Текст книги "Валленштейн"

Автор книги: Владимир Пархоменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 39 страниц)

– Уходим! – крикнул Валленштейн и кивнул барону.

Тот понял его без лишних слов, вскочил на козлы, схватил кнут и гикнул на запряжённых лошадей – повозка резко рванула с места. В то время как ваганты на ходу запрыгивали в неё, Валленштейн вскочил в седло, схватил за поводья коня фон Хильденбрандта и поскакал следом. Краем глаза в последний момент он заметил, что обезьяноподобный крепыш целится в него из пистолета, успел пригнуться к самой гриве коня, но пуля всё-таки вскользь прошлась по его голове, вырвав изрядный клок густых тёмно-русых волос. Валленштейн зашатался в седле и медленно сполз вниз, бессознательно цепляясь крепкими длинными пальцами за конскую гриву, успев заметить, как Хильденбрандт оглянулся, резко натянул вожжи и передал их дону Родриго. В следующий момент, когда Валленштейн уже валялся на земле, его соперник под прикрытием фон Брауна и князя Боргезе мчался к нему.

Курчавобородый медленно поднял пистолет со взведённым курком и процедил сквозь зубы:

– Ты тоже умрёшь, раз не захотел сдаться живым. Не будь я Джакомо Негро!

Однако фон Браун опередил его на какую-то долю секунды. Два выстрела прозвучали почти что одновременно. Барон, которому предназначалась пуля главаря шайки, успел броситься на землю. Джакомо Негро, получив свинцовый гостинец в правое плечо, взвизгнул фальцетом: «Рара е рорсо![21]21
  Папа – свинья (итал.).


[Закрыть] и, выронив пистолет, свалился на руки обезьяноподобного.

Подхватив Валленштейна, барон огромными прыжками понёсся за удаляющейся повозкой. Его отход прикрывали с обнажёнными шпагами фон Браун и князь Боргезе.

Джакомо Негро опомнился и, зажимая волосатой рукой рану на мясистом плече, завопил благим матом:

– Вперёд, канальи! Чего рты разинули? Немедленно догоните этих негодяев!

Но было уже слишком поздно. Повозка с вагантами на бешеной скорости неслась вниз, за ней следовали две верховые лошади, на которых горделиво восседали Браун и князь Боргезе.

– Popco maldetto![22]22
  Проклятая свинья (итал.).


[Закрыть] – не переставая, ругался Джакомо Негро чуть не плача. – Во всём виноват ты, Козимо! Смазливый идиот! И ты тоже идиот и кретин! – последние слова относились к обезьяноподобному. – Ты, Марчелло, редкий болван! – стонал главарь.

– Вините во всём своего братца! Почему он не предупредил, что это не ваганты, а какие-то черти, вырвавшиеся из преисподней?

– Заткнись, Марчелло, ты действительно редкий болван, но нам в самом деле неплохо было бы разобраться, кого нам подсунул проклятый Козимо? – заметил главарь, с досадой глядя на опустевшую дорогу.

– Я думаю, нам обязательно нужно выяснить, кто на нас посмел напасть почти возле самой Кьеджи, – произнёс Хильденбрандт, когда ваганты отъехали от места происшествия на довольно безопасное расстояние. С этими словами он красноречиво пнул оглушённого бандита ботфортом в бок.

– Может, его отдать в руки инквизиции? – предложил князь Боргезе.

– Лучше не стоит, – мрачно улыбнулся барон, – тогда мы уж точно ничего не узнаем. Братья-доминиканцы умеют хранить свои тайны, а этот ублюдок – мой пленник, и я хочу знать побольше об этих лесных ворах, если в самом деле это лесные воры, и мне очень любопытно, почему они напали именно на нас?

Когда пленник пришёл в себя и смог связно говорить, он не стал запираться. Едва лишь его подвесили вниз головой на подходящем дереве, как раз над небольшим костром, как бедняга поспешил рассказать своим мучителям всё, что знал, и даже то, что не знал.

Совет десяти был поражён, когда выяснилось, что вагантов собирались захватить в плен и продать в рабство на турецкие галеры, а главарь шайки работорговцев, некий негоциант и пират Джакомо Негро, оказывается, родной брат известного падуанского палача Козимо Верди.

– Кто же помогал Джакомо Негро, кроме его брата Козимо, в этом гнусном деле? – спросил Валленштейн, уже начиная смутно о чём-то догадываться.

– Я не знаю, уважаемые синьоры, но в Падуе есть какая-то очень ловкая куртизанка – любовница палача, поговаривали, что она – родная сестра Джакомо и Козимо. Джакомо одно время держал её на своей баркентине, из-за неё команда чуть не взбунтовалась. Ну и ведьма же была эта девчонка. Эта красотка собственноручно – причём за малейшую провинность – перерезала глотки всем неугодным абордажной саблей или кинжалом – после чего с удовольствием слизывала их горячую кровь с клинка. Кажется, её тогда звали Анджела Верди, и она чуть ли не с самого детства жила в кровосмесительном свальном грехе со своими братцами, но по-видимому всё-таки отдавала предпочтение Козимо. Впрочем, это неудивительно. Ха! Ха! Ха! Будь я трижды проклят, если это не так, если я вру!

Хильденбрандт задумчиво посмотрел на ползающего у его ног горбоносого верзилу, дергающегося в конвульсиях дикого смеха, и пробормотал:

– Всё это слишком чудовищно, чтобы было похоже на правду, но правда иногда бывает ужасней самой чудовищной лжи. Кто эта куртизанка и где она сейчас находится?

– Клянусь, не знаю, уважаемый синьор рыцарь. Но такая есть, это так же верно, как меня зовут Рафаэлло Торти, – заверил разбойник вагантов. – Я её в прошлом году в начале лета видел в Падуе, когда меня с Марчелло послали на встречу с палачом. Тогда, как вы, уважаемые синьоры, помните, было похищено шесть вагантов прямо из дома встреч для богатых клиентов. Я случайно увидел эту красотку, которую сопровождал её милый братец-палач, переодетый францисканцем[23]23
  «... переодетый францисканцем» — францисканцы – католический нищенствующий монашеский орден, созданный Франциском Ассизским в Италии в 1207-1209 гг. как противовес официальной церкви. Уставное требование бедности относилось к членам ордена и к ордену в целом. Монахи жили не в монастырях, а в миру, странствуя и проповедуя бедность и аскетизм, занимались миссионерской деятельностью. В XVI-XVIII вв. изгнаны из некоторых стран.


[Закрыть], и чуть не наложил в штаны от страха. Однако я не уверен, что эта ведьма сейчас в Падуе.

– А с кем-либо из вагантов ты встречался в Падуе? – внезапно задал странный вопрос Валленштейн.

Члены Совета десяти с удивлением уставились на него, некоторые с осуждением покачали головами.

– Таких не припомню, – усмехнулся Рафаэлло. – Неужели среди таких молодцов завелась крыса?

Бесполезно искать незнакомую куртизанку в Падуе, которая кишела шлюхами, значит, оставалось только добраться до самого Козимо Верди. На том и порешили. Барон взял честное слово с Рафаэлло Торти, что тот навсегда откажется от своего гнусного ремесла и, к большому неудовольствию Валленштейна и членов Совета десяти, отпустил его восвояси.

Валленштейн, с сомнением глядя вслед поспешно удаляющемуся Торти, лишь скептически усмехнулся, но ничего не сказал, хотя его сильно удивила непонятная мягкость соперника, которая рано или поздно могла привести к большим неприятностям.

Луиза ди Каприо встретила Валленштейна с таким видом, словно внезапно увидела перед собой привидение.

– Я тебя испугал, ангел мой?

– Да, немного. Я очень удивилась, когда ты внезапно исчез. Ты ведь ездил на поединок, не правда ли? Я так боялась за тебя, и, когда прошло целых два дня, я уж было решила, что ты так тяжело ранен или убит на поединке, – оправдывалась Луиза. – Неужели нельзя обойтись без этой кровавой резни?

– Увы, мой ангел, нельзя.

– Я так боюсь за тебя! – воскликнула Луиза и бросилась на грудь к возлюбленному. – Поклянись, что отныне будешь более осторожным!

– Чтоб у меня лопнули побрякушки между ногами и я сдох от воздержания после того, как стану Римским Папой, – торжественно подняв руку, произнёс Валленштейн.

Луиза, вздохнув с облегчением и схватив его за руку, повела в свои покои и вскоре уже нежилась с рыцарем в жарко натопленном терме. Он с наслаждением растянулся во весь свой огромный рост в роскошной мраморной ванне с горячей водой, в которой были разбавлены благовония, чувствуя, как приятное живительное тепло растекается по его утомлённому и израненному телу, восстанавливая кровообращение и расслабляя мышцы. В последнее время ему пришлось изрядно потрудиться и даже рисковать собственной шкурой, и теперь он хотел спокойно отдохнуть, отгородившись надёжными мраморными стенами терма от всего жестокого мира.

– Сейчас придёт лекарь, сменит повязку на твоей непутёвой голове, осмотрит всё твоё прекрасное тело, обработает раны и займётся массажем. Это очень искусный лекарь и удивительно опытный массажист. После того как он тебя обработает, ты вообще не будешь чувствовать своего тела, словно заново родишься. Если бы ты только знал, какого замечательного лекаря я вызвала ради тебя, – ворковала Луиза, подливая благовония в купальню и с многозначительным видом осторожно опустилась на его мускулистые бёдра, ловко оседлала влюблённого, успев опытной рукой нашарить нечто под водой. Рыцарь тотчас очнулся, словно не было усталости.

– Расслабься, мой милый, я всё сделаю сама, – задыхаясь, проговорила Луиза. – Всё хорошо, просто замечательно, и главное – скоро придёт лекарь.

Валленштейн лишь слабо кивнул перевязанной головой, блаженно улыбаясь. На него надвинулась неодолимая дремота.

Он очнулся от осторожных нежных прикосновений чьих-то рук к своему лицу. Рыцарь с трудом расклеил отяжелевшие веки и с удивлением заметил над собой точёное, словно вышедшее из-под резца самого великого Микеланджело лицо палача Козимо Верди. Дремоту как рукой сняло. Валленштейн попытался рывком вскочить на ноги, но сильные мускулистые, как у античного атлета, руки схватили его за шею и окунули с головой в воду. Чувствуя, что захлёбывается, он попытался двинуть палача ногой по рёбрам, но на его ноги вдруг навалилось что-то мягкое и нежное и довольно тяжёлое. Рыцарь ухватился за широкие запястья злоумышленника, пытаясь оторвать его громадные руки от своей шеи, но пальцы Козимо Верди продолжали сжимать её, как железным обручем. Валленштейн вдруг отчётливо понял: это конец. Однако даже и в эту роковую минуту его не покинуло присутствие духа: рыцарь сделал вид, что захлебнулся и прекратил всякое сопротивление. Мёртвая хватка на его горле ослабла, но противник продолжал удерживать его голову под водой. Чувствуя, как вода хлынула через оскаленный рот и горло, Валленштейн изловчился и крепкими зубами изо всех сил впился в мясистую ладонь палача. Козимо Верди взревел, словно раненый бык, отдёрнул прокушенную руку и, сжав её в огромный кулак, ударил рыцаря по голове. Вода ослабила удар, и в следующее мгновенье Валленштейн мощным рывком смог оторвать от шеи левую руку убийцы, схватил её за длинные крепкие пальцы и резко крутанул их, разводя в стороны. Раздался хруст костей, и палач, в отличие от своих несчастных жертв совершенно не переносивший боли, взревел не своим голосом. Он, как ошпаренный, отскочил от купальни, и Валленштейн к своему огромному изумлению увидел сидящую на его ногах... Луизу. Недолго думая, он двинул её кулаком между синих, изумительно красивых глаз и, вскочив, швырнул предательницу на мраморный пол. Спустя мгновенье она уже исчезла за дверями. Палач, бережно придерживая на весу искалеченную руку, тоже попытался удрать, но Валленштейн успел выбраться из воды и дать ему подножку. Козимо Верди всем телом шлёпнулся на пол и, взвыв диким голосом, нечаянно коснувшись сломанными пальцами скользкого мрамора, на четвереньках пополз прочь. С длинной обнажённой шпагой и острым, как бритва, кинжалом, явно из арсенала Валленштейна, неожиданно вернулась Луиза. Палач, успев подняться, осторожно пятясь и не говоря ни слова, протянул правую здоровую руку к куртизанке, требовательно сжимая и разжимая сильные пальцы. Луиза сунула эфес шпаги ему в ладонь. Кривясь от боли, Верди улыбнулся и процедил сквозь зубы:

– Это дорого тебе обойдётся, подлый негодяй!

– Придётся тебе сломать и правую руку, – ухмыльнулся Валленштейн. Однако вскоре ему было уже не до смеха.

Все участники разыгравшейся драмы были в костюмах Адама и Евы, но злоумышленники имели преимущество: они были вооружены оружием своего смертельного врага. Козимо Верди надвигался на него с левой стороны, сообщница подкрадывалась с правой. То, как она держала в изящной руке кинжал и ловко им играла, не оставляло сомнений, что Луиза прекрасно знает своё дело, не задумываясь пустит кинжал в ход и, судя по всему, Валленштейн далеко не первая её жертва, с которой она свела счёты при помощи падуанского палача. Они дружно набросились на безоружного рыцаря. Зал, в котором находилась термическая купальня, был хоть и просторен, но всё же не настолько велик, чтобы позволить спастись от оружия убийц, но даже в этой ситуации Валленштейн держался с достоинством.

– Что вам угодно от меня? – спросил он, остановившись на безопасном от противника расстоянии. – Чем я обязан подобному радушному приёму?

– Ты, рорсо maldetto, посмел сунуть нос не в своё дело, – заскрежетал зубами палач, – перед гибелью можешь узнать, что ты сорвал одну очень важную для меня сделку, подлый негодяй.

– Продажу вагантов в рабство ты называешь сделкой? Не думал, что ты подрабатываешь торговлей христианскими душами.

– Я же говорил, что ты суёшь свой длинный нос не в свои дела.

– Жаль, что я не продырявил шпагой брюхо твоему братцу, – произнёс с искренним сожалением Валленштейн, – но тебе я, пожалуй, если уж не оторву сегодня голову, то переломаю все кости, они у тебя, как я убедился, недостаточно крепкие. Боюсь, тогда ты никогда не сможешь вернуться к своему ремеслу. Представляю, как огорчатся братья-доминиканцы.

– Сейчас ты за всё заплатишь, в том числе и за его искалеченную руку, – вскричала в гневе Луиза.

– Скорее вы сполна заплатите за торговлю христианскими душами, – усмехнулся Валленштейн, пытаясь угадать миг, когда палач бросится на него. – Кстати, сколько вы надеялись выручить за меня? Впрочем, как видите, такой товар не всем по карману!

Козимо Верди, скрипя зубами от бешенства, нанёс удар шпагой, пытаясь проткнуть насмешника, но тот ловко увернулся, перескочил к колонне у бассейна и спрятался за ней. Клинок скользнул по мрамору. В следующий момент Валленштейну пришлось уворачиваться от кинжала, нацеленного как раз в правое предреберье. Он сумел лягнуть куртизанку в округлый мягкий живот, но, падая в бассейн с голубовато-прозрачной остывшей водой, она успела полоснуть острым клинком по его ноге. Тотчас по ней заструилась красная полоса. Рыцарь, уклонившись от укола шпагой в горло, отскочил к краю бассейна, поскользнулся на отполированном мраморе и упал на спину у ступенек, ведущих в воду. Козимо Верди с ликующим криком бросился к нему, замахнулся шпагой, но вдруг раздался пистолетный выстрел, и между удивлёнными васильковыми глазами палача появилась аккуратная круглая дыра. Он дёрнулся всем телом, всё ещё судорожно сжимая в правой руке шпагу, но в следующее мгновенье рухнул в бассейн и исчез под водой. Красная полоса, напоминающая клубы бордового дыма, потянулась от простреленной головы.

В нескольких шагах от лежащего на спине Валленштейна стояли барон Хильденбрандт с двумя пистолетами в руках и Муцио Вителески. Последний задумчиво глядел на жуткую картину и сухими длинными пальцами перебирал чёрные чётки.

– Вставай. Думаю, ты уже успел порезвиться в обществе этих милых людей, – сказал, усмехнувшись, Хильденбрандт. Похоже, прекрасная синьора собиралась тебя подлечить, сделав небольшое кровопускание, а в качестве лекаря вызвала падуанского палача. Ха! Ха! Ха!

– Как ты догадался? – только и смог выдавить из себя Валленштейн.

– По увиденному, – усмехнулся барон.

Валленштейн, вполне удовлетворённый таким объяснением, с некоторым усилием поднялся на ноги и невольно бросил взгляд на купальню.

– Похоже, вам пора вылезать из этой кровавой лужи, синьора. Впрочем, судя по вашим наклонностям, вкус свежей крови вам нравится. Не так ли, синьора Верди? – обратился иезуит к куртизанке. – Кстати, по вкусу ли вам кровь родного брата?

– Что вы сделали с Козимо? – закричала в ответ она, – что, подлые негодяи?

– Я помог ему обрести третий глаз, – спокойно пояснил барон, с нескрываемым любопытством наблюдая за куртизанкой.

– Итак, синьора, мы ждём. Я очень желаю воочию убедиться, нет ли на вашем прекрасном теле меток дьявола, – потребовал иезуит и добавил ласковым голосом: – Впрочем, инквизиция вами займётся более основательно. Насколько мне известно, вы, синьора Верди, с ранней юности впали в свальный кровосмесительный грех со своими милыми братцами – Джакомо и Козимо, с которыми у вас разные отцы, но одна мать. Отец разбойника Джакомо Негро – сам архиепископ Мараффи, генерал ордена Святого Доминика, а отцом почтенного мессира Козимо Верди, утверждают, был никто иной, как кардинал Пикколомини из знатного патрицианского рода Энеев Сильвиев, откуда вёл своё происхождение и небезызвестный гуманист из Тосканы, Римский Папа Пий II[24]24
  Римский Папа Пий II — в миру Энеа Сильвио Пикколомини (1405-1464), избран главой католической церкви в 1458 г. Отстаивал главенство собора над Папой, пытался организовать крестовый поход против турок. Автор любовной повести «Эвриал и Лукреций», «Истории Базельского собора» и «Записок о памятных делах».


[Закрыть]. Не так ли, синьора? Однако, возникает вопрос: чья же вы дочь, и кто ваш достойный отец? Говорят, вы по примеру благочестивых дочерей Лота[25]25
  «...Лот и его благочестивые дочери» — после того, как при бегстве из Содома была превращена в соляной столб жена Лота, несмотря на запрет Бога, оглянувшаяся на город, дочери Лота, напоив его вином, вступили с отцом в кровосмесительную связь, чтобы продолжить род человеческий.


[Закрыть] имели и с отцом кровосмесительную связь. Так кто же он?

– Ты многое пронюхал, вонючий иезуит, но этого никогда не узнаешь. Клянусь прекрасным Люцифером! – оскалила красивый рот куртизанка, выставив над грязной водой только голову со слипшимися чёрными волосами. Она громко захохотала, извергла грязные ругательства и богохульства вперемешку со страшными проклятиями.

– Об этом могла бы поведать Луиза ди Каприо, ваша сводная сестра, которую ты зарезала из-за наследства, а также твоя мать Элиза Верди. Насколько мне известно, она была дочерью захудалого флорентийского нобиля[26]26
  Нобиль — от лат. nobilitas – знать – в Древнем Риме представитель замкнутого круга патрицианских и знатных плебейских семейств, имевших доступ к высшим государственным должностям.


[Закрыть] Джеронимо ди Каприо и поспешила выйти замуж за богатого венецианского негоцианта Джованни Верди, и сразу же снюхалась с епископом Барберци. Мессира Джованни Верди очень скоро по надуманному предлогу отправили на костёр, а большая часть конфискованного имущества досталась епископу Барберци, но кое-что перепало и Элизе Верди за своевременный донос. Теперь епископу представится возможность провести допрос собственной дочери в застенках инквизиции в присутствии самого кардинала Людовици. Однако трибуналу святой инквизиции на этот раз не поможет мастерство мессира Верди, – при этих словах иезуит улыбнулся, – жаль, он был искусным палачом.

Лицо куртизанки заметно побледнело. Она резко повернулась к стоящим на краю купальни мужчинам и крикнула: – Будьте вы все прокляты, пусть кровь Козимо падёт на вас и на всё ваше проклятое потомство! Запомни, злодей, – обратилась она к барону, – ты сгниёшь в рабстве на галерах, а ты, – впилась она взглядом в Валленштейна, – ты не уйдёшь от кровавого возмездия, рано или поздно тебя настигнет смертельный удар клинка. Тебя убьют, как бешеную собаку в собственном доме, когда меньше всего ты будешь ожидать этого! – Помедлив, она перевела полные ненависти глаза на иезуита: – Надеюсь, тебя, подлый святоша, отравят или удавят свои же сообщники. Ради такого случая я не пожалею своей крови, чтобы принести её в жертву прекрасному Люциферу! – После этих слов она обернулась и, глядя на застывшее в странном оскале лицо брата, прошептала: – Я иду, милый Козимо, я навсегда остаюсь с тобой. Надеюсь, властелин преисподней примет наши души. – С этими словами куртизанка с какой-то сладострастной улыбкой одним движением кинжала перерезала себе глотку.

– Благодарю вас, – обращаясь к сопернику, пробормотал Валленштейн посеревшими губами. Из раны на его ноге сочилась кровь, и он, взглянув на неё, недовольно поморщился.

Барон швырнул ему свой роскошный носовой платок, чтобы тот перевязал рану.

– Рана пустяковая, но кровь следует остановить, – заметил со знанием дела Хильденбрандт, уже несколько месяцев изучавший медицину в падуанском университете. – И вообще пора уходить, здесь нам уже нечего делать.

– Пожалуй, ты прав, сын мой, – проговорил задумчиво Муцио Вителески. – Действительно, пора уходить из этого сатанинского вертепа, но прежде рыцарю необходимо одеться, – добавил он, окидывая критическим взглядом обнажённую фигуру Валленштейна.

Они втроём прошли в роскошную спальню, где по всему полу была разбросана одежда рыцаря. Он перевязал платком рану и быстро оделся. Однако, без привычной шпаги на левом боку он чувствовал себя нагим и каким-то беспомощным.

Барон, понимающе улыбнувшись, протянул ему заряженный пистолет и один из своих кинжалов.

– Твоя шпага осталась на дне сточной канавы, в которую превратилась купальня. Я лично туда бы ни за что не полез.

– Это под силу только какому-нибудь каннибалу или вампиру, – подтвердил Валленштейн и, не удержавшись, спросил: – Как вы здесь очутились и, главное, – так вовремя? Я уже потерял надежду выбраться живым из этого дьявольского места.

Барон ухмыльнулся и, взглянув на хранящего ледяное спокойствие патера Вителески, поколебавшись, сказал:

– Помнишь отпущенного мною под честное слово разбойника? Разумеется, я не поверил ни единому его слову и послал своих самых надёжных людей проследить за ним. Он и привёл меня к падуанскому палачу, а тот, в свою очередь, – сюда. Однако из-за благочестивых отцов-иезуитов я прибыл сюда с опозданием. Впрочем, тебе всё гораздо лучше объяснит патер Вителески.

Словно очнувшись от каких-то важных раздумий, коадъютор ордена иезуитов продолжил с некоторой неохотой:

– К сожалению, в обществе существует мнение, что мы якобы люто ненавидим наших уважаемых братьев из ордена Святого Доминика, и они платят нам той же монетой. Мы, дескать, не упускаем удобного случая напакостить друг другу, но, к счастью, это далеко не так, я вас уверяю, дети мои.

– Тогда почему же я был задержан вашей братией, когда излишне внимательно наблюдал за домом падуанского палача, терпеливо ожидая, когда он приведёт меня к «неизвестной куртизанке», и мне в одном укромном месте пришлось всё это очень долго объяснять некоему коадъютору ордена иезуитов? – ехидно осведомился Хильденбрандт. – И только когда я невзначай упомянул имя рыцаря Валленштейна достойные отцы-иезуиты тотчас меня отпустили и даже любезно проводили в дом сестры падуанского палача.

– Всё очень просто, сын мой, – не теряя хладнокровия, ответил иезуит. – Мы давно знали родословную так называемой семьи Верди. Как оказалось, в этой неприглядной истории замешаны слишком крупные церковные иерархи, и поэтому мы никак не могли оставаться в стороне, спокойно наблюдая за всеми этими безобразиями, которые грозили поколебать основы истинной веры.

– Поэтому вы не отставали от меня ни на шаг, пока я добирался сюда? Иезуитская братия – очень недоверчивый народ, не хотелось бы мне ещё раз иметь дело с благочестивыми отцами-иезуитами, и тебе советую остерегаться их, – обратился барон к Валленштейну и, заметив, как внезапно помрачнело лицо коадъютора, поспешил добавить: – Я пошутил, ваша экселенция, и насколько я теперь понял, отцы-иезуиты нас в покое уже не оставят. Однако я хотел бы по-прежнему заниматься только медициной, а не политикой и внутрицерковными распрями, и, разумеется, время от времени драться на дуэлях. Кажется, у меня это неплохо получается.

– Ещё бы, – улыбнулся Валленштейн. – Теперь ты по праву – король записных дуэлянтов.

– Предпочитаю, чтобы этот титул вернулся к тебе, – махнул рукой барон.

Валленштейн отрицательно покачал головой:

– Я скоро навсегда покину прекрасную Падую. Моё рыцарское воспитание и университетское образование завершено. Пора всерьёз приобщаться к военному ремеслу.

На утонувшей в ночном мраке пустынной улице они на прощанье учтиво раскланялись, но Муцио Вителески, обращаясь к Валленштейну, немного помедлив, произнёс укоризненно:

– Сын мой, нам известно, что ещё в университетах Гольдберга и Альтдорфа ты был неисправимым забиякой и бретёром, начисто игнорировал такие важные евангельские заповеди, как: «Возлюби врага своего, как самого себя» и «Если тебя ударили по левой щеке, подставь правую». Ты всё время норовишь решить свои проблемы силой, но я удивляюсь другому: как ты, сын мой, умудрился по уши вляпаться в эту мерзкую историю с падуанской куртизанкой? Твоя беспечность непостижима!

– А меня занимает другой вопрос: почему вы, такие благочестивые отцы-иезуиты, прекрасно зная всю подноготную этой проклятой куртизанки, не удосужились меня предупредить об опасности? Не кажется ли странным, что именно мой соперник, а не вы, сделал это по своей доброй воле? – резко ответил вопросом на вопрос Валленштейн. – Теперь я надолго задумаюсь: переходить ли мне в католичество?

– Сын мой, – мягко произнёс иезуит, – речь шла о сатанистах люциферианского толка, и нас очень заинтриговала твоя довольно длительная связь с этой женщиной. Мы терпеливо наблюдали за вами, и, если бы твоя странная связь с люциферианами так внезапно не оборвалась сегодня, мы бы очень серьёзно призадумались: а не вернуть ли тебя в неуютные застенки святой инквизиции, но уже не в руки епископа Барберци? – С этими словами, прежде чем ошеломлённый Валленштейн успел произнести хоть слово, Муцио Вителески тихо хлопнул в ладоши, и от стены утонувшего в ночном мраке здания тотчас отлепились четыре широкоплечие рослые фигуры в монашеских сутанах.

Коадъютор ордена иезуитов благословил обескураженных рыцаря Валленштейна и барона Хильденбрандта и в сопровождении телохранителей, в широких складках одежд которых были скрыты ножны со шпагами, спокойно удалился.

Валленштейн, глядя им вслед, сказал озабоченно:

– Увы! У нас здесь в Падуе остались злейшие враги, и боюсь, что эта мерзкая история с падуанским палачом и его сестрицей – служанкой дьявола – для нас ещё не закончилась.

– Что ты имеешь в виду? – спросил барон.

– Где-то на побережье притаился Джакомо Негро со своей шайкой, и он только ждёт случая, чтобы поквитаться за всё. Надеюсь, негодяй не узнает, кто разделался с его родственниками. Однако не стоит забывать, что среди нас действительно завелась «крыса», которая пишет доносы в инквизицию. Не думаю, что это кто-то из Совета десяти, но к остальным корпорантам надо присмотреться.

– Откуда такая уверенность? – насторожился Хильденбрандт.

– Об этом случайно проговорился епископ Барберци.

– Да, не думаю, что он лгал, ведь он не рассчитывал на то, что ты очутишься на свободе. Мне же бояться нечего. Меня, кроме медицины, драк и пирушек ничего не интересует. Пусть об этом и строчит свои доносы эта мерзкая крыса.

– И всё же будь осторожнее, – посоветовал своему бывшему сопернику Валленштейн.

Они на прощанье обнялись, как старые друзья, и разошлись в разные стороны. Дальше по жизни каждый пошёл своим избранным путём, но над обоими висело ужасное проклятие сестры падуанского палача.