Текст книги "Новый мир. Книга 5. Возмездие (СИ)"

Автор книги: Владимир Забудский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 37 страниц)

Глава 3

§ 15

Странно было видеть заставку телеканала Indosiar. После всего, что я пережил и увидел, в голове с трудом укладывалось, что в мире все еще есть нормальные люди, которые просто смотрят новости по телику и обсуждают их за утренним кофе.

– Похоже, скандал вокруг судьбы Димитриса Войцеховского, который разгорелся 25-го сентября прошлого года после его исторического выступления в шоу «Только правда», перешел на новый виток. Напомню, что на 28-го января 2096-го года было назначено подготовительное заседание Особой Апелляционной Палаты, принявшей апелляцию защиты по делу Войцеховского, приговоренного военно-гражданским трибуналом к пожизненному заключению за военные преступления. Апелляция по делу была подана одиозным адвокатом-правозащитником Дидье Жераром. Подачу апелляции сопровождала информационная кампания в защиту Войцеховского, поддерживаемая его возлюбленной, еще одной скандальной правозащитницей, дочерью оппозиционного сенатора Робера Фламини и оперной примадонны Жозефины Фламини, активистами Независимого союза отставников-контрактников – организацией ветеранов ЧВК, которая приобрела значительную популярность именно благодаря Войцеховскому, и целым рядом других правозащитных, общественных и политических организаций. Особый резонанс вызвало в обществе просочившиеся в прессу известие о том, что Войцеховский, несмотря на то, что его дело было рассмотрено лишь в одной судебной инстанции в закрытом для общества режиме, был якобы отправлен отбывать наказание в колонию максимально строгого режима № 1, больше известной как «Чистилище». Речь идет о тюрьме с крайне мрачной репутацией, созданной на месте покинутой базы спасательных отрядов «Хелл’c Гейт» в Северной Америке. Правозащитники годами обвиняли власти в том, что в «Чистилище», которое по ряду формальностей не находится под юрисдикцией ни одного из стран-членов Содружества наций, созданы невыносимые условия для заключенных. Однако на это многие закрывали глаза, так как предполагалось, что там отбывают наказание лишь наиболее опасные и неисправимые преступники, которых в любой иной ситуации приговорили бы к смертной казни. Новость об отправке туда добровольно сдавшегося властям человека, которого многие называют политическим заключенным, всколыхнула общественность. Под все нарастающим давлением Главный специальный прокурор Такаги, по слухам – после звонка самой Аманды Бэксхилл, наконец согласился допустить на заседание ограниченный пул представителей прессы, и обеспечить участие в нем осужденного в режиме видеоконференции. Но заседанию в этот день не было суждено состояться. Долгое время власти отказывались как-либо объяснять происходящее и комментировать невероятные слухи. Но вместо них это сделал кое-кто другой. Вечером того же дня в Интернете появился пресс-релиз таинственного руководителя Сопротивления – человека, который называет себя Джек Фримэн. Он сообщил, что специальный боевой отряд Сопротивления совершил штурм «Чистилища» и освободил всех находящихся там политзаключенных, включая и Войцеховского. В подтверждение были выложены шокирующие кадры, демонстрирующие нечеловеческие условия содержания заключенных. На одном из кадров был запечатлен Войцеховский, находящийся, судя по его внешнему виду, в состоянии крайнего истощения, и подвергавшийся жестоким пыткам. Четыре дня спустя после скандальных событий о местонахождении Войцеховского так ничего и неизвестно. Апелляционная палата приостановила рассмотрение его дела…

Давно мне не приходилось видеть обычных телевизоров, которые были почти полностью вытеснены из домашнего обихода воздушными дисплеями еще на закате Старого мира. Наверное, последний раз я видел нечто подобное в Генераторном. Впрочем, телевизор хорошо вписывался в интерьер комнатки, которая, казалось, явилась из другой эпохи: деревенская роспись на глиняных стенах; множественные ковры; полки с глиняными и медными кувшинами и вазами, фарфоровыми чайниками и тарелками. Низкая тахта с цветастыми пледами, на которой я валялся, стояла у заколоченного досками окна, пропускающего внутрь лишь узкую полоску солнечного света.

На прикроватном столике стоял медный поднос, на котором принесли завтрак – глиняную миску с супом из батата. Ослабленный голоданием желудок все еще неоднозначно реагировал на нормальную еду, и перегружать его не следовало. Лишь раз в жизни я весил еще меньше, чем сейчас – в 93-м, после того, как вышел из почти годичной комы.

Новости обо мне закончились – настал черед новостей спорта. Потянувшись к пульту и сделав звук потише, я покачал головой, выражая крайнее удивление от того, что обо мне идет речь на одном из основных телеканалов, несмотря на все, что происходит сейчас в мире. Жест был адресован человеку, сидящему на пуфике рядом с моей кроватью с чашкой чая в руках.

– Я горжусь тем, кем ты стал, Димитрис, – сказала Клаудия Ризителли.

На ней была черная паранджа, которую она приоткрыла, лишь оказавшись в помещении, чтобы ее лицо не было идентифицировано в случае слежки. Волосы были собраны сзади в косичку. Макияжа на лице было лишь на тот минимум, отсутствие которого уже не могла себе позволить женщина хорошо за сорок. Моя бывшая преподавательница английского не была похожа на лидера ячейки Сопротивления, точно так же, как она в своё время не была похожа на агента разведки Содружества. Даже сложно было поверить, что оба этих факта её биографии были правдивы.

В комнату неслышно проскользнула кроткая старуха, плотно закутанная в традиционный арабский хиджаб. Гостеприимно и почтительно она преподнесла чашку с горячим чаем Клаудии и, получив благодарный кивок, тихо удалилась.

– Могу лишь представить, как гордились бы твои родители, – добавила итальянка, отхлебнув чаю.

– Клаудия, Бога ради. Ты говоришь так, словно я окончил школу с золотой медалью, – поморщился я, взмахом руки попросив ее воздержаться от дифирамбов.

– Я счастлива, что к тебе наконец начало возвращаться чувство юмора. Да и появившейся у тебя набожности сложно не порадоваться, – иронично усмехнулась та.

– По части чувства юмора, я гляжу, мне до тебя далеко, – пробормотал я.

Я не знал точно, где мы находимся, и о подробностях не допытывался. Кажется, Средняя Азия. Должно быть, территория одного из слаборазвитых и слабозаселенных государств-сателлитов Евразийского Союза. В полудиких захолустных поселениях на здешних пустошах было легко затеряться. Если, конечно, не показываться на улице, где спутники могут распознать тебя по лицу и отметить как цель для точечного удара.

Около двух суток я провел в этой комнате в строгом постельном режиме, выходя лишь в туалет, и даже это поначалу стоило мне немалых усилий. Я отсыпался по 16–18 часов в сутки, исправно принимал лекарства, необходимые, чтобы побороть инфекцию в организме, и понемногу приучал свой желудок к диетической пище, которую готовила для меня здешняя хозяйка.

Кроме старой женщины, не знающей ни слова на английском или другом из известных мне языков, общаться в доме было не с кем. Когда я попробовал показаться на крыльце дома, во дворе которого было слышно блеяние коз, старуха недовольно замахала на меня руками и затараторила что-то, жестами призывая оставаться в доме.

Я смутно помнил, как Джером исчез, сказав на прощание, что обо мне тут позаботятся, а он вернется при первой же возможности. Но с тех пор его не было, а средств связи с собой он мне не оставил.

Когда пошли третьи сутки, мне стало заметно лучше. Мертвенная слабость и сонливость немного отступили. Впервые я поднялся с кровати не только для похода в туалет, но и для того, чтобы попробовать слегка размять затекшие конечности. Разминка сразу показала – я был очень слаб, и на восстановление уйдет много времени. Но, по крайней мере, шестеренки моего мозга наконец зашевелились.

За эти дни я получил общее представление о том, что происходило в мире за те 4 месяца, что я был оторван от реальности, благодаря телевизору в комнате. Его я смотрел большую часть времени, которую не спал.

Протектор последовательно продолжал жесткие репрессивные меры против Консорциума и его сторонников, пытаясь свести к минимуму влияние олигархов на территории Содружества во всех сферах. И столь же последовательно встречал ожесточенное сопротивление.

Консорциум пошел ва-банк, официально объявив о закрытии или переносе за пределы Содружества более полутора тысяч производств и о сокращении почти десяти миллионов рабочих мест. К этому времени активы крупнейших предприятий уже были арестованы судами, и на них была введена временная администрация Патриджа. Однако цепочки поставок и управления были нарушены. Сотни производств остановились. Фондовые рынки обрушились, а вместе с ними – и курс фунта по отношению к ценным металлам и евразийской валюте. Миллионы людей вышли на протесты без политического подтекста, против безработицы и обнищания, в которых одни винили Патриджа, другие – олигархов, третьи – всех без разбору. По мере роста масштабов протестов над ними все чаще появлялись флаги Сопротивления.

Миротворцы, верные Патриджу, взяли в блокаду уже 13 из 18 крупнейших «чартерных городов», где были сконцентрированы ключевые интересы Консорциума, и ввели режим блокады. В результате осады администрации 4 городов подняли белые флаги, впустив миротворческий контингент. Остальные 9 готовились к обороне от возможного штурма силами частных военных компаний. Приказ о штурме мог быть отдан со дня на день – по слухам, препятствием для этого были лишь переговоры о возможной встрече Патриджа и Дерновского, которые тайно велись их командами.

Альянс оппозиционных сил укреплял свои позиции. Его открыто поддерживали власти 17 из 85 образований-членов Содружества наций, с населением около 25 % от общего населения Содружества. В число взбунтовавшихся провинций входил ряд довольно сильных образований, включая Латиноамериканскую Федерацию, активно наращивающую собственные вооруженные силы на основе наемников «Бразилиа Трупс». Протектор пока не бросал против восставших провинций миротворцев, заявив, что «ни один простой человек не пострадает из-за амбиций местных властей, продавшихся Консорциуму». Дипломаты работали над усмирением смутьянов, прибегая как к угрозам кнута, так и к обещаниям пряников, но пока не слишком в этом преуспевали.

Оппозиционеры продолжали требовать освобождения своего лидера Райана Элмора и созыва Совета Содружества. Поддержка оппозиции была сильна не только в 17 восставших регионах, но и во многих других. Лидеры оппозиции рассчитывали перетянуть на свою сторону еще больше недовольных политическим и экономическим кризисом регионов и мирно сместить Патриджа с позиции Протектора через решение Совета Содружества. Сторонники Сопротивления называли такие планы наивной утопией, а их самих – марионетками в руках Консорциума.

Чем больше я узнавал, тем больше у меня возникало вопросов. И тем больше я ощущал себя заброшенным в отсутствии людей, которым я мог эти вопросы задать. В определенный момент я ощутил тревогу при мысли о том, что с Джеромом могло что-то произойти, и я напрасно жду его возвращения. Я применил всю сообразительность, пытаясь жестами объяснить хозяйке дома, что меня интересует кучерявый белый мужчина, который привез меня сюда. Но та лишь показывала жестами, что он уехал, и большего от нее добиться было невозможно. Даже не знаю, что бы я, снедаемый тревожными мыслями, предпринял уже к вечеру третьего дня, если бы около полудня старуха не привела ко мне неожиданную гостью.

За первые минут пять-десять Клаудия смогла лаконично ответить на мои самые насущные вопросы, дав мне общее представление о случившемся. Я узнал, что она – одна из тех, кто стоит за организацией нападения на «Чистилище». Планы нападения на тюрьму, где были заживо погребены около сотни верных активистов Сопротивления, вынашивались давно, но их в конце концов решились воплотить в жизнь именно из-за меня. Организаторы нападения заранее установили контакт с Ши Хоном по каналам связи, о которых они до сих пор не хотят сообщать, и согласовали с ним план атаки, но Ши не имел возможности ввести меня в курс дела – постарался лишь намекнуть, что спасение идет.

В нападении участвовало около полусотни боевиков, и им удалось освободить из тюрьмы порядка семидесяти политзаключенных, при потерях около двадцати человек. Нападение, которое сопровождалось запуском в систему «Чистилища» компьютерного вируса, временно блокирующего возможность применения охраной средств нанозащиты, имплантированных в тела зэков, спровоцировало масштабный бунт. Заключенные попытались воспользоваться поднявшейся суматохой и захватить транспортный корабль охраны. Но после отхода сил Сопротивления охрана быстро восстановила порядок

Операция Сопротивления не была никак согласована с действиями активистов, которые добивались моего освобождения из тюрьмы через механизм апелляции – этих последних в Сопротивлении называли «наивными дураками» и не воспринимали всерьез. К нападению прямо не причастен и Евразийский Союз, хотя он косвенно и внес в него свою лепту путем постоянного материального обеспечения повстанцев.

После отступления отряд Сопротивления, следуя плану, разделился на множество мелких групп, которые рассеялись по всему миру, чтобы затруднить преследование. Я был оставлен под присмотром Лейлы и Джерома, которые и доставили меня в безопасное место, где я сейчас и находился. Сами они отбыли для выполнения срочных задач, подробности которых мне знать необязательно.

Лишь после окончания сеанса ответов на вопросы наступил период затишья, нужный, чтобы переварить услышанное. Этот период прошел на фоне бормотания телевизора.

– Как в целом самочувствие? – прервала молчание Клаудия.

Я неопределенно пожал плечами.

– Я могу говорить, есть, ходить. Это на порядок лучше того, чем я был четыре дня назад.

– Я поражаюсь тому, как быстро ты восстанавливаешься.

– Я верну себе более или менее нормальную форму не раньше чем через пару-тройку недель. Скорее даже через месяц-полтора. До тех пор от меня будет мало толку.

– От тебя может быть намного больше толку, чем ты думаешь, – возразила она.

Я не очень-то уверенно кивнул.

– Я хотел бы передать сообщение Лауре, – произнес я то, что было на уме уже давно.

– Дима, я понимаю твои чувства. Но ты достаточно умен, чтобы понимать степень риска.

– Я ей на 100 % доверяю, Клаудия.

– Я знаю это, Дима.

– Всё это время она боролась за моё освобождение. Боролась своими методами, которые вы считаете неэффективными. Но это не умаляет ее стараний. Она знает о штурме тюрьмы из новостей. Она видела это проклятое видео, на котором я похож на оживший труп. И она даже не знает, жив ли я до сих пор. Ты считаешь, что это нормально – заставлять своего близкого человека чувствовать такое?

– Дима, прости, но это правда слишком рискованно. Даже если ты доверяешь ей, то ты не можешь доверять людям, которые ее окружают. Где она сейчас? В Турине, при ставке оппозиционного альянса? И кто сейчас рядом с ней? Ее отец-сенатор, получивший прозвище «хитрый лис» отнюдь не за простоту и честность, и его приближенные?

Я помрачнел, вспомнив последствия встречи с сенатором в Сент-Этьене.

– Кроме того, любое сообщение можно перехватить, – неумолимо продолжила Клаудия. – И тогда оно подвергнет опасности не только того, кто его послал, и всех, кто его окружает, но и того, кому оно адресовано. Так что этого не стоит делать ради ее же собственного блага. По крайней мере, не сейчас.

Я недовольно поморщился, но не нашёлся что ответить, кроме эмоциональной рефлексии из разряда «Мне на все это плевать!», которую человек в моем положении не мог себе позволить. Некоторое время в комнате висело преисполненное раздумий молчание. Клаудия поглядывала на меня, мерно отпивая глоток за глотком горячий чай.

– Скоро состоится собрание лидеров Сопротивления, – без предупреждения перешла она к делу.

Я поднял на нее заинтересованный взгляд.

– Здесь?! – нахмурился я, недоверчиво оглядывая деревенский домик.

– Нет, конечно, – терпеливо ответила итальянка. – Не важно, где это будет. И о точных дате и времени не спрашивай. Об этом пока знают всего пару человек на планете. И для всех лучше, чтобы так и оставалось как можно дольше.

– Ты могла мне вообще об этом не рассказывать. Что мне за дело до вашего собрания?

– Ты должен быть на нем, Дима. Оно обязательно должно состоятся с твоим участием. И поэтому пока оно не состоится – мы должны соблюдать маниакальную осторожность. Каких бы жертв от нас это не требовало.

Из моей груди невольно вырвался вздох. И это не укрылось от Клаудии.

– Я готова поговорить с тобой об этом, – спокойно предложила она. – Для этого я и приехала.

– Клаудия, я правда очень благодарен вам за спасение. Я никогда бы не подумал, что кто-то пойдет ради меня на нечто подобное. Если бы не вы, я был бы сейчас мертв. Но даже несмотря на это, я не чувствую, что готов стать… одним из вас.

– Продолжай, – спокойно кивнула она.

– Мы ведь уже не раз с тобой об этом говорили.

– Мне казалось, с тех пор многое для тебя изменилось.

– Да. Но идея всемирной революции, которая вами всеми движет – прости, но для меня это все равно слишком.

– Ты уверен, что правильно представляешь себе, как и за что мы боремся?

Я вздохнул.

– Я встретил в «Чистилище» одного парня. Он был в группе, захватившей Бокс-Хэд. Той самой, от которой вы потом открестились. На провокатора он похож не был. На наивного простака, угодившего в мельничные жернова – да. Но ведь за ним стояли люди, которые знают, что делают. Или думают, что знают.

Женщина вздохнула.

– Наша диверсифицированная структура имеет свои плюсы и минусы. Так нас сложнее найти и уничтожить. Но слабые и непостоянные связи между ячейками мешают координации действий. Большинство акций, которые совершаются в мире под флагами Сопротивления, являются чистой самодеятельностью лидеров ячеек. Одной из таких акций был захват Бокс-Хэд.

Сделав паузу, она добавила:

– Такой же акцией был и штурм «Чистилища». Мы с Лейлой и другими союзными командирами не запрашивали на это одобрение.

– Но ведь эту заслугу ваш Фримэн охотно приписал себе! – кивнув на телевизор, напомнил я.

– Операция достигла успеха, и высшее руководство одобрило её постфактум. Если бы произошло иначе, то и реакция руководства могла бы быть иной. Такой, как после атаки на Бокс-Хэд.

– Все, что ты сейчас говоришь, не заставляет меня смотреть на вашего Фримэна как на честного малого, который хоть чем-то отличается от других политиков.

Клаудия тяжело вздохнула.

– Ведется информационная война, Димитрис. Это сложная наука. Тот, кто игнорирует ее, обречен на поражение. Один из уроков Ленца, который, как бы он не был неприятен, мне в жизни все-таки пригодился.

– Я эту науку понимаю. Но я не уверен в самих идеях Сопротивления. Свержение существующего мирового порядка и построение нового? Давай даже не будем пока переходить к вопросу «каким будет новый», вокруг которого наш спор наверняка и загрузнет. Начнем с того, что вы поставили целью убрать с доски абсолютно всех серьезных игроков: всех основных политических деятелей, как провластных, так и оппозиционных, всех олигархов. Нечто подобное этому делали разве что большевики во время Октябрьской революции 1917-го, и это закончилось, как мы помним, не слишком хорошо. А вы говорите о масштабах всего мира! Даже если такое в принципе возможно, я содрогаюсь от мысли, сколько лет должна продлиться война, какими жертвами она обойдется всему человечеству и всей планете, и главное – не получите ли вы в итоге ту же самую систему, но только в профиль. Можешь называть меня приземленным, циником. Но меня больше привлекает путь умеренной оппозиции.

При упоминании оппозиции Клаудия вздохнула.

– Ты не хуже меня понимаешь, Дима, что из-за говорящих голов твоих «умеренных» торчат уши Консорциума.

Я вынужден был кивнуть.

– Для подавляющего большинства сторонников Сопротивления союз с олигархами категорически неприемлем. Кардинальное перераспределение жизненно необходимых ресурсов, 95 % из которых находятся в руках очень узкого круга людей – не менее важное наше требование, чем требование об обеспечении народовластия. А на это олигархи никогда не пойдут. А значит, нам нет никакого смысла искать союза с их ручной «оппозицией». Да они и не пошли бы на такой союз. Мы для них очень удобны – они с радостью вторят властям, поливающим нас грязью изо всех щелей, чтобы на фоне злых радикалов выглядеть белыми и пушистыми в глазах неуверенного электората, который хочет перемен, но страшится их.

– Твои слова о перераспределении ресурсов перекликаются с идеологией Евразийского Союза. Ты ведь фактически говоришь о дележке. О коммунизме.

– Не передергивай. Поделить все между всеми поровну – это утопия, или антиутопия, которая противоречит законом природы. Но сейчас мы находимся в состоянии другой крайности, которая противоречит этим законам ничуть не менее. В мире всегда будут нуждающиеся, средний класс и люди состоятельные. Люди должны и всегда будут подниматься и опускаться по этой лестнице в зависимости от своих способностей и своей мотивации. Но мир вполне может обойтись без сверхбогатых людей, которые имеют в тысячи и миллионы раз больше, чем им необходимо. Без тех, кто высасывает все соки из общества и из планеты. Чье состояние растет непрерывно, как раковая опухоль. Ты заговорил о евразийцах? Я готова признать, что Союз намного ближе к справедливой экономической модели общества, чем Содружества. Я охотно переняла бы у них многое в вопросах экономики. Для меня категорически не приемлемы жесткий тоталитаризм, порабощение человеческого разума и другие их фундаментальные поползновения против свободы личности. Но их нынешнее руководство более прогрессивно, и готово отойти от этих пережитков прошлого. Они – уже не те, с кем ты в свое время воевал.

– Прошло всего три года, – напомнил я, скептически поморщившись.

– Германия в 1948-ом уже имела мало общего с гитлеровской. Но давай пока не будем углубляться в это. Речь пока идет о взаимовыгодном сотрудничестве, а не о полном объединении. И уж подавно не о нашем им подчинении. У них – свой путь. А у нас – свой.

Я неопределенно пожал плечами. Клаудия же прямо заявила:

– Димитрис, ты взрослый и мыслящий человек, со своими взглядами, которые сформировались не на ровном месте и не за один день. Было бы наивно полагать, что кто-то сможет убедить тебя изменить их за один день.

Поставив чашку, встав с кресла и подойдя к окну, она изрекла:

– Ты объявил войну вполне конкретному злу. Вот с ним и борись. О большем я тебя не прошу.

– Что конкретно ты предлагаешь?

– В эфире OWN ты явил миру имена конкретных преступников, на чьей совести – жизни тысяч людей. Твоя правда ужаснула миллионы людей. Но никто из этих преступников так и не наказан. Никто из них не пойман и не допрошен, дабы узнать имена тех, кто отдавал им приказы. Лично для меня абсолютно очевидно, почему эти люди не арестованы. Так же мне очевидно и то, откуда исходили приказы. Я, к сожалению, знаю систему слишком хорошо.

Я вздохнул и поджал губы. Следя за моей реакции, она продолжила:

– Ты предпочитаешь пока еще не считать это очевидным и доказанным? Хорошо. Давай будем распутывать эту нить так, как ты привык это делать в полиции – шаг за шагом, от исполнителей к организаторам и кураторам. Ты ведь этого требовал от так называемой «правоохранительной» системы Содружества, которая вместо этого пропустила тебя через свои жернова? Теперь тебе очевидно, что она этого делать не станет? Так сделаем же это сами!

– По какому, интересно, праву? Юридически, я – сбежавший из тюрьмы опасный преступник. А они, юридически – законопослушные граждане, – напомнил я.

Итальянка развела руками и саркастично усмехнулась.

– О каком «праве» мы с тобой говорим? Ты ведь помнишь, Дима, были времена, когда я и сама называла себя «правозащитницей», и думала, что могу обернуть закон во благо. Но с опытом ко мне пришло понимание простой истины – у войн и революций иные законы, чем у мирного времени. В некоторые переломные моменты истории не может быть верховенства закона – закон превращается в оружие в руках тех, кто удерживает власть. Власти ведь создали свои «особые трибуналы», имеющие с настоящими судами столько же общего, сколько «суды» средневековой инквизиции? Какую легитимность они имеют? На что они опираются, кроме силы в руках тех, кто их учредил? Мы можем создать свой «народный трибунал». И он будет ничем не хуже их.

Я внимательно посмотрел на Клаудию и глубоко задумался.

– Для того, чтобы кого-то допрашивать или судить, его вначале нужно поймать.

Итальянка удовлетворенно кивнула.

– Правильный ход мыслей.

Я недоверчиво прищурился.

– Хватит уже ходить вокруг да около. Ты ведь хочешь, чтобы эти люди ответили за то, что сделали, Дима? Вот и заставь их. Найди и заставь. Никто, кроме тебя, этого не сделает. Кроме тебя и людей, которые за тобой пойдут.

В глазах Клаудии сверкнул огонёк.

– Ты можешь не верить в идеи Сопротивления и скептически относиться к Фримэну. Это твое дело. Но у тебя нет лучших союзников. Сопротивление даст ресурсы, необходимые для твоей борьбы. И под нашим флагом ты сделаешь то, чего сам желаешь. Ради чего едва не отдал свою жизнь.

Я очень долго и задумчиво молчал.

– Ты согласен со мной? – спросила итальянка с нажимом, поворачиваясь ко мне.

– Черт возьми, да, – сам себе удивившись, наконец ответил я.

§ 16

Унылые корпуса Хазарского химического завода на восточном берегу Каспийского моря были хорошей иллюстрацией к трагедии, случившейся планетой в середине XXI века. Республика Туркменистан, которой принадлежали эти земли, не участвовала в Третьей мировой войне. Лавируя между двумя сверхдержавами, РФ и КНР, маленькая страна больше всего заботилась о привлечении инвестиций и приспособлении своей экономики, завязанной на нефти и газе, к веку альтернативной энергетики. Здесь не взрывались ядерные и аннигиляционные бомбы. Но «ядерно-вулканическая зима» и пандемия «мексиканки» не пощадили никого. Крупный производственный комплекс был заброшен, постепенно разграблен мародерами и теперь медленно разрушался под действием природных сил.

– Унылое место, – озвучил я свое впечатление, глядя на коррозийные дыры в заводских корпусах.

– Ты так считаешь? – удивился Джером, затягиваясь папиросой с махоркой. – А я чувствую себя как дома. «Казаки» время от времени отправлялись в экспедиции в подобные места. Даже столько лет спустя в них порой есть чем поживиться. Если, конечно, не боишься. Ведь желающих много. А уж нашим родителям сколько этого пришлось «наесться»! Папа рассказывал мне пару историй в детстве. Становился иногда разговорчивым, как накатит. Вряд ли его интересовало, слушает ли его сопляк, который еще и до школы не дорос. Но я всегда слушал. Может быть, в те годы во мне и появилась тяга к пустошам.

– Мне всегда было сложно это понять. Если и была тяга к неизвестному, то была и опаска.

– А они всегда ходят рука об руку: любопытство и страх. Не надо говорить, что ты не понимаешь адреналиновых маньяков, грека! Ты ведь мечтал попасть в Содружество вовсе не для того, чтобы навсегда осесть в тепленьком местечке! А для того, чтобы стать астронавтом и отправиться в путь, из которого мало шансов вернуться. А для меня пустоши – то же, что для тебя далекий космос. Может, эти земли и принадлежали когда-то людям. Но теперь их надо открывать заново. Есть ведь места, где нога человека за эти сорок лет еще ни разу не ступала. Так ли это сильно отличается от какой-нибудь Альфа Центавры?

Я неопределенно пожал плечами, не вполне уверенный, готов ли признать уместным такое сравнение. Хотя что-то в нем определенно было.

– Если честно, меня сейчас другое беспокоит, – признался я.

Мы с Джеромом топтались неподалеку от покрытого зеленым брезентом кузова грузовика довоенного производства, который стоял на парковке под навесом рядом с одним из корпусов. Дизельный двигатель работал. Из водительского окна с опущенным стеклом выглядывала рука, принадлежащая Ронину Хуаю, который предпочел нашему обществу одиночество – под предлогом того, что он должен все время держать ногу на педали газа.

Вокруг было еще много транспортных средств: колесных и полугусеничных грузовиков, внедорожников и даже бронетранспортеров. У многих водительские места также были заняты, моторы заведены, а некоторых даже открыты дверцы, чтобы пассажирам было проще быстро в них заскочить. Уподобляясь нам с Джеромом, около машин тынялись и курили люди, в одиночку или малыми группами. Преобладали мужской пол, брутальность и бороды, виднелась камуфляжная или темных тонов одежда, разношерстное походное снаряжение, оружие самых разных марок, солнцезащитные очки, головные уборы разного плана, от кепи до чалмы. Так могли выглядеть сталкеры, мародеры, бандиты или просто люди, живущие на пустошах и умеющие себя защитить.

Кроме тех, кто праздно тусовался около машин, были и те, в чьи задачи входила оборона. Если присмотреться, можно было обнаружить снайперские точки и пулемётные гнёзда на крышах и в окнах некоторых зданий, а также патрули, патрулирующие периметр.

Не хотелось даже думать о том, сколь велика вероятность того, что среди всех этих людей притаились предатели и доносчики.

– Не дрейфь, Димон. Чему быть, того не миновать, – философски заметил Джером.

Клаудия заверила меня, что предприняты все возможные меры, чтобы защитить сходку. В мире происходили в эти самые минуты еще два похожих внешне мероприятия – «обманки», к которым было специально привлечено намного больше внимания, чем к этому. Местом сходки была выбрана территория, которую местный «туркмен-баши», член Евразийского Союза, называл своей, хотя никогда не предпринимал реальных попыток утвердить здесь свою власть. Добирались сюда все исключительно сухопутным транспортом или пешком, и только малыми группами.

Однако оставалась вероятность, что спецслужбы Содружества, как бы они не были сейчас заняты борьбой с Консорциумом, знают о происходящем – по результатам спутниковых наблюдений или от «крота». Если так – точечный удар в любой момент может снести химзавод с лица земли. А на телевидении в очередной раз объявят об «уничтожении лидеров Сопротивления».

– Это продолжается уже слишком долго, – недовольно буркнул я, нервно посмотрев на часы.

Словно услышав мою жалобу, со стороны ближайшего заводского корпуса торопливо подошел человек и, отыскав меня взглядом, крикнул:

– Эй! Ты! Давай, за мной!

Я отстегнул от пояса кобуру с пистолетом, подсумок и ножны, и передал Джерому.