Текст книги "Валленштейн"

Автор книги: Владимир Пархоменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 39 страниц)

Глава XVII
AD MALOREM DEI GLORIAM [231]231
  Это сделано во славу Божию (лат.).


[Закрыть]

(Герцогство Мекленбургское. Шверин, 12 мая 1630 года)

Ливень до сих пор невиданной силы продолжался почти всю ночь. Вода в Зуде и в каналах вышла из берегов, бурлящими потоками ринулась по узким улицам Шверина, постепенно превращая их в настоящие реки с мутной, грязной водой, по которым можно было передвигаться только на лодках или плотах. Многие сомнительные личности – бродяги, воры, грабители с большой дороги, солдаты-дезертиры и просто обыкновенные нищие – немедленно воспользовались обстановкой и везде, где только могли, занимались мародёрством, от которого в первую очередь пострадали различные питейные заведения, постоялые дворы и дома богатых бюргеров. Были даже попытки проникнуть в резиденцию епископа, но охрана дала достойный отпор незваным гостям, расстреляв их в упор залпами из мушкетов. Комендант Шверина, гауптман Гордон организовал настоящую охоту за мародёрами.

Из-за создавшегося чрезвычайного положения, как Валленштейн и предполагал, казнь Рейнкрафта откладывалась на неопределённый срок. Вероятно, Хуго Хемниц частично был прав, когда решил, что сами силы ада против казни этого законченного негодяя и подлого закоренелого еретика. Однако казнь рано или поздно должна была состояться. Спустя два дня после окончания ливня, когда уровень воды в реке и каналах настолько понизился, что улицы Шверина вновь стали сухопутными, чему немало способствовало майское солнышко, во всю мочь пригревавшее и осушавшее окрестности столицы герцогства, на площади у ратуши был торжественно зачитан указ герцога. Он гласил о том, что ритуал почётной казни состоится в среду, 12 мая 1630 года, в четыре часа после полудня: барон фон Рейнкрафт будет обезглавлен путём мечного отсечения на эшафоте у ратуши, в присутствии самого герцога, духовенства, магистрата и всех жителей Шверина.

Хуго Хемниц с облегчением перекрестился, узнав радостную весть и, отобрав самых надёжных и весьма искусных в фехтовании и в военном ремесле послушников, вместе с графом Пикколомини глубокой ночью накануне казни, проник потайным ходом, ведущим из склепа под часовней, в замок герцога.

– Его высочество обычно по утрам упражняется в фехтовании, и это самое удобное время для похищения его глупой дочери. Однако эта взбалмошная дура имеет привычку спозаранку перед завтраком носиться верхом по окрестностям Шверина, поэтому нам нужно не упустить момент, когда она ещё спит. Я думаю, её надо захватить ещё до того, как она соберётся и отправится на конюшню, а сам герцог будет в фехтовальном зале, – сообщил Пикколомини своему наставнику.

– Приятно слышать, сын мой, что ты не тратил драгоценное время зря и основательно изучил все привычки герцога и его змеиного отродья, – сказал Хемниц.

И вот теперь, когда они со всеми предосторожностями подошли к потайной двери, ведущей в фехтовальный зал, и Хуго Хемниц, мельком глянув в хитро замаскированный смотровой глазок, приказал своим спутникам располагаться поудобнее и отдыхать – что было весьма непросто в тесном, душном, пыльном пространстве между стенами – Пикколомини, чихая от пыли, обратился к иезуиту.

– Что ещё? – грубо переспросил коадъютор.

– Не лучше ли было совершить это богоугодное дело вчера ночью, когда эта подлая тварь только отошла ко сну? – дрожа от нервного возбуждения, смешанного со страхом, заныл граф.

– Нет ничего хуже человеческой глупости, – с нескрываемым раздражением заметил Хемниц. – Ты, сын мой, разве не читал «Похвалу Глупости» знаменитого негодяя, но довольно умного человека – Эразма Роттердамского[232]232
  Эразм Роттердамский (1469-1536) – гуманист эпохи Возрождения, философ и писатель, автор сатиры «Похвала Глупости».


[Закрыть]. Хоть он и был еретиком и нечестивцем, но тебе не мешало бы набраться ума хотя бы у него. Видно, сам дьявол отобрал у тебя остатки разума, придётся повторить специально для тебя: весь смысл похищения сводится к тому, чтобы герцог или кто-либо другой из дружков барона не успели подготовить замену этой проклятой новоиспечённой невесте смертника. Кроме того, ранним утром люди герцога, уверенные в том, что Брунгильда, как обычно, травит зайцев на окрестных крестьянских полях, не сразу хватятся этой дрянной девки. Не ты ли, сын мой, говорил, что утро – самое удобное время для похищения дочери герцога или, может, ты от страха лишился остатков рассудка? – с подозрением спросил у своего послушника зловещий иезуит.

– Ваша экселенция ещё сможет убедиться, что это не так! – воскликнул задетый за живое Пикколомини.

– Замечательно, сын мой, – успокоил его Хуго Хемниц. – Однако рассвет уже близок и, если верить тебе, в фехтовальном зале вот-вот появится герцог.

– И мессир Цезарио Планта, – добавил граф дрожащим голосом, так как действительно очень трусил.

– Кто такой, этот Цезарио Планта? – насторожился Хемниц, но граф не успел ответить.

Из зала внезапно донеслись громкие голоса и звон клинков. Коадъютор жадно припал к смотровому глазку и увидел двух рослых фехтовальщиков в белых рубашках, заправленных в штаны военного покроя и в высоких кавалерийских ботфортах. В одном из них он сразу узнал герцога, другой стоял спиной к иезуиту, выбирая на стеллаже подходящую рапиру.

– Их только двое! Я будто это предчувствовал! – радостно прошептал Хемниц. – Самое время покончить с герцогом, с этим гнусным изменником, вступившим в сговор с врагами Церкви. Сегодня он дорого заплатит за попытку напялить на себя королевскую корону! Сейчас, дети мои, – обратился иезуит к послушникам, – вы дадите его высочеству урок фехтования, затем умертвите обоих! Брат Доминик отвечает за это богоугодное дело!

– Ваша экселенция, всё будет сделано, как вы прикажете! – с готовностью ответил смуглокожий, свирепого вида монах, почти на голову возвышавшийся над своими собратьями.

– Действуйте быстро и не давайте им опомниться! Потом ждите нас в склепе под часовней. И да поможет вам Бог! – напутствовал своих послушников их старший наставник. – Атаку начнёте через четверть часа после того, как мы удалимся! Сверим часы!

Доминик молча достал из складок сутаны серебряные часы и показал Хуго Хемницу. Последний в свою очередь достал свои и молвил:

– Итак, начинаем! Веди в покои этой нечестивой девки! – обратился он к сильно побледневшему Пикколомини.

Ровно через пятнадцать минут после ухода коадъютора и графа в стене, облицованной панелями из морёного дуба, бесшумно отворилась потайная дверь, и в фехтовальный зал ворвались четверо монахов-иезуитов, переодетых нищенствующими францисканцами, вооружённых шпагами и кинжалами. Герцог и Цезарио Планта, заметив их боковым зрением, тотчас отскочили под защиту стены с развешанным на ней холодным оружием. При этом Планта успел сорвать с неё ещё одну длинную шпагу. Герцог немедленно последовал его примеру, и в утренней тишине фехтовального зала звякнули восемь клинков.

«На шум в фехтовальном зале может сбежаться охрана и челядь, а мы тем временем успеем захватить проклятую девку и благополучно доставим её в склеп, – удовлетворённо подумал Хуго Хемниц. Его грела мысль, что теперь герцог будет наверняка убит – брат Доминик своё дело знает – и, таким образом, окажется выполненным основное задание ордена. – Резню мы обставим так, чтобы вся вина за неё легла на совесть братьев-доминиканцев и миноритов, и, даст Бог, Великий Понтифик всю эту братию поставит на место, и она не будет больше путаться у нас под ногами!» – Судьба послушников, которых наверняка изрубит взбешённая охрана герцога, Хемница особенно не интересовала. Ему жаль было брата Доминика, но увы! Все мы в руках Господа. – «Ad malorem Dei gloriam», – мысленно проговорил про себя иезуит.

Выйдя из потайного хода, Хемниц с графом оказались в пустынном коридоре.

– Там спальня её высочества, дочери герцога, – объяснял Пикколомини, знавший женскую половину замка, как свои пять пальцев, указав на резную массивную дверь в конце коридора. – Её служанка живёт вон в той маленькой каморке, – продолжал граф таинственным шёпотом, указывая на неприметную дверку рядом. – Дочь герцога всегда поднимается с первыми лучами солнца, и в это время её служанка уже наверняка прибирает её спальню и помогает этой маленькой стерве облачаться.

– Это плохо. Придётся тебе лично, сын мой, заняться этой служанкой. Нам не нужны лишние свидетели, – шепнул в ответ Хуго Хемниц и смело, решительно, не колеблясь, постучал в дверь спальни дочери герцога.

В ответ не раздалось ни звука. Иезуит постучал настойчивее. На этот раз за дверью раздался какой-то шорох и чей-то голос, но его тотчас перебил другой:

– Кого там ещё дьявол принёс?

– Это я, слуга его высочества! – неожиданно для себя прохрипел Пикколомини, искусно подражая простуженному голосу камердинера.

Хемниц одобрительно кивнул головой и отметил про себя, что его подопечный, когда это необходимо, умеет владеть собой.

В замке заскрипел ключ, и недовольный голос Брунгильды:

– Узнай, какого чёрта притащился сюда в такую рань этот старый козёл? – сказала дочь герцога, добавив крепкое солдатское ругательство, достойное матерого ландскнехта.

Пикколомини выхватил кинжал и, едва дверь приоткрылась, резко рванул её на себя и молниеносно воткнул узкое трёхгранное лезвие в живот девушке. В следующее мгновенье граф ворвался в комнату, примыкающую к спальне, за ним проскользнул Хуго Хемниц. Он бросился к ничего не подозревающей полуодетой Брунгильде. Ей оставалось напялить на себя зелёный из тонкого сукна камзол и такого же цвета бархатный плащ с окантовкой из золотого галуна, когда внезапно появились незваные гости: две зловещие фигуры в чёрных монашеских рясах и в чёрных балахонах с прорезями для глаз. В руках одного гостя блестел кинжал, испачканный кровью несчастной служанки. Казалось, гости не произвели на дочь герцога никакого впечатления, её рука спокойно потянулась к перевязи со шпагой, лежащей тут же, на стуле. Однако Хемниц успел опередить Брунгильду и отшвырнул шпагу прочь, но в следующий момент неожиданный удар кулаком снизу в челюсть свалил его с ног. В этот критический момент Пикколомини подскочил к девушке сзади, обхватив её плечи левой рукой, приставил окровавленный кинжал к горлу. Брунгильда на время прекратила сопротивление. Иезуит тем временем вскочил на ноги и, взбешённый от самой мысли, что его свалила с ног какая-то сопливая девчонка, яростно набросился на Брунгильду, пытаясь натянуть ей на голову приготовленный для этой цели мешок, однако получил жестокий удар ногой в пах и скорчился на полу. В следующий момент Брунгильда тяжело повисла на руке Пикколомини, оглушённая тяжёлым ударом рукоятки кинжала в висок.

Очухавшись, Хемниц, бормоча страшные проклятия, кряхтя и охая от сильной боли в промежности, грязной тряпкой завязал не в меру прыткой девчонке рот и, наконец, натянул ей на голову пыльный мешок. Заговорщики выскользнули за дверь. Почти у самого порога, всё ещё дёргаясь в конвульсиях, лежала служанка, и Хемниц, достав из складок сутаны свою страшную шпагу, ловко проткнул бедняжке горло.

– Господи, прими её грешную душу, – сказал иезуит, осеняя себя крестом. – А теперь уходим, пока нас не застукала охрана герцога.

Добравшись запутанным грязным лабиринтом до фехтовального зала, Хемниц понял, что брат Доминик уже приступил к своему кровавому делу, ибо кроме звона клинков ничего не услышал – никаких воплей, криков, ругани, – что было характерной манерой ведения боя иезуитами.

– Добивают последнего, – прислушиваясь к звону клинков, с удовлетворением констатировал он и с нескрываемым любопытством приник к смотровому глазку. От увиденного у него подкосились ноги: изуродованные до неузнаваемости тела троих послушников валялись на полу в неуклюжих позах. Герцог же молча хладнокровно наблюдал за поединком брата Доминика и Цезарио Планта, который с невероятной быстротой, орудуя сразу двумя шпагами, на глазах у изумлённого Хемница мастерским ударом отрубил монаху сначала одно ухо, а затем и другое, после чего почти неуловимым движением клинка снёс ему кончик носа. Коадъютор понял, что личный фехтовальщик герцога орудует обоюдоострыми валлонскими шпагами, которыми можно наносить не только колющие, но и рубящие удары.

Неожиданно в фехтовальный зал вбежал взволнованный до крайности гауптман Деверокс в сопровождении троих гвардейцев.

– Вот вам пример настоящего фехтовального искусства! – воскликнул герцог, едва их завидев. – Мессир Планта в одиночку разделался сразу с четырьмя злоумышленниками!

На эти весьма лестные слова Цезарио Планта лишь зловеще улыбнулся и процедил сквозь зубы:

– А сейчас я лишу этого святошу мужского достоинства! – молниеносный колющий удар прямо в пах несчастному монаху достиг своей цели.

Бедняга выронил шпагу, схватился обеими руками за промежность и волчком закрутился по фехтовальному залу. Удар шпаги плашмя по бритой макушке свалил монаха на пол. – Или я тебя немедленно изрежу на куски, или ты скажешь, кто послал вас сюда, проклятые Los padres![233]233
  Святые отцы (исп.).


[Закрыть] – зловеще сказал Цезарио Планта, приставив остриё клинка к его глотке.

Однако брат Доминик уже немного пришёл в себя от страшного удара и с невероятным усилием, превозмогая жуткую боль, прохрипел:

– Проклятые еретики и изменники, вы всё равно не уйдёте от Божьего возмездия! Будьте вы прокляты, мерзкие слуги дьявола! Господи, прими мою грешную душу! – С этими словами мужественный иезуит осенил себя крестом. Рука его дрожала, но взгляд был твёрдым и смелым.

– Amen! – ответил Цезарио Планта и безжалостно, одним движением перерезал глотку монаху.

У Хуго Хемница, неотрывно наблюдавшего эту жуткую сцену, потемнело в глазах от ужаса, и его прошиб холодный пот: он сразу узнал в учителе фехтования головореза из особняка дона Родриго в Мадриде и демона из бронзовой бутыли, который самым подлым образом в Эскуриале ускользнул из рук инквизиции. В памяти иезуита внезапно всплыл смутный образ известного авантюриста, проклятого бастарда маркграфа Адольфа фон Нордланда, который тоже присутствовал на том злополучном, воистину сатанинском представлении. И хотя маркграф на этот раз был без светло-русой эспаньолки и без усов, безусловно, это был он. Хуго Хемниц хлопнул себя по лбу: «Всё ясно – головорез из особняка дона Родриго, демон, старый мошенник Олдервансуайн и маркграф фон Нордланд – одно лицо! Более того, теперь этот проклятый бастард сумел влезть в доверие к герцогу. Вполне понятно, с какой целью!» – Иезуита снова прошиб холод, и он затрясся всем телом.

– Люцифер! – прошептал побелевшими губами Хуго Хемниц. – Господи помилуй! Немедленно отсюда! Брат Доминик принял мученическую смерть за истинную веру! Мы отомстим за него. Но теперь нам надо как можно быстрее убраться отсюда.

Хуго Хемниц знал, что с маркграфом фон Нордландом шутки были плохи, любое промедленье ставило под удар всю хитроумно задуманную затею и грозило всем участникам этой грязной авантюры гибелью.

– Уходим, – повторил коадъютор. – Пока Люцифер ничего не пронюхал, иначе он достанет нас из самой преисподней!

– Кто? – удивился Пикколомини, но, заметив при свете факела, как внезапно изменилось лицо его воспитанника, сам не на шутку перетрусил.

Без лишних слов они подхватили неподвижное тело девушки и поволокли его к склепу под часовней, где был выход наружу и где их ждала карета.

– Если мы успеем к склепу, пока в замке не подняли тревогу, мы – спасены, – сказал, тяжело переводя дух Хемниц, – иначе нас ждёт судьба бедного брата Доминика. Люцифер ни перед чем не остановится, его сбить со следа невозможно. У него нюх похлеще, чем у целой своры охотничьих собак!

Коадъютор рассчитал всё точно, до мелочей: тревога в замке поднялась лишь тогда, когда карета с злоумышленниками помчалась вон, унося оглушённую Брунгильду из Шверина. Едва запряжённая четвёркой добрых коней карета тронулась, к ней пристроились невесть откуда взявшиеся два всадника в чёрных плащах, вооружённые до зубов.

– Дочь герцога нуждается в почётном эскорте из людей, достойных её высокого положения. Граф Франц фон Лауэнбург своё дело знает. Кстати, он близкий родственник герцога Франца Альбрехта фон Заксен-Лауэнбурга!

Пикколомини вздохнул с облегчением и похлопал всё ещё не пришедшую в себя Брунгильду по коленям и по бёдрам:

– В застенках резиденции епископа она будет надёжно укрыта!

– Нет! – вдруг резко оборвал его Хуго Хемниц. – Люцифер наверняка уже идёт по следу, и я ничуть не сомневаюсь, что он уже посоветовал герцогу оцепить резиденцию епископа и даже устроить там обыск. Я слишком хорошо знаю это исчадие ада! Лучше отвезём эту красавицу в доминиканский монастырь к аббату Кардиа, он не так далеко отсюда – в окрестностях Гравесмюлена. В этом монастыре после бесчинств проклятых еретиков нашли временный приют сёстры-урсулинки[234]234
  Орден урсулинок — женский католический орден, основан в 1535 г. в Италии, назван по имени Св. Урсулы. Монахини ордена занимаются религиозным воспитание девушек и работают в больницах.


[Закрыть]. Поэтому там дочь герцога сможет принять постриг и легко затеряться среди благочестивых сестёр. Впрочем, когда она примет постриг, то сразу отпадёт необходимость прятаться от глаз родного отца! Ха! Ха! Ха!

– А согласится ли она принять постриг? – наивно спросил граф.

Хуго Хемниц снова нервно захохотал.

– Она просто об этом мечтает, и я уверен, что эта юная развратница скоро будет умолять нас об этой милости. Кроме того, Святая Католическая Церковь вряд ли будет считаться с желанием послушницы, каковой уже стала дочь герцога. Она, как примерная монахиня, будет скрупулёзно соблюдать устав какого-нибудь монашеского ордена, например, урсулинок. Сама по доброй воле сообщит отцу, что давно устала от мирской суеты и поэтому навсегда уходит в монастырь замаливать грехи родителей. Однако, главная причина её ухода в монастырь – внезапное просветление, раскаяние и, как следствие, нежелание спасать от меча Божьего правосудия такого грязного нечестивца и закоренелого еретика, как проклятый барон фон Рейнкрафт. Поверь, сын мой, мы сумеем наставить на путь истинный эту юную сумасбродку. Очень скоро Брунгильда фон Валленштейн добровольно станет на путь смирения и покорности и ещё послужит нашей Матери-Церкви и ордену. Это, кстати, заставит призадуматься и его высочество герцога, – снова нервно рассмеялся Хуго Хемниц.

В продолжение этой поучительной беседы коадъютор несколько раз тревожно оглядывался в заднее окошко, но погони не было – только два всадника в чёрном продолжали скакать следом. Хемниц не ошибся, предсказывая действия проклятого Люцифера, скрывающегося в доме Валленштейна под личиной скромного учителя фехтования и астролога. Лишь только поднялся переполох в связи с похищением Брунгильды и зверским убийством её горничной, он, связав все события последних дней, сразу всё понял. Но, несмотря на то, что по его совету несколько рот солдат были немедленно посланы к резиденции епископа, перекрыв там все входы и выходы, а полки рейтаров наглухо блокировали все пути и дороги, ведущие из Шверина так, чтобы даже мышь не могла проскользнуть, все принятые экстренные меры запоздали – хитроумный иезуит на шаг опережал маркграфа фон Нордланда. Правда, Хуго Хемниц и на этот раз недооценил своего заклятого врага.

Когда карета удалилась от столицы герцогства на добрых пять миль, её догнал третий всадник в чёрном. Это был один из самых доверенных людей графа Лауэнбурга – Фридрих фон Клюгенау или просто Колченогий Фриц, который на днях переметнулся из армии фельдмаршала Тилля на службу к герцогу, соблазнившись более высоким жалованьем, но на самом деле – по приказу иезуитов. Он и сообщил о приказе окружить резиденцию епископа и о других мерах, предпринятых герцогом для поимки похитителей дочери. Правда, Хуго Хемниц не мог предполагать, что разъярённый герцог бросил на выполнение операции почти четверть личного состава своей огромной армии, иначе он постарался бы любой ценой выскользнуть за пределы герцогства со своей драгоценной добычей, а в случае невозможности уйти от преследователей попросту перерезать глотку Брунгильде и тщательно спрятать труп где-нибудь в лесной чаще.

– Безусловно, герцог от отчаяния совсем рехнулся, если приказал окружить и обыскать резиденцию самого епископа, – ухмыльнулся Хемниц. – Но пусть герцог разберёт всю резиденцию хоть по кирпичику, он найдёт там, что угодно, кроме своей глупой дочери! Ха! Ха! Ха! – рассмеялся иезуит, предвкушая, как этот шаг Валленштейна осложнит его и без того непростые отношения с Ватиканом.

В это время Брунгильда зашевелилась, и коадъютор приложил палец к губам.

Однако иезуит ошибался: герцог не собирался обыскивать дворец епископа и тем более разбирать его по кирпичику. Цезарио Планта сумел ему внушить, что дочери он там не найдёт, а только вызовет понятное недовольство Ватикана и самого императора, что неизбежно приведёт к очень неприятным для герцога мерам. Однако гвардейцы под командованием графа Трчка в гости к епископу всё же были отправлены. Тот, с минуты на минуту ожидая Хуго Хемница с добычей, чуть не наложил от страха в панталоны, когда внезапно увидел мундиры и кирасы гвардейцев у своей резиденции.

Цезарио Планта не сомневался, что дерзкое похищение дочери герцога – работа иезуитских шпионов, и её не повезут в эту западню, а выберут более надёжное место – например, какой-нибудь отдалённый монастырь. Хитроумный астролог посоветовал Валленштейну провести войсковую операцию, смысл которой заключался в тщательной проверке и перекрытии всех дорог, особенно ведущих из Шверина, а также в тщательной проверке всех монастырей на территории герцогства. Гвардейцы, посланные к резиденции епископа, должны были только отвлечь внимание иезуитских шпионов и убедить похитителей, что преследователи находятся на ложном пути. Так, вскоре полученные сведения от догнавшего карету Колченого Фрица, если не рассеяли полностью тревогу Хуго Хемница, то утвердили его в правильности принятого им решения. Он и не догадывался, что личный фехтовальщик и астролог герцога придумал очередной дьявольский трюк, жертвой которого на этот раз должен стать сам епископ Мегус, на что герцог с восторгом согласился, поскольку увидел в этом достойный ответ на дерзкое похищение его дочери.

Аббат Кардиа был несказанно удивлён, когда перед ним неожиданно предстал Хуго Хемниц в сопровождении нескольких человек, волокущих за руки и ноги девушку.

– Дочь самого фон Валленштейна?! – в ужасе воскликнул, словно громом поражённый, настоятель монастыря, которого напугала сама мысль о грядущей каре за содействие похитителям.

Не далее, как вчера, ему наконец удалось избавиться от присутствия сестёр-урсулинок, лишившихся крова в результате набега протестантских разбойников, в которых небезосновательно признали людей курфюрста Бранденбургского. Решение епископа поселить бездомных урсулинок в мужском доминиканском монастыре до тех пор, пока не будет заново отстроена их обитель, диктовалось острой необходимостью сохранить общину этих несчастных монахинь. Аббат Кардия, скрепя сердце, вынужден был подчиниться странному решению епископа и не пожалел ни монастырских, ни даже личных средств, чтобы в кратчайшие сроки заново отстроить обитель сестёр-урсулинок.

– Что я с ней буду делать? – возмутился аббат Кардиа.

– Можешь примерить на свою колбасу, это для начала, и, если она после этого согласиться принять монашеский постриг, то и тебе кое-что перепадёт, например, любой из приглянувшихся тебе моих послушников позабавится с твоей задницей, – цинично заявил Хуго Хемниц, который прекрасно знал о тайном пороке настоятеля и его подопечных.

Аббат Кардиа мертвенно побледнел и умолк на полуслове.

– Я спрячу её в склепе, среди саркофагов с мощами, – наконец выдавил он из себя.

– Ничего не скажешь, умное решение, – язвительно заметил иезуит, – а в сам саркофаг ты не собираешься её запихнуть вместо мощей? – Хемниц был не на шутку раздражён глупостью аббата.

Последний на этот раз ничего не ответил и, подумав немного, распорядился поместить проклятую дочь герцога в подземную келью, напоминающую скорее каменный мешок, чем монашескую обитель. Эта сырая зловонная нора со стенами из необработанных камней, по которым, проникая через щели, сочилась какая-то грязная вонючая жижа, предназначалась для особо провинившихся братьев-доминиканцев, проступок которых граничил с ересью и святотатством, а заключение сюда заканчивалось неизбежной тайной казнью после долгих мучительных пыток. Нелишним будет упомянуть, что обычно «дознание» и казнь проводил сам аббат Кардиа.

Внимательно осмотрев помещение, иезуит остался доволен:

– Изысканная и роскошная обстановка этой обители пойдёт лишь на пользу нашей избалованной герцогине. Но имей в виду, аббат, – произнёс он зловещим голосом, – эта негодница нужна нам целой и невредимой, как заложница и как будущая монахиня, так что пока воздержись от своих опытов с применением пыток. Лишь в случае опасности, связанной с неизбежным обнаружением дрянной девки, уберёте её так, чтобы ни малейшего следа не осталось от неё. Надеюсь, в ваших пустых головах, кроме жира, найдутся хоть какие-то мозги, и вы сами сообразите, как это лучше сделать.

На этот раз аббат Кардиа не выдержал и вскипел от злости:

– Твоя дерзость, монах, не знает границ! Как ты смеешь так говорить со мною, аббатом и настоятелем этого монастыря, куда ты ворвался непрошеным гостем с какой-то мерзкой девкой? Стоит мне позвать моих послушников, и ты отсюда не выйдешь живым, я сгною тебя вместе с твоей шлюхой в этой же келье! А ещё лучше – просто выдам тебя герцогу! Ну, что ты на это скажешь, глупый монах? – с победоносным видом аббат взглянул на иезуита и ухмыльнулся.

– В таком случае тебе придётся выдать герцогу и самого епископа, ибо я выполняю личный приказ его преосвященства. К твоему сведению, я не только простой монах-минорит и фискал святой инквизиции, но и коадъютор ордена иезуитов. Не вы ли, учёные-братья доминиканцы, старались убедить его святейшество Римского Папу в том, что мы воины Иисуса не верные слуги Господа нашего, а стадо таких же грязных и жирных свиней, как и вы? А ведь это вас, грязных, мерзких свиней следует гнать железным посохом к морскому обрыву, а ещё лучше к адской пропасти, ибо в вас давно вселился дьявол! Я же со своими послушниками, – говорил спокойным, почти равнодушным голосом Хуго Хемниц, указывая на графа Пикколомини и три мрачные фигуры в чёрном, – выполняем личный приказ его преосвященства. Или ты, аббат, собираешься не подчиниться этому приказу и всё ещё хочешь выдать меня и самого епископа герцогу? – ловко свалил коварный иезуит всю вину за похищение дочери герцога на епископа и заодно постарался впутать в это грязное дело также и аббата со всей его братией.

– Я только хотел сказать... – промямлил ошарашенный аббат, не ожидавший такого откровения от простого минорита, поэтому не на шутку перетрусивший.

– Ты хотел сказать лишь то, что мог сказать в силу своей глупости, – безжалостно оборвал его Хемниц, окончательно сбросивший маску всякого приличия и благопристойности, свойственной служителю Церкви. – Я это тебе прощаю, аббат, но хватит болтать. Нам пора возвращаться в Шверин, чтобы успеть к казни барона фон Рейнкрафта – мы должны быть вне всяких подозрений и обязаны присутствовать на этой казни, которая благодаря нам теперь обязательно состоится. Я поеду вперёд и разведаю дорогу на случай, если в окрестностях монастыря пошаливает гнусная шайка разбойников маркграфа фон Нордланда. Вы же вместе с графом Пикколомини, каждый в своей карете под охраной двух моих послушников, выедете из монастыря спустя два часа. Я вас встречу на дороге, ведущей в Шверин.

По прошествии указанного коадъютором времени две кареты, запряжённые четвёрками добрых коней, тяжело переваливаясь на мягких рессорах, выкатили через распахнутые ворота монастыря на широкую, покрытую многочисленными лужами после недавнего ливня дорогу.

Настоятель удобно расположился в своей белой карете, которой вместо монастырского кучера правил мрачный и молчаливый Колченогий Фриц. Аббат Кардия весьма неохотно согласился на замену своего кучера, которого очень любил, и поэтому на всякий случай прихватил с собой двух рослых плечистых послушников, вооружённых пистолетами и короткими шпагами. Последние разместились на запятках кареты. Будучи жестоким и злопамятным по натуре, аббат поклялся отомстить проклятому дерзкому иезуиту самым жестоким образом, используя свои тесные связи с римской курией. Он был глубоко уверен, что возмездие не заставит себя долго ждать, ибо генерал ордена Святого Доминика, архиепископ Мараффи люто ненавидел отцов-иезуитов. Также не пылали особой любовью к ордену иезуитов и его высокие покровители в Ватикане. Вскоре, успокоившись, он стал размышлять о более приятном, а именно о предстоящей казни барона фон Рейнкрафта. Ритмичное покачивание кареты, мерный стук копыт, редкое щёлканье кнута и даже незнакомый посвист чужого кучера, понукавшего лошадей, убаюкали аббата.

Из дремоты его вывело восклицание кучера, который, постучав кнутовищем по крыше экипажа, показал аббату на что-то вдали, у самой кромки леса. Тот рассеянным взглядом проследил за жестом Фрица и увидел во весь опор мчавшихся к ним двух всадников. Душа трусливого аббата сразу ушла в пятки, но вскоре, узнав Хуго Хемница и графа фон Лауэнбурга, он успокоился.

Коадъютор не торопясь подъехал к карете аббата Кардиа, достал из складок сутаны два пистолета и, не говоря ни слова, выстрелил в голову одному из монастырских служак, стоящих на запятках кареты. Другой послушник, взятый аббатом для охраны, хоть и был вооружён двумя пистолетами и шпагой, проворно соскочил с запяток кареты и бросился наутёк, но прозвучал второй выстрел, и он, взмахнув руками, ткнулся лицом в грязь, получив пулю в затылок.

– Что это значит? – пролепетал насмерть перепуганный аббат Кардиа побелевшими губами.

– Ничего особенного, ваше преподобие!– успокоил его Хуго Хемниц и мрачно улыбнулся. – Ad malorem Dei gloriam![235]235
  Это сделано во славу Божию (лат.).


[Закрыть] Эти два негодяя предали дело Святой Католической церкви и вступили в преступный сговор с еретиками, с маркграфом фон Нордландом, на шайку которого я только что наткнулся и лишь чудом спасся. Ещё немного – и мы все бы попали в засаду! – И иезуит снова криво улыбнулся. – С минуты на минуту сюда нагрянут люди проклятого бастарда и, если мы не примем немедленные меры, нам придётся очень туго, и особенно вам, ваше преподобие, ибо разбойники намереваются поглумиться над вами, как над застигнутой на большой дороге беспомощной женщиной, и затем вздёрнуть на ближайшей осине.

– Тогда немедленно поворачиваем назад! – забеспокоился насмерть перепуганный аббат.

– Нам ли, смиренным слугам Церкви, отказываться от терновых венцов мучеников? – угрюмо и с осуждением промолвил иезуит. – Мы ведь должны с полным смирением принять свою участь и испить свою горькую чашу до дна. Кроме того, мы всё равно уже не успеем укрыться за стенами вашего монастыря.