Текст книги "Валленштейн"

Автор книги: Владимир Пархоменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 39 страниц)

Брунгильда, больше не сомневающаяся в своём праве, решительно поволокла Рейнкрафта к лестнице, ведущей с эшафота – к свободе и новой счастливой жизни. Профос, заметив условный знак герцога и отбросив в сторону подпиленную шпагу, зычным голосом прокричал:

– Именем Его Католического. Величества Императора Священной Римской империи германской нации, по приказу его высочества герцога Фридландского и Мекленбургского, главнокомандующего имперской армией и войсками Католической Лиги, Адмирала Океанических и Балтийских морей и согласно древнему алеманскому и саксонскому праву, казнь барона Рудольфа Бульдура Рупрехта фон Рейнкрафта, рыцаря Мальтийского ордена, командира полка рейтар и оберста имперской армии, отменяется и вышеупомянутому барону фон Рейнкрафту возвращаются все его звания, титулы, права и привилегии, которые он получил за воинскую доблесть, воюя на стороне Католической Лиги, а также унаследовал от своих доблестных предков!

Снова зазвучали фанфары и загремели барабаны. Толпа, минуту назад жаждущая крови, ликовала, искренне радуясь новому захватывающему зрелищу.

Хуго Хемниц правильно оценил обстановку. Едва на площади появилась карета аббата Кардиа, из которой к огромному удивлению и ужасу вышла дочь герцога, коадъютор, порадовавшись тому, что в монастыре и непосредственно перед самим злодейским убийством настоятеля он и граф Пикколомини были в чёрных балахонах, и теперь проклятые ищейки герцога вряд ли смогут их обнаружить, незаметно сделав тому условный знак, растворился в толпе.

Рейнкрафт вдруг шепнул несколько слов Брунгильде, и та с удивлением взглянула на него, отпустила его огромную руку. Барон не спеша приблизился ко всё ещё не пришедшим в себя от растерянности палачу и патеру Бузенбауму, миролюбивым тоном заметил:

– Мне очень жаль, что я не оправдал ваших надежд и не утолил жажду крови жителей славного города Шверина.

– Рано радуешься, сын мой! Побойся гнева Господня, ведь ты только что стоял на пороге вечности и опять начинаешь творить безобразия, впадая в грех гордыни! – возмущённо сказал доминиканец.

Барон в ответ лишь загадочно усмехнулся. Его огромные красные ручищи опустились на плечи Иеремии Куприна и патера Бузенбаума, а железные пальцы аккуратно нащупали ключицы. Они оба вдруг сильно побледнели и громко вскрикнули – впоследствии оказалось, что у них сломаны ключицы.

– За что? – прошептал побелевшими губами палач, хватаясь за повреждённое плечо, между тем как учёный доминиканец, чтобы не упасть, почти теряя сознание от боли, вцепился правой рукой в подручного палача, который растерянно смотрел на всё происходящее, не в силах пошевельнуться от изумления.

– Чернь жаждет зрелища, и было бы очень жестоко её разочаровывать, – с самым серьёзным видом ответил Рейнкрафт, покидая наконец это страшное место.

– Будь ты проклят! – крикнул ему вслед Иеремия Куприк и вдруг громко безутешно зарыдал, глотая слёзы и взвизгивая, как побитый пёс.

Все присутствующие сначала с недоумением глядели на разыгрывавшееся новое представление, широко разинув рты от изумления и почёсывая затылки, затем наконец, сообразив, в чём дело, заревели от восторга: нечасто можно увидеть безутешно рыдающего на эшафоте знаменитого палача. И когда карета с бароном и Брунгильдой, рассекая толпу наконец скрылась за углом ближайшего дома, на площади начало твориться что-то невообразимое. Жители славного города Шверина настолько разошлись, что только присутствие пикинёров, шотландских стрелков и городских стражников гауптмана Гордона несколько охладило их пыл и неумеренный восторг от случившегося.

– Чёрт возьми, куда их понесло? – спрашивали бюргеры друг друга.

– Вероятно, во дворец герцога, а куда же ещё? – отвечали другие.

– Скорее всего, пропустить стаканчик-другой на радостях, что избавился от рук палача! – предположил генерал-вахмистр Илов, знавший привычки Рейнкрафта, как свои собственные.

– Неизвестно ещё, кому больше повезло и кто от кого избавился! – ухмыльнулся граф Трчка, с нескрываемым удовольствием наблюдая, как, кряхтя и громко охая, с эшафота при заботливой поддержке подручных знаменитого шверинского палача осторожно спускаются вниз Бузенбаум и Иеремия Куприк. – Барону фон Рейнкрафту всегда безумно везло, – задумчиво продолжал он. – Я сам был свидетелем, как во время знаменитой битвы у Белой горы восемнадцатилетний ротмистр был окружён озверевшими протестантами, уложив более пяти этих свирепых богемских разбойников, сумел прорваться прежде, чем остальные рейтары успели придти ему на помощь.

– Я помню этот случай, – сказал внезапно подошедший граф цу Паппенгейм, – всё это, можно сказать, происходило на моих глазах. Барон, безусловно, – прирождённый солдат. С ним хотел сразиться сам герцог Христиан фон Брауншвейг-Вольфебюттель, который ещё за год до сражения у Белой горы имел неосторожность поссориться с бароном фон Рейнкрафтом. Как говорят злые языки, из-за благосклонного взгляда её величества Елизаветы – жены самого Зимнего короля. Не по этой ли причине бедный герцог Брауншвейг был союзником курфюрста Пфальцского, а барон фон Рейнкрафт, несмотря на родственные связи с домом пфальцграфов, очутился под знамёнами герцога фон Валленштейна? Если бы безумный гальберштадец внезапно не умер от французской болезни, то, безусловно, барон фон Рейнкрафт легко бы разделался с этим безумцем.

– Да, барон фон Рейнкрафт – настоящий рыцарь, и я надеюсь, что Фортуна не изменит ему! – воскликнул фон Илов.

– Фортуна – изменчивая баба, – задумчиво сказал молчавший до сих пор граф Кински, и его слова оказались пророческими.

Направляясь во дворец герцога и проезжая мимо бройкеллера «У Красного Петуха», Рейнкрафт, размышляя о превратностях судьбы и с удивлением разглядывая свою негаданную невесту, вдруг боковым зрением увидел у двери любимого кабака подвыпившего незнакомого солдата, который в свою очередь заметил в окне кареты оберста, отсалютовал ему полной походной фляжкой. Фон Рейнкрафт немедленно велел кучеру остановиться и, подчиняясь могучему инстинкту, внезапно решил, почувствовал, что к съеденному перед казнью обеду неплохо было бы добавить полдюжины кружек доброго пива.

– Вы что задумали, барон? – встревожилась Брунгильда.

– Я, пожалуй, выпью с этим бравым солдатом: любезность за любезность. Ведь он пьёт за моё здоровье и за счастливое избавление от рук палача, – серьёзно ответил Рейнкрафт, радуясь в душе, что нашёл удачный повод, чтобы посетить любимый кабак.

– Не ходите туда, я прошу вас! – вцепилась в его могучую руку Брунгильда. Она была не на шутку встревожена, внезапно ощутив какое-то неясное, присущее лишь женской интуиции, смутное предчувствие смертельной опасности.

Барон в ответ лишь беспечно рассмеялся:

– Я только на минутку загляну в этот миленький кабачок промочить глотку, ибо всё нутро так и горит, как в огне, после проклятого острого соуса!

– Где ваша шпага, барон? – вдруг спросила Брунгильда.

Бравый оберст на мгновенье растерялся, с удивлением обнаружив, что с ним нет ни перевязи с верным толедским клинком, ни кинжала, ни пистолетов.

– Возьмите это. Надеюсь, вы узнаете свою шпагу, барон, – просто сказала дочь герцога, откровенно потешаясь над его растерянностью и доставая из-под сиденья знакомую шпагу.

– Браво, фрейлейн! – радостно воскликнул Рейнкрафт, обнажая до половины свой боевой клинок, полученный в награду из рук самого герцога за сражение при Дессау, и целуя его. Затем склонившись в почтительном поклоне, он приложился к изящной руке дочери герцога. – Ваше высочество, вы опять превратили меня в рыцаря, и отныне моя жизнь принадлежит только вам! – С этими словами он напялил на себя перевязь со шпагой.

– Возьмите ещё это, – Брунгильда протянула ему кинжал и пару отличных эссекских пистолетов, которые тоже извлекла из-под сиденья. Такую же пару пистолетов она положила рядом с собой.

Рейнкрафт, увидев этот арсенал, лишь покачал головой.

– Вот что значит быть дочерью настоящего солдата, – в радостном изумлении произнёс он, снова приложился к руке дочери герцога и выпрыгнул из кареты.

На полпути барон Рейнкрафт обернулся, и на его лице скользнула беспечная улыбка, а в глазах впервые вместо ледяного блеска были живые весёлые огоньки.

Не успел Рейнкрафт поравняться с пьяным солдатом, как тот протянул ему свою фляжку и, скаля жёлтые крупные лошадиные зубы, вдруг сполз по стене вниз, пробулькав:

– Ваше здоровье, господин барон! Со счастливым избавлением вашей шеи от меча мессира Куприна! Ха! Ха! Ха! – захохотал этот видавший виды вояка и, снова отхлебнув из фляжки, свесив голову на грудь, что-то загундосил пьяным голосом и завыл, как пёс на луну, что, вероятно, должно было означать песню.

В зале барона встретила непривычная гробовая тишина, он удивлённо обвёл взглядом вокруг, не обнаружил никаких признаков жизни. «Вероятно, все завсегдатаи ещё околачиваются на площади у ратуши и никак не придут в себя от неожиданного представления», – усмехнулся он про себя, подошёл к своему любимому месту, уселся поудобнее за столом и грохнул пудовым кулаком по дубовой столешнице. Тут же из двери, ведущей на кухню, выскочил испуганный трактирщик. Хитрое лицо прожжённого плута на этот раз было бледным и испуганным, а маленькие глазки воровато бегали по сторонам, избегая прямого взгляда барона.

– Пива! – привычно рявкнул Рейнкрафт. – Да поворачивайся быстрее, мошенник!

В это же мгновенье на столе пред грозным посетителем, словно по волшебству, появилась долгожданная вожделенная оловянная двухпинтовая кружка, до краёв наполненная густым пенистым бокбиром. Он тронул кружку, и из неё тотчас полезла шапка белоснежной пены, и в нос ударил чудесный аромат ни с чем не сравнимого божественного напитка. Барон с шумом втянул в себя воздух, сдул пену с краёв кружки, сделал небольшой глоток...

– Бог в помощь, господин барон! Вы, судя по всему, решили восстать из ада? Нехорошо! Нехорошо поганить эту землю! – внезапно услышал он знакомый голос.

Подняв глаза, Рейнкрафт к своему изумлению на лестнице, ведущей на второй этаж, увидел Хуго Хемница, графа Пикколомини и ещё двух головорезов в монашеских рясах с капюшонами, глубоко надвинутыми на глаза. Все четверо были вооружены шпагами и пистолетами, и прежде чем он успел что-то ответить, иезуит выстрелил. Пуля пробила кружку с пивом и застряла в правой руке, чуть ниже плеча. Барон поперхнулся, но мгновенно левой рукой опрокинул огромный тяжёлый стол и спрятался за столешницей. В левой руке у него тотчас очутился пистолет со взведённым курком. Раздалось ещё несколько выстрелов. Две пули впились в стол, одна – оторвала щепку от его верхнего края. Рейнкрафт лихорадочно размышлял: имеют ли враги в запасе ещё заряженные пистолеты, подобрал оброненную кружку и наугад швырнул её из-за стола в сторону убийц, на что те ответили ещё двумя выстрелами.

– Идиоты! Прекратите стрельбу! – услышал он недовольное восклицание Хемница.

«Значит, они израсходовали почти все заряды, если этот проклятый монах снизошёл до ругани!» – обрадовался барон и на долю секунды высунулся из своего укрытия. Этого было достаточно, чтобы спровоцировать даже Хуго Хемница, нервы которого были напряжены до предела. Три выстрела грянули почти залпом, но барон уже был под защитой столешницы. «Если у них было только по паре пистолетов на каждого, то теперь двое из них атакуют меня со шпагами и кинжалами, пока остальные будут перезаряжать пистолеты, но я им такой возможности не дам!» – пронеслось в мозгу Рейнкрафта. И, действительно, два послушника ордена иезуитов обежали опрокинутый стол кругом и одновременно с обеих сторон бросились на барона. Один из них тотчас получил пулю в живот и, выпустив клинок из ослабевшей руки, скорчился на полу. Второму, который чуть замешкался, разряженный пистолет тяжёлой рукоятью угодил прямо между глаз. Оружие, брошенное мощной рукой, вдребезги разбило нос послушника. После чего Рейнкрафт выхватил шпагу из ножен. Несмотря на рану, правая рука действовала. Левой рукой он швырнул тяжёлый табурет в Хуго Хемница и графа Пикколомини, которые лихорадочно пытались перезарядить свои пистолеты. Убийцы метнулись в разные стороны, а затем бросились к спасительной лестнице, ведущей на второй этаж. Рейнкрафт перебросил шпагу в левую руку, насквозь проткнул иезуита с разбитой переносицей, затем, упёршись ногой в брюхо этого бедняги, выдернул из его тела окровавленный клинок и, перепрыгнув через опрокинутый стол, внезапно очутился перед ошеломлёнными Хуго Хемницем и графом Пикколомини. Со зловещей улыбкой он достал из-за пояса заряженный пистолет, взвёл курок и прицелился в голову коадъютору. У того мурашки побежали по телу, и он отчётливо понял, что пришёл его конец. Собрав всю свою волю в кулак и призвав на помощь Господа, иезуит улыбнулся и сказал:

– Я готов и к такой развязке. Так, впрочем, будет лучше и для тебя, и для меня. Господи, прими мою душу!

Пикколомини рванулся было по лестнице вверх, но барон, направив на него пистолет, рявкнул:

– Стой, падаль! Пуля догонит тебя!

Граф застыл на месте в неуклюжей позе, побледнел, как мел, и по его модным панталонам потекла жидкость прямо в низко опущенные, украшенные брабантскими кружевами, широкие раструбы ботфорт.

– Оставь этого несчастного! Тебе нужен я, и именно я за всё в ответе! Однако, помни, нечестивец, убить – ещё не значит победить, – спокойно произнёс коадъютор, смело глядя в смертоносное дуло пистолета.

– Ты смелый враг, и мне нравится твой взгляд. Ты, монах, наверное привык к тому, что взгляд смелого – сильнее меча труса![239]239
  На самом деле барон фон Рейнкрафт сказал: «Der tahpfere Blick ist mehr als des Feige Schwerte». (Прим. авт.)


[Закрыть] Но ты несколько дней назад, не задумываясь, всадил пулю в беззащитную девушку, почти ребёнка, в несчастную Ханну. Поэтому умри! – И с этими словами он нажал на спусковой крючок.

Однако раздался только сухой щелчок кремнёвого замка, и выстрела не последовало: пистолет дал осечку. Рейнкрафт выругался и швырнул бесполезный пистолет в голову иезуиту, но тот хладнокровно уклонился в сторону и с улыбкой взмахнул шпагой.

– В таком случае пусть нас рассудит честная сталь! – воскликнул барон и бросился на Хуго Хемница. Он отлично владел левой рукой, поэтому оказался очень неудобным противником.

С трудом отбивая удары клинка взбешённого барона, коадъютор и уже опомнившийся Пикколомини быстро отступали по лестнице наверх. Они были превосходными фехтовальщиками, но в данном случае имели неосторожность связаться с противником, который превосходил их во всех отношениях. С юных лет барона воспитывала война. Фехтовальным залом для него было поле сражения между настоящими армиями, учителями – опытнейшие солдаты вражеских войск, а плата за учёбу – собственная жизнь, постоянно подвергающаяся смертельному риску. Война вносила в благородное искусство фехтования и в рукопашный бой свои коррективы и безжалостно ломала устоявшиеся классические стереотипы. Рейнкрафт в совершенстве овладел такими приёмами и способами ведения рукопашного боя, какие даже не снились самим искусным учителям фехтования. Кроме того, его манера ведения рукопашного боя отличалась редкостным многообразием, что невероятно стесняло противников барона.

Случайно увидев у себя под ногами пивную кружку, Рейнкрафт не преминул носком ботфорта подбросить её прямо в лицо Пикколомини, молниеносно вышиб шпагу у него из рук, лишь тот на секунду замешкался. От неминуемой гибели графа спасла смелая атака Хемница. Барон легко отбил удар шпаги иезуита и, помня, что у того под сутаной панцирь, норовил всадить ему остриё клинка в горло. Пикколомини, ценивший свою жизнь превыше всего, в эту минуту благоразумно бросился наутёк, оставив своего наставника на произвол судьбы. Взбежав по лестнице, он поверх головы Хемница метнул кинжал в барона, но тот, уворачиваясь, всё-таки успел легко ранить коадъютора в правое плечо.

– Перезаряди пистолеты! – в ярости прохрипел Хуго Хемниц, с трудом отражая опасные удары толедского клинка.

Вероятно, коадъютор нашёл бы в этом бройкеллере свою смерть, если бы не пулевое ранение его противника. Барон начал от него слабеть и на короткое время остановился, чтобы перевести дух. Хемниц немедленно воспользовался этим счастливым обстоятельством и стремглав бросился удирать на второй этаж к своему сообщнику. Не дожидаясь, пока барон придёт в себя и бросится их преследовать, они юркнули в ближайшую комнату, поспешно задвинули тяжёлый засов на двери и, не сговариваясь, дружно бросились к окну, благо до земли было не так далеко.

– Ничего, этот негодяй далеко не уйдёт. Граф Лауэнбург и Колченогий Фриц своё дело знают, – прошипел Хуго Хемниц перед прыжком в окно.

Брунгильда услышала выстрелы в бройкеллере, душераздирающие крики и крепкую солдатскую ругань, а затем звон клинков. Она тут же с удивительным для юной девушки хладнокровием взвела на пистолетах курки и, грубо выругавшись, резко толкнула дверцу кареты. Звон клинков её успокоил. «Значит, барон сражается!» – решила Брунгильда, глубоко уверенная в том, что её суженого никому не одолеть. Когда она оказалась у входа в бройкеллер, дверь пивного заведения распахнулась, и через неё протиснулся сам барон в окровавленной рубашке и со шпагой в левой руке. Качнувшись, он вышел наружу и остановился у двери, запястьем левой руки, в которой Рейнкрафт держал шпагу, он пытался зажать рану, из которой обильно сочилась кровь. Лицо его, потеряв обычный красноватый оттенок, побледнело. Заметив у кареты Брунгильду с пистолетом в руке, он улыбнулся и шагнул к ней. Внезапно неподвижно лежавший у входа в бройкеллер солдат с необыкновенной для мертвецки пьяного лёгкостью вскочил, выхватил из-за пояса кин жал и, прежде, чем Брунгильда успела что-то предпринять, всадил клинок в широкую спину Рейнкрафта. На лице барона отразилось удивление, он, резко выпрямившись, уронил шпагу и обернулся к своему убийце, который, вдруг сильно побледнев, в страхе отпрянул назад. Рейнкрафт, не сводя с него глаз, нагнулся за своей шпагой и тут же рухнул лицом вниз. Солдат, сильно хромая, шагнул к телу барона, вытер о его рубашку кинжал. Это вывело Брунгильду из оцепенения, и она навела на него пистолет. Тут солдат случайно поднял глаза и встретился с яростным взглядом дочери герцога. Он рванул из-за пояса пистолет, но взвести курок не успел. Брунгильда с каким-то противоестественным наслаждением всадила ему пулю между наглых глаз и, не мешкая, подбежала к Рейнкрафту. Когда она попыталась перевернуть могучее тело рыцаря, то он застонал и зашевелился. Кровь хлынула из раны на спине. Девушка в отчаянии разорвала свой кружевной платок и плотно заткнула небольшое узкое отверстие от подлого удара кинжалом, как-то именно так она остановила кровь своей лошади, напоровшейся боком на острый сук. Поэтому Брунгильда была уверена, что действует правильно, поскольку не видела особой разницы между людьми и лошадьми, которых она искренне считала лучшими и более благородными созданиями.

– Бог в помощь, ваше высочество! Может, и я могу чем-то помочь? Только сначала объясните мне, зачем вы убили бедного Колченогого фрица, который и так был обижен судьбой? – внезапно услышала девушка за спиной тихий вкрадчивый голос.

Брунгильда вздрогнула и резко обернулась. Перед ней в нескольких шагах стояла зловещая фигура в чёрном камзоле, длинном чёрном плаще и в широкополой шляпе, надвинутой на самые глаза. В руке незнакомца поблескивала обнажённая шпага. Он приблизился к ней ещё на один шаг и положил левую руку на рукоять пистолета, воткнутого за широкий пояс.

– Так зачем же вы убили моего бедного Фрица?

С досадой вспомнила Брунгильда, что заряженный пистолет сейчас лежит рядом с бездыханным телом её возлюбленного, и в душе выругала себя последними словами, но тут же нащупала оброненную бароном тяжёлую рейтарскую шпагу.

– Ого! Но не слишком ли тяжёл этот клинок для вашей изящной ручки? – со смехом заметил незнакомец, делая ещё один шаг вперёд.

Глаза у дочери герцога вдруг затуманились, она несколько раз качнулась и, как стояла на коленях рядом с телом Рейнкрафта, так и упала навзничь, застыв неподвижно в неловкой позе.

– А ты, оказывается, – слабонервная дурочка! – со смехом промолвил граф Лауэнбург, ибо это был он, и подошёл почти вплотную к двум распластанным телам: мужскому и женскому. – Удивительно, как эта маленькая стерва ловко разделалась с беднягой Фрицем. Подумать только, свалить такого матерого ландскнехта, как барон фон Рейнкрафт и тут же получить пулю между глаз от какой-то глупой девчонки!

– А это на твою долю! – воскликнула Брунгильда, всаживая остриё шпаги графу Лауэнбургу в правую руку. Она целилась в брюхо, но с неудобного положения попала в руку своему врагу, как раз выше локтевого сустава. В следующее мгновенье она уже была на ногах и, не давая опомниться противнику, снова атаковала его с бешеной яростью.

Опешивший граф выронил из раненой руки шпагу и левой рванул из-за пояса пистолет, который тут же от страшного удара по левой руке отлетел в сторону. В следующее мгновенье граф получил колющий удар шпагой в левое бедро и, прихрамывая, бросился бежать, получив вдогонку чувствительный укол пониже спины. Его спасло то, что Брунгильда из-за своих пышных юбок не могла угнаться за ним и, кроме того, ей необходимо было заняться Рейнкрафтом. Подобрав потерянный Лауэнбергом пистолет, она вернулась к телу своего суженого.

В это время Рейнкрафт поднял голову и, опираясь на руки, рывком оторвал своё могучее тело от мостовой и сел, на его губах появилась кровь. Внезапно мертвенно бледное лицо барона исказилось от бессильной ярости, глаза уставились куда-то вперёд мимо лица Брунгильды, поддерживающей его за плечи. Он пошарил вокруг себя, пытаясь нащупать пистолет или шпагу, затем потянулся к голенищу за кинжалом.

Девушка, резко обернувшись, увидела, как из-за угла бройкеллера к ним медленно, с опаской приближаются две зловещие фигуры в монашеских рясах.

Брунгильда не растерялась: отпустив плечи возлюбленного, она подобрала пистолет графа Лауэнберга и свой второй заряженный пистолет и не спеша, с убийственным хладнокровием взвела курки. Рейнкрафт, превозмогая боль, одобрительно улыбнулся побелевшими губами, отобрал у девушки один пистолет и указал взглядом на труп хромого солдата. Брунгильда сразу всё поняла и тут же, не спуская глаз с приближающихся убийц, подобрала валявшееся рядом с хромым негодяем оружие, не забыв про пистолет у него за поясом. Сухо щёлкнули взведённые курки четырёх пистолетов. Для нападающих дело внезапно приняло весьма плохой оборот.

«Нужно было всё-таки перезарядить пистолеты, но кто мог предполагать, что эта проклятая девка так лихо разделается с этими двумя идиотами! – мелькнула запоздалая мысль в голове Хуго Хемница.

Иезуит резко остановился, потом попятился назад. Грохнул выстрел. Коадъютор, схватившись за шею, свалился замертво. Оставшись один, Пикколомини инстинктивно отскочил в сторону и, показав спину, петляя, как заяц, помчался по узкой улочке прочь.

Рейнкрафт выстрелил ему вслед, но промахнулся: слишком дрожала от слабости рука. Пикколомини прибавил прыти и быстрее заметался из стороны в сторону, что помешало Брунгильде тщательно прицелиться, но прежде чем граф успел юркнуть за угол бройкеллера, одна пуля всё-таки достигла своей цели, застряв в ягодице. Взвизгнув по-поросячьи, Пикколомини скрылся в ближайшем проулке, оставшись никем не узнанным.

В небольшом здании напротив хлопнули ставни и в оконном проёме появилась фигура в чёрном. Брунгильда, не долго думая, разрядила в неё последний заряженный пистолет. С незнакомца слетела широкополая кожаная шляпа с коническим верхом, ц он, ругаясь на неизвестном наречии, захлопнул ставни.

Несмотря на все усилия девушки помочь барону подняться на ноги, ему это не удалось. Брунгильда, беспомощно оглядевшись вокруг, вдруг заметила монастырского кучера, всё это время неподвижно сидящего на передке кареты, и крикнула ему, чтобы он помог ей. Кучер, словно очнувшись от столбняка, зашевелился, неуклюже сполз со своего места и, не выпуская кнута из рук, с опаской приблизился к раненому. Молодой, хорошо упитанный человечек с острым лисьим лицом, окинув жадными чёрными глазками побоище, он осклабился в хищной ухмылке, неожиданно что есть силы ударил барона кнутом по спине с красным пятном от раны.

Брунгильда от изумления опешила, потом, не помня себя, бросилась к кучеру, но тот с необычайной ловкостью захлестнул кнутом ноги девушки и резко потянул на себя так, что она упала на спину. Освободив кнут, кучер снова полоснул Рейнкрафта по спине с такой силой, что тот уткнулся носом в мостовую. Кучер наслаждался неожиданной властью над таким человеком, как барон Рейнкрафт, мстил за своего обожаемого хозяина, за те испытания, унижения и страхи, которым он подвергался в течение этого проклятого дня. Он, как и всякое ничтожество, которое природа обделила силой, красотой, происхождением и благородством, был рад возможности в своё удовольствие поиздеваться над полумёртвым и беспомощным рыцарем. С нескрываемой радостью монастырский кучер, ухмыляясь во весь свой широкий рот, наносил удар за ударом по могучей спине Рейнкрафта. Брунгильда, придя в себя, вскочила на ноги, подхватила валяющуюся шпагу и, не помня себя от ярости, бросилась на взбесившегося от безнаказанности монастырского кучера с явным намерением проткнуть этого мерзавца насквозь. Тот только хищно ощерился и на время оставил свою жертву в покое, щёлкнул кнутом. Клинок вылетел из её руки. Однако нескольких мгновений оказалось достаточно для того, чтобы барон невероятным усилием оторвал своё израненное туловище от залитой кровью мостовой и встал на колени. Кучер немедленно развернулся к нему и замахнулся кнутом, но барон успел подставить левую руку – плетёный из сыромятных полосок кожи конец кнута змеёй обвился вокруг неё, и в следующий миг любимец аббата Кардиа с ужасом почувствовал, как какая-то страшная и неодолимая сила потянула его в руки великана. Он попытался было освободиться от кнута, но петля на тяжёлом кнутовище слишком туго затянулась на руке. Почувствовав свой неизбежный конец, кучер отчаянно затрепыхался, словно птица в силках, и заверещал дурным голосом:

– Пощадите! Пощадите! И-и-и! Я больше не буду!

Пронзительный визг, от которого закладывало уши, и тошнотворный запах, исходивший от штанов этого ублюдка, заставили брезгливого аристократа отшвырнуть его в сторону – и напрасно: насмерть перепуганный кучер, всхлипывая, на четвереньках пополз прочь, случайно наткнулся на оброненную Лауэнбургом шпагу, воровато оглянулся, подобрал её, вскочил на ноги и в раскорячку из-за переваливающегося в штанах дерьма, бросился на Рейнкрафта. Едва он успел сделать несколько шагов, как в воздухе просвистел короткий клинок кинжала и впился почти по самую рукоятку в горло кучеру. Этот бросок потребовал немало усилий у барона, который обессиленно повалился на землю, в углах его рта снова появилась кровь.

Брунгильда опрометью бросилась к нему. С неимоверным трудом при помощи девушки барону удалось вползти внутрь экипажа. Уже лёжа на полу между сиденьями, он знаком указал ей на место побоища. Та всё сообразила без слов: подобрала разряженные пистолеты, отстегнула пороховницу и кожаную лядунку со свинцовыми пулями и пыжами от пояса мёртвого солдата, подобрала рейтарскую шпагу барона, полученную в награду за сражение при Дессау и, немного поколебавшись, брезгливо морщась, выдернула кинжал из горла монастырского кучера. Затем со знанием дела быстро перезарядила пистолеты. Плотно перевязав раны возлюбленного обрывком подола собственной рубашки, Брунгильда сунула один пистолет в левую руку барона, а другой положила рядом со шпагой и кинжалом на сиденье и, не теряя больше времени, вскарабкалась на передок кареты, не забыв положить рядом с собой три пистолета. Схватив сильной рукой вожжи, она хлестнула коней подобранным кнутом, лихо свистнула, и карета рванула с места. Краем глаза заметив, как в доме напротив открылась дверь, и на пороге появился высокий монах-иезуит, Брунгильда не раздумывая, выстрелила в него. После чего снова лихо свистнув, пустила четвёрку коней вскачь, нещадно нахлёстывая их. Карета с грохотом понеслась прочь по мощённой булыжником узкой улице.

– Чуть ниже, и твоя голова, брат Гийом, разлетелась бы вдребезги, словно глиняный горшок! – проворчал патер Лемормен, с неподдельным интересом изучая след от пули на косяке двери.

Аббат Гийом несколько бледный, как ни в чём не бывало улыбнулся и, глядя на свою простреленную кожаную широкополую шляпу, сказал:

– Подумать только, один полудохлый ландскнехт и сопливая девчонка играючи разделались с целым отрядом самых отборных воинов общества Иисуса. Теперь я нисколько не удивлюсь, что этот орешек оказался не по зубам даже бедному брату Хуго. Господи, прими его душу!

– Кстати, не мешало бы проверить, что с ним, может, он ещё дышит? – с надеждой отозвался шверинский провинциал.

Аббат Гийом с сомнением покачал головой, но послушно направился к месту побоища.

– Неплохая работа, – пробормотал он с восхищением, разглядывая место кровавой драмы.

Перевернув неподвижное тело коадъютора на спину, он привычным движением профессионального лекаря пощупал пульс на его руке и, приподняв ему веки, заглянул в зрачки.

– Жив каналья! – констатировал аббат Гийом. – Пуля, судя по всему, задела только мышцы шеи.

Морщась от боли в правом плече – следствие лёгкого пулевого ранения во время поединка на мосту с бароном Рейнкрафтом – он удивительно легко поднял своего собрата, ловко вскинул его отяжелевшее тело на левое плечо и быстро, почти бегом, вернулся к дверям, где его с нетерпением дожидался патер Лемормен.

Лишь только аббат со своей ношей скрылся за дверью, как во всех домах на улице захлопали ставни, и из окон высунулись головы любопытных: внутреннее чутьё обитателей этого квартала сработало безошибочно: обыватели мгновенно сообразили, что к их огромному сожалению, захватывающее кровавое представление закончилось, ибо всему прекрасному рано или поздно приходит конец. Добропорядочные бюргеры уже не могли видеть, как Брунгильда, промчав на карете несколько пустынных кварталов, сбавила темп у поворота на главную улицу города, ведущую к дворцу герцога. Заметив, что из-за угла ближайшего дома внезапно вышли генерал-вахмистр фон Илов, Цезарио Планта и шверинский лекарь Отто Штернберг, резко натянула вожжи и облегчённо вздохнула.