Текст книги "Монохромный человек (СИ)"

Автор книги: Юлия Поспешная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 45 страниц)

Левая рука Касьян висела в бандаже. Голова по-прежнему был обмотана бинтом, поэтому о носил легкую темную шапку из тонкого трикотажа.

Зевая, Касьян вызвал лифт. Бросил взгляд на индикатор вверху.

На электронном дисплее над дверями лифта быстро сменялись цифры.

– Признаюсь, – сказал Ким. – Я все равно не до конца уверен, что поступили правильно.

Касьян перевел взгляд на брата.

– Я бы в любом случае не позволил держать себя в тамошней психушке.

– Ну, – Ким старался быть тактичным. – Это все же не психушка, а психоневрологическое отделение…

– Ким. – перебил брата Касьян. – Я похож на психа?

Ким замялся, но все же вынужденно ответил.

– Нет… Нет, конечно нет, брат. Просто…

Раздался тихий, робкий звонок. Двери лифта открылись.

Они зашли в кабину, Касьян нажал на кнопку с цифрой одиннадцать.

– Но, все же Касьян ты же пытался спрыгнуть с крыши!

– Я же сказал, это был сон! – резко ответил Касьян. – Уверяю тебя, брат, я слишком люблю свою жизнь, чтобы просто взять и вышвырнуть её в окно вместе со своим телом.

– В этом то я не сомневаюсь. – усмехнулся Ким.

Но Касьян видел, что усмешка его брата довольно вынужденная.

– Ты, что жалеешь, что поручился за меня? – в лоб спросил Касьян.

Ким не сразу ответил.

Лифт приехал на этаж. Открылись дверь.

– Ну, знаешь… – хмыкнул Касьян и криво ухмыльнулся. – Не ожидал…

– Да подожди… – Ким выбрался следом, неся сумку с вещами Касьяна. – Я не жалею. Я…

– Что?! – Касьян круто развернулся и посмотрел в карие глаза брата. – Ну, что?! Отвечай!

Ким вздохнул, качнул головой, посмотрел в глаза младшего брата.

– Я боюсь за тебя. – проговорил он.

Касьян лишь презрительно хмыкнул.

– Ничего. – он, бравируя, здоровой рукой хлопнул Ким по левому локтю. – Со мной все будет в порядке! Лучше тебе следить за собой!..

– Но, Касьян…

– Знаешь, что, отдай-ка мои вещи. – Касьян протянул правую здоровую руку. – Давай! И можешь идти. Чтобы потом никто не обвинил тебя, что не усмотрел за полу умным братом!

Ким поглядел ему в глаза.

Темная бронза глаз одного брата прожигал янтарные очи другого.

Такая дуэль взглядов случалась с ними раньше. Ещё, когда они были сопливыми мальчишками.

– Да пошёл ты. – беззлобно бросил Ким.

Он уронил сумку Касьяна на пол.

– Удачи. – сказал он напоследок и повернувшись, направился к лестнице.

Касьян сверлил его спину свирепым взглядом, пока тот не скрылся за дверью на лестницу.

Каменев опустил взгляд на свою сумку. Не ловко присел, взял её одной рукой.

Он шикнул от боли, извернувшейся в нижней части спины.

Морщась выпрямился, удерживая ручку сумки в руке.

Мысленно осыпая брата ругательствами Касьян подошел к двери своей квартиры.

Достал ключи, дрожащей рукой вставил ключ в замочную скважину.

Это ему удалось далеко не сразу.

Касьян два раза повернул ключ, услышал характерный звук открывшегося замка.

Справляться одной рукой было крайне неудобно.

Но Касьяну помогала злость на брата, злость на себя и злость на Платона Плансона.

Если бы он тогда не упрямился и согласился бы продать чертовы снимки он, Касьян, не попал бы ни в какую аварию и не был бы вынужден мучатся с одной рукой!

Каменев открыл дверь в квартиру.

Оттуда на него выползла застоявшаяся тишина и водянистый сумрак.

Жалюзи на окнах были плотно закрыты.

Коридор и комнаты наполнялись густым витающим полумраком.

Но не смотря на загустевшие в его квартире сумерки, Касьян прекрасно разглядел хаос бардака.

В коридоре и в большой комнате валялась перевернутая мебель, выпотрошенные из шкафов вещи, книги, провода, журналы, статуэтки, элементы декора и несколько фото-картин с треснувшими рамками.

Касьян несколько мгновений стоял на пороге и с обескураженным убитым разочарованием ошарашенно взирал на учиненный беспорядок.

Войдя в коридор, он бросил сумку на пол, дрожащей правой рукой нащупал выключатель.

Зажегся свет.

У Касьяна в горле застряло дыхание. Судорожно задрожали губы, он вжался в дверной косяк.

Басовитым грозным барабаном звучало сердцебиение.

Касьян выдохнул так, словно кто-то с силой внезапно надавил на его грудь, выдавливая весь воздух до остатков.

Он выдохнул, и замер не в силах втянуть в себя ни грамма воздуха.

В коридоре, прихожей и в зале его квартиры все было буквально перевёрнуто вверх дном!

Было разбито и разрушено, все, что только можно было.

Осколками, в руинах шкафа лежало зеркало из прихожей. Рядом валялась битая люстра и разбитая, раздавленная в мясо трубка домашнего телефона.

Грудой хлама лежали разломанные полки. Бесформенной кучей рядом валялись вещи, что стояли на них.

Изрезаны подушки, отломана дверь ванной и на куски разбита сама ванна и раковина.

Чем-то острым исцарапаны и изрезаны флизелиновые обои, и буквально разрублены на куски все его ботинки.

Некоторые из них были ручной работы, от лучших английских мастеров.

Но самое ужасное было не это.

Над всем этим опустошительным разрушением между дверей и стен повисли десятки гирлянд с черно-белыми бумажными человечками.

Ноги Касьяна подкосились, он сполз по стене на пол, прижал к груди сломанную руку.

Он задрожал, забился в лихорадке ужаса не в силах издать и звука.

В таком состоянии его обнаружил Ким, вернувшийся, чтобы извинится и помирится.

ЛУКЬЯН КУРБАТОВ

Среда, 12 август. Четырьмя этажами выше, над квартирой Касьяна в это же время…

Дверь квартиры распахнулась, стукнулась ручкой об дверь.

Истово целующиеся мужчина и женщина ввалились внутрь.

Лукьян ногой толкнул дверь, та захлопнулась.

Девушка в его объятиях захихикала. Они жадно, горячо и пылко целовали друга. Так, словно ничего больше на свете не желали, как напиться друг друга.

Лукьян подхватил девушку на руки, прислонил к стене. Она сплела ноги у него за спиной. Игриво промычала, запрокинула голову, подставляя шею для поцелуев.

Он впился губами в нежную кожу её шеи.

Не отрываясь друг от друга, они вошли в спальню, он уронил её на кровать.

Она упала широкую кровать, её тело чуть подпрыгнуло на ней.

Лукьян поспешно снимал с себя одежду.

Девушка, призывно улыбаясь, не сводя с него взгляда, двумя руками приспустила с плеч лямки лёгкого платья.

– Иди сюда… – возбужденно прорычал голый по пояс Лукьян.

Он нетерпеливо содрал с девушки платье.

Они до полного изнеможения страстно сгорали на кровати.

Лукьян брал девушку властно, даже грубо. Он подчинял её, овладевал ею, покорял… Она была его и только для него.

Это было долго. Долго и много. И все же недостаточно…

Когда они вдоволь насладились друг другом, Лукьян налил им по бокалу вина и один отдал обнаженной девушке, когда та вернулась из душа.

– Слушай, – улыбнулась она, взяв бокал. – А почему ты привез меня именно сюда? В эту квартиру?…

– О, – усмехнулся Курбатов. – Здесь мне… особенно приятно и хорошо. Это связанно с прошлым.

Он лукаво усмехнулся и отпил из бокала.

– Расскажи. – попросила девушка, игриво склоняя голову к плечу и касаясь губами края бокала.

– Да так… Я снял эту квартиру для встреч с одной женщиной. – начал рассказывать Лукьян. – Я любил её очень давно, ещё когда мы оба учились на журфаке… Но она в свое время предпочла мне одного неудачника.

– Почему он неудачника? – хихикнула девушка.

– Потому, что он до сих пор мой подчиненный. – презрительно фыркнул Лукьян. – Но… журналист он хороший… Это я должен признать.

– М-м… – кивнула девушка. – А что с той женщиной? С которой ты встречался.

– Она теперь моя жена. – ухмыльнулся Лукьян.

Девушка усмехнулась.

– И теперь ты встречаешься здесь со мной.

– Ну, она то теперь никуда от меня не денется… – проговорил Курбатов.

– А меня ты боишься потерять, значит? – девушка заулыбалась шире.

Нет, подумал Лукьян глядя на её накрашенные губы, таких, как ты у меня было и будет ещё очень много.

Но в слух он проворковал:

– Конечно, котенок. Любой бы боялся потерять такую, как ты. Это всё равно, что потерять драгоценный шедевр, существующий в единственном экземпляре.

– О-о… – проговорила она и подобралась к нему ближе. – Так я для тебя шедевр?

Он усмехнулся, отпил из бокала.

– Ещё какой. – идеально солгал Лукьян.

Много позже, после очередного всплеска неудержимой страсти, когда его пассия заснула, Курбатов открыл балкон, и вышел туда с чашкой горячего шоколада.

Он любил, вечером стоя на балконе, глядя на огни города и наблюдая поздний закат выпить чашку шоколада с плавающим внутри зефиром.

Темнело сиреневое небо, солнце тускнело за горизонтом.

Огромный мегаполис стремительно наряжался мириадами огней.

Москва по мнению Лукьяна город, который ночью буквально состоит из миллиардного созвездия огней.

Это город, в котором каждую ночь свое «Дива́ли»*

(*Дивали-праздник огней в Индии).

Лукьян отпил из чашки.

Впереди, через две улицы от дома, где он снимал квартиру на красивом застекленном здании концертного холла зажглась яркая вывеска.

Ярко-золотистые слова сияли над шоссе звучным словом: «ПИРАМИДА».

ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ

Среда, 12 августа

Её воспоминания выбирались наружу неохотно, вынужденно, словно разбуженные от спячки лесные звери.

Эпизоды из жизни Ксении Гудковой не торопливо разворачивались передо мной.

Я увидела её раннее детство…

Маленькая девочка, она сидит с родителями в цирке, в третьем ряду.

Восторгу её не было предела. Я стояла рядом и наблюдала, как шестилетняя Гудкова с радостью аплодирует ловким акробатам, пока те исполняют свои головокружительные трюки под самым куполом.

Она звонко хлопает в ладоши и смеется. Сидящие рядом Олег и Ольга Гудковы обмениваются улыбками и радостными взглядами.

Дочь Гудковых продолжает аплодировать едва-ли не вскакивая со стула.

Так продолжается до тех пор, пока вместо акробатов на арене не появляется клоун.

У меня с губ против воли сорвался нервный вздох.

Выступающий сейчас клоун в мешковатых штанах был точной копией игрушки, что я видела на столе Ксении в больнице.

Только здесь он не был черно-белым. Его пёстрый костюм состоял из зеленого, оранжевого, фиолетового и красного.

Клоун ходит по кругу, смеется, шутит и беспрестанно показывает фокусы.

По кругу, над цирковой ареной летает смех, позитивные эмоции людей сотрясают купол цирка.

И только маленькая Ксения Гудкова сейчас молчит.

Сложила руки вместе, чуть наклонила голову вперёд и буравит пристальным взглядом смеющегося клоуна.

Он не нравится ей. Он не такой, каким она хочет его видеть.

Я чувствую её эмоции и мысли.

Клоун слишком добрый. Слишком веселый. И слишком… яркий.

Воспоминание из цирка сменяется другим.

– Ксенюшка осторожей! – кричит Ольга Гудкова обеспокоенно наблюдая за дочкой.

Был погожий летний день. Светило солнце, грело лето. Вокруг зеленели деревья, по улицам не спешно прогуливались люди в легкой одежде.

– Ксенюшка! – снова воскликнула Ольга Гудкова.

А Ксения на маленьком двухколесном велосипеде гнала по тротуару, вдоль низкого заборчика.

Её темные волосы развевались за спиной, ветер трепал её яркую футболку.

Лицо маленькой Ксении светилось восторгом.

Здесь ей, наверное, лет девять.

Блеснувшей вспышкой снова сменилось воспоминание.

– Гудкова, ты собираешься дальше решать, или как?

Школьный класс. За окном осень, дождь и хмарь в облаках.

Ксения стоит перед доской, морщит лоб. Она хмурилась, отчаянно пытаясь сообразить, что ей делать дальше с задачей по физике.

– Гудкова, чего ты застряла? Ну, мы же это на прошлом уроке обсуждали…

– А она у нас отсталая! – послышался ехидный издевательский голос, с передних парт.

Я оглянулась.

Почти все в классе улыбались. И больше всех две девушки, примерно моего возраста. Они сидели за второй партой и не сводили глаз с Гудковой.

Так, похоже Ксения ко всему прочему была ещё и жертвой буллинга в школе.

Вряд ли это хорошо повлияло на формирование её личности.

Нам с Леркой тоже иногда достаётся от одной «королевы» и её крысок-подпевал, так что я знаю, о чем говорю.

Лерка до моего прихода в класс была вообще выбранной «жертвой» и её частенько дразнили, доставали и даже один раз закидали яйцами.

А потом пришла я… и села на первое свободное место. Рядом с Лерой, на пятой парте.

Сейчас мы с ней сидим на второй, в левом ряду, прямо возле окошка.

И учится Логинова стала куда лучше…

Сполох яркой вспышки словно свет ксеноновой лампы при фотоснимке.

– …Просто поговорим. – мягко и добродушно произнёс аккуратно одетый седой мужчина с добрым взглядом.

Он сплел пальцы рук на столе и смотрел на сидящую перед ним Ксению Гудкову.

Девушка, сложив руки на колени, опустила голову, созерцая темно-бурый ковёр на полу.

В кабинете сгущалась легкая полутьма. Сумрак расплывался и таял от приглушенного, мягкого света вечернего солнца, чьи лучи сочились внутрь через неплотно закрытые вертикальные жалюзи.

– Я не хочу говорить. – не поднимая взгляда ответила Гудкова.

– Ксения. – почти ласково произнес доктор. – Твои последние действия говорят о том, что тебя что-то гнетет, тревожит и…

Он сделал небольшую паузу.

– Злит. – уронил доктор.

Я увидела, что его взгляд скользнул на руку Ксении.

Пальцы девушки как-то странно шевелились. Она как будто хотела сжать руки в кулаки, но не решалась.

– У меня всё хорошо. – пробубнила Ксения.

– Чем же тогда можно объяснить случившийся инцидент? – спросил доктор.

Плечи Гудковой вздрогнули. Она по-прежнему не поднимала взгляд.

– Они сами виноваты.

– Прости, двое твоих одноклассников сами виновны в том, что ты… пыталась зарезать их?

Гудкова глубоко, размеренно вздохнула.

Врач замолчал.

– Я их наказывала. – проговорила она угрюмо.

– Наказывала? – доктор чуть вскинул брови. – Могу ли я спросить, за что?

– За предательство. – процедила внезапно Гудкова. – Они… предали меня!

– Чем, Ксения? Они просто встречаются и…

– Они не должны были так делать! – Ксения затряслась, чуть наклонила голову ниже, сгорбилась. – Не должны… не должны… Не должны! Они виновны!

– Что ж… – проговорил доктор, наблюдая за Ксенией.

Но услышать, что он скажет ещё я не успела.

Это воспоминание растаяло в резком всплеске ослепительного света.

Свет погас, сник и перед глазами встала ночь.

Ясная, освещенная лучистым серебряным светом луны и сиянием звезд тихая летняя ночь.

Внизу спал город. Дома посматривали на улицы одинокими желтыми прямоугольниками светящихся окон.

Мне в лицо веял стылый воздух. Его резкие порывы рвали одежду, подбрасывали волосы за спиной.

Я стояла на краю дома. За бортиком крыши, далеко и внизу развернулись освещенные фонарями дворы и улицы.

Было тихо. Безлюдно. Поздно…

Рядом со мной по крыше прошел человек. Я с недоумением взглянула на него.

Это был парень лет семнадцати, наверное. Он шел к краю крыши, к бортику. Его взгляд был устремлен куда-то вперёд. Он шел как робот. Не разбирая дороги, ничего не видя перед собой.

С неизменным равнодушным выражением лица он забрался на бортик крыши.

Я ахнула, ринулась к нему, и остановилась.

Воспоминание, застучало в моей голове, это только лишь воспоминание… Призрак прошлого, не более.

– Внизу море! Теплая вода! – раздался злорадный женский голос.

Я обернулась.

Ксения. Стоит в нескольких метрах от края крыши.

В свете луны лихорадочно блестели её глаза. Её взбешенный жаждущий взгляд был устремлен на парня.

– Ты ведь хочешь искупать, Антоша? Хочешь?

– Хочу… – отозвался безжизненным голосом парень.

– Ну, так прыгай! Прыгай! Прыгай! – вскричала Ксения. – Давай!

Парень стоял. Не двигался.

Бесстрастный взгляд глядел в ночь. Ветер ерошил его волосы, играл футболкой. Ветер словно отговаривал парня от задуманного.

– Давай! – вскричала Ксения.

– Н-нет… – заикнувшись пролепетала я.

Я испуганно смотрела на неизвестного мне Антона и желала, чтобы он очнулся.

Он был то ли в трансе, то ли под гипнозом. Но… самое главное, что он не повелевал своей волей. Его тело не подчинялось ему, его разум как будто спал или был подчинен чужому велению.

Я оглянулась на Ксению.

Она выглядела жуткой.

С черными распущенными волосами, опустив голову, она смотрела на Антона исподлобья хищным, маниакальным взглядом.

Она оскалилась в безумной, злой улыбке.

– Давай… – прошипела она.

Антон шагнул вперёд.

– Стой! Нет! – выкрикнула я.

Сердце прыгнуло в груди. Антон бесшумно шагнул в ночь.

Миг и в тишине, безмолвно он утонул за краем крыши.

Тихо, молча, не заметно.

Для себя, для ночи, для города… Для всех.

Я несколько секунд ошарашенно смотрела перед собой, глядя на то место, где только что, секунду назад стоял загипнотизированный парень.

Затем я медленно оглянулась на неё.

О, она торжествовала. Улыбалась, неподдельно радовалась и была преисполненная счастья! Казалось, ещё немного и Ксения вовсе запоёт!

Я с потрясением наблюдала, как Гудкова, чуть ли не прыгая от радости, беззаботно направилась к выходу с крыши.

Нервно сглотнув, я оглянулась на место, где стоял Антон, затем осторожно приблизилась к нему.

Сердце в груди забилось тревожно и нетерпеливо.

Сердце, словно отражая мое настроение, выражало страх и необъяснимое желание увидеть, что случилось с Антоном.

Не верилось, что он вот так легко и…

Однако вспышка белого света пресекла мои попытки увидеть мертвое тело Антона, лежащее где-то внизу на асфальте, во безымянном дворе.

И слава Богу!

Череда воспоминаний в моей голове резко ускорилась.

Отдельные отрывки эпизодов сменяли друг друга. Вспышки белого света резали глаза, заставляли меня морщиться.

Я следила за жизнью Ксении.

Это было похоже на стремительно слайд шоу…Только слайды все были живые, реальные, настоящие!

И после каждого слепящий белый свет.

После очередной вспышки, я увидела мокрое лобовое стекло автомобиля.

Перед моими глазами по стеклу шустро сбегали капли воды.

Через мокрое стекло расплывались огни ночного города.

– Ника. – Стас тронул меня за плечо.

Я вздрогнула. Я ещё не успела понять, что нахожусь в реальности.

После таких долгих приступов видений, не сразу осознаешь, что действие вокруг тебя уже происходит сейчас, в настоящем, в текущей реальности.

Иногда мне кажется, что я могу сойти с ума.

– Как ты? – спросил Корнилов с заботой.

Он чуть сжал мою левую руку.

Я закрыла глаза, откинулась на спинку сидения.

Кровь шумела в голове. Перед глазами стояли образы увиденных воспоминаний.

– Я знаю, где она. – сказала я и открыла глаза.

Стас кивнул.

– Сможешь показать дорогу?

– Да. – уверенно кивнула я.

Меня начал одолевать небольшой озноб.

Тут дверца в машин открылась. Послышался шум дождя и шипение воды в лужах.

Вместе с Колей Домбровским внутрь забрался прохладный, сырой воздух.

– Льет просто бешено. – пожаловался Коля.

Он захлопнул дверцу. Зашуршал пакетами из магазина.

– Держи. – он протянул Стасу бумажный стакан.

Я почувствовала тлеющий запах кофе.

– Не сейчас, Коль. – Стас качнул головой. – Ника знает куда ехать.

– Понял. – кивнул Домбровский. – Тогда не будем терять время. Погнали.

– Пристегнись. – бросил Стас.

Мы выяснили, где живут семьи охранников из больницы.

Но, когда прибыли по каждому из адресов обнаружили лишь пустые квартиры.

Беспокойное чувство гнетущей тревоги властвовало над всеми.

Не было никакой возможности узнать где жены и дети охранников.

Но Гудкова то это точно знала. Знала наверняка.

И день побега она выбрала не случайный.

– Это большой, загородный дом. Типа виллы… – рассказывала я. – Гудкова слышала от охранников, что их жены не редко собираются там вместе с детьми. Пока дети играют, они общаются, развлекаются, делятся проблемами, обсуждают разные темы, иногда выпивают…

– Это что-то вроде клуба домохозяек? – хмыкнул с заднего сидения Коля.

Я вздохнула.

– Да… наверное. Я не знаю, Коль.

– Это и не важно. – ответил Стас. – Важно успеть туда вовремя.

Загородный дом, который я видела в воспоминаниях Гудковой мы нашли довольно быстро.

Собственно, находился то он в черте города, хотя местность вокруг была на половину лесная.

Ночь шептала в мокрой листве деревьев. Непрестанно, казалось бесконечно лил дождь. Тонкие, сероватые росчерки падающих капель рассекали полумрак. Тьма ночи вилась вокруг желто-оранжевых уличных фонарей.

Мокрые улицы возле других домов были пусты. Дома молча мокли в дождливой ночи.

Мы остановились перед забором большого двухэтажного дома в стиле Кантри.

С каменной и бревенчатой облицовкой, он имел большую двускатную крышу в центре, и крыши поменьше над выступами.

Вокруг дома в клумбах поникшие и несчастные мокли цветы.

Коля накинул куртку с надписью «ПОЛИЦИЯ» на спине. Стас отдал мне свою.

– А ты? – спросила я, взглянув на него.

Но он только отмахнулся. Спорить с ним было бессмысленно.

Поэтому, задвинув подальше угрызения совести (все-таки Стаса мне жалко, чтобы он мок под дождем) я накинула его огромную куртку и вышла в дождливую ночь.

Корнилов поправил кобуру со страшным, массивным револьвером.

Коля тоже расстегнул свою кобуру, проверил удобно ли достается оружие.

Мы подошли к дому.

Оглядели его.

Дождь шипел вокруг нас. Холодный, мокрый ветер качал траву на газоне и живую изгородь возле других домов.

Когда в небе полыхнула вспышка молнии, я увидела вдалеке большой, овальной формы озеро.

В нем, как в зеркале отражалось грозовое, ночное небо.

Картины выглядела завораживающей и пугающей.

– Ника, ты уверена, что это тот дом? – спросил Стас.

– Да. – кивнула я.

Я не капли не сомневалась.

Дом был точно таким, как в одном из воспоминаний Ксении.

Сама Гудкова видела его на фотографии семьи одного из охранников.

Ограда вокруг дома была почти бутафорной и носила скорее декоративное значение, чем практическое.

Потому, что это был низенький, деревянный заборчик и такие же не высокие ворота, возле почтового ящика.

Корнилов и Домбровский просто перемахнули через них. Коля потом открыл мне калитку.

Мы вошли на просторный дворик.

Я ещё раз взглянул на дом. В темных окнах отражался свет фонарей.

Когда в небе сияли сполохи молний, можно было разглядеть фрагменты комнат в доме.

Корнилов огляделся. Коля тоже был настороже.

Во мне всплесками неуклонно росло изматывающее напряжение.

Мое тело дрожало. Начинали стучать зубы.

Я не понимала от холодного ветра это, или от накатывающего зловещего и тяжелого чувства подступающего страха.

Дома, в которых случилось нечто то, что не должно происходить с людьми, нечто что обычно происходит с другими, а не с нами… Такие дома почти физически источают не то запах, не то ауру.

Это почти осязаемое, тягостное, давящее и гнетущее чувство присутствия свершившегося кошмара.

Темная и мрачная аура, что дышит сотворенным злом.

Уродливым по своей сути и жестокости, безумным, извращенным и беспощадным злом.

Злом рук человеческих. А именно этими руками чаще всего и действует эта опаснейшая из стихий.

И нечто подобное, ощутимо исходило со стороны этого дома.

Пока мы шли к дверям, темневшим под аккуратным треугольным крылечком, мне показалось, что мир вокруг меня чуть замедлился.

Мне показалось, что на несколько мгновений в одной отдельной от всех и вся реальности оказались только я и этот наполненный могильным мраком дом.

Ступая по узкой дорожке я слышала голоса детей и их матерей.

Я слышала звуки сотен воспоминаний, скопившихся здесь.

И я чувствовала, как забравшийся внутрь страх, подобно хищному существу вгрызается в мое сознание. Его клыками служат устрашающие мысли о судьбах тех женщин и их детей, что приехали сюда сегодня, как обычно.

Мы подошли к двери. Стас и Коля глянули в окна. Стас достал ключи.

Их он нашел в вещах одного из охранников. Я определила, что эти ключи от этого дома.

Ключи подошли. Стас открыл два замка в двери, и мы вошли внутрь.

Темнота…

Темнота густеет и властвует в просторной прихожей.

Коля и Стас включили фонарики, закрепленные под стволами их пистолетов.

А мне Стас, на всякий случай, вручил электрошокер. Он был похож на ручной фонарик.

Вот только мне это слабо помогало. Потому, что Стас и Коля не видели то, что видела я.

Они лицезрели укрытые черно-серым густым сумраком апартаменты дома.

Стены с виниловыми обоями, голый пол с розоватым покрытием, мебель, полки, предметы декора и прочие элементы обстановки.

А я, ступая по этом полу и мимо этих стен слышала и видела обрывки воспоминаний.

Крики, смех, ругань, топот детских ног по лестнице.

Разговор и смех женщин. Звон бьющейся посуды. Припевы песен…

И затем её.

Воспоминание Ксении Гудковой ворвались в сияющий водоворот воспоминаний собирающихся здесь женщин и детей.

Подобно чёрной тени воспоминание Гудковой наползало на светлые воспоминания жен и детей охранников.

Оно накрыло их, поглотило и растоптало. Оно заполнило собою все вокруг и мое сознание.

… Она вошла в дом через дверь, как мы.

В руках Ксения сжимала пистолет. Тот самый, который не досчитаются охранники из больницы, когда придут в себя.

Грязными кроссовками она прошла по полу, оставляя за собой следы влажной грязи. Сейчас её следы темнели на полу засохшими пятнами.

Она двигалась в просторную гостиную. Туда, откуда звучал смех, музыка и звон бокалов. Туда где бегали и смеялись дети, где что-то оживленно обсуждали их матери.

Я шла вместе с ней. Я готовилась к худшему. Я боялась это увидеть, но я обязана смотреть. Я знаю это. Таков уж мой Рок…

Смотреть, терпеть, видеть и запоминать. Надолго. Может и навсегда.

Чувствуя, как внутри меня все стынет, стягивается и леденеет я шла за Гудковой.

Но воспоминание неожиданно оборвалось, когда Ксения открыла дверь, стих смех, и сидящие за столом женщины уставились на неё.

Воспоминание исчезло. Я стояла в темноте, глупо глядя перед собой.

С моих губ срывалось жаркое, взволнованно дыхание.

Пульс ускорился до ритма иглы в швейной машинке. Тело и конечности цепенели от накатывающего напряжения.

– Ника? – Стас обернулся поманил меня за собой. – Что случилось? Что ты увидела? Ника!..

Мне некогда было объяснять.

Я ринулась вперёд, но Стас удержал меня.

– Я иду первым. – не допускающим возражений тоном, сказал он.

Я торопливо кивнула. Тревога внутри распирала и терзала меня.

Я жаждала оказаться в гостиной. Я догадывалась, что могу там увидеть.

Я уже морально приготовилась… Да нет! Куда там!.. Разве я могу быть готова увидеть это?.. Нет! Я никогда не готова!

– Пойдём… – сказала я. – В гостиную… Они были там.

Голос мой дрожал. Я ничего не могла с этим сделать. Я не могла справиться с овладевающим мной ужасом от того, что я могла увидеть в гостиной.

Я вспомнила замерших при появлении Гудковой женщин и детей, что обернулись на звук открывшейся двери.

Я помню их лица. Я запомнила их глаза и взгляды.

Некоторым из детей не было десяти… Я бессильно мысленно взмолилась, чтобы Ксения не тронула их.

Это было тщетно, я знала. Но надеялась…

Стас открыл дверь в гостиную.

Напряжение нарастало. Сдавливало ребра, сжимало внутренности, туго стягивало череп.

Пульс сотрясал вены, вибрировал под кожей. Невыносимый страх облепил лицо, сдавил шею, горло, и вынул голос.

Гостиная встретила нас уже знакомым мраком.

В сумраке угадывались очертания стола и сидящих за ним людей.

Они сидели неподвижно. У меня вырвался нервный вздох.

Луч света фонаря Стаса выхватил из тьмы лицо, плотно обтянутое голубым целлофаном.

Я вскрикнула, зажала себе рот, судорожно с усилием втянула воздух.

Стас ринулся вперёд.

Свет его фонаря обнаружил остальных.

Я успела их разглядеть.

Пять фигур, сидящих за столом, на стульях. У всех руки отведены назад. А на голове целлофановые мешки.

Но, кажется я не видела детей…

Зажегся свет. Коля нашел выключатель.

Стас лихорадочно срывал пакет с головы одной из женщин. Коля подскочил к другой.

А я застыла в ступоре, не в силах шевельнутся.

Секунды полторы я, забыв дышать, глядела на обмякшие тела женщин, на их связанные за спинками стульев руки.

Из забвения и ступора меня вырвал голос Стаса.

– Ника! – рявкнул он.

Я спохватилась, и бросилась к одной из женщин.

Коля шлепал по щекам ту, что освободил.

Я взяла со стола столовый нож. Дрожащей рукой поспешно разрезала пакет. Нож не слушался. Я стремилась добраться до лица женщины под пакетом.

Мысль о её спасении стучала, вбивалась в висках, пробивалась в голову.

Мне удалось! Есть! Я вспорола пакет и прижала дрожащие пальцы правой руки к левой стороне её шеи.

Мгновение. Тишина. Я замерла… И вот кроткий, тихий толчок пульса под пальцами.

– Она жива! – обрадованно вскричала я.

Коля подскочил ко мне. Пару раз шлепнул женщину по щекам.

Она не реагировала.

Коля другим ножом со стола разрезал веревку на запястьях женщины.

Затем осторожно положил несчастную на пол. Её выкрашенные в контрастное омбре волосы рассыпались по ковру.

Рядом Стас опустил на пол другую, шатенку с пышным каре.

Коля за его спиной делал искусственное дыхание одной из женщин.

– Ника сними мешки с других, проверь пульс. – распорядился Стас, начиная непрямой массаж сердца лежащей перед ним женщины.

Я кивнула. Меня лихорадило. Нервозное чувство насквозь пропитало тело. Я склонилась над полноватой брюнеткой, сняла мешок с её головы. Спешно приложила палец к шее.

Подождала. Я надеялась. Я ждала. Я верила…

Пульса не было.

Осознание прикосновение к мертвому телу обожгло разум.

Я отдернула руку. Снова нервно, тяжело глотнула.

Я пару мгновений смотрела на безмятежное лицо покойницы.

Затем повернулась к следующей женщине.

Рыжей, с пышными вьющимися локонами. Разрезала мешок, отбросила обрывки ненавистного целлофана прочь.

Тут же прижала пальцы к теплой коже на шее женщины.

Я вся застыла в напряженном ожидании.

– Пожалуйста… – шепотом взмолилась я.

Крохотный толчок под пальцами.

Жива! Я быстро освободила руки женщины. Стас положил на её на пол.

Коля тем временем успешно привел в чувство первую женщину, с омбре на волосах.

– М-миша… – прохрипела та, едва открыв глаза.

И тут же резко дернулась вперёд, хватая ртом воздух.

– Миша! – вскрикнула она. – Г-где… Где м-мой сын?!

– Тише, тише… Женщина, вам нельзя там резко вставать

– Где мой ребенок?! – вскричала женщина, вырываясь из рук Домбровского. – Вы к-кто такие?

– Мы из полиции! – прикрикнул на неё Николай. – Успокойтесь!

– Коля не ори. – не глядя на Домбровского, Стас привел в чувство другую женщину.

Ему также пришлось делать ей искусственное дыхание.

Я тем временем бросилась к пятой жертве.

Но, вскрыв мешок на её голове, я поняла, что и эту женщину жизнь покинула. Её кожа была ещё теплой. Она умерла недавно. Возможно за секунду до нашего прихода.

Мысль об этом ранила. И рана с болью, кровоточила.

Я убрала руку от лица женщины.

Меня охватило подавленное бессилие, убийственная слабость разлилась по телу. Казалось из меня вынули силы и способности двигаться. Сложно было даже дышать.

Мы не успели…

Я тяжело сглотнула. Обернулась на трёх других женщин.

Стас и Коля умелым оказанием первой помощи, в частности массажа сердца и искусственного дыхания, смогли вернуть их к жизни. Две из них правда выглядели обессиленными, едва говорили и двигались с трудом.

Но та, которая звала своего сына, Мишу брыкалась и порывалась вскочить, и убежать в поисках своего ребенка.