Текст книги "Монохромный человек (СИ)"

Автор книги: Юлия Поспешная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 45 страниц)

Ещё я помнила, как их дети, мои троюродные (и ещё чёрт знает, какие) кузены, пытались заставить меня есть из собачьей миски.

Меня всё время пытались унизить, уязвить, сломать… Они пытались продемонстрировать мне что я здесь никто и ничто. Что я здесь даже не человек…

Они бы, наверное, и убили бы меня если бы могли.

Но это было не возможно. Всё дело в порядке наследования общего семейного капитала.

Бабушка и дедушка отписали свои доли моему отцу. А мой отец… в данный момент пребывает за решеткой. И таким образом, пока, что я наследница… довольно внушительной суммы и процентов семейного капитала. И отказаться (разумеется исключительно «добровольно») от наследства, я смогу лишь после своего двадцати одного года.

Таковы правила наследования в нашей семье.

Так, что угрозы Ольги Датской были более, чем реальны для меня.

Мне пришлось позволить увести себя из кафе, и добровольно сесть в их машину, белый Lincoln Navigator.

С той секунды, как я забралась внутрь обитого кожей серо-бежевого салона, меня не покидало мрачное чувство, что я отправилась на своеобразное жертвенное заклание.

И боюсь их кабинет или комната, где меня будут допрашивать может стать аллегорическим эшафотом для меня или для Стаса.

Или… для нас обоих.

Когда мы добрались до места, меня завели в маленькую комнату единственным столиком и серыми стенами, напоминающими собой фрагменты мокрого асфальта.

На стенах было звукоизоляционное покрытие.

Этот факт серьёзно настораживал.

Ольга Датская велела мне сесть на один из голубых пластиковых стульев.

Я послушно уселась.

Сама Ольга села напротив меня, рядом положила какую-то толстую папку.

Максим Датский остался стоять, скрестив руки на груди, и грозно, угрожающе нависая надо мной.

На меня давил его взгляд, серые стены, потолок и вся обстановка.

И близнецы Датские старательно усугубляли угнетающее впечатление.

– Так, – начала Ольга Датская открыв папку и листая содержимое. – Давай сразу договоримся. Я задаю вопросы, ты отвечаешь, потом Максим отвезёт тебя туда, где мы тебя взяли, и ты можешь проваливать, куда тебе вздумается. А будешь упираться…

Она испытующе посмотрела на меня, так словно желала удавить одним только взглядом.

– …Потом будешь с болью и сожалением вспоминать об этом. – сверкнув глазами прошептала она. – Поняла?

Я вздохнула. Опустила взор на стол. Равнодушно, с обреченными видом пожала плечами.

– Вы можете задавать любые вопросы. – тихо ответила я. – Вот только мои ответы, вряд ли вас обрадуют.

Ольга пару секунд смотрела на меня колющим, колючим, испытующим взглядом. Ненависть лихорадочными бликами дрожала в её фисташковых глазах.

– Лучше тебе отвечать правдиво, синеглазая ты моя. А то ведь пожалеть придется не только себя, но и дядюшку…

Для меня оставалось загадкой, почему они ведут со мной так, словно осуществляют какую-то кровную месть!

Разумеется, я знаю об их отношениях со Стасом, и понятное дело, что это не могло не коснуться меня.

Но, если подумать… Ведь ни Корнилов, ни я ничего плохого им никогда не делали!

Ни косвенно, ни специально, ни ненароком, ни предумышленно! Чего, кстати о них не скажешь…

– Итак, что от тебя нужно Корнилову? – прямо спросила Ольга Датская. – Что у вас за дела? Для чего вы встречаетесь?.. А?! Почему тебя не раз видели с ним на местах преступления? А?!

Тут она с прищуром, оглядела меня, и чуть склонив голову к плечу спросила:

– Между вам что-то было? Вы вступали в интимную связь?

– ЧТО?! – ахнула я, вскинувшись и с растерянным потрясением, обескураженно взглянула на Датскую

Она вообще в своём уме?!! Что она такое несёт?!! Как ей вообще такая мысль могла в голову забрести?!!

– Смотри, как залилась краской. – осклабился Максим Датский, насмешливо глядя на меня. – Нет, Оль… Мимо. Она бы может и не прочь была бы… Но у Корнилова слава принципиального мужика, с жестким моральным кодексом, железной волей и стойкой силой духа. Не стал бы он с малолеткой… К тому же у него дочка её возраста… Да и я слышал он любит свою жену. Даже не изменял вроде никогда.

– Ты как будто им восхищаешься! – с обвинением в голосе воскликнула Ольга.

– Я никогда не говорил, что презираю его. – спокойно ответил Максим. – Он зазнавшаяся, тщеславная и честолюбивая сволочь, которую давно уже пора поставить на место. Но это не отменяет всех его прочих достоинств.

Услышав то, что он сказал про Корнилова, я почувствовала прилив праведного, справедливого раздражения, но я сочла за лучшее промолчать.

– Так, не важно. – отмахнулась Ольга Датская и снова взглянула на меня. – Зачем ты всё время встречаешься с Корниловым? Ну?

– Твое молчание так же будет иметь все негативные последствия, о которых тебя предупредили. – зловеще предостерёг меня Максим Датский.

– Хорошо. – я пожала плечами. – Я напросилась к Корнилову, чтобы изучать… криминальную психологию, поведенческий анализ и составление психологического профиля убийцы.

– Да ну! – с издёвкой хмыкнул Максим. – Долго думала, курица?

– Ты, что издеваешься над нами, дрянь?! – зло воскликнула Ольга Датская. – Я с тобой, кажется, сейчас по-хорошему пытаюсь говорить. И то, только делая скидку, на твой нежный возраст!

– Кстати, о возрасте, – сообщил Максим Датский. – Не забывай, что ты уже обременена уголовной ответственностью.

– Вот, вот. – поддакнула Ольга. – Хочешь, не в Польшу вернёшься, а в колонию поедешь? Лет на пять-шесть? Знаешь кем ты оттуда выйдешь?

– А там, между прочим, жуткие вещи иногда творят с такими хорошенькими, нежными дворяночками из чрезмерно богатых семей. – ощерившись, с мрачным предвкушением проговорил Максим. – Уверен, тамошние охранники быстро найдут с тобой общий язык.

Они с сестрой переглянулись и обменялись одобрительными смешками.

Я не сомневалась, что свою угрозу они могут привести в действие.

Но я так же знала, что рассказывать им правду, я точно не буду! Пусть хоть режут!..

Просто тяжесть последствий, от моей правды буквально зашкаливает, во всех смыслах!

Как, для меня, так и для Стаса.

Корнилов, не минуемо потеряет работу и будет уволен с позором. Все его заслуги буду приписаны «девочке с необыкновенным даром».

А сама «девочка с даром» неотвратимо станет собственностью спецслужб (в лучшем случае), рабочим инструментом, ручным зверьком, да кем угодно, только уже не той, кем она была раньше!

Ей, то есть мне, уже никогда не дадут жить хотя бы отчасти нормальной жизнью!

Всё моё существование будет починено исполнению высшей воли и высших интересов, кого-то там, кому всегда «виднее» и «лучше знать».

И если на льду я готова хоть лоб в кровь разбить, но заполучить золотую медаль, то жить за пределами спорта, я хочу нормальной жизнью! Как все!

Хоть чуть-чуть… Хоть иногда, отчасти… понемногу..

– Так и будешь молчать? – язвительный вопрос Ольги Датской отвлёк меня от тягостных раздумий.

– Я уже ответила на ваш первый вопрос. – устало произнесла я.

– Этот бред ты будешь в колонии сокамерникам травить! Поняла меня?!

Я поморщилась от её крика.

Можете смеяться (и даже крутить пальцем у виска), но мысль о том, что мне теперь угрожают отправкой в колонию для несовершеннолетних, вселяла некоторый оптимизм.

По крайней мере это лучше, чем поездка обратно в Польшу, к моим горячо «любимым» родственникам.

Вряд ли в колонии легкая и сладкая жизнь, но дома, я точно знаю, меня вообще ждёт кромешный ад.

– Что вас связывает с Корниловым?! Зачем ты ему нужна?! – продолжала допрос Ольга. – Ну? Чего ты глазки свои красивые опустила? Отвечай!

Я нахмурившись, пыталась сосредоточиться, чтобы определиться, что говорить.

Потому, как отвечать всё равно нужно, но так, чтобы они ничего не получили!

– Ты оглохла, что ли?! – прикрикнул на меня Максим Датский. – Чего заткнулась?

– Зачем ты нужна Корнилову?! – тоже повысила голос Ольга. – Отвечай!

– Что у вас с ним за дела?! Давно ты его знаешь?! – прогавкал Максим.

– Отвечай! – яростно требовала Ольга. – Что ты делаешь на местах преступления?!

– Зачем тебя туда привозят?! – Максим Датский приблизился ко мне.

Я почувствовал запах его пота и сладковатый привкус его парфюма.

Он нависал надо мной, заставляя меня опасливо прижиматься левым плечом к стене.

– Что ты вытаращилась на меня?! – прорычал Максим Датский.

– Отвечай! – в который раз прикрикнула на меня Ольга.

Они с усилием, со злостью нажимали на моё сознание, с удивительным злым азартом пытались надломить мою волю.

И столь же лихорадочно жаждали растоптать во мне любые мысли о непокорности их требованиям.

Им во чтобы то ни стало нужно было получить желаемое. Нужно было моё признание. Они жаждали опозорить, опорочить и унизить Стаса. Они истово, лихорадочно желали его полнейшего провала и уничижительного изгнания из рядов офицеров УГРО.

– Нас с Корниловым ничего не связывает… – ослабевшим от их нападок голосом, проговорила я. – Станислав Корнилов мной не интересуется, и я ему совсем не нужна. Это он мне н-нужен… И поэтому я сама приезжаю, когда…

– Твою мать, ну всё! – Максим хватанул кулаком по столу.

Я вздрогнула, замерла в молчаливом ужасе, уставилась на него, быстро моргая глазами.

Я не успела ничего сказать.

Максим Датский схватил меня за волосы. Дёрнул вниз.

Я испуганно вскрикнула. Он склонил меня к столу, заставил прижать грудью к столешнице.

Его рука больно давила на мою голову, заставляя мою левую щеку и скулу вдавливаться в жесткую поверхность стола.

– Я последний раз тебя, по-хорошему спрашиваю, дрянь охамевшая: Что… у тебя… за дела… с-с Кор-рниловым?! – громогласно прорычал Датский.

При каждом слове он с неудержимой злостью давил на моё лицо.

Я опешила, от сильных толчков его широкой ладони на моей скуле и щеке.

Мне казалось он сейчас просто продавит челюсть, скулу и в труху сотрёт моё лицо! Внутрь проникла ошеломляющая, кошмарная мысль, что никто даже не сможет остановить его!

– Отвечай! – вскричал Максим Датский. – Живо! Зачем… ты… нужна… Кор-рнилову?!!

Снова толчки, снова с каждым словом он с неистовой психопатической яростью давит на моё лицо тяжелой ладонью.

Я молча, тихо, скривилась. Я слёзно, запуганно поджала губы и крепко зажмурилась, и так отчаянно, словно пытаясь отыскать в этом спасение. Но тщетно…

Я почувствовала, как на веках выступили тёплые слёзы, они увлажнили мои ресницы.

Меня сотрясали тихие рыдания от ворвавшегося в душу пленяющего страха и разрастающейся боли, которую я не в силах остановить.

Я вдруг осознала, что мне ведь действительно никто не поможет!

Я здесь одна! Я беспомощна и беззащитна!

Я не знала, что мне делать, что говорить… Я знала, что не могу, не должна, рассказывать им правду… Нельзя… Этого нельзя делать… Я не могу! Я не должна! Я же не должна… Я…Я не буду… Не буду… Не буду…

Я тихо рыдала, беспомощно, в страхе, мучимая болью.

– Говори, тварь! Сейчас же! Я не буду долго ждать!.. Ну! Чего ревёшь?! Говори, курица безмозглая! Быстро! Быстро, я сказал! – проорал надо мной Максим Датский.

Я не отвечала на его слова, я просто тихо давилась рыданием в раболепном, подавленном, забитом смятении.

Страх одолел меня, страх перед сиюминутной расправой рывком вырвал все мои внутренние силы, словно взбешенный дикий зверь.

Я ощущала себя в полной власти злобной прихоти обезумевшего Максима Датского.

Моя голова была прижата к столу. Мне было тяжело дышать. Слёзы скатывались по щекам, набок, под мою голову.

– Лучше ответь уже. – ехидно вставила Ольга Датская, как ни в чем не бывало наблюдавшая за тем, что творил её брат.

Максим вдруг отпустил меня.

Я, взлохмаченная, растрёпанная и заплаканная медленно поднялась.

Он тут же хватил меня за волосы снова. Резко дёрнул вверх, я инстинктивно подняла руки в верх, пытаясь нащупать его руку.

И с силой хлестнул меня ладонью по лицу.

Я вскричала, закрылась дрожащими руками.

– Не надо! – проскулила я, отчаянно рыдая. – Не надо! Не надо!.. Пожалуйста! Не надо! Хватит…

Максим ударил снова. Я вскрикнула, сдавленно всхлипнула. Он небрежно оттолкнул меня. Я не удержалась улетела на пол, ударилась бедром.

Кожа под волосами болезненное пекла, саднила.

Задыхаясь в нервных, спазматических рыданиях, я прижала трясущиеся ладони к щеке.

Кожа на щеке горела, как будто я ободрала её об асфальт.

Робкие, боязливые прикосновения моих дрожащих рук вызывали пульсацию жгучей боли.

Я не смогла ничего различить перед собой.

Ресницы слипались от слёз, слёзы туманили взор, размывали всё вокруг.

В голове скапливалась болезненная тяжесть, а тело обвивала топкая, вязкая слабость. Я как будто медленно тонула в чем-то липком и жидком.

Голова пошла кругом, я куда-то упала, как будто меня сморил неожиданно нахлынувший сон….

Я сидела на полу и дрожащими руками, пыталась осторожно протереть глаза.

Когда снова их открыла вместо интерьера комнаты, где меня допрашивали, меня окружили плавно извивающиеся чернильно-чёрные облака.

Ничего не понимая, едва осмеливаясь дышать, я осторожно оглядела.

Они со скоростью вились вокруг меня.

Это было похоже на странный водоворот из дымчатых, гибких волокон. Или на дивный смерч, в центре которого я находилась.

Я услышала голоса. Много, подобно шумному шороху бумаги они доносились из завивающихся вокруг меня чёрных паров.

Где я? Что это такое? Что за место?

Я опустила взор и увидела, что поверхность подо мной светиться лучистым яично-желтым светом.

Словно кто-то или что-то подсвечивает пол подо мной.

– Скорее! – вдруг отчетливо раздалось из непрестанного круговорота чёрного дыма. – Скорее! Макс! Поторопись ты! Отец опять будет кричать!..

– Да он только и делает, что орёт… На нас, на мать… И пьёт постоянно! – мальчишеский голос отвечал со злой обидой. – Ненавижу его!

– Тише!.. – шепнул испуганный голос девочки.

Тучи чернильного дыма начали резко рассеиваться отдельными, рваными кусками.

Казалось кто-то усердно и торопливо стирает его подобно стиральной резинки.

Под слоем дыма я увидела зеленые стены, обшарпанные ступени и поцарапанные перила лестницы.

Это был какой-то подъезд.

Я увидела девочку со светло-русой косой.

Она была облачена в лёгкое летнее платье нефритового цвета, с бледно-желтыми птичками.

– Быстрее, Макс! – стоя возле перил, крикнула она вниз.

Следом за ней по лестнице взбежал худощавый мальчишка в джинсах и зелёной рубашке. У него были такие же густые, светло-русые волосы как у его сестры.

Вдвоём они поспешно, торопливо взбежали по лестнице.

Помешкав, я поспешила следом за ними.

Мне не составило труда догадаться в чьём я воспоминании.

Мальчик и девочка были близнецами. Датскими близнецами.

Подстёгиваемая волнующим любопытством я устремилась следом за ними.

Они были младше, чем я сейчас. Наверное, не старше двенадцати лет.

Они добежали до этажа с цифрой шесть, и мальчик позвонил в дверь слева.

Я тоже встала рядом с ними.

Ожидая, пока им откроют дверь Максим и Ольга, заметно нервничая обменивались робкими, виноватыми взглядами.

Я чувствовала исходящую от них, навязчивую, стремительно усиливающуюся паническую боязнь.

Поглощающий их страх был почти осязаем. Он опутывал, пленял, подчинял их. Заставлял бояться. Бояться наказания… бояться расправы за непослушание.

За входной дверью послышались глухие, увесистые шаги.

От топота ног за дверью, казалось вибрировал воздух.

Кто-то в квартире грузно, тяжело и гневно шагал к входной двери.

Он приближался. И возрастающее кошмарное чувство надвигалось вместе с ним.

Близнецы Датские дружно всхлипнули.

Ольга не выдержала, крепко прижала ладони к лицу.

Её брат сжал кулаки, протянул руку к сестре, осторожно, но уверенно коснулся её.

Оля опустила свою дрожащую руку. Их ладони сомкнулись.

А затем перед ними распахнулась входная дверь.

– Явились?! – рявкнул возникший на пороге огромный, толстый мужик в белой майке и растянутых спортивных штанах.

Он выглядел дико и ужасно.

Рослый, толстый, с блестящей лысиной на голове и растущими вокруг волосами. Под мясистым носом у него лохматились густые усы. На щетинистых щеках поблескивал пот. Из широких ноздрей торчали волосы. Белки безумно выпученных глаз перечёркнуты сеткой лопнувших сосудов.

Близнецы замерли перед дверью не смея шевельнуться или произнести слово.

– Явились, наконец-то, шелудявки гулящие?! – оскалив желтоватые зубы, прорычал мужчина в белой майке. – А ну живо в дом!..

Не смея взглянуть на отца, близнецы торопливо и послушно юркнули в квартиру.

Я ринулась было следом, но видение внезапно заволокло уже знакомыми извивающимися угольно-чёрными дымчатыми тучами.

Они снова закружились вокруг меня.

Я стояла на островке света, растерянно ждала, что будет дальше.

Закручивающийся вокруг меня вихрь облаков антрацитового цвета вдруг брызнул в разные стороны, и просто растворился.

Я стояла в каком-то тумане. Точнее… Нет, это мир вокруг меня выглядел так, словно я смотрела на него через сильно запотевшее стекло!

Но при этом я отлично видела свои руки, ступни ног в светло-лиловых слипонах, одежду.

Сначала сквозь туманную пелену прорвались искаженные голоса.

Я не сразу различила слова. Они дрожали, вибрировали, и меняли тональность.

Но затем резко вскричал озлобленный, ревущий мужской голос.

– Иди сюда, паскуда! Я тебе сейчас покажу, как хамить отцу!.. На! Вот!.. Вот так!!! Вот!.. Пас-скуда!

Я услышала короткие, частые, быстрые свисты воздуха. Они заканчивались мягкими, глухими ударами.

Я вздрогнула после первого. После второго.

Приоткрыв рот с дрожащими губами, я обескураженно пыталась рассмотреть, что происходит за туманной пеленой.

Там было какое-то движение.

Я услышала гулкий стук… и короткий скрип. Похоже на резко распахнувшуюся дверь в комнату.

– Папа не надо!!! – с истеричной мольбой в голосе, задыхаясь прокричала маленькая Ольга. – Перестань! Перестань!!! Не бей его не надо! Не надо! Стой!!! Пожалуйста!.. Папочка!.. Ну, пожалуйста!!!

Она надрывалась в бессильной, рыдающей мольбе.

– А ну пошла вон отсюда! – безжалостно рявкнул мужчина.

Ватная, мутная, пелена тумана вокруг меня истаяла.

И меня сковало электризующее оцепенение от увиденной сцены.

В маленькой комнате, на кровати под стеной, заклеенной постерами лежал тот самый мальчишка в джинсах и зеленой рубашке. Это был Максим Датский.

Поджав ноги, обхватив руками живот, он лежал на цветном одеяле, почти не двигаясь. У мальчишки было разбито, и залито кровью лицо. Кровь из носа и рта растекалась по смятой под ним постели, пропитывала ткань одеяла расплывающимися пятнами.

На его руках я заметила кровавые росчерки многочисленных ссадин.

Мальчик закашлялся, выплюнул кровь. Слабым движением приподнялся на кровати.

Угрюмым, злым взглядом из-под свисающих на лицо волос посмотрел на отца.

Я приросла к полу увидев в его взгляде неподдельный зверский гнев.

Я обернулась на их отца.

А тот уже всей своей тяжелой тушей нависал над маленькой Ольгой Датской.

Девочка прижимаясь спиной к стене, точно затравленный зверёк, всхлипывая, закрываясь руками, плача, робким шепотом заклинала:

– Папочка… пожалуйста… не надо… не надо…

Он надвигался на неё. Его толстая рука с волосатыми пальцами сжимала в руках длинную, гладкую палку с отслаивающимися мелкими щепками.

На палке были заметны смазанные, алые пятна.

Кровь его сына.

Понимание этого подобно мёрзлой воде, прорвалось в моё сознание, заполняя разум устрашающим холодом.

– Папочка… – тонко пропищала Ольга, прикрываясь дрожащими руками.

Усатый громила в майке, с низким, сипящим свистом выдыхая через широкие ноздри, смотрел на неё.

Затем поднес руку к волосам девочки.

Бессердечно, небрежно взял её за чёлку, дёрнул вверх.

Девочка ойкнула, скривилась от боли. Через прищуренные от боли глаза посмотрела на отца.

Её покрасневшие щеки были мокрыми от слёз.

– Тебе его жалко? – шевельнув косматыми бровями с тихой злостью поинтересовался отец. – Да?..

Губы Ольги скривились, задрожали. С дрожащим всхлипыванием она втянула в себя воздух.

– Он… мой… б-брат… м-мой брат… братик…

Она зажмурилась, заплакала.

Усатый мужчина насмешливо фыркнул. Вдруг его лицо исказила гримаса ненавистной злобы.

Он замахнулся и палкой ударил дочь по ногам.

Она упала, вскричала, зарыдала громче, задыхаясь в плачущем кашле. Подтянула, поджала ноги.

Он, оскалившись замахнулся снова.

Я истошно закричала вместе с Максимом Датским.

– Не-е-ет!!!

Воспоминание скрылось за пеленой чадящего антрацитового дыма.

Я бросилась вперёд.

– Нет! Нет! Нет! – потеряв самообладание я комкала руками зыбкий, бестелесный дым.

Я как будто надеялась рассеять его, прорваться через него, добраться до них… помочь… Остановить этого здорового, жирного, пьяного подонка!

Но я быстро пришла в себя. Закрыла глаза. Несколько раз вздохнула.

– Воспоминание… – прошептала я. – Это просто… воспоминание… Я видела их уже сотни тысяч раз… Хватит… так… реагировать… хватит…

Я судорожно втянула носом воздух, запрокидывая голову назад.

– Возьми ты, чёрт возьми, себя в руки! – сердито прошептала я сама себе.

И уже тише, устало добавила:

– Ей богу… сколько уже можно…

Когда я открыла глаза, кружащие вокруг меня подобно клубку дымчатых питонов, угольно-чёрные облака в третий раз растаяли.

Новый эпизод видения явил мне всю ту же комнату с постерами на стене.

Близнецы сидели на кровати, прижимаясь друг другу.

Оля плакала в плечо брата. У Максима тоже было красное, заплаканное лицо. Но он смотрел на дверь своей комнаты, заклеенную пёстрыми наклейками.

Из квартиры, в дверь ломились истошные, воющие крики какой-то женщины.

Её крики прерывались руганью уже знакомого мужского голоса и звуком глухих ударов.

Я взглянула на близнецов с горьким сочувствием.

Несчастные, забитые, запуганные, они держались за руки, ища спасения друг и в друге. Держались за руки и делили на двоих общий страх перед отцом.

Мне было их очень жаль. Жаль их детство, жаль, что им приходилось жить в постоянном страхе. Я хорошо их понимала.

Кем же нужно быть, чтобы бить своих детей так, чтобы они содрогались от страха, чтобы боялись боли, боялись ослушаться, боялись вызвать неудовольствие родителя?..

Кем вообще нужно быть, чтобы поднять руку на своего ребёнка?!

Крики женщины сменились единым, надрывающимся, дребезжащим криком невыносимого мучения.

Меня словно окунули лицом в мёрзлую воду. От затылка по шее и вниз по спине извивающейся змеей сползло мерзкое, ужасающее чувство проникновенного страха.

Да что он там с ней делает?! Что вытворяет этот больной изувер?!!

Максим Датский внезапно подхватился с кровати, бросился к двери.

– Макс, стой… – крикнула Оля слезая следом за ним. – Стой… не надо!

Но мальчишка выбежал в коридор.

Я ринулась следом.

В коридоре переполненные страданием крики их матери стали громче.

Максим твёрдой походкой, вбежал в одну из комнат.

Здесь между посудными шкафами, прямо над диваном висело ружье.

Большое, двуствольное ружье.

Максим залез на диван, снял ружье со стены, ринулся к массивному, письменному столу. Открыл дверцу слева, достал картонную коробку с патронами.

На его лице зачерствела ледяная решительность.

– Максим ты… – Оля вбежала в комнату и, увидев, как брат заряжает ружье, ахнула, прижала ладони к лицу.

Её брат, накинул на плечи ремень ружья и подошел к сестре.

Она подняла взгляд от ружья на него, заглянула в его глаза.

Он пару мгновений смотрел на неё. В такие же, как у него фисташковые глаза.

– Хватит. – жестко, твёрдо и угрюмо произнес он. – С нас… хватит.

Оля нервно сглотнула, глядя в его глаза и в ответ вдруг согласно прошептала:

– Да… Хватит.

Он вышел в коридор. Она, чуть помешкав, ринулась следом.

Они шли на звук голоса их воющей матери и выкрики их отца.

– Тварь! Дрянь!.. Шлюха!.. Ты забыла откуда я тебя вытащил?! Ты благодаря мне в Москве живешь!.. Мне, понимаешь?!! Ты мне всем обязана!!! Ты ещё будешь мне указывать, что мне покупать?!! На мои деньги?!! Тварь!..

Послышался глухой, хлесткий звук удара.

Я шла следом за близнецами. Я шла за детьми, которые с холодной, чуть боязливой мстительной решительностью шли убивать… Убивать своего родного отца.

Они встали перед дверью из-за которой звучали крики и удары.

Максим открыл её пинком ноги.

Я успела увидеть лежащую на полу, избитую женщину в крови и порванном платье.

А он стоял над ней с уже знакомой палкой. На этот раз его палка вся, от вершины до рукояти была щедро измазана кровью.

Кровь стекала по поверхности палки, капала на пол.

Кровь его жены и матери близнецов влажными пятнами блестела на его майке.

Он обернулся на звук и его вытаращенные в неистовой злобе глаза уставились на близнецов.

Он увидел ружье в руке Максима.

Его чудовищно выпученные глаза, ослепшие от оголтелого злобного бешенства уставились на детей.

– Ах вы… выр-родки… – прорычал он толстыми губами, скаля желтые, похожие на семена кукурузы грязные зубы.

Он развернулся. Его объемистое пузо встряхнулось. Сжимая в руках окровавленную палку, он двинулся на них.

– Не-ет… – тихо, слабо прохрипела избитая женщина на полу.

Я, застыв за спинами близнецов наблюдала за происходящим.

Пульс в крови звучал тревожными, нагнетающими тактами.

Ударил гулкий, мощный выстрел. Повеяло горечью пороховых газов.

Их отец вздрогнул всем телом. Он поперхнулся, быстро заморгал глазами, неловко отступил назад. Опустил взгляд вниз.

Прямо на его животе стремительно, быстро расползалось темно-алое пятно.

– Чё… – выдавил он.

Раздался гулкий щелчок. Это Максим Датский надломил ружье.

Ольга, глядя на отца, дрожащей рукой подала брату два патрона.

Максим с отрешенным, отвердевшим лицом зарядил патроны, с цокающим звуком сложил ружье.

Раненый отец, пошатываясь снова двинулся к ним.

– М-мелкие… выр-родки… – на его толстых губах вздувались кровавые пузыри.

Максим Датский поднял ружье и выстрелил во второй раз.

Я увидела вырвавшийся из груди и спины их отца всплеск крови.

Он запрокинул голову, выронил палку. Она со стуком упала на пол, покатилась к стене.

Отец Датских рухнул на колени.

Близнецы зарядили ружье в третий раз.

Подошли к отцу ближе.

Он, стоя на коленях, с присвистом тяжело дыша, опустив руки в пол, с изможденным лицом глядел на них.

В его взгляде появилось удивление и… страх.

Страх вернулся к нему, поселился в нём, овладел им. Страх и уверенность, понимание неотвратимости собственной гибели.

Здесь. Сегодня. Сейчас.

От рук своих же детей.

Максим Датский направил ружье в лицо отца.

– Хватит. – произнёс он холодно и жестоко.

Его сестра вдруг тронула его за плечо. Он оглянулся. Их взгляды встретились.

Девочка протянула руку, взялась за ствол ружья.

Он понял её. Максим отдал ей ружьё, забрал коробку с патронами, сам встал рядом, чуть позади.

Их отец, пошатываясь странно икнул, подавился, закашлялся.

Из его рта хлынула кровь.

– Д-доченька… – прошептал он жалобное.

Ольга вскинула ружье и со злыми слезами на глазах спустила курок.

Выстрел взорвался в комнате, вспыхнул облаком рыжего света.

Их отец упал на спину, с согнутыми коленями.

Они стояли над ним. Оля опустила ружье, заплакала. Максим обнял её, затем подошел к матери.

Я увидела их отца… Он лежал на полу, раскинув руки, в растекающейся луже крови.

Лица у него больше не было. И примерно половины черепа тоже

В коридоре их квартиры послышался звук открываемой двери.

Затем кто-то пробежал по коридору и забежал в эту комнату.

Я увидела застывшего на пороге мужчину.

Он был отчасти похож на отца близнецов. Вероятно, потому, что он был его братом.

Это был майор Датский. Стас говорил, что обычно его зовут «Датчанином». Тот самый майор, который так не любит Корнилова.

– Дядя Родион! – всхлипнула Оля. – Мы… Мы не хотели… Но он…

Родион Датский глядя на своего брата, закрыл глаза. Затем взглянул на близнецов, пересёк комнату.

Он сорвал с спинки стула висевшее там полотенце, взял чашку с недопитым чаем. Он облил чаем полотенце, как следует промочил его.

Подошел к Оле.

– Дай. – сказал он ей, протягивая руку.

Девочка, помешкав отдала ему ружье.

Майор Датский, взяв ружье в полотенце быстро обтёр его.

Затем отшвырнул полотенце.

– Патроны. – мрачно ответил Датчанин Максиму.

Мальчик отдал ему патроны.

Датчанин зарядил ружье. Подошёл к телу своего брата.

Пару секунд смотрел на него. Затем навёл ружье на уже мёртвое тело и выстрелил.

Перезарядил ружье и выстрелил снова.

Комнату заволокло горьким, сизым облаком. Стоял прочный, слезоточивый запах пороховой гари.

Я, не смея шевельнуться наблюдала за происходящим.

Датский не много постоял над телом брата, затем взглянул на близнецов.

Те плакали возле своей лежащей без сознание матери.

Датчанин подошел к ним, присел на корточки. Посмотрел на обоих по очереди.

– Вашего отца убил я. Когда он избил вашу мать и бросился на вас. Это ясно? Я прострелил ему живот, грудь и голову.

Говоря это, он по очереди смотрел на близнецов.

– Вы меня поняли? – спросил он.

Они молча кивнули.

– Хорошо. – сказал он. – А теперь нужно помочь вашей матери. Я вызову скорую и полицию…

Он вздохнул.

– Идите сюда…

К моему удивлению он вдруг тепло, искренне, с любовью обнял их, прижал к себе.

– Ничего… – прошептал он им. – Ничего, мои родные…

– Прости, нас дядя Родион. – плача проговорил Ольга.

Родион не сразу ответил.

– Это вы меня простите. – прогудел он. – Я не верил… Я хотел закрывать глаза на сущность моего брата… Я не хотел верить в то, что говорили соседи, и я не хотел видеть ваши синяки и следы издевательств на лице вашей матери… Простите меня…

Я стояла возле них, в той комнате, с мёртвым телом отца близнецов, и смотрела на их объятия.

В эти секунды я проникалась неким уважением к майору Датскому.

А ещё я поняла, почему его племянники так не любят Стаса.

Они полагают, что Корнилов украл славу у их любимого дяди, когда забирал его дела себе.

Меня они ненавидят потому, что я ему помогала.

Вот она причина и история странной злости, зависти и ненависти.

Нам всегда стоит помнить, что у всех, всегда есть свои мотивы, свои причины на злость, на любовь, на ненависть, на доброту, на сочувствие, на ярость и даже на зависть.

Видение воспоминания вокруг меня вздрогнуло и выбросило меня в реальность.

Я поморгала глазами, приподнялась.

Я лежала на застеленной кровати в какой-то больничной палате.

Я была в своей одежде. На противоположной кровати лежала моя сумка.

Я села на кровати, пальцами левой руки коснулась своей щеки, в месте удара.

Я поморщилась, скривилась. Щека солидно опухла и по-прежнему болела.

Чёрт… Наверняка теперь синяк будет на пол лица.

Ещё у меня болела скула и челюсть, в том месте где Максим Датский давил своей ладонью.

– Чтоб тебя… – выругалась я. – Хорошо, хоть не сломал ничего… Придурок больной…

Хотя, трудно объяснить, но узнав, какое у них обоих было детство, я не могла на них злиться. Не знаю… Просто было трудно.

Меня скорее просто разбирала саднящая досада из-за тупой боли в щеке, скуле и неудобств, связанных будущим синяком на лице.