Текст книги "Аналогичный мир - 3 (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 64 (всего у книги 70 страниц)

– Ну, – Михаил разлил водку. – Не праздник, так что за знакомство и на удачу.

Они чокнулись и выпили. Громовой Камень до дна, а Михаил оставил глоток Росинке, чтоб и она отметила знакомство. Выпив, набросились на еду.

Когда утолили первый голод, Михаил жестом показал на бутылку. Дескать, по второй? Громовой Камень, отказываясь, мотнул головой, и Михаил кивнул Росинке, чтобы та убрала бутылку и стопки.

– Ну как, браток, удачно сходил?

– Да, – улыбнулся Громовой Камень. – Завтра получу подъёмные, литер и вперёд.

– С Равнины уезжаешь? – удивился Михаил. – Отпустили?

– Посылают, – поправил его Громовой Камень.

– А! – понимающе кивнул Михаил. – Ну, наше дело солдатское.

Росинка, как и вчера, ела с ними, но молчала, участвуя в разговоре только взглядом и улыбкой. Ели кашу с тушёнкой. Потом долго пили чай. И неспешно говорили о всяких житейских делах. Заработках, ценах, огородах. Войну не вспоминали. Не с чего и незачем. Не день Памяти или Победы. Вот тогда – другое дело, и четыре положенных тоста, и разговор соответствующий, а сегодня-то чего ж…

– Завтра ты как?

– Автобус в десять-десять, – улыбнулся Громовой Камень. – А канцелярия с восьми.

– Понятно, – кивнул Михаил. – Всё успеешь. Давай на боковую тогда?

– Давай, – согласился Громовой Камень.

В самом деле, день был долгим, надо отдохнуть.

Легли, как и вчера. Вытягиваясь под колючим невытертым одеялом, Громовой Камень поудобнее уложил раненую ногу и мгновенно заснул, ни о чём уже не думая.

Спал он без снов и проснулся на рассвете, как по сигналу. По-фронтовому быстро привёл себя в порядок, попрощался с Михаилом и Росинкой.

– Счастливо оставаться.

– Счастливого пути.

– Удачи тебе, браток.

– Спасибо вам за всё, – и ритуальное: – Вы остаётесь, я ухожу.

Выйдя на крыльцо, он глубоко вдохнул по-утреннему прохладный воздух – всё-таки поздняя в этом году весна, ведь май уже – и не спеша пошёл по уже знакомой дороге к центру.

«Наше дело солдатское», – сказал Михаил. Всё так, всё правильно. Он – не беглец с Равнины и не дезертир с фронта просвещения, а посланец. На него возложена, говоря высоким штилем, миссия. А по-простому, то боевое задание. Он не беглец, а кутойс – учитель. Интересно, какое племя дало это слово? От скольких племён не осталось ничего, кроме нескольких слов, непонятных имён, необъяснимых обычаев. И как Великая Равнина принимала остатки племён и просто случайно спасшихся одиночек, и они становились шеванезами, так и язык шеванезов – шауни – принял эти слова и имена. И сделал их своими. Как и множество русских слов, и даже английских. И остался собой – шауни.

А вот и канцелярия. Дохромал незаметно. Громовой Камень на секунду остановился перевести дыхание и стал взбираться на крыльцо. Отвык он за зиму в стойбище от ступенек. А всё-таки в городе лучше: сколько вчера, да и сегодня ходил, а ни разу не упал. Так, а что сначала – литер или подъёмные?

Оказалось, что и то, и другое в кассе. Конечно, сначала его немного погоняли по столам и кабинетам, но всё, что надо, он подписал, де положено, зарегистрировался, и вот – все документы и деньги на руках. И здесь он выслушал напутствия и пожелания. Всех поблагодарил, всем пожелал счастливо оставаться. Гичи Вапе не было, да он и не искал. Вчера всё обговорили. Адрес свой Гичи Вапе ему дал, чтоб если что, связаться по-быстрому, а не через Совет. Ну, всё, отрезано, пора в дорогу, а там будь что будет.

И до автовокзала Громовой Камень добрался быстро. Ну, автовокзал – это, конечно, громко сказано. Деревянный домик диспетчерской, кассы, комнаты для водителеей и зала ожидания для пассажиров. Всё маленькое, простенькое, но с табличками на шауни, красиво написанным расписанием… Словом, всё, как положено.

Кассирша была метиской. Как и большинство девушек в канцелярии Совета.

– До Кратова, – протянул он ей свой литер.

Она быстро и точно оформила ему билет.

– Уезжаете? – спросила она по-русски, возвращая ему литер.

– Да, – кивнул Громовой Камень, пряча литер в нагрудный карман гимнастёрки.

– Счастливого пути, – вздохнула она и улыбнулась. – Отправка строго по расписанию.

– Спасибо.

Громовой Камень взял и сунул в карман шинели билет, подобрал свой чемодан и пошёл к выходу.

– Фёдор, – позвала по-русски за его спиной кассирша. – Иди, отправка через три минуты.

– Ну, куда иди, куда, – возразил так же по-русски низкий мужской голос. – Пассажиров-то сколько?

– Отправка по расписанию!

– Да на кой расписание? Воздух возить?!

Конца перепалки Громовой Камень не слышал. Автобус, маленький, но чистенький, уже стоял у вокзала, и к нему собирались пассажиры. Вместе с Громовым Камнем их было пятеро. Двое парней в обтрёпанных чёрных куртках и стоптанных сапогах, немолодая, закутанная в шаль с вдовьей каймой женщина и хмурый подросток в кожаной рубашке, леггинсах и мокасинах. Всё новое, крепкое, но без бахромы и вышивки. Чего ж так? В столицу приехал всё-таки, а по-будничному. Или это мать его с собой взяла, чтобы помощь за потерю кормильца получить? Тогда понятно. Деньги просить в праздничном не ходят.

Почти сразу за Громовым Камнем подошёл и водитель.

– Билеты у всех?

Он быстро собрал их билеты, проверил и вернул, прошёл и сел на своё место. Дверь открылась с мягким чмокающим звуком.

– Заходите. Отправка по расписанию.

Громовой Камень пропустил остальных вперёд и сначала поднял и поставил на пол автобуса чемодан, положил палку, а потом уже, подтягиваясь на руках, влез сам. И хоть ему ехать до Кратова, в конец салона не пошёл, сел во втором ряду. Водитель, безразлично поглядывая по сторонам, подождал, пока он уложит чемодан, мешок и палку, плотно сядет, и только тогда стронул машину.

Автовокзал на окраине Эртиля, и они сразу выехали на шоссе. День обычный, серый. Лес, с только появившейся листвой то подступал к обочине, то рассыпался на отдельные деревья, открывая плавно холмистую равнину до горизонта.

Ехали молча, даже те двое парней, что явно ехали вместе и сели рядом, молчали. Только иногда вздыхала вдова, и сидевший у окна подросток осторожно, чтобы никто не заметил, придвигался к ней и касался своим плечом её плеча, пытаясь этим утешить.

Громовой Камень смотрел в окно, не столько разглядывая пейзаж, сколько наслаждаясь ощущением езды, не требующей от него никаких усилий. Ну что ж, он не думал, что так быстро всё решится и уладится. Вот и ещё одна его жизнь. Третья по счёту. Первая до армии, вторая – фронт, а теперь – третья. Ему не на что жаловаться и не о чём жалеть. Он окончил школу и на Празднике Посвящения получил имя, прошёл фронт и выжил, стал инвалидом, а не калекой. Так что и в третьей ему должно повезти. «Бог троицу любит». Так говорил Сашуня перед очередной перебежкой и всякий раз пояснял: «Два раза пронесёт, а в третий бог заснёт». Сашуню накрыло при обстреле. А его самого тогда зацепило, но слегка. Скольких он помнит. И мёртвых, и живых.

Автобус затормозил, и водитель открыл дверь. Немолодой индеец в украшенной вышивкой и бахромой рубашке, с ожерельем из волчьих и медвежьих клыков, но в солдатских кирзовых сапогах неожиданно умело вошёл в автобус и протянул водителю деньги.

– До Красной Лошади, – сказал он на шауни.

– Хорошо, – так же на шауни ответил водитель, дал билет и отсчитал сдачу.

Новый пассажир спокойно сел на свободное место, и автобус тронулся.

Ехали не быстро, останавливаясь, чтобы впустить или высадить пассажиров. До конечной, как вскоре сообразил Громовой Камень, ехали трое – он сам и те двое парней в чёрных ватных куртках. Видно, из переселенцев. Не прижились. Что ж, Гичи Вапе как раз и говорил о таких. В родном стойбище Громового Камня переселенцев не было, но рассказы о неумёхах и невеждах «с той стороны» и даже анекдоты, конечно, слышал и не раз. Говорили о них всякое, но в основном осуждающе. Хотя… кто-то же прижился.

В Кратово они приехали уже в сумерках.

Формальный, но обязательный, хорошо знакомый по прежним поездкам, сразу и пограничный, и таможенный контроль. Здесь ничего не изменилось, даже, похоже, капитан всё тот же. Громовой Камень вышел на площадь и уверенно захромал к вокзалу, уже железнодорожному, когда его окликнули:

– Хей!

– Хей, – он обернулся, уже догадываясь, кто это.

Да, те двое парней из автобуса.

На чудовищной смеси английского, русского и шауни они стали объяснять, что едут на заработки, род их отпустил, им надо добраться до Корчева, там уже трое из их резервации, они знают, те на стройке устроились, так вот, как им доехать?

Громовой Камень помог им разобраться с картой, расписанием и кассой. Маршрут получался не особо сложный, с двумя пересадками. Названия они заучили с его голоса. Билеты взяли самые дешёвые – сидячие: денег-то в обрез.

– А есть что будете?

– Пеммикан, – улыбнулся один, показывая подвешенный к поясу мешочек.

А второй мотнул головой, рассыпая по плечам неровно обрезанные пряди волос.

– No problem.

Пеммикан – растёртое в порошок сушёное мясо, смешанное с ягодным порошком – не самое сытное, но хоть что-то. И потом – это действительно не его дело. А ему совсем в другую сторону, а денег… денег тоже в обрез.

И зная это, он всё-таки, выправив себе билет и выяснив, что до его поезда ещё два часа с лишним, сдал мешок и чемодан в камеру хранения и вышел из вокзала на площадь. Кратово – невелик городок, всё рядом. Он успеет.

Баня, как и раньше, была неподалеку, небольшая, но с душевым отделением, парикмахерской и главное – открыта до полуночи.

Сначала в парикмахерскую. Да, длинные волосы положены мужчине, да, одежда, причёска, обычаи – часть культуры, но только часть, и он не считает длину волос самой главной частью, это первое, ему жить среди русских, где длинные волосы у мужчины не приняты, это второе, и если бы он был в племенном костюме, а когда на тебе военная форма, пусть и без погон, то длинные волосы просто смешны, это третье.

– Подстричь? – переспросил парикмахер и улыбнулся. – По призывному или отпускному?

– По отставному, – улыбнулся Громовой камень. – Отвоевался я.

Это он тоже помнил. Стрижка призывника – наголо, отпускник – подлиннее и с форсом.

– Сделаем, – парикмахер окутал его простынёй. – Голову давно мыл?

И, не дожидаясь ответа, развернул кресло к раковине.

Подстригли его быстро и толков. И за половинную плату.

– Фронтовикам скидка.

И по внезапно отвердевшему лицу старика Громовой Камень понял, что ни спрашивать, ни уточнять нельзя. Он расплатился, а вторую половину положил в блюдце для чаевых.

В бане пришлось купить мыло и мочалку, взять напрокат простыню. Траты, конечно, но раз не позаботился достать из вещмешка, то траться. Хорошо, что работали душевые кабины. Дороже общего зала, но ему не хотелось мыться на чьих-то глазах. Всё-таки… одно дело – госпитальная баня, там ещё получше многих был – во всяком случае – целее, а здесь… среди здоровых и нормальных… да и моешься в душе быстрее, чем в общем зале.

Оставшихся до отправления двадцати с небольшим минут ему хватило, чтобы дойти до вокзала, забрать из камеры хранения вещи и найти свой поезд, вагон и место. Народу было немного, и проводник сам поменял ему место с верхнего на нижнее, принёс постель.

– Спасибо, отец, – поблагодарил Громовой камень.

– Ладно тебе, – отмахнулся проводник. – Все мы с понятием.

Громовой Камень никак не ждал, что его форма и медали по-прежнему действуют. Ведь полтора года, как кончилась война, а до сих пор… В племени он привык к другому отношению. Ну всё, ехать ему до конечной, можно спать спокойно. Он разулся, снял и положил в сетку гимнастёрку, оставшись в нижней рубашке, и вытянулся под одеялом. Всё, отбой. Спи, Громовой Камень, сержантом ты был, кутойсом ещё не стал, спи пока.

Стук колёс под полом, мелкое подрагивание полки. Он едет. Пока от него ничего не зависит, и, значит, дёргаться пока нечего. Солдат спит, а служба идёт. Даже на фронте просвещения.

* * *

Пустой письменный стол. Пустые квадраты на стенах от проданных картин. Не почтительная, а мёртвая тишина за дверью. Но распорядок неизменен. И эти часы он проводит в своём доме, в своём кабинете, за своим рабочим столом, чёрт возьми!

Рей Спенсер Говард, снова просмотрел последние котировки, аккуратно пометил несколько заинтересовавших его позиций. Да, в этом направлении можно было бы поработать, но нужны свободные средства. А их нет. И взять… нет, у кого взять – в избытке, проблема с как. Ни один из прежних, многократно осуществлённых на практике, способов сейчас – и надо это честно признать – не сработает. Более того. Попытка их использовать не только не даст результата, но и откроет остальным его слабость. Ты можешь ослабеть, но этого никто не должен заметить. Иначе – добьют.

Говард усмехнулся. Пока удаётся держать марку. Никто не смеет занимать его кресло в Экономическом Клубе. Его внучек принимают в лучших домах Атланты. Правда, таких домов не так уж много, но это же война, господа. Только война. И русские. Правда, последнее лучше вслух не произносить. А то… нет, как русские провернули операцию со «Старым Охотничьим Клубом», надо отдать им должное. Тихо, аккуратно, точечными изъятиями и пожалуйста: многолетней, нет, что там, многовековой опоры порядка не существует. О том, что он сам неудачным реваншем в прошлогодний Хэллоуин «засветил» и клуб, и остатки Белой Смерти, Говард предпочитал не вспоминать. Ну… нет, не ошибся, немного не рассчитал, бывает. Из Хэмфри руководитель, как из негра учёный. Посидит в тюрьме – поумнеет. Возможно. И Систему не удалось взять под контроль. Найф оказался таким дураком, что дал себя зарезать в уголовной разборке. А ведь казался таким осмотрительным, столько лет безукоризненно работал. И сорвался. Решил взять сразу со всех. Вот и результат. Но оставим прошлое прошлому. Вывод: надеяться и рассчитывать только на себя.

А пока надо приспосабливаться к новым условиям и новым правилам. Атланта стала захолустьем, всё жизнь теперь в Колумбии, а вот там… там у него пусто. Старые связи и привязки ликвидированы, а новые заводить не на чем. Значит… значит, надо думать, планировать, готовить. И не спешить.

Говард отложил котировки и взял газету. Сами статьи и заметки его нисколько не интересовали, но бумажный шелест в кабинете внушает необходимый трепет и уверенность в незыблемости остальным обитателям дома. Казаться не менее важно, чем быть. Жаль, что Маргарет этого до сих пор не поняла и не прочувствовала.

За дверью поскреблись и голос Мирабеллы робко предложил:

– Дедушка, ваш лимонад.

– Да, – откликнулся он, мельком посмотрев на часы.

Да, всё точно. Именно в это время стакан домашнего лимонада. Порядок, заведённый ещё его дедом. Порядок – основа и фундамент бытия. И никакого беспорядка нет и не может. Порядок может меняться, но остаётся порядком.

Кто невидимый открыл дверь перед Мирабеллой, и она внесла поднос с кувшином и стаканом. Поставила на столик перед диваном.

– Благодарю, – Говард поощрил внучку взглядом и лёгким намёком на улыбку.

– Да, дедушка, спасибо, дедушка, – пролепетала Мирабелла.

– Ступай, – милостиво кивнул ей Говард.

А когда за ней закрылась дверь, досадливо поморщился. И это Говард?! Конечно, и такое можно использовать. Скажем, женой для умеренно нужного человека. Интриговать не будет, свою игру вести не сможет, и даже не додумается до этого, неплохая хозяйка при хорошем контроле, жена и мать… Да. И с этим можно было бы поиграть, но… проклятые русские! Родство с Говардами теперь не преимущество, а компрометирующее обстоятельство. Недаром ни одна из любовниц сыновей и зятя не только что-то там заявить, появиться не посмели. Хотя тут, правда, и меры, соответствующие, принимались давно.

Как всегда, воспоминание о русских заставили его поморщиться. Самое… самое обидное, что он так до сих пор не нашёл, не вычислил того, кто так… виртуозно переиграл его. Да, надо признать, он совершил только одну ошибку. Одну из двух важных, но важнейшую. О которых предупреждал ещё дед. «Самая страшная ошибка – это переоценка своих сил, – Говард снова услышал звучный, несмотря на возраст голос деда. – Но есть вторая ошибка, ещё страшнее. Это недооценка противника. Запомни».

Чтобы успокоиться – сознание своих ошибок всегда приводило его в раздражение, мешающее трезвому планированию мести и реванша – Говард налил в стакан нежно-жёлтой смеси апельсинового и ананасного сока и выпил маленькими глотками. Вот так. Успокоился? Теперь думай. Нет? Ещё полстакана.

Итак. Русские – не противники, а враги. Это первое. Они это тоже знают. А значит, любые ошибки вдвойне опасны. С противником играют на победу. С врагом воюют на уничтожение. Что они сделали, ты уже понял. Тебе оставили жизнь и ровно столько, чтобы ты ощущал размер потерь. Неплохо. И даже – не забываем об опасности недооценки противника – остроумно. Но зачем? И – вот об этом думать не хочется, но, похоже, сделано именно так. Ты – приманка. За тобой следят, вернее, за теми, кто приходит к тебе, и потом идут уже за ними, а у тебя нет ни денег, ни силы, чтобы купить чьё-либо молчание.

Говард заставил себя поставить опустевший стакан на стол без стука. Ты можешь злиться или радоваться, но показывать это надо ровно настолько, насколько не можно, нет, а нужно. Вот так. Игра проиграна? Да. Но это только одна из множества проведённых тобой игр. И общий счёт пока в твою пользу. Значит… значит… значит, надо подумать и найти новых союзников, приспособить к себе новые правила и начать новую игру.

ТЕТРАДЬ ВОСЕМЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

Хорошая это штука – выходной. Андрей, не открывая глаз, потянулся под одеялом. Тело сладко ломило. Отвык он вкалывать. Ну да, с Хэллоуина, можно сказать, валялся и бездельничал. А тут как навалилось всё сразу. Четверг, пятница, суббота… не продохнуть. А всё равно – хорошо! Сумасшедшие дни были. И хорошо-о-о…

…Андрей боялся проспать: ведь не подёнка, где сам решаешь, когда прийти, а цех, бригада, да ещё в первый же день, нет, не дай бог, а потому несколько раз за ночь просыпался, смотрел на новенький будильник и снова засыпал, а под утро разбудил его Эркин, одновременно со звоном будильника тряхнув за плечо.

– Вставай! Пора!

Андрей подскочил, отбросив одеяло.

– Ага, я мигом.

Утренняя суета, обычная для Эркина и Жени и новая для Андрея. Побриться, умыться, чай с бутербродами…

– Андрюша, ключи…

– Ага, спасибо.

Связка из двух ключей на простеньком кольце. Пряча их в карман, Андрей подумал, что надо купить брелок, а ещё лучше, как видел однажды – цепочка с карабином, чтобы пристегнуть к поясу.

– Андрей, готов? Женя, мы пошли.

– Счастливо.

– До вечера.

Из дома Эркин и Андрй вышли вместе и до второго перекрёстка шли рядом. Эркин привычно задержался у киоска купить газету. Андрей ограничился тем, что окинул взглядом пёструю витрину, кое-что приметил, но покупку отложил на вечер.

– Ладно, до вечера.

– До вечера, – кивнул Эркин.

И они разошлись.

Андрей шёл быстро. И не боясь опоздать, а просто радуясь утреннему прохладному воздуху, только-только поднимающемуся солнцу, встречным и попутным прохожим. И перед своим начальством он предстал с той же радостной улыбкой.

– Здрасьте!

Начальство особого восторга не выразило.

– Так. Ты и есть Андрей Мороз?

– Ага, – по-прежнему радостно согласился Андрей.

Ну, ничего он не мог поделать с глупейшей, как сам понимал, ухмылкой во всё лицо.

Его отправили получить спецовку – штаны с нагрудником и множеством карманов – и показали шкафчик в бытовке, где он может оставить свои вещи, и наконец вручили орудие производства – метлу, а также провели краткий, но весьма доходчивый инструктаж, сводимый в общем-то к одной фразе: «Делай, что велят, и не рыпайся».

– Всё понял?

– Ага.

– Тогда действуй.

Что ж, Андрей всё понимал, и работа «принеси-подай» его вполне устраивала, давая возможность оглядеться, всё вызнать и запомнить: что, где и как. Но… ботинки рабочие ему нужны, как жить, и рубашек, тёмных, три смены не меньше, так что… Сосредоточенно орудуя метлой, Андрей быстро прикидывал, сколько у него денег с собой, чтобы сегодня же, не откладывая, после работы всё купить. И замочек на шкафчик. Ибо давно сказано: «Не вводи вора дыркой в искушение». Работая, он чувствовал, что за ним зорко и неприметно присматривают. Тоже ясно-понятно, но взгляды не злобные, а так… внимательные.

До обеда он подметал цех и время от времени бегал по чьим-нибудь поручениям. Похоже, его работой в общем остались довольны.

Обедали здесь же, расходясь по бытовкам выпить чая с принесёнными из дома бутербродами. У Андрея ничего с собой не было, и он прикидывал не сбегать ли ему до ближайшего трактира. Но оставшиеся, как и он, во дворе не спеша стягивались к «задним» воротам, и Андрей пошёл с ними. Больше из интереса, и чтобы не выделяться. А там уже возле распахнутой боковой калитки, но с уличной стороны, как из-под земли возникло несколько тёток с укутанными в тряпьё кастрюлями и стопками мисок. Вот к ним и тянулись оставшиеся во дворе. Вместе со всеми и Андрей купил миску щей с мясом за пятиалтынный и выхлебал её, сидя на стопке старых покрышек. Тётки во двор не входили, а работники опять же не покидали территорию. Охранник в будке откровенно и даже, как показалось Андрею, демонстративно дремал. Горячими щи, конечно, не были, но достаточно тёплые и густые, кусок мяса тоже, скажем так, достаточный, и чистота ложки вполне удовлетворительная. Бывало в его жизни и куда хуже, но… но это хлёбово прямо чуть ли не на земле ему не понравилось, слишком уж походило на тот лагерь… да и… похоже, не самые… уважаемые так обедают, а как себя с начала поставишь, так оно потом и пойдёт. Не-ет, завтра он из дома бутерброды возьмёт, и чаю, нет, насчёт чая, это он ещё посмотрит и разузнает, как оно здесь заведено, вскладчину, или ещё как… Он вернул торговке миску с ложкой, отметив мимоходом, что она не положила их обратно в стопку, а скинула в другую корзину.

– А на здоровьичко, – ответила она на его рассеянную благодарность.

Ещё раз бегло оглядев сотрапезников, Андрей понял, что в этой компании ему лучше не светиться, и отправился в бытовку своего цеха.

Там под чай шёл вялый трёп о всяких хозяйственных и житейских делах.

– Чай да сахар, – улыбнулся, входя, Андрей.

Все оторвались от чаепития и смотрели на него внимательно, но без недоброжелательности. Старший мастер кивнул, а сидевший с самого краю рыжий веснушчатый парень быстро сказал:

– Едим да свой, а ты рядом постой.

И глумливо заржал.

– Хуже нет на халяву жить, – кивнул Андрей, усаживаясь с другого края – чуть-чуть уголок лавки торчит, как специально для новичка оставили – и доставая пачку дорогих сигарет.

Он закурил, небрежно выложив, но не бросив пачку в центр стола. Сидоров усмехнулся, а сидевший рядом с ним черноусый мужчина с шрамом на лбу сказал:

– Что, Митроха, умыли тебя?

Митроха огрызнулся невнятным ругательством, а черноусый продолжил:

– Тебя как звать, парень?

– Андреем, – миролюбиво ответил Андрей.

Сцепляться в первый же день с теми, с кем придётся потом вместе работать, глупо, но и ставить себя надо. Так что… Митрохе осадку дать можно, тот, похоже, тоже… не высокого полёта, а вот с остальными надо поосторожнее.

– Ну, что ж, кружку свою завтра принесёшь, – черноусый говорил не спеша, перемежая слова глотками. – Кипяток в титане, а заварку с сахаром, по большой пачке на неделю, по очереди приносим. Твой черёд в понедельник. Всё понял?

– А чего ж тут непонятного? – улыбнулся Андрей.

Он внимательно, но по возможности незаметно оглядывался и следил за остальными. Титан, раковина рядом, каждый моет за собой сам, но посуда, заварка и сахар в общем шкафчике… заваривают… что, прямо в кружке? Пойдёт… Сахар крупный, пьют вприкуску… Замётано… Чай… пачка большая, зелёная с золотом… Замётано.

Допив чай, закурили и остальные. Митроха взял сигарету последним. Разговор становился общим. По-прежнему неспешно расспрашивали Андрея. Кто, да откуда, как приехал, есть ли семья да родня? Андрей так же неспешно, но без лишних подробностей отвечал. Что да, с той стороны, из Пограничья, мальчишкой попал в оккупацию, потом в угон, родню порастерял, вот только уже после Победы брата отыскал, а там Хэллоуин и снова разбросало, вот, только теперь нашёл, ну и приехал. Брат семейный, жена, дочь, на заводе работает, живёт в «Беженском Корабле».

– У брата, значит, поселился?

– Ага.

– А работал кем?

– На мужской подёнке, – усмехнулся Андрей. – Всякая работа была.

– Ладно, – кивнул Сидоров. – Кончай перерыв, мужики, пора, – и черноусому: – Василий, сегодня закончить надо.

– Раз надо, значит, сделаем, – Василий встал. – Пошли, Андрюха.

Скрывая улыбку, Андрей встал и пошёл за Василием.

И уже бегал по его поручениям, держал, подавал и вообще был на подхвате. Но метлу никто не отменял, и закончил Андрей смену опять уборкой цеха.

Выйдя на улицу, Андрей отправился на поиски магазина. Рабочую одежду в торговых Рядах не покупают, голому ежу понятно. Итак… рубашки, ботинки, брюки запасные, хоть спецовку и выдали, а всё равно нужны, замок висячий, а то он пока петли проволокой замотал, узел, правда, хитрый, кто полезет, то будет долго маяться, но замок надёжнее. Так, на всё это у него деньги есть, И ещё чего-нибудь в дом. Вкусненького. Посмотрим. Торт – не торт, а скажем… шоколаду. В честь первого рабочего дня. И ещё: надо ж ему те деньги дотратить, чтоб уж окончательно с прошлым расплеваться.

В маленьком магазинчике в соседнем квартале он купил всё необходимое. Три тёмные – непонятного бурого цвета – рубашки, три голубые майки – видел сегодня многих в таких же, и крепкие простые ботинки. Замков здесь не было, это в хозяйственном. А это ему как раз по дороге. Свёрток получился увесистый и не очень дорогой, меньше двадцатки ушло.

Андрей шёл, небрежно покачивая на пальце свёрток с покупками и благодушно оглядывая улицы и прохожих. Работа, считай, на полдня и по силам. Вот только руки натёр, за полгода сошли мозоли, ну да это пустяки, своя шкура – она такая, самозарастающая. За два дня натрём, нарастим. А сейчас он идёт домой, к семье. Нет, жизнь прекрасна и удивительна. Это он ещё до лагеря слышал. И никогда не оспаривал.

Когда Эркин пришёл домой, Андрея и Жени ещё не было. Алиса встретила его радостным визгом и, как всегда, пока он раздевался, выкладывал покупки и мыл руки, рассказывала ему о своих делах и занятиях.

– Ты ела? – Эркин вклинился в её быстрый, как у Жени, говор.

– Ела, – кивнула Алиса и, быстро сообразив, в чём тут дело и какой подвох, добавила: – И спала. Правда-правда, чес-с слово.

Эркин улыбнулся.

– А если я проверю?

– Ну-у, – Алиса задумчиво оглядела потолок. – Ну, постель я не разбирала. Ну, – и увидев, что он улыбается, опять зачастила: – Ну, я не хочу спать, ну, правда, ну, Эрик…

– Раз не хочешь, то и не надо, – кивнул Эркин. – Но только не ври.

– Ладно, не буду. А ты чего делать сейчас будешь?

– Я обед буду делать. А ты гулять пока пойдёшь.

– Ага-ага, – закивала Алиса. – Я и маму встречу, и дядю Андрея, и все вместе большим обедом пообедаем, да, Эрик?

– Да, – кивнул он. – Оденешься сама?

– Ну, я же не маленькая, – гордо ответила Алиса, отправляясь в прихожую.

В самом деле, уже тепло, ботики не нужны, а ботинки, пальто и беретик она сама наденет. Но Эркин вышел и проверил, всё ли у неё получилось правильно.

– Хорошо. Иди, гуляй.

Алиса вприпрыжку убежала по коридору к лестнице, а Эркин вернулся к хозяйственным делам. Как-то незаметно он за эти месяцы научился готовить, да и Женя оставляла всё нужное так, что только и нужно в кастрюлю сложить и на огонь поставить.

Так. Это он сделал. К приходу Жени всё будет готово. А Андрей… пора бы и ему вернуться. Хотя если у него прописка… правда, в первый день не прописывают, присматриваются сначала, ну, не неделю, но пару дней точно. А ладно! Всюду свои порядки.

Эркин выпрямился, оглядывая оттёртую до блеска ванну. Как всегда, оставаясь один и тем более в ванной, он раздевался до трусов. И привычней, и легче, и костюм зря не треплется. И вообще-то жарко уже в нём, шерстяной всё-таки. Ладно, он тогда его вывесит на кухонную лоджию проверить, как Женя его зимнюю робу, а потом уберёт, а дома будет старые джинсы носить. И ковбойки.

Он уже заканчивал уборку ванной, когда в замке заворочался ключ. Чертыхнувшись, Эркин бросился в спальню одеваться и столкнулся в прихожей с Андреем.

– О, это ты!

– Ага, – согласился Андрей, сваливая на пол свёртки. – Во, всего накупил! А ты что, так и ходишь? В трусах?

– Нет, – засмеялся Эркин. – Я ванную мыл, сейчас оденусь.

– Ага. А на кухне что горит?

Эркин кинулся на кухню, но смех Андрея остановил его.

– Ну, чертяка, ну…!

Они немного потузили друг друга в прихожей и уже решили, что пора бы привести себя и прихожую в порядок, когда пришли Женя с Алисой. Начались неизбежные шум, суета и беспорядок, когда все говорят и всё делают одновременно. Тем более, что жаркое и впрямь начало гореть.

Наконец, все были умыты и переодеты, стол накрыт, а покупки рассмотрены и в целом одобрены. И сели за стол.

– Ну, – Женя с удовольствием оглядела стол и едоков, – Алиса, не вози по тарелке, ешь нормально. Хорошая бригада, Андрюша?

– А-атличная! – радостно ответил Андрей. – У меня так хорошо, что как в сказке.

– А что, столовой у вас нет? – Эркин доел салат и мотнул головой, отказываясь от добавки.

– Не-а, – Андрей вилкой повозил по тарелке последнюю картофелину, чтобы подобрать соус.

– Так что, голодный весь день? – ужаснулась Женя.

– Нет, Жень, что ты. Там торговки приходят, щи у них, каша. Я на пятнадцать копеек от пуза наелся.

– А для бутербродов тогда коробку зачем купил? – Эркин встал, собирая посуду. – Нет, Женя, кастрюля тяжёлая, я сделаю.

– Я лучше с бригадой чай пить буду, – серьёзно ответил Андрей и улыбнулся, – вприкуску.

Эркин поставил кастрюлю с супом на стол, и Женя разлила по тарелкам.

– Андрюша, а ты щи любишь?

– Я вообще к еде не равнодушен, – Андрей бережно принял от Жени тарелку. – А щи или суп… Я не мелочен, всё сойдёт.

Женя так рассмеялась, что едва не выронила тарелку. Смеялся и Эркин, хотя до него не сразу дошло, настолько серьёзно говорил Андрей. Алиса ничего не поняла, но смеялась до упаду.

– Нет, от бригады отрываться нельзя, – вернулся к прежней теме Эркин. – Это ты правильно решил.

– Угу. Женя, у меня слов нет, как вкусно.

– Ещё? – улыбнулась Женя.

– Для остального места не останется, – удручённо вздохнул Андрей.

Эркин поставил на стол кастрюлю с жарким и полез в шкафчик за мелкими тарелками.

– Алиса, достань огурцы, они под окном, – распорядилась Женя, раскладывая жаркое.

– Ага, мам, я знаю.

Андрей, к радости Жени, оказался таким же любителем «хрустких» огурцов, как и Эркин с Алисой.