Текст книги "Монохромный человек (СИ)"

Автор книги: Юлия Поспешная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 45 страниц)

А жаль. В некоторых случаях кнопочка для удаления очень бы пригодилась. Нажал, и больше не испытываешь стыда, обиды, горя и горечи от случившихся в жизни гадких и мерзких событий.

Господи. Как было бы проще жить…

– А у нас… – осторожно проговорил Мирон, нарушив мои размышления. – У меня есть… есть шанс?

Опять он за своё! Простить его просит, про шанс заговорил. Что я должна сказать? Я же не робот, стереть все случившееся, забыть и снова любить его… Что?!! Снова?!! Снова?.. Да нет, глупости это всё.

Я искоса взглянула на него.

– Шанс? – грустно хмыкнув, переспросила я. – На что?

– На то, чтобы быть с тобой. – ответил Мирон таким голосом, словно это было очевидно.

Быть со мной значит? Интересно, как он себе это представляет?

– Мирон. – попросила я. – Пожалуйста…. Я… Я не хочу об этом говорить.

Я услышала слезную мольбу в своем голосе и отвернулась, тяжело вздохнула.

Как он не понимает? Сейчас совсем не время для этого!

Мне, наверное, стоило ответить ему жестче и категоричнее.

Я не должна быть с ним такой мягкой. Он ведь меня тогда не пожалел, когда… поспорил на меня, как будто я ему вещь какая-то!

Не подумал, каково мне будет, что я буду чувствовать, каково мне будет.

Ему было плевать.

И вот это всё я не скоро забуду. Если вообще забуду.

Хотя… я постараюсь.

– Ладно. – Мирон покачал головой, опустил взгляд и криво, безрадостно усмехнулся. – Я, наверное, пойду.

Он встал из-за стола и направился к выходу из кухни.

Я недоуменно уставилась на него.

– Куда ты?! Т-ты что! – я убрала коробки с лекарствами на место и с беспокойством подошла к Мирону. – Тебе нельзя сейчас ходить и вообще как-то двигаться! У тебя глубокие раны на лице! Я еле остановила тебе кровь! Нужно чтобы произошла коагуляция и рассечения хоть не много должны затянуться! А если ты сейчас начнешь ходить и вообще просто двигаться… Кровотечение снова откроется…

Я быстро, встревоженно тараторила все это. Я очень хотела донести до него, что ему сейчас нужно сохранять покой!

А он выслушал меня с непроницаемым, равнодушным лицом.

Я не могла позволить, чтобы он ушел, как Федя.

Переживать за них обоих… Меня на это просто не хватит. Я не вынесу.

Хотя бы насчет Мирона я должна быть уверена, что с ним все хорошо.

– Пожалуйста, – попросила я кротко, боязливо. – Останься… тебе вообще хорошо бы прилечь. Можешь вон там, на диване.

Я указала на стоявший в дальнем конце кухни диван, обитый старой потертой зеленой замшей.

Мирон молчал.

– Хочешь, – вдруг жалобно сказала я. – Чаю тебе сделаю?

И тут брови Мирона вопросительно выгнулись вверх.

А я, осознав, что ляпнула, замерла с приоткрытым ртом, таращась на Мирона.

На губах Мирона начала расползаться довольная, если не сказать счастливая и победная улыбка.

Я закрыла глаза. Тяжело, протяжно вздохнула.

Кипящее негодование поднималось изнутри меня.

Дура! Какой к черту чай! Ты бы ему еще бутербродики предложила сделать!

Ты, что забыла с кем имеешь дело?! Забыла, что он сделал?

Простила она!.. Ну, простила конечно!

Но… Это же не значит, что теперь нужно перед ним вот так вот… Прямо вся… И потом простить, не означает, поменять отношение!

И трагедия в его прошлом не оправдывает его скотского поведения со мной, с Даной и другими девушками!

Объясняет, но не оправдывает!

А я тоже… Разжалобилась, блин!

Вон стоит уже улыбается!.. Почувствовал свое превосходство!

Наглый, самоуверенный, задиристый… индюк!

По улыбаешься у меня, подумала я, недовольно глядя на него, если я дяде Сигизмунду все расскажу…

– Ладно. – Мирон непринужденно улыбнулся и вольготной, хорошо знакомой мне походкой направился к дивану. – Так и быть… Полежу.

Он сел на зеленый диван и, без капельки стеснения, развалился на нем вытянув ноги.

– Чай можешь не делать! – объявил он закрывая глаза, и ухмыльнулся. – Я так полежу.

Я несколько мгновений холодно и осуждающе глядела на него.

Удивительно… ещё пару секунд назад, я отчаянно жалела его и полностью сочувствовала его давней трагедии.

Ещё немного, я бы его обняла и к сердцу прижала, утешающе гладя по голове.

Сейчас, я была готова сделать чай, чтобы потом вылить ему на голову.

Ну, что за человек такой!..

Только поверила, что он правда может быть не такой противный, как он в миг переменился и снова стал прежним.

Даже интересно, какой из двух Миронов настоящий?

Сожалеющий, честный и опечаленный, или вот этот эгоистичный, расчетливый и самодовольный.

Первого мне хочется жалеть и утешать, а второго… сама не знаю. То ли огреть чем-то тяжелым и прогнать, то ли… Чтобы он взял за руку и уже тогда больше не отпускал. Никогда.

Ай! Ну его этого Мирона! Пусть лежит!

Я вышла из кухни, и закрыв за собой дверь, направилась вниз.

Нужно было проверить оборудование в мастерской, автомобили стоящие в гараже, и прибраться, если кто-то из сотрудников забыл это сделать.

Спускаясь вниз, я мысленно ругала себя и сердилась от того, что не могла понять, что я чувствую к Мирону. Как отношусь к нему?

Пожалуй, в моей жизни не было ещё такого человека, который вызывал бы у меня столь сильные и противоположные чувства.

Он одновременно меня бесит и в тоже время меня к нему тянет.

Да, тянет… Прямо влечет. Это нужно признать, я не могу не замечать этого!

Но, это же неправильно!..

Он же редкий засранец! Подлец!.. Подлец и сволочь!

Так, какого чёрта, а?..

Раздираемая противоположными мыслями и эмоциями я остановилась на лестнице.

Глубоко вздохнула и судорожно, с дрожью вздохнула.

По телу пробежала нервная дрожь, у меня вздрогнули плечи.

Мучительное состояние дикой неопределенности невероятно изматывало и терзало меня!

Я не могла понять сама себя. Что со мной не так?

Чего, елки-палки, я реально то хочу?! А?!

Перед глазами промелькнула сцена из воспоминания Мирона, затем его лицо, залитое кровью с левой стороны.

А затем я вспомнила свой конфуз с предложением сделать чай.

Ну, что?… Ну, что это было за лебезящее, заискивающее такое предложение?

Зачем я это сказала? Теперь он будет думать, что он мне дорог, что я хочу, чтобы он был рядом, что… готова его обслуживать и ухаживать за ним, лишь бы только он не уходил.

Господи, какой позор!.. Так стелиться перед человеком, который собирался самым жестоким и серьезным образом тебя опорочить и унизить. Теперь ты сама готова унижаться, чуть ли не со слезами упрашивая его остаться и ещё предлагая ему чай.

Я представила, как выглядела со стороны со своей жалкой попыткой остановить Мирона.

Глаза запекло, под веками начало пощипывать, я почувствовала собирающиеся в уголках глаз бессильные слёзы.

Что ж я за дура то такая?! Что ж я никак не могу справиться со своими эмоциями, переживаниями и чувствами.

Почему этот гадёныш так прочно засел в моем сознании, что я не могу перестать думать о нем, о его отношении ко мне, о нас…

Тьфу! Какие ещё «о нас»?! Не может быть никаких нас, после всего, что он сделал! Ну, не может… Не может же… Наверное…

Я вздохнула и опустилась на ступеньку, села, наклонилась вперёд, спрятала лицо в ладонях.

Голова шла кругом, перед глазами возникало лицо Мирона, глазные яблоки болезненно пульсировали под ладонями.

Мысли в голове напоминали две неистово орущие друг на друг толпы, с противоположным мнением.

Такое впечатление, что у меня сознании устроили одновременно два политических митинга. И каждая из сторон пытается перекричать другую, скандируя свои утверждения.

«Мирон пытается тебя обмануть! Специально давит на жалость! Хочет чтобы ты снова ему доверилась»

«Да нет, он действительно очень расстроен своим проступком и искренне раскаивается!»

«Ха! Раскаивается! Как же!.. Он опять тебя обманет! Вот увидишь!.. Может это все вообще его хитрый план мести! Ты ведь его тогда здорово унизила! Да ещё в присутствии Даны…»

«Но ведь на самом деле возможно не такой плохой, каким кажется! У него погиб младший братик, а его сестра замужем за тем, кто виновен в его гибели…»

«Да какая разница! Мирон сволочь, скотина и подонок! И если ты опять ему поверишь, он опять харкнет тебе в душу! Хочешь этого?!»

«Да он всего лишь человек, у которого не заживающая рана на сердце!..»

«И что теперь?! В все вокруг виновны?! Все девушки теперь должны отвечать за проступок его старшей сестры? Да и потом, возможно её муж и правда не виноват. Такое тоже бывает… Дети иногда выбегают на дорогу…»

«Да, но, черт возьми, как можно жить с человеком? убившим твоего младшего брата?! Как можно целовать и любить его? Пусть хоть триста раз не виноват!»

Терзаясь сомнениями и удрученными размышлениями, я спустилась вниз в мастерскую.

В опустевшем гараже стояло несколько автомобилей.

Я провела короткую инспекцию рабочего инвентаря.

Убрала несколько брошенных не на месте инструментов.

Проверила выключено ли оборудования.

Остановившись возле синего Aston Martin, я раздраженно цокнула языком.

Автомобиль стоял с открытой пастью капота, являя миру беззащитное устройство двигателя.

Интересненько, кто это у нас такой безрассудный готовый, в случае чего расстаться с несколькими миллионами.

Я, конечно, понимаю, что английские концерны уже давно не делают хороших автомобилей, но хозяин этого британского корыта так не думает.

И случись чего с двигателем, кое-кому придется продать и квартиру, и дачу, и обе почки. И то не хватит.

– Совсем какой-то безмозглый. – проворчала я, осторожно закрывая капот элитного седана. – Надо будет посмотреть на видеозаписи кто это у нас такой беззаботный.

Я прошла дальше, протерла забрызганный влагой капот красной Ауди ТТ.

– Ты смотри, какая она у нас хозяйственная. – глумливо протянул кто-то.

Я резко, порывисто обернулась.

По коже рук, лица и спины растеклось пекущее и холодящее чувство страха.

Сердце скакало в груди. С ритмом пульса возрастала нагнетающая тревога.

Я увидела, как из тени, в дальнем углу мастерской выходят две рослые фигуры.

От взгляда на их лица у меня перехватило дыхание.

Я их узнала.

Это были те двое автослесарей, которых я тогда уволила.

Ерохин и Пахоменко.

– Ну, здравствуй. – громко и зло прошипел Пахоменко. – Скучала, мелкая дрянь?

– Чего вылупилась с**ка? – прорычал Ерохин. – Что не ожидала?! Да?!

Они не торопливо, подступали ко мне.

Пахоменко кривил губы в ехидной, злорадной усмешке. Ерохин глядел на меня тяжелым, угрюмым взглядом.

Они приближались.

Я в пугливой растерянности по очереди глядела на них.

Озверевшее чувство опасности тяжелой, вязкой массой наваливалось на меня.

Ликующий страх хлынул в кровь, жгущий холод растекся по венам.

Я бросила беспомощный взгляд в сторону собак.

Леопольд и Каролина были слишком далеко. К тому же на цепи.

Почему они пустили Пахоменко и Ерохина? Наверное, ещё не отвыкли от их запахов.

– Как все удачно совпало то, а? – посмеиваясь с издевкой проговорил Пахоменко. – Ваши работники все свалили, смотреть это с**ный бой… А твой дядюшка небось опять где-то бухает. Верно? И теперь ты здесь одна…

Он прожигал меня ненавистным взглядом.

– Знаешь, – продолжал Пахоменко, глядя на меня. – Мне в жизни многое пришлось пережить и стерпеть. Но никогда ещё…

Его лицо вдруг скривилось в злобной гримасе.

– Ещё никогда меня не смела унижать какая-то сопливая малявка, с хозяйскими замашками! Похоже твой дядюшка не научил тебя уважительному отношению к мужчинам?!

– Надо бы это исправить, а. – зло проворчал Ерохин.

Я не знала, что им ответить. Я вообще боялась что-то сказать.

Свирепо овладевшая мной паника вселяла безвольную дрожь и слабость в тело.

Меня захлестывал ужас от осознания собственной беззащитности.

Я должна была кричать, но не могла. Да и кому? Мирону? Что он им сделает! Они вон два здоровых шкафа… И куда сильнее, чем Федя.

На дрожащих, слабеющих ногах я робко отступила назад.

– Что смотришь, овца драная! – рявкнул вдруг Пахоменко.

Я вздрогнула всем телом. Боязливо сжалась, попятилась назад.

– Извинятся будешь?! – басом рыкнул Ерохин.

Я плаксиво скривилась, всхлипнула.

– Ну! – прорычал Пахоменко.

– Изв-вините… – заикаясь, дрожащим голосом тонко пролепетала я. – п-пожалуйста…

– «П-п-пожалуйста»-с насмешкой перекривлял меня Пахоменко. – Что, коза белобрысая, уже не такая смелая?! А?! Смотри-ка как ты трясешься… Понимаешь, что никто тебе сейчас не поможет, да?!

– Только ты неправильно просишь прощения. – мрачно заметил Ерохин. – Перед взрослыми мужчинами надлежит по-другому извинятся!

– Действительно. – довольно хохотнул Пахоменко и посмотрел на своего приятеля. – Только я первый.

– Да без проблем. – ухмыльнулся Ерохин. – Я удовольствием погляжу… на процесс перевоспитания.

Я в страхе глядела на их лица. О чем они? Что…

И тут до меня дошел смысл их слов. И я поняла, что понимают под «перевоспитанием».

– Ну, что. – плотоядно и зловеще улыбаясь проговорил Пахоменко.

Он подошел ко мне так близко, что я ощущала исходящий от него кисло-соленый, тошнотворный запах пота.

И злость. Мстительную, оскалившуюся злость.

– Иди сюда…

– Нет! – вскрикнула я отчаянно и замотала головой.

По моим щекам заструились слезы страха.

Я не могла принять происходящее. Не могла с этим смириться. Не могла… Не хотела… Этого не может произойти… не должно… нет… нет…

– П-пожалуйста… – с отчаянной мольбой пролепетала я. – П-пожалуйста… н-не надо… н-не надо…

– Надо, дрянь, надо. – прошипел Пахоменко.

Я выставила вперёд дрожащие ладони.

– П-пожалуйста… – закрываясь руками всхлипнула я.

– Заткнись, овца писклявая! – снова рявкнул на меня Пахоменко.

Он хлестнул меня по рукам. Я вскрикнула. Он поймал меня з волосы, и рывком дернул к себе.

Я закричала от боли. Упала на колени, на четвереньки.

Пахоменко потянул мои волосы вниз, стоя на четвереньках, я наклонила голову вниз.

Саднящая боль жгла кожу голову под волосами. Я скривившись, плача, уперлась ладонями в холодный пол.

– Подержи её. – сказал Пахоменко.

– С радостью. – хмыкнул Ерохин.

Затем я услышала тихое позвякивание.

Что это? Что они делают?

Затем я поняла, что это звенит пряжка ремня на мужских брюках.

Я дернулась было назад. Но Ерохин держал крепко.

– Тихо, тихо, кобылка. – посмеиваясь проговорил он.

– Не надо! Пожалуйста! Перестаньте! Не надо! Не надо! – с ужасом и слезами закричала я. – Стойте… п-пожалуйста…

Я готова была предложить им все, что угодно, лишь бы только они оставили меня в покое.

– Я м-могу дать в-вам денег… – рыдая, с дрожью в голосе проговорила я. – Только не делайте этого… Не надо…

– Рот зарой! Свои деньги засунешь себе поглубже. – грубо ответил Пахоменко.

Я почувствовала, как его руки взялись за мои шорты.

Я изо всех попыталась лягнуть его левой ногой. Но он только посмеялся, и тут же больно прижал мои ноги к полу.

– Слушай, кроха, не будешь дергаться все быстрее закончится. – проговорил надо мной голос Пахоменко.

– И может не так больно будет. – добавил удерживающий меня за волосы Ерохин.

Это не может быть! Не может… не должно…

Я задыхалась от ужаса, хватала ртом воздух и не верила, что это происходит на самом деле.

Нет. Нет. Нет!!! Не со мной… Это не может происходить со мной… Так должно быть!.. Нет!.. Господи, нет!.. Пожалуйста…

Пахоменко начал расстегивать мои шорты.

Я закричала, из последних сил пытаясь вырваться. Но куда там, когда тебя удерживают два здоровых мужика.

Они только посмеялись.

– Ты смотри какая буйная кобылка. – хохотнул Пахоменко.

Его сухая ладонь заскользила по моей правой ноге, вверх от колена и почти добралась до ягодицы.

Меня передернуло от невыносимого отвращения!

Я скривилась, до боли сжала зубы. Горячие слезы стекали по лицу, я чувствовала соленый вкус страха и обиды на своих губах.

Я крепко зажмурилась. Я старалась не слушать голоса двух насильников. Единственное чего я хотела-это оказаться далеко… Как можно дальше от них.

– Пожалуйста… – разомкнув зубы слабо прошептала я.

Я чувствовала, как Ерохин начал снимать с меня шорты.

Чувствовала, как одежда сползает с меня. Они обсуждали как именно будут делать это. Обсуждали, как будут насиловать меня.

Я старалась не слушать их. Я хотела, чтобы они замолчали. И чтобы все это вдруг оказалось одним из многих моих видений.

– Пожалуйста… – как заклинание или мольбу, почти беззвучно прошептала я.

И видимо кто-то там наверху, над нами все-таки есть. Потому, что я услышала шаги, а затем гневный голос:

– Ах вы пи***асы! Я же вам сейчас головы разобью! А ну отвалили от неё, мразота!

Мирон. Это был Мирон.

Я вздрогнула, дернулась. Попробовала подняться, но меня все ещё крепко держали.

– Ты откуда взялся, пацан? – насмешливо бросил Ерохин.

– Слышь, малец. – хмыкнул Пахоменко. – Убери свою дубинку и проваливай. Тебе здесь нечего делать.

Вместо ответа я услышала быстрые удары ног по полу. Как будто кто-то бежал. Это Мирон! Мирон бежит сюда!

Он выкрикнул грязное ругательство.

– Э да ты че!.. – воскликнул Ерохин и его голос дрогнул.

Затем я услышала мягкий, но сочный и звучный звук удар. Затем ещё один. Более гулкий. Ерохин вскрикнул.

По моему лицу скользнуло дуновение воздуха.

Рука Ерохина больше удерживала мои волосы.

А Пахоменко не придавливал меня к полу весом своего тела.

Я не смело приподнялась и уставилась на разворачивавшуюся передо мной сцену.

Двое мужчин пятились от Мирона. А тот, вооружившись моей битой яростно размахивал ею.

На моих глазах Мирон с силой врезал битой по колену Ерохина.

Тот выкрикнул ругательство. В следующий миг Мирон с яростью обрушил биту на спину мужчины.

Я вздрогнула, и боязливо скривилась. Закрыла глаза.

Удар был жестокий. Мощный. Свирепый.

Наверняка Ерохин получил серьезную травму.

В подтверждение моих слов Ерохин закричал.

Я открыла глаза. Мужчина лежал на полу и кричал от боли.

А Мирон набросился с битой на Пахоменко.

Тот, оскалившись отбивался гаечным ключом. Я увидела, как он задел Мирона по плечу и достал до лица.

Мирон пошатнулся, отступил. Пахоменко занес руку для удара.

– Су**ныш! – выругался он. – Да я же тебя размажу!!!

Мирон качнулся вперёд, увернулся от удара.

Тяжелый ключ 50х55 с гулком рассек воздух.

Мирон взмахнул битой и опустил её на правую руку Пахоменко.

Я услышала короткий, мерзкий хруст. И крик Пахоменко.

Он кричал продолжительно, долго, не скрывая неистовой боли в голосе.

А Мирон беспощадно ударил его по ногам. Пахоменко упал. Снова вскричал. Мирон, с гримасой злости на лице, с силой замахнулся.

Я сидя на коленях, прижала руки ко рту, а вдруг закричала:

– Стой! Стой!.. Не надо!..

Мирон замер, удивленно уставился на меня.

Я поднялась на дрожащих ногах. Поспешила натянуть шорты обратно.

Меня сотрясал озноб, как от сильной температуры.

Страх и ужас ворочались и извивались внутри.

В глазах теплели слезы и потому, из-за мокрых ресниц у меня слегка туманился взор.

– Не надо. – попросила я Мирона. – Пожалуйста…

– Ника они же хотели!.. – со злостью и остервенением произнес Мирон.

– Я знаю. – я осторожно подошла к нему.

Ерохин и Пахоменко все еще корчились на полу от боли.

– Но они уже получили… Им хватит. Правда, Мирон. Пусть уходят…

Он, скривившись, ошарашенно смотрел на меня. Затем опустил биту. Я видела, как ему страшно хочется продолжить. Ему хочется избивать их дальше. Я видела, что он и убить их готов.

И это меня пугало.

– Слышали?! – прорычал он стоя над Пахоменко и Ерохиным. – А ну уползли отсюда! Считаю до пяти и ментов вызову!

Считать пришлось бы дольше, если бы Мирон и вправду начал.

Потому, как за пять секунд стонущие от боли и пошатывающиеся Пахоменко с Ерохиным уйти просто не смогли.

Мирон, сложив биту на плечо, точно меч, некоторое время смотрел им в след.

– Зря мы их отпустили. – резюмировал парень, подходя ко мне.

Я подняла на него взор.

Он стоял передо мной и тяжело, яростно дышал после драки. Ярость ещё не выветрилась из него. Раскаленное свирепостью дыхание срывалось с его губ. Грудь вздымалась при вздохе, правая рука сжимала рукоять биты так, что бледнели костяшки пальцев.

А вот взгляд был опечаленным и внимательным.

Я обратила внимание на биту в его руке. Это была бита из моей комнаты.

И сейчас в ней, точно приоткрытая пасть, темнела глубокая трещина.

Мирон перехватил мой взгляд.

– Ой… Прости. – виновато произнес он. – Я видимо… увлекся… Тут он взглянул на меня и приблизился.

Я молча смотрела ему в глаза. Я сама не знала, чего жду.

А он похоже не знал, что сказать. Но все же проговорил с трудом:

– Как ты?

Я хотела, что-то ответить, но вместо этого зажмурилась и тихо, горько разрыдалась.

Мирон быстро метнулся ко мне. Нежно прижал к груди, обнял левой рукой и ласково, с любовью провел правой ладонью по волосам.

– Всё хорошо. – утешающе прошептал он над моей головой. – Все хорошо… моя маленькая… Не плачь… Твои слёзы слишком дорого стоят для меня, моя… принцесса.

Он чуть усмехнулся и добавил серьезно, с решимостью в голосе:

– Я рядом. Я с тобой… И я на хрен покалечу любого, кто сделает тебе больно или заставит плакать!

Я уткнулась ему в грудь, продолжая тихо плакать.

От пережитого кошмара. От счастья, что это закончилось. От осознания, что он рядом.

***

– Не уходи. – попросила я.

Мирон уже собравшийся выйти из моей комнаты, удивленно уставился на меня. Затем посмотрел в окно.

Там собирались сумерки, темнело небо и зажигались первые огни грядущей ночи.

– Но уже поздно… – проговорил Мирон неуверенно. – Это как-то…

Я отвернулась.

Я сидела на своей кровати, поджав колени.

То, что я пережила внизу то, что чуть было не случилось со мной… вызывало непосильный ужас, с которым я не могла справиться.

Паника, страх и ужас, они как чернокрылое воронье кружили в моем сознании, внушая самые мрачные и устрашающие мысли.

А ещё я чувствовала просто ошеломляющее истощение.

Истощение и вялость. Как будто я всю ночь полы мыла в бесконечно длинных коридорах!

И на душе было так гадко, мерзко и отвратительно.

То, что чуть было не произошло, то, что хотели сделать те два подонка… Все это оставило где-то внутри меня жирное, грязное и зловонное пятно.

Пятно, которое я мысленно, старательно силилась замыть, стереть… срезать… вывести его во чтобы то ни стало!

След мерзости темной сущности человека. След низменной стороны человеческой личности.

Отпечаток, который ещё очень долго будет болезненно тлеть в моей душе, отравляя мысли и воспоминания.

Мирон в нерешительности стоял у двери. Наконец, он вздохнул. Словно сдался. Я украдкой быстро взглянула на него.

Его улыбка была снисходительной, но доброй. Так улыбаются перепуганному ребенку.

Впрочем, сейчас я примерно так себя и чувствовала. Я была тем самым перепуганным ребенком, которому как воздух нужна была поддержка взрослого. Пусть даже этот взрослый всего на пару лет старше меня. Мне была необходима его поддержка и защита.

А Мирон может защитить. И он это доказал на деле.

И рядом с ним я чувствовала себя в безопасности. И не хотела расставаться с этим чувством, после его ухода.

Тем более, что нет никакой гарантии, что Пахоменко или Ерохин не вернутся с какой ни будь группой поддержки. Что я тогда буду делать?! А они ведь могут… Злопамятные оказались, барсуки вонючие! И в добавок до ужаса мстительные!

Мирон опустился на кровать рядом со мной. Коснулся моей руки.

Я опустила взгляд на его ладонь. После драки с Ерохиным и Пахоменко у парня прибавилось новых ран. В частности, теперь его левая рука была тоже перебинтована. А на правой кисти появились два бактерицидных пластыря. На лице красовался кошмарный, темно-фиолетовый синяк. След удара здоровым гаечным ключом.

– Я останусь. – проговорил Мирон.

Я подняла на него не смелый взгляд. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга. Мирон мягко, нежно улыбался.

– Спасибо. – прошептала я и поджав ноги, прислонилась к нему, прижалась, положила голову на плечо.

Господи, как мне сейчас было необходимо. И я была просто безмерно благодарна Мирону за него и за его плечо, на которое так кстати можно положить голову и закрыть глаза.

Мы просидели так несколько минут. В полной тишине.

За окном темнел вечер. Город уже нарядился огнями.

– Так и будем сидеть? – нарушил тишину Мирон.

– А ты против? – чуть усмехнулась я.

– Нет. – я не видела, но слышала, что он улыбается.

Блаженно и счастливо.

– Нет, – повторил он и обнял меня, крепко, с чувством, прижал к себе. – Я готов так вечность сидеть с тобой.

– О, боже… – простонала я. – Какая банальность.

– О, да. – засмеялся он. – Но до сих пор, чертовски актуальная. Как считаешь?

В ответ я лишь тонко, согласно пискнула и крепче прижалась к нему.

Он засмеялся и коснулся губами моих волос.

СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ

Среда, 25 августа. Вечер.

Янтарная жидкость в бокале переливалась золотисто-охристыми оттенками. По бокалу растекались блики и расползались отражения ближайших предметов.

– Знаете, сейчас не лучшее время для встреч с полицией. – проговорил мужчина с зачесанными назад темными, блестящими волосами.

– Полагаю для этого не существует лучшего времени или удобных моментов. – усмехнулся Стас.

– Возможно, если бы вы имели привычку предупреждать о своих визитах… – начал было владелец дома.

– То нет никаких сомнений, что виновные в преступлениях, высоко оценили бы вежливость полиции. – с неприятной улыбкой закончил Стас.

Владелец особняка в ответ лишь молча, недовольно насупился.

Он с сосредоточенным видом наполнил свой бокал и поставил ещё один перед Стасом.

Корнилов молча накрыл бокал ладонью.

Хозяин особняка, в который с ночным визитом явился Стас, лишь пожал плечами и, взяв бокал с Hennessy уселся в роскошное кресло.

Два футуристического вида, стильных кресла и диван были обиты дорогой кожей и имели великолепные резные подлокотники в виде медвежьих морд.

Стас таких никогда не видел, и украдкой, пока владелец дома наливал напиток в свой бокал рассматривал детальную, искусную резьбу.

– Ну, и? – отпив из бокала, вздохнул брюнет. – Что привело вас ко мне в половине первого ночи?

Он закинул нога на ногу. Стас не сразу ответил, глядя на собеседника пристальным, прохладным взглядом.

Тот, помешкав, поставил обе ноги на пол, отпил из бокала, и тут же внезапно сильно закашлялся.

Стас с равнодушным видом, смотрел, как мужчина, давясь кашлем, с выступившими слезами наклонился вперед.

Он силился вдохнуть воздух, и не мог. Его лицо начало краснеть, и приобрело чуть ли не свекольный оттенок.

Корнилов, раздраженно вздохнув, нехотя поднялся, подошел к задыхающемуся хозяину дома и неспешно, но сильно постучал его по спине.

Тот словно выплюнул что-то, склонил голову вниз, хрипло выдохнул. Затем резко вскинулся, и втянул в себя воздух.

– Ну, как? – спросил Стас. – Полегчало?

Хозяин дома, держась за горло несколько раз быстро кивнул.

Стас, одернув ворот своего пиджака уселся обратно в свое кресло и произнес:

– Меня интересует Касьян Каменев.

Версальский Аполлон Юрьевич, а именно так звали владельца дома поднял взгляд на Стаса.

Все ещё держась за горло и болезненно морщась, он цокнул языком, и спросил:

– И что я должен вам рассказать об этом гов**ке?

Корнилов отметил, что Версальский ничего не вложил в слово, которым назвал Каменева. Ни злости, ни раздражения. Лишь сухое пренебрежение.

Любопытно.

– Например, где он сейчас может находиться. – лукаво усмехнувшись, ответил Корнилов.

– А я по чем знаю? – хмыкнул Аполлон Юрьевич. – Что я слежу за ним?

– Вы, возможно и нет, – рассудительно ответил Корнилов. – А вот кто-то из вашего круга, очень даже может быть. И не просто следят, а вполне вероятно, и скорее всего так и есть, приложили руку к его исчезновению.

– О-о? – разыграл удивление Версальский. – Так он пропал? Какая досада…

– Бросьте кривляться. – поморщился Стас. – Вы то и дело глаза отводите и поправляете ворот своего халата, когда говорите о Каменеве. У меня дочка лучше врет, чем вы.

Версальский, уже поднеся бокал к губам и собравшись ещё раз отпить, замер. Недовольно поджал губы, сморщил нос, протестующе качнул головой.

– Слушайте, я только слышал разговоры… и слухи…

– Слухи – это, как раз то, что мне и нужно. – улыбнулся Стас. – Я весь внимание.

Версальский вздохнул.

– Ну, после того, как вышла эта статья Каменева… Тут конечно многие порывались с ним покончить самым радикальным способом. Я понимаю, сейчас не девяностые, но и вы поймите… Такое нельзя прощать!

– Понять то, я могу. – Стас снова улыбнулся одной из своих ледяных, неприятных улыбок. – А вот оправдать в рамках уголовного кодекса, нет.

Версальский снова недовольно поджал губы.

– Если бы вашу жену так же…

– Моя жена, – немедленно перебил его Стас. – не имеет склонности участвовать в развратных фотоссесиях с обнаженной натурой. Так, что беспокоится не о чем.

– Скучный вы человек, подполковник. – вздохнул Версальский. – Это было просто развлечение. Дурацкое, развязное и… пошлое, но развлечение. И никто не имел право выставлять напоказ личную жизнь наших женщин.

– Тогда стоило лучше позаботиться о безопасности их личной жизни. – без всякого сожаления ответил Корнилов. – Кто именно из вашего круга порывался покончить с Каменевым?

Версальский, нехотя, пересиливая себя назвал несколько фамилий.

– Но, только я вам ничего не говорил. – поставил условие Аполлон Юрьевич. – Понятно?

Стас поднял взгляд от своего блокнота, внимательно взглянул на владельца дома.

Тот прокашлялся. Серебристо-стальной взгляд Корнилова вселял беспокойство и заставлял нервничать.

– Договорились? – дрогнувшим голосом спросил Версальский.

Корнилов неопределенно качнул головой и спросил:

– Кто-то непосредственно из этих людей, – Стас постучал пальцем по странице со списком имен. – говорил что-то более существенное, чем просто угрозы? Возможно, они что-то обсуждали? Возможно говорили о каких-то датах?

Стас понимал, что даже если Версальский, что-то такое и слышал, он ему не скажет. Корнилову было важно не это, а попытается ли Версальский соврать.

Если, да. То Стас на верном пути.

Версальский ответил. И ответил, что конечно же ничего такого он не слышал.

При этом, он снова отвел взгляд, почесал за ухом и поправил пояс своего толстого халата.

Стас лишь усмехнулся и попрощался.

Выходя из дома, он отправил сообщение двум оперативникам, что прослушивали и следили за домом Версальского.

«Докладывать о всех звонках и передвижениях Аполлона Версальского. Особое внимание уделить мужьям, братьям и отцам женщин из статьи Касьяна Каменева».

Через мгновение он получил короткий, как щелчок ответ:

«Есть».

Стас уже хотел спрятать мобильник во внутренний карман пиджака, когда тот беспокойно зазвонил и завибрировал в руках.

Корнилов бросил взгляд на дисплей. Ему звонил Арцеулов.

– Да, Сень? Что-то нашел?

Арцеулов по приказу Стаса уже вторые сутки просматривал видеофайлы, найденные в тайнике кабинета Германа Шамова в частной клинике.

– Стас… – голос Арцеулова прозвучал чересчур ровно, механически и сухо. – Тебе нужно это увидеть.

***

Стас примчался в управление УГРО в течении сорока с лишним минут.