Текст книги "Новый мир. Книга 5. Возмездие (СИ)"

Автор книги: Владимир Забудский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 37 страниц)

– Чего вы хотите?! – спросил тот отчасти возмущенно, отчасти опасливо, покорно присев на закрытую крышку унитаза.

– Ответов, – подходя, молвил я.

– Что я могу сказать? Я – обычный исследователь, – тоном невинного агнца заверил тот.

– Густав Хессенхоф, да?

– Да. Вы ведь и сами это знаете!

– Нас интересует один из прошлых твоих проектов.

– Не представляю себе, что вас может интересовать! – удивился тот.

– ML-5. «Валькирия».

Установилась долгая пауза. Я сделал несколько решительных шагов к ученому. Я был выше его по меньшей мере на голову, даже когда он стоял, а когда он сидел – то и вовсе возвышался над ним как гора. Это не могло не произвести определенный психологический эффект. Я поравнялся с ним вплотную. Вперил взгляд прямо в его глаза. Его самообладание оставалось безупречным. Либо – он все же не тот, за кого мы его принимаем.

– Я о таком не слышал, – проговорил он.

– Не слышал? Тогда, может, вытащим на поверхность твою прошлую личность? Профессора Говарда Брауна?

Я надеялся, что прямо названное имя выведет его из равновесия, заставит наконец перестать отпираться. Но и это не сработало.

– Уверяю вас, вы ошибаетесь.

Он по-прежнему выглядел совершенно спокойным. Слишком спокойным как для человека в такой ситуации. Таким же спокойным, каким был профессор Браун, отдавая команды проводить над людьми бесчеловечные опыты. И уничтожать людей, когда требовалось. Как, например, он распорядился похоронить живьем бывшего морпеха Хэнка Уотерса – в назидание другим рекрутам.

Я вздохнул. Кивнул Донни. И мы с ним одновременно сняли маски. Кажется, этот жест его наконец насторожил. Ведь он не мог не понимать – если мы показываем ему свои лица, то у нас есть веские основания думать, что он никогда никому их не опишет.

– Знаю, меня сейчас тоже узнать не так просто, – сказал я, посмотрев на него. – Так что давай я напомню тебе кое-что: Грей-Айленд; подопытный № 324; 2089-ый год; «Валькирия»; коэффициент 1.8. А это мой товарищ, на котором в 91-ом применялся уже серийный вариант «Валькирии». Его ты, вероятно, никогда не видел. Думаю, даже не задумывался о том, что ты и твоя работа превратили его жизнь в кошмар.

Хессенхоф промолчал, все еще сохраняя самообладание. Я тяжело вздохнул.

– Данные, которые мы сейчас скачиваем, нам пригодятся. Я очень надеюсь, что там будет достаточно мерзости, которую я смогу показать миру, чтобы все человечество увидело истинное лицо тебя и твоих боссов. Но мы здесь не только ради этого. Мы пришли сюда за тобой, Браун.

Я не сводил с него взгляда – тяжёлого и неумолимого.

– Ты думал, что «Андромеда» обеспечила тебе надежное прикрытие? Был уверен, что никто никогда не найдет тебя и не заставит ответить за то, что ты сделал? Что сможешь спокойно продолжать свои эксперименты, и умрешь через много десятков лет, как Йозеф Менгеле, пожилым и на свободе? Может, надеялся жить вечно, как Хирохито Нагано, перенося свой дьявольский мозг из одного тела в другое? Как видишь – ты ошибся. Тебе конец, Браун. Я гарантирую, что после того, как мы уйдем отсюда, твоя черная душа отправится прямиком в небытие.

– Я не знаю, о чем вы говорите. Кажется, вы принимаете меня за другого человека…

– Знаю, на что ты рассчитываешь. На то, что я не убью тебя, так как не уверен на 100 %, что я не ошибся. Ведь мне, в отличие от тебя, нужен стоящий повод, чтобы убить человека. Так ты полагаешь, да?

– Я правда не понимаю…

– Ты прав. Я не убью тебя, как собаку. То, что я сейчас делаю – это не убийство, а правосудие. Извращенное, грубое, кустарное правосудие. Но только такое правосудие и осталось в мире, который такие, как ты, Браун, и твои хозяева, превратили в антиутопию. Так что вначале ты все мне расскажешь. Ответишь нам на вопросы, которые мы задавали себе все эти долгие годы, пока боролись с твоим чёртовым детищем, сидящим внутри нас, которое норовило и всё ещё норовит свести нас с ума. Ответишь, как, зачем и по чьему приказу ты создал эту дрянь. Лучше ответь нам сразу. Прямо. Потому что иначе, клянусь – мы причиним тебе очень сильную боль. Какой бы мучительной она не была – это все равно будет ничто в сравнении с совокупностью тех страданий, которые причинил людям ты. Но я обещаю – тебе этого покажется более чем достаточно.

К этому моменту я был уверен, что нам с Донни придется сделать это. И, как бы мне не хотелось этого признавать – желал этого. Быть может, впервые в жизни, находясь в ясном уме, я искренне желал и всерьез был намерен пытать безоружного человека, находящегося в моей власти. Это было отвратительное, разрушающее человеческую личность чувство. Оно оставляло мерзкое послевкусие, как будто часть лютой ненависти, адресованной человеку, которому ты жаждешь причинить страдания, преподает и тебе самому. Но все же оно было непреодолимым.

– Я все еще не понимаю…

– Ну ладно.

Я кивнул Донни – и тот ударил ученого кулаком в лицо. Тощее тело слетело с унитаза на пол, как тряпичная кукла. Пока тот пытался опомниться, бывший легионер закатил по локоть рукава, сорвал с унитаза крышку и заткнул в его жерло целый рулон бумаги, а затем еще один, перекрыв путь для ухода воды.

– Что вы?.. – промямлил обескураженный Хессенхоф, из носа которого шла кровь.

– А-ну иди сюда, сукин сын! – взревел Донни, сильно ударив того в лицо еще раз – так, что стекло одного из окуляров его очков треснуло, и очки повисли на одной дужке.

С выражением неописуемой ненависти на лице, он схватил упирающегося доктора за шкирку и с силой ткнул его головой в унитаз, удерживая там. Я тем временем нажал на слив. Вода быстро заполнила унитаз, затопив голову удерживаемого там пленника, и начала течь на пол. Хессенхоф начал конвульсивно дергаться, пытаясь высвободиться – но Донни удерживал его железной хваткой.

– Не дергайся, тварь! – шипел Донни.

Я досчитал мысленно до двадцати, прежде чем дать ему знак прекратить – и Донни выдернул из перемешанной с кровью воды голову едва не захлебнувшегося доктора. Наконец на его лице можно было увидеть выражение, далекое от безмятежности.

– Жаль, что мы не можем пока довести дело до конца, – проговорил я, пока он тяжело хватал ртом воздух. – Как бы я хотел посмотреть, как ты, сука синеешь и задыхаешься – так же, как бедняга Хэнк Уотерс. Помнишь – парень, которого ты, Браун, велел запихнуть живьем в гроб и утопить в океане? Помнишь, я спрашиваю?!

– Отвечай, тварь! – взревел Донни, и, раньше, чем тот сумел сказать хоть одно слово – снова ударил его кулаком в лицо. – Мы заставим тебя говорить, сучий потрох!

– Пожалуйста… Я не знаю…

Я кивнул Донни – и тот снова погрузил голову жертвы в унитаз, попутно ударив того кулаком под дых – так, чтобы тот инстинктивно открыл под водой рот и набрался воды.

– Достаточно, – велел я через какое-то время.

Донни с явным сожалением вытащил голову Хессенхофа из затопленного унитаза. На этот раз он откашливался долго и судорожно, забившись в самый угол кабинки.

– Это все – просто развлечение, – объяснил я, склоняясь над ним. – Просто для того, чтобы увидеть на твоей роже вот это вот выражение. Но у нас есть приемчики и поэффективнее, Браун. Такие, от которых ты будешь визжать, как свинья. Показать?

Донни молча схватил его руку, и, прижав в нужном месте, с силой захлопнул дверцу туалетной кабинки. Вместе с хрустом кости в туалете раздался душераздирающий вопль.

– А-а-а!

– Вот видишь. А в крайнем случае, как развлечемся – разговорим тебя, как Гаррисона. Вколем тебе кое-что. Ты же любил колоть людям всякую дрянь и смотреть, что будет дальше? Вот и мы на тебе поэкспериментируем.

Безжалостно глядя на скулящего от невыносимой боли человека, прижимающего к телу конвульсивно дрожащую руку со сломанными пальцами, я напомнил:

– Помнишь, как ты, ухмыляясь, рассказывал нам о «законах республики Силенд», по которым мы были бесправным мясом, принадлежащим корпорациям? Пришла моя очередь кое-что рассказать тебе о правосудии!

Некоторое время человек, называющий себя Густавом Хессенхофом, тяжело дышал и дрожал, нервно отирая с лица размазанную водой кровь. В этот момент я почти готов был поверить в то, что мы все-таки ошиблись. Почти готов был возненавидеть себя за то, что мы сейчас сделали.

И тут (о чудо!) окровавленное лицо исказилось в ухмылке.

– «Правосудие», – проговорил он устало, тихо рассмеявшись. – Как много пафоса… кхе-кхе… и значения… кхе-кхе…ты вкладываешь в это слово, лишенное… кхе-кхе… какого-либо смысла…

Мы с Донни замерли, наблюдая за происходящими на наших глазах удивительными метаморфозами. Несмотря на жалкий в целом вид, в его взгляде вдруг появилось выражение неимоверного высокомерия и презрения. Теперь я был уверен, что не ошибся – это были те самые глаза, что смотрели на меня на Грей-Айленд. Та самая жестокая, изуверская ухмылка.

– Это точно он, сэр! – явно возбудившись, воскликнул Донни.

На лицо бывшего легионера опустилась хорошая знакомая мне мрачная пелена. В глазах, которые до этого казались потухшими, вспыхнула ярость.

– Это точно он! Позвольте мне…?! – сцепив зубы, прорычал он, ступая к жертве.

– Отставить! – поспешно остановил я его быстрым движением руки, так как опасался, глядя на лицо Донни, что он может не рассчитать сил и убить его.

Мой мрачный стальной взгляд застыл на Брауне, который наконец сбросил с себя личину Хессенхофа.

– Чего медлить? – создатель «Валькирии», облокотившись о стену кабинки, устало закатил глаза, один из которых начал заплывать от удара Донни. – Разорвите уже меня, как свора собак. Никакая физическая боль не будет хуже пыток, которым вы подвергаете мой разум, способный к созиданию тонких материй, которые вы никогда не сможете постичь – своими утомительными истериками, скучными угрозами, убогими проповедями о «правде» и «справедливости». Нет зрелища более жалкого и скучного, чем возня приматов, которые еще вчера выискивали блох в своих мохнатых шкурах и метили территорию мочой. А едва у них в черепушке проклюнулись зачатки разума – утопили этот самородок в примитивном эгоцентризме и мракобесии.

– А ты, значит, выше всего этого? Небожитель? – процедил сквозь зубы я, напрягая все силы своей воли, чтобы удержаться от желания снова окунуть его голову в унитаз, стерев с нее это мерзкое высокомерие. – Уничтожение сотен ни в чем не повинных людей в угоду своему эго – это проявление твоей «высшей природы»?

– Ты, что, и правда считаешь, что способен поддерживать на эту тему дискуссию? – с нечеловеческим презрением скривился Браун, облизнув языком шатающийся зуб и разбитую губу. – Давай лучше взглянем на прозаичную реальность. Ты – бракованный плод эксперимента. Орудие, созданное, чтобы служить одной узкоспециализированной цели. И ты служишь ей даже сейчас, осознаешь ты это или нет. Ты здесь, чтобы пытать и убить меня. Так чего ты ждешь?

– Я хочу, Браун, чтобы тысячи людей, искалеченные твоими варварскими экспериментами, и близкие тех, кого они убили, услышали – ради чего все это было?!

– Да кого заботят сотня, тысяча или даже миллион грязных и вонючих животных, которые только и способны, что жрать, испражняться, грызться и совокупляться друг с другом, руководствуясь набором примитивных инстинктов? – фыркнул он. – Не так давно целые миллиарды представителей этого вида поуничтожали друг друга. А заодно чуть не уничтожили всю прочую жизнь на планете. И даже это событие не сделало их ни капли умнее. Рано или поздно они довершат начатое. Если, конечно, немногие из них, кто сумел выйти за рамки животных инстинктов, срочно не направят эволюцию в нужную сторону.

Я с удивлением наблюдал за выражением лица Брауна, на котором не было видно ни капли лицемерия – все, что он сейчас говорил, звучало вполне искренне.

– Чертов психопат! – в ярости прошептал Донни, сжав кулаки. – Ты хоть понимаешь, что ты с нами сделал?! Ты понимаешь, что я уже никогда не смогу излечиться от твоей чертовой «Валькирии»?! Что я от нее сдохну?!

– Что значит смерть или увечье одной человеческой особи на фоне глобальной проблемы, которую я описал? Каждый человек обречен на гибель, чуть раньше или чуть позднее. И большая часть из них на протяжении своих жизней не приносят никакой пользы эволюции вида. Взять несколько сотен или тысяч из них и обратить их жизни на пользу будущему всему виду, его выживанию – этот поступок ты считаешь неправильным? Нелогичным?

– И какую же пользу ты намерен был принести этому «великому делу», Браун, превращая людей, которые могли прожить обычные безобидные жизни, в бездушные машины для убийства?

– Пытаться рассказать тебе об этом – все равно что пытаться объяснить годовалому младенцу различие между материей и антиматерией. Проект, о котором говоришь ты – крошечный фрагмент огромнейшего паззла. Одно из тысяч направлений исследований, которые проводятся каждый день, каждую минуту, пересекаясь и дополняя друг друга…

– Кто стоит за всем этим? Рудольф Дерновский?

Браун засмеялся.

– Да какое тебе до этого дело? Силы, стоящие за этим, настолько несоизмеримо выше, чем ты, что даже думать о них тебе нет никакого смысла. Можешь не сомневаться, что одна из этих сил дергает сейчас за ниточки, управляя тобой, марионеткой – иначе ты никогда бы здесь не оказался. Можешь тешиться тем, как ловко ты выследил и поймал меня, или еще кого-то. Можешь упиваться своей игрушечной местью и игрушечной борьбой. От тебя это и требуется. Но правда в том, что мы все, даже я – лишь крошечные винтики в процессах, суть которых слишком сложна для твоего крошечного мозга…

По моему лицу прокатилась мрачная тень.

– Грек, вы там уже слишком долго! – услышал я в наушнике беспокойный голос Лейлы. – Нужно действовать быстрее! Выбить из него показания, которые вам нужны, заснять, закончить с ним – и уходить!

Я кивнул. Таким и был наш план.

– Что ж, с твоими мотивами мне все ясно, – молвил я. – Теперь мне нужны лишь факты.

§ 26

– … еще одно жестокое убийство…

– … в туалете в здании компании «Гамма Лэб» в Стокгольме, с черепом, разбитым об унитаз, в котором его перед этим топили…

– … убитая горем вдова категорически отрицает, что ее муж имел какое-то отношение к экспериментам над людьми…

– … Джек Фримэн взял на себя ответственность…

– … шокирующие признания ученого в его прямой причастности к глобальной программе генетических и медицинских экспериментов вызвали новую волну возмущения…

– … представители корпорации «Андромеда» категорически опровергли слухи… назвали «мистификацией» и «очередной провокацией Патриджа»…

– … Главный специальный прокурор Такаги объяснил, что признания, полученные под пытками, не могут считаться доказательством, и выразил сожаление из-за того, что Говард Браун уже не сможет быть допрошен надлежащим образом…

– … Такаги высказал предположение, что за убийством Брауна может стоять руководство «Андромеды». По его словам, корпорации могло стать известно, что СБС уже давно ведет расследование ее деятельности, и она могла нанести превентивный удар, первой выбросив информацию о своей реально существующей глобальной программе экспериментов, в таком виде, чтобы это выглядело максимально неправдоподобно…

Информационное пространство бурлило и пенилось. Странное это ощущение – наблюдать за последствиями своих поступков в выпусках служб новостей. У кого-то это могло вызвать воодушевление – разве не приятно верить, что ты действительно меняешь мир? Но на моем сердце была лишь тяжесть. Я представлял себе в это время не миллионы незнакомых людей по всему миру, которые обсуждают в эти минуты вытащенные нами на свет шокирующие факты. Я представлял себе лишь одного человека – Лауру, которая снова увидела на экране бездыханное тело. Дело рук человека, которого она любила. Или когда-то любила.

Похожие эмоции испытывали не все присутствующие.

– До чего же приятно видеть, как зашевелились эти паразиты! – воскликнул Ши радостно, глядя на экран. – Черт возьми, вот это мы молодцы!

– Это большая победа, – кивнул Гэвин. – Действительно большая!

– Открываем шампанское?! – предложила Кира.

– Я бы не отказался! – гаркнул Медведь.

Джером выглядел скорее хмурым. Я перевел на него взгляд. Так совпало, что мы с ним сидели чуть дальше от экрана, обособленно, отделенные от радостной компашки по соседству незримой стеной.

– Я до сих пор не могу поверить в то, что этот ублюдок сказал, – признался он шепотом. – Кем они нас всех считают? Тараканами? Крысами? Это происходило все эти годы, Дима. Все эти 40 лет в таких местах, как наше с тобой Генераторное, на людях просто ставили опыты. А ведь я всегда знал, что нечто подобное происходит. Никогда в жизни не верил в байки в «добренькое Содружество». Не верил подачкам со стороны корпораций. Все они – те, кто наверху – знали об этом. Теперь они обвиняют друг друга! Но я не верю, что кто-то из них не знал!

– Ты прав, Джерри, – ответил я мрачно.

– Хм. А я думал, ты будешь, как всегда, их защищать.

– Меня другое печалит, – признался я. – Обе операции прошли без сучка, без задоринки, хотя в теории выглядели сущим безумием. Я много лет служил в полиции. Потом в ЧВК. Я участвовал в гораздо более тщательно спланированных операциях. В операциях, когда на моей стороне было превосходство над противником в силе и ресурсах, за которыми стояла тщательная разведка. И знаешь, что их все объединяло?

– Каждый раз все шло не по плану, – кивнул бывший казачий атаман. – Я тоже не пальцем делан, грека.

– Этих двоих кто-то просто «слил» через этого Германа. Отдал нам на съедение.

– Это важно? Они были ублюдками. Они заслуживали того, что получили.

– Может, и так. Но я устал быть чьим-то инструментом, Джерри.

– Лейла как-то сказала мне: «Не проблема, если кто-то считает, что он использует тебя. Это не мешает тебе использовать его».

– Мне она это тоже говорила. Лейла умна. Но настолько ли умна, как она думает?

– Не знаю, дружище. Не буду строить из себя стратега. Там, где я прожил большую часть жизни, все было проще. Ты и сам должен понимать, где сейчас все мои мысли. При одной мысли о том, что моя Катька и мой малой сейчас где-то… Я просто не хочу, не могу об этом думать. Если бы не верил, что у этого Фримэна есть хотя бы призрачная надежда свалить власть этого вашего Патриджа, и тем самым спасти их – давно послал бы его на хрен, взял бы пару стволов и совершил бы безумную попытку освободить своих из их лап. Сложил бы голову – и пусть. Но хотя бы чувствовал бы себя мужиком!

– Им бы от этого легче не стало.

– Знаю. Потому и сижу здесь.

Я покачал головой.

– Не могу перестать думать о том, что этот чертов прокурор в чем-то прав. Он, конечно, врет, что расстроен смертью Брауна. Но в одном он, думаю, не соврал – кое-кому очень выгодно, что Браун никогда уже не даст официальных показаний.

– Да брось ты свой бюрократизм. «Официальные», «неофициальные». Никого не гребет! То, что вам с Донни пришлось прижать пальцы сукина сына дверью и окунуть башкой в унитаз, чтобы его разговорить – ничего особо не меняет.

– Нам не следовало убивать его. Надо было публично передать в руки властям. Сделать так, чтобы у них не было выхода, кроме как его допросить. Эта мысль вертелась у меня в голове, перед тем как…

В моей памяти всплыла проломленная об унитаз голова Брауна. Я поморщился.

– Да брось. Не вини Донни. Парень увлекся.

Теперь в памяти всплыло искаженное яростью лицо Донни.

– Я его и не виню, – вздохнул я, сразу вспомнив его же виноватый и подавленный вид в тот момент, когда мне с огромным трудом удалось оттащить его от бездыханного тела Брауна и привести в себя. – Это был приступ боевого безумия, который случается иногда у тех, кто раньше «сидел» на «Валькирии» и других стимуляторах. Организм упивается адреналином, пытаясь найти в нем заменитель наркотика…

– Вот видишь. Этот выродок ему жизнь сломал. Не знаю, смог бы ли я удержаться…

– Я должен был удержать его! Но это произошло слишком быстро…

– Кончай ныть. Сам понимаешь, что городишь херню. Как ты вообще себе представляешь то, что предложил? «Передать его властям». Да эсбэшники бы нас всех спапашили при попытке «передачи»! Или подстроили бы его самоубийство, или какой-то несчастный случай. А может, он бы сразу обзавелся бы кучей адвокатов и стал бы все отрицать – в итоге еще и сделали бы из него жертву. Короче говоря, ни хрена бы из этого все равно не вышло.

– Наверное, ты прав, – вздохнул я. – Но я все равно чувствую себя дерьмово.

В этот момент произошло нечто странное. Судя по звуку в моем ухе и значку на сетчаточном дисплее, я получил входящий вызов. Только вот, мой временный номер не был, по идее, известен практически никому за пределами этой комнаты…

– Я сейчас, – произнес я, поднимаясь.

Я принял вызов, лишь уединившись в своей комнате.

– Привет, Дима, – поздоровалась со мной Мей Чанг, в девичестве Юнг.

– Откуда тебе известен этот номер?

– Я рада тебя видеть целым и невредимым. Признаюсь, я не ожидала, что это произойдет, после тех событий, которыми окончилась наша предыдущая встреча, и того решения, что ты тогда принял.

– Да-да, я тоже рад тебя видеть, Мей. Но вопрос я задал серьезно.

– Перестань. Ты ведь не думал, что в МГБ не знают о вашем убежище на территории Союза?

– Я полагал, евразийские спецслужбы не афишируют, что поддерживают Сопротивление.

– Правильно полагал.

– Тогда как понять, что ты сейчас звонишь мне по их поручению?

– Всего лишь еще один способ негласно помочь восстановлению справедливости. Даже в той жестокой форме, которую оно иногда приобретает.

По тону Мей при словах «в жестокой форме» я понял, что она смотрела видео допроса Брауна, которое гуляло в Сети. И от осознания этого мне сделалось не по себе.

Но еще больше мне стало не по себе от понимания того, что я вполне всерьез и спокойно говорю сейчас… нет, не просто с подругой своего детства – с представителем Евразийского Союза, власти которого я считал и считаю ответственным за уничтожением своего родного поселка и убийство моих родных.

Это было примерно так же невероятно, как и то, что я являюсь без пяти минут членом Сопротивления, которое я всю свою жизнь считал опасной террористической организацией, сборищем социопатов, нигилистов и маргиналов, которые заслуживают в лучшем случае длительного тюремного заключения.

Мир менялся намного быстрее, чем успевало перестраиваться мое сознание.

– Тебе поручили что-то мне сообщить? – мрачно спросил я, смиряясь с действительностью.

– И сообщить, и предложить.

– Что же?

– Надеюсь, ты готов к быстрым решениям.

– Зависит от решений.

– Несколько часов назад войска Содружества начали активную фазу осады сразу трех так называемых «свободных экономических зон» или «чартерных городов» – территорий, контролируемых корпорациями, которые перед этим находились в состоянии полной блокады. Судя по всему, так называемые «миротворцы» собираются силой взять их под свой контроль. Видимо, Патридж решил, что общественность одобрит применение им силы на фоне всплеска негатива к олигархам, который вызвали признания этого фашиста Брауна.

– Приятно было бы думать, что мои действия так сильно влияют на события в мире, Мей. Но вместо этого меня не оставляет ощущение, что я лишь невольно подыгрываю кому-то из тех, против кого пытаюсь бороться.

– Все пытаются обернуть каждое событие себе на пользу – не важно, спровоцированное ли ими специально, случайное, или созданное врагом. Такова политика.

– Что ты там говорила о штурме СЭЗ?

– Патридж спешит. Его империя трещит по швам, разъедаемая кознями корпорократов. Ему уже практически не на что опираться, кроме военной силы. Вот он ее и применяет.

– Допустим, так. При чем здесь я?

– Среди трех СЭЗ, которые Содружество атаковало – Мерида, в Южной Америке. Это важный центр экономических интересов Консорциума. Что еще важнее – это анклав на территории Латиноамериканской федерации, власти которой ведут сепаратистскую риторику. Крупные маневры войск Содружества на их территории – это прямой вызов властям ЛФ. Либо президент Кабрера проглотит это, и покажет всем свою слабость, либо сгоряча ввяжется в открытую войну. Возможно, Патридж на это и рассчитывает.

– Это очень интересно. А теперь давай наконец к делу.

– Ты уже успел забыть, чьей обителью не так давно стала Мерида? Туда бежал опальный генерал-полковник Окифора, верный прежде боевой пес Уоллеса Патриджа, чью карьеру его прежний патрон решил принести в жертву после твоих разоблачений. Твой информатор не дал тебе на него наводку?

– Странный вопрос со стороны тех, на кого «мой информатор» работает.

– Не угадал. Исходя из того, что мне известно, это – не наш человек.

– Допустим, я в это и поверил. Так или иначе, по Окифоре он мне данных не передал. Этот человек пытается держать меня на крючке. Выдает мне информацию порциями.

– Возможно, его услуги тебе в ближайшее время больше не понадобятся. В МГБ решили передать тебе информацию на Окифору – в качестве жеста поддержки за отмщение невинно убиенных граждан Евразийского Союза.

В моей памяти всплыла рожа Окифоры – громадного и брутального чернокожего мужчины, похожего на каннибала. Он отличался от дикаря с пустошей, отгрызшего другому человеку руку, которого я встретил в «Чистилище», лишь тем, что еще в раннем возрасте его обучили искусству войны, и обратили его разрушительную энергию на пользу тем, кто в ней нуждался. Я хорошо помнил его безжалостную ухмылку, когда он наблюдал за истязаниями над рекрутами на Грей-Айленд. И хорошо помнил, как он лично отдал приказ о создании «чертовой дивизии» под командованием Чхона в качестве авангарда для наступления на Новую Москву.

– Что у вас на него есть? – спросил я.

– Он – по-прежнему в Мериде. Преждевременный военный пенсионер наслаждается покоем и уютом в огромном шикарном особняке, в окружении толпы телохранителей, слуг и элитных проституток. Не похоже, чтобы он собирался куда-то бежать. Видимо, рассчитывает, что ему удастся найти общий язык с людьми из СБС после того, как Содружество возьмет Мериду под контроль. Аналитики из МГБ полагают, что его надежды оправданы. Окифора знает слишком много, чтобы отдать его под трибунал. Так что ему, вероятно, позволят незаметно улизнуть, либо осесть где-то на территории Содружества под чужим именем. А может, и вовсе реабилитируют и восстановят на должности. Такой человек пригодится Патриджу, решившему вырыть топор войны против Консорциума.

– Как бы там ни было, крайне сложно, а если точнее – невозможно добраться до ублюдка на территории осажденного войсками Содружества города. Так что пользы от этих данных мне немного.

– Есть решение, – сказала Мей, явно ожидавшая такой реакции.

Я поднял на нее вопросительный взгляд.

– В Мериде размещено крупное представительство Евразийского Союза. Там все еще работают больше 250 наших граждан. Главным образом – в дипломатической, торговой и гуманитарной сфере.

Я усмехнулся. Я ни на минуту не сомневался, что большая часть из этих 250 людей были либо штатными работниками, либо внештатными информаторами МГБ.

– И что же?

– Наши дипломаты вошли в контакт с властями Содружества и, после непростых переговоров, добились права направить туда эвакуационный конвой. Войска Содружества пропустят конвой в город и выпустят обратно, при условии, что мы заберем только наших граждан. С властями Мериды достигнута схожая договоренность – они гарантируют конвою проход и неприкосновенность.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы переварить полученную информацию и сопоставить ее с темой нашего разговора.

– Вы готовы дать нам места в этом конвое? – не сразу поверил я.

– Да, – прямо ответила кореянка. – А если управитесь быстро – успеете с ним же и обратно. Ожидается, что там будет полная неразбериха. Уже начнутся локальные стычки. Точечные обстрелы. Паника. Толпы беженцев. Даже если вы устроите пальбу и возьмете особняк Окифоры штурмом – на фоне более масштабных событий этого никто особо не заметит.

– Мей, ты ведь понимаешь масштаб международного скандала, который разгорится, если станет известно, что Евразийский Союз к этому причастен?

– При всем уважении, Дима – оставь это людям, которые лучше разбираются в таких вещах, и лучше способны взвесить эти риски. Да и с каких пор тебя заботят политические проблемы, которые могут возникнуть у Евразийского Союза? Я ведь прекрасно вижу по твоему взгляду и слышу по твоему тону, что твои предубеждения в нашем отношении никуда не делись.

– Тут ты права. Но все равно план звучит как полное безумие.

– Мне сложно сказать. Ты ведь знаешь, я считаю любую войну и боевые действия безумием и преступлением против человечности. Но у тебя больше опыта в таких вещах.

– Мей, ты предлагаешь мне вклиниться между двумя соприкоснувшимися враждующими армиями под видом охранников евразийских граждан, и напасть на особняк в Мериде под носом у всех! Ты права – я разбираюсь в таких вещах. Так что я тебе и говорю – это чертово безумие!

Мей пожала плечами без особых эмоций.

– Я в данном случае выступаю лишь в роли посредника, Дима. Ты ведь знаешь, я вообще прикоснулась ко всей этой сфере, которая мне совершенно чужда, только потому, что я – твоя старая подруга. Так что, мне передать товарищам из МГБ, что ты отказываешься от их предложения?

Я тяжело вздохнул и покачал головой.

– Нет, подожди.

Поверить в то, что я слышу и говорю, было сложно. Но приходилось соображать быстро. События в мире не станут ждать, пока я чешу себе репу. И второго такого шанса добраться до Окифоры мне может не выпасть никогда.

– Невежливо отказывать тем, кто столь гостеприимно нас приютил.

§ 27

Дюжина тяжелых колесных бронетранспортеров евразийского производства неслась по пустошам, поднимая своими чудовищными колесами тучи дорожной пыли. Все машины были выкрашены в белый цвет. Над каждой реял белый флаг с красным крестом, предупреждая о гуманитарном характере конвоя. На ведущем и замыкающем БТР-е были установлены громкоговорители, которые беспрерывно прокручивали запись сообщения на английском и китайском, которое напоминало о назначении конвоя. Каждые полминуты ведущая и замыкающая машины выпускали в небо зеленые сигнальные ракеты, как и было оговорено с обеими сторонами. Несмотря на все эти меры, происходящее казалось безумием.

Сквозь узенькое окошко-бойницу в бронированном корпусе бронетранспортера я видел, как колонна проносится мимо лагеря войск. Перед глазами замелькали сине-желтые цвета флага Содружества наций. Штабеля современных утепленных армейских палаток были окружены долговременными защитными огневыми точками, которые собирались, как конструктор, в течение суток после развертывания лагеря, и были защищены магнитными щитами. Над лагерем парили аэростаты противовоздушной обороны и барражировали стайки дронов. Кишащие в лагере солдаты в тяжелых боевых бронекостюмах-экзоскелетах и шлемах с закрытой системой дыхания напоминали роботов. Интенсивные передвижения и нервные жесты солдат и офицеров красноречиво свидетельствовали о близости сражения. «Автоботы», молчаливые шеренги которых стояли неподалеку, отличались от солдат разве что спокойствием и преимуществом в габаритах.