Мы начнем перебрасывать его только через пару дней. Надо сначала разобраться с насущными проблемами.

– Мы не хотим быть вашими проблемами. Пошлите кого-нибудь на наш буксир, достаньте наши скафандры, и мы обязательно вам поможем.

– Вы не помощники, а пострадавшие, – напомнил Ленар. – У вас явные проблемы со здоровьем, да и к тому же вы едва ли сможете сильно ускорить процесс стыковки.

– Зато мы сможем ускорить процесс отстыковки, – заговорил Аксель. – Не забывайте, что «Магомет» надо сначала отстыковать от того, что осталось от нашего корабля, и, насколько я понимаю, механизм стыковочного зажима в данный момент не получится разжать нажатием пары кнопок.

– По уставу не положено…

– К тому же мы бы хотели лично наведаться на свой корабль, – перебил его Илья. – Там остались наши личные вещи. Мы бы хотели их забрать.

– Мои люди все равно туда вернутся за бортовым самописцем. Дайте моим людям список вещей, и они постараются все доставить.

– А ваши люди умеют управлять «Магометом»?

– Нет… – растерялся Ленар. – А зачем им управлять «Магометом»?

– Эта станция очень давно находится в спящем режиме без надлежащего обслуживания. Надо запустить реакторы, прогреть ее, зарядить батареи, провести диагностику важных систем и убедиться, что она не начнет разваливаться на части, когда вы возьмете ее на буксир.

– Ох, черт возьми, – спрятал Ленар лицо за своими ладонями. – Ладно, я приму вашу помощь, но только при условии, что вы пройдете медосмотр. Ваша деятельность на борту этого судна и за его пределами будет осуществляться на условиях внештатного вольнонаемного состава. Я буду своей головой отвечать за ваши головы, а это значит, что вы должны будете встать под мое руководство.

– Справедливо, – согласился Илья. – Мы будем рады помочь. Ведь мы будем рады помочь?

– Да-да… – поддакнул Аксель после легкого толчка в плечо.

– Густав?

– Ага… – лишенным какого-либо интереса голосом выдал Густав третье по счету слово за последние полвека.

Когда они закончили разговор и распрощались, Ленар не смог не заметить некоторые перемены в поведении его гостей. Как только они поднялись со своих стульев, в их телах появилось некоторое напряжение, а в движениях осторожность и сосредоточенность, будто бы они встали на тонкий лед, скрывающий под собой глубокое озеро… или на пару ног, из которых весом собственного тела выдавливалась боль. Он и раньше замечал в них едва уловимую взглядом странность походки, но списал все на отход от криостаза. Теперь же он убедился, что медосмотр действительно не помешает. Больным или раненым в космосе не место.

10. Вы не доверяете нам?

Основная разница между утопическим государством и антиутопическим заключается в том, что антиутопическое государство смотрит в будущее, а утопическое – в настоящее. Утопическое государство стремится к идеальной жизни здесь и сейчас, поэтому оно по определению невозможно. Антиутопическое же точно понимает, что для построения хотя бы чего-то приемлемого нужно взять молоток с долотом, и отсекать от огромного бесформенного булыжника по крупинке, пока он не начнет обретать желаемые очертания. Это долгая, кропотливая и неблагодарная работа, особенно если камень тверд, громоздок и может дать сдачи, но Объединенное созвездие обладало достаточно сильным административным аппаратом, чтобы не развалиться под весом своих амбиций. Далеко не все решения правительства были популярны у народа, и самый яркий пример произошел за сотню лет до рождения Ильи Селицкого, когда человечество угодило в самую опасную биологическую ловушку цивилизованного мира. Поскольку принцип естественного отбора давно перестал работать, и слабых людей ничто не отсекало от сильных, человечество со временем накапливало в себе злокачественные мутации и верным путем шло к собственному вырождению. Когда признаки вырождения стали очевидны, а врожденные пороки и слабости начали приобретать едва ли не эпидемиологические масштабы, совет министров Объединенного созвездия взял свой самый большой молоток и самое большое долото, чтобы отсечь от разросшегося камня самый большой кусок в истории. В историю это событие вошло под названием «Акт генетического обезвреживания»… Нет, разумеется, человечество не вернулось в те времена, когда право на выживание нужно было доказывать в драках с хищниками и бесконечных погонях за дичью. Правительство подошло к этому вопросу изящнее, но ненамного. Новорожденных детей прогоняли через обязательные генетические тесты, затем среди тестируемых отбиралось семь процентов человек с самыми плохими генами, и этим семи процентам суждено было подвергнуться принудительной стерилизации. Семь процентов – звучит немного, но в масштабах пятидесяти миллиардов человек, проживающих в одной лишь Солнечной системе, это были целые армии, которые нельзя было просто загнать в одну большую камеру и заставить их подышать волшебным аэрозолем. Каждый проходил процедуру стерилизации в индивидуальном порядке, что потребовало серьезной реформы здравоохранения, и это было лишь полбеды. Недовольных подобной «генетической дискриминацией» людей было достаточно, чтобы организовать настоящую революцию, и тут в дело вступили военные, которые тоже претерпели небольшую реформу. Все начиналось с того, чтобы просто позволить слабым людям мирно прожить жизнь и унести свои вредные гены с собой в могилу, но на деле это вылилось в настоящее политическое гонение по классовому признаку, в котором «обезвреженные» считались слишком заинтересованными лицами, чтобы доверять им работу в сферах образования, здравоохранения и правопорядка. Тюрьмы наполнились доверху, а улицы были омыты кровью, но пути назад уже не было. С того момента, как акт был приведен в исполнение, отказываться от него стало непозволительной роскошью, поскольку есть существенная разница между решительностью и бесхребетностью. Пойти на уступки перед движимым эгоизмом народом обозначало бы ступить на скользкую тропу, ведущую в гнилое болото анархии.

Распространение акта генетического обезвреживания по всему созвездию стало отдельной темой для множества художественных произведений. Колонии считались федеральными субъектами, но на деле это были едва ли не отдельные государства, и навязать им волю без риска спровоцировать восстание можно было лишь при помощи… правильно, военных. Расстановка военных сил совершалась таким образом, чтобы местные органы управления легко подавили любой бунт, но не смогли ничего сделать против военной мощи Солнечной системы, если вдруг захотят восстать сами. Любое восстание было обречено, но это не значит, что никто не пытался. Когда федеральные субъекты разделены между собой световыми годами, очень сложно подсчитать, сколько именно людей пало жертвами политических репрессий, но когда историки за кружечкой пива называли восьмизначные числа, лоялисты любили цинично отвечать «Зато теперь они точно обезврежены». Обычных людей, которые подержали акт обезвреживания, было все же несоизмеримо больше, чем недовольных. И правда, кому хочется иметь больного ребенка по вине супруга или супруги? Практически никому.

Последующие сто лет прошли непросто. Акт представлял из себя опасный прецедент, в котором государство практически безнаказанно массово искалечило собственных граждан, и это порождало немало споров, но когда с момента начала действия акта сменилось три поколения, статистика показала, что акт работает, и средний уровень физического здоровья и интеллекта действительно повысился. Сложно сказать, что было ужаснее. Может быть сам факт того, что множество людей просто лишили права на размножение. Или то, что это в итоге стало оправданным. А может быть то, что со временем одобрение этого акта лишь крепло, и люди стали относиться к этой генетической лотерее так же спокойно, как и к факту того, что рано или поздно любимый щенок повзрослеет, постареет и, в конце концов, поставит своего хозяина перед мучительным выбором. Но всегда есть недовольные, и Илья Селицкий ничуть не скрывал, что он был одним из них. Он не одобрял методов Объединенного созвездия, и не стеснялся периодически упоминать о том, что их методы управления порой слишком бездушны. Казалось, что его коллеги так же не питают любви к действующему правительству, просто не так громко, но другого правительства попросту не было. Вся вселенная была поделена между Объединенным созвездием и зоной, в которой еще не ступала нога человека. Возможно, именно это и стало причиной, по которой они пошли в дальнобойщики. Ни в одной другой профессии нельзя выполнять правительственные заказы с ощущением, что никакого правительства и нет, а есть лишь бесконечная пустота на световые года вокруг, и сладкая иллюзия независимости.

Вильме было плевать на Объединенное созвездие. Для нее это была лишь скрывающаяся за звучными словами абстракция, которая где-то там что-то делала, и с которой каким-то образом была связана ее работа. Она не решалась судить незнакомых ей людей, поскольку и сама иногда совершала поступки, не получившие одобрения от ее личного морального кодекса. К примеру, когда она исследовала мостик на буксире Пять-Восемь, она должна была изучить документацию, но ее жадные до информации глаза уронили свой взгляд на книгу, и с тех пор этой книги на мостике больше не было. Да, книга была бесхозная. И да, никакой ценности она давно уже в себе не несла. Но брать с бедствующего корабля вещи без ведома владельцев или хотя бы руководства компании «Туда-Обратно» смело можно было назвать мародерством, и Вильма была уверена, что такое мародерство ей простят. Желание почитать книгу, сотканную из бумаги, было слишком велико, и даже заголовок «Гаял-Т32Н/76: Техническое руководство» ее не отвратил от этого мелкого преступления.

Когда пришло время размораживать спасенный экипаж, она забыла про эту книгу и так и не вспоминала про нее до тех пор, пока случайно не наткнулась на нее во время своего бесцельного брода по кораблю, переживая потрясение в спутанных мыслях. Ей хотелось одновременно спать и отвлечься на какую-нибудь работу, но работы для нее не нашлось, а сон не приходил. Перед глазами настырно маячили картинки с бледным безжизненным мужским лицом, руки до сих пор нервозно подрагивали, а на губах явственно ощущался вкус криостазового геля даже после зубной пасты. Лишь одна мысль четко пульсировала в ее голове – почему ее сослуживцы ведут себя так спокойно? Как они могут после такого работать, разговаривать и вообще уверенно стоять на ногах? Ее ноги сдались быстро, и она упала на свою спальную полку, открыв похищенное техническое руководство. Настроения для чтения у нее так же не было, но она надеялось, что это хотя бы заставит ее заснуть. И правда, более скучного чтива придумать было нельзя. Когда-то давно она едва ли не заучивала наизусть книгу под названием «Гаял-Т38Д/51: Техническое руководство», которая была идентична этому техническому руководству примерно процентов на девяносто. Считалось, что читать техническое руководство от корабля другой серии вредно. Оставшиеся десять процентов разницы могли создать путаницу в памяти, но Вильме было даже интересно распознать эти самые десять процентов. Она с трудом заставила себя распознать буквы в первых пяти строчках, затем провалилась в мир букв, цифр и схем, и на главе «Ручное замыкание ключа дроссельной электроцепи – порядок действий» потеряла сознание.

Проснулась она с головной болью, открытой книгой на груди и Ленаром, толкающим ее в плечо.

– Долго спишь.

Разбуди он ее какой-либо другой фразой, ее пробуждение было бы гораздо легче, но при слове «долго» она оглядела комнату отдыха и не обнаружила ни одной занятой спальной полки. Либо еще никто не ложился, либо уже все давно выспались и ушли, и это «либо-либо» заставляло ее ощутить себя потерянной во времени сильнее обычного. Что-то между доброй традицией и нерушимым законом призывало экипаж вставать одновременно, вместе делать зарядку, делить трапезу и обмениваться пустой болтовней перед рабочей сменой. Это настолько глубоко укоренилось в порядок вещей, что нарушение этого порядка значило, что произошло что-то ужасное. Смерть на корабле была вполне ужасной вещью, и ее оказалось достаточно, чтобы ненадолго разбить привычный уклад вдребезги.

Вильма неторопливо села, отложив книгу в сторону, и ее пальцы, вонзившись в растрепанные кудри, начали массировать кожу головы. Затекшие конечности издали хруст.

– Где наши гости? – вяло зашевелился ее язык.

– Уже встали и позавтракали. Тебе тоже пора. Работа есть.

– Какая? – встала она и заставила себя раскручивать суставы.

– Нужно устроить нашим гостям медосмотр.

– Что? – остановилась она и увидела на Ленаре то выражение лица, какое бывает, когда у него в ответ на какой-нибудь глупый вопрос созревает хорошая колкость. – Но они ведь мужчины.

– Ты молодец, – одобрительно хлопнул он ее по плечу. – Медосмотр еще не начался, а ты уже смогла определить их пол.

– Их должен осматривать мужчина, – продолжила Вильма разминаться, прибавив резкости своим движениям.

– Их не нужно раздевать догола, так что и ты подойдешь, – настоял он.

– Почему я?

– Потому что ты в последнее время сильнее всех бездельничаешь, и тебя надо чем-то занять.

– И что ты хочешь, чтобы я сделала? Я ведь не врач.

– Как только у нас появится врач, я стану по всем медицинским вопросам обращаться к нему, а пока что у всех нас примерно один уровень медицинской подготовки. Сделай, что сможешь, и убедись, что их здоровью ничто больше не угрожает.

Она видела выживших в лицо и помогала им добираться до душевой – это все, что она могла о них сказать. Она даже не слышала звуков их голосов, поэтому, пока она ела свой остывший завтрак в кают-компании, Ленар сидел за противоположным краем стола и лил ей в уши свои впечатления от беседы с ними. Несколько раз в его речи всплыло выражение «скользкий тип», и он не переставал повторять, что от самого болтливого из них он получил немногим больше информации, чем от самого молчаливого. Они не были расположены к открытому разговору, и когда Вильма спросила с набитым ртом:

– А какого черта ты не надавил на них?

…он ответил:

– Мы грузоперевозчики, а не следователи. Наше дело – доставить их в населенный пункт, а там пусть с ними уже разбирается кто-то другой.

Что сделано, то сделано. Ответами на скопившиеся вопросы мертвеца не воскресить, а взорвавшийся корабль не починить. Спасенные не хотели делиться подробностями, но проявили желание содействовать. Вильма отнеслась к таким новостям скептически и выплюнула:

– Уж не знаю, что у них за отравление такое, но если я хоть намек на простуду у них найду, я их запру в челноке и не выпущу до конца экспедиции.

Ленар кисло улыбнулся и ответил:

– Если бы я ожидал от тебя иной реакции, я бы не доверил тебе медосмотр.

Помыв за собой посуду, она забыла, что ела на завтрак, и вновь окунулась во вчерашние воспоминания. Ленар был прав – ей действительно нужно было чем-то заняться, но она не чувствовала себя расположенной к общению с людьми. Ей была больше по душе работа с числами, но до тех пор, пока корабль находится в дрейфе, штурман – самый бесполезный член экипажа, и его работа с числами не стоит ни гроша.

Она нашла гостей на третьей палубе, негромко беседующих о чем-то с Радэком и Эмилем, и их одежда ненадолго отвлекла на себя ее внимание. Они все были одеты в форму, которая не менялась уже больше ста лет, но она выглядела какой-то неестественно потрепанной. Где-то виднелись потертости, где-то себя выдавали швы, а былая белизна обернулась оттенком бежевого. За этой формой определенно ухаживали, но ухаживали слишком долго. Форма, которую носила Вильма, еще ни разу не успевала достигнуть такого состояния до выдачи нового комплекта. Немного подумав о том, что гостей следовало бы переодеть, в ней разгорелся стыд за мысли об одежде, и она выбросила их из головы. В тот момент было много вещей, на которых следовало сосредоточить свое внимание, и одежда точно в них не входила. Она попыталась сосредоточиться на их лицах, но не узнала их. Те люди, которых она видела вчера в открытых капсулах, куда-то исчезли. Растворились в душевой воде и утекли в сливное отверстие, а их места заняли эти трое мужчин, которые даже при своих кислых физиономиях и слегка странной осанке имели больше схожих черт с живыми людьми.

Поздоровавшись со всеми она решила обменяться с ними парой фраз на отстраненную тему, чтобы составить о них хоть какое-то представление без участия посредников, но сильно переоценила свои возможности собеседника и завершила разговор так же сумбурно, как и начала. Она смотрела на их спокойные лица и не понимала, как они так легко переживают потерю своего товарища. Когда смерть добралась до ее товарища по команде, это так ударило по ней, что она чуть не уволилась с корабля, но ей помешал сам космос. Насколько бы сильно не погорячился человек в своих решениях, преодолевая космические расстояния у него будет более чем достаточно времени, чтобы остыть и подумать о своих дальнейших карьерных планах. Время, как это обычно и бывает, заставило ее прийти в себя, но рана так до конца и не затянулась, и теперь ей казалось, что она понимает горечь утраты этих незнакомцев даже лучше, чем они сами.

Приглашение в лазарет стало самой длинной и самой связной фразой, которую она смогла из себя выдавить, и первым на обследование вызвался Густав, причем вызвался он голосом Ильи и без видимого энтузиазма. Вильма сразу поняла, что Густав – это молчун, о котором рассказывал Ленар, и во время осмотра гадала, по жизни он такой, или все же он переживает смерть человека так же сильно, как и она. Редкие фразы, которые он отпускал, казались обыденными, слегка лишенными эмоций и, как ей показалось, без признаков интеллекта. Она боялась себе в этом признаться, но звук голоса Густава почему-то напоминал машинный голосовой генератор. Вроде бы он разговаривает, но складывалось ощущение, что он не понимает смысла собственных слов. Если не вслушиваться в его интонации, Густав производил впечатление совершенно нормального человека, пусть и слегка неразговорчивого. Еще раз осмотрев сыпь на его коже, она уточнила, действительно ли это последствия пищевого отравления.

– Да, – произнес он твердо и неопределенно, чем был способен заставить полиграф нацарапать «ну черт его знает» на бумажной ленте.

Вильма сделала с ним все, что было в ее силах. После ряда расспросов о его самочувствии она отказалась от мысли, что он расскажет ей что-то интересное, а если у него и были какие-то тревожные симптомы, помимо сыпи на коже, то он их тщательно скрывал, или же она не там искала.

Она отпустила Густава и попросила его позвать следующего. Следующим оказался Аксель, и с ним медосмотр прошел гораздо быстрее. То, что он был слегка подавлен гибелью товарищей, уже не вызывало у нее сомнений, но когда она заставила его снять рубашку и прикоснулась к его груди стетоскопом, она заметила на боковой части его торса, почти под мышкой, татуировку, значение которой не оставило у нее никаких сомнений. Она кольнула его в татуировку своим указательным ноготком и вежливо спросила:

– Как я должна понимать эту чертовщину?

Аксель явно не любил афишировать эту татуировку, и его смущенное выражение лица едва не заставило Вильму чувствовать себя виноватой. Он лишь повторил, что полностью здоров, и попытался что-то объяснить, но Вильма даже не стала его слушать. Она выгнала его из лазарета, напоследок сказав ему фразу вроде «вы совершенно точно не здоровы», только чуть громче и не так вежливо. Он не стал возражать или упираться, а просто смиренно вышел, не проронив ни звука. Оставшись на минуту одна, она все же почувствовала легкое чувство вины, но тут же вырвала его из себя зубами, прожевала и выплюнула в урну. Ленар просил ее убедиться, что они здоровы, она так и поступила. Нездоровым людям нечего делать в космосе.

Илья зашел к ней без вызова, и застал ее с задранной штаниной, обнажившей ее голень. Она стыдливо расправила штанину, но было поздно. Илья быстро сложил в уме одно с другим и поздоровался с ней вопросом:

– Вы не доверяете нам?

– Любое доверие надо заслужить, – выдохнула она.

– А когда вы впервые заняли пост на этом корабле, вы так же требовали от сослуживцев заслуживать ваше доверие?

– Нет, – мотнула она головой, порывшись в памяти. – Тогда была совсем другая ситуация. Присаживайтесь.

Они присели друг напротив друга, и она достала фонарик из ящика стола. Зрачок, обрамленный голубой радужкой, испуганно съежился от яркого света, и Вильма вслух отметила, что «ПОКА все нормально».

– Не хочу критиковать ваши методы, но для чистоты обследования тест реакции зрачка должен был проводить кто-то другой.

– Вас не устраивает, как я провожу тест? – приготовилась Вильма оскорбиться.

– Нет, просто вы вводите мой зрачок в заблуждение.

– Каким образом?

– Он не может понять, сжиматься ему от яркого света или расширяться от вашей ослепительной красоты.

Вильма теперь поняла, почему Ленар неоднократно назвал Илью «скользким типом». Даже чтобы сделать женщине комплимент, он выбрал неоправданно извилистый способ. Она не любила такой подход, но когда кто-то делает женщине комплимент ее внешности, это просто не может не вызвать небольшую щепотку теплоты где-то глубоко в груди.

– Если вы решили сделать мне комплимент, то спасибо, – промолвила она сконфуженно. – Но если вы таким образом просто хотите отвлечь меня от медосмотра, то у вас ничего не выйдет.

– Я серьезно, – заверил ее Илья и легким фамильярным жестом щелкнул ее пальцем по лежащей на плече пружинке волос, чтобы пронаблюдать за тем, как она отпрыгнет за спину. – Кажется, я слишком долго отсутствовал. В производстве криостазового геля что-то поменялось, или наконец-то придумали шампунь, который хорошо его смывает?

На самом деле шампунь от геля придумали уже давно, но в нем был один минус – вместе с гелем он смывает волосы.

– Боюсь, ни то ни другое, – поспешила похвастаться Вильма. – Просто мне лень стричься.

– Вашей ленью, наверное, можно горы свернуть.

– Смотрите на кончик моего пальца, – оттопырила она указательный палец и начала описывать в воздухе крест.

Пока она его осматривала и ощупывала его лимфоузлы на предмет неприятных сюрпризов, он сделал ей еще несколько комплиментов и один раз даже улыбнулся. В представлении Вильмы человек, еще вчера потерявший товарища, должен вести себя как-то по-другому, и отвечала ему сдержанно и отстраненно. Либо он настолько черствый человек, либо он еще не миновал стадию отрицания, но когда он в очередной раз находил повод сказать что-нибудь плохое об Объединенном созвездии, в его голосе было слышно все, кроме черствости. Казалось, еще чуть-чуть, и он найдет способ обвинить государство в гибели своего товарища, и пусть лучше так, чем он начнет винить ее или Ленара, которые имели к его смерти непосредственное отношение. Это они вскрыли капсулу, в которой находилось жизнеспособное тело, и это с их руки оно утратило жизнеспособность.

Она попросила его оголиться выше пояса, и заткнула уши стетоскопом. Он вздрогнул, когда холодный металл ужалил его в грудь, и Вильма тщательно вслушалась в его дыхание. Она не была дипломированным терапевтом, и при нормальных условиях ее бы не допустили к осмотру пациентов, но в космосе не было врачей, а были лишь дальнобойщики, которых снабдили самыми базовыми медицинскими навыками, которые могли бы им пригодиться посреди межзвездной пустоты.