Текст книги "Из боя в бой"

Автор книги: Юрий Жуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 45 страниц)

Во второй половине дня 3 июня в зеленом парке, окружающем виллу Чаплина, состоялась церемония вручения премии. Веркор обратился к Чаплину с яркой речью, в которой он изложил мотивы, какими руководствовался Всемирный Совет Мира, присуждая ему эту премию.

– Вы сорок лет ведете борьбу против войны, – сказал он, напоминая о том, что уже в первых творческих работах Чаплин показал себя сторонником мира.

Принимая диплом лауреата Международной премии мира, растроганный Чаплин горячо поблагодарил представителей Всемирного Совета Мира. Затем он передал присутствовавшим при церемонии журналистам заранее подготовленный им текст «Декларации о мире», в которой было сказано:

«Желание мира носит всеобщий характер. Сформулировать требование мира, независимо от того, делается ли это на Востоке или на Западе, – это значит, по – моему, сделать шаг в хорошем направлении. Я польщен и очень счастлив получить награду. Я не претендовал бы на знание ответов на проблемы, угрожающие миру, но я знаю, Что нации никогда не разрешат этих проблем в атмосфере ненависти и недоверия и тем более не разрешит их угроза сбросить атомные бомбы. Тайна производства этого ужасного оружия скоро будет известна всем, и скоро все нации – малые и большие – смогут им овладеть.

В нашу эру атомной науки нации должны были бы думать о вещах менее устарелых и более конструктивных, нежели использование насилия для разрешении своих разногласий. Жалкие усилия, имеющие целью приучить народы к мысли о неизбежности войны с при менением водородной бомбы со всеми ужасами, какиг она несет, представляют собой преступление против человеческого духа и семя общего безумия.

Отдалим от себя эту тлетворную атмосферу безнадежности, приложим усилия к тому, чтобы взаимно понять наши проблемы. Ибо в современной войне не будет побе ды ни для кого. Вот почему мы должны взять на себя обязательство – вернуться к тому, что является естественным и здоровым в человеке, – к духу доброй воли, которая служит основой всякого вдохновения, всякого творчества, всего, что является в жизни прекрасным и достойным. Приложим все усилия в этом направлении, чтобы достигнуть славной эры, в которой все нации бу дут процветать…»

Затем Чаплин примерно в течение часа беседовал со своими гостями. Отвечая на вопросы журналистов, оп сказал, что работает над новым фильмом. По его словам, он хочет создать «очень веселый, комичный фильм».

Чаплин сообщил, что денежную часть присужденной ему премии он передаст на «дела, направленные на укрепление мира», распределив общую сумму в четыр надцать тысяч долларов между тремя городами – Лондоном, Веной и Женевой.

(Много лет спустя, в апреле 1972 года, Голливуд сделал попытку примириться с Чаплиным. Ему была присуждена «премия Оскара», и его пригласили в США. Чаплин пересек океан, премию взял, но сразу же вернулся в Швейцарию, где он по – прежнему живет и работает.)

Апрель 1951. Ярмарка в Канне

В этот поздний час мы долго бродили по притихшему, залитому призрачным лунным светом парижскому бульвару Сюше. Цветущие каштаны и тюльпановые деревья роняли свои белые и розовые лепестки, из‑за оград барских особняков струился запах сирени. Редкие прохожие оборачивались и с недоумением глядели на нашу шумную компанию – высокий, стройный Всеволод Пудовкин, оживленно жестикулируя, вел разговор об искусстве, о его силе и убедительности, в основе которой лежит верность жизненной правде, о том, что произведение художника может стать вечным только тогда, когда он соблюдает это основное правило.

Недавно он побывал в Риме и, конечно же, совершил паломничество к любимому детищу Микеланджело – могучему Моисею, которого современники скульптора запрятали в одну невзрачную церквушку; там и остался он на вечные времена. Почему они так поступили? Вероятно, отцам церкви не понравилось то, что неукротимый Микеланджело не пожелал приукрасить своего Моисея и окружить его елейной святостью.

– Понимаете, – восторженно и весело восклицал Пудовкин, – ему, черту, вдруг захотелось изобразить труженика, какого‑то старого рыбака, что ли, вот этакого силача с натруженными мужицкими руками. Может быть, его просто увлекла натура, а может быть, у него Родилась мысль создать образ вожака племени, могучего, Неукротимого – такой, конечно, не верит ни в бога, ни ^в черта, но люди пойдут за ним с закрытыми глазами…

Отступив на шаг и остановившись, Пудовкин выразительными, скупыми жестами рисовал в воздухе контуры Моисея, воскрешая в памяти у нас такую знакомую по репродукциям фигуру пророка. Николай Черкасов, наклонив голову чуть – чуть набок, добродушно улыбаясь, следил за ним с профессиональным интересом – вероятно, вот так же Всеволод работает на площадке киностудии с актерами, поясняя свой замысел.

– Но какое кому дело теперь до того, что думал скульптор, когда он долбил долотом мрамор? – продолжал Пудовкин. – Важно другое: сегодня мы воспринимаем этого Моисея как своего современника. Он живой, настоящий, он выхвачен из жизни, а не придуман натужным воображением, как те жалкие святые, каменные толпы которых наполняют самые роскошные храмы. Вот почему у этой римской церквушки всегда стоит очередь людей, идущих на свидание с Моисеем…

– Ну а кино? – спросил своим раскатистым басом Черкасов.

– Что «кино»? – негромко откликнулся Пудовкин, все еще охваченный глубоким волнением, нахлынувшим на него при воспоминании о встрече с любимым детищем Микеланджело. – Кино такое же искусство, как и любое другое. Все зависит от нас с тобой. От того, какими руками мы прикасаемся к трепетной плоти жизни. Если ты верен правде, если ты не хитришь и не думаешь только о том, как бы угнаться за модой, тогда вопрос о долговременности существования того, что мы снимем и склеим, решится сам собой. Как он решился в отношении Моисея. Тут, брат, действует один и тот же закон.

– А политическая тенденция, актуальность, злоба дня? – не унимался Черкасов.

– Но ведь это и есть правда жизни! – воскликнул Пудовкин. – В том‑то и заключается наше с тобой поразительное творческое везение, что мы живем в стране, которая называется Союз Советских Социалистических Республик, что тебе не надо было ничего выдумывать, когда ты создавал своего профессора Полежаева, потому что он был двойником Тимирязева, а братьям Василье вым и Бабочкину даже не пришлось менять фамилию своего героя – Чапай есть Чапай. Тенденция – согласен, актуальность – конечно, злоба дня – само собой разумеется. Но при всем при том, будь добр, стой твердо обеими ногами на земле и ради христа не ври. Все остальное приложится!..

– Как у Моисея?

– Да, как у Моисея… – Пудовкин рассмеялся. – Экий все‑таки он великолепный мужик!..

Потом речь зашла о современном западном искусстве, и прежде всего, конечно, о кинематографе, о новых веяниях в нем, о том, что в последние годы продукция Голливуда утрачивает черты, присущие произведениям большого искусства, и все более откровенно превращается в политический инструмент «холодной войны». Тут нам, кстати, попалась на глаза тумба, оклеенная афишами кинематографа. В лунном свете чернели огромные буквы: «Убийцы», «Требуется убийца», «Наемный убийца», «Портрет убийцы», «Право убить», «Убийство в сумасшедшем доме», «Женщина, которую я убил», «Кровь на снегу», «Кровь на земле», «Ферма повешенного». Париж в эти дни буквально жил под дулом пистолета – на всех перекрестках, со всех рекламных щитов в беззащитного прохожего целились дюжие бандиты в широкополых американских шляпах.

– Я прочел вчера в журнале «Пари – матч» любопытную фразу, – сказал гулявший вместе с нами представитель Совэкспортфильма. – «Руки вверх! – эта формула рекламы дает сборы». Каково?

– Дело тут не только в кассовых сборах, – возразил я. – Когда Трумэн заявил в письме к Эрику Джонстону: «Я считаю важнейшей задачей – поставить дело так, чтобы американские фильмы демонстрировались повсюду», он думал не об одних прибылях. Эти мотки целлулоидной пленки наряду с полицейской литературой призваны совершенно определенным образом воздействовать на зрителя. Именно они воспитали тех, кто сейчас зверствует в Корее, повторяя то, что слышали с экрана: «К черту стыд и мораль!»

И тут наш разговор уже целиком переключился на текущие кинематографические дела Запада и их связь с политикой. Представитель Совэкспортфильма рассказы вал о том, как хозяева Голливуда, проведя в студиях чистку и вышвырнув прогрессивных деятелей кино за ворота, заставляют пыпче оставшихся покорными кинорежиссеров переводить на кинематографический язык воинственные речи американских генералов. Так появились, в частности, фильмы «Железный занавес» и «Красный Дунай» – чудовищные и нелепые кинофальшивки, рассчитанные на распространение антисоветских настроений в маршаллизованных странах.

Однако эти господа допустили серьезную ошибку, свойственную американской пропаганде вообще: они не учли того, что даже средний европеец обладает неизмеримо более высоким интеллектом, нежели американский обыватель, с которым привыкли иметь дело политические дельцы из Вашингтона. Для Голливуда не составило труда, конечно, оккупировать экраны в маршаллизованных странах; как ни протестовали французские фирмы, уже во втором квартале 1949 года из ста шести фильмов, показанных в Париже, только двадцать семь были французскими. Но над зрителем хозяева залов не властны, а зритель ответил на это американское вторжение тем, что стал реже ходить в кино. По общему признанию, посещаемость кинематографов во Франции в тот же год сократилась примерно на одну треть.

Я рассказал Пудовкину и Черкасову, что попытка показать в Париже фильм «Железный занавес» кончилась большим политическим скандалом: парижане ходили в кинотеатр, где он демонстрировался, только для того, чтобы свистеть и кричать. В зале постоянно находились усиленные наряды полиции, но изо дня в день повторялась одна и та же картина: гас свет, начинался показ фильма, публика протестовала, свет зажигался, полицейские хватали и грубо избивали зрителей. У подъезда кинотеатра с утра до вечера дежурили полицейские машины, отвозившие арестованных зрителей в участок. Таким образом, показ фильма давал результаты, противоположные тем, на какие рассчитывали в Вашингтоне: даже далекие от политики французы наглядно убеждались в том, что в Четвертой республике устанавливается режим полицейского террора.

Оглушительный провал «Железного занавеса» вынудил организаторов антисоветской пропаганды начать поиски иных средств воздействия на кинозрителя. И вот они отступили на «заранее подготовленные позиции», выбросив в кинопрокат уйму стандартных фильмов, словно предназначенных для воспитания начинающих гангстеров.

– Да, наших голливудских коллег можно только пожалеть, – сказал Пудовкин, с интересом выслушавший все это. – То, что их заставляют делать, – это уже не искусство, а нечто вроде чистки выгребных ям. Я знал многих из них и хорошо помню те времена, когда в Голливуде еще занимались тем, что делали кино, хотя и тогда там фабриковали немало дряни. Любопытно будет теперь посмотреть их фильмы образца 1951 года: ведь на фестиваль в Канне они, надо полагать, притащат лучшее, что у них есть…

Пудовкин и Черкасов ехали в Канн на очередной кинофестиваль. Надо сказать, что за последнее время международные связи советских кинематографистов сильно ослабли, правда, не по их вине. В условиях обостряющейся «холодной войны» правительства западных держав резко ограничили культурные контакты с Советским Союзом, опасаясь влияния нашего революционного искусства.

Огромный успех советского кинематографа на первом послевоенном фестивале в Канне в 1946 году, когда фильм Эрмлера о Сталинградской битве получил главный приз, озлобил и напугал властителей Голливуда, и они использовали все рычаги, чтобы не пускать больше туда наши фильмы. Было выдумано нелепое дискриминационное правило: Соединенным Штатам, фабриковавшим тогда на своем киноконвейере около двухсот кинокартин в год, разрешалось демонстрировать на фестивале двенадцать фильмов, а Советскому Союзу и другим социалистическим странам было дозволено показывать лишь по одной картине на том основании, что они пока снимают менее пятидесяти фильмов в год. Естественно, что социалистические страны не могли согласиться с такой дискриминацией, и их участие в Каннском фестивале временно прекратилось.

Но те, кто пустил в ход это грубое средство давления, не учли весьма важного обстоятельства: отстранение от участия в показе кинопродукции социалистических стран, и прежде всего Советского Союза, престиж кинематографистов которого столь велик во всем мире, существенно подорвало сам Каннский фестиваль. Люди утратили к нему интерес, и он выродился в банальную ярмарку, где уже не было творческого соревнования, а шел лишь грубый торг между киномонополиями западных держав.

Я был на предыдущем фестивале в Канне осенью 1949 года и хорошо помню, в какое смущение поверг кинодельцов французский государственный секретарь по делам коммерции Жюль Жюльен, когда на торжественном заседании в день окончания показа фильмов он простодушно и откровенно назвал его именно… международной ярмаркой. А уж как они старались на протяжении этих двух недель изобразить дело так, будто в Канне проходил некий творческий смотр международной кинематографии!

Да, это была ярмарка, и притом, уточним, прежде всего американская ярмарка. Стоило приезжему человеку сойти с поезда, как он сразу же убеждался, что киноторжище в Канне проходит под знаком американского засилья. Повсюду висели рекламы американских фильмов. Повсюду реяли американские полосатые флаги. В каждом из семи полнометражных фильмов, показанных американцами в Канне, смаковались убийства, бандитизм, зверства. Предвидя, какое угнетающее впечатление произведет на европейского зрителя голливудская стряпня образца 1949 года, жюри фестиваля не решилось присудить американским фильмам ни Большого приза фестиваля, ни приза за режиссерскую работу.

Известный интерес для характеристики современной буржуазной кинематографии представляли фильмы, показанные на фестивале Западной Европой. Ознакомление с ними показало, как далеко зашел процесс подчинения западноевропейской кинематографии планам американской реакции, пытающейся поставить кино на службу антисоветской пропаганды.

Наиболее поучительным в этом отношении был пример известного у нас в СССР английского режиссера Кэрола Рида – в Канн был привезен его фильм «Третий человек», в котором была предпринята попытка преподнести зрителю антисоветскую пропаганду более ловко, чем это делали американцы, например, в своем скандальном фильме «Железный занавес».

После оглушительного провала «Железного занавеса» в Вашингтоне поняли, что грубая антисоветская стряпня способна лишь восстановить рядового европейского зрителя против тех, кто ее затеял. Меняя па ходу тактику, кинематографисты, выполняющие заказы американской реакции, теперь переходят к постановке фильмов, в кото рых антисоветская тема проходит лишь где‑то на втором плане. Но она присутствует обязательно. Таким образом, зрителя заставляют проглотить яд реакционной американской пропаганды в подслащенной облатке. Таков показанный недавно в Париже американский фильм «Скандалистка из Берлина» с участием популярной киноактрисы Марлен Дитрих, таков и «Третий человек» Кэрола Рида, к участию в котором был привлечен известный американский актер Орсон Уэллс.

В фильме «Третий человек» перед зрителем проходили кадры, показывающие послевоенную Вену, ее «черный» рынок, ее неустроенный быт. Зрителю предоставляли возможность посмеяться над невежественными американцами, повздыхать над сердцещипательной любовной историей, поволноваться за судьбы героев, вовлеченных в сложную полицейскую интригу. Фильм сопровождала великолепная музыка. И все это постановщикам требовалось для того, чтобы протащить с черного хода циничный и гнусный поклеп на советскую армию, на советских офицеров.

Фильму был присужден главный приз. Вокруг него буржуазная пресса подняла невероятный шум. Прогрессивная газета «Аксьон» иронически заметила по этому поводу, что в наше время «необходим известный минимум антисоветизма, чтобы получить киноприз».

К чести крупнейших мастеров западноевропейского кино надо сказать, что печальный пример Рида пока что является исключением. Они не идут на подобные сделки с совестью. Но положение их остается трагичным, поскольку они практически лишены возможности ставить правдивые, реалистические фильмы, тем более если они затрагивают острые социальные сюжеты.

– Мы бьемся в проклятом заколдованном кругу, – с горечью говорил мне в Канне один из виднейших французских режиссеров, – фильм об убийстве, легкомысленная комедия, снова фильм об убийстве, какой‑нибудь пошлый фарс, опять фильм об убийстве. И это все! Ничего больше, под другие сюжеты постановщик не получит кредита…

Единственная возможность, какая остается пока еще Для честного киномастера в Западной Европе, – это показать подлинную, правдивую жизнь вторым планом, в качестве фона на котором разыгрывается банальная интрига. Яркий пример тому – фильм «У стен Малапаги»,

поставленный в Италии французским режиссером Репе Клеманом, тем самым, который в свое время поставил известный советскому зрителю фильм о борьбе французских железнодорожников против гитлеровцев «Битва на рельсах». Новый фильм Клемана получил приз за режиссерскую работу. Его интрига плоска и стандартна: скрывающийся от преследования убийца влюбляется в официантку дешевого ресторана; они хотят начать новую жизнь, но полиция ловит убийцу. Это все. Но как остро, красочно, свежо выглядит фон, на котором развертываются события: полуразрушенная послевоенная Генуя, – нищета простых людей, безработица, разгул «черного» рынка – песчастная, маршаллизованная Италия.

Вот другой итальянский фильм– «Горький рис», поставленный талантливым режиссером Джузеппе де Сап-тисом. Интрига опять‑таки плоска и банальна: бандит влюбляется в батрачку, горькая, несчастная любовь, самоубийство. Но по ту сторону интриги зритель видит правдивую, яркую повесть о страшной, беспросветно)! жизни работниц рисовых плантаций в долине реки По,

о нечеловеческой эксплуатации, обо всем том, что при пес итальянским крестьянам «план Маршалла». А вот мексиканский фильм «Мексиканская девушка», режиссер которого Эмилио Фернандес также сумел показать вто рым планом (только вторым планом!) тяжкую долю крестьян, эксплуатируемых жестоким и бесчеловечным скупщиком.

Все это, конечно, неполноценные, непоследовательные, как бы незавершенные фильмы. Но при всем том нельзя не воздать должного тем немногим честным труженикам западного кино, которые даже в нынешней труднейшей обстановке пытаются хотя бы частично показать жизнь такой, как она есть.

– Наш зритель постепенно начинает умнеть, – сказал мне тогда же в Канне один французский кинокритик. – Посещаемость кинематографов у нас сократилась на двадцать процентов, и дело здесь не только в том, что люди обеднели. Теперь они не удовлетворяются просмотром глупых ковбойских фильмов или дурацких комедий, где герои только и знают что сдирают друг с друга штаны и бьют друг друга по физиономии. Они хотят видеть настоящую жизнь. И если режиссеру удается ее показать, хотя бы даже в тех узких рамках, какие даны ему пе-

умолимым сценарием, зритель валом валит в кино. В Париже второй месяц идет итальянский фильм режиссера Витторио Де Сика «Похитители велосипедов» – из жизни безработных. И до сих пор у касс кинотеатров стоят длинные очереди. В наш век киноработнику часто приходится прибегать к языку шифрованных телеграмм, чтобы выйти на экран, и зритель уже научился читать этот шифр. Насколько же счастливее ваши советские киноработники и ваши зрители, которые не нуждаются в шифре, чтобы показывать настоящую жизнь!..

Это было знаменательно – с кем ни заговоришь, о чем ни пойдет речь, твой собеседник вздыхал и с досадой говорил: как жаль, что здесь нет советских фильмов! Без них нет настоящего фестиваля. И вот работники французского кино на очередном конгрессе своего профсоюза вынесли резолюцию протеста и решили бороться за отмену несправедливого регламента, лишившего киноработников Западной Европы возможности общаться с прогрессивной советской кинематографией. Их борьба возымела действие, и нынче этот дискриминационный регламент отменен. И вот после пятилетнего перерыва наши кинематографисты едут в Канн, чтобы показать там новые советские фильмы.

Они привезли «Мусоргского», поставленного на «Лен-фильме» режиссером Г. Рошалем (роль великого русского композитора исполняет А. Борисов, а в роли идеолога «могучей кучки» Стасова выступает Н. Черкасов), и «Кавалера Золотой звезды» – этот фильм поставлен на «Мосфильме» Ю. Райзманом (роль главного героя Сергея Тутаринова играет С. Бондарчук). Кроме того, наша делегация покажет ряд интересных и своеобразных документальных кинолент: «Цветущая Украина», «Советская Латвия», «Советская Эстония» и «Советский Азербайджан». Приезжают кинематографисты и других социалистических стран. Таким образом, связи кинематографистов Запада и Востока будут восстановлены. Фестиваль в Канне вновь станет местом творческих встреч. i Братцы, что же это мы? – сказал вдруг Николай

Черкасов. – Пора и честь знать – уже четвертый час утра, а утро вечера мудренее. Ведь сегодня нам ехать в Канн…

Мы нехотя распрощались – «кадровые москвичи» были готовы еще и еще слушать рассказы о том, что происходит здесь в эти напряженные дни, насыщенные пороховым дымом корейской войны, а нам, «временным парижанам», хотелось побольше разузнать о том, что происходит дома.

Очередной кинофестиваль в Канне открылся 9 апреля, и сразу же стало ясно: наши надежды на то, что отмена дискриминации в отношении социалистических стран повлечет за собой быстрое изменение его характера, по меньшей мере преждевременны. Ярмарка все же осталась ярмаркой со всеми сопутствующими ей базарными нравами.

Правда, газета «Монд» еще 29 марта написала, что «присутствие СССР заметно повышает интерес к фестивалю». Но именно это обстоятельство вызвало острую тревогу у тех, на кого красный цвет действует, словно на быка. Газета «Се матэн ле пэи», например, открыто обрушилась на организаторов фестиваля за то, что они согласились на участие кинематографистов из социалистических стран, и обвинила их в смертном грехе «нейтрализма».

Особое внимание было уделено формированию жюри фестиваля, чтобы оно, не дай господь, не посмело присудить премии не тем, кому надлежало их дать. В своем большинстве члены жюри не имели никакого отношения к кино, но зато были известны приверженностью к «американскому образу жизни». Комментируя задачи, поставленные перед жюри, газета «Комба» написала 2 апреля, что для их решения понадобился бы… «Макиавелли, помноженный на Талейрана и на двух Макартуров».

«Дух Макиавелли и Макартура» вселился во Дворец кино с первого дня фестиваля. Он сразу же дал о себе знать: международную встречу кинематографистов решили начать с показа сфабрикованного в Швейцарии фильма «Четверо в джипе», представляющего собой стандартный образчик американской человеконенавистнической пропаганды, сеющей рознь между народами.

– Швейцария – нейтральная страна, – лицемерно говорили новоявленные Макиавелли от кинематографии, – будет уместно начать фестиваль именно швейцарским фильмом!

Однако французские кинематографисты, знавшие, какую пилюлю золотят распорядители фестиваля, резко за протестовали. Выло решено отложить показ человеконенавистнического фильма. Но тут сразу же вступили в действие те макартуры, о которых писала «Комба», и в результате «американская репа под швейцарским соусом», как метко назвали этот постыдный фильм в кулуарах Дворца кино, все‑таки загрязнила экран фестиваля.

Результаты провокации оказались прямо противоположными тем, на какие рассчитывали ее зачинщики. Фильм «Четверо в джипе», содержащий грубую клевету на советского и французского солдат и прославляющий американскую полицию, вызвал возмущение у многих участников фестиваля. Советская делегация заявила протест, подчеркнув, что показ такого фильма находится в резком противоречии с регламентом фестиваля и декларациями его руководителей о том, что эта встреча должна служить делу сближения между народами.

Характерно, что мэр города Канн Антони на следующий же день после этого инцидента счел нужным устроить прием в честь советской делегации на фестивале, подчеркнув тем самым всю неуместность провокационных попыток, направленных на подрыв дружбы между народами. Прием прошел в сердечной атмосфере…

В итоге фестиваль все же уцелел. В большом Дворце кино, над которым реют тридцать национальных флагов стран – участниц, с утра до вечера стрекочут кинопроекторы, зрителям предстоит просмотреть… двести километров кинопленки.

6 апреля я взял у Пудовкина первое интервью для читателей «Правды» о его впечатлениях. Вот что он сказал:

«Оставим в стороне фальшивку «Четверо в джипе», которая вообще не имеет никакого отношения к искусству и которая была подброшена в Канн явно с провокационной целью. Поговорим о кино. Мы просмотрели за эти дни ряд фильмов, как полнометражных художественных, так и короткометражных документальных. Мы подходили к ним без всякого предубеждения, стремясь понять художников, представивших свои произведения, проникнуть в глубину их творческих замыслов. И вот, когда пытаешься подвести итог впечатлениям, невольно вновь и вновь возвращаешься к одной и той же мысли: как далеки эти люди от жизненной правды, как узки рамки, в которые они втиснуты, как тесен их творческий мир, ограниченный одними и теми же условными сюжетами – уголов щина, адюльтер, извращения психики. Сюда пет доступа правде жизни. На нее наложен своеобразный запрет, табу…»

Пудовкин приводил конкретные примеры. Американцы показали фильм «Место под солнцем». Его рекламируют как инсценировку «Американской трагедии» Драйзера. Но имя Драйзера прицеплено к нему лишь в качестве рекламного ярлыка. В действительности американская трагедия в ее глубоком социальном смысле скрыта от зрителя. Ему показали лишь историю банального уголовного преступления: герой фильма совращает девушку, потом увлекается другой и решает убить первую, которая его связывает.

– У героев фильма – ни проблеска интеллектуальности, ни одного живого движения мысли, – с горечью сказал Пудовкин. – На экране не люди, а животные. Старания режиссера и актеров направлены на то, чтобы возбудить у зрителя самые низменные инстинкты…

– Резко бросается в глаза безудержное увлечение западных киноработников давно устаревшими и порочными в своей основе формалистическими исканиями, – продолжал Пудовкин. – Вчера, например, нам показали фильм «Зеркало Голландии». Судя по названию, я думал, что это будет попытка дать правдивый кинематографический образ страны. Но оказалось, что название надо понимать буквально: на протяжении всего фильма от первого до последнего кадра вам показывают Голландию… отраженной в зеркале воды. Вы видите дома, деревья, людей вверх ногами; их контуры расплываются, колеблются. В зале вспыхнули аплодисменты, когда на экране появилась колокольня, извивающаяся, как змея. Конечно, авторы фильма затратили много сил и творческого пафоса на все это. Но как узки, как ограниченны их задачи!..

Естественно, что участники кинофестиваля с огромным интересом ждали показа советских фильмов, авторы которых руководствуются совершенно иными творческими принципами, реалистически показывают в своих произведениях саму жизнь во всем ее богатстве, во всей сложности борьбы и противоречий, воспевают творчество и труд. Первым из советских фильмов был показан вечером 7 апреля «Мусоргский». Обычно огромный зал Дворца кино, располагающий полутора тысячами мест, бывает наполовину пуст. Однако на этот раз уже к полудню, невзирая на высокие цены, все билеты были распроданы, советскую делегацию осаждали просьбами «достать билетик».

Фильм был просмотрен аудиторией с огромным интересом. Показ его сопровождался устным переводом основных реплик на французский язык, что давало возможность зрителям следить за развитием сюжета. В зале неоднократно вспыхивали аплодисменты – зрителей пленяла великолепная музыка Мусоргского, выразительная актерская игра, режиссерская работа и, наконец, превосходные естественные краски фильма.

По окончании просмотра зал бурно приветствовал авторов и участников фильма. Теплые приветствия достались, в частности, на долю присутствовавшего на просмотре Николая Черкасова – исполнителя роли Стасова.

Председатель организационного комитета фестиваля Фурре – Корморе, зайдя в ложу советской делегации, заявил, что он считает фильм очень удачным по актерской игре, режиссерской работе и по цвету. Мэр города Канн Антони со своей стороны поблагодарил советскую делегацию за прекрасный фильм.

Сообщая в «Правду» об этом бесспорном успехе советского фильма, я добавил, однако, что этот успех, конечно, вызовет новый припадок истерии у хозяев этой киноярмарки и что современные Макиавелли и макартуры, приставленные к фестивалю, приложат все усилия, чтобы как‑то ослабить благоприятное впечатление, произведенное «Мусоргским».

Забегая вперед, скажу, что так оно и случилось: хотя даже такие газеты, как «Фигаро» и «Пари – пресс – Энт-рансижан», поместили хвалебные отзывы, а реакционнейший еженедельник «Каррефур» со скрежетом зубовным заявил, что «только дураки могут верить, будто можно упразднить русское кино разглагольствованиями», твердолобое жюри все же стояло, что называется, насмерть: оно присудило Советскому Союзу лишь премию за… декорации к фильму «Мусоргский», хотя всем было ясно, что отнюдь не декорации были главным в этом фильме, столь тепло встреченном участниками фестиваля.

Эта злостная тенденциозность проявлялась не только в отношении советских фильмов. Организаторы фестиваля рвали и метали, видя, какой оглушительный провал тер пят американские фильмы и как выгодно выделяются на этом фоне показанные один за другим шесть советских, два польских, два чехословацких, один венгерский фильмы – они представляли новое искусство, светлое, правдивое, жизнеутверждающее.

Успех социалистического киноискусства был тем более велик, что участники фестиваля в эти дни видели удачные примеры его влияния на творчество лучших, наиболее честных деятелей западного кино, которые отказыва ются блуждать в замкнутом кругу условных голливудских сюжетов и пытаются вырваться на широкий простор жизни.

Всеволод Пудовкин в одной из бесед со мною в эти дни дал высокую оценку фильму известного итальянского кинопостановщика Витторио Де Сика «Чудо в Милане». Правдивый показ тяжкой жизни итальянской бедноты здесь сплетается с романтичной в своей основе, окрашенной тонким юмором сказочной легендой. Юный герой фильма получает с неба голубя, способного творить чудеса (этого голубя старенькая тетушка Лолотта украла у ангелов: они гнались за нею, но не догнали). Голубь помогает бедноте отразить штурм полиции, пытающейся разгромить нищий поселок на окраине Милана.