Текст книги "Валленштейн"

Автор книги: Владимир Пархоменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 39 страниц)

– Чёрт возьми, Зигфрид, меня, кажется, основательно отделали святые отцы!

– Очень похоже на то, – согласился его товарищ и переглянулся с герцогом.

В это время Хемниц, порывшись в хозяйстве Иеремии Куприна, обнаружил несколько чистых салфеток, корпию, бинты, мазь и всё это молча протянул генерал-вахмистру.

Едва барон заметил иезуита, им обуяла привычная ярость. Он рывком приподнялся и сел, опираясь руками о холодный каменный пол. У него в голове от резкой боли всё помутилось, и его стошнило. Отвратительный запах ударил всем присутствующим в ноздри. Епископ и оба аббата демонстративно зажали свои носы холёными пальцами. Герцог невольно потянулся в карман своего роскошного красного камзола за надушенным кружевным платком.

– Ещё воды и быстрее! – ткнул иезуита кулаком в бок фон Илов.

Тот покорно удалился и намеренно долго отсутствовал.

– Я забираю его, – повторил герцог, спеша покончить со своей печальной миссией, ибо отвратительный запах блевотины уже стал вызывать у него спазмы в горле.

– Им должен заняться трибунал святой инквизиции и повести следствие до конца, – упрямо стоял на своём епископ.

– А что, следствие ещё не закончено? – поинтересовался герцог.

– Почти закончено, но вердикт ещё не вынесен, – нагло соврал епископ.

– Любопытно, когда вы всё это успели? – усмехнулся герцог. – Однако вам, ваше преосвященство, известно, что его может судить только гроссмейстер Мальтийского ордена и я, как главнокомандующий Имперской армией?

В этот момент, наконец, появился Хемниц с тазом воды. Фон Илов тотчас выплеснул всю эту воду в лицо и на голову друга. Оберсту стало легче, он, перестав блевать, виновато улыбнулся и с угрюмым видом уставился на Хуго Хемница, державшего в руках всё необходимое для обработки ран. Однако фон Илов молча оттолкнул услужливо протянутую руку иезуита и полез в свои карманы.

– Можно разорвать мою рубашку, – посоветовал Рейнкрафт.

– Слишком грязная, – брезгливо поморщился фон Илов, продолжая безуспешно рыться в карманах своего мундира. – Куда же запропастился мой платок?

Герцог молча достал свой роскошный из тонкого голландского полотна, украшенный брюссельскими кружевами платок и швырнул его фон Илову, который, ловко подхватив его на лету, мгновенье полюбовался дорогой вещицей, попросил у одного из гвардейцев фляжку со шнапсом, быстро, со знанием дела обработал рану на голове фон Рейнкрафта и, словно заправский лекарь, наложил повязку. Участие в бесконечных сражениях «большой» и «малой» войн не прошли зря для этого видавшего виды солдата. Оберст же стойко выдержал всю болезненную процедуру, с трудом поднялся на ноги, поклонился герцогу и благодарно похлопал «лекаря» по плечу, затем протянул руку к Хугу Хемницу. Последний со страхом отпрянул назад.

– Досадно, что тебя, монах, я не успел прикончить там на мосту, – тихо произнёс Рейнкрафт, – но, клянусь небом, всех, кто посмел прикоснуться к Ханне Штернберг, я рано или поздно отправлю в преисподнюю, прямо в пасть к дьяволу.

Несмотря на весьма серьёзную рану на темени, могучее тело барона снова стало наливаться силой. Мощные мышцы просвечивались сквозь прорехи на рубахе и огромными буграми перекатывались под белой кожей. Похожие на корабельные канаты мускулы на длинных руках снова напряглись, готовые к новым смертельным схваткам. Широченная грудь, покрытая массивными плитами мышц, плавно вздымалась и опускалась: дыхание снова было ровным и глубоким. Весь облик бравого оберста излучал какую-то первобытную силу и энергию, своим внешним видом он напоминал одного из древнегерманских богов второго поколения, то ли Бальдера[214]214
  Сын Одина и Фригг – бог весны, добра и милосердия, который был рождён для того, чтобы в мире навсегда восторжествовало Добро, но погиб в результате козней бога зла Локи. (Прим. авт.)


[Закрыть], то ли Видара[215]215
  Сын Одина и Ярнсаксы – победитель волка Фенрира – олицетворения Мирового зла. (Прим. авт.)


[Закрыть].

«Безусловно, именно такими были наши доблестные предки – древние германцы, храбрые и отважные, невероятно могучие воины славного конунга[216]216
  Конунг — у скандинавских народов первоначально – военный вождь, с образованием государств в Швеции, Норвегии, Дании – король.


[Закрыть] Арминия Херуска – победителя римских легионов Квинтилия Вара[217]217
  Квинтилий Вар (ок. 53 г. до н.э. – 9 г.н.э.) – римский полководец, с 5 г. наместник провинции Германия. Потерпев поражение от германских племён во главе с Арминием, покончил жизнь самоубийством.


[Закрыть]. Таким, вероятно, был и благородный конунг нибелунгов, могучий красавец Зигфрид», – молнией пронеслось в этот момент в мозгу герцога, обожавшего, кроме астрономии, заниматься ещё и историческими изысканиями. Ход мыслей Валленштейна прервал назойливый голос епископа, на всякий случай державшегося на почтительном расстоянии от гиганта:

– Это самый отъявленный еретик, ваше высочество. Обратите внимание только на его богохульные речи!

Валленштейн, вернувшись к действительности, велел оберсту замолчать и не усугублять ненужной болтовнёй своё и так незавидное положение.

– Пошли они к дьяволу все эти свиньи в сутанах! – огрызнулся Рейнкрафт, но тут же перешёл на более умеренный тон и добавил: – Я знаю только одно, ваше высочество, эти святоши дорого заплатят за все свои подлые проделки!

– Ты слишком далеко зашёл, барон! – вскипел герцог. – Я вынужден взять тебя под стражу!

– Он оскорбил Святую Католическую Церковь в моём лице! Все слышали? – радостно завопил епископ. – Это неслыханное преступление против нашей Матери-Церкви и Святого Апостольского Престола, теперь только супрема может решить судьбу этого нечестивца!

– Вы ошибаетесь, ваше преосвященство, – сказал герцог спокойно. – Повторяю специально для вас, монсиньор: барона могут судить только Гроссмейстер ордена иоаннитов[218]218
  Имеется ввиду Мальтийский рыцарский орден, унаследовавший громкую славу Родосских рыцарей (Прим. авт.).


[Закрыть] и я. Кроме того, напомню, что барон фон Рейнкрафт, как и его доблестные предки – пфальцграфы и рыцари Тевтонского ордена совершили столько подвигов на поле боя во славу Господа и Католической Церкви, что этих деяний с лихвой хватит, чтобы искупить весь тот бред, который он сейчас несёт из-за помутившегося после ранения рассудка. Известно ли вам, монсиньор, – продолжал герцог ледяным тоном, – что вас могут притянуть к ответу за явное превышение своих полномочий, и я лично позабочусь о том, чтобы весть о ваших неблаговидных деяниях дошла до гроссмейстера Мальтийского ордена. Вряд ли он будет в восторге от того, что рыцарями ордена Иоанна без разрешения Великого Понтифика занялась инквизиция, причём обвиняет их в ереси, как будто это какие-то тамплиеры. Об этом, безусловно, скоро станет известно всему христианскому миру. Таким образом, самому Папе по примеру Климента V придётся невольно стать третейским судьёй в новом процессе против рыцарского ордена, но на этот раз не против отъявленных нечестивцев из ордена Храма, а против благочестивых иоаннитов и госпитальеров. И вы, отцы-инквизиторы, и в самом деле надеетесь выиграть судебный процесс против самого Мальтийского ордена, истинного наследника громкой славы доблестных рыцарей? – Раздражение герцога нарастало, он помнил, что больше четверти века назад сам оказался на месте жертвы инквизиторов, будучи всего-навсего весёлым вагантом, а сейчас жуткие картины допросов и пыток с невероятной чёткостью возникли перед его мысленным взором, и он, злобно усмехнувшись, добавил: – Барону Рейнкрафту, рыцарю Мальтийского ордена, здесь нечего делать!

– А как же быть со злодейским убийством барона д’Арони? – злорадно напомнил епископ.

Это был веский довод, но далеко не в пользу отцов-инквизиторов. Герцог отчётливо понимал: с Церковью, а тем более с инквизицией, – шутки плохи, и поэтому учёных братьев-доминиканцев необходимо хотя бы на время как-то успокоить, чтобы затем обмануть. Валленштейну было искренне жаль взбалмошного рыцаря, к тому же бесконечные изнурительные допросы в застенках инквизиции могли сказаться не только на судьбе этого доблестного воина, но и дорого обойтись самому герцогу, одним махом разрушить его далеко идущие честолюбивые планы по созданию мощной централизованной державы – Великого Германского Рейха от «моря до моря», нанести удар по основанию новой королевской династии. В то же время нельзя было бросить на произвол судьбы верного боевого соратника, ибо это могло нанести серьёзный урон рыцарской чести самого Валленштейна. Такой поступок мог лишить её должного авторитета в глазах солдат имперской армии и вассалов, без их поддержки вряд ли он сможет успешно осуществить задуманное «немецкое дело». Положение было очень сложным и надо было срочно искать «соломоново решение». Валленштейн решил сменить тактику и действовать не напролом, прибегнуть к софизму и различным логическим трюкам, которыми в совершенстве овладел ещё в университетские годы.

– Итак, – спокойно начал герцог, окидывая уничтожающим взглядом отцов-инквизиторов. – Вы, святые отцы и учёные доминиканцы, как я уже убедился, своё расследование успешно провели, причём уложившись в удивительно короткие сроки, о чём и объявили только что, обвинив барона фон Рейнкрафта в преступлении против Церкви. Не так ли?

Епископ было разинул рот, чтобы возразить, но Валленштейн, повысив голос, продолжал холодно:

– Теперь трибунал святой инквизиции обязан передать преступника в руки светской власти для подтверждения приговора и приведения его в исполнение! Так, каков же вердикт трибунала святой инквизиции?

– Виновен! – торжественно объявил епископ и добавил с ехидной улыбкой: – Мы посовещались здесь, руководствуясь правилами и порядком проведения расследования, а также христианским милосердием и искренним состраданием к нашему заблудшему брату, погрязшему в гнусной ереси, и рекомендуем подвергнуть барона Рудольфа Бальдура Рупрехта фон Рейнкрафта, незаконнорождённого сына герцога Карла фон Пфальц-Цвайбрюккена и баронессы Ингрид фон Вольгаст, аутодафе с сожжением на медленном огне.

Епископ явно спешил с объявлением вердикта: он произнёс его бархатным елейным голосом, сопровождая речь лицемерными вздохами, в глубине души сожалея, что уже нет никакой возможности подвергнуть проклятого рыцаря жестоким пыткам. На Рейнкрафта приговор трибунала святой инквизиции не произвёл никакого впечатления. Он лишь презрительно усмехнулся.

– Ваш приговор, святые отцы-инквизиторы, отменяется, – хладнокровно заявил герцог. – Я не могу его утвердить по уже вышеперечисленным причинам. Однако барон фон Рейнкрафт понесёт заслуженное наказание за убийство барона д’Арони, офицера армии фельдмаршала Тилли. Пользуясь своим правом владетеля Мекленбурга, данным мне самим его католическим величеством императором Священной Римской империи, я приговариваю барона фон Рейнкрафта к смертной казни, достойной человека его звания и происхождения, а именно – к отсечению головы на эшафоте при помощи меча. – И, повернувшись к сохраняющему хладнокровие барону, герцог утешил своего боевого соратника: – Ты будешь казнён на эшафоте при стечении всего населения города Шверина. Ритуал казни будет таким же торжественным, как во время памятной казни благородных рыцарей Эгмонта и Горна[219]219
  «казни... Эгмонта и Горна» — графы Горн Филипп де Монморанси (ок. 1524-1568) и Эгмонт Ламораль (1522-1568) – одни из лидеров антииспанской дворянской оппозиции накануне и в начале Нидерландской буржуазной революции (1566-1609).


[Закрыть] в Брюсселе более полувека назад, ибо мне, честно говоря, жаль отдавать тебя в руки обыкновенного полкового палача, хотя последним тоже нужно зарабатывать на жизнь. Это единственное, что я для тебя могу сделать в настоящее время, ибо ты зашёл слишком далеко. Надеюсь, ты с достоинством примешь свою участь.

– Благодарю вас, ваше высочество. О чём-то подобном я давно мечтал, поэтому чрезвычайно польщён, что меня постигнет такая же завидная участь, как доблестных фламандских рыцарей, обезглавленных за их преданность испанскому королевскому трону. Это воистину благородный жест с вашей стороны, достойный самого герцога Альба, – с усмешкой заметил Рейнкрафт.

В его словах был прозрачный намёк на то, что монархам во все времена наплевать на судьбу даже самых преданных и доблестных рыцарей, если того требуют сложившиеся обстоятельства и личные интересы.

– Я рад, что ты смиренно принял свою участь, – понимающе улыбнулся герцог. – Есть ли у тебя последняя просьба или желание? – Произнеся эти слова, Валленштейн вдруг вспомнил события более чем двадцатилетней давности, Сучаву и Господарский холм: тогда тот же вопрос был задан ему молдавским господарем. Герцог, словно наяву увидев прекрасное лицо Флории-Розанды, полный ярости взгляд Лупула, железный крюк в руках палача, невольно содрогнулся и усилием воли прогнал жуткое видение, стараясь с присущим ему достоинством выдержать насмешливый взгляд оберста.

– Есть, ваше высочество, – оживился Рейнкрафт. – Пусть мне отрубит голову вон тот замечательный палач, который так неосторожно застрял в собственном кресле. Я слышал, он очень искусный мастер.

– О, я думаю, он с большой охотой и удовольствием исполнит свой долг! – захохотал герцог так, что даже отцы-инквизиторы не смогли сдержать улыбок. – Кроме того, мне действительно очень не хочется отдавать тебя в руки простого полкового палача, – добавил герцог, – чтобы твоя казнь превратилась в настоящий праздник для знатоков и тонких ценителей, нужен мастер своего дела.

Аббат Кардиа не уловил скрытой иронии в словах герцога и с завистью поглядел в сторону всё ещё не пришедшего в себя шверинского палача.

– Однако, я требую, – грозно произнёс герцог, обращаясь к Рейнкрафту, – дать слово рыцаря, что в темнице моего замка ты будешь вести себя кротко и смиренно и не станешь искать повода и случая для побега и, в конце концов, достойно взойдёшь на эшафот.

– Даю слово рыцаря, – не колеблясь, ответил барон, тем самым начисто отрезая себе все пути к спасению и хлопнув себя ребром ладони по шее ниже затылка, добавил: – Лучше лишиться головы, чем оставаться в обществе этих вонючих монахов!

Отцы-инквизиторы при этих словах зашевелились и зашипели, как потревоженный клубок змей.

– Этого достаточно, – сказал герцог, не в силах скрыть улыбку. – Отведите его в мой замок и обеспечьте всем необходимым, а также проследите, чтобы был надлежащий уход и содержание, достойные его рыцарского звания. Прощай, барон! – С этими словами герцог в сопровождении генерал-вахмистра покинул застенок.

Гауптман Деверокс задержался на пороге, дружески подмигнул барону и отдал приказ гвардейцам. Они, выхватив шпаги из ножен, обступили оберста и тотчас увели под усиленным конвоем прочь из проклятого места.

Хуго Хемниц, епископ Мегус и оба учёных доминиканца, разинув рты, удивлённо таращили глаза им вслед. Так нагло и цинично их ещё никто не смел обманывать.

Глава XVI
СЕМЕЙКА ДЕМОНОВ

(Герцогство Мекленбургское. Шверин, 25 апреля 1630 года)

Герцог Валленштейн находился в главной, самой высокой башне своей шверинской резиденции. В башне была устроена обсерватория. Припав к окуляру телескопа, герцог сосредоточенно изучал чёрное, усеянное алмазными блестками звёзд бескрайнее небо. Этот замечательный оптический прибор с невероятной чистотой линз и с удивительной разрешающей способностью специально по его заказу изготовил сам великий Торричелли, который в настоящее время по заданию герцога работал над особым зеркальным телескопом. В случае успешного завершения работы он должен будет не только расширить границы познания законов Вселенной и, возможно, решить проблему самого мироздания, отличную от библейской версии, в которую Валленштейн не верил.

Ночь с 24 на 25 апреля 1630 года выдалась особенно звёздной, и герцог, большой поклонник и знаток астрономии и астрологии, не упустил удобного случая, чтобы составить себе очередной гороскоп, в него он, будучи необычайно суеверным, свято верил.

Нанеся последний знак на карту гороскопа, Валленштейн задумался. Его вид был весьма мрачен. «Кажется, в ближайшем будущем меня ожидают большие неприятности, а может, даже и гибель», – проворчал герцог себе под нос.

– Ваше высочество, вы случайно не ошиблись в расчётах? – внезапно раздался тихий вкрадчивый голос Цезарио Планта, которому герцог ввиду исключительных познаний в астрологии и астрономии доверял и поэтому разрешал приходить в обсерваторию в любое время суток, на что имел право только доктор Кеплер.

– Думаю, что нет, – сокрушённо ответил герцог.

– Разрешите, ваше высочество, – кивнул Цезарио Планта на прибор.

Герцог в ответ лишь с безнадёжным видом пожал плечами.

Цезарио Планта тотчас жадно приник к окуляру телескопа.

– Не устаю удивляться удивительной чистоте линз, изготовленных магистром Торричелли, – пробормотал он, настраивая резкость прибора под своё зрение.

– Прекрасная Италия – главная наследница античной культуры – всегда изобиловала гениями. Почти каждый там, если не философ и ритор, то замечательный художник-живописец, скульптор, музыкант или поэт, а то и непревзойдённый фехтовальщик и выдающийся астроном, – с лёгкой завистью заметил Валленштейн.

– Если ваше высочество в последнем случае имеет в виду вашего покорного слугу – скромного учителя фехтования, то, насколько мне приходилось слышать, непревзойдённым мастером в этом благородном боевом искусстве является некий незаконнорождённый сын курфюрста Бранденбургского, известный разбойник маркграф фон Нордланд.

– Ни разу не приходилось встречаться с этим негодяем, хотя он одно время воевал на стороне Лиги. Я наслышан о его гнусных проделках на больших дорогах Германии. Однако в последний раз вассалам его папаши здорово досталось от барона фон Рейнкрафта, причём в самых владениях старого кабана. Ха! Ха! Ха! – ухмыльнулся герцог.

– Об этом лесном воре мне довольно много рассказывал лейб-медик фон Браун, которому я тоже даю уроки фехтования, – на миг оторвавшись от окуляра, сказал Цезарио Планта. – Так вот, барон фон Браун утверждает, что Нордланд – действительно непревзойдённый фехтовальщик и, дескать, в Северной Германии самые лучшие фехтовальные школы в мире и что ни один француз, итальянец или испанец не сравнится в этом искусстве фехтования с каким-либо рыцарем из Померании или Пруссии.

– Пожалуй, в моём лейб-медике заговорило свойственное жителям Померании вандальское высокомерие и глубокая убеждённость, что на их янтарном побережье собрался весь цвет германского рыцарства. Однако кроме вандалов[220]220
  Вандалами некоторые авторы средневековых хроник и анналов часто называли западных славян, хотя в период Великого переселения народов вандалы были смешанным германо-славянским племенем, которое возглавляла германская военно-дружинная и родовая знать.


[Закрыть] и тевтонов – храбрейших народов на Земле, в Германии и даже в Чехии остались ещё кое-какие настоящие воины. Заметь, этот гордый вандал почему-то берёт уроки фехтования именно у тебя – потомка не менее гордых римлян, и это несмотря на то, что в своё время Гензерих[221]221
  Знаменитый вождь вандалов, разграбивший и опустошивший Рим в 455 году спустя 45 лет после первого взятия Рима вождём вестготов Аларихом и 3 года после похода на Рим гуннов во главе с Аттилой. (Прим. авт.)


[Закрыть], в отличие от благородного Алариха и даже на редкость кровожадного Аттилы, не оставил от Рима камня на камне! – засмеялся Валленштейн. – Кстати, тебя, как потомка римских патрициев, не смущает этот любопытный факт? – герцог снова рассмеялся. Хорошее настроение постепенно возвращалось к нему.

Цезарио Планта не ответил. Его лицо внезапно окаменело, затем, с трудом оторвавшись от окуляра, он взялся за карту с гороскопом.

– Что ты там вдруг увидел? – забеспокоился герцог.

– Похоже, через две недели произойдёт событие, предсказанное ещё самим великим Нострадамусом[222]222
  Нострадамус — Мишель Нотрадам (1503-1566) – французский врач и астролог, лейб-медик Карла IX. Получил известность как автор «Столетий», содержащих предсказания грядущих событий европейской истории.


[Закрыть], и оно на время – по крайней мере на ближайшие несколько лет – может отвести беду от вас, ваше высочество. Очень скоро с небес прольётся ужасающий ливень, почти настоящий потоп, который сильно нарушит планы наших врагов. Однако уже сейчас следует остерегаться этих врагов, причём, судя по всему, могущественных и на редкость коварных. Более того, я ясно вижу нового, ещё более опасного врага. Что это за враг, я ещё толком понять не могу, но судя по намёкам мессира Нострадамуса – речь идёт о самой настоящей нечисти, – взволнованно говорил Цезарио Планта.

– Всё это весьма любопытно, – спокойно заметил герцог, – но меня в данный момент интересует другое: откуда такая точность в определении даты потопа?

– На это указывают много примет и знамений, но главное – предсказание самого Нострадамуса о событии, дату которого он хитроумно замаскировал, Совпало с нынешней фазой Луны и с таким расположением звёзд, которое будет иметь влияние на могущественного человека, имеющего рыцарский титул, начинающийся на букву «М». Причём, если эту букву перевернуть, получим заглавную букву имени этого человека – «W». В результате легко вычислить, что «М» – это ваш нынешний титул, а именно «герцог Мекленбургский», a «W» – заглавная буква вашего имени – «Валленштейн»[223]223
  Von Wallenschtein (нем.).


[Закрыть].

– Боже, как всё просто, – вздохнул герцог, а про себя решил: «Если потоп произойдёт в субботу 8 мая, то именно на этот день я и назначу казнь барона фон Рейнкрафта. Похоже, что из-за разгулявшейся стихии казнь в назначенное время не состоится, это богоугодное мероприятие будет отсрочено на неопределённое время, что даст мальтийскому рыцарю неплохой выигрыш во времени. Воистину барон родился под счастливой звездой», – подумал герцог, тотчас забыв о неблагоприятном для самого себя расположении звёзд.

Между тем Цезарио Планта снова с чрезвычайным интересом приник к окуляру телескопа и продолжил начатый разговор:

– Однако, ваше высочество, я должен сообщить вам, что эти буквы влияют на судьбу их владельца в зависимости от того, как они повёрнуты в определённый период времени. Так, в сентябре 1620 года и в апреле 1626 года расположение звёзд благоприятствовало вам, и заглавная буква вашего родового имени под действием небесных тел развернулась и через несколько лет вы стали герцогом Фридландским, а затем и герцогом Мекленбургским, причём не только благодаря судьбе, но также благодаря собственным усилиям. Но, к сожалению, рок судьбы всегда преследует именно самых великих людей, если при определённом расположении звёзд, указанном в этом гороскопе, вдруг случится так, что заглавная буква титула под воздействием чёрных сил, вызванным вашими врагами, внезапно примет первоначальное положение, то...

– То я снова превращусь в простого чешского рыцаря или, скорее всего, погибну! – резко оборвал разглагольствования Цезарио Планта герцог. – Судя по многочисленным примерам из жизни цезарей, описанных ещё Плутархом и Гаем Светонием Транквиллом, меня лично ждёт последний вариант. Поэтому лучше оставим мой гороскоп в покое, ибо меня сейчас больше интересует чистая небесная механика, я пытаюсь разгадать некоторые законы нашего мироздания. Кстати, что ты думаешь о нашей Вселенной после великих открытий, сделанных в последнее время Тихо Браге[224]224
  Браге Тихо (1546-1601) – датский астроном, реформатор практической астрономии.


[Закрыть] и твоим учителем мессиром Кеплером?

Цезарио Планта немного помедлив, ответил:

– Сколько я ни вглядываюсь в звёздное небо, меня не покидает крамольная мысль, что Ватикан напрасно предал анафеме некоторые положения из учения мессира Галилея и отправил на костёр Джордано Бруно, мне искренне жаль, что с ним так жестоко расправилась святая инквизиция.

Герцог в ответ промычал что-то невразумительное: дескать, Джордано Бруно был скорее философом, чем настоящим астрономом и математиком, но по существу ничего не возразил.

– Безусловно, эти небесные светила совершают свой круговорот и озаряют свод небесный, – невозмутимо продолжал Планта, – и им, как будто нам, смертным, ничего не известно о грядущих судьбах нашего земного мира. На самом же деле небесные светила знают и видят грядущее и даже влияют на него, ибо в свою очередь являются очень далёкими мирами, и смешно было бы предполагать, как предполагал великий Птолемей[225]225
  Птолемей Клавдий (ок. 90 – ок. 160) – древнегреческий астроном, создатель геоцентрической системы мира.


[Закрыть], что наша грешная Земля и есть центр всего мироздания. Ведь нет никакого сомнения, что истинным центром мироздания является Солнце.

Валленштейн на секунду задумался и сказал:

– Позволю себе усомниться в этом, ибо вся эта небесная механика – намного сложнее, чем можно себе представить на первый взгляд. Я, ещё будучи вагантом, изучал законы движения небесных светил и теперь могу со всей уверенностью констатировать, что наш родной Гелиос тоже – не центр Вселенной. Правда, если моё предположение принять за истину, то мы придём к странным до абсурда выводам, особенно при беспристрастном взгляде на Священное Писание. Однако это может повредить нашей Церкви. В юности в Падуанском университете я имел неосторожность после дюжины бокалов доброго вина высказаться громогласно о множестве миров и тут же попал в застенки инквизиции. Тогда только чудо спасло меня от костра. Впрочем, любезный римлянин, можешь ли ты реально представить, что вся эта уйма звёзд и в самом деле совершает кругооборот только вокруг нашего Солнца?

Ошеломлённый Цезарио Планта пытался было что-то возразить, придерживаясь известной со времён Коперника истины, что Солнце и есть центр Вселенной, но герцог бесцеремонно его перебил и продолжал вдохновенно:

– Да, действительно, Солнце – центр мироздания, но только нашего, Однако для остальных звёзд, образующих видимые невооружённым глазом в чёрном ночном небе созвездия, дело обстоит иначе. Эти светила, вне всякого сомнения, тоже являются центрами других, очень далёких миров и мало чем отличаются от нашего родного Солнца, разве что размерами и яркостью. В этом мире – много миров, и все они, как и наше Солнце, вокруг которого вращается наша Земля и прочие планеты, вместе с Солнцем совершают чудовищно гигантский кругооборот вокруг другого, невидимого для нас, грешных людишек, центра Вселенной, и, как подсчитал доктор Кеплер, только один подобный кругооборот нашего мира вместе с другими звёздами совершается в течение сотен миллионов лет.

У Цезарио Планта, прекрасно знакомого с трудами античных и современных философов и астрономов, в том числе и самого доктора Иоганна Кеплера, челюсть отвисла от удивления: рассуждения герцога показались ему невероятно смелыми и рискованными.

– Ваше высочество, но ведь подобный взгляд на наше мироздание... э... э... как бы это точнее выразиться: находится в явном противоречии с основными догматами Церкви и может вызвать, мягко выражаясь, неудовольствие отцов-инквизиторов, – промямлил он заплетающимся языком.

Герцог в ответ лишь мрачно усмехнулся и холодным, острым, словно сталь золлингенского клинка, взглядом упёрся в переносицу своего собеседника и воскликнул:

– О, sankta samplicita![226]226
  О, святая простота! (лат.). Такая реплика невольно вырвалась из уст Яна Гуса 6 июля 1415 года во время аутодафе в Констанце, когда какая-то благочестивая старушка доставила к подножью костра связку хвороста. Казнь Яна Гуса – профессора Пражского университета – стала основной причиной так называемых гуситских войн. (Прим. авт.)


[Закрыть] Чёрт возьми, мессир Планта, неужели ты думаешь, что я тоже позволю какой-нибудь старушке подбросить хворост к подножью костра, на котором меня захотят поджарить наши святые отцы-инквизиторы? Ещё будучи простым рыцарем, я обнажил меч во имя спасения империи и династии, а не светских привилегий Римского Папы, и поверь мне: за последние десять лет беспрерывных войн на землях Германии и Чехии я кое-что видел и прекрасно знаю истинную цену этим раскормленным прелатам и прочим святошам, начиная от самого Папы и кончая нищим миноритом. Однако, когда философ погибает на костре только за то, что посмел усомниться в истинности библейских сказок и совершил открытие, перевернувшее вверх тормашками все поповские бредни в нашем мироздании, то, безусловно, это заставило серьёзно задуматься многих философов о настоящей небесной механике, и я тоже не исключение. «Сжечь – ещё не значит опровергнуть!» – слова, брошенные на площади Цветов в Риме в лицо самому будущему Римскому Папе, кардиналу Аквилаве, как нельзя лучше убедили меня, что бедняга Джордано Бруно, хотя и не был настоящим астрономом и математиком, но, тем не менее, оказался прав! Впрочем, – продолжал герцог самоуверенно, – пока я хозяин в Мекленбурге, отцы-инквизиторы вряд ли посмеют протянуть ко мне длинные руки, ибо я их быстро укорочу палашами своих рейтар!

Цезарио Планта уже вполне овладел собой, оправившись от изумления. Его лицо снова сделалось непроницаемым.

– Я нисколько не сомневаюсь, ваше высочество, в силе и доблести ваших солдат и их преданности императору и Святому Апостольскому Престолу, – поспешил он заверить герцога. – И, Боже меня упаси, считать, что герцогство Мекленбургское принадлежит не вам, а епископу Мегусу и прочей святой братии, вроде учёных доминиканцев, посмевших без вашего ведома устроить аутодафе в столице герцогства и затем организовать самую настоящую охоту за одним из лучших ваших офицеров. Но при всём уважении вашего высочества к философам позвольте напомнить вам одну старую истину: благо тому государству, которым правит воин и жрец, и горе тому государству, где правит софист и ритор!

– Поэтому я – воин, а не философ, – заметил герцог, – и могу тебя заверить, любезный, что я извлёк кое-какой опыт из последних событий, происшедших в моём герцогстве. Епископ в последнее время действительно всё чаще влезает не в свои дела.

Почему так обнаглел епископ, Валленштейн умолчал, но было ясно, что одна из причин – продвижение войск фельдмаршала Тилли к самым границам герцогства Мекленбургского. Эти войска неизбежно становились мощным противовесом имперским амбициям герцога. «Проклятье! – думал Валленштейн. – У себя дома я вдруг оказался связанным по рукам и ногам. Не исключено, что это происки Ватикана. Однако, если только шведские войска высадятся в Померании, я быстро разделаюсь с этим старым самодовольным индюком – фельдмаршалом, но пока надо набраться терпения, пожалуй, я вынужден буду пожертвовать бароном фон Рейнкрафтом. Всё, как в любимой шахматной игре. Главное, не допустить даже малейшей ошибки на пути к великой цели, и поэтому – терпение и ещё раз терпение».

Вслух же герцог сказал:

– Gutta cavot Lapidem non qvi, sed saepe cadendo![227]227
  Капля точит камень не силой, но частым падением (лат.).


[Закрыть]

– Вы совершенно правы, ваше высочество! – воскликнул Планта. – Это conditio, sine qva non[228]228
  Непременное условие (лат.).


[Закрыть] любого великого дела! Римляне справедливо утверждали: «Dictis rakta respodeant[229]229
  Пусть дела отвечают словам (лат.).


[Закрыть]. В Германии существует один прекрасный обычай, который ведёт своё происхождение от «Lex Allemanica»[230]230
  Аллеманская правда (лат.). Эти древние обычаи остались, как реликты древнегерманских законов эпохи Великого переселения народов. (Прим. авт.)


[Закрыть] и против которого даже Ватикан бессилен, – словно угадав мысли герцога, продолжал он. – Этого обычая, имеющего в здешних местах силу закона, свято придерживались не только доблестные аллеманские конунги, саксонские и бранденбургские курфюрсты и маркграфы, но и мекленбургские, померанские и прусские герцоги, а также чешские, венгерские и прочие короли. Этот обычай действует и в настоящее время. Суть его в том, что любая женщина, не состоящая в браке, может увести с эшафота приговорённого к смерти преступника, если тот не колдун и не еретик и, разумеется, если смертник согласится на это. Последнее условие станет понятным, если вспомнить, что этим древним законом часто пользовались такие безобразные и старые хрычовки, и несчастный кандидат в мужья предпочитал вместо женитьбы добровольно подставить собственную шею под меч или топор палача.

– Да, иногда предпочтительнее остаться на эшафоте, чем взойти на супружеское ложе к какой-нибудь старой безобразной потаскухе, – живо согласился герцог, вспомнив о так и не состоявшейся казни гайдуков в Сучаве. – А что, 8 мая, пожалуй, и клюнет на барона какая-нибудь беззубая карга с провалившимся носом, бывшая шлюха из маркитанток, которых немало при обозе моей армии! – хохотнул герцог. – Однако, мне уже пора. Необходимо хоть немного отдохнуть, ибо завтра мне предстоит решить много важных дел. А ты ещё раз внимательно проверь мой гороскоп! Кажется, в мои расчёты вкралась небольшая ошибка, повлиявшая на всю логическую цепь. Скоро подойдёт доктор Кеплер, вот с ним и займитесь моим гороскопом повнимательнее!

После ухода Валленштейна Цезарио Планта подсел к телескопу и придвинул к себе карту с гороскопом. И спустя короткое время воочию убедился, что ошибки в вычислениях нет. «Любопытно, какой гороскоп его высочеству составит сам доктор Кеплер», – с досадой подумал он, терпеливо дожидаясь великого астронома и математика.