Текст книги "Новый мир. Книга 5. Возмездие (СИ)"

Автор книги: Владимир Забудский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 37 страниц)

На высоте футов 15–20 над «предбанником», над окаймляющими его скалами, нависала широкая П-образная решетчатая платформа, по которой вышагивали многочисленные охранники. У некоторых из них рвались с поводка собаки – такие же матерые волкособы, как те, которые сопровождали коменданта. Были здесь и «Автоботы» в количестве не менее двух, и даже шагающая боевая машина «Бакс», оснащенная тяжелым вооружением.

Еще выше, футах в 30–35 над нашими головами, нависали две сторожевых башни. Там светились мощные зенитные прожекторы, лучи которых сквозь потолочную решетку, оплетенную колючей проволокой, рваными линиями носились по «предбаннику».

Между сторожевыми башнями висел в воздухе огромный дисплей высотой футов в 10–12. С него на нас взирал огромный обожженный череп Экзорциста. Его негромкий голос, многократно усиленный аппаратурой, грозно разносился под сводами пещеры, от чего я вдруг ощутил дежавю со своим ночным кошмаром.

– … очистительные страдания. С потом и кровью из вас выйдет грех! И ваша душа очистится…!

Несмотря на усилители, Экзорциста мало кто слушал. Во всяком случае, все делали вид, что заняты другим. Зэки, толпясь каждый в своем коридоре на начальном отрезке «предбанника», докуривали сигареты и переговаривались. Лица большинства были мрачны, как и полагается перед изнурительными каторжными работами. Но были и такие, кто строил беззаботную мину и даже над чем-то ржал.

Много скабрезных комментариев, свиста и улюлюканья доносилось в сторону четвертого коридора, в котором выстроились обитательницы женской «секции Б» – такие же лысые, с такими же выжженными крестами на головах, и столь же брутальные, как и мужчины.

Большая часть угрюмых заморенных женщин, которым тяжелый физический труд давался еще сложнее, чем мужчинам, даже не поднимали голов. Но была парочка, которые не оставались в долгу – хрипло ржали, картинно облизывали губы шершавыми языками, а одна, похожая на проститутку с тридцатилетним стажем, даже вывалила обвисшие сиськи и потерлась о грязную решетку. Я заметил, как кто-то из зэков-мужиков при созерцании этой мерзкой картины открыто теребит в руке член, не стесняясь остальных.

– Мы поможем сделать так, чтобы ни один из вас не поддался соблазну променять искренний и чистосердечный очистительный труд в поте лица на его имитацию, – тем временем, невозмутимо продолжил вещать Вахид. – Бич Божий будет безжалостно разить каждого, кто позволит своему грешному телу взять верх над бессмертным духом. Нашими глазами Он будет видеть вас. Нашими ушами Он будет слышать вас. Ничто не укроется от Него. И ничто не минует без воздаяния!..

Едва мы подошли к крайнему слева «входному» коридору, над которым горели цифры «102», я понял, что пророчество Ши начинает сбываться. Там уже переминались с ноги на ногу, раскуривая один бычок на всех, троица, в отношении которой у меня было меньше всего сомнений насчет их желания принять участие в моем убийстве – «боров» Хейз, наемный убийца с тату на лице на прозвищу Сигал и «крыса» Билли, который донес на меня Султану.

Чуть в сторонке, но тоже прислушиваясь к троице, стояли еще двое, от которых тоже не приходилось ждать ничего хорошего. Одним из них был основательно помятый «яйцеголовый» бугай, который буквально час назад отхватил от Ши при попытке отстоять свое место в очереди за едой, и еще не вполне пришел в себя. Вторым был незнакомый на первый взгляд европеец, в чьей бритой физиономии я не сразу узнал некогда блондина с некогда густыми «боцманскими» усами, похожего на докера, который в «мусоросборнике» пытался заткнуть Фрэнка, разглагольствующего о борьбе с тиранией.

Лишь последние двое каторжников, сидящие каждый особняком, выглядели безобидно. Первым был пришибленный косоглазый дедок, в «мусоросборнике» едва не отгребший люлей от Матео. А вторым…

– Димитрис! – завидев меня, поднялся на ноги Фрэнк, лицо которого прорезала улыбка. – Ты тоже в 102-ой?! Слава Богу!

Из-за его крика на нас обратили внимание остальные. Их реакция была не столь радушной.

– Приехали! – недовольно сплюнул «боцман», недобрым взглядом косясь на нас сквозь решетку. – Мало того, что нас загнали на каторгу, так еще и вместе с отбитыми террористами!

– Суки! – поддержал его лысый бугай, держась за ушибленную голову. – Беспредельщики, уроды! Сбились в стаю, как шакалы, и решили, что вы тут главные! Ну ничего, ничего! Посмотрим еще!

Однако самым странным и тревожным было то, что я не услышал никаких оскорблений и угроз со стороны основной «троицы». При нашем приближении они прекратили шептаться. Сигал и Хейз кивнули, как бы закрепив какую-то договоренность, и демонстративно отвернулись. Лишь «крысёныш» Билли не удержался и бросил на меня краткий скользкий взгляд, похожий на касание холодной кожи пресмыкающегося.

– Смотри в оба, Димон, – шепнул мне на ухо Ши, когда я крепко пожал ему руку на прощание, перед тем как пройти через турникет.

Подойдя к решётке снаружи и испепелив всех взглядом, он молвил:

– Эй, говнюки! Слушайте меня очень внимательно! Этот человек – под моей защитой! Он – один из нас! Если с его головы хотя бы одна волосинка упадет, знайте – никому из вас не жить! Мы вас всех отловим по одиночке и кончим! Усекли?!

– Эй, революция! – неторопливо окликнули его из соседнего «входного» коридора.

Сквозь две решетки я разглядел ухмыляющееся лицо одного из подручных Султана – круглолицего, с черной бородкой, которого тот называл Раджой.

– Тебя это тоже касается, говнюк! – молвил Ши.

– Да пошел ты! Я под защитой Султана! Тронешь меня – паханы поднимут против вас всю братву! Соберемся всей братвой – и всех вас, террорюг, скопом перебьем!

– Мы раньше вас, урков, всех по одиночке вырежем! – посулил Гэвин.

– Ты только начни, сученыш! Мы это получше вас умеем! Будем ваших, сук, мочить, при каждом удобном случае! Хочешь войны?! Ты ее получишь, членосос!

– С каких это пор шохи войны объявляют? – осклабился Ши. – Твой пахан мне сам моего человека отдал! Так хули ты тут пасть свою разеваешь, блоха?! Против пахана попер?!

– Тебе Султан ничего не обещал, гнида! Выторговал ментяре немного времени – вот пусть он и радуется, пусть дышит поглубже, пока есть чем! Султан за свой базар всегда отвечает! Эй, братва! Все слышали?! Сам Султан за голову этого вон ментяры, вон он – объявил награду! 100 блоков отборного курева! И от гнид-террористов крышу обеспечит! Так что дерзайте, фраера!

По взглядам зэков из 102-ой бригады сложно было понять, что их взволновало сильнее: это объявление о награде и протекции Султана, или недвусмысленная угроза со стороны Корейца. Оставалось надеяться, что, по крайней мере, часть из уголовников проявят свойственную для завсегдатаев криминального мира осмотрительность, и не рискнут переходить дорогу никому из «больших шишек».

– Да пошел он, – сказал Ши, потеряв интерес к крикам уголовника. – Скоро увидимся, брат.

Еще раз ободряюще кивнул мне на прощание, он вместе с остальными удалился.

– Что, ментяра? Один остался?! – прокомментировал его уход Раджа.

– Как там твой дружок? – невинным голосом полюбопытствовал я у Раджи. – Горлышко не болит?

– Сука, ты тут смеяться недолго будешь! Это я тебе обещаю! – пообещал тот.

Тем временем, состав 102-ой бригады пополнился. К турникету подошел Матео – с таким расслабленными видом, словно не он провел только что поединок, потребовавший предельного напряжения сил. В зубах он демонстративно сжимал пижонскую сигарету с фильтром – видимо, часть своего выигрыша.

На заднем фоне можно было увидеть, как проигравший ему на ринге чернокожий великан, чьего имени я так и не узнал, хромая и поглядывая вокруг исподлобья, ковыляет к третьему по счету «входному» коридору, над которым горит цифра «98».

– Ну здоров, босота! – пропел Матео, по-хозяйски осматривая остальных каторжников. – Давайте к делу! Кто сегодня будет выполнять норму за папашу?!

В ответ на угрюмые взгляды он помахал в воздухе руками и объяснил:

– Эти руки – они для того, чтобы хари бить, а не землю ковырять! Сами сегодня видели!

Косоглазый старичок в углу глухо заржал.

– Опять ты нарываешься, дедуля, – устало вздохнул Матео, хрустнув костяшками.

– Думаешь, самый умный? – угрюмо спросил у экс-легионера «боцман».

– Уж поумнее некоторых, – не остался в долгу тот, одаривая собеседника грузящим взглядом.

– Был бы поумнее – поспрашивал бы у людей, как тут все устроено, а не выеживался бы!

– Не было времени с твоими «людьми» лясы точить. Я заработал кучу сижек, расквасив рожу вон тому недоумку, который, как видишь, покрупнее тебя раза в два. Так что в следующий раз, как решишь учить меня жизни, мудак – подумай еще раз своей башкой, пока цела!

Нельзя сказать, что эта угроза оставила «боцмана» совсем равнодушным – видимо, он тоже был свидетелем происходившего на ринге. Но все же он решился ответить:

– Вот и кури свои сижки! И легкие потом выхаркнешь! Потому что волынить тут хер выйдет!

– Нет никакой, бляха «нормы», – хмуро подтвердил его слова «яйцеголовый». – Всем похер, что ты там накопаешь в руднике. Следят только, чтобы ты пахал, как проклятый.

– Вон, послушай этого, сука, этого урода, про его грёбаные «целительные страдания»! – подхватил «боцман», сердито кивнув в сторону дисплея, где речь коменданта продолжала транслироваться в режиме повтора.

Вальяжно опершись о сетку, латиноамериканец с усмешкой возразил:

– Даже если так, есть конкретные типочки, что нажимают на волшебную «болевую кнопочку». Может, эти ребята буду делать на меня ставки в следующем махаче. И они не заинтересованы, чтобы я вышел на бой едва живой. Сечешь?

– Хер ты тут с кем не добазаришься, трепло! – презрительно скривился Хейз, который, судя по недоброму взгляду, все еще не забыл тому потасовку в «мусоросборнике».

– Скоро сам увидишь, – с безграничным самомнением заверил Матео. – А если еще раз на меня рот свой поганый откроешь, я тебя, гниду жирную, так отделаю, что прошлый раз тебе цветочками покажется!

– Если совсем конченый, давай, попробуй! – нагло ухмыльнулся тот.

– За лоха держишь?! – понимающе усмехнулся бывший легионер. – До меня маза дошла, что за этим турникетом зона беспредела кончается. Я не такой тупой, чтобы из-за какого-то недоноска дать вертухаям повод запереть себя в карцер. Но мы не вечно тут вкалывать будем. Как закончим, так и настанет черед платить по счетам.

Хейз злобно нахмурился, но ответить не решился – видимо, хорошо помнил знакомство с кулаками чемпиона по боям без правил, состоявшееся в «мусоросборнике».

– Хм, – задумчиво хмыкнул молчавший до этого Сигал, разглядывая самодовольного латиноса. – А ты, сука, я смотрю, хитро сделанный фраер.

– Сечешь, мокрушник, – кивнул тот.

– Кулаками махать, я видел, ты здорово умеешь, – продолжил убийца. – Может, есть желание еще больше подзаработать на этой же почве?

– Зависит от того, что за работа.

Сигал, не стесняясь, покоился глазами в мою сторону.

– Обычная работа. И тем, кто ее сделает, здесь сразу заживется намного, намного лучше.

– Эй, какого хера?! – взвился Хейз. – Мы этого в долю брать не договаривались!

– А-ну ша! Тебя кто спрашивает, кабан?! – сверкнул глазами в его сторону Матео.

Взгляд латиноамериканца вскользь прошелся по мне – он явно понял брошенный намек. Но переведя взгляд обратно в сторону Сигала, он высокомерно протянул:

– Мне и так живется неплохо. Я, в отличие от вас, не боюсь выйти заработать на ринг. Так что шакалью работу «пятеро на одного» и «перо в спину» я оставлю тем, кто только для нее и горазд. Чтобы с голодухи не загнулись.

– Ну и нахер этого позера! – презрительно отозвался Хейз.

– Матео! Ты вроде хороший мужик! – вдруг оживился Фрэнк, заискивающе посмотрев на дюжего латиноамериканца, чьи бойцовские навыки не на шутку его впечатлили. – Как насчет помочь нам? Кореец в долгу не останется!

Однако он замолк на полуслове, почувствовав на себе тяжелый взгляд Матео.

– Слушай сюда, недомерок! Прежде чем открыть еще раз свой хавальник в мою сторону, лучше покумекай дважды! Я с говном вроде тебя не якшаюсь! Мне твой Кореец до сраки! Понял!

Посмотрев затем на меня, он обрубил:

– Разбирайся со своими проблемами сам, триста двадцать четвертый! Мне похер!

– Я это вчера уже понял, – спокойно ответил я.

– Какие-то проблемы?! Я тебе сразу сказал, что я за тебя мазу тянуть не буду! – взъелся он.

– Так и сказал, – не стал отрицать я.

– А ты чё, решил, что я что-то тебе должен?! Из-за того, что мы с тобой когда-то были в сраном Легионе?! Да мне похер на Легион! Я вообще дезертир! Здесь каждый сам за себя! С какого это перепугу я буду расхлебывать дерьмо, в котором ты увяз?!

Закончив на этой ноте и гневно сплюнув на пол, он демонстративно перешел в другой конец коридорчика. Я проводил его задумчивым взглядом. Учитывая, что я ни разу не упрекнул его по поводу того, что он оставил меня вчера на растерзание Султану и его браткам, могло быть лишь одно объяснение его не вполне оправданного раздражения – похоже, его самого заела по этому поводу совесть.

– Забудь о нем. Он такой же, как остальные, – хмуро «утешил» меня стоящий рядом Фрэнк.

Глядя на нас, Сигал нехорошо усмехнулся. В этот момент под сводами пещеры прогремел протяжной звуковой сигнал, который продублировался у каждого в ушах. В «нашей» лифтовой шахте показался лифт. Когда он с шумом остановился, с грохотом отодвинулась правая из двух его дверей – и в «выходной» коридор медленно высыпала бригада, отпахавшая свою смену.

Вряд ли я хотя бы раз в жизни видел людей, которые были бы настолько измождены. Они тяжело дышали, едва волочили за собой ноги, а выражение их глаз было совершенно стеклянным и пустым. Таким выжатым мог иногда выглядеть спортсмен, перенесший нагрузку, многократно превышающую его норму, на соревнованиях. Пожалуй, я и сам в свое время так себя чувствовал, после марафона или соревнования по триатлону Ironman. Но у спортсменов, которые шли на такие жертвы добровольно, физическое истощение уравновешивалось эмоциональным подъемом. Здесь же было одно лишь всецелое измождение, которое превращало людей в подобие теней.

Когда отбывшая смену бригада покинула лифт, правая дверь закрылась, и отворилась левая, ведущая во «входной» коридор. Следующая по очереди бригада начала нехотя заходить. Наступила наша очередь проходить в зону подготовки к спуску.

Как и предупреждал Ши, полагающийся нам инструментарий состоял из обыкновенной кирки, или кайла, похожего на те, какими горняки добывали полезные ископаемые много веков назад, и простой шахтерской каски с фонарем. На пороге XXII века, когда в горнодобывающей промышленности роботы и лазеры давно вытеснили людей, подобное казалось невероятным.

Я на пробу поигрался киркой в руке. Она была очень увесистой, похожей на ледоруб, которым я пользовался, когда меня забросили в Северную Америку в прошлый раз – в 90-ом, при операции «Скайшредер». Человеческий череп такое орудие могло расколоть почти с такой же легкостью, как твердую горную породу.

В памяти невольно всплыли слова Ши о том, что за атаку на другого каторжника во время смены заключенному грозил перевод в секцию «С». Об этом месте отзывались с благоговейным ужасом. Но как бы там не было ужасно – вряд ли хуже, чем быть трупом. Попасть в изолятор – довольно прагматичный и разумный ход со стороны заключенного, которому грозит верная гибель от рук своих же собратьев.

Не знаю как, но киллер почувствовал мои мысли.

– Не советую, – прошептал он, благоразумно отступая назад и занося свою кирку для защиты.

– Есть предложения, как разрулить это по другому? – поинтересовался я.

– Ты и так, и так труп! Ты хоть понимаешь, какие люди на тебя заказ сделали?! Кому ты перешел дорогу?! Мы можем сделать это быстро и легко! Даю слово!

– Как великодушно, – прошептал я, гневно нахмурившись и еще крепче сжав кирку.

– Мужики, подсобите! – предусмотрительно воззвал к сообщникам Сигал.

Однако дергаться Хейз и Билли не спешили. Как бы медленно не вращались шестеренки в мозгах людей, вряд ли имевших даже оконченное среднее образование, каждый сумел выстроить простенькую логическую цепочку: 1) участие в заварушке чревато жестоким наказанием; 2) я вострю свою кирку против Сигала, а не против кого-то из них; 3) а раз так, то нет никаких причин в это дело соваться.

– Вы чего?! Але! – повторил Сигал ещё раз, недоуменно оглядываясь на свиту.

– Да ничего он не сделает! – презрительно фыркнул Хейз, хотя интерес, с которым он следил за моими движениями, говорил о его абсолютной неуверенности в исходе происходящего.

Я так и не решил, действительно ли готов пойти вабанк, и хороша ли идея проломить этому ублюдку башку (хоть казалось, что это не может сильно ухудшить мое положение). Но события развивались быстрее.

Над решеткой прямо над нашим коридором завис один из дронов системы охраны, издав предупредительный писк, сопровождаемый миганием яркой красной лампочки. В тот же миг я и Сигал оказались в кругу света от луча одного из прожекторов, установленных на башнях.

– Заключенные из бригады № 102! Не отвлекаться! Выстроиться в колонну и приготовиться к спуску! – пророкотал гневный голос из динамика.

Ждать, пока мы прислушаемся, не стали. Я ощутил, как живот скрутило в приступе острой боли, словно туда вонзилась раскаленная игла. Секунду спустя такая же взрывная боль разорвала затылок, и картинка перед глазами поехала. А еще через миг – столь же остро запульсировало в районе копчика.

Сам не заметил, как выпустил из руки кирку, оказался на коленях, а затем на боку, извиваясь, как червяк на рыбацком крючке, и бормоча себе под нос проклятья. Рядом доносилась еще более грязная ругань Сигала.

– А-а-а! Черт! А меня то за что?! – верещал неподалеку Хейз.

– Вот твари! – вторил ему Матео.

– А-а-а! А-а-а! – просто визжал Фрэнк.

– Хе-хе-хе! А-хе-хе-хе-хе! – диким мазохистским хохотом заливался безумный старикашка.

Так же вопили и остальные. Прошло секунд десять, которые показались мне вечностью, прежде чем боль начала стихать, оставляя по себе отголоски, напоминающие круги на воде после броска камня.

– Я еще раз предупреждаю, свиньи! – завопил гневный голос в динамике. – Любое нарушение трудовой дисциплины во время смены будет караться жестокими коллективными наказаниями всей бригады! Всем все понятно, сволочи?! А теперь поднялись! Живо поднялись!!!

Минуту спустя мы уже стояли организованной колонной перед шахтой лифта, поникнув, и слушая, как толстые тросы со скрипом тянут огромный механизм наверх.

– Слушай сюда, триста двадцать четвертый, – услышал я сзади шепот Матео. – Ты вроде мужик как мужик, я против тебя ничего не имею. Но, по чесноку, если ко мне еще раз применят эту дрянь по твоей вине – клянусь, я помогу разделаться с тобой за бесплатно. Усек?

– Да пошел ты, – отозвался я устало, не поворачиваясь. – Думаешь, мне не похер – пятеро вас будет или шестеро?

– Урод! Я к тебе по-человечески, а ты!.. – рассвирепел латиноамериканец.

– Так ты это называешь?

Тем временем моё внимание привлёк Фрэнк. Выглядел бедолага плохо – тяжело дышал и пошатывался, еще не отойдя от острой пульсирующей боли, от которой на его глазах выступили слезы. Он явно был из людей, которые плохо переносят боль, не привыкли к ней. Однако, увидев мой взгляд, он тут же начал храбриться.

– Мы справимся с этим, Димитрис! Вместе! Мы с тобой знаем, за что боремся! Пламя, горящее в сердце, делает человека сильнее…! – пробубнил он под нос, в большей степени адресуя эти слова не мне, а себе самому.

– Успокойся, Фрэнк, – прошептал я. – Не делай никаких глупостей.

– Хорошо. Как скажешь.

Лифт вскоре прибыл. Мимо нас по «выходному» коридору проплыла еще одна группа призраков, которые, высунув языки, тащили свои измученные тела к месту, где те смогут принять лежачее положение. Дверь перед нами начала отворяться.

Пора было спускаться в Ад.

§ 10

Для описания того, что происходило следующие 12 часов, сложно подыскать подходящие слова. Не потому, что я не владею шахтерской терминологией – примитивнейшие монотонные действия, которые каторжникам предписывались совершали в тёмной душной штольне раз за разом, минуту за минутой, час за часом, не нуждались в сложном технологическом описании.

Сложность состоит в том, чтобы описать ощущения, физические и моральные, которые испытывает человек, принужденный ни на минуту, и даже ни на секунду, не прекращать тяжелый физический труд на протяжении половины суток. Многие полагают, что знают, что такое «работа в поте лица». Многие искренне верят, что во время работы не сачкуют, и даже в душе мнят себя стахановцами. Но все они заблуждаются.

Они и близко не представляют себе, каково это – провести 12 часов, или 720 минут, или 43 200 секунд, не имея возможности не только прерваться на ланч или на перекур, но даже ради того, чтобы отереть со лба пот, снять с тела пропотевшую рубашку, занять более удобную позу, или просто пару раз вздохнуть. Любое секундное отклонение от стандартной цепочки действий, сводящейся к колупанию киркой твердой породы, погрузке руды в тачку и транспортировке тачки к грузовому лифту, или любое снижение темпа, немедленно каралось болью. И чем дольше было промедление, тем острее боль.

Я мнил себя тренированным и выносливым человеком. Но ощущение того, что мышцы перенапряжены, а руки вот-вот отвалятся, появилось буквально через час интенсивной работы. И на втором часу я впервые забылся и замер, облокотившись на кайло – чтобы сразу же получить мощный всплеск боли в районе солнечного сплетения.

Мы не говорили между собой. Быстро смекнули, что разговоры отнимают силы, которых и без того на порядок меньше, чем требуется, чтобы выдержать этот кошмар. Но каждый из нас время от времени плошал, чем дальше – тем чаще. И тогда в шахте раздавались его болезненные стенания и ругань.

Потом начали случаться срывы. Как я и ожидал, с первый случился у Фрэнка – как не крути, из всех он был наименее физически подготовлен, наравне со стариком. После очередного болевого импульса он замешкался, не смог вновь взмахнуть киркой – и получил новый импульс. И так дальше, пока сильная боль не наросла, словно снежный ком, заставив валяться по земле, суча руками, и горько рыдать.

– О-хо-хо. Пожалуйста, не надо больше! Я больше не могу! А-а-а, а-а-а!

– Вставай! Вставай, давай, живо, Фрэнк! – кричал я, не прекращая работать.

Он валялся и стонал, как мне показалось, минут пять. Временами его крики доходили до ноток поросячьего визга, какой могут издавать свиньи, которых режут живьем, и мне казалось, что следующий импульс убьет его. Но, не достигая порога непереносимости совсем чуть-чуть, боль вдруг опускалась к нижней границе амплитуды, на краткий миг давая шанс вернуться к работе, прежде чем вновь начать неуклонно нарастать. Фрэнк клялся, что сил у него уже нет. Но желание прекратить боль оказалось сильнее измождения. И во время очередного спада он встал и, схватив дрожащими руками кайло, принялся остервенело долбить камень.

Следующий срыв произошел у Матео.

– Черт! А-а-а! Да подождите! Дайте мне!.. А-а-а, сука! Сука, твари гребаные, хватит! А-а-а! Ну хватит! Уроды гребаные! А-а-а-а!!!

Пару минут он бегал вокруг в неконтролируемом приступе ярости, рычал, грозил невесть кому и беспорядочно колотил киркой о стены. Но очередная вспышка боли скрутила его так, что он свалился на землю и сжался в позе зародыша. А затем, грязно ругаясь, торопливо поднялся на четвереньки, и покорно вернулся к работе, приговаривая себе под нос: «Долбаные ублюдки! Долбаные ублюдки! Долбаные ублюдки!»

Постепенно реальность стала смазанной. Весь мир превратился в балансировку на тонком канате между двумя видами боли – нарастающей тупой болью в мышцах из-за непосильного труда и острой болью, которой каралась передышка. Исчезли мысли. Исчезло ощущение времени. Даже таймер в уголке глаза исчез, нарочито создавая ощущение безвременности, нескончаемости этих мучений.

В океане боли был лишь один голос, сулящий надежду, обещающий избавление. Это был голос, который взывал к нам из старого динамика на стене штольни. Голос, который нам следовало слушать. За которым нам следовало повторять, махая киркой.

Ведь иначе нас ждало еще больше боли.

– Повторяйте за мной: «Отец Небесный!» – вещал из динамика человек, нарекший себя Исайей.

– Отец Небесный! – повторяли страждущие, остервенело долбя камень кайлом.

– «Я прихожу к Тебе в молитве, сознавая всю свою греховность».

– Я прихожу к Тебе в молитве, сознавая всю свою греховность!

– «Я верю твоему Слову. Я верю, что Ты принимаешь всякого, приходящего к Тебе».

– Я верю твоему Слову. Я верю, что Ты принимаешь всякого, приходящего к Тебе!

– «Господи, прости все мои грехи, будь милостив ко мне».

– Господи, прости все мои грехи, будь милостив ко мне.

И Он был милостив.

Через 12 часов мучения прекратились.

§ 11

Ноги не желали меня слушаться. Они волочились ровной с той скоростью, с какой могли. Хотя казалось, что они не могут вовсе. Вряд ли меня послушался бы и язык. Однако мозг и не думал отдавать ему команды.

Пока лифт поднимался, я сидел на полу, опершись о стену, так же, как и остальные. В моей голове не было мыслей. И вряд ли какие-то мысли были в голове кого-нибудь у остальных, пусть даже 12 часов назад часть из них грозилась со мной расправиться. Переведя взгляд на Фрэнка, я убедился, что он все еще жив, однако вряд ли сознает происходящее. Было видно, что каторга отняла у бедняги последние резервы сил, спрятанные в сокровенных глубинах души – о которых не подозреваешь, пока не окажешься на пороге гибели.

Когда лифт оказался наверху, люди начали один за другим медленно выползать наружу. Лишь громадным усилием воли я заставил себя сделать еще кое-что, прежде чем уйти. Вначале посмотрел на Фрэнка. Понял, что от него помощи ждать не стоит. Тогда потряс за плечо сидящего рядом Матео и кивнул на мирно лежащего старикашку, который не издавал звуков. Матео не сразу понял, чего я хочу. Потом, кажется, собирался было послать меня нахер. Но так и не собрался. Мы схватились негнущимися трясущимися руками за тощие плечи старика, и выволокли его наружу.

Там мы замерли, не сообразив, что делать дальше. В наши лица сразу же ударил луч прожектора, который после полумрака шахт резанул глаза, словно лезвие.

– Вы чего стали, недоумки?! – заорал усиленный аппаратурой бодрый голос интенданта Гриза, который, кажется, за время нашей смены успел отдохнуть и отоспаться.

– Он все, – еле сумел выдавить из себя Матео, кивнув на старика.

Слово «все» достаточно точно описывало остановку шестидесятилетнего сердцапримерно на восьмом часу непосильной работы. Достаточно точно как для человека, у которого больше нет сил ни на одно лишнее слово.

– Ну так киньте его где-то там! И вперед, живо! – велел Гриз, раздраженный тем, что такая мелочь, как очередная смерть каторжника в шахте, заставляет его тратить энергию и повышать голос.

Когда мы прошли первую секцию «выходного» коридора, положили кирки и сняли шлемы, я впервые начал понемногу осознавать, что следующие 12 часов смогу пролежать, как бревно – и эта мысль вначале привела меня в настоящее блаженство. Но поодаль маячила другая мысль, которая внушала тихий ужас – мысль о том, что уже через 12 часов все повторится снова. А потом снова. И снова. И снова…

Мы уже почти дошли до конца «выходного» коридора. Снаружи за турникетом я видел небольшую группу людей, которые поглядывали в мою сторону. Один из них нарочито закатил рукав робы, чтобы я мог увидеть красную татуировку в виде символа Сопротивления, и кивнул мне.

В этот момент лампочка на последнем турникете перед нами вдруг загорелась красным цветом. Тут же активировался другой турникет – ведущий куда-то в бок.

– Эх, а ведь правду говорят, что новичкам везет! Или, если хотите – Господь к ним милостив! – раздался наверху голос Гриза. – 102-ая, вы выиграли сегодня освежающий душ и перемену белья! Такое везение случается всего десятку бригад из больше чем сотни!

Несмотря на усталость, я не смог отделаться от тревожной мысли, что интендант смотрит именно на меня – как и утром, во время раздачи продпайков. Коротко посмотрев на человека с татуировкой, который ждал снаружи, я увидел на его лице и физиономиях его товарищей столь же тревожные гримасы.

Гриз, тем временем, глаголил дальше:

– Можете не благодарить! Будь моя воля, я пустил бы туда вместо воды мочу из туалета охраны! Вот была бы потеха! Но проблема в том, что тогда от вас будет разить даже сильнее, чем сейчас – и мы тут все ляжем от этой вони!

Каторжники были слишком исступлены адским трудом, чтобы воспринимать какие-либо намеки, насмешки или сарказм. Поэтому они продолжали молча толпиться, пока интендант не прикрикнул:

– Ну, давайте, топайте, мрази! Чего стали?! Или вам помочь?!

Напоминание о возможности простимулировать нас с помощью боли сразу подействовало. Зэки стали проходить через боковой турникет с таким же безразличием, с каким готовы были пройти через передний. Мысль о душе, пусть еще минуту никто из нас о такой роскоши и не чаял, не способна была пересилить и скрасить страдания, которые мы только что пережили. А может быть, мы временно потеряли способность испытывать эмоции вообще.

Душевой комплекс разместился сбоку от «предбанника». За очередным турникетом, у которого автомат выдал каждому по склизкому огрызку мыла, ждала раздевалка – обшарпанная и убогая, как и все в «Чистилище». Несколько «счастливых» бригад уже были тут.

Вокруг мы видели множество измученных людей, устало стаскивающих с бледных сопревших тел пропитанные потом пыльные робы, и таких же измученных, но голых и мокрых людей, возвращающихся из душа, откуда валил густой пар и шёл резкий запах вулканической серы. Перед глазами мелькали шрамы, ссадины, язвы, татуировки, мускулы, торчащие из-под кожи острые ребра, съежившиеся от холода яйца и члены, угрюмые осунувшиеся лица с черными кругами под глазами.

Я молча разделся, снял ботинки, которые стали похожими на комки грунта, и прошел в душ. Кабинки, кабинки, еще кабинки – без дверец или шторок, лишь с боковыми перегородками выше человеческого роста. Старый кафель блекло-синего цвета местами потрескался, местами откололся. На вид тут могло уместиться человек тридцать, и почти все места были заполнены. Люди мылись, пританцовывая под струями горячей воды с острой примесью сероводорода. Под их босыми ногами хлюпало. В отличие от душевых, в которых я бывал – начиная от школы и заканчивая спортзалом – здесь не было слышно веселого трепа и смеха.

Лишь в дальнем конце душевой я приметил пустую кабинку. Я покрутил кран. Душ, несколько раз натужно булькнув, изверг на голову поток горячей сернистой воды. Несмотря на высокую температуру, вода была неприятной. Кожа покрылась мурашками. Я подставил под воду лицо, дал намокнуть голове и всему телу, и начал мылиться. Сердце забилось чаще. Мужское достоинство невольно сжалось.