Текст книги "Новый мир. Книга 5. Возмездие (СИ)"

Автор книги: Владимир Забудский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 37 страниц)

– Может, боишься оказаться трижды трупом? – угрожающе хрустнув костяшками пальцев, переспросил я, надвигаясь к нему.

– Да пошел ты! – едва не плача, огрызнулся он. – Я же сказал, что ничего больше не знаю!

Оценив его покрасневшую физиономию, я поверил, что выдавил из него максимум об Аффенбахе. Это большая удача, что столь мелкая сошка, как он, владел даже этими данными.

– Проект «Стиратель». Что ты знаешь о нем? – перешел я к следующей теме.

Он с недоумением нахмурился.

– Ты об этой старой байке – типа как компьютерная программа, которая стирает о тебе всю информацию изо всех баз данных?

– Это – не байка.

– Это обычная легенда. Это технически невозможно!

– Мне известен человек, который воспользовался этой программой. И это сработало. Так что не вешай мне лапшу на уши.

– Тебя развели, Алекс! Это – невозможно! Только новички ведутся на этот развод! Ладно еще облачные данные. Допустим, что существует сказочный ключ к любым шифрам и системам защиты. Но как быть с копиями на оффлайн-носителях? Их ты тоже сотрешь с помощью той самой волшебной программы? А бумага? Ее твоя программа тоже дистанционно испаряет?

– Я не знаю как – но Чхону это удалось. Он остался лишь в памяти некоторых людей. И этих людей становится все меньше с каждым днем. Его теперь тоже называют выдумкой – как и программу «Стиратель». И я бы поверил, если бы не видел ублюдка собственными глазами в тысячу раз чаще, чем мне бы хотелось.

– Зачем ты мне это говоришь? Я же сказал сто раз, что никакого чертового «Стирателя» не существует! Можешь верить в эту сказку, если охота! Но я об этом точно ничего не знаю!

– Зато ты знаешь кое-что об Аффенбахе. А он – о Чхоне.

– Я рассказал тебе все, что знаю об этом гребаном Аффенбахе. Больше я ничего не знаю! Кто тебя еще интересует? Абэ? Он реально склеил ласты во время в 94-ом во время какого-то велокросса! Это засняли десятки камер. Можешь не сомневаться – такую тупую смерть никто бы не использовал для инсценировки. Была еще Челли, не помню как ее по имени, то-ли Сара, то-ли Тара, она совсем новенькой тогда была, и хрен знает где она сейчас, но вряд ли она знает больше моего. Кто тебе еще нужен? Связист? Водитель микроавтобуса? Парень, который доставлял нам пиццу в перерывах между допросами? Ты к ним тоже вломишься и будешь задавать свои психованные вопросы о генерале Чоне и «Стирателе»?

– Ты что-то сильно осмелел, Полли, – с ноткой угрозы заметил я.

– А чего мне еще бояться? Я – самый настоящий покойник! – нервно вскрикнул он, но все же опасливо следил за моими движениями.

– У-у-у. И как тебе это чувство? Не бояться? Что-то новенькое? – с издевкой спросил я.

– Чтоб ты сдох, Алекс! – заверещал тот. – Будь проклят тот день, когда нас запроторили вместе с тобой в тот чертов интернат! Если бы моя мать не умерла, я бы никогда не попал туда – и с радостью бы прожил эту жизнь, не видев ни тебя, ни суки Бэтти, ни всей этой эсбэшной звездобратии, мать вашу так! Чтоб вы все сдохли! Ненавижу вас всех! Ненавижу!

– Звучит вполне искренне. Если бы ты почаще выпускал пар наружу в юности, Полли, пусть и получал бы по роже, но зато этот пар хотя бы не выходил бы из тебя в жидком виде через штаны. И ты, может быть, не вырос бы ссыкливым мелким эсбэшным дерьмом.

Он дернулся, чтобы ответить что-то в ответ на мое оскорбление – но так на это и не решился. Я усмехнулся, и, встав с дивана, закончил:

– Но что нам с «если бы» да «кабы»? Нам дается только одна-единственная жизнь. И ты свою прожил как гондон. Лучше, кстати, скрести пальцы, чтобы старый дурак пастор Ричардс, или буддисты, не оказались случайно правы – иначе жариться тебе век в аду, либо провести следующую жизнь в теле навозного жука.

– Да кто ты такой, чтобы судить меня? – прошипел тот, едва сдерживая слезы. – Я пытался выжить, как и все, в этом чертовом безумном мире! Я за всю жизнь никого не убил, Алекс! Никого! Если я и делал людям какие-то гадости, они после этого могли уйти своими ногами! А ты?! Скольких людей угробил ты?!

– Многих. Большинство из них – не по своей воле. Но я об этом глубоко сожалею. Сожалею об этом каждый день. Я вижу лица мертвых в кошмарах. А что же ты, чистюля, «ни разу никого не убивший»? Ты был простым клерком? Работал в обувном магазине? Цветами торговал? Или, может, ты тринадцать лет копошился в недрах эсбэшных кабинетов, среди тех, кто прослушивает, шпионит, плетет заговоры, планирует и устраивает все эти войны и убийства? Ты исправно вносил в это свою лепту. Но ни разу не видел в глаза тех, кто стал жертвами этих игр. Так было и с Беном МакБрайдом, которого твой Аффенбах и такие же мерзавцы принесли в жертву своим интригам. И со многими другими, чьих имен ты никогда не узнаешь, и никогда не хотел знать.

– Я выполнял свою работу! Я служил государству, выполнял указания начальства, и честно делал то, что полагается! Кто присвоил тебе право быть судьей?!

– А кто присвоил право быть судьями тем, кто судил меня в вашем эсбэшном подполье? Или, может, кто-то официально назначил твоего Аффенбаха судьей и палачом в одном лице?

– Все это делалось в интересах Содружества! А в чьих интересах работаешь ты?!

– Хороший вопрос. Я вот как раз пытаюсь это выяснить. И ты мне в этом здорово помог.

Поль умолк, видимо, пытаясь понять, какие его слова могли мне в этом «помочь». Я же крякнул, и встал с дивана, достав из принесенной с собой сумки крепкую веревку.

– Эй! Ты что творишь?!

– Не дергайся. Не дергайся, я сказал! – приказал я, крепко связывая его.

– Ты меня так тут оставишь?! Умирать от голода и жажды?!

– Не драматизируй. Рано или поздно к тебе зайдет горничная. У тебя будет время подумать, как ты ей все это объяснишь.

– Зачем ты это делаешь?! Я и так прячусь ото всех! Думаешь, я позвоню в полицию?!

– По-твоему, я полный идиот, чтобы оставить тебя свободным и дать возможность связаться со своими старыми дружками, попробовав выторговать свою жизнь в обмен на меня?

– Пожалуйста! Не делай этого! Я клянусь, я…

– Без обид, но твои клятвы стоят не особо дорого, Полли. Ты лучше не болтай и подыши как следует. С кляпом во рту это будет труднее.

– Сукин ты сын, Алекс! Не делай этого со мной!

– Никакой я не «Алекс». Скажи лучше спасибо, что я вообще оставляю тебя в живых.

– «Спасибо» ты от меня не дождешься! Ты и Карпентера своего так оставил, да?! И что же, это ему сильно помогло?! Я труп, ты понимаешь?! Ты все равно убил меня! Просто ты сделал это так, чтобы не пачкать рук! Ты собой доволен?!

– Можешь считать, что я научился этому методу у тебя.

У меня ушло около пяти минут, чтобы крепко и надежно связать его по рукам и ногам, а затем, несмотря на сопротивление, затолкать в рот кляп. Уходя, я видел на себе взгляд Поля, полный одновременно ненависти и страха. Увидев, что я на него смотрю, он активно заворочался и попробовал сказать что-то, но из-за кляпа во рту получилось просто невнятное мычание.

– Да уж. Примирения старых знакомых из нашей встречи так и не получился, – вздохнул я. – Что ж, если тебя это утешит – я на тебя больше не в обиде. Ни за интернат, ни даже за 89-ый.

Ответом мне было активное гневное мычание.

– Знаю, Полли, ты старался мне нагадить, как мог. И еще бы постарался, если бы мог. Но враг из тебя получился такой же херовенький, как и друг.

§ 36

Дожидаясь рейса на материк, я зашел в мини-кофейню неподалеку от аэропорта Лонгиера. Попивая крепкое двойное эспрессо, я мучился моральными дилеммами, думая о Поле, оставленном в отеле. Однако от этих размышлений меня отвлекли звуки свежего выпуска новостей Indosiar, который транслировал воздушный дисплей у меня над головой.

– … суббота, 31-ое марта 2096-го. Похоже, этот день имеет все шансы войти в современную историю. Во всяком случае, именно такое впечатление складывается после заявления лидеров штаба альянса объединенных сил, прозвучавшего во время их общей пресс-конференции в Турине сегодня утром, – возбужденно рассказывала ведущая.

Далее на экране появились лица девятерых лидеров оппозиционного альянса, стоящих за общей трибуной – Аманды Йоргенсен, Бенджамина Боттома, Карима Бенд Дури, Кристиана Гоффмана, Франциско Ферреры, Стива Зохана, Грегори Фейгина, Нии Идову и Робера Фламини. Их лица выглядели серьезно и решительно. Я невольно вздрогнул, увидев лицо Робера, и совершенно не к месту подумал, что он и не подозревает, что вот-вот может стать дедушкой и моим тестем.

– … военное насилие, которому подверглись мирные человеческие общины, такие как Сент-Этьен и Мерида, стало последней каплей в чаше терпения, которая и так уже давно переполнена крахом экономики, давлением на честный бизнес, беззаконием и произволом силовиков. Использовав наши миротворческие силы, чьей священной миссией является хранение мира на Земле, для ведения агрессивной войны, люди, узурпировавшие власть в Содружестве наций, во главе с Уоллесом Патриджем, перешли последнюю грань и утратили остатки своей легитимности. Пришёл, наконец, черёд гражданскому обществу положить конец творимому ими беспределу, – изрёк Бенджамин Боттом, играющий роль координатора штаба. – Однако мы не станем уподобляться узурпаторам. В нашем распоряжении еще остались цивилизованные, законные и мирные средства урегулирования этого кризиса. Поэтому, согласно личной инициативе Райана Элмора, который продолжает быть нашим лидером даже в заточении, в субботу, 31-го марта, в Подгорице, состоится саммит, посвященный подготовке и проведению экстренного, внеочередного заседания Совета Содружества.

В зале для пресс-конференции послышался оживленный гомон. Слово взяла Аманда Йоргенсен, отвечающая за международные связи:

– Благодаря переговорам на самом высоком уровне, которые мы проводили в последние месяцы, правительства 37 из 85 членов Содружества дали свое предварительное согласие на отправку делегатов для участия в саммите. И мы продолжим переговоры – до тех пор, пока не наберем необходимое большинство для созыва Совета и принятия жизненного важных решений, необходимых для прекращения кризиса. Я говорю об устранении должности Протектора, отмене Закона «Об особых полномочиях», роспуске Правительства, полном переформатировании системы власти Содружества наций на основе принципов разделения власти, сдерживаний и противовесов, а также децентрализации…

Слово вновь перешло к ведущей.

– Инициатива объединенной оппозиции ожидаемо встретила волну критики. И не только со стороны лагеря сторонников Уоллеса Патриджа, которые продолжают называть действия оппозиции «попыткой государственного переворота».

С этими словами на экране появилось видеопослание, на котором был изображен хорошо знакомый телезрителям темный загадочный силуэт человека, чье лицо невозможно было разглядеть. «Фримэн, лидер Сопротивления», – гласила подпись внизу.

– Я здесь, чтобы объяснить людям всего мира, жаждущим свободы, равенства и справедливости, что же сейчас происходит, – голосом, в котором, несмотря на искажения и шумы, легко слышались нотки праведного гнева, молвил силуэт. – Они понимают, что бурю всемирной революции уже не остановить. Они боятся, что эта буря сметет их шаткий режим до основания. Что модель мироустройства, благодаря которой они веками жирели и эксплуатировали нас, простых людей – близка к краху. И никакие репрессии уже не способны остановить неизбежное. Поэтому они решили задобрить вас малым. Решили изобразить видимость изменений. На этот крючок народ уже не раз попадался ранее – истории известны сотни примеров. Те, кто называют себя «оппозицией», кто корчат из себя защитников ваших интересов – это всего лишь еще одна голова той самой гидры, против которой мы боремся. Такие же точно политиканы из старой школы, жаждущие власти и богатства, прикормленные олигархами, уютно и сыто себя чувствующие в том самом обществе, в котором мы с вами стонем от нищеты и бесправия! Неужели вы и правда полагаете, что они желают что-то изменить?! Нет! Это не так! И мы, Сопротивление – мы не позволим им задурить голову народу! Мы отсечем эту голову гидры с такой же решительностью, с какой рубили другие! Так называемые «лидеры оппозиции», эти болтуны и лжецы – такие же враги всемирной революции, как и прислужники тоталитарного режима! Они даже более коварны и опасны! И отныне противодействие этим самозванцам станет нашим главным приоритетом! Пусть они не рассчитывают на пощаду со стороны народа! Не будет никакого жалкого бутафорского «Совета Содружества»! Не будет никаких полумер! Народ не задобрить видимостью реформ! Народ жаждет революции!!!

Хмурясь, я потрясенно покачал головой. Надежда на то, что ультра-радикалы смогут найти общий язык с умеренной оппозицией, с самого начала была эфемерной. Протектор может достигнуть соглашения с Консорциумом. Оппозиция может примириться с властями. Но для тех, кто выступает за разрушение нынешнего мироустройства до основания, компромиссы с кем-либо из других игроков невозможны и не интересны по определению.

Символично, что в этот момент я получил сигнал о необходимости встречи. Сигнал послала Лейла с помощью хитро-мудрой системы шифрования, путем размещения в публичном источнике информации набора слов, истинный смысл которых был оговорен заранее и известен лишь мне. Система не позволяла сообщить каких-либо лишних данных – лишь координаты тайника, в котором я смогу получить более подробную информацию о месте и времени встречи. Было ли это совпадением, что Лейла предложила снова собрать группу именно сейчас?

Я представил себе, как самодовольно усмехался Ши Хон, слушая речь Фримэна. Всю жизнь он исповедовал именно такие взгляды. А что думала о позиции своего лидера Лейла Аль Кадри? Даже если не принимать во внимание ее безоговорочной преданности Сопротивлению – с его мнением она наверняка солидарна всей душой. Она тоже считает лидеров оппозиции лжецами, достойными растерзания в вихре народного гнева. Пожалуй, она бы и сама согласилась стать орудием этого гнева – если бы ей отдали такой приказ.

Мысль о том, на что будет похож мой разговор с Лейлой и Ши при встрече, и каким будет его финал, повергла меня в крайне мрачное расположение духа. Но, кроме этого, я ощущал еще какой-то неприятный зуд, который не покидал меня после допроса Поля. И это было не чувство раскаяния за то, как я поступил с бывшим соучеником. Нет, это определенно было что-то другое.

Я никак не мог забыть о странном ощущении, которое не покидало меня во время обеих моих встреч с информатором Сопротивления по имени Герман – ощущении, что я где-то когда-то уже видел это выражение глаз, где-то когда-то уже слышал этот тон…

– Черт возьми, – прошептал я себе под нос задумчиво, вспоминая фрагменты разговора с Полем. – Нет, это было бы слишком невероятно!

Что вообще навело меня на эту странную мысль? Полицейская интуиция, не более того. Но в свое время меня учили ей верить. Даже если предположение, на которое она наводит, кажется невероятным и абсурдным. Я так и не послал сообщение Лейле с подтверждением о встрече. Зато я направил другое сообщение по другому зашифрованному каналу – адресованное Мей. И его содержание даже мне самому показалось похожим на паранойю.

«Надо проверить кое-что! Герман, информатор – это, может быть, агент-нелегал СБС, настоящее имя – Густав Аффенбах. Если он в вашей зоне досягаемости – схватите его и просканируйте каждый дюйм мозга. Ручаюсь, вы там найдете бездну интересного. Делайте с ним что хотите. Но, услуга за услугу – передайте мне все, что он знает о Чхоне».

У меня не было ни малейшей уверенности в том, что моя шальная догадка верна. Не было у меня и причин быть уверенным, что контрразведчики из МГБ поступят именно так, как я прошу, а не сыграют в какую-то свою игру, или же вовсе сочтут мою информацию бредом сумасшедшего. Не мог я исключить и того, что Герман обустроил свое очередное логово за пределами евразийской территории. Однако интуиция подсказывала, что если мое невероятное предположение верно – то вероятность захватить оборотня с помощью евразийцев все же несколько выше, чем через Лейлу и компанию.

Судя по риторике Фримэна, прозвучавшей в новостях, Сопротивление сосредоточило свой гнев на умеренной оппозиции – единственной силе, которая оспаривала их право быть альтернативой режиму Патриджа. Созрела ли эта идея в недрах истинно-верующих полевых командиров Сопротивления, или ее внедрили туда спецслужбы посредством своих двойных агентов и неведомых рычагов влияния – но мне с ними было больше определенно не по пути.

Я чувствовал себя необыкновенно близко к пониманию происходящего. Это было жгучее ощущение, знакомое еще со времен детективной работы. Однако у меня не было недостающих частей паззла, которые помогли бы превратить мою интуицию и фантазии в что-то осязаемое и конкретное. Аффенбах был последней зацепкой, за которую я схватился скорее из отчаяния, чем из рациональных соображений. И вероятность ее срабатывания на данный момент вообще от меня не зависела.

Несмотря на все то, что я проделал, выбравшись из «Чистилища», в моих руках не осталось больше ни одной нити, которая бы вела бы к моей конечной цели – Чхону. Допрос Карпентера позволил мне устранить сомнения в том, что это реально существующий человек из плоти и крови. Но кто он на самом деле, на кого работает, где его искать – об этом я знал так же мало, как и с самого начала своих мытарств.

Оставался еще последний файл, полученный от Германа, который я до сих пор не желал открывать. Файл, который я отложил в самый низ, едва увидев на его обложке имя, которое было мне слишком хорошо знакомо. «Роберт Ленц».

Едва я прокрутил это имя в памяти, как оно отбросило меня почти на двадцать лет назад. Я будто вновь оказался одиноким, потерянным и напуганным пятнадцатилетним пареньком в переполненном беженцами аэропорту Сент-Этьена. Мальчик, оставшийся без родных, только что потерявший свой дом. Имеющий лишь одно имя, которое ему в свое время передал отец. Имя-пропуск в новую жизнь. Имя-надежду. Имя, с которым у него с тех пор долгое время ассоциировалось само Содружество наций.

Полковник Роберт Ленц. Мудрый Роберт Ленц, который всегда знает все, но все время сбивает с толку сложными ответами на простые вопросы – и заставляет твой наивный провинциальный мозг работать быстрее. Тот самый Роберт, к которому я порой ощущал глубокую привязанность, благодарность, доверие, а порой ненависть – но даже эта ненависть имела глубоко личный оттенок. Такую ненависть можно испытывать лишь к тем, кто был тебе близок.

Ленц, возможно, был причастен ко всему, что со мной случилось. Клаудия, например, так и считала. Считала его монстром. Может быть, она и была права. Но я все равно не мог в душе поставить знак равенства между ним и такими, как Гаррисон, Окифора или Чхон. Я не мог представить себя привязывающим старого Роберта к какому-то креслу, заламывающего ему пальцы, избивающим его до крови. Просто не мог. Человек, который был бы способен сделать это со своим бывшим опекуном, в моем сознании находился по другую сторону границы, видимой и понятной лишь мне одному. Границы, из-за которой пути назад больше нет.

Может быть, скоро мне всё же придется принять это решение. Снова подойти к этой чёртовой границе. Но пока ещё у меня оставался повод, чтобы отсрочить этот момент. Это был шаг с моей тропы в сторону. Он точно не приблизит меня к Чхону. Но, может быть, он поможет мне понять нечто не менее важное.

Глава 6

§ 37

Арабская социалистическая республика (АСР) была искусственным образованием, которое появилось на Ближнем Востоке в результате терпеливого и продуманного влияния Евразийского Союза. Долгие годы евразийцы стремились сотворить островок стабильности на окраинах восставшего из апокалиптического пепла крайне свирепого авторитарного теократического государства, называющего себя «Исламским халифатом». Халифат вел непрерывные войны с общинами, которые не желали ему подчиняться, и время от времени предпринимал набеги на контролируемое мега-корпорацией «Дженераль» побережье Персидского залива, однако каждый раз оказывался отброшен лучше вооруженными и оснащенными ЧВК. Именно на этом постоянно пылающем фронте и провел большую часть своей наемнической карьеры Сильвестр Торнтон и его корпус «Сьерра».

Чем сильнее Халифат истекал кровью в бесконечных войнах, компенсируя недовольство нищих масс жестокими репрессиями, тем больше людей бежали в поисках другого прибежища. До середины 80-ых приоритетным направлением бегства были далекие города Содружества наций. Именно так там и оказался в свое время мой старый знакомый Амир Захери. Однако ужесточение миграционной политики Содружества привело к тому, что этот путь сделался слишком ненадежен, труден и опасен. А многие были принудительно репатриированы.

АСР, столицей которого была назначена Новая Пальмира, выстроенная евразийцами прямо среди иорданской пустыни в середине 80-ых, стала привлекательной альтернативой для многих беженцев. О сносном уровне жизни говорить не приходилось, но АСР радушно принимала беженцев, обещая для начала какие-никакие временные жилища и работу в сфере строительства. АСР находилась довольно близко к границам Халифата, так что бежать туда было просто. Но при этом была относительно защищена от агрессии исламистов, так как входила в Евразийский Союз, который предоставлял военную помощь и советников.

Вдобавок, евразийцы поручили властям своего марионеточного государства вести толерантную к исламу политику – несмотря на социалистический устрой, активных антирелигиозных кампаний не предпринималось на протяжении переходного периода, названного «периодом вежливого просвещения», длиной в три пятилетки. Как следствие, АСР стала приемлемым выбором для тех, для кого было важно сохранить свою веру и религиозные обряды. К началу 90-ых в АСР жило в общей сложности около 1 миллиона человек.

Поражение евразийцев в Четвертой мировой поставило дальнейшее существование АСР под угрозу. Содружество наций выдвинуло условием мира полное освобождение всех захваченных территорий, к которым изначально причислило и территории, подвергшиеся «мягкой экспансии» в предвоенный период. Однако, согласно итоговым условиям мирного договора, образования, подобные АСР, евразийцам было разрешено сохранить, объявив их демилитаризованными зонами и ликвидировав там все военные объекты. Для мониторинга выполнения этих условий были учреждены миссии наблюдателей Содружества наций.

К марту 2096-го республика все еще существовала, балансируя в шатком равновесии между цивилизациями, философиями, религиями и культурами. 500-тысячная Новая Пальмира мало отличалась от некоторых провинциальных городов Содружества наций: международный аэропорт, современная транспортная инфраструктура, пара небоскребов. Здесь, однако, все это соседствовало с трущобами, традиционными восточными базарами и шпилями минаретов. Подразделения «народной милиции» (как теперь назывались тут евразийские силовики), которые носили современную милицейскую униформу, принятую в Союзе, в сочетании с традиционными восточными головными уборами, поддерживали здесь порядок совместно с сотрудниками полицейской миссии Содружества наций. В первые послевоенные годы, когда еще не перевелись романтики-глобалисты, этот удивительный симбиоз называли одним из первых ростков будущего Мирового государства. В нынешней политической ситуации это казалось скорее проявлением лицемерия и абсурда.

Мы с Джеромом встретились на автостоянке неподалеку от аэропорта Новой Пальмиры. Обменявшись лишь кивками, спешно уселись во взятую им напрокат машину – вездеход с 4,5-литровым дизельным двигателем. За каждую милю передвижения на этом прожорливом монстре в пределах городской зоны, защищенной озоногенераторами, нам придется заплатить колоссальный штраф. Однако за ее пределами, на пустошах – лишь такой транспорт и мог быть полезен.

– За тобой нет хвоста? – спросил я, встревоженно оглядевшись вокруг.

– Если и есть – я о нем не знаю. И, полагаю, у тебя ситуация такая же.

Я согласно кивнул. Некоторое время мы молчали, собираясь с мыслями.

– Ты видел сообщение? – наконец спросил Джерри.

– Да, видел, – ответил я, поняв, что он имеет сообщение от Лейлы, которое прочел и сам.

– И, тем не менее, мы сейчас здесь, а не там, куда нас звали, – напомнил он.

– Ты очень наблюдателен.

– Может, ты наконец объяснишь, что за игру ты затеял?

– Ты видел последнее выступление Фримэна?

– Видел.

– Они начинают перегибать палку. Я с самого начала ждал, что так произойдет.

– Да ладно тебе! Фримэн говорит примерно то же, что говорил всегда.

– А мне это и раньше было не по душе.

– Ты так и говорил. Но, тем не менее, ты тогда решил, что Сопротивление – лучший выход из возможных. Что теперь изменилось?

Я вздохнул. Я все еще колебался насчет того, могу ли я рассказать Джерри о своем разговоре с Лаурой. Слишком невероятным все это до сих пор казалось.

– Как дела с Катей и Седриком? – перевел разговор я. – Не сомневаюсь, что ты все это время был занят именно этим вопросом.

– Все дерьмово, – буркнул он, сжав зубы от злости. – Эсбэшники сфабриковали против Катьки дело о пособничестве терроризму. Хотят засадить ее за решетку на восемь лет. Черт возьми! Она не имела никакого отношения к тому, чем занимался я! Никакого! Но чертов адвокат говорит, что он бессилен. Эти грёбаные «особые трибуналы» осуждают всех без разбору!!! А Седрик по-прежнему в проклятом детском доме. Адвокат говорит, что видел его, что с ним хорошо обращаются. Черта с два я поверю в эту чушь!

Я сочувственно кивнул, и положил другу руку на плечо, даже не пробуя просить его не волноваться. Кажется, с недавних пор я начал понимать, что он чувствует, даже лучше, чем раньше.

– Мы придумаем, как вытащить их, дружище. Обязательно, – заверил я.

– Если нет конкретных предложений – давай без этих ничего не значащих фразочек! – отмахнулся тот рассерженно.

Поскрежетав еще немного зубами и со злостью выдохнув, он наконец взял себя в руки.

– Тот Карпентер – твоя работа? – поинтересовался он.

– И да, и нет. Я его допросил. Но не убивал.

– Кто-то, значит, шел по твоим следам. Как и в Мериде.

– Не исключено.

– Есть догадки, кто это?

– Да, – мрачно кивнул я, вспомнив запись, на которой узнал Колда. – Это Чхон.

Джером посмотрел на меня задумчиво, затем кивнул.

– Что еще ты предпринимал?

– Наведался еще к одному старому знакомому.

– Я так понимаю, он тоже мертв?

– Если и да, то он умер не от моей руки.

– Я не видел новой видеозаписи с допросом.

– А я ее и не выкладывал. Решил вначале проверить кое-какие зацепки, которые он мне дал.

– Почему не позвал меня, когда решил наведаться к этим двоим?

– Решил, что справлюсь с одиноким престарелым алкоголиком и ссыкливым сукином сыном, который весит вдвое меньше, без посторонней помощи.

– Тебя могла ждать там засада.

– Если бы так было – ты бы мне не слишком помог.

Джером вынужден был согласно кивнуть.

– Я видел запись показаний Карпентера. Так значит, этот Чхон – не такой уж призрак?

– Нет. Ублюдок каким-то образом стёр себя из всех баз данных. До сих пор не знаю как. Но он существует так же, как мы с тобой. Однако для общественности слова какого-то алкаша, убитого в трейлере, без других доказательств значат не намного больше, чем мои слова. Так что для нас ничего не изменилось.

– Да плевать на общественность! Ты знаешь, где искать ублюдка?! То, что мы приперлись сюда – как-то связано с этим?! Я, между прочим, сделал то, что ты просил, грека! Хоть это было чертовски непросто!

Я благодарно кивнул, не спрашивая о подробностях.

– Что бы я без тебя делал, Джерри?

– Ну так что мы здесь делаем, Димон? – требовательно спросил тот, нетерпеливо стуча по рулю. – Судя по тому, что нам пришлось взять в прокат эту хреновину, нам предстоит поездка в ту еще дыру?

– Да. Съездим повидаться с одним человеком.

– Ну ясно, – вздохнул тот, и хрустнул кулаками.

– Нет-нет. На этот раз – никакого насилия. Просто поговорим.

– Ну-ну, – без особой убеждённости кивнул Лайонелл.

– Он живёт в Вахе, маленьком селении в 110 милях к югу. Очень близко к границе с территориями исламистов. Но сейчас там, как я слышал, сравнительно спокойно. АСР, хоть и имеет статус демилитаризованной нейтральной зоны, по факту остается сателлитом Евразийского Союза. Так что, надеюсь, документы, которые для меня изготовили в МГБ, помогут избежать проблем.

– И что же это за парень удостоится сомнительного удовольствия нас видеть?

– Старый знакомый нашей Принцессы.

§ 38

Ваха было селением без озоногенератора, где не более тысячи людей жили в бедственных условиях, которые по общепринятой классификации не позволяли причислить это место даже к «желтой» зоне. Оно находилось на самой границе между цивилизацией и пустошами.

Вооруженные охранники, которых мы встретили на блокпосту, не владели ни английским, ни мандарином. На них не произвели впечатления предъявленные мною евразийские документы, которые уже дважды выручали нас по пути сюда при встрече с патрулями «народной милиции». К счастью, им был известен универсальный язык бартера, на котором с ними заговорил опытный в таких делах Джером. В обмен на заранее заготовленное подношение в виде рожка патронов к автомату распространенного калибра 4,73 миллиметра, связки банок с «бессонным напитком», блока сигарет с фильтром и упаковки долгохранящихся продовольственных наборов нас пропустили внутрь без каких-либо формальностей, не став ни выяснять личность, ни даже как следует обыскивать машину.

– Так и знал, что прокатит, – заметил Джером, когда мы проехали блокпост, имея в виду оружие, прилепленное под днищем автомобиля.

Мы оба знали, что это было очень рискованно – даже в здешней глуши на блокпосту или у милицейских патрулей могли оказаться современные системы сканирования, от которых бы наш тайник не укрылся. Однако это был все же меньший риск, чем отправляться на пустоши безоружными.

– Куда дальше? – полюбопытствовал Джером, медленно катя джип по ужасной ухабистой грунтовой дороге между неприглядными хибарами, из переулков меж которыми прямо под колеса то и дело выбегали тощи дети, дворняги, куры и хрюшки.

– К мечети, – ответил я, указав на высящийся впереди минарет.

Мечеть была старой – явно старее здешних хибар. Казалось, что именно вокруг нее и было выстроено селение. Когда мы припарковались напротив, как раз подошел к концу аср – один из пяти ежедневных намазов у мусульман. Из открытых дверей мечети выходили люди в традиционных мусульманских одеждах, которые выглядели так, будто на дворе вовсе и не конец XXI века. Однако об обратном напоминали движения их пальцев и ртов, управляющих изображением на сетчаточных дисплеях, которые носили ныне даже бедные люди в столь отдаленных и слаборазвитых уголках Земли. Уже не впервые в жизни я задумался над тем, что же удерживает этих людей вокруг их традиций в век технологической сингулярности, глобализации, сюрреалистического религиозного и культурного синкретизма. Может быть – желание иметь в этой сумасшедшей жизни хоть что-то незыблемое и стабильное?