Текст книги "Новый мир. Книга 5. Возмездие (СИ)"

Автор книги: Владимир Забудский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 37 страниц)

– Вот почему они так сильны! Вот почему не удается вырвать у них власть десятки лет! Все из-за того, что они так глубоко запудрили людям мозги, что те не способны распознать лицо врага, даже когда их начинают открыто уничтожать. Никакая открытая диктатура не может быть опаснее и долговечнее, чем тирания под маской демократии!

– Так что? – спросил я, окидывая взглядом барак. – Это – местная ячейка Сопротивления? И ты ее возглавляешь?

– Если тебе удобно называть это так, то называй.

– Я и не представлял себе, что Сопротивление имеет здесь такое влияние. Урки вас боятся.

– Власти сами позаботились об этом. Они наводнили тюрьмы политзаключенными в не меньшем количестве, чем ворами, насильниками и бандитами. Но, в отличие от быдлоты, которая не может и дня продержаться без того, чтобы резать друг другу глотки, мы способны объединиться.

– Почему вам вообще позволяют открыто этим заниматься?

– В других тюрьмах все иначе. Администрация не так занята тем, чтобы держать в узде быков, как тем, чтобы травить политзаключенных. За одну лишь символику светит карцер и долгие побои. Нам не дают между собой общаться, разделяют, сажают по одному в камеры вместе с самыми опасными уголовниками, да еще и приплачивают уркам, чтобы они расправлялись с каждым из нас поодиночке. Большую часть этих шрамов я получил как раз так.

Ши провел рукой по животу в районе печени, и я обратил внимание на два характерных шрама от колющих ножевых ударов. После таких ран люди обычно не выживают.

– Но здесь все иначе, – продолжил он. – Ты ведь узнал здешнего коменданта?

– Такую физиономия не забудешь, – кивнул я.

– Со времен интерната Полулицый заметно «эволюционировал». Из обычного тупого быка и мелкого садиста он сделался садистом изощренным – отбитым религиозным фанатиком, который зациклен на искуплении грехов, изгнании дьявола и тому подобной чуши. То, что он тронулся, заметно с первого взгляда. Но лишь при более близком знакомстве становится понятно, насколько. Он живет тут в отрыве от реального мира, как монах в келье. Не выезжает отсюда никуда. Ходят слухи, что даже Инетом не пользуется. Ему похер что происходит в мире. Кажется, ему и на указки высшего начальства насрать – если только оно у него вообще есть, это высшее начальство. Все, чем он занят – заставляет каждого вкалывать и страдать, замаливая грехи. И это ублюдок действительно умеет – так, что ты и представить себе не можешь.

На лицо Ши опустилась явственная тень.

– Но в его отбитости есть и один маленький плюс. Ему похер, кто из нас обыкновенный отброс общества, а кто борец за свободу. И его совершенно не трогает, чем мы занимаемся в перерывах между его истязаниями.

– Он тут не единственный. Наверняка тут есть смотрящий от эсбэшников, – предположил я.

Ши вздохнул, согласно кивая. Его взгляд проводил пару миниатюрных дронов, которые тихо и медленно проплыли под сводами пещеры, фиксируя происходящее внизу.

– Эти ребята уверены в надежности своих систем безопасности, – признал он.

Нахмурившись, кореец поведал:

– Говорят, что за сорок лет отсюда никому не удавалось сбежать. Вранье, конечно. Удавалось, и не раз. Старожилы помнят много таких случаев. Но ты ведь увидел уже, что там, за стенами. Побег туда – это всего лишь один из видов самоубийства.

– Это уж точно, – признал я, поежившись от одного воспоминания о лютом морозе.

– Что касается бунта… даже если бы кто-то и решился на такое, не посмотрев на то, что здешняя охрана вооружена лучше миротворцев и готова стрелять без раздумий – сам понимаешь, как глупа была бы такая затея, когда у каждого в голове сидит заряд нановзрывчатки.

– Это не блеф?

– Однажды Гриз продемонстрировал нам, как это работает. Просто для наглядности. Тот парень прожил после этого еще пару недель. Но больше не двигался, не говорил. Жизни в нем было не больше, чем в тухлом помидоре.

Сжав кулаки, Кореец прошептал:

– Ты ведь знал меня когда-то, Дима. А с тех пор я стал только упрямее. Поверь мне, если бы был хоть один шанс из тысячи, или даже из сотни тысяч, устроить здесь бунт – я бы им давно воспользовался. Смерти я не боюсь.

– Ши, они ведь могут слышать все, что мы сейчас говорим, – напомнил я.

Но это его особо не обеспокоило. Он махнул рукой.

– Пусть слушают. Я никогда и не пытался строить из себя пай-мальчика, смирившегося со своей судьбой. А если бы и попытался – вряд ли бы в это кто-то поверил, учитывая мою биографию. Скажем так, среди тюремной братии я весьма известный персонаж.

– Ты ведь и есть Кореец, чьим именем пугают криминальных авторитетов?

Вместо ответа Ши криво усмехнулся. Меня интересовал еще один вопрос:

– Ты узнал обо мне от того парня, Фрэнка? Как ты успел так быстро послать помощь?

– Парни всегда готовы. Им долго собираться не надо. Как только он прибежал – сразу рванули к тебе. К счастью, Султан со своими отморозками оказался в этот раз не особо расторопен.

После недолгой паузы Хон добавил:

– Что до твоего прибытия… скажем так, он не стал для нас полной неожиданностью. Ты ведь теперь известная личность, Димон.

В ответ на мой вопросительный взгляд он пояснил:

– Кое-какие весточки иногда попадают сюда извне. Не спрашивай как. Это одна из тех вещей, которые вертухаям действительно знать не стоит.

Я согласно кивнул.

– До меня никаких вестей давно не доходило, – молвил я, благоразумно сочтя, что не стоит даже вскользь упоминать о разговоре с Анной Миллер. – Последние три с половиной месяца я провел практически в полной изоляции. Часто мне казалось, что обо мне все давно забыли.

– О, нет! – рассмеялся Кореец. – Будь спокоен, о тебе забудут нескоро!

– Что происходит в мире? Протектор, Консорциум – все еще конфликтуют? В Содружестве – все еще политический раскол? Или уже открытая война?

Ши упредил дальнейшие вопросы движением руки.

– Я знаю несколько больше, чем могу сказать тебе в присутствии незваных ушей. Так что обрисую тебе все очень просто. В мире вокруг разгорается пламя перемен. И я бы очень дорого отдал, чтобы стать его частью. Пусть даже я бы и сгорел, как спичка на ветру.

Сделав паузу после поэтического сравнения, которое явно пришло к нему не спонтанно, он добавил:

– Но надо смотреть правде в глаза. Лучшее, что мы можем сделать, находясь здесь – это оставаться верными себе и своим идеалам. Держаться все вместе. Не давать друг друга в обиду разным ублюдкам. И ждать, пока наши братья и сестры там, снаружи, положат конец глобальной тирании. Я уверен, что этот день – уже не за горами. И когда это случится, все политзаключенные во всем мире будут освобождены.

Я недоверчиво усмехнулся.

– Не вполне разделяю эту уверенность.

– Да? – удивился Ши. – А зачем тогда начал бороться, если не веришь?

– У меня была скорее безумная надежда, чем твердая вера, что справедливость восторжествует. Но эта надежда не оправдалась. Внимание общественности не помешало превратить мой суд в фарс, сделать меня козлом отпущения, а настоящих преступников – оставить на свободе.

– Конечно же! А ты что думал?! – прыснул Ши, удивляясь моей наивности.

Посмотрев на меня сочувственно и покровительственно, он молвил:

– Твоя проблема в том, Димитрис, что ты пытался бороться с ними не теми методами, которыми следовало. Попал в ту самую ловушку, о которой я говорил. Имитация законов, имитация судов, имитация свободы слова, дебатов, выборов – все это служит прекрасной ширмой, чтобы отвлекать внимание людей от реальной картины.

– А какие методы предлагаешь ты? Захватывать термоядерные электростанции?! Взрывать бомбы в метро?! – не смог сдержаться я.

Опустив на меня тяжелый взгляд, Ши нетерпеливо вздохнул, как человек, которому в тысячный раз в жизни приходится объяснять одни и те же прописные истины. Я уже успел позабыть, что по своей натуре Ши был холериком, и быстро распалялся, когда споры начинали крутиться вокруг его весьма спутанных и противоречивых, но всегда радикальных убеждений.

– Ты наслушался пропаганды! Неужели ты не понимаешь, что власти сами все это делают?! Чтобы потом повесить всех собак на нас?!

– А вы что делаете? Засовываете в столы винтовок одуванчики?

– Мы ведем революционную борьбу. Но наша борьба не направлена на мирных людей. Лишь на режим и его прислужников.

– Я сам когда-то был таким «прислужником».

– И мог схлопотать пулю вполне за дело. Я о тебе не жалел бы, если бы кто-то пристрелил тебя во время одного из карательных рейдов в Новом Бомбее или Южном гетто. К счастью, ты изменился. Во всяком случае, если верить тому, что ты говорил по телику.

– Я все равно не радикал. Я не считаю, что весь мир нужно разрушать и отстраивать заново.

– А что, по-твоему, нужно сделать? Поменять Патриджа на Элмора?

– Дело не в личностях. Есть вполне конкретные и разумные вещи, которые предлагал Элмор: упразднение должности Протектора; отмена Закона «Об особых полномочиях», системы особых трибуналов и специальных прокуратур; проведение досрочных выборов во все органы власти…

– Ты правда веришь, что в этом есть хоть слово правды? Что получив такую власть, он отдаст ее, а не приберет к рукам?

– У него не будет выбора – если люди пойдут не за его харизмой, а за его идеями.

– А как насчет олигархов, которые опутали весь мир своими щупальцами, из-за которых планета погрязла в глобальной экономической несправедливости? Консорциум оставим как есть?

– Конечно, нет. Корпорации нужно контролировать и ограничивать. Так, как это было в Старом мире. Может быть, даже чуть жестче.

– Димитрис, ты мыслишь странными фантазиями. Так, как был в Старом мире, уже никогда ничего не будет! Все, поезд ушел! Да и стоит ли жалеть о нем? По-твоему, разнузданная и загнивающая либеральная демократия западноевропейского типа, пытающаяся закрыть своими веселыми разноцветными флагами африканскую бедность и анархию, исламский фундаментализм и российский шовинизм – это то, к чему стоит стремиться человечеству? Или, может быть, нашим образцом стоит сделать США – огромную корпоративную империю, куда уходит корнями все то зло, от которого мы сейчас страдаем? Ну уж нет! Нам нужно строить Новый мир!

– На каких началах? Коммунистических?

Такая конкретика в ответ на его пафосные обобщения разозлила Хона

– Да что ты все цепляешься за штампы и стереотипы, которые гонит пропаганда?! «На каких началах?!» – вновь передразнил он меня. – На началах свободы! Равенства! Справедливости! На началах существования государства и капитала для людей, а не наоборот!

– Красивые слова ни о чем, на которых построены практически все идеологии, – не удержался я.

Кажется, мой скепсис начал всерьез задевать Хона. Его взгляд сделался острым, жестким и упрямым, а в голосе послышалось неприкрытое раздражение.

– Может, хватить уже умничать?! Пытаешься подловить меня на том, что я не представляю себе в совершенстве картину мира, который предстоит построить?! Пусть так! Его предстоит строить другим людям, свободным людям будущего, не таким, как я, или ты! Наша задача, наш долг перед ними – позволить им родиться! Выиграть в этой борьбе любой ценой! Передо нами есть зло, которое нужно одолеть! И у этого зла – вполне определенное лицо! Тиран и его приспешники, которыми правит, дергая за ниточки, масонская ложа олигархов! До тех пор, пока их не снесет волна народного гнева – ни о каком будущем и говорить не приходится!

Эта реплика вызвала во мне сильный зуд продолжить дискуссию – не столько ради спора с Ши, сколько ради того, чтобы для самого себя попробовать кое-что расставить на места. Однако я благоразумно осадил себя, почувствовав, что градус и тон разговора возросли уже более чем достаточно – так, что на нас все чаще начинали поглядывать другие обитатели барака.

Некоторое время мы помолчали.

– Каторга здесь и правда такая адская, как о ней говорят? – спросил я наконец.

– О, да, – кивнул Ши, мрачнея. – Скоро сам увидишь.

Еще раз окинув взглядом пещеры, он пояснил.

– Половина заключенных все время впахивает в шахтах. Вторая – ждет своей смены. Смены по 12 часов. Без перерывов, выходных, отпусков и больничных.

– Ясно.

– Это тяжелый физический труд с самыми примитивными орудиями. Не ради добычи золота – мы не раз слышали в соседних штольнях шум мощных машин, которые за день работы вынимают столько руды, сколько мы можем наколоть кирками за год. Ради самого процесса. И ты вряд ли вообще сможешь представить себе, пока не испробуешь сам, что это за процесс.

Ши задумчиво посмотрел на свои ладони – и я изумился, увидев, что они представляют собой один сплошной мозоль.

– Есть те, кто не выдерживает и месяца, – продолжил он. – Кто-то просто сдыхает. Кто-то кончает с собой. Кто-то звереет, начинает бросаться на охрану – считай что тоже суицидники. Кто-то начинает все время между сменами проводить в этой церквушке, замаливать грехи. Начинают верить, что все это делается, мол, ради их же блага, что они свою душу спасают. Есть такие, что трогаются и на другой почве. Вон, сам посмотри.

Он кивнул вглубь барака. Присмотревшись, я увидел, как двое очень усталых заключенных держат за руки и ноги третьего, худого, как щепка, который вяло извивался и тихо причитал что-то тонким плаксивым голосом. На его венах были заметны следы кровавых царапин.

– Пытается вытащить нанороботов?

– Да. Третьи сутки уже. Расцарапал себе вены. Глаз чуть не выцарапал. Похоже, уже не отойдет. На моих глазах он уже не первый, кто так «поехал». Так случается с теми, кто больше всего отстает от работы, и кого больше всего стимулируют болью. В какой-то момент им становится плевать на все, и они готовы разорвать себя на части, чтобы вынуть из себя эти штуки.

– Это хоть теоретически возможно?

– Без специального оборудования? Нет. Истечешь кровью. А если даже каким-то чудом удастся вынуть все семь, то во время первой же пересменки или раздачи продпайков специальные сканеры засекут недостачу энергосигнатур в твоем теле. И тебя тут же отловят, чтобы восполнить потерю. Начнешь рыпаться – активируют тот, что в башке. А его ты точно не вытащишь. Даже если ты отыщешь где-то парня, владеющего акупунктурой, и согласишься, чтобы тебе наощупь вогнали цыганскую иглу в затылок, даже если игла каким-то чудом попадет в нужное место и не заденет ничего важного – эта хрень, скорее всего, просто сдетонирует.

Поглядев еще немного на несчастного, который не уставал метаться по своей койке, все так же норовя дотянуться костлявыми пальцами до вен, мы вздохнули и отвернулись.

– Здесь все ведет к отчаянию или безумию, – заключил Хон. – Но если ты крепок духом и телом – продержишься долго. Я вон два года уже продержался. Хоть и было пару раз, когда думал, что ну его на хер, можно ведь закончить все быстро и легко.

Я недоверчиво покачал головой, задавшись вопросом, что же нужно сделать со столь несгибаемой личностью, как Ши, буквально выкованной ради борьбы и преодоления трудностей, чтобы он начал всерьез помышлять о суициде.

Помолчав немного, Хон добавил:

– Каторга – это ад, Димитрис. Но, я думаю, ты и сам уже успел смекнуть – тебе не из-за каторги стоит больше всего переживать.

Угрюмым кивком я подтвердил, что понимаю, о чем он.

– Патриджу оказалось достаточно надежно запереть тебе тут – и ты для него больше не опасен. Та же история, что и со мной. Убивать нас – нет смысла. Это только возвысит нас в глазах народа, – пояснил Хон, говоря с таким убеждением, будто и правда не сомневался, что я и он занимают существенное место в размышлениях и планах Уоллеса Патриджа. – Но некоторых из его цепных псов ты задел слишком сильно. И теперь они жаждут крови любой ценой.

– Этот Султан прямо сказал, что получил на меня заказ, – припомнил я.

– Бандюки – это полбеды. Я провел последние восемь лет в постоянной вражде с ними, и еще жив. Но есть молва, что добычей твоего скальпа заинтересовали не только их, но и кое-кого из вертухаев. Может, даже кого-то из старших, вроде Гриза. А коли так – извини, но ты – ходячий мертвец.

Мрачным выражением лица я дал понять, что это не стало для меня открытием.

– Мне нужно продержаться пару месяцев. До моей апелляции, – сказал я.

– «Пару месяцев»? «До апелляции»? – переспросил Ши, устало закатив глаза.

Вздохнув, он нетерпеливо заговорил:

– Частное слово, такое впечатление, что я говорю с ребенком, который знает об этой жизни только из бабушкиных сказок! Ты что, бляха, придуриваешься? Я же тебе сто раз уже сказал! Нет в Содружестве никакого правосудия! Никаких судов, никакой полиции, никаких тюрем! Забудь! Все это – фикция, мишура, обман! Есть только тоталитарный режим! Только тиран, его прислужники, наемники и палачи! Ты – враг режима! Пленный! Они никогда не выпустят тебя отсюда живым! Все! Точка!

Я не нашелся с ответом. В этом жутком сюрреалистичном месте, цинично бросающем вызов всем достижениям человеческой культуры и философии последних нескольких столетий, и возвращающем тебя во времена Инквизиции, слова Анны Миллер о том, что апелляция может пересмотреть мой приговор под давлением общественности, казались сущим бредом. Как и ее убежденность в непогрешимости Уоллеса Патриджа.

Всю жизнь я тянулся к умеренности и находил аргументы против радикализма. Эта черта сохранилась у меня еще от отца. Но с каждым следующим этапом жизни аргументов становилось меньше. И, похоже, я уже дошел до той критической точки, когда отрицание радикальных идей зиждилось скорее на упрямой привычке, чем на объективном анализе окружающих реалий.

– Может, ты и прав, Ши, – наконец нехотя признал я. – Просто я еще не до конца с этим смирился.

– Лучше бы ты сделал это побыстрее, Дима, – посоветовал Ши. – Времени у тебя мало.

– Что ты предлагаешь? – прямо спросил я.

Кореец крепко призадумался.

– Здесь, среди нас – ты в безопасности. Уголовники к нам не суются. Но через 10 часов тебе предстоит выйти на смену.

– Работают здесь тоже все вместе?

– Нет. Работают бригадами, по восемь – двенадцать человек. Одна – две бригады в штольне, не больше. Бригады комплектуются не на добровольческой основе. Так что с кем ты будешь в одной упряжке – от тебя не зависит. Если судить по моему опыту – скорее всего, пару новых бригад сформируют из числа новоприбывших.

Перед глазами сразу же всплыли лица моих попутчиков.

– Тогда мои дела не очень хороши, – поморщился я. – Попробуют прикончить в шахтах?

– Это практически исключено, – покачал головой Ши.

– Судя по тому, что я видел, охранников не особо заинтересует, если кому-то «нечаянно» проломят голову киркой, или кто-то «споткнется и ударится о камень».

– На жизни зэков здесь всем тут похер. Тут в год до полусотни убийств, многие из них вообще на глазах вертухаев, и никто их не расследует. Но я не помню, чтобы хоть одно из них случилось во время смены. Работа в шахтах – священнодействие, которое почти всегда контролирует лично Экзорцист. И он не терпит никаких нарушений трудовой дисциплины. От начала до конца смены камеры секут за каждым движением, и ВИ автоматически предпринимает «корректирующие меры». Отвлекся от работы хоть на секунду – сразу скручивает боль. Не поддашься – ещё сильнее, пока орать не начнёшь, точно как поросёнок. Вздумаешь барагозить, набросишься на кого-то – это уже прямая дорога в секцию «С».

Несколько задумавшись, Ши добавил:

– Так что, скорее всего, это произойдет не в шахтах. Может быть, во время пересменки.

– Я буду готов, – заметил я, нащупав за поясом отобранную у одного из уголовников заточку.

– Заточку на смену взять не выйдет. Даже в заднице или если сделаешь кармашек в складках кожи. Там жесткий шмон, со сканерами – не пройдешь.

– Значит, и остальные будут с голыми руками?

– Да. Если, конечно, им вертухаи не подсобят.

– У меня есть некоторый опыт в рукопашке.

– Не сомневаюсь. Но если быки загонят тебе в угол большим шоблом, а особенно если одного или у парочки будет с собой перо – сам понимаешь.

Кажется, я уже начал привыкать к манере Ши рубить правду-матку.

– Среди новоприбывших нет наших парней, которые могли бы прикрыть тебе спину, – продолжил он задумчиво. – Ну разве что этот, как его там…

– Фрэнк? – догадался я.

– Ага. Мутноватый тип. После всех «подсадных уток», которых я повидал на своем веку, я к таким персонажам не питаю ни малейшего доверия.

– Мне он показался обыкновенным крикливым идейным идиотом.

– Это вполне может быть маской. Странно, когда столь ревностная идейность вдруг появляется на ровном месте. По биографии – заурядный обыватель, якобы из числа вяло сочувствующих нашим идеям, но этого надежно не проверишь. Почти четыре десятка лет жил себе и не высовывался. И тут вдруг всплыл в шумном и грязном деле, которое связано с… самодеятельностью… одной из ячеек. Выжил в заварушке, где большинство более надежных ребят погибло. Угодил сюда – и сразу начал лезть к нам без мыла в жопу. От этого так и пахнет эсбэшным дерьмом.

Я вынужден был кивнуть, признавая, что его слова не лишены логики.

– С другой стороны – это благодаря ему ты еще жив, – добавил Хон.

– Ну-ну, – из чистого упрямства не согласился я с такой категоричной оценкой. – Помощь, конечно, была не лишней. Но вообще-то я и так держал все под контролем.

– Ага. Конечно, – иронично усмехнулся кореец.

Тяжело вздохнул, он заключил:

– В общем, если он с тобой попадет в одну бригаду, поручим ему тебя прикрывать. Но спину ему не подставляй. Да и есть ли от него толк в драке?.. Выглядит мягкотелым.

– Пусть уж лучше не суется.

– Жалеть его не надо. Даже если он из наших – он здорово «накосячил». Вот пусть и искупает.

– Начинаешь говорить как Вахид.

– Я согласен с ним лишь в одном. Настоящие преступления заслуживают настоящих наказаний.

Я ответил мрачным кивком. С каждой минутой картина становилась все более ясной. Как бы я не крутился и не цеплялся за свою жизнь, вероятность прожить здесь несколько месяцев при столь сильной заинтересованности многих людей в моей смерти близилась к нулю.

А если бы даже я и исхитрился это сделать благодаря протекции Хона или собственной удачливости – по правде говоря, перспектива апелляции была самообманом, соломинкой, за которую я цеплялся. Хоть я и пытался по привычке спорить с Ши, в душе я уже давно не верил ни в какое правосудие.

– Наверное¸ ты прав насчет меня, – обхватив руками странно лысую голову, в центре которой все еще саднил и пульсировал свежий ожог, прошептал я. – Наверное, я просто дурак, что позволил запереть себя тут. И когда я закончу с заточкой под ребром – винить останется только мою глупость.

– Во всем, что случается, человек всегда виноват сам.

– Это так.

– Эй, Димон!

Подняв голову, я увидел, что Ши очень пристально смотрит на меня, как бы стараясь этим взглядом дать мне понять нечто такое, что не может произнести словами. Лишь после этого очень долгого и многозначительного взгляда он гаркнул:

– Надежда умирает последней. А спасение иногда приходит оттуда, откуда не ждешь.

Я готов был поклясться, что в его последних словах был какой-то потаенный смысл. Но какой – оставалось лишь догадываться. Очевидно, мне не стоило задавать об этом прямой вопрос.

– Спасибо, Ши, – молвил я.

– Тебе уже отыскали свободную подстилку на первом этаже. Отыскали и кое-что из хавки. Так что иди пожри, и вались спать. Времени до смены не так много. А силы тебе, поверь – пригодятся. Все до самых последних.

§ 8

Как и следовало ожидать, на старом, почерневшем от грязи и пожелтевшем от въевшейся мочи матрасе, полном клопов и вшей, который валялся на грязном полу, как собачья подстилка, где спали до меня десятки измученных, проклинающих свою судьбу узников, осужденных на медленную смерть в этом аду, мне снились кошмары.

Я смутно помнил, о чем был кошмар. Но в нем точно присутствовал демон из детства – безумная предводительница сектантов из Генераторного, «матерь Мария». Было бы странно, если бы этот образ не заполз в мое сознание в гротескном подземном мире, где извращенная форма христианства служила мрачным фоном для садизма и жестокости, которые с трудом умещались в человеческом воображении.

– Я же обещала тебе, что так будет, – шептала во сне старуха, сверкая красными глазами и протягивая ко мне руки, которые почему-то были длинными и когтистыми. – Обещала, что ты ответишь за грехи своих предков.

Во сне я не ощущал себя сильным мужчиной – я был маленьким испуганным мальчиком. Я пытался отмахнуться от нее, убежать подальше. Но лабиринт узких горных ущелий водил меня кругами, и надо мной продолжала возвышаться старая деревянная церковь, на фоне которой застыл ее костлявый силуэт, а выше над ней – сюрреалистичное красное небо, каким оно может быть лишь в настоящем Аду.

– Хватит уже, триста двадцать четвертый, – раздался за моей спиной голос Чхона.

Обернувшись, я увидел, что генерал не спеша двигается ко мне. Издалека казалось, что его фигура равна по росту моей. Но чем больше сокращалось расстояние, тем больше я съеживался, а он делался великаном и нависал надо мной широкой, исполинской тенью. Его шаги были такими тяжелыми, что от них содрогалась вокруг земля, а голос гремел, подобно рокоту грома.

– Хватит уже бегать, слабак, – презрительно пророкотал он.

– Я не боюсь тебя! – попробовал крикнуть я.

Но мой писк был так слаб, что вряд ли мог даже долететь до ушей великана.

– Как ты вообще мог посметь бросить мне вызов? Неужели ты не понимал, что я просто раздавлю тебя?! – разнесся надо мной грохочущий голос, от которого со скал полетели камни.

И он выполнил свое обещание. Последнее, что я запомнил – подошва занесенного надо мной исполинского сапога, стремительно затмевающего небо…

– Димитрис! – донесся до меня чей-то взволнованный голос.

Я вскрикнул и встрепенулся. Лишь миг спустя понял, что я тяжело дышу, крепко схватив за запястье Фрэнка, который пытался меня растолкать, а другую руку – инстинктивно занеся для удара.

– Все в порядке, – произнес тот слегка растерянно, косясь на мой увесистый кулак.

Мне понадобилась пара глубоких вдохов, чтобы прийти в себя и разжать его запястье. Люди в бараке суетились. Почти никто не спал. Где-то снаружи доносился натужный размеренный вой сирены. Его эхо звучало у меня в ушах посредством нанороботов, подключенных к слуховому каналу.

– Уже пора? – спросил я хрипло, отирая со лба пот.

– Это кормежка. Видишь, все собираются? Говорят, туда надо идти всем вместе.

Я не стал задавать лишних вопросов – потратил это время на то, чтобы встать и потянуться. В углу барака отыскалась общая миска, из которой можно было умыться. Вода в ней была такой мутной и почерневшей, что ее можно было перепутать с нефтью. Зубы здесь, видимо, чистить было не принято, да и нечем.

– Давайте, давайте, быриком, мужики! – сходя со второго этажа барака в компании уже знакомого Гэвина и еще пары-тройки крепких парней, подбодрил суетящихся людей Ши. – Через минуту чтобы все были готовы!

Завидев меня среди толпы, Ши жестом поманил к себе. Фрэнк как-то незаметно потянулся за мной следом.

– Ходите завтракать дружным семейством? – полюбопытствовал я, пожав руку корейцу.

– А здесь ты по-другому хавчик не получишь! Сейчас сам все увидишь! Хватай миску – и давай за мной!

Снаружи «революционного барака» уже столпилось по меньшей мере два десятка людей. К ним продолжали присоединяться все новые и новые – видимо, все, за исключением тех, кто был сейчас на смене. Чумазые, злые и измученные, словно бы и не отдыхали после прошлой смены, люди группками пускали по кругу немногочисленные сигареты и тихо о чем-то переговаривались.

Придирчиво осмотрев толпу, которая к этому времени выросла человек до тридцати – сорока, Ши задорно хлопнул в ладоши и заорал:

– Так, ну все! Погнали!

Выдача еды в «Чистилище» производилась посредством пищевых автоматов. Автомат, к которому нас повел Хон, был установлен под одной из широких платформ, которые выполняли роль опорных пунктов охраны. Он имел мало общего с теми, которые каждому приходилось видеть. Супер-защищенная бронированная конструкция высотой не меньше десяти футов всем своим видом намекала на абсолютную тщетность и смехотворность любых попыток причинить ей вред с помощью кулаков, заточек, арматуры, камней и любых других примитивных орудий, которые могли оказаться в распоряжении зэков.

Не знаю, был ли автомат единственным на всю секцию, или где-то в других закоулках можно было отыскать другие. Но очередь к нему выстроилась немалая.

– Что, проголодались, тараканы?! – весело кричал в мегафон интендант Гриз, который в обществе полудюжины других охранников праздно наблюдал за процессом с платформы. – Вот уж не знаю, зачем на такое отрепье вообще переводят человеческую еду! Я давно уже предлагал прикрыть эту лавочку, чтобы вы там, как настоящие тараканы, жрали друг друга! Всем было бы от этого только лучше! Но до тех пор, пока мне не удается протолкнуть эту идею – помните, что у нас постоянно действует акция «Подарочек от дядюшки Гриза!» Каждый день я ссу в один из этих сраных пайков! Так что, может быть, сегодня повезет вам!

Подходя поближе, я приметил, что охранники ржут, слушая Гриза, и вообще не обращают внимание на то, что происходит внизу. А происходило там многое. Автомат, как я догадался, был настроен выдавать пайки на основании отпечатков пальцев и звука голоса каждого заключенного через определенные промежутки времени. Но эта система распределения, конечно же, не могла на самом деле работать, если тюремщики не следили за тем, как происходит выдача пайков и что случается после их выдачи.

Прямо на моих глазах состоялся банальный «отжим» пайка группой зэков у получившего его «терпилы», для чего понадобилась пара угроз и несильный тычок в подбородок. Затем другая группа других зэков, хохоча, насильно подтащили другого сопротивляющегося «терпилу» к автомату, приложили его руку к сканеру и ущипнули, заставив крикнуть в динамик – с тем, чтобы сразу же присвоить выданный автоматом паек. Многих вообще не приходилось принуждать – слабые сами подносили паек сильным, должно быть, в обмен на неприкосновенность или защиту.

Группа «политзаключенных» угрожающе приблизилась к хвосту очереди. Толпа выглядела хаотичной лишь на первый взгляд – в первые ряды протолкнулись самые дюжие, а более слабые, пожилые и больные держались позади. Некоторые зэки начали оглядываться на новоприбывших с враждебностью и опаской, недовольно шептаться и раздраженно отплевываться.

Ши, выйдя вперед, заливисто свистнул, и громко объявил:

– А ну с дороги, босота! Вначале люди, потом – скоты!

Такая постановка вопроса показалась мне не слишком конструктивной. Но встревать я, ясное дело, не стал. Очередь, людей в которой было примерно столько же, сколько и прибывших, беспокойно заколебалась. Затем из неё вышел, растолкав прочих, крупный лысый бугай. Кажется, я видел его в числе тех, кто прибыл вчера. И о том же говорила свежесть ожога на макушке его черепа, имевшего характерную яйцевидную форму – с узким лбом и широким подбородком.