Текст книги "Монохромный человек (СИ)"

Автор книги: Юлия Поспешная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 45 страниц)

Если бы Сеня позвонил и, не стесняясь в выражениях, как обычно, эмоционально сообщил, что нашел что-то важное Корнилов бы и вполовину так не торопился.

Даже если бы Арецеулов сначала долго молчал и потом, с трудом выговаривая слова произнес что обнаружил нечто, что требует внимания Стаса, Корнилов бы не гнал на запредельной скорости через весь город.

Но Стас услышал обескураженный, пустой и обманчиво-равнодушный голос старшего лейтенанта.

А значит Арцеулов нашел и увидел что-то, что его по-настоящему напугало. Напугало и шокировало.

Что-то, что вызвало устрашающий катарсис в его душе.

Когда Стас влетел в кабинет особой группы, здесь уже был и Коля.

Домбровский вместе с Арцеуловым глядели в монитор компьютера.

– Стас, – вздохнул Коля. – Ручаюсь, ты такого… никогда не видел.

Домбровский с мрачным сожалением покачал головой.

Корнилов, не говоря ни слова, подошел к компьютеру Арцеулова.

Тот включил запись.

– Двадцать шестое сентября, две тысячи тринадцатого. – объявил уже знакомый Стасу голос доктора Шамова.

Затем появилось изображение кабинета Германа Шамова.

Того самого кабинета в частной клинике.

Возле рабочего стола доктора, на стуле сидел худощавый мужчина с взъерошенными светлыми волосами.

У него был заостренный подбородок и очень живые глаза.

Возле его ног Стас заметил красивого рыжего сеттера.

– Начнем, Павел? – предложил доктор Шамов любезным тоном.

Любезность и жизнерадостность в голосе доктора были обманчивыми и фильшивыми.

Он оставался за кадром, слышны были только его слова.

– Да, давайте. – не слишком уверенно произнес Павел и поправил ворот своей серой кофты-худи. – Только я не понимаю, зачем вы попросили меня привести Микки?

Он погладил свою собаку. Сеттер поднял взгляд на своего хозяина, посмотрел в глаза. Павел с любящей теплотой улыбнулся, глядя на Микки.

– Вы его любите. – прокомментировал Шамов. – А он вас.

– Да-а… – довольно ощерился Павел. – Я его щенком взял. Вот таким вот…

Он показал доктору небольшое расстояние между ладонями.

– Как трогательно. – хмыкнул Герман. – Ну, что же давайте начнем…

– А Микки?

– Ваш Микки нам поможет. – по голосу было слышно, что Шамов улыбается.

Нарастающее тягостное предчувствие подсказывало Стасу, что вскоре он увидит нечто действительно шокирующее.

Доктор Шамов внезапно показался в кадре.

– Позволите? – он взял у Павла поводок Микки и отвел собаку к другой части кабинета, и там привязал к ручке кресла.

– А зачем это, доктор? – взволнованно потирая колени ладонями, спросил Павел.

– Вы сейчас все узнаете, Павел. – подмигнул ему доктор.

– Выродок. – буркнул сидящий перед монитором Арсений.

Стас ничего не сказал.

Шамов приблизился к Павлу и наклонился к нему. Его лицо оказалось в паре сантиметров от лица Павла. Мужчина на стуле чуть отстранился назад.

– Спокойно… – проговорил изменившимся голосом Шамов и поднес к лицу Павла свою ладонь. – Вы смотрите на меня… Мне в глаза… Теперь на мою руку… Хорошо… Вы наблюдаете?

Шамов медленно водил ладонью перед лицом замершего на стуле пациента.

– Вы следите за моей рукой? – проговорил Шамов сочным, приятным и пленительным голосом. – Следите?

– Да… – голос Павла начал слабеть. – Я слежу…

– Хорошо… – улыбнулся Герман. – Слушайте мой голос… Вы слышите его внутри себя? Слышите?

– Слышу… – взгляд Павла затуманился, стал как будто сонным и ленивым.

Веки чуть опустились на глаза. Лицо стало равнодушным. Тело заметно обмякло.

– Слушайте… – проворковал Шамов и чуть посторонился.

Стас напрягся. Пес на поводке, привязанный к креслу, жалобно заскулил.

Он уже чувствовал неладное. И знал, что им с хозяином не стоило сегодня сюда приходить.

– От вас ведь ушла жена, Павел? Вы помните.

– Да. – губы Павла дрогнули.

– Он считала вас неудачником… глупцом… и слабаком.

– Я знаю… – процедил Павел.

Его начала колотить нервная дрожь. Он несколько раз сжал и разжал кулаки.

Шамов ощерился. Глаза доктора сверкнули маниакальным торжеством.

– Вы хотите вернуть её? Хотите Павел?

– Хочу. – выдавил Павел.

– Больше жизни?

– Больше…

– И у вас всё получится.

– Получится… – эхом отозвался загипнотизированный пациент.

– Да-а… – протянул Герман изучающе разглядывая его лицо.

Счастливая улыбка не сходила с лица Шамова.

– Да… Да, Павел, вы вернете её… Хотя, нет. Постойте…

Шамов оглянулся назад. Микки возле кресла вновь заскулил, чуть повернул голову и вдруг гавкнул. Затем ещё раз.

Герман посмотрел на Павла.

– Есть одно препятствие, Павел. – усмехнулся Шамов.

– Пре… Препятствие? – медленно и глупо повторил Павел. – Я н-не хочу… не хочу препятствий… Не хочу! Не хочу! Я… Я хочу вернуть Яну! Хочу, чтобы она вернулась! Чтобы снова была со мной! Я хочу!

Он оскалился и затрясся в бессильной злости.

– Я не хочу никаких препятствий! Не хочу! – рычал он, брызжа слюной, словно в нервном припадке.

– Отлично. – Шамов протянул руку и что-то взял со своего стола.

Затем наклонился к Павлу и проговорил громко, властно, убедительно.

– Единственное, что мешает Яне вернутся к вам… – Герман отошел в сторону и обернулся рычащего Микки. – Это ваш пёс, Павел. Он виной всему…

– Мой пёс? – растерянно проговорил Павел.

Стас увидел, что в правой руке Павла зажат длинный, массивный охотничий нож.

– Да, Павел. – кивнул Шамов. – Эта мерзкая, вонючая шавка всему виной… Этот пес разрушил вашу жизнь…

– Мою жизнь? – Павел, жадно и часто дыша поднялся со стула. – Микки? Микки разрушил мою жизнь?

– Он и сейчас её рушит. – проговорил ему в лицо Шамов. – Смотрите, как он улыбается… Это не пес… Это чудовище! И оно радуется, когда вы терпите неудачи, оно смеет над вами…

– Смеется?! – со злобой на лице оскалился Павел. – Смеется?!

Он яростно зарычал и двинулся на пса.

Сеттер лег, прижался к полу, завилял хвостом и грустно, испуганно заскулил.

– Ты больше не будешь мне гадить, мразь! – вскричал взбешенный Павел, подходя к собаке.

Пес смотрел на хозяина и не понимал, что происходит. Он не понимал, что он сделал не так. Не понимал, за что хозяин злится на него. За что…

– Устраните препятствие, Павел! – воскликнул Шамов. – Уничтожьте чудовище!

– Чудовище! – плюясь слюной, с безумным взглядом повторил Павел и набросился на своего пса.

Он взмахнул ножом, и с силой ударил. Пес взвыл, заскулил.

Стас быстро нажал на «стоп», и отвел взгляд.

Арцеулов глубоко и часто дышал, тоже глядя в сторону.

Корнилов посмотрел на него, затем на Домбровского, стоящего у окна.

Тот не оборачиваясь, сложа руки на груди, смотрел на улицу.

– Вы до конца посмотрели видео? – наконец спросил Стас.

Увиденное и вправду потрясло его. То, с какой жестокостью любящий хозяин Микки, начал бить ножом своего питомца вселяло ошеломляющий ужас.

– Да. – не оборачиваясь сухо и угрюмо ответил Домбровский. – Это Павел зарезал своего пса…

– Зарезал! – громко хмыкнул Сеня и покачал бородатой головой. – Да он его просто в…

Арцеулов взмахнул широкой ладонью.

– Просто в фарш… Любимого пса! В котором души не чаял!..

Стас вздохнул, похлопал Сеню по плечу. Бородач был известным любителем псов. Большей частью крепких, бойцовских собак, но и всех остальных тоже искренне любил.

Да и Домбровского, который домашних животных не слишком жаловал, увиденное проняло и ужаснуло, так же, как и Стаса.

– Другие видео есть? – спросил Стас, втайне надеясь на обратное.

Другие видео были. И много. Десятки.

Мать, под гипнозом, в дикой ярости задушившая трехгодовалого сына.

Отец, зарезавший дочь тем самым ножом, которым Павел умертвил своего рыженького сеттера Микки.

Сын, забивший ногами пожилую мать. Дочка, застрелившая обоих родителей из пистолета с глушителем, и выпустившая ещё по нескольку пуль в уже мертвые тела.

Парни близнецы, что убили друг друга в яростной, остервенелой драке.

Этим видео не было конца.

Как оказалось, убийства и прочие ужасы, которые творили пациенты Шамова под гипнозом, были лишь заключительной частью.

Каждому из устрашающих деяний предшествовали несколько сеансов.

Шамов начинал с малого.

Например, заставлял разбить любимую чашку. Разорвать и сломать цветы. Сжечь фотографии. Разбить свой же дорогущий телефон. Раздавить ногами насекомых. Задушить в руках пойманную птицу. Бросить в камин визжащую мышь.

Некоторым он предлагал ударить себя в живот или в лицо. И пациенты били. Били с радостью, с ожесточением, с…

Господи, они были преисполнены самого настоящего, злого, безумного… счастья.

Спустя час, два таких видео посмотрел генерал Савельев.

Аспирин не стал досматривать видео, где мужчина, отец троих детей, любящий муж и отец, буквально примерный семьянин, кулаками забил какую-то бездомную девчонку, которую привел в кабинет Шамов.

Девчонке было не больше десяти-одиннадцати лет. Казалось, её мольбы и крики до сих пор, эхом звучали в кабинете.

Аспирин, как и Стас со своими операми не сразу пришел в себя.

Нажав на паузу, он снял очки и несколько секунд смотрел куда-то, в одну точку.

Стас терпеливо ждал.

– Что это значит, Стас? – спросил он. – Почему эти люди совершают то, что… совершить никак не должны были? Как ему удается это?!

– Как удается, я не знаю, товарищ генерал. – вздохнул Стас. – А вот почему они это делают… Шамов, очевидно нашел какой-то способ постепенно пробуждать в человеке его самые худшие качества, самые низменные чувства… И не просто пробуждать, он, на протяжении нескольких сеансов создавал условия при которых темная сущность его пациентов стремительно гипертрофировала, росла, утраивалась и даже удесятерилась.

Корнилов хмыкнул. Грустно, бессильно покачал головой.

– Но, я не знаю… Я никогда подобного не видел, товарищ генерал. Это… Это за гранью человеческих возможностей! Во всяком случае было.

Аспирин протяжно вздохнул и так же тяжело выдохнул.

– Стас… – проговорил он. – Если это все правда… Мы должны найти Шамова в самые короткие сроки.

– Я понимаю, товарищ генерал, но…

– И мы должны задействовать все возможные ресурсы. – перебил его Антон Спиридонович.

Стас изучающе взглянул на начальника.

– Да, Стас. – кивнул генерал и еще раз, с выразительным ударением повторил. – все ресурсы. Все, без исключения. Ты понимаешь.

Последнее было не вопросом.

– Понимаю. – неприязненно и холодно ответил Стас. – Но, я не могу использовать её постоянно!..

– Можешь. – отрезал генерал. – И используешь.

– Товарищ, генерал. – процедил Стас агрессивно. – Вы понимаете, что Ника может просто… лишится рассудка, сойти с ума, свихнутся?! Вы понимаете, что есть вещи, которые она не может переживать и терпеть постоянно, все время? Это… Это истощает её! Да, она храбрится и хорохорится, потому, что… потому, что она ребенок! Ребенок! Понимаете?!

– Понимаю. – тихо, спокойно ответил генерал Савельев. – Но Ника крайне одаренный ребенок, Стас. И она может делать то, что не может больше никто. В этом её проклятие.

– Нет. – ответил Стас. – В этом её несчастье. А проклятием для неё стали мы. И я.

Стас в порыве ярости поднялся из-за стола и, распахнув дверь порывистым шагом вышел из кабинета генерала, оставив дверь открытой.

Пылая гневом, Стас ворвался в кабинет особой группы, оглушительно хлопнул дверью и подойдя к своему столу, уставился в окно.

Домбровский и Арцеулов за его спиной молча обменялись взглядами, и бесшумными жестами.

Спрашивать о чем-то Стаса они сейчас не желали. Корнилов редко выходил из себя. Но, уж если выходил, все знали, что несколько секунд его лучше не трогать.

Он всегда быстро брал себя в руки и возобновлял свое завидное самообладание.

ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ

Четверг, 25 августа. Поздняя ночь.

Я еле досмотрела очередную серию Ривердейла. И хотя я обожаю этот сериал, на часах было то время, когда я уже превращаюсь в сонного зомби.

Сидящий рядом Мирон, это заметил. Особенно, когда я начала тихонько посапывать.

– Ника? – осторожно спросил он.

– М-м? – сквозь дремоту, простонала я и тут же резко подхватилась.

Посмотрела в глаза Мирону. Тот снисходительно, умиленно улыбнулся.

– Я что заснула? – сонно хмурясь, спросила я.

– Да, похоже. – усмехнулся Мирон.

– А-а… – протянула я с досадой, глядя на него.

Ёлки-палки! Я уснула у него на плече! Ещё сегодня с утра я всеми силами демонстрировала ему свое показательно холодное отношение, а сейчас… засыпаю рядом как сурок.

Усиливающееся стыдливое чувство внушало робость и бессильное сожаление.

Нет, ну нормально! Мало того, что упросила парня остаться у себя на ночь!.. Так и ещё уснула рядом с ним!

Молодец! Красавица, просто! Может сразу с ним… перейти к следующему этапу! Чего уж мелочится!..

Я быстро затрясла головой, отгоняя такие постыдные предположения.

Ситуацию усугубляло и внезапное осознание, что у Мирона то уже всё было… вот это вот… о чем я не могу вслух говорить.

А я… а я тут взяла и уснула! А если… если он меня… трогал, пока я спала?..

Эта внезапная и пугающая мысль вообще заставил меня содрогнуться.

Нет, я всё понимаю! Он меня спас сегодня! И из-за меня же два раза очень крепко получил.

И даже можно сказать искупил свою вину.

Ну, по крайней мере отчасти. Но это же не повод, вот так вот таить рядом с ним! Иди знай теперь, что он делал, пока я дремала…

– Ника, с тобой все в порядке? – Мирон поставил сериал на паузу и коснулся моей руки. – Если хочешь, ложись спать.

Я выразительно уставилась на него.

– А я, на кухне посижу. – пожал плечами Мирон. – Обещаю, я никуда не уйду.

Он улыбнулся и вдруг ласково провел тыльной стороной ладони по моей щеке.

Его прикосновение, как и раньше вызвало удивительное блаженствующее чувство и вселило волнительную робость.

Почему я буквально млею и таю от его прикосновений. И сердце начинает так часто-часто биться, словно готово выпрыгнуть и уютно устроится у Мирона на руках…

Что?!! О чем я думаю…

– На кухню? – растерянно переспросила я.

– Обещаю. – проговорил он чуть томным голосом. – Буду сторожить тебя до утра.

Я посмотрела на время в углу экрана монитора компьютера.

Половина второго ночи… Ну и где носит дядю Сигизмунда?!

И ведь на мобильные звонки не отвечает. Вот, что я должна думать?!

– Хорошо. – скомкано ответила я Мирону. – Только…

Я пытливо, тревожно взглянула на него.

– Только «что»? – спросил с легким подозрением Мирон.

Я хотела спросить могу ли я ему доверять, но потом решила, что это слишком глупый вопрос.

– Ника. – Мирон сжал мою правую ладонь. – Я понимаю, что у тебя нет причин мне верить. Но, я скорее вены себе вскрою, чем посмею… причинить тебе вред или… вообще что-то посмею… Я просто посижу до утра и посторожу твой сон. Ну и… саму мастерскую.

Я лишь усмехнулась и закрыв глаза покачала головой. В ответ легонько сжала его широкую ладонь, точнее его пальцы.

– То, что ты улыбаешься означает, что ты согласна? – спросил Мирон.

– Да, – кивнула я и вздохнула. – Только оставайся здесь.

Тут у Мирона удивленно вытянулось лицо. Он растерянно захлопал глазами. Затем обернулся на мою кровать.

– Но-о… – протянул он непонимающе. – А как же… Ника… Я просто… Я думал…

– Мирон. – простонала я. – Ты помнишь, как мой дядя чуть тебя не пристрелил?

Мирон кивнул и нервно усмехнувшись, кивнул.

– Такое трудно забыть.

– Ага, – со смешком кивнула я. – А ты представляешь, что будет, если он тебя у нас на кухне застукает?

– Ну, я поздороваюсь с ним и…

– Не поздороваешься, – мрачно ответила я. – Он тебя даже слушать не станет.

– Почему? – пожал плечами Мирон.

– Потому, что, – сгорая от стыда проговорила я. – присутствие дома чужого парня, в его отсутствие он воспримет только в одном понимании.

– В каком пони?.. – начал Мирон и тут же осекся. – А… он… он подумает, что мы…

– Да, да, да. – быстро перебила я его, не желая развивать эту тему. – Так, что лучше тебе остаться здесь.

– А ты?.. Как ты будешь спать?.. В одежде что ли?

– Да, – я пожала плечами. – Ты же не думаешь, что я буду при тебе раздеваться?

– Я бы приятно удивился. – признался он и усмехнулся.

У меня вспыхнуло лицо. Я закрыла глаза, и отвернулась. Рассерженно вздохнула. Как у него так получается?! То вроде нормальный, то одним словом все испортит!

– Слушай, я ведь ещё тебя не простила, между прочим. – соврала и пригрозила я. – И остаться попросила только потому, что мне очень страшно! А не потому, что там… что-то… И если ты там себе что-то нафантазировал…

– Я понял, понял… – поспешил извиниться Мирон. – Ясно. Всё. Прости, пожалуйста. Я глупо пошутил.

– Глупо. – проворчала я обиженно. – Кстати, ты можешь расположиться прямо здесь, на диванчике.

Маленький, темно-синий диванчик овальной формы недавнее приобретение. А точнее просто дядя Сигизмунд выставил его из своего кабинета потому, что он ему надоел.

И не придумал ничего лучше, как переместить ненужную мебель мне в комнату.

Я в общем-то не возражала и очень быстро приспособила мягкий и уютный диванчик для просмотра фильмов и сериальчиков.

Это было куда удобнее, чем сидя в кресле. Хоть развалится и даже разлечься можно, как тебе удобно.

Я достала Мирону один из своих пледов.

– Да не стоит… – улыбнулся парень.

– Держи, и не прибедняйся. – ответила я.

– Ладно. – он неловко принял плед из моих рук.

Я подошла к своей кровати.

В голове кружила потрясающая сознание мысль, что я ночую в одной комнате с парнем!

С парнем, к которому ещё до конца не знаю, как относится!

С парнем, который сперва обидел и кошмарно оскорбил, безжалостно уничтожив созданную им же прекрасную сказку.

А… а потом, сегодня отчаянно вступился за меня и раненый, с забинтованной головой, защитил от двух здоровых уродов.

Может он и сволочь, и наглец, и бабник, и вообще редкий проходимец… Но уж чего-чего, а смелости Мирону точно не занимать! Да и вообще не смотря на его проступок, я не могу заметить в нем каких-то низменных, отвратительных черт. А я старательно приглядывалась все это время.

Может, конечно, я опять совершаю ошибку, и куда болею роковую…

Но… Но, вот что мне делать? Одна я ночевать боюсь! А если дядя Сигизмунд его увидит у нас в доме ночью, ну или утром… Мне даже представлять не хочется, что он тогда сделает.

И я совсем не хочу, чтобы дядюшка в порыве гнева пристрелил Мирона, а сам потом, отправился в места, не столь отдаленные.

Так, что выбора то у меня не много.

Хотя, да. Ситуация вышла в край идиотская!

И я себя чувствую до ужаса, кошмарно неловко.

Даже Лера себе такого не позволяла! Парней приглашать к себе переночевать!

Подобные стыдливые и въедливые мысли продолжали атаковать меня.

Чтобы прийти в себя, я сказала, что мне нужно умыться и выйдя из комнаты направился в ванную

Ступая по длинному коридору, я пыталась предположить, что обо сейчас думает Мирон.

Наверное, что я такая же доступная дурочка, как и все, кто у него был до меня.

Что я уже готова и влюбится, и, простите, отдаться ему прямо с разбега…

Или он думает, что у меня семь пятниц на неделе, и я вообще не совсем адекватная.

О-ох… не удивлюсь, если вернувшись в свою комнату обнаружу открытое окно и прощальную записку на столе, возле компьютера.

Я зашла в ванную, закрыла дверь на замок и подошла к умывальнику.

Упершись руками в раковину, устало взглянула на себя в зеркало.

И тут же поправила взлохмаченные со сна волосы.

Затем посмотрела на свои глаза. Раздраженно цокнула языком.

Ну, что же вы такие опухшие то?

Ну, конечно… после случившегося… Точнее, после того, что едва не случилось меня натуральным образом колотила бесконтрольная истерика.

Часа два, когда мы сидели уже в моей комнате, я прорыдала на плече у Мирона. Парень уже не знал, как меня утешить.

А я думала вообще не смогу остановится. Слезы просто выплескивались из меня, вместе с пережитым ужасом, стыдом и кошмаром.

Кошмарные представления и образы в голове беспощадно терзали мое воображение, выжимая из меня бесконтрольные рыдания.

У Мирона от моих слез промок левый рукав на его бомбере.

Мирон или обладал завидным терпением, или… Или ему действительно было приятно утешать меня. То есть, ему не безразличны мои слезы, мои страхи, и мои тревоги.

Возможно ли такое? Могу ли я ему действительно доверять?..

Святые небеса, ну как все сложно!

Вроде он хороший, а вроде и не совсем! Кажется, что я хочу доверять ему, быть с ним, чтобы он держал за руку или с чувством обнимал, как сегодня после произошедшего.

И в тоже время где-то в моем сознании, среди моих мыслей упрямо ворочается недовольное и ворчливое сомнение.

Не верь ему, шипело оно, не верь! Доверишься, горько пожалеешь! Ещё больше рыдать от несчастья будешь! Поверишь такому, как Мирон и он в один прекрасный момент растерзает тебе сердце, растопчет мечты и смачно сплюнет в душу, опозорив и унизив на прощание.

Это Мирон… Такие он не меняются. Хотя им и не занимать ни храбрости, ни силы. Это не делает их хорошими людьми!

В конце концов даже в отпетых злодеях есть хоть пол грамма чего-то хорошего.

Кто знает из чего состоит Мирон, и каковы его намерения?

Я зажмурилась, скривилась и потрясла головой.

Не знаю… Не знаю, как мне с ним быть.

Хоть и попросила его остаться, всё равно не знаю, что дальше будет.

И не могу… Не могу ему верить.

Тогда почему я попросила его остаться? Тем более на ночь?

Скажи мне кто ни будь ещё неделю назад, что у меня дома, в моей комнате будет ночевать парень… Я бы посмотрела на этого человека с откровенным сомнением и насмешкой.

А сейчас… Он здесь. В нашем с дядей доме. Сидит в моей комнате. Хм. А что если я просто выбрала из двух зол меньшее?

Чем одной дрожать ночью в доме, боясь, что Ерохин и Пахоменко могут вернутся с компанией, я сочла за лучшее присутствие Мирона.

Все-таки вроде бы насиловать он меня точно не будет.

Да, конечно. А вот про то, что он не захочет мне отомстить речи нет.

И вообще, кто знает, может он всё еще пытается выиграть тот омерзительный спор?

Не знаю…

Я включила воду и снова умыла свои глаза. Снова придирчиво осмотрела себя в зеркало.

Надо будет сделать компрессики и наложить патчи под глаза.

А то буду завтра выглядеть, как отпетая алкоголичка.

Вода в кране странно дрогнула, на миг прервалась и снова потекла.

Я опустила взгляд вниз, непонимающе нахмурилась.

Что это было? И вот опять…

Опять вода вздрогнула, как от невидимого толчка, и на миг прервалась.

Я наклонилась к текущей из крана струе воды.

Что происходит?

Внезапно я услышала гулкий топот. От него легонько подрагивал пол под ногами.

А затем я уже почувствовал то знакомое, неуловимое, но очень четкое и явственное чувство видения.

Ощущая пугливую неуверенность, сдерживая взволнованное дыхание я приблизилась к двери ванной комнаты, поднесла руку к металлической ручке.

Снова постукивающий звук шагов.

Я судорожным вздохом втянула в себя воздух, и замерла на несколько мгновений.

Звук шагов… Гулкий, кроткий перестук копыт.

Вестник… Вестник… Здесь, за дверью, сейчас, совсем рядом со мной Вестник…

Пересилив себя, стараясь справиться с паническими порывами, я открыла дверь ванной и посмотрела во тьму за порогом.

Первое мгновение казалось, что за порогом освещенной светом ванной комнаты нет ничего… Ничего кроме клубящейся, вязкой, непроницаемой тьмы с её бесформенными, изменчивыми образами.

Ничего… Только темнота… Бездонная, безграничная темнота.

Без очертаний и предметов. Ничего…

Стук копыт. На этот раз более, чем отчетливый.

Зычный, колкий, громкий перестук лошадиных копыт.

Я увидела его и по моей коже растекся опаляющий, влажный липкий холод.

Он обвился вокруг моего тела, облизал руки, лицо, грудь и спину.

Казалось все мое тело пульсирует в такт участившимся биениям сердца.

Стук копыт приближался. Не спешно. Не торопливо. Ему некуда было спешить.

Он знал, что я никуда не денусь от видения, которое он принес на своем черном хвосте.

С трудом глотая неожиданно стылый воздух, чувствуя, как нервно сжимаются и сокращаются мышцы тела, как мое тело подчиняет нервный трепет я смотрела на него.

Я уже разбирала очертания головы, туловища и ног.

Громадный, гораздо больше обычного, вороной конь выступал из темноты мне навстречу.

Он был настолько же ужасен, насколько и красив.

Как будто сотканный из переливающегося тусклыми бликами мраморного мрака.

Вестник шумно всхрапнул и стукнул правым передним копытом в пол.

Требует, чтобы я вышла из ванной, вышла из света. Ступила к нему. Ступила во тьму.

Требует, чтобы я позволила поглотить себя мрачным, тяжелым и ужасающим воспоминаниям, которые он принес.

Я не могла не подчинится. Откажусь и будет только хуже. Много хуже.

На миг затаив дыхание я перешагнула порог ванной и оказалась во мраке.

Мгновение ничего не происходило. Я стояла перед Вороным Вестником и смотрела в его равнодушный, умиротворенный взгляд антрацитовых не естественных глаз.

Мы стояли с ним, окруженные темнотой и безмолвием.

Вестник шевельнул головой, встряхнул своей черной гривой.

И я почувствовала присутствие.

Я скосила глаза в сторону. Я уже знала, что кто-то стоит за моей спиной.

Кто-то, кто хочет чтобы увидела нечто…

Я медленно обернулась и коротко, судорожно вздохнула.

Мальчик. Лет двенадцати. В темных шортах и белой футболке с группой ACDC.

Его лицо сохраняло выражение отстраненного равнодушия.

Я ждала. Ждала, что он скажет, сделает или покажет.

Он внезапно посмотрел мне в глаза, я вздрогнула.

И в следующий миг голову мальчика охватил пожар.

Я всхлипнула от ужаса. Открыла рот, чтобы закричать, но не издала ни звука. Лишь вдохнула глубоко, так, что заныли ребра и часто, быстро задышала.

Огонь неторопливо, словно наслаждаясь моментом обвил лицо мальчишки.

– Это сделали они… – услышала я мальчишеский, ломающийся юношеским басом голос в своей голове. – Это сделали они… он и она… Смотри, что они делают… Со мной… С нами…

И тут с обоих сторон, из бездонного мрака выступили несколько человек.

Это были изуродованные, покалеченные и явно неживые тела.

Точнее воспоминания, которые предстали в их образах.

– Смотри, что они сделали… – разные голоса, женские и мужские, беспорядочным, вибрирующим хором зазвучали в моих головах.

Одно за другим передо мной представали кошмарные, ужасающие своим видом воспоминания этих людей.

Их последние воспоминания.

Мальчик, который по наущению Гудковой забирается в горящий камин и добровольно сгорает там.

Женщина с остервенением душащая своего ребенка.

Юноша пинающий ногами окровавленное тело своей матери.

Девушка, стреляющая в своих родителей.

Все они, все эти люди совершали жутчайшие поступки под гипнозом Ксении Гудковой и… какого-то другого мужчины.

Я похолодела, когда поняла, что видела его. Видела в сознании той девушки, которой единственной удалось выжить на месте нового убийства Монохромного человека.

Сотрясаясь в судорогах ужаса, я наблюдала как из темноты появляются все новые воспоминания. Они являлись в облике мёртвых, часто окровавленных тел. Они говорили и показывали.

– Хватит! – выкрикнула я не в силах больше не видеть не слышать все происходящее. – Хватит! Хватит! Перестаньте! Пожалуйста! Умоляю, перестаньте! Перестаньте!

– Смотри… – взвыл дрожащий хор голосов. – Смотри-и-и…

И вдруг они замолчали.

Неизвестный мальчик, уже полностью охваченный пламенем посторонился, и я увидела странную картину впереди.

Я словно смотрела сверху, на человека, лежащего на кровати… Нет, это была тюремная камера, и человек лежал на белой, сереющей в сумерках тюремной койке.

Я пригляделась и вздохнула. Это был Лукьян Курбатов. Лежащий на койке, в своей камере в СИЗО Уголовного розыска.

Скривившись от шепотов в моей голове, я смотрела Курбатова и пыталась понять, что я должна увидеть.

А когда поняла, оторопела от нового прилива чувства ужаса.

Вокруг Лукьян, подобно воронке медленно закручивалась и вилась бесформенная, словно жидкая, похожая на нефть черная масса.

Точнее, она была… чёрно-белой.

Черно-белый водоворот кружился вокруг Курбатова и сжимался вокруг него все плотнее.

– Смотри!

– Смотри!

– Смотри!

Хор сливающихся голосов звучал в моем сознании и постепенно слабел.

– Отпусти нас… – простонали вдруг голоса. – Ты должна отпустить нас… Отпусти… Отпусти…

– Я… я не понимаю! – жалобно всхлипнула я, с силой зажимая уши ладонями.

– Отпусти!!! – проорали голоса и воспоминания жертв Гудковой и неизвестного мужчины снова замелькали перед глазами.

– Хватит! Прекратите! Не надо!!! – кричала я с яростной мольбой.

Это продолжалось по кругу.

Кровь, убийства, жестокость, ненависть.

Я лицезрела эпизоды проявления худшей стороны человеческой сущности.

Я наблюдала за чужой болью и мучениями. Я видела, как люди, под гипнозом убивали своих родных и близких. Своих детей или родителей.

Я закрыла глаза, увидев, как какой-то мужчина со звериной жестокостью зарезал свою собаку. Господи, как она визжала!

Зачем?… Зачем Гудкова и тот, другой человек это делают?! Зачем?! Зачем?!

– Опусти… – стонали голоса воспоминаний в моем сознании.

Мне казалось ещё не много и моя голова лопнет, разорвется, и мой череп разлетится на осколки.

– Я не знаю, как это сделать! Не знаю! Не знаю! – в истерике яростно проорала я.

– Отпусти…

Они встали вокруг меня. Воспоминания… В телах людей, которым когда-то принадлежали. В изуродованных, покалеченных и окровавленных давно лишенных жизни мёртвых телах.

Они тянули ко мне руки и утробными, низкими голосами стонали:

– Отпусти… на-а-с-с… Отпус-сти-и-и…

– Да как!!! – проорала я падая на колени со слезами ужаса. – Я не знаю!!!

Тут перед моим лицом возник мальчишка, охваченный огнем. Он вцепился в мое лицо, притянул меня к себе.

Я в ужасе глядела на его пылающий череп.

– Она! Она! Нас! Держит! Здесь! – проорал он мне в лицо и с невероятной силой оттолкнул. Я отлетела на несколько метров, упала и ударилась об пол.

– Ника! Ника! Да что с тобой?! Блин! Да… Ты слышишь меня?! Ника?!! Ника! Ника! Очнись… Ты слышишь?!!

Я открыла глаза и посмотрела на Мирона.

Он с ошарашенным, перекошенным лицом, испуганно тараща глаза глядел на меня.

Я повернула голову, с хмурым видом осмотрелась.

Я лежала на полу, в коридоре на третьем этаже.

– Чёрт… – простонала я и медленно села.

– Ты как? – обеспокоенно с тревогой спросил Мирон и приобнял меня за плечи. – Ты… ты меня до ужаса напугала!

Я стыдливо, кротко и виновато улыбнулась.

– Прости… А я… Я кричала?!

Я с усталым сожалением посмотрела на Мирона. Промелькнула мысль, что теперь он ещё и увидел меня в приступе видения. И судя по его эмоциям реально до ужаса перепугался.

За меня или. Ну, или он так испугался меня и моего поведения.

Трудно судить его за это.

Но сейчас я не могла об этом думать. Я вспоминала тех людей… Их слова. И то, что они показали.

Курбатов… Он сидит в СИЗО… Хм… И вокруг него сужается черно-белый вихрь. Сужается стремительно, словно… словно приближается.

Я резко подхватилась, но меня тут же повело в сторону, голова закружилась, ноги подкосились.

Мирон поймал меня, но я тут же запротестовала.

– Пусти! – выдохнула я встревоженно. – Мне нужно позвонить! Срочно!