Текст книги "Монохромный человек (СИ)"

Автор книги: Юлия Поспешная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 45 страниц)

Почему парни такие… такие дураки? Такие идиоты!

Р-р-р!..

Я вздохнула, всхлипнула. Рядом раздались шаги.

А потом вдруг кто-то обнял меня, легонько притянул к себе, погладил по голове.

– Всё будет хорошо, принцесса. – услышала я над головой утешающий голос Мирона. – Федя… крепкий парень. И ужасно гордый. Потому и не остался.

Я вздохнула, вздрогнула в его объятиях. Он прижал меня к себе сильнее.

Я прониклась чувством безмерной благодарности к нему за это.

Но, в то же время я помнила, что это он подрался с Мироном.

Я отстранилась от его объятий и посмотрела на него снизу вверх.

– Пока ты не появился, у нас никаких драк не было! – проговорила я сердито. – Ты можешь мне объяснить, что у вас случилось?

Мирон пару мгновений смотрел на меня. Потом вдруг улыбнулся.

Это было странно. Человек, у которого раскроена губа и бровь не должен так мило и счастливо улыбаться.

На мгновение я даже подумала, что может у него поврежден череп и мозг!

Ну, правда…

– А ты ещё не поняла, принцесса? – усмехнулся Мирон.

– Не-ет. – протянула я, но в голову впорхнула незатейливая мысль, которую я тут же заткнулась поглубже и подальше. – Только не говори, что…

– Из-за тебя. – вздохнул Мирон.

Я закрыла глаза. Опустила голову. Устало вздохнула.

Ну, ясно! Сошлись два парнокопытных козерога на мосту…

– Пошли в дом. – тихо сказала я Мирону. – У тебя кровь хлещет… Надо обработать и перевязать.

– С радостью. – просиял Мирон.

– Это ничего не значит! – глядя ему в глаза предупреждающе ответила.

– Конечно. – улыбнулся Мирон.

– И это не значит, что я тебя простила!

– Я так и понял.

– Чего ты улыбаешься?.. Я серьёзно! – я пыталась придать строгости своему голосу.

– Хорошо… Просто ты такая милая, когда пытаешься злится. – пожал плечами Мирон.

Я несколько мгновений смотрела в его лучистые, задорные и смеющиеся серо-зеленые глаза.

Господи, какой же он дурак!..

Но… Но, почему он все равно… такой… такой милый! Ехидный, не серьезный, местами вообще ершистый и неприятный, но… милый и даже… обаятельный что ли…

О чем, я думаю?..

Я хотела что-то ответить Мирону, но не нашлась с ответом, и просто попросила его идти за мной.

Дома, я завела его на кухню, на нашу кухню, на третьем этаже, где могут появляться только дядя Сигизмунд, я, и Федя.

Но, пока хозяин дома отсутствует, а его помощник пошел вообще неведомо куда, я нарушила одно из правил дяди Сигизмунда.

«На третий этаж всем посторонним вход строго воспрещен!»

– Присядь вот здесь, пожалуйста. – попросила я вошедшего следом за мной Мирона.

Он послушно уселся на стул с высокой спинкой.

Его немедленно заинтересовали стоящие рядом фотографии.

– Ух ты, – засмеялся он и показал на одну из фотографий. – Это ты такая кроха?

Я обернулась. В руках у Мирона я увидела старую фотографию.

На ней мои родители, дядя Сигизмунд и я, на плечах у своего отца.

Там мне четыре года.

Меня кольнуло смущение и легкая стыдливость. Мне не очень хотелось, чтобы Мирон разглядывал мои личные, семейные фотографии. И тем более брал их в руки.

– Да, это я. – ответила я.

– А рядом твои родители, да? – спросил Мирон. – У тебя очень красивая мама.

– Спасибо. – я открыла дверцу с домашней аптечкой и выволокла оттуда громадную коробку с разнообразными медикаментами.

Среди вороха баночек, блистеров, спреев, упаковок пластырей я нашла зелёнку, и упаковку бинтов синего цвета.

Весь этот громадный медицинский арсенал (у нас таки три коробки) моя личная заслуга.

Это я убедила дядю Сигизмунда, что в доме должно быть всё, от зеленки, черт возьми, до сильнодействующих антибиотиков.

Дядя сопротивлялся до самого первого случая, когда чем-то траванулся.

Ох и полоскало же его тогда!

Небольшим, но важным познаниям в медицине я обязана разным людям.

Начиная от личного врача фигуристов в «Княжеском» Дворце спорта, и заканчивая наставлениями от Стаса.

– Ника… – Мирон хотел что-то спросить но, видимо передумал и замялся.

– Ты хотел спросить где мои родители? – не оборачиваясь озвучила я его желание. – И почему я собственно живу у дяди?

Мирон был не из застенчивых.

– Да. – признался он. – И ещё, почему ты приехала в Россию? Что в Польше плохо?

Плохо? Да нет, почему же. Смотря кому. В целом всё нормально, наверное. Только вот мне там подписан приговор.

Нет, я утрирую конечно. Никто прямо с ходу стрелять и убивать меня не станет, но… Мои родственнички уж точно захотят вернуть меня обратно.

Я всё же Лазовская. И, как выяснилось могу на законных основаниях претендовать на весьма существенный кусок общего наследства. Включая долю моего отца, деда и бабушки, которые, как мне известно всё отписали своему сыну Роджеру. То есть моему отцу. А за ним в очереди наследования сразу иду я.

Так, что в Польшу мне путь заказан. А иначе меня там очень быстро запрут в домашних застенках, и по достижению совершеннолетия вынудят отказаться от наследства. А потом… Потом меня бы нашли где-то в пригородных лесах… И вряд ли бы об этом вообще кто-то узнал.

– Это всё очень долгая история, Мирон. – я вооружилась всем нужным для перевязки ран и направилась к нему. – И к тому же это личное.

Я села напротив него и положила лекарства на стол.

Первым делом нужно было промыть рану перекисью водорода и остановить кровь.

Смочила ватный диск, и наклонилась к Мирону.

Он с полуулыбкой смотрел на меня. Я старалась не обращать внимание на его взгляд. Мне пришлось близко наклонится к нему. Очень близко. Слишком…

И этот гад в упор, в наглую вызывающе меня рассматривал.

Мне стало так неловко, как будто я… без одежды перед ним

У меня дрожали руки и трудно было сосредоточить мысли на его ранах.

– Ты не мог бы смотреть в сторону. – попросила я.

– Не-а. – усмехнулся он.

– Мирон, пожалуйста… – я вздохнула. – Мне так не удобно.

– Я тебя смущаю? – победно улыбнулся он.

Да, морда ты наглая, подумала я. Смущаешь! И ты прекрасно это знаешь!

– Мирон… Пожалуйста, мне не удобно. – пожаловалась я слегка раздраженно. – И это тебе не шутки. У тебя серьезно кровотечение, между прочим. Может и зашивать вообще придется.

– Ещё чего! – фыркнул Мирон. – Не хочу никого обижать, но твой друг дерется, как как первоклассник.

– Мне все равно, кто из вас лучше дерется. – отрезала я. – Главное, что оба побитые, с у тебя вон бровь и губа, а у него нос и что-то челюстью. Кому всё это нужно?

– Он первый начал. – обиженно ответил Мирон. – Я его пальцем не трогал.

– А это уже неважно. – с хмурым видом ответила я, сосредоточенно и бережно промокая ватным диском рану возле левого края губ.

Я отложила диск в сторону. Он был весь пропитан кровью Мирона.

Я снова промыла его рану.

– Не больно? – боязливо спросила я.

– Нет. – улыбнулся он. – Я даже рад, что твой друг наградил меня этими царапинами…

– Ничего себе царапины! – фыркнула я.

– Ну, зато благодаря ним я сейчас здесь с тобой, и ты впервые за последние несколько дней так близко от меня.

От его слов у меня чуть бытулек с перекисью не выпал. Я его еле удержала.

Дыхание сбилось, горло сдавило, с готовностью лихорадочно затрепетало сердце в груди.

И такое буйное, беспокойное чувство неистово скакало и бесилось во всей плевральной полости.

От локтей до плеч по нарастающей поднялась противоестественная дрожь, кожу пекло в нескольких местах, горели щеки, стало жарко где-то внутри, глубоко во мне.

Зачем он это сказал?! Зачем?! Ну, вот зачем?!

Специально, что ли пытается меня вывести из себя?!

Я промыла его раны и собралась обрабатывать.

– Может щипать и печь. – предупредила я. – Но, я постараюсь быстро.

– Не торопись. – изменившимся голосом вдруг проговорил Мирон. – И можешь не быть слишком осторожной. Уж что-что а боль от твоих рук я точно заслужил.

Я замерла, и оцепенела, услышав это. Я посмотрела в его глаза.

Он пристально, странно, по-другому глядел на меня.

– Ты что… – слабо, упавшим, тихим проговорила я. – Ты что такое говоришь? Я… Я не хочу делать тебе больно…

Он грустно улыбнулся.

– Но, я же заслужил.

Я с трудом отвела взор от его глаза.

– Сл-лушай, – заикаясь ответила я. – Если вознамерился з-занятся с-самоб-бичеванием… То… пожалуйста, н-но…

Я сделала над собой усилие и договорила.

– Но не здесь!

– Предлагаешь мне головой об стену побиться? – хмыкнул он.

– Хорошая идея.

– Она не выдержит.

– Твоя голова?

– Стена. – шутливо ответил Мирон.

– Не сомневаюсь, – проворчала я и осторожно начала обрабатывать его рану. – Такую чугунную, пустотелую голову ещё нужно поискать.

Мирон усмехнулся.

– Смешная ты. – хмыкнул он и снова улыбнулся.

Я недовольно взглянула в его глаза.

– Неужели?

– Когда силишься сказать, что-то неприятное и казаться злой.

– С чего ты решил, что я кажусь злой? Я и правда зла на тебя.

– Нет. – качнул он головой. – Ты рассержена, обижена и расстроена… из-за меня.

Он с горечью кивнул.

– Но, ты не таишь зла. Я видишь ли, кое-что понимаю в людях.

– Вот как. – стараясь не слушать его и не обращать внимание на его взгляд я занялась другой его раной. – И как ты это всё определяешь?

– Всё в глазах. – неожиданно сказал он. – У тебя они другие. Совсем не злые, Ника. Мне кажется ты вообще не умеешь злится и тем более ненавидеть.

– Насчет первого ты точно ошибаешься. – ответила я упрямо.

– А насчет второго? – усмехнулся он. – Ты меня ненавидишь?

Я не удержалась, посмотрела в его глаза.

– Вот ещё. Больно надо…

– А должна бы. – хихикнул он.

– Обойдешься. – ответила я.

– А дело не во мне. – продолжал Мирон. – Ты просто не умеешь ненавидеть.

Я вздохнула.

– Прости, но ты не мог бы просто посидеть молча? Пожалуйста.

– Хорошо, – внезапно легко согласился Мирон. – Но только при одном условии.

– Каком? – устало спросила я.

Он не ответил. Я взглянула на него. И удивилась. На несколько мгновений из взгляда Мирона исчезла его привычная спесь, нахальство и самоуверенность.

Он вдруг стал робким, не смелым. Но всё же с чувством произнес:

– Прости меня.

Я вздохнула.

Молча занялась его раной.

– Ника… – проговорил Мирон и голос его дрогнул. – Прости…

– Я уже давно тебя простила. – ответила я, закончив с раной и отвернувшись, чтобы сменить ватным тампон. – Думаешь, я все это время думала о тебе и злилась на тебя? Может и стоило, но… ни времени, ни сил не было, если честно.

– Значит… – начал Мирон.

– Это ничего не значит, Мирон. – покачала я головой и опять занялась его ранами.

– Значит у меня нет шансов? – спросил он.

– Есть, но не со мной. – упрямо и грустно ответила я.

Зачем он завёл этот разговор? Зачем я ему?.. С его-то внешностью и талантами может себе любую заполучить! Ну, что он ко мне прицепился!

– Я не хочу с другими. – протестующе ответил Мирон. – Я хочу с тобой…

– Мирон… пожалуйста… – я нервно сглотнула. – Не усложняй всё… Не надо. Пожалуйста, давай сменим тему. Я… я не хочу с тобой об этом разговаривать.

Но Мирон не мог угомонится.

– Только об этом? Или в принципе не хочешь со мной говорить?

Он боялся услышать мой ответ. Я слышала это по его голосу.

У меня не хватило сердца сказать ему что-то резкое, неприятное. Что-то, что могло ранить его.

Я осторожно перевязала ему рану на брови, намотав повязку из бинта.

С губой вроде было проще. Рана не глубокая, только крови много.

Это из-за большого количества кровеносных сосудов на лице.

– Если найдем общие темы… то можем и поговорить. – усмехнулась я.

Ну, что со мной не так? Ведь он правда сделал мне больно.

Сначала подарил сказку, а потом, не успела я ею насладится, с размаху разбил об пол.

И все оказалось фальшью. Все его улыбки, все его комплименты и ухаживания.

Так почему я не могу злится на него? Почему я не чувствую к нему ни злости, ни гнева, ни даже горечи бессильной ненависти?

Ну, почему?.. Что со мной?..

С ударом сердца, я почувствовала толчок в спину.

Вспышка света затмила взор, все поглотила туманно-молочная пелена.

Я втянула в себя влажный, свежий ветер с привкусом чего-то сладкого и соленого одновременно.

– Ну, долго ещё? – пропищал детский голос. – Долго? Миро-он…

– Потерпи, я почти закончил. – раздался голос Мирона.

Только он был другой, бурчащий, ломающийся с проскальзывающим фальцетом.

Когда пелена вокруг истлела и растаяла, я увидела Мирона.

В зеленой майке с гербом баскетбольного клуба и номером восемьдесят три, в шортах и потертых кроссовках он сидел на ступеньках дачного дома.

Вокруг него приплясывал от нетерпения маленький мальчик лет восьми.

Он был белой панамке, голубой футболке с черепашками-ниндзя и джинсовых шортиках.

– Ну, Миро-он… – канючил мальчик. – Там пацаны… они сейчас уедут без меня.

– Ниче, братишка. – усмехнулся Мирон. – Ща я твой велик дочиню и ты их в раз догонишь. Не парься.

Он погладил мальчишку по голове.

Я не сдержала умилительной улыбки. Мирон явно искренне любит своего младшего братика.

Но, как большинство парней и взрослых мужчин, пытается скрыть истинные чувства за напускной, дружеской суровостью.

И от этого его отношение к братику выглядит ещё более теплым и искренним.

– Ну, вот. – Мирон встал.

Он оказался куда ниже ростом, чем сейчас.

– Готово! – Мирон легонько попинал ногой переднее колесо велосипеда.

– Ура! – завопил счастливый маленький мальчик. – Спасибо! Спасибо, Мирон!

Он тут же вскочил в седло, перекинул ногу и схватился за руль.

– Всё, я погнал! – звонко пропищал мальчишка.

– Подожди гонщик, блин. – засмеялся Мирон и взяв со скамейки рядом маленький, камуфляжного цвета рюкзачок одел на спину братику. – Тут у тебя вода, телефон, пластырь и…

– Я знаю, знаю! – воскликнул мальчишка. – Ну, можно я уже поеду!

– Давай, Антоха. – Мирон легонько шлепнул братца по плечу. – Только, смотри дальше озера не езди! Понял?! Антоха!

– Да понял, понял!.. – крикнул уже издалека младший брат Мирона и не оглядываясь взмахнул рукой.

Мирон несколько минут постоял, глядя вслед укатившему братишке.

Затем одобрительно усмехнулся, качнул головой и направился в дом.

Воспоминание резко сменилось.

Вечер, сумерки. Предзакатное солнце медленно клонится к горизонту.

– Да не знаю я, как… – лениво отвечал что-то Мирон группке мальчишек вокруг него. – Там все легко на самом деле.

Тут они услышали бег, удары ног по земле и через мгновение на заборе дачного дома Мирона, повисла запыхавшаяся девочка лет десяти.

– Мирон! – выдохнула она встревоженно.

– Сашка? – удивился Мирон. – Ты чего такая…

– Мирон там твой брат! – воскликнула Сашка.

Мирон только сейчас увидел, что она зареванная, с покрасневшим лицом и растрепанными волосами.

– Мирон там Антон! Его… его…

– Что с ним?! – заорал Мирон и выбежав через калитку вцепился в плечи девочки. – Где Антон? Говори, дура! Где он?! Что с ним?!!

Сашка сквозь слезы прорыдала.

– Его маши-ина сби-и-ила… Там… Там возле м-магазина… н-на углу…

Мирон оттолкнул её и бросился вперёд.

Снова резко сменилось воспоминание.

Толпа людей. Плачут женщины и с горьким видом качают головами мужчины.

Двое санитаров несут к машине скорой помощи носилки. Под пеленкой угадываются очертания маленького тела.

Я ахнула, в ужасе глядя на это. С моих губ сорвался судорожный вздох.

Я покачнулась и отступила назад.

– Антон! – истерично кричал Мирон. – Анто-он!

Он врезался в толпу, яростно растолкал людей и выбежал к месту аварии.

– Эй, парень ты куда?! – его остановил полицейский. – Сюда нельзя! Здесь ДТП! Кто-то заберите пацана!..

– Да отвали ты!.. – Мирон вырвался у полицейского и подбежал месту трагедии.

Он застыл в растерянности, открыв рот и глядя на лежащий в на боку велосипед его братика.

У велосипеда было отломано переднее колесо и погнута рама.

Самого Антона нигде не было.

Мирон увидел стоящую рядом машину. Чёрный внедорожник Шевроле.

Но затем его взгляд упал на носилки в руках санитаром скорой помощи.

– Парень стой! – к нему бежали два полицейских.

Но Мирон увернулся от них, подбежал к носилкам и отбросил пеленку в сторону.

Я закрыла рот руками. Боже! Я увидела все эмоции отразившиеся на лице Мирона.

Его мир рухнул! Лопнул, развалился, осыпался сгорающим пеплом и серой пылью! Его жизнь, все его существование в раз было залито шокирующим ужасом и страшным осознанием случившегося.

Перед ним на носилках с раскроенной головой лежал Антон.

Неподвижно, тихо, закрыв глаза.

– Антон… – Мирон протянул было руку к лицу братика, но тут его схватили полицейские и отволокли в сторону.

Он сопротивлялся, дрался, пинал их ногами.

Но вдруг перестал.

Он увидел людей, выбравшихся из черного Шевроле.

Тучного молодого мужчину в светлой рубашке и девушку лет двадцати.

Мне хватило одного взгляда на девушку, чтобы увидеть их с Мироном сходство.

Те же волосы, похожие черты лица, губы, нос, брови и глаза.

Пронзительные серо-зеленые глаза, как Мирона.

Я увидела, как ужас в душе Мирона исказил, изуродовал его лицо.

Он каким-то чудом снова вырвался из рук полицейских и бросился вперёд, к водителю Шевроле.

– Мирон стой! – крикнула девушка слишком похожая на Мирона, чтобы быть случайно прохожей.

Сестра. Конечно же, сестра. Сестра, которая ехала в одной машине с водителем Шевроле. С убийцей брата Мирона. С убийцей Антона.

Этого он не забудет никогда. Уже никогда.

Он бросился на него в драку. Он бил его со свирепой беспощадностью.

Молча, яростно, зло. Всем чем мог и куда доставал.

Его сестра рыдая просила его перестать. К ним бежали люди.

Водитель Шевроле не отвечал Мирону. Только закрывался руками.

Мирона насилу оттащили трое взрослых мужчин.

Вспышка света сменила воспоминание.

Со стуком распахнулись двери церкви. Мирон, уже повзрослевший, в расстегнутом праздничном смокинге сбежал по ступеням храма.

Из распахнутых дверей донеслись звуки молитвы венчания.

Ветер взъерошил каштановые волосы Мирона, причесал их, сделав густой вихор спереди.

Из церкви за Мироном выбежала девушка. Придерживая полы свадебного платья, она с трудом поспешила за братом.

– Мирон стой! – взмолилась она со слезами. – Пожалуйста! Пожалуйста, вернись!

Мирон вдруг и правда остановился. Обжег сестру гневным, полным ядовитого презрения взглядом и проговорил с омерзением.

– Он убил Антона. Антона!.. Моего и твоего брата! Нашего общего, младшего брата!.. Как ты…

Он скривился, покачал головой не находя слов.

– Как ты могла!.. За него!.. За него, Надя! За этого вонючего, ср**ого ублюдка! Как ты могла за него выйти?! Как ты вообще согласилась?!.

– Хватит, Мирон! – закричала в ответ Надежда. – Хватит! Он не виноват! Всё получилось случайно!..

– Случайно?! – заорал на нее Мирон.

– Да, случайно! – рявкнул Надя. – Антон сам выскочил под колеса!

Мирон замер, прирос к земле, а потом тяжело сглотнул и проговорил холодным, полным ледяной ярости ненавидящим голосом.

– Шлюха!.. Какая же ты шлюха!.. Ради бабла, даже с убийцей собственного брата готова ***хаться… Что он тебе там пообещал? Машинку новую? Квартирку? Ты за это готова перед этим выблюдком ноги то раздвигать?!

Тут Надя быстро ринулась вперёд и отвесила Мирону звонкую пощечину.

Голова Мирона дернулась набок, но он и бровью не повел. Только скривился презрительно и направился прочь.

– Убирайся! – в истерике, со слезами прокричала Надя. – Убирайся! Я не хочу тебя видеть!..

Она отвернулась и зарыдала, спрятав лицо в ладонях.

Из церкви к ней уже двигалась целая процессия обеспокоенных людей.

И первым бежал тот самый водитель злополучного Шевроле.

Только сейчас он был в синем праздничном костюме с бутоньеркой.

А Мирон скорым шагом, ссутулившись, спрятав руки в карманах шел прочь по мокрым, осенним улицам.

Ветер все так же ерошил его каштановые волосы.

– Ника! Ника! Да ты чего!..

Я вернулась в реальность. Мирон с откровенно испуганным видом тряс меня за плечи.

Вид у него был ошалевший, глаза таращились на меня, на лице отражалась тревога и непонимание происходящего.

Похожее было и тогда… В тот самый страшный для Мирона день.

– Всё в порядке. – проговорила я и услышала, как голос выдает меня усталый, дрожащий, чуть осипший голос. – Всё хорошо.

Я через силу, тяжело сглотнула и повернулась к коробке с лекарствами.

Увиденное воспоминание Мирона многое расставило на свои места. Во всяком случае для меня.

По крайней мере мне ясна ненависть и презрение Мирона, о которой тогда говорила Дана.

Как он мог не разочароваться в женском роду, когда его родная сестра вышла замуж за… за того человека.

Я не знаю всей правды. Возможно, она его любила. Возможно, он и правда не виноват. Я это допускаю.

Но я была уверенна, что за человека, пусть и нечаянно, причинившего такое горе моей семье я бы никогда не вышла.

Не то, чтобы я понимаю теперь Мирона…

Поступок сестры совсем не повод экстраполировать свое презрение на всех девушек!

Я видела многих очень честных, правильных и воспитанных девушек. В том же фигурном катании, и среди других спортсменок.

В школе, даже у нас в классе. Да и вообще…

Можно подумать, среди парней нет всяких козлов и подонков!

Я вздохнула.

Парни, конечно сильные и храбрые. Но почему-то мне кажется, что прощать лично мы умеем гораздо лучше, чем они.

Я внезапно поймала себя на том, что слишком пристально смотрю в глаза Мирона.

Он отвечал тем же. На лице его застыло выражение настороженного беспокойства.

Тут я спохватилась, и чувствуя сковывающую меня, мучительную неловкость опустила взгляд.

С дрожью в голосе я вздохнула. Быстро нервно сглотнула.

Кровь интенсивными всплесками билась у висков.

Остатки воспоминания Мирона ещё не выветрились и стояли перед глазами.

Внезапно я почувствовала, как Мирон взял меня за руку.

Я замерла. И вместе со мной, сжавшись замерло и сердце.

А потом вдруг с истеричной настойчивостью забилось в грудь, с явным намерением вышибить грудную клетку.

– Ника. – произнес Мирон осторожно.

– Что? – едва слышно ответила я.

– Ты… в порядке? – осторожно спросил Мирон и попытался заглянуть мне в глаза.

Я отвернулась.

Смотреть на него я не могла. Мое лицо горело. Пульс и сердце сходили с ума.

Всю меня изнутри словно скручивало, сжимало и растягивало. Навязчивая нервная лихорадка неумолимо овладевала мной.

Мои мысли в панике беспорядочно метались в голове, и походили на бестолковую толпу каких-то невероятно тупых писклявых фей, которые от растерянности носились из стороны в сторону, сталкивались друг с другом и врезались в стенки черепа.

И именно поэтому несколько секунд я совершенно не знала, что делать и, что говорить, и вообще, как себя вести.

Но в конце концов мне удалось вернуть своим «феечкам» образ мало-мальски здравых мыслей.

Я стеснительно высвободила свою руку из ладони Мирона и, не глядя на него посмотрела на лекарства и бинты, лежащие рядом.

– Все хорошо.

Я слышала, как не правдоподобно звучал мой голос. Но ничего не могла с этим поделать.

Я понимала замешательство и недоумение Мирона.

Я только, что при нем погрузилась в его воспоминание.

И могу только догадываться, что увидел он в свою очередь…

Я ведь совершенно не знаю, как веду себя во время видений!

Делаю ли я что-то из ряда вон выходящее? Может быть я кричу, как ненормальная?! Может быть дергаюсь и мечусь, как в бреду?!

Может разговариваю сама с собой и несу всякую безумную чушь?!

А может напротив не подаю никаких признаков жизни, что, возможно выглядит ещё страшнее…

Ай, не знаю… Не знаю!

Я боялась представлять, насколько неадекватным могло быть мое поведение во время приступов видений.

Я вспомнила людей, которым «посчастливилось» застать меня в таком состоянии.

И судя по выражению их лиц, мои опасения полностью оправданы.

Страшно даже подумать, что пришлось увидеть Мирону.

Судя по тому, что он до сих пор не пришел в себя, увиденное его точно впечатлило и, наверняка, вообще ошарашило.

Я не могла взять себя в руки. Не могла перестать думать об этом.

Навязчивые опасения и пугающие мысли водили шумный хоровод у меня в голове.

Что он обо мне теперь подумает? Наверняка решит, что я какая-то буйная истеричка и от меня лучше держатся подальше…

Стоп! Но не этого ли я хотела, после всего случившегося?

Если так то, почему мне не должно быть все равно?.. А если я не уверенна, что хотела избавиться от него? Может быть это желание было продиктовано исключительно обидой на Мирона за его подлый и грязный поступок! Но ведь… То, что он сделал…

А может… А что если… Господи!

Да хватит уже! Всё! Надо перестать думать об этом! Хотя бы сейчас…

Мне нужно обработать его раны, смыть кровь и перевязать. Сейчас-это главное!

А между прочим и на губе, и на брови Мирона раны были на удивление глубокими и кровавыми.

Уж не знаю, чем его приложил Федя, но как бы у Мирона не осталось шрамов. Мне совсем не хотелось, чтобы на его красивом лице остались какие ни будь уродливые рубцы.

Мысль о Феде тоже заставила меня тягостно, печально вздохнуть.

Как он там? Где он сейчас? А если он по дороге потерял сознание и обессиленный упал на асфальт? Если он сейчас где-то там лежит и стонет от боли. И ему не кому помочь… Что, если он не может самостоятельно встать? Что будет если он потеряет вообще сознание? А если…

Почему он ушел?! Ну, почему! Почему он такой упрямый! Зачем нужно было убегать?! Почему он меня не послушал…

Я всхлипнула. На глаза просились слезы.

И от мыслей про Федю, и от страхов за то, что обо мне думает Мирон, и что… будет дальше…

Мне пришлось приложить титанические усилия, чтобы не разревется от бессильных, истязающих меня переживаний.

Я замотала бинт на голове Мирона, осторожно коснулась кончиками пальцев мягкой поверхности бинта.

– Не давит? – заботливо спросила я.

Он чуть улыбнулся.

– Порядок.

Я только вздохнула, глядя на него.

Порядок… как же. Голова и губа рассечены, разбиты, столько крови было на лице.

Я бросила печальный взгляд на миску, в которой лежали смятые ватные дики. Я промывала ими раны Мирона и смывала кровь.

Они были насквозь пропитаны его кровью.

– Ника. – вдруг как-то странно, нерешительно проговорил Мирон.

Я услышала, что его голос изменился.

В нем прозвучала печаль, стыд и удивительная для Мирона робость.

Я чуть отстранилась и неуверенно, опасливо взглянула на его лицо.

Он сидел на стуле, и отстраненно смотрел в низ.

Лицо было хмурым, мрачным и удрученным.

Вдруг он поднял взгляд своих серо-зеленых глаз на меня.

И я не смогла отвести свой взор.

– Прости меня… – снова попросил вдруг Мирон.

В его словах не прозвучало жалостливости или слезной мольбы.

Нет. Его слова и голос сквозили тоскливой горечью.

– Я знаю, что поступил, как урод и подонок. И что ты меньше всех заслуживаешь такого обращения. Прости. Пожалуйста.

Я несколько секунд взирала на него, глупо моргая и пребывая в обескураженном смятении.

Меня поразило то, какое видимое усилие он сделал над собой, чтобы сказать эти слова.

И тем более это было удивительно для такого спесивого нахала и самоуверенного наглеца, каким являлся Мирон.

Я пребывала в смятении. Голос парня звучал с удивительной искренностью.

Похоже он действительно раскаивался… Ну, или о-очень умело притворялся.

Я опустила взор. Какая-то стыдливая растерянность возобладала надо мной.

Трудно объяснить, но мне вдруг стало как-то не по себе от того, что я заставила Мирона почувствовать себя виноватым.

Мне было неловко слышать его слова извинения.

Нет, он, наверное, поступил правильно… В общем-то ему так и стоило поступить. Да и за то, что он сделал ему бы вообще стоило попросить прощения сразу несколько раз, вот только…

Я не знаю. Я оказалась не готова услышать боль и печаль в его словах.

Настоящие. Честные. Рвущие душу.

Его и теперь мою.

– Мирон… – я не смотрела на него. – Послушай… Я… Я не сержусь за то, что ты сделал. И… Да, мне было очень обидно, когда я узнала, но…

«Обидно»-это, конечно совсем не тот сонм горьких, тяжелых и мучительных чувств, которые я испытала, узнав правду.

Но расписывать Мирону во всех красках, что я чувствовала я точно сейчас не собиралась.

И вдруг поняла почему. Почему мне так неловко слышать его слова о прощении, и почему я сама испытываю чувство вины.

Сожаление. И сочувствие.

Вот, что я сейчас чувствовала к Мирону.

Узнав правду о его прошлом, я уже не могла на него как-то обижаться или злится.

Мне было его просто жаль. Он потерял одного близкого человека, и пережил предательство другого.

Ну, как я могу ещё винить его в чем-то или обижаться?

Да ещё, учитывая, что ему так досталось от Феди.

Сидит теперь бедный, с разбитой бровью и губой и ещё просит у меня прощения.

Ну, правда. Как я могу испытывать к нему какую-то злость, обиду и прочие негативные чувства.

– Давай всё-таки не будем об этом сейчас. – наконец, предложила я и посмотрев на него, ласково улыбнулась. – Хорошо?

– Так… значит… – Мирон силился понять, что значит мой ответ. – Ты меня простила?

– Да, – вздохнув, устало усмехнулась я. – Да, простила. Давно уже.

Это было правдой. Ну, а что он думал? Я тут днями и ночами буду горевать, плакать и злится о том, что случилось? О том, что он сделал? Буду реветь и убиваться из-за его обмана? Буду ненавидеть?..

Да, я плакала… потом. Когда была одна. И плакала долго. Мне было чертовски плохо. Никого не хотелось видеть, ни с кем не хотелось общаться. Возможно, тогда я и злилась на него. Возможно…

Но, успокоившись решила, для себя отстранится от Мирона, от мыслей о нем, и от его мерзкого поступка.

До конца все равно не получилось, но зато я правда сумела простить.

Я просто приняла произошедшее, как данное. Как свершившийся факт.

Это не исправить. Мирон подлец и мерзавец (как я тогда думала).

Сколько мне нужно ради него слезы лить?

Да и злится тоже не резон.

Что мне стоило, люто ненавидеть его? Желать ему каких-то гадостей? Серьезно?!.. О-ой… Тошно даже от мысли о таком.

Что мне это всё даст? Кроме испорченного злобой настроения и мрачных депрессивных чувств, ничего.

А мне и без этого, всего вышеперечисленного хватает с избытком.

Так, что да. Я простила. Ну, или просто смирилась.

Смирилась и пережила. По крайней мере я очень хотела так думать.

И вполне вероятно, если бы Мирон не заявился к нам с дядей Сигизмундом, через время, я бы может вообще перестала думать о нём.

Наверное…

Но, нет. Когда после долгих мысленных споров и терзаний, я почти убедила себя, что встреча с Мироном была досадной нелепостью, он вдруг взял вновь материализовался в непосредственной близости от меня.

Здравствуйте!

И если до теперешнего момента я держалась с ним холодно и враждебно, не скрывая своего презрительного отношения к нему, то сейчас я сама не знаю, как к нему вообще теперь, чёрт возьми, относится?

Жалеть? Сочувствовать? Проявить сострадание?..

Да, мне его жаль. Правда очень и очень жаль. И я действительно искренне сочувствую тому, что ему пришлось пережить.

Никому такого не пожелаешь!

Но… Забыть то, что он совершил я всё равно не смогу.

Простить, да. А забыть… В моей памяти, к несчастью, нет такой кнопки, вроде DELETE на компьютере. Вместо неё, только время, которое, кстати не гарантирует нужный результат.