Текст книги "Новый мир. Книга 5. Возмездие (СИ)"

Автор книги: Владимир Забудский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 37 страниц)

– Вот же сукин сын, – пробубнил я себе под нос, с жалостью глядя на собаку.

Я сразу же вспомнил своего Мишку, которого я бросил на попечение Миро – и на душе сделалось неуютно. Достав из рюкзака флягу с водой и отвинтив крышку, я аккуратно подошел к собаке, шепотом успокаивая ее, но не забывая следить за натянутой цепью и рассчитывать дистанцию. Сблизившись ровно настолько, чтобы она едва-едва не могла пеня цапнуть (чем ближе я подходил, тем неистовей становился лай и нервный топот лап о сухой песок) я медленно повернул флягу, пустил вниз тонкую струйку воды. И лишь когда глаза собаки жадно замерли на живительной жидкости, льющейся на песок – я рискнул приблизить флягу так, чтобы пёс смог дотянуться до струйки жидкости. Мигом забыв обо мне, он жалобно заскулил и принялся лакать воду.

– Вот так, дружище. Попей как следует.

Дав бедному псу напиться, а затем угостив его еще и частью своего запаса провизии, я подошел к трейлеру. Теперь, когда лай утих, вокруг стояла тишина – лишь ветер шелестел песком. Томсон, скорее всего, был сейчас внутри. Первой моей мыслью было вломиться в трейлер силой. Однако это было слишком рискованно – если вдруг он в сознании, и держит дверь под прицелом, то я могу встретить весьма глупую смерть.

Так что вместо того, чтобы ломать дверь, я постучал в неё. Повторить стук пришлось неоднократно, прежде чем изнутри наконец донесся хриплый голос:

– А-ну пошли на хрен отсюда! Урою, с-суки!

– Мне нужен проводник! Бронсон!

– Я же сказал – на хрен пошел! Я сегодня не работаю! Пошел в задницу, сука!

– Мне сказали в баре, что ты не прочь подзаработать! Я заплачу как следует!

Долгое время внутри было тихо. Я уже начал думать, что он решил забить на меня, или просто заснул. И уже собирался было возобновить стук – но тут за дверью раздалось натужное сопение и звук отодвигаемой защелки. А затем дверь распахнулась.

С первого же взгляда я понял, что вижу перед собой того, кого и искал. Однако он имел мало общего с тем человеком, которого я знал. Выглядел Томсон лет на десять старше своего настоящего возраста. По сравнению с тем, каким бычарой и качком он был в Легионе, он сделался худым и пересушенным. Сосуды на руках были вздуты и выглядели нездорово, но бицепсы были уже не теми, что когда-то – скорее тень спортивного прошлого, нежели плоды регулярных тренировок.

С порога я ощутил вонь: вонь изо рта, какую может источать лишь очень нездоровый и нечистоплотный человек; вонь от нестираной, замызганной майки-алкашки на его теле и столь же грязных шортов, с въевшимися пятнами от блевоты; вонь от давно испорченных продуктов, которые хранились где-то в недрах трейлера.

Кроме множества складок и морщин, на лице Томсона было немало крупных пигментных пятен – один из множества побочных эффектов биостимуляторов. Глаза, как и прежде, непроизвольно дергались, словно при нервном тике. Однако в них больше не было видно сумасшедшей садистской злобы – лишь тяжелая угрюмая тяжесть и раздражение, словно у человека, находящегося в состоянии вечного тяжелого похмелья. Половина черепа оставалась лысой из-за ожога, полученного в Киншасе, но другую половину теперь занимали немытые, сальные седые волосы, явно не знавшие ни руки парикмахера, ни шампуня. Дополняла их неопрятная многодневная седая щетина на щеках, подбородке и шее, и такие же колючие седые волоски – на руках и груди.

В правой руке, которой он оперся на дверной косяк, Томсон красноречиво сжимал пистолет, одну из поздних модификаций вездесущего М-10, с лазерным прицелом и подствольным фонарем. Однако он определенно не узнал меня – отнесся к моему приходу ровно с такой же настороженностью, с какой вообще относились друг к другу любые люди на пустошах.

– Сука, если ты зря меня разбудил, клянусь – спущу пса, – прохрипел он угрюмо.

Я мог бы ломать комедию еще долго. Возможно, удалось бы даже подрядить его для того, чтобы он сводил меня в руины Бомбея – и уже там сделать с ним все, что захочу. Но тратить на это время я не стал. Вместо этого я резко, без предупреждения, заехал ему кулаком справа в нос, и вскочив в трейлер за подавшимся назад телом дезориентированного ударом противника.

Внутренности жилища Томсона вполне гармонировали с его экстерьером – старая мебель, беспорядок, грязь. Окна были закрыты изнутри ржавыми листами жести, так что лишь немного света проникало в оставшиеся щели.

Я выкрутил ему руку с пистолетом – и наспех сделанный им выстрел пришелся в пол трейлера. Затем нагнул его корпус вниз, одновременно посылая навстречу свое левое колено – и с удовлетворением ощутил, как его нос, разбитый моим первым ударом, сочно хрустит. Несмотря на болевой шок, он сумел нанести мне слепой ответный удар по корпусу слева – следы бойцовской подготовки не испарились бесследно. Но удар был не настолько сильным и болезненным, чтобы выбить меня из колеи. Я докрутил его руку так, чтобы он вынужден был выпустить пистолет, успев сделать еще один выстрел в «молоко». Короткая схватка, с взаимными попытками вывести противника из равновесия – и я, применив один из приемов айкидо, опрокинул его на пол. Пинком ноги отправил лежащий на полу пистолет Томсона под какую-то тумбу, откуда его сложно будет достать.

Пес снаружи вновь лаял и рвался с поводка – его внимание привлекли выстрелы в трейлере. Может быть, они привлекут и внимание местных. Однако я сомневался в этом. На пустошах, в местах вроде Даполи, люди обычно не лезут в чужие дела и не реагируют на шум в чужих домах. Особенно – в доме у задолжавшего всем пьяницы и нарика, который наверняка любит на досуге поорать и пострелять в приступе белой горячки.

– Сука, – отирая кровь с разбитого ударом носа, прошипел лежащий на грязном полу хозяин трейлера. – Кем бы ты ни был, ты об этом пожалеешь, козел!

Взгляд Томсона тоскливо метнулся в сторону его кровати в дальнем конце трейлера, на стене над которой висели пара-тройка штурмовых винтовок и дробовиков. Мышцы рук напряглись, очевидно, готовясь к отчаянной попытке поднять тело для быстрого рывка в том направлении.

– Кончай это, – произнес я, выхватывая из правой кобуры один из пистолетов.

Кажется, мой голос показался Томсону знакомым. Его взгляд, за миг до этого жадно сосредоточенный на оружии на стене, переместился на меня. Левой рукой я сбросил с глаз очки и стянул маску с нижней половины лица.

– Я обещал тебе, Томсон, – молвил я, делая шаг к нему и снимая оружие с предохранителя. – Что если мы с тобой когда-нибудь встретимся на гражданке, то ты пожалеешь обо всем, что сделал. Ты помнишь это, ублюдок?

– Сандерс, – тяжело дыша, проскрипел зубами бывший майор Легиона, чьи глазки сузились от ярости. – Сукин сын!

Я все-таки недооценил его – в его истерзанном наркотой теле осталось больше от легионера, чем я полагал. Из лежачего положения он резко пнул меня ногой в район голени, едва не повалив. За краткий миг, который понадобился мне, чтобы удержать равновесие, сумел броситься на меня и отвести мою руку с пистолетом от себя в сторону. Судя по тому, с какой скоростью, силой и яростью он действовал – в его крови был какой-то из заменителей «Валькирии», с лихвой компенсирующий ему утраченную из-за возраста и пьянства форму, и делая наши с ним силы примерно равными.

Жесткая рукопашная схватка в тесном, захламленном трейлере выглядела не так зрелищно, как в кино – скорее это было похоже на мужицкую драку, какую часто можно увидеть в быту, если просмотреть ее в ускоренной вдвое перемотке. Лишь профессионалы смогли бы оценить, насколько четкими и продуманными были движения каждого из нас – ведь мы оба провели больше половины жизни, совершенствуя и поддерживая свои навыки рукопашного боя, и применяя их на практике, где ценой поражения была смерть.

Из-за двух тел, мечущихся по трейлеру в яростном вихре, он трясся. Разный хлам падал со столов и полок. Пес снаружи неистовствовал. Томсон сумел технично обезоружить меня, а затем попробовал выхватить мой второй пистолет из левой набедренной кобуры. Помешать ему я сумел лишь в самый последний момент. Не ослабляя отчаянного напора, он схватил первое, что попалось под руку (это оказался разводной ключ) и начал махать им, пробуя размозжить мне голову. Я увернулся от пары ударов, и затем перехватил его руку, войдя с соперником в клинч.

– Сука, – прохрипел он, дыхнув мне в лицо смрадным дыханием.

В этот момент все органы чувств были полностью сосредоточены на схватке. Но, от звука его голоса, где-то на заднем плане моего сознания возник целый калейдоскоп картинок из прошлого: от 2089-го, серых утесов Грей-Айленда, где Томсон ухмыляется мне в лицо, когда я привязан к пыточному столбу, а на спину обрушивается кнут; до 2093-го, заснеженных гор хребта Нандадеви, где с такой же ухмылкой говорит о газе, запущенном в жилые секции Новой Москвы. И этот невидимый диафильм, являющиеся воплощением ненависти, активировал где-то в закромах моего организма тайные резервы сил, о которых я даже не подозревал.

В следующие несколько секунд я почти не контролировал себя – словно со стороны я смотрел на то, как мои зубы впиваются в ухо противника (первое, что под них попалось), как я со всей возможной яростью заламываю, скручиваю, сдавливаю его; луплю в каждое место, до которого способен дотянуться. Сам не заметил, как он оказался на полу трейлера, а я – верхом на нем, с локтем, прижатым к его шее, привкусом соленой крови на губах и взглядом, устремленным в его выпяченные глаза.

– С-сука, – прохрипел он снова, но уже тихо, сдавленно.

Он сделал еще одну отчаянную попытку трепыхнуться, вырваться – но тщетно. Затем его мышцы вдруг расслабились – будто сдувшийся воздушный шарик.

– Ну давай, – шепнул он. – Давай, Сандерс, сделай это.

Мои мышцы инстинктивно дернулись, порываясь сделать последнее, завершающее движение, необходимое для того, чтобы прикончить его. И лишь две вещи остановили меня: слово, данное Лори, о котором часть моего сознания помнила даже в эту минуту; и мысль об усмешке генерала Чхона при виде того, как я собственными руками уничтожаю одного из немногих выживших свидетелей его преступлений.

– Я здесь не для этого, – тяжело дыша, прошептал я.

Тот продолжал криво усмехаться. Он мне не верил. Но я отпустил его, слез с него, и, оставаясь на полу трейлера, устало облокотился о ближайшую тумбу.

– Ты – был в списке, который мне слили, – объяснил я, глядя на Томсона, который лежал на полу рядом, чья грудь вздымалась от тяжкого дыхания. – Кое-кто решил, что ты свое отжил, и хочет видеть тебя мертвым.

– Ну и хер с ними, – прошептал тот безразлично через какое-то время. – Пошли они!

Я отрицательно покачал головой.

– Я не буду больше прислуживать этим ублюдкам, – объяснил я.

Довольно долгое время мы молчали. Затем Томсон крякнул и с трудом переместился из лежачего положения в сидячее. Поморщился, прикасаясь к обильно кровоточащему уху, кровь с которого стекала по шее и груди на его потасканную белую майку. Его движения были до того вялыми и немощными, что с трудом верилось, что еще минуту назад он был со мной на равных в драке.

Взгляд Томсона остановился на полупустой бутылке какого-то крепкого спиртного, котораяперевернулась и лежала сейчас на полу, а за ним туда же переместилась и рука. Я не стал препятствовать ему, а лишь молча наблюдал, как он жадно приложился к ней.

– Чертова собака, – прошептал он, услышав, видимо, лай на улице. – Никак не заткнется.

– Ты ей даже воды не оставил, сукин сын. А она все равно тебя защищала до последнего.

– Херово защищала! – огрызнулся тот, и вновь приложился к бутылке.

– Не нажрись. Нам с тобой еще предстоит разговор.

– Не о чем мне с тобой говорить. Хочешь прикончить – валяй. А нет – так проваливай. Мне похер. От меня мало что осталось. Я в отставке, и у меня нет ничего, кроме долгов.

– Я знаю, кто ты, Карпентер. Знаю, что на тебе испытывали «Валькирию», как и на мне. Знаю, что тебя потом выбросили на помойку, как и меня. Знаю даже о твоих детях, с которыми ты пытался примириться, а они послали тебя на хер…

– Надеюсь, ты не для того сюда приперся, чтобы затащить меня в свой «носок»? Лучше сразу пусти мне пулю в лоб, но не трахай мне мозг своими сектантскими проповедями…

– Да кем ты себя возомнил? Мне на твои проблемы насрать. Ты – садист, маньяк и подонок. Ты не получил даже десятой части того дерьма, что заслужил. Я не вытрясу из тебя твою жалкую душу лишь потому, что я слишком презираю тебя, чтобы марать о тебя руки. Но не думай, что мне тебя хоть немного жаль.

– Можешь меня в задницу поцеловать из жалости. Чего тебе надо?

– Мне нужен Чхон.

Томсон криво ухмыльнулся, и беззвучно рассмеялся. Я его веселье не разделил.

– Чего ржешь? Между прочим, это он, скорее всего, решил списать тебя в утиль, и навел меня на твой след, чтобы я тебя прикончил. Так что, будешь и дальше защищать своего хозяина, как верная собачонка?

– Я вообще не понимаю, что за херню ты городишь.

– Хочешь сказать, что тоже не знаешь, кто такой Чхон?

– Нет никакого Чхона.

В моей голове вновь завертелось тревожное чувство, близкое к суеверному страху. Я вновь вспомнил все таинственные и необъяснимые явления, которые происходили каждый раз, когда я пытался выведать у кого-либо правду о Чхоне. Вспомнил о своих кошмарах. О том, в чем сам признался Лауре при нашей последней встрече. Ощущение того, что надо мной клубятся невидимые черные облака, замогильного дыхания чего-то ужасного и сверхъестественного, сковало сердце так остро, как его никогда не сковывал страх в самых сложных жизненных ситуациях – ни на боксерском ринге, ни на войне, ни в тюрьме.

Я уже и не знал, что спросить дальше. Не знал, есть ли смысл вообще задавать хоть какие-то вопросы. Но Томсон нарушил молчание первым. Глядя на мой растерянный взгляд, он тихо хрипло захохотал.

От этого противного гортанного хохота наваждение мигом рассеялось.

– Чего ты ржешь, ублюдок? – нахмурившись, спросил я.

– Видел бы ты свою рожу, – прохрипел тот сквозь смех.

Вдоволь нахохотавшись, и вновь хлебнув из бутылки, а затем срыгнув, он добавил:

– Наши кости будут давно гнить в земле, Сандерс, а этот ублюдок будет и дальше воротить свои дела. Он будет жить вечно. И таких, как мы, будет на херу вертеть еще сотни и тысячи. Ты этого еще не понял?

Мои глаза расширились. Я не сразу понял, что он вообще мямлит. А когда понял, то вдруг ощутил, как стена ледяного суеверного ужаса, сковавшая душу, вдруг начинает таять.

– Значит, ты его знаешь? Помнишь?! – вскричал я возбужденно.

– Конечно же, бляха! Ты совсем тупой?! – презрительно скривился Томсон, сделав еще один глоток. – Чхон – призрак. Его не существует нигде по бумагам. О нем нет инфы в Сети. Я не знаю, как он это сделал. Он все может. У него все в кармане.

«Стиратель», – пронеслось в моей голове. Миф, легенда. Ага! Черта с два!

– Но я-то видел и слышал его собственными глазами. Как и ты, – продолжил Томсон. – Так какого хера ты зеньки таращишь?

Я ощутил себя сказочным, неописуемым идиотом из-за тех мыслей, которые только что всерьез поселились в моей голове – голове, казалось бы, взрослого и здравомыслящего человека. Но вместе с этим ощущением стыда и злости на себя, появилась и надежда. Ведь врага из плоти и крови, как бы силен он не был – можно уничтожить.

Мои глаза сузились и остро вперились в Томсона.

– Он нужен мне, Карпентер. И ты – поможешь мне достать его, – отчеканил я, сжав кулаки.

– Нихера у тебя не выйдет, – презрительно покачал головой он.

– Где он?! – требовательно спросил я, готовый немедленно начать месить его кулаками, если он дальше будет вилять.

– Откуда мне знать? Ты что, сука, думаешь, он меня здесь навещает?

– Когда ты видел его в последний раз?!

– Поздней зимой 93-го, в Кам Ран, – буркнул он, назвав базу операций Легиона, где я бывал много раз во время войны, размещенную в руинах аэропорта в восточном Индокитае.

Наконец факты, даты, места. Хоть какие-то!

– И что он?! – нетерпеливо продолжал допытываться я.

– Сказал, что «Железного Легиона» больше нет. Что я больше не нужен ему. Так что могу брать свои бабки – и катиться восвояси.

– И это все? После стольких лет службы?

– А что, обычно он с людьми панькался? Я был всего лишь мясом. К счастью, я никогда не забывал свое место. В отличие от тебя. Потому он и отпустил меня по-хорошему. Хотя ему и было похер, хочу ли я этого.

– Что ты знаешь о нем? Кто он?! Откуда?! – нетерпеливо спросил я.

Томсон вновь глухо захохотал.

– Ты что, Сандерс, думаешь, сука, он со мной задушевные беседы вел?!

Я с трудом удержался, чтобы не вмазать ему еще раз.

– Где ты увидел его впервые?

– Он нашел меня в «Чи» в 88-м.

– Как?!

– Просто пришел, и все. Начальство его знало. Он мог входить на базу как к себе домой.

– И что же?!

– Сказал, что есть, мол, работенка для того, кто не боится мощных препаратов. Пообещал втрое больше, чем не платили в «Чи». Есть, мол, час на раздумья – или да, или пшел на хер. Я сказал – «да».

– И это все?! Тебя больше вообще ничего не интересовало насчет твоего нанимателя?!

– Командир моего эскадрона сказал, что это – очень-очень серьезный мужик, и что лучше бы я согласился на все, что он предложит. Говорил о нем шепотом, с такой рожей, будто вот-вот в штаны себе наделает – хоть он и сам тип не робкого десятка. Я, еще, помню, подумал – «ого, круто». Но я бы и без него согласился. Я к тому времени так плотно сидел на разном дерьме, что меня даже из «Чи» собирались попереть, хотя там с этим не строго. А тут еще и бабло. Я идиот, что ли – отказываться от такой халявы?

– Ну ты и упоротый недоумок, – прокомментировал я такие рассуждения, изумленно покачав головой. – Знаешь, кто-кто, а ты – получил ровно то, что и заслуживал.

– Мне похер, что ты там думаешь, Сандерс. Катись-ка ты к черту! – лениво отмахнулся тот.

Я хмуро наблюдал за тем, как Томсон вновь жадно приложился к бутылке. Я мог бы остановить его, либо дать ему проспаться, а потом допросить на трезвую – но это мало что изменило бы. Он выглядел как дерьмо, был дерьмом, и не было никаких доказательств, что это пьяное дерьмо действительно было когда-то офицером Легиона и инструктором на Грей-Айленд.

Любые показания этого алконавта, которые сейчас записывала скрытая камера на моей экипировке, не стоили выеденного яйца, и ничего по большому счету не меняли – им поверят лишь те, кто и так верит мне, а остальные сочтут фальшивкой.

Я вздохнул.

– Итак, Роджер Карпентер – признаешь ли ты, что являешься бывшим майором Легиона под позывным Томсон? Ты подтверждаешь, что генерал Чхон существует? Это мужик азиатской наружности, или полукровка, очень крепкий, очень широкоплечий. Ему было на тот момент хорошо за пятьдесят, но он был в отличной форме, владел рукопашным боем на невероятно высоком уровне. Безжалостный, суровый военачальник, обладающий невероятно высоким влиянием и властью как в мире ЧВК, так и в силовых структурах. Ты это подтверждаешь? Подтверждаешь, что это он командовал «Железным Легионом», отдавал тебе приказы? Что он курировал учебный лагерь Грей-Айленд, на острове, где над рекрутами проводились эксперименты по применению препарата «Валькирия», где их жестоко истязали, пытали, а иногда убивали – и во всём этом ты, как старший инструктор, принимал непосредственное участие? Что медицинской частью этих экспериментов заведовал доктор Говард Браун, а в качестве представителя заказчика там неоднократно появлялся Самюэль Окифора?

Томсон-Карпентер лениво посасывал последние капли из бутылки. Он явно не особо слушал меня. А если бы и слушал, если бы и ответил – это ничего бы мне не дало.

– Ты признаешь, что генерал Чхон командовал операциями «Железного Легиона» на протяжении всей войны, где он действовал в интересах Содружества? Что он базировался на полевых базах в Велесе, на территории бывшей Македонии, в Кам Ран, Индокитай, в Порт-Жантиль, в Центральной Африке, на плавучей военно-морской базе Айрон-Крик в Северном ледовитом океане, на больших десантных кораблях U-320 «Брисбен», U-345 «Киншаса», разведывательном корабле U-670 «Глория»? Признаешь, что генерал-полковник Окифора назначил Чхона командующим объединенной дивизии из состава элитных ЧВК, которая находилась на переднем краем штурма Новой Москвы в январе 93-го? Что он отдал приказ запустить в город газ «Зекс», невзирая на риск массовой гибели гражданских, а может и специально для их уничтожения, и уничтожать евразийских военнопленных?..

На мне остановился его смеющийся, но тусклый взгляд – взгляд доходяги, полупризрака, в котором лишь блуждают отголоски человека, которым он был, может быть, когда-то давно – но давно перестал быть. Юшка из прокушенного уха залила уже половину его головы и всю грудь, делая похожим на зомби.

– Дай эти показания, Карпентер – и мы с тобой закончим, – твердо произнес я. – Каким бы ты не был дерьмом по жизни, ты должен сделать это, чтобы помочь мне свалить Чхона. А потом отправляйся куда хочешь – сдохни в сточной канаве, или попробуй еще раз посмотреть в глаза своим детям. Мне плевать.

– Ну ты и придурок, Сандерс. На кой хер тебе это? Ты думаешь, тебе или мне кто-то поверит? А если и так – что тогда, по-твоему, будет? – прыснул он. – Ты просто сказочный долбодятел!

– Это мое дело – что я буду делать с этой информацией, – сверкнул глазами я. – А у тебя есть только один выбор – либо ты говоришь все по-хорошему, и я оставляю тебя тут в таком виде, в каком ты есть, либо все равно говоришь это – после того, как я разберу тебя ровно на столько кусочков, на сколько потребуется, чтобы ты заговорил. И если ты думаешь, что моя рука дрогнет, надеешься на мой «сопливый гуманизм», который такие как ты так сильно презирают – не сомневайся, что она снова станет твердой, когда я вспомню лицо любого из ребят, кого ты, сука, загубил там, на Грей-Айленде. Я знаю, кто ты, Томсон, и всегда знал – прибацаный неудачник с расшатанной наркотой психикой, ссыкливый в душе, но злобный. Ты – не зло. Ты не заслуживаешь такого высокого имени. Зло – это Чхон. А ты – просто мразь. Но зло не смогло бы существовать, крепнуть и расширяться, если бы не мрази, такие как ты. Лишенные воли, чести, морали, принципов, говеные прихлебатели. Мелкие ущербные садисты. Из таких, как ты, они черпают свою силу. И из таких, как я – из тех, кто ломается под их напором, позволяет им завладеть собой. Я тоже внес вклад в расширение этого зла. Но я искуплю свою вину. И ты тоже искупишь, сукин ты сын.

Я пробыл в трейлере недолго – еще около пятнадцати минут. Уходя, я освободил пса с цепи. Он больше не кидался на меня – помнил о том, как я напоил и накормил его. Но он и не убежал. Улегся на своем месте, с нетерпением ожидая, пока из двери трейлера появится жалкий, пьяный, маленький и жестокий бог, сотворивший его по своему образу и подобию, без чьей власти и жестокости он не мыслил этот мир.

Говорят, что собаки похожи на своих хозяев.

§ 35

– … а тем временем, вчера, около 8:00 после полудня по времени Канберры, в Сети появилось очередное видео, выложенное Димитрисом Войцеховским – полевым командиром террористической группы, действующей под флагами так называемого «Сопротивления». Напомним, Войцеховский, бывший наемник, приобрел скандальную известность в сентябре прошлого года, выступив в развлекательном шоу «Только правда» в эфире телеканала OWN с сенсационными разоблачениями, касающимися деятельности частных военных компаний, и экспериментов над людьми. Он согласился стать свидетелем в рамках расследования, проводимого СБС. Но трибунал признал его самого виновным в убийстве более чем 40 человек. Около полутора месяцев назад он бежал из заточения в колонии «Чистилище», вместе с другими опасными террористами. Теперь его отряд, называющий себя «Мстители», вершит жестокий самосуд над людьми, которых он обвинил во время своей скандальной речи. Очередной его жертвой стал 46-летний мужчина по имени Роджер Карпентер. На видео мужчина утверждает, что ранее работал в той же ЧВК, что и Войцеховский, и подтверждает показания против разоблаченных им лиц. Однако на видео легко видны следы физического насилия, которому подвергался Карпентер, а также его явное нахождение в состоянии алкогольного или наркотического опьянения. В Сети не удалось найти подтверждений того, что Карпентер действительно как-то связан с ЧВК. Он проживал в одиночестве в трейлере в сталкерском поселке Даполи, на нежилой территории около руин Бомбея. Местные жители характеризуют его как нелюдимую и асоциальную личность, даже по тамошним меркам. Если бы не реакция на видео, выложенное Войцеховским в Сеть, вероятно, никто бы еще долго не наведался в трейлер, и не обнаружил бы там тело Карпентера. По свидетельствам очевидцев, поза, в которой было найдено тело, наводила на мысль о самоубийстве путем выстрела из пистолета в рот. Однако, труп был прикован наручниками к тяжелому металлическому шкафу. Учитывая мрачную биографию Войцеховского и его жестокость по отношению к своим прошлым жертвам, в версию с самоубийством верится слабо. Как и в случае с громким убийством отставного военачальника Самюэля Окифоры вместе со всей его личной охраной в Мериде, Сопротивление не взяло на себя ответственности за убийство Карпентера. Опрошенный нами эксперт, близкий к спецслужбам, пожелавший остаться анонимным, выразил предположение, что группа Войцеховского могла отколоться от Сопротивления и действовать дальше по собственной инициативе, либо же – под прямым контролем евразийских спецслужб…

Этот новостной сюжет я прослушал краем уха, находясь в странном месте – сидя на опущенной крышке унитаза в темном туалете номера недорогих апартаментов. С трудом найденный мною сюжет на 5 минут, прокрученный на паре не самых популярных новостных каналов, оказался единственной реакцией на видео с Томсоном. Оно было удалено из Сети, вместе со всеми его копиями, даже быстрее, чем все предыдущие. Так же быстро погасли и любые перепосты в лентах новостей и социальных сетях. Я больше не был в числе важных событий. Всего лишь маньяк, убивающий каких-то людей. Но ведь в мире происходит куда более безумные вещи.

После всего, что я пережил, во мне осталось довольно мало сентиментальности. Но я все равно не мог выкинуть из головы рожи Томсона, которого я оставил одного на полу его загаженного трейлера, прикованного наручниками к шкафу, окровавленного после драки, пьяного и жалкого, но живого. Я убеждал себя, что мне не жаль говнюка. Что мы с ним не имеем ничего общего. Что мне плевать, что мой визит довел его до суицида, либо же что я оставил его беззащитным на растерзание идущим по моему следу убийцам. Но ощущение в глубинах души, которые не были подвластны моей воле, опровергало все доводы рассудка.

Лаура была права. Образ, который я создал, выступив на OWN, который продолжал жить, пока я томился в «Чистилище» – я же сам и уничтожил, связавшись с Сопротивлением и став на путь самосуда. Я больше не был героем либералов, который решил принести себя в жертву, дабы изменить систему. Я был лишь еще одним чокнутым террористом, которого поддерживают лишь радикалы и нигилисты. И пусть даже у меня не было выхода (хоть это утверждение, которое люди так любят, почти всегда оказывается ложью) – это не имеет значения для того, каким я войду в историю.

Для истории не имеют значения мелкие детали. Не важно, что Гаррисона мы убили при его попытке убить нас; что Брауна прикончил Донни в приступе неконтролируемой ярости; что Окифору застрелил Колд; что Томсон покончил жизнь самоубийством, либо его прикончил тот, кто явился по моим следам. Маньяком и убийцей останусь в истории лишь я. И мне остается винить себя в этом лишь себя.

Общественное мнение – крайне сложная сфера. Зачастую оно практически полностью построено на пиаре, лжи и манипуляциях, раздуто на ровном месте теми, кому это выгодно, и кто имеет для этого ресурсы. Но, чтобы толпа клюнула на все это, требуется приманка – и ею выступают крохи правды. Если в основе конструкции лежит хоть капля правды – тогда облепившая ее ложь прилипает к ней намертво, и из карточного домика она превращается в нерушимый монолит.

«Вначале ты работаешь на репутацию, а потом репутация работает на тебя», – учили многих из нас в школах. Но нам не говорили о том, что плохую репутацию заработать куда проще, а работает она против тебя – и намного эффективнее

Толпа не сильна в оттенках серого. Она вообще не любит серости, и различает лишь яркие цвета. Она усомнится в словах тех, кто назовет тебя дьяволом, лишь если ты в состоянии убедительно изобразить из себя ангела.

Если ты хоть раз убивал – то ты убийца. Если воровал – значит, ты вор. Если брал взятки – ты коррупционер. А если лгал – лгун. И дальнейшие повешенные на тебя убийства, кражи, взятки, обманы, не важно, твои ли, чужие ли – лягут в существующий образ органично, как составные части паззла, и уже не потребуют никаких доказательств. Вопрос о том, достоин ли ты доверия, перед толпой уже априори не стоит.

Я понимал это сейчас особенно ясно. И самое странное, что мне было на это почти что плевать. Я спорил с Мей до последнего. Отстаивал свою веру в людей, в их доброе начало. Но на самом деле я уже не верил в них, и не мог больше заставить себе их любить. Лишь вполне конкретных, определенных людей – но не человечество в целом.

Я больше не хотел пытаться нравиться им, быть их героем – ведь у них есть лишь бутафорские, безжизненные, картонные герои из придуманных, пустых историй. Не хотел ни в чем их убеждать – ведь они верят лишь сладким речам лжецов; верят только в то, что им выгодно, удобно и приятно верить. Не хотел защищать их – ведь им требовалась защита от самих себя, от своей разрушительной тупости, корыстности, низменности, а здесь из меня был плохой защитник. Им требовался строгий и жесткий погонщик, который погонит их в нужном направлении и будет хлестать их розгами, если они полезут не туда. Но я не хотел пытаться им стать. Ведь такими же были те, против кого я борюсь, от кого я и пытался их защитить. Я всегда пытался отстаивать их свободу, право выбора, право знать правду. Но большинству из них не нужны ни свобода, ни выбор, ни правда.

Ленц пытался объяснить мне это еще в юности. Пытался внушить мне ощущение превосходства, элитарности, принадлежности к привилегированному классу общества. Мягко насадить понимание того, что есть лишь один истинный смысл – любыми путями карабкаться по социальной, финансовой и интеллектуальной лестницам, как можно выше, чтобы занять место среди тех, кто погоняет это стадо, вершит его судьбами.

Но я отвергал этот подход. Ведь родители учили меня, что я не имею право презирать других людей и ступать по их головам; что все имеют такие же права, как и я; что я должен защищать слабых, думать о нуждающихся, бороться за правду и справедливость, я должен помогать строить нормальное общество, в котором жилось бы комфортно всем и каждому, где каждый получал бы уважение, мог бы жить достойно. Их уроки были убедительны – ведь они сами всю жизнь пытались построить заново нормальное человеческое общество на руинах постапокалипсиса.