Текст книги "Валленштейн"
Автор книги: Владимир Пархоменко
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 39 страниц)
– Я вижу, тебе по-прежнему не занимать отваги и дерзости, ты считаешь, что терять тебе нечего, но, может быть, я решил тебя помиловать, несмотря на все твои гнусные злодеяния?
– Моё преступление только в том, что из Венгрии я возвращался в Речь Посполиту другой дорогой, но отнюдь не для того, чтобы грабить ваших подданных, и в том, что я не сохранил голубей, попавшись на уловку презренного шпиона.
– Ты не только храбрый воин, но и на редкость честный и благородный человек, сразу видно – дворянин, – похвалил господарь Валленштейна и неожиданно добавил: – Поэтому я готов исполнить любую твою последнюю просьбу. Я слушаю тебя, рыцарь.
– Я хотел бы попрощаться с Флорией-Розандой, – не задумываясь, ответил Валленштейн.
– И всё? – удивился господарь. – Может, ещё что-то желаешь? Подумай, пока ещё есть время.
Валленштейн на мгновенье задумался и, немного поколебавшись, сказал:
– Напоследок я хотел бы немного посидеть на своём боевом коне.
– Странное желание. Но почему бы нам всем не полюбоваться на то, как тебя на твоём коне подведут к палачу? – со смехом заметил господарь и велел челяди: – Оседлайте и немедленно приведите сюда коня этого рыцаря! – И, обращаясь к Валленштейну, добавил: – В первой просьбе я вынужден тебе отказать, ибо именно на тебе лежит вина за гибель Флории-Розанды, и было бы кощунством вести тебя на её могилу. Что же касается твоей любимой лошадки, то изволь, можешь немного покрасоваться на ней. Ха! Ха! Ха!
Стоящие у кресла господаря самые сановитые бояре с готовностью подхватили смех своего грозного повелителя и угодливо захихикали.
Наконец, Шпатца подвели к Валленштейну, и рыцарь привычно похлопал его по высокой холке, нежно провёл рукой по чёрной шелковистой гриве. Конь всхрапнул, запрял острыми ушами и, словно чувствуя скорую гибель хозяина, ткнулся сухой мордой в его обветренное лицо и вдруг, вскинув голову, громко жалобно заржал, но Валленштейн быстро успокоил коня, шепнув ему что-то на ухо, чем очень удивил всех присутствующих. Не спеша, рыцарь вставил ногу в стремя, спокойно уселся в седло и, оглядев с высоты пространство между Красной башней и «гребнем», толпящихся у кресла господаря придворных, палачей, с нетерпением переминающихся с ноги на ногу, стражу на стенах, башнях и у закрытых ворот внешней стены крепости, подмигнул главному палачу. Тот освободил конец верёвки, переброшенной через блок, и что-то недовольно заворчал, и сразу же крюк спустился вниз и очутился в его жилистых цепких руках. Встретившись с любопытным и в то же время напряжённым взглядом господаря, заметив беспокойный блеск в глазах его отпрыска, Валленштейн презрительно усмехнулся и тронул шпорами коня. Пушкарь, схватив коня под уздцы, улыбаясь, повёл его вместе со всадником к подножью зловещей башни, где стоял в ожидании главный палач. Когда всадник очутился напротив него, палач тоже подмигнул рыцарю и радостно выдохнул из-под красного балахона с узкими прорезями для глаз:
– Слезай! Хватит валять дурака, пора и на крючок, моя дорогая рыбка!
Господарь громко захохотал, довольный шуткой палача, и под угодливый смех присутствующих повторил:
– Да, слезай! Тебе пора на крюк!
Внезапно Валленштейн резко ударил тяжёлым ботфортом по лицу пушкаря, держащего его коня под уздцы, и свалил его, подбежавшего главного палача он ударил другой ногой в подбородок с такой силой, что тот, уронив крюк, растянулся на земле со сломанной челюстью. В следующее мгновенье всадник поднял коня на дыбы, развернул его на месте и крикнул господарю:
– А по тебе уже давно плачет султанская удавка!
С этими словами он пришпорил коня, и тот со всё нарастающей скоростью помчался с холма вниз, а через несколько мгновений уже мчался по выстроенной немецким инженером насыпи. Могучий конь лишь слегка замедлил бег, взрывая подковами утрамбованную землю, и довольно легко вынес своего хозяина на западную крепостную стену, называемую «гребнем».
– Прости меня, Флория-Розанда! Если примешь, я иду к тебе! – с этими словами Валленштейн ещё сильнее вонзил шпоры в бока верного Шпатца. – Вперёд, Шпатц! Вперёд, мой верный друг!
– Он обезумел, – прошептал господарь, изумлённым взглядом провожая чёрный силуэт всадника.
Лупул первым опомнился и, вырвав тяжёлый испанский мушкет из рук пушкаря, стоящего с разинутым ртом, выстрелил, почти не целясь. Всадник слегка покачнулся, но неистовый бег коня не замедлился.
– Он не успеет остановить коня и просто свалится со стены в глубокий ров с кольями, – процедил сквозь зубы княжич, – он расшибётся вдребезги вместе со своим проклятым конём.
Однако Валленштейн не только не замедлил бешеного бега коня, но напротив, заметно ускорил его. Он нёсся прямо на зубцы «гребня». Казалось, конь теперь почти не касается копытами земли.
– Оригинальный способ – покончить жизнь самоубийством, но, безусловно, это всё-таки лучше, чем быть вздёрнутым на крюке, – заметил инженер Керн, обращаясь к своему помощнику мастеру Шварцкопфу.
Тот ответить не успел – Валленштейн на всём скаку перемахнул через зубцы «гребня» и исчез из виду.
Присутствующие, – кроме господаря и бояр, – бросились на крепостную стену, кое-кто поспешил к крепостным воротам. Однако никто из них так и не увидел, как чёрный всадник на вороном в белых чулках коне, словно неведомая гигантская птица, пролетел над глубоким крепостным рвом с торчащими внизу острыми кольями и приземлился на противоположной стороне, прямо на свеженасыпанный земляной бруствер. Конь под тяжестью всадника присел на все четыре ноги и чуть было не свалился на бок, но с помощью опытного седока сумел удержать равновесие.
– Не приняла, – прошептал Валленштейн, направляя мчавшегося, как ветер, коня в сторону запутанных узких улочек. – Флория-Розанда была права: её век оказался короче, чем мой.
В горячке Валленштейн не чувствовал боли от пули, застрявшей в его правом бедре, судя по всему, кость осталась цела, нога свободно действовала, но кровотечение было обильным. Вихрем промчался рыцарь по ещё недостроенному внешнему форту, перемахнул через узкий ров и оказался на узких извилистых улочках Сучавы.
Валленштейн обладал уникальной способностью: стоило ему хотя бы раз побывать в каком-либо незнакомом месте, он мог спустя даже довольно длительное время восстановить по памяти любую самую незначительную деталь той картины, которую видел лишь однажды и мельком. Эта способность не раз сослужила ему добрую службу, пригодилась и сейчас, когда он, покружив по тесным, необычайно запутанным переулкам столицы Молдавского княжества, наконец выбрался к Венгерским воротам, высокой прямоугольной башне из дикого камня, с широким порталом для проезда различных повозок и всадников. Ворота охранял всего один отставной солдат-инвалид. Бедняга ничего не успел сообразить, когда мимо него вихрем промчался всадник на великолепном вороном жеребце.
Никому из жителей Сучавы и в голову не пришло остановить незнакомого окровавленного всадника. Его появление они справедливо связывали с тёмными делами, происходящими на Господарском холме, и не желали с ними иметь ничего общего, ведь это могло привести на острый кол на поле Правосудия.
– Вот и доигрались мы в ваши игры, – проворчал Лупул, – упустили негодяя.
– Если ты не будешь долго раскачиваться, он далеко не уйдёт, – сердито сказал господарь, чувствуя, как от бешенства кровь приливает к голове. – Теперь, если этот негодяй мне попадётся в руки, я, по примеру янычар, велю с него живьём спустить шкуру!
– Твоё величество ещё на это надеется? – с иронией спросил Лупул. – Смотри, что только творится на Семиградской дороге!
Взойдя на высоченную крепостную стену, чтобы увидеть погоню за беглецом, они заметили, как из леса, к которому мчался Валленштейн, конной лавой высыпали казаки с пиками наперевес. Казачью лаву разворачивал великан на могучем коне. Это был неполный кавалерийский полк, который Конашевич-Сагайдачный бросил на Сучаву, руководствуясь одному ему известными мотивами. Полком командовал сотник Мак, которому полковник подчинил даже есаулов.
Валленштейн был поражён, когда внезапно перед ним появился тёмно-русый всадник-исполин верхом на могучем буланом жеребце. За спиной сотника мелькало множество всадников в красных или синих жупанах, лихо заломленных папахах с красными шлыками и с пиками наперевес. Внезапно суровые, усатые, продублённые всеми степными и черноморскими ветрами, загорелые лица казаков поплыли перед ним, Семиградская дорога поднялась на дыбы, небо резко наклонилось, и он почувствовал, что проваливается в какую-то чёрную бездонную пропасть. Перед его затуманившимся взором неожиданно появилась Флория-Розанда. Она с улыбкой на свежих устах шла к нему, протягивая навстречу руки. Чёрный, лишённый листьев лес и серая земля, покрытая пожухлой травой, куда-то исчезли, путь его возлюбленной устилали никогда не виданные им цветы. Она приблизилась к широкому, с кристально чистой водой ручью, через который был перекинут мостик – играющая всеми цветами радуга, – и внезапно остановилась, словно наткнулась на невидимую преграду. Улыбка её стала печальной. Валленштейн смело направился к чудесному мосту, но едва занёс ногу, чтобы ступить на него, как мост исчез, и рыцарь ясно почувствовал, что преодолеть ручей не сможет. Флория-Розанда, печально глядевшая на него, вскоре исчезла между стволами могучих деревьев чудесного леса.
– Твоё время, воин, ещё не пришло, – внезапно услышал он рядом с собой мелодичный женский голос.
Валленштейн вздрогнул и повернулся на этот чудный голос. В нескольких шагах от него стоял сказочно-прекрасный белый конь с дорогой сбруей, на котором восседала всадница – женщина невиданной красоты. Она смерила его строгим взглядом и добавила:
– Биврест[102]102
Биврест или Бильврест – согласно скандинавской мифологии, мост в виде радуги, ведущий в обитель богов Асгард (Прим. авт.).
[Закрыть] тебя не пропустит, ибо ты ещё не выполнил своё предназначение в мире людей. Тебе ещё рано в Вальгаллу![103]103
Вальгалла (Вальхалла) – согласно скандинавской мифологии обитель избранных воинов, которая находится в Асгарде, где воины проводят время в сражениях и бесконечных пирах в присутствии самого Одина (Вотана) и его прекрасных дочерей – валькирий. Валькирия — др. сканд. Valkyrja – букв, выбирающая убитых – в скандинавской мифологии валькирии – это воинственные девы, решающие по воле бога Одина исход сражений. Отбирали храбрейших из павших воинов и уносили в Вальхаллу.
[Закрыть] – С этими словами прекрасная женщина исчезла.
Валленштейн открыл глаза и увидел склонившееся над ним девичье лицо, обрамленное белокурыми локонами. Он лежал на чём-то мягком, его слегка покачивало, и сквозь скрип колёс и стук копыт он услышал голос Ингрид Бьернсон.
– Вам уже лучше, ваша милость? – осведомилась девушка, смачивая холодной водой его пылающий лоб.
– Ты, случайно, не валькирия, которая должна забрать меня в Вальгаллу? – Усмехнулся Валленштейн. – Хотя нет, Фрейя сказала, что моё время ещё не пришло.
В ответ Ингрид прочитала ему вису:
И минуту помедлив, она добавила:
– Возможно, Хрофт[105]105
Хром – одно из 56 имён Одина (Прим. авт.).
[Закрыть] и Фрейя считают, что вы ещё недостаточно совершили подвигов в Мидгарде[106]106
Мидгард или Маннхейм – в скандинавской мифологии Мир людей.
[Закрыть], чтобы попасть в Асгард и принять участие в пире среди избранных воинов в Вальгалле.
– Похоже, ты права, язычница. Моё путешествие за подвигами ещё не закончилось, – согласился Валленштейн и снова впал в забытье.
Молдавский господарь бросил против обнаглевших казаков отборный отряд конницы в четыре тысячи сабель, его вёл лично Лупул. Он повис у казачьего полка на хвосте, не давая ему передышки ни днём, ни ночью, стремясь навязать противнику решающее сражение в невыгодных для того условиях. Однако сотник Мак с казаками быстро уходили в сторону Заставны. Возле этого древнего русского селения Лупул, наконец, настиг дерзкого сотника. Казаки быстро разбили укреплённый лагерь, по кругу обнеся его возами, укрылись за спешно насыпанными высокими земляными валами. У казаков из-за их малочисленности не было никаких шансов устоять против бешеного натиска отряда Лупула. Разыгравшееся сражение было кровавым и упорным. Казаки вели огонь из своих укреплений по наступающей солдатской коннице, и выкурить их оттуда или хотя бы выманить на вылазку никак не удавалось. Развязка наступила 29 ноября после полудня: в тыл наступающей молдавской коннице, которую на приступ казачьего лагеря вёл лично Лупул, внезапно ударил свежий, усиленный полк Конашевича-Сагайдачного. Удар полторы тысячи сабель был столь внезапным и мощным, что Лупул на некоторое время растерялся, а опомнившись, увидел, что казаки, подошедшие с тыла, уничтожают его отборную конницу, и из казачьего лагеря в открытый бой двинулся полк сотника Мака, и отчётливо понял, что попал в ловушку. Казаки, почуяв превосходство, принялись безжалостно уничтожать ошеломлённого противника, никого не беря в плен. Среди молдаван началась паника, перешедшая в повальное бегство и, несмотря на все усилия Лупула, предотвратить его не удалось. Остатки войск противника казаки преследовали до самого Сирета, а Лупулу, который потерял почти три четверти своей армии, удалось добежать до Сучавы и скрыться в крепости на Господарском холме. Все ворота в столице княжества и в самой крепости наглухо закрыли, на стенах выставили усиленную охрану, крепостные орудия зарядили, готовясь к отражению штурма. Гонцы господаря помчались во все уезды с приказом для пыркелабов: немедленно собирать ополчение и спешно двигаться к Сучаве.
Большинство жителей столицы, узнав о страшном поражении Лупула под Заставной, попрятались в подвалах своих домов, с ужасом ожидая вторжения в город свирепых казачьих орд, не уступающих в своей жестокости и алчности знаменитым гуннам. Однако полковник Конашевич-Сагайдачный, несмотря на жажду добычи, трезво оценив свои возможности, ограничился тем, что начисто разграбил Сирет и селения, попадавшиеся на обратном пути в Речь Посполиту.
– Сжигать всё дотла и уничтожать всех, кто посмеет оказать нам, сечевым рыцарям, сопротивление! Выше малиновые знамёна и чёрные бунчуки! В плен никого не брать! – призвал Конашевич-Сагайдачный казачьих старшин и, наблюдая за разгорающимся в Сирете пожаром, грозил: – Я надолго отобью охоту этих ромейских цыган и турецких рабов воевать с казаками!
Захватив приличную добычу, казаки напоследок обчистили Черн и, сжигая и грабя всё на своём пути, покинули северные земли Молдавского княжества, так называемую Цара Фаджилор, ушли к родным берегам Днепра-Славутича, в широкие привольные степи, где на острове Хортица их ждало сечевое братство. Пути двух великих воинов, рыцаря Валленштейна и полковника Конашевича-Сагайдачного, разошлись навсегда.
Полковник, заглянув напоследок в маркитантский фургон, не позволил будить обессилевшего от горячки рыцаря и, протянув девушке дорогой турецкий кинжал в золотых ножнах, велел отдать его Валленштейну, когда тот очнётся. После этого, хлестнув нагайкой своего коня, он, не оглядываясь, помчался к движущейся на восток колонне казаков.
У фургона остались только барон фон Илов и шесть чудом уцелевших рейтар.
Они вернулись в Чехию, двигаясь через земли Речи Посполитой, однако в Чехии сильно страдающий от раны Валленштейн долго не задержался: едва Лукреция фон Ландтек узнала о его возвращении, как он вместе с Ингрид очутился в одном из её богатых моравских поместий.
Валленштейн ни за что не хотел расставаться с белокурой маркитанткой, и баронесса, скрепя сердце, оставила её в качестве служанки при рыцаре. Здоровье его внушало серьёзную тревогу лекарям: правое бедро сильно распухло, покраснело, и из открытой раны шёл отвратительный запах гнили. Встревоженная Лукреция на всякий случай пригласила католического пастора соборовать больного. Почти одновременно с пастором у постели Валленштейна появился бакалавр медицины, в котором тот с удивлением узнал иезуита Муцио Вителески. Он уже был профессором ордена иезуитов и в настоящее время одним из приближённых людей к самому генералу. Трудно сказать со всей определённостью, какой фактор стал решающим в выздоровлении Валленштейна: появление священника со святыми дарами или своевременное вмешательство в процесс лечения иезуита, обладающего обширными медицинскими познаниями, в том числе и навыками в области хирургии. Вителески настоял на срочной операции, поскольку иначе Валленштейна ожидала смерть. Операция оказалась довольно сложной, но иезуит справился с ней блестяще, искренне удивляясь мужеству своего пациента, который за всё время, пока из раны удаляли гной и разложившееся мясо, лишь временами морщился, при этом не издав ни звука.
Когда дело пошло на поправку, Валленштейна навестил епископ Пазмани и попытался внушить ему, что чудесное исцеление было бы невозможно без вмешательства высших сил, предложив приобщиться, наконец, к «истинной вере». Епископа горячо поддержала баронесса.
Доблестный рыцарь попросил немного времени, чтобы обдумать этот важный шаг, и наутро, когда с восходом зимнего солнца к нему снова явился епископ, Валленштейн охотно согласился принять католичество.
Епископ и баронесса были на седьмом небе от радости, что Провидение так неожиданно ниспослало на строптивого рыцаря покладистость и благочестие. Однако истинная причина его поступка была гораздо прозаичнее. Когда замок уснул в ранних зимних сумерках, а Ингрид, ставшая сиделкой при выздоравливающем рыцаре, расположилась с рукоделием в его покоях и тихим приятным голосом напевала нескончаемо длинные шведские песни о древних богах и героях, Валленштейну захотелось хлебнуть доброго вина. В последнее время он сильно пристрастился к нему, объясняя это тем, что вино не просто веселит душу и сердце, сокращая запасы винных подвалов баронессы, но и восстанавливает силы, а это ему так необходимо. Иногда за день он умудрялся выпить две дюжины бутылок, хотя Ингрид, видя как Валленштейн, откупорив очередную бутылку, жадно приложился к горлышку, сказала с горечью:
– Немногие католические прелаты могут похвалиться тем, что вас перепьют, ваша милость, хотя больших пропойц, пожалуй, не найти на всём белом свете.
– А разве лютеранские[107]107
Лютеранские — относящиеся к лютеранству, одному из направлений протестантизма, возникшего в результате Реформации и получившего название по имени основоположника Мартина Лютера (1483-1546), который призывал к борьбе против папства и католической иерархии. Его 95 тезисов стали сигналом начала реформистского движения.
[Закрыть] попы меньше пьют? – несказанно удивился Валленштейн.
– Пожалуй, гораздо меньше, ведь они большие ханжи и скряги, – серьёзно подтвердила Ингрид.
– Какая разница, на каком языке петь псалмы и каким образом причащаться, но, пожалуй, мне и в самом деле следовало бы родиться католиком. Греши, сколько влезет – пьянствуй, обжирайся до рвоты, блуди, но только не забудь вовремя исповедоваться у первого попавшегося католического монаха, такого же пьяницы и прелюбодея, как и ты, и всё готово – ты очередной раз спасён. Очень удобная религия, и, я думаю, что моё будущее стоит мессы[108]108
«... будущее стоит мессы» – перефразированное высказывание вождя гугенотов Генриха Бурбонского (1563-1610) «Париж стоит мессы». По свидетельству анонимного автора книги, изданной в 1622 г., эти слова он произнёс в 1593 г., когда отрёкся от кальвинизма и принял католичество, что обеспечило ему французский престол, на который он вступил под именем Генриха IV.
[Закрыть].
– Вы правы, ваша милость, – усмехнулась Ингрид. – На мой взгляд, католические попы – более подходящая компания для настоящего рыцаря, чем протестантские ханжи с их унылыми, постными лицами.
– Итак, решено, пора становиться добрым католиком, – обрадовался Валленштейн, – ибо я привык открыто и честно предаваться различным порокам.
На следующий день Валленштейна, который лишь с трудом мог самостоятельно передвигаться, торжественно крестили прямо в его роскошной спальне. Муцио Вителески утверждал, что дорога в собор даже в карете для его пациента – слишком опасна.
Радостно возбуждённый епископ Пазмани лично провёл обряд крещения. В честь этого события в замке был устроен торжественный обед, на который были приглашены все имеющиеся в наличии представители католического духовенства.
Валленштейн превзошёл самого себя и продолжал заниматься возлиянием даже тогда, когда большинство участников торжества оказались под столами. Только Муцио Вителески, епископ Пазмани и барон Илов оказались крепче других и угомонились лишь к утру, рухнув раскрасневшимися мордами в блюда, стоящие на столе. Вероятно, Валленштейну так понравилась возможность безнаказанно предаваться пороку, что он впал в тяжёлый запой.
Встревоженная не на шутку баронесса вынуждена была обратиться за советом к епископу Пазмани, который решил лично прочитать ему нравоучительную проповедь. Беседа длилась довольно долго, к ней присоединился и Муцио Вителески. Когда же баронесса осмелилась прервать воспитательную беседу отцов-иезуитов и послала к ним горничную с приглашением на обед, то последняя с изумлением увидела следующую картину: епископ Пазмани, професс ордена иезуитов Вителески и сам погрязший в гнусном пороке рыцарь сидели за столом, сплошь заставленным бутылками. На залитом вином роскошном мавританском ковре валялась почти дюжина пустых бутылок. Слуга же, растянувшись во весь рост на хозяйской кровати, храпел во всю мочь.
Рыцарь, епископ и професс же, обнявшись, пытались петь нестройными голосами, им довольно удачно подпевала Ингрид – единственный трезвый человек во всей этой компании:
После этого случая баронесса с большим опасением приглашала католических прелатов для бесед с доблестным рыцарем. Однако последний полюбил эти душеспасительные беседы, обнаружив, что католические монахи и прелаты – оригинальные собеседники и, главное, – отличные собутыльники, знающие толк в добром вине.
– Чем больше пьёшь, тем более трезвеешь. In vino veritas![110]110
Истина в вине (лат.).
[Закрыть] Содержимое одной бутылки затуманивает мозги, а содержимое полудюжины бутылок их прочищает, и это знают только отцы-иезуиты, – не уставал повторять Валленштейн.
Отцы-иезуиты хохотали до слёз при этих словах. Смеялся и сам рыцарь, но его светло-серые глаза при этом оставались грустными, это замечала только Ингрид, только она одна знала истинную причину беспробудного пьянства Валленштейна: воспоминания о Флории-Розанде ни на минуту не покидали его. Все усилия баронессы фон Ландтек, пытавшейся бороться с порочными наклонностями Валленштейна, разбивались о хитрые козни отцов-иезуитов, обожавших дармовую выпивку и обильную закуску, приготовленную в замке искусными поварами. Бесконечные кутежи продолжались больше года, к тому времени Валленштейн окончательно оправился от ранения, а Вителески был срочно вызван в Рим и назначен одним из четырёх главных советников и наблюдателей при генерале ордена.
Валленштейн уже мог без посторонней помощи вскакивать в седло и возобновил занятия фехтованием. Он нашёл себе новое развлечение: искал повод для ссоры с дворянами из окрестных поместий и разными заезжими молодцами, чтобы подраться на дуэли. Это была самая настоящая охота за местными и заезжими бретёрами, Валленштейн несколько раз был ранен на дуэлях, но, к счастью, дело обходилось для него лишь лёгкими царапинами, хотя сам он всего лишь за три месяца отправил на тот свет около полудюжины противников и не меньше дюжины серьёзно ранил. Его стали не на шутку опасаться во всей Моравии и обходили десятой дорогой обширные поместья баронессы фон Ландтек.
Слава о его дуэльных подвигах докатилась до самой Праги. Эрцгерцог Маттиас, получив серьёзное внушение от своего брата, императора Рудольфа II, велел Валленштейну угомониться, пригрозив, что иначе дело может кончиться эшафотом на Старградском Ринге в Праге. Однако к середине ноября 1608 года тот и сам внезапно угомонился. Чёрная дата и связанные с ней воспоминания снова бросили Валленштейна в объятия Вакха. Во время одного из кратких перерывов между кутежами, в конце января 1609 года Валленштейн неожиданно для всех вступил в законный брак с владетельницей богатых моравских поместий, баронессой Лукрецией фон Ландтек, став не только совладетелем богатейшего состояния, но и, как единственный наследник супруги, войдя в число самых богатых магнатов Моравии. Во время Великого предпасхального Поста Валленштейна словно подменили, он неожиданно для всех бросил пить и усиленно занялся хозяйственной деятельностью. Успехи на этом, новом для него поприще были поразительны. В первую очередь он резко сократил крепостные повинности, дав своим крестьянам больше времени на занятия личным хозяйством, справедливо решив, что гораздо выгоднее владеть богатыми, способными платить подати крестьянами, чем не имеющими за душой и гроша несчастными людишками, мрущими от голода, словно мухи. К неудовольствию супруги, Валленштейн разрешил крестьянам для своих нужд валить в разумных пределах барский лес и ловить рыбу в разных барских водоёмах, а также в большей мере заниматься отхожим промыслом. Вскоре к огромному изумлению Лукреции нововведения супруга стали давать свои плоды, и в их казну неиссякаемым ручьём потекло золото и серебро. Однако на этом Валленштейн не остановился. На своих землях он стал строить мукомольни, солеварни, дубильни, винокурни, но и мельницы для размола серы, необходимой для изготовления пороха, также кузницы, плавильные печи для производства меди и чугуна, открыл различные мастерские для починки и изготовления оружия и солдатской амуниции. Он организовал производство отличного пороха и фитилей для артиллерийских орудий и, кроме того, ещё и небольших пушек – ведь Европа уже стояла на пороге затяжной изнурительной войны.
Принято считать, что грянувшая в центре Европы в начале XVII века кровавая религиозная междоусобица, распространившаяся затем на весь христианский мир, была результатом исключительно восстания чехов-протестантов в 1618 году. Действительность сложнее и противоречивее. Корни конфликта следует искать в небольшом германском княжестве Клеве. Едва Валленштейн обвенчался с Лукрецией фон Ландтек, как внезапно в марте 1609 года умер душевнобольной владетель этого княжества Иоганн Вильгельм фон Клеве. В пределах его владений сосуществовала пёстрая смесь различных христианских конфессий, начиная от добрых ортодоксальных католиков и кончая лютеранами кальвинистами, цвинглианцами, анабаптистами[111]111
Кальвинисты – кальвинизм — одно из основных течений Реформации, изложенное французским теологом и проповедником Жаном Кальвином (1509-64), отрицавшим иерархическое строение церкви и верховную власть Папы, единственным источником новой церкви признавалось Священное Писание и т.д.
Цвинглианцы – цвинглианство — одно из наиболее радикальных направлений в протестантизме, основанное Ульрихом Цвингли (1484-1531) и в XVI в. распространившееся в Швейцарии и Южной Германии.
Анабаптисты — радикальная протестантская секта, выступавшая за упразднение феодальных и церковных привилегий, в частности, не признавали крещения младенцев, считая, что выбор исповедания может быть лишь свободным и осознанным актом. Движение возникло среди социальных низов в начальный период Реформации в Швейцарии и быстро распространилось в соседних странах.
[Закрыть] и другими. Ситуация усугублялась тем, что рядом с Клеве находились герцогства Юлих и Берг. На эти владения претендовали четыре высокородные сёстры, их мужья, а также их многочисленные потомки и родственники, ведущие своё происхождение от дальней ветви княжеского рода покойного Иоганна Вильгельма фон Клеве. В результате Брандербургский и Пфальц-Нойбургский княжеские дома первыми перешли от угроз к непосредственным действиям, стягивая войска к этим богатым землям, оставшимся без прямого законного наследника. Такие действия не могли не привести к первым военным стычкам, которые в результате послужили сигналом для политического вмешательства соседних государств, прежде всего, управляемых католическими князьями-епископами, а также протестантским правителем Соединённых Нидерландов[112]112
Соединённые Нидерланды — республика 7 нидерландских провинций, образовалась на территории Нидерландов в результате революции XVI в. и освобождения от испанского господства.
[Закрыть]. Не остался в стороне также император Рудольф II и эрцгерцог Леопольд V[113]113
Леопольд Вильгельм (1614-1662) – сын императора Фердинанда II, австрийский эрцгерцог.
[Закрыть], как комиссар по вопросам легитимного наследования и вассалитета.
Борьба за Юлих-Клевское наследство и последовавшая за ней Градисканская война, начавшаяся в 1615 году, оказались взаимосвязанными и, в конечном итоге, поставили всю Европу на грань катастрофы, ибо внутренние межрегиональные усобицы разгорались во время резкого усиления экспансионистской политики Порты.
Валленштейну не пришлось принять участия в войне за Клевесское наследство, ибо он усердно готовился к более важным, с его точки зрения, делам, которые должны были сделать его обладателем королевской короны или, на худой конец, короны герцога.
