Текст книги "Аналогичный мир - 3 (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 70 страниц)

ТЕТРАДЬ СЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ

Телефонный звонок был ещё непривычен, и Фредди не сразу сообразил, что его разбудило. Сообразив, чертыхнулся по-ковбойски и снял трубку.

– Алло? – мрачно спросил он, готовый послать позвонившего на максимальную дальность.

Но сухой голос Джулии Робертс и особенно её слова окончательно разбудили его.

– Мистер Трейси, – она их никогда не путала, – Чак не вышел на работу.

– Понял.

Положив трубку, Фредди посмотрел на часы. Девять ноль пять. После такой ночи надо спать сутки, они планировали до ленча, но «Октава» должна работать, чёрт возьми! Если Чак заболел, почему не предупредил? Живёт в лучшей меблирашке Цветного квартала, с телефоном. А если не заболел… Сдерживая себя, чтоб не сорваться раньше времени, Фредди позвонил в гараж. И выслушав дежурного механика, очень аккуратно закурил. Без трёх минут восемь – Чак всегда приходил в гараж заранее, готовил машину и без четверти девять выезжал – у входа в гараж Чака остановили двое в штатском из команды Бульдога, посадили в свою легковушку и увезли. Номер, марка машины… всё сходится.

– Спасибо. За мной. Подготовь машину. Да, полный бак и всё остальное.

Фредди положил трубку и, не одеваясь, прошёл в соседнюю спальню. Когда он потряс Джонатана за плечо, тот замычал и запрятал голову под подушку.

– Лендлорд, вставай.

– Пошёл ты… – прохрипел из-под подушки Джонатан.

– Джонни, Чака арестовали.

Подушка отлетела к стене, и Джонатан сел на кровати, ошеломлённо глядя на Фредди.

– За что?!

– Бульдог мне не докладывает, – равнодушным тоном ответил Фредди.

– Так… – Джонатан тряхнул взлохмаченной головой. – «Октава» должна работать.

– Машина меня ждёт.

– Я к Гроунсу.

Фредди кивнул. Гроунс – знаменитая адвокатская фирма, там берутся за любые дела, правда, и плата соответственная.

Квартира была маленькой, с одной ванной на две спальни, но подобное их никогда не смущало. Привести себя в порядок – дело пяти минут, а дальше… Фредди по маршруту Чака, там и так надо навёрстывать упущенное, а Джонатану по адвокатам и кабинетам. Чёрт, знать бы, за что Чака дёрнули? За его собственные художества, или через него выходят на них? И что парень мог натворить? Битыми мордами и даже трупами в Цветном квартале Бульдог не занимается, не его уровень. Работать на кого другого Чак бы не посмел, тоже исключено. Так что… чёрт, хуже нет наугад действовать.

Сидя на краю стола, Робинс свысока рассматривал сидящего перед ним на стуле негра в чёрной кожаной куртке. Раб-телохранитель, Колумбийский Палач, Чарльз Нортон, шофёр на контракте у Джонатана Бредли.

– Ну, парень?

– Я всё сказал, сэр.

Зазвонил телефон, и Робинс, кивнув, снял трубку. Коллинз, Гарнье и Стэн с трёх сторон задёргали негра в перекрёстном допросе, давая Робинсу передышку и возможность спокойно поговорить.

– Шеф.

– Слушаю.

– Трейси забрал машину из гаража и поехал в контору. Бредли у Гроунса.

– Принято. Продолжайте.

– Понятно.

Положив трубку, Робинс закурил. Итак, пронюхали. Надо же, к Гроунсу кинулся, значит, минут через пять будет здесь с адвокатом. А если… если так. Парень, похоже, чист, по крайней мере в этом и дал ценную, весьма и весьма, информацию. «Лагерное убийство». Лагерника искал Колченогий. И нанимал для этого Ковбоя. Слух о лагернике пошёл с Бифпита, да, и там как раз тогда болтался Ковбой. Ткнуть Ковбоя носом и посмотреть реакцию? А что, нанялся найти, а найдя, оставил себе? Обман своего? Вряд ли Ковбой настолько зарвался, но можно попробовать сыграть. И кстати, у самого Ковбоя тут алиби достаточно зыбкое. Как и у Бредли. И заново поворошить дело Ротбуса, а все детали у русских, лишние сложности. Лишние? А негра придётся отпустить, задерживать его, к сожалению, пока не за что. К тому же нечего Бредли тут демонстрировать свою силу. А то парень и так ему, как говорится, душой и телом…

Новым кивком Робинс остановил свою команду, но сказать ничего не успел, потому что снова зазвонил телефон, уже общегородской.

– Алло?

– Инспектор Робинс?

Робинс сразу узнал бархатный с переливами голос Леона Гроунса, главы фирмы, и досадливо поморщился.

– Слушаю, Леон.

– У тебя мой клиент, Чарльз Нортон. У него нет проблем, не так ли?

– Нет! – рявкнул Робинс, бросая трубку.

Коллинз, всё сразу поняв, вздохнул.

– Вон! – Гарнье кивком показал негру на дверь.

Чак медленно встал. Его отпускают? Совсем?!

– Понадобишься, вызовем ещё. Из города не уезжай, – уже спокойно сказал Робинс. – Дин, проводи его.

Когда за ними захлопнулась дверь, Коллинз спросил:

– Сам звонил?

– Чёртов Игрок! – Робинс смял сигарету в пепельнице. – Чарльз Нортон клиент Леона Гроунса.

Стэн присвистнул и покрутил головой.

– Это ж какие деньги надо иметь, чтобы так шиковать.

– Мне бы эти заботы, – фыркнул Робинс.

Простившись с Гроунсом, Джонатан отправился в «Октаву». Больше Чаку деваться некуда. Фредди на маршруте. Чёрт, надо же, чтобы так всё совпало. В газетах ещё ничего нет, но у Гроунса свои люди везде, и материал Кринкла уже лежал на столе. Итак, Найфа нет. Не слишком большая потеря для человечества, кто бы спорил. Но хреново, что Бульдог вцепился в Чака, а значит, и в них. Алиби у них зыбкие, не то слово. «Я не мог её изнасиловать, потому что в это время грабил банк в другом городе». Шикарно, что и говорить. Только этой головной боли не хватало. Что мог Чак наболтать Бульдогу?

– Да, здесь. Спасибо.

Джонатан расплатился с шофёром и покинул такси у подъезда из офиса. Вроде снаружи всё спокойно. А другого варианта всё равно нет.

Он легко взбежал на свой этаж, мимоходом отмечая отсутствие любых необычностей, и, не меняя шага, вошёл в свою контору.

Джулия Робертс продолжала печатать, не повернув головы, а сидевший в углу Чак вскочил. Кивнув и поздоровавшись, Джонатан прошёл в свой кабинет. Чак, опустив голову и заложив руки за спину, последовал за ним.

Давая Чаку время отдышаться и начать соображать – а то аж серый до сих пор, ну да, Бульдог это умеет – Джонатан быстро просмотрел лежащие у него на столе письма и список поступивших заказов.

– Сэр… – наконец выдохнул Чак.

– Сразу, – Джонатан по-прежнему не смотрел на него. – Ты что-то натворил?

– Нет, сэр, нет, Богом клянусь, я ничего не сделал…

– Достаточно. О чём тебя спрашивали?

– Сэр, – Чак судорожно перевёл дыхание. – Сэр, они нашли труп и хотят, чтобы это был я. Но это не я, сэр, я не мог этого сделать. Даже… даже если бы мог, то не так, мы по-другому. Это… это лагерное убийство, сэр. Это сделал лагерник, так в лагере убивают предателей и пайку на грудь кладут, это западло, такой хлеб никто не возьмёт, а живот тоже, за… ну, тоже западло. А тут деньги, но это то же самое, это сделал лагерник, сэр…

Джонатан слушал, не перебивая, намертво сцепив зубы. Неужели… нет, не может быть, но… Но следующие слова Чака были ещё страшнее.

– Я так и сказал им, сэр.

– Они поверили тебе?

– Не знаю, сэр. Они отпустили меня, но сказали, что ещё… – Чак судорожно сглотнул.

– Ладно. Не ты, значит, не ты, – Джонатан улыбнулся. – Это главное. Иди, займись машинками. Полная профилактика, понял?

Чак кивнул.

– Да, сэр, слушаюсь, сэр, полная профилактика, сэр.

Джонатан кивком отправил его и нажал кнопку вызова секретарши. Когда Джулия Робертс с неизменным блокнотом в руках вошла, распорядился:

– Найдите Фредди на маршруте и немедленно вызовите сюда.

– Да, сэр.

В отличие от Чака, она не повторяла распоряжений, но Джонатан уже убедился, что она ничего не путает и не забывает. Оставшись один, он сел за стол и, уперев в него локти, уткнулся лбом в сплетённые пальцы.

Нет, мёртвые не воскресают, чудес не бывает. Ошибиться могли они, неправильно поняв сказанное, им могли попросту соврать, но Эркин-то знал правду, он-то бы не уехал, бросив напарника, которого назвал братом. Это первое. Что могло столкнуть парня с Найфом? Да так, что Найф отдал ему свой нож и позволил себя зарезать. Это второе. Нет, первого достаточно. Тогда что? Ещё один лагерник? И это совсем другая проблема, и – самое главное – не наша проблема. Пусть Бульдог идёт себе по следу, берёт этого лагерника и вешает на него все найденные за год трупы. Наше дело – сторона. Почему Бульдог вцепился в Чака? Ну, это понятно. Колумбийский палач. О его похождениях до сих пор страшилки гуляют. Ткнуть мордой об стол русских. Вы его, дескать, отпустили, а он опять за старое. Но, дай бог, чтобы этим всё обошлось. Чак не врёт, ему врать незачем. Откуда он, кстати, так хорошо знает лагерные порядки? С такими деталями. Грин тогда ни словом не обмолвился, что тренирует своих в лагерях, хотя… кто ж об этом будет вслух говорить. Ладно, это потом, сейчас спрашивать не надо. Так что…

В кабинет вошла Джулия Робертс и молча остановилась в шаге у стола. Джонатан поднял голову.

– Да, мисс Робертс?

– Мистер Бредли, – её голос как всегда сух и равнодушен. – Мистера Трейси нет на маршруте.

На третьей точке Фредди отставал от графика на пять минут. Не страшно. Надо отзвониться в контору, тем более, что Джонни уже должен быть там. Теперь к четвёртой, а по дороге… Ага, вон и будка телефонная.

И бешено выругавшись по-ковбойски, затормозил: на краю тротуара с вскинутой в останавливающем жесте рукой Коллинз – первый в команде Бульдога. Чёрт, что Чак наболтал?!

Небрежно шевельнув лацканом с приколотым с обратной стороны жетоном криминальной полиции, Коллинз сел рядом с Фредди.

– В Управление.

Фредди молча стронул машину.

– Ни о чём не хочешь спросить? – первым не выдержал Коллинз.

– Я не любопытный, – вежливо ответил Фредди.

До Управления они доехали молча. И в кабинет Робинса прошли так же без слов.

– Ага! – встретил Фредди Робинс. – Садись, Ковбой.

Усмехнувшись непроизнесённому: «Когда полиция велит садиться, стоять неудобно», – Фредди сел на указанный стул.

– Газеты читаешь, Ковбой?

– Иногда, – честно ответил Фредди.

– А сегодня?

– Не успел ещё.

– Успеешь, – пообещал Робинс и, когда за Коллинзом закрылась дверь, уточнил: – Если договоримся.

Фредди молча ждал продолжения. Ему много раз предлагали договориться, и он хорошо знал, что «нет» говорить нельзя. Любой договор можно повернуть в любую сторону, а отказ безвариантен.

– Ну как, Ковбой?

Фредди неопределённо повёл плечом. Его не обыскали при входе, и пистолет под мышкой мешал. Сидишь с уликой и не скинешь, а Бульдогу только дай зацепиться. Что же случилось ночью? У Бульдога глаза с недосыпу, ночью конца игр не дождался, «шестёрки» чего-то говорили, а утром дёрнул Чака, теперь меня, лишь бы Джонни там не психанул, хотя он у Гроунса мог всё подготовить, алиби, конечно, хреновое, что и говорить, но бывало и хуже…

– Где лагерник, Ковбой?

– В могиле, – пожал плечами Фредди и сразу, не давая Бульдогу вклиниться, закончил: – Их всех туда перед Капитуляцией положили.

Робинс досадливо усмехнулся. Классно выворачивается Ковбой, этого у него не отнимешь. Ведь и не врёт, и правды не говорит. Известная школа.

– А твои пастухи где?

Неужто у Робинса крыша поехала? Жаль, конечно, но с психом не спорят.

– Не знаю.

– Не ври, Ковбой.

Все допросники одинаковы. Будто я ему скажу, даже если бы и знал. И чего его на них понесло? Слишком дальний заход.

– Так ты ничего и не знаешь, Ковбой, чего так?

– Как спрашиваете, так и отвечаю.

Ковбою себя ронять нельзя, не поймут. Так что осадочка маленькая и к месту. Поймёт? Понял.

– И что ночью было, тоже не знаешь? – уже чуть другим тоном спросил Робинс.

– Где и когда? – так же деловито уточнил Фредди.

– Нашли мы его. Этой ночью.

Робинс с насмешливой улыбкой смотрел на него. Ну, насколько хватит хвалёной выдержки Ковбоя?

– Не спрашиваешь, кого?

– А вы ответите?

– Отвечу. Джимми Найфа.

Фредди изумлённо уставился на Робинса.

– Я-то при чём?

– Это я у тебя хочу узнать. Где он тебе дорогу перешёл, что ты к нему своих парней отправил? А, Ковбой?

– Начнём с того, инспектор, что я свои проблемы сам решаю.

– Начнём, – кивнул Робинс. – А потом?

– А потом у нас разный бизнес. Мы не конкуренты, – и, глядя на Робинса в упор: – Я ковбой, а он гриву от хвоста не отличает.

– Ну правильно, решил сам не мараться, – понимающе кивнул Робинс. – Послал парней. Как и тогда.

– Когда тогда, инспектор?

– Спрашиваю я, Ковбой, но отвечу, раз ты такой забывчивый. В Мышеловке. Когда задушили Ротбуса. Ну как? Освежил память?

– В том деле я чист, – глухо ответил Фредди.

– Перед русскими. Они тебя не знают. Смотри, Ковбой.

Робинс вытряхнул из коробка на стол спички и стал их выкладывать в два аккуратных ряда, приговаривая:

– Оба лежат на спине… у обоих убийца стоял сзади… оба не оказали сопротивления…оба раза орудия убийства оставлены. Тут на трупе, тут рядом, но это не существенно… у обоих карманы не обысканы… здесь оставили золото… здесь положили деньги… оба засыпаны… здесь смесь табака с перцем… здесь смесь разных перцев… Считаешь, Ковбой? Многовато для совпадения, не так ли? Это почерк, Ковбой. Вас же всех по почерку вычислить элементарно.

– У меня алиби.

– Верно, – кивнул Робинс. – Это ещё одно… совпадение. Так что, автор один. Там были твои пастухи и телохранитель Ротбуса. Здесь он есть, должны быть и пастухи. И ещё, Ковбой. Уже поважнее. То убийство тебе выгодно, значит, и это. Там прикрывали тебя, значит, и здесь прикрывают. То убийство лагерное из мести, а это лагерное за предательство. Лагерник есть, Ковбой. Что с ним было тогда, до Капитуляции, его проблемы, а здесь на нём уже два убийства. Не в твоих интересах, Ковбой, если я на него без тебя выйду.

Светлыми до прозрачности глазами Фредди, не мигая, смотрел в лоб Робинса.

– Зачем тебе пастухи, Робинс? Они чисты.

– Опять же для русских. Где они, Ковбой? Найду ведь и без тебя.

– А они и не скрываются, – Фредди пожал плечами. – Одного в Хэллоуин убили, другой на ту сторону умотал.

– Племя своё догонял? – прищурился Робинс.

– Наверное, – равнодушно ответил Фредди.

Чёрт, до чего ж много Бульдог накопал, то-то глаза как у бешеного кролика, Найфа давно было пора в выгребной яме утопить, но какого чёрта он сюда и парней, и нас с Джонни приплетает, и для совпадения слишком много, но мёртвые же не воскресают, чёрт, дьявольщина…

– Где оставил пастухов, Ковбой?

Подавись, это уже ничего не меняет.

– В Джексонвилле.

– Верно, – кивнул Робинс. – Под кем они ходили? Под Тушей, больше ты их никому бы не отдал. Там ты с Найфом и столкнулся, так? Ты же злопамятный, Ковбой, можешь и год ждать.

– Могу и больше, – кивнул Фредди.

– Найду без тебя, он по совокупности исполнителем, а ты – организатором. Тоже по совокупности. Понял, Ковбой?

– Да, инспектор.

– И что?

– Ищите. Я, что знал, сказал.

И, чувствуя, что разговор закончен, Фредди встал и пошёл к двери.

– До встречи, Ковбой, – догнал его голос Робинса.

Фредди сглотнул готовую фразу, что Ротбус так же прощался, и, не оборачиваясь, вежливо ответил:

– До встречи, инспектор.

Его никто не остановил. На улице Фредди сразу сел в машину, так и стоявшую у подъезда, мимоходом отметил, что следов обыска незаметно, и, спокойно отъехав, за углом прибавил скорость. Чёрт, весь график к чертям свинячьим, ну и чёрт с ним. Где Джонни? Грымза наверняка знает. И притормозив у первой же будки, бросился к телефону.

– Фирма «Октава», – бездушный как неживой голос.

– Это Трейси.

– Мистер Бредли в офисе.

Ты скажи, какая сообразительная, надо будет ей зарплату прибавить, чтоб не перекупили. На что другое её не возьмёшь.

– Буду через шесть минут.

И бегом обратно к машине.

О Чаке Бульдог обмолвился, но там Джонни через Гроунса действует, вытащим. Из Чака Бульдожина всё возможное выбил, это ясно, но что Чак о них знает… неопасно, не слишком опасно. Ага, ну вот и их контора.

Когда он вошёл в приёмную, мисс Робертс печатала, а за матовой дверью слышалось позвякивание регулируемой машинки. Чак – догадался Фредди и улыбнулся, кивком здороваясь с секретаршей.

– Мистер Бредли ждёт вас.

– Благодарю. Маршрут прерван на четвёртой точке.

Джулия Робертс кивнула и, продолжая печатать одной рукой, потянулась к телефону. Звонить и извиняться за задержку. Фредди прошёл в кабинет Джонатана.

– Сидишь, лендлорд?

– Ковбою скакать, лендлорду сидеть, – ответил, не поднимая головы, Джонатан, занятый бумагами. – Чака на маршрут?

– Да. С четвёртой точки.

Джонатан нажал кнопку вызова и, когда вошла секретарша, распорядился скорректировать маршрут и отправить Чака.

– Да, сэр.

– Ни с кем не соединять и не беспокоить, – Джонатан улыбнулся, смягчая приказной тон.

– Да, сэр.

Когда она вышла, Фредди сел в кресло. Джонатан бросил ему на колени пять сколотых скрепкой листов и отошёл к бару. Когда он вернулся с двумя стаканами, Фредди уже просмотрел листки.

– Спасибо, Джонни.

– Кто тебя потрошил?

– Бульдожина. Он здорово умён, но рехнулся, – Фредди отхлебнул из стакана и кивнул. – Неплохо, Джонни, надо бы покрепче, но не сейчас. Или рехнулся я.

Джонатан сел а своё место, отпил и кивнул.

– Мёртвые не воскресают.

– А воскреснув, не исчезают. Бульдог показал мне пасьянс на спичках.

– Что?!

– Занимательная игра, Джонни. Не скажу, чтобы доходная, но азартна… до полного обалдения, – Фредди усмехнулся и достал из кармана коробок. – Смотри, Джонни.

И стал обстоятельно выкладывать два ряда спичек, очень спокойно комментируя каждую. Джонатан молча слушал. И когда Фредди закончил, приподнял приветственным жестом стакан. Фредди кивнул.

– Когда умён, тогда умён. О лагерном он от Чака узнал?

– Да. Обвинил, тот и выпотрошился.

– Понятно. Чака оставляем?

– Его убрать – это признаться, Фредди.

– Да, сам понимаю.

Фредди собрал спички в коробок, потряс его и спрятал в карман.

– Где его теперь искать, Джонни? И поиском засветим.

– Резонно. Алекс тогда всё объяснил. Думаешь, он уже там? – движением стакана Джонатан показал куда-то за стены кабинета.

– Сильно надеюсь на это. Нам нельзя трепыхаться.

– А если Бульдог найдёт его до нас?

– К русским Бульдог не пойдёт, – задумчиво сказал Фредди. – Будет сам искать.

– Да, самолюбие не позволит. А в эти дела русские с самого начала не лезли.

– Наше дерьмо нам и разгребать, – хмыкнул Фредди. – Но человек в полиции стоит дорого. А из его команды…

Джонатан кивнул.

– Есть варианты?

– Тоже верно.

Фредди допил свой стакан и встал, забрал стакан Джонатана и отнёс их в бар. Джонатан взял прочитанные Фредди листки, очень аккуратно отделил и положил на место скрепку. Фредди кивнул, глядя, как проходя ножи измельчителя листки становятся мелкой бумажной лапшой, не читаемой и не восстановимой.

– С Чаком говорить будешь?

Фредди усмехнулся.

– Я его встречу в конце маршрута. «Октава» должна работать. Ты вечером в «Экономическом»?

– Да. И не забудь зайти к Дэннису. К Пасхе Ларри должен начать работу.

Всё так, всё правильно. «Октава», Слайдеры, салон Ларри, другие точки – всё должно работать. А это… когда в горку, когда под горку, а по ровному редко когда бывает.

* * *

Дни стояли по-прежнему пасмурные, но тёплые, глянцево блестела молодая листва, галдели, ссорясь у кухонной помойки птицы. Размеренная жизнь, сытная и достаточно вкусная еда, курево и баня бесплатно, со стиркой при таком обилии женщин тоже не проблема устроиться, никаких тебе волнений и тревог. Лежи и жди визы. А свои страхи оставь при себе.

С соседом по отсеку Андрею повезло. Неопределённого возраста молчаливый работяга, с вопросами не лезет и о себе не рассказывает, но подлянки можно не ждать.

Первые дни Андрей отсыпался, вставая только в столовую или по делам. А когда не спал, то просто лежал, закрыв глаза или разглядывая потолок.

Ну, Сергей Игоревич Бурлаков, вступите в свои права? Или и дальше Андрею Морозу место уступаете? Хотя голому ежу ясно: документы на Мороза и начать их менять – это продлить себе сидение в лагере ещё месяца на два, минимум, нет, самое малое. Так что, спи себе, Серёжка-Болбошка, спасибо тебе, все твои знания и умения я могу теперь взять и рассказывать о тебе, как о себе тоже можно. Не всё, конечно, а то, что могло быть и лишних вопросов не вызовет. Теперь бы Эркина найти. Браток у меня, конечно, приметный. Только кого о тебе расспрашивать? Падла эта тебя в ноябре видела, кто тогда здесь парился, до Нового года уехали, так что… В курилке трепали о службе розыска, ох, не верю я службам всяким, а уж розыскным… На хрен они мне не нужны, туда лезть – это светиться. Ладно, придумаю.

Снизу, всхрапнув, повернулся на другой бок сосед. Неделю рядом живём, как зовут, не знаю, а нет, слышал, его Никахой кто-то назвал. Да, надо у курилки потолкаться, послушать. Там многое, если умело уши развешивать, узнать можно. И не будем откладывать.

Андрей легко сел, снял со спинки и натянул брюки, спрыгнул вниз, быстро обулся, заправил рубашку и, на ходу натягивая ветровку, вышел из отсека. Решил – делай, шагнул – так иди.

Мужской барак шумел ровно и обыденно. Региональные лагеря прикрывают, так теперь в Центральном совсем невпродых стало, в столовой того и гляди четвёртую очередь введут.

Выйдя из барака, Андрей с наслаждением вдохнул сырой тёплый воздух и не спеша пошёл к пожарке. До ужина ещё час, многое можно услышать.

Здесь, как всегда, толпились мужики и парни, шныряли подростки. Андрей достал сигарету и медленно, присматриваясь и прислушиваясь, влез в толпу. Бабы… выпивка… жратва… Эркин называл это рабской болтовнёй. Стоп-стоп, а это про что?

– Ну вот, я и говорю. Прямо в барак пришли. Собрать вещи только дали. А «воронок» уже у ворот стоял.

– В бара-ак, одного, грят, прямо с поезда сняли, чуть ли не в Рубежине. Щуря в улыбке светло-блестящие глаза, Андрей пристроился спиной к беседующим, будто на самом деле он совсем другого, что про баб треплет, слушает, и ловил каждое слово.

– Для чего и маринуют нас здесь, сам подумай, все хвосты твои проверят.

– Ну, а переехал, за Рубежином-то…

– Могут и там. Полиция, она всегда в стачке.

– Охранюги везде заодно, это точно.

– Так ведь ещё остальных тягать начинают.

– Ага, укрывательство, попустительство, недоносительство…

– Пособничество забыл.

– Напридумывали, гады…

– Ага, хоть и за другое, а всё одно…

– Вот, помню, на заводе было. Знал, не знал, а всех прижали, и цех, и барак, да так, что и дыхнуть нельзя.

Долго на одном месте стоять – это в разговор вступать надо, и Андрей пошёл дальше. Ничего особо нового, нет, как отец говорил, концептуально, стоп, это слово выпускать нельзя, не положены тебе такие слова, но для себя-то… А поберегись, раз про себя, два про себя, а на третий вслух выскочит… воробушек, и ведь хрен ты его поймаешь потом. Ясно одно: засветишься сам – засветишь остальных. Нельзя ему в открытую Эркина искать. Но как-то же ищут. Ну, так и не один день в запасе. Ага, вон тому мужику он тогда, в первый день, о брате обмолвился. Смотри-ка, и он запомнил, рукой машет, подзывает. Хреново, конечно, но посмотрим, это ещё по-всякому можно повернуть и вывернуть. Так что, подойдём, поговорим и послушаем.

– Ну как, отоспался, парень? Не видно тебя чегой-то было.

– Ага, – ответно улыбнулся Андрей. – За всё прошлое и будущее.

– Это точно, – охотно засмеялись в ответ.

– А что, мужики, – невысокий широкоплечий парень со следами ожогов на лбу залихватским плевком утопил плавающий в луже окурок. – Пахали без продыху, приедем – опять впряжёмся, задарма ж не проживёшь, так здесь только и отоспаться.

– Приятно понимающего встретить, – ухмыльнулся Андрей.

Его поддержал дружный хохот. Пошёл общий неопасный – если следить за языком – необязательный трёп. Но и спешить некуда, и… птичка по крошке клюёт и сыта бывает.

За этим трёпом незаметно подошло время ужина. Уже у столовой Андрей встретился с полуседой сухощавой женщиной.

– Сделала я твоё, – она протянула аккуратный свёрток. – Приготовь на завтра, что ещё стирать.

– Спасибо, – Андрей ласково улыбнулся ей. – Да неловко, я и сам…

– Неловко штаны через голову под столом надевать. Слышал такое?

– А-то!

– Вот и не спорь. Я в матери тебе гожусь. Всё понял? – Андрей кивнул. – Тогда беги, к себе отнеси, а то загваздаешь за столом.

Андрей с трудом выдрался из толпы и побежал в барак. Сегодня утром, когда он пришёл в прачечную и под визг и хохот стал отругивать себе место у корыта, она сама подошла к нему, бесцеремонно и властно отобрала рубашку, трусы и носки и попросту выгнала:

– Ступай. К ужину сделаю.

Что ж, он уже слышал, что многие из мужского барака отдают в стирку таким же одиночкам из женского. Но ведь раз постирает, другой постирает, и ты уже семейный. Хотя эта, видно, из других. «В матери гожусь». Ладно, пока его это устраивает, а там… там посмотрим.

Он быстро сунул свёрток в тумбочку. Сумку свою, чтоб хоть и пустая, а не мозолила глаза кому не надо, он сдал в камеру хранения, и всё его имущество было теперь на нём и в тумбочке. Никахи нет, вот ведь мужик, спит, хоть из пушки над ним стреляй, а к жратве всегда в первую очередь успевает.

Сам Андрей в первую очередь, разумеется, опоздал и потому включился в тот же, что и курилке, трёп.

* * *

Первых уроков ждали если не со страхом, то с тревогой уж точно. Неизвестное и непонятное всегда страшно.

Артём после работы забежал домой переодеться. Лилька с Санькой вчера тоже в первый раз на занятия сходили и рассказывали: учительница ничего, не злая, и похвалила их за то, что во всём чистеньком пришли, так что и ему так же надо.

Он бежал по блестящей искрящейся под уже весенним солнцем дороге. Стало жарко, и Артём распахнул куртку, сбил на затылок ушанку.

– Эй, паря, продует! – окликнули его с проезжающих мимо саней.

Артём с улыбкой отмахнулся. Ему всего-то ничего осталось, вон уже проулок их виден.

– Тём, куда летишь?

– Домой!

Ну, вот их расшатанный облезлый забор – на сугробах держится, а как стает снег, так и завалится, чинить надо, укреплять. Он даже калитку не стал открывать, с ходу перепрыгнув через неё. Артём взбежал на крыльцо и влетел в тёмные сени. На ощупь нашёл дверь.

– Тёма, ты?

– Ага!

– Санька, Ларька, Тёмка пришёл!

Они облепили его, стаскивая с него, выхватывая из его рук ушанку, варежки, куртку, сапоги.

– А деда в магазин пошёл.

– Тём, а ты денежку принёс?

– А Зотиха нам молока принесла.

– Тём, а ты…

– Бабка где? – вклинился в их гомон Артём, отряхивая руки и принимая от Лильки полотенце.

– А с дедой пошла.

Артём молча кивнул. Бабке он не доверял, но посоветоваться было не с кем, да и… Нет, она их, голых и босых, как говорится, пустила, и не теснила никак, но… но она слишком явно охмуряла деда. Понятно всё, но если дед женится на ней, то куда ему с малышнёй тогда деваться? Они-то бабке на хрен не нужны, любому мальцу-недоумку понятно. Жаль, ведь только-только жизнь стала налаживаться. Он отдал Лильке полотенце.

– Пошли к нам.

В доме были кухня и две горницы. Ту, что поменьше, бабка оставила за собой, а большую им сдала. А кухня стала как бы общей, но Артём предпочитал держаться в «своей». За неё уплачено, так что он в своём праве, а на кухне… ну, поесть, умыться – это да, а всё остальное – уже из милости, а она… по-всякому обернуться может, ну её…

В горнице он вытащил из-под кровати сундучок, ещё от мамки остался, где хранилось всё их имущество, и достал новенькую, только третьего дня купленную рубашку в ярко-зелёную с чёрным клетку.

– Новину оденешь?! – ахнула Лилька.

– В школу иду.

Артём бережно положил рубашку на кровать.

– В школу, конечно, надоть, – солидно сказал Санька.

Ларька завистливо вздохнул: реви, не реви, всё равно не поможет.

– Вот тепло станет, – улыбнулся ему Артём, – возьмём тебя в кино.

– Ты обтираться будешь? – спросила Лилька. – Я тебе холстинку принесу.

– Давай, кивнул Артём, расстёгивая и снимая рубашку.

Баня по субботам, как уж заведено, так что он оботрётся мокрой холстиной и наденет новую, праздничную рубашку, а эту завтра опять на работу. Лилька принесла холщовое мокрое с одного конца полотенце. Артём обтёрся до пояса мокрым концом, растёрся насухо другим, пальцами растеребил кудри и, тряхнув головой, уложил их, надел новую рубашку, застегнул манжеты и аккуратно заправил её.

– Какой ты красивый, Тёма, – сказала Лилька.

Совсем как мамка той зимой… Артём снова тряхнул головой.

– Ладно, вроде деда пришёл.

Войдя в горницу, дед положил на кровать свёрток, оглядел Артёма и кивнул.

– Хорошо.

– Да? – обрадовался Артём. – Я подумал, школа всё-таки.

– И правильно. Нечего оборванцем ходить. А ну, малышня, обедать щас будем.

Когда с писком и гомоном младшие вылетели из горницы, Артём подошёл к деду и тихо спросил:

– У нас деньги ещё есть?

– Есть, – дед зорко посмотрел на него. – Много надо? На что?

– Не знаю. Учиться буду, книги будут нужны, тетради. Лильке с Санькой тоже, слышал ведь, и альбомы ещё, карандаши…

– Учитесь, – твёрдо ответил дед. – На это деньги найдём. Я тоже похожу, потолкаюсь. Найду подработку.

Артём опустил глаза. Он не знал, как спросить о бабке, а знать надо.

– Чего купил?

– Белья прикупил малышне. Придут проверять, так чтоб сменка лишняя была.

Артём кивнул. Тогда в Комитете, выдавая им пособие, сказали о проверке, что придут посмотрят, и если по-глупому пособие протратили или – упаси Бог – пропили…

– Деда, Тёма, – влез в горницу Ларька, – обедать.

Проходя мимо Ларьки, дед потрепал его по вихрастой голове. И Ларька расплылся в щербатой улыбке.

Обедали все вместе за одним столом из общей миски. Первая ложка деда, вторая Артёма – они мужики, добытчики, кормильцы, третья бабки, а потом уже Лилька, Санька и Ларька. Густые горячие щи, каша намаслена. Без мяса, правда, ну так и день будний. Бабка властно хозяйничала за столом, но – Артём за этим следил – никого не обделяла, масло ровно намазано. А что Санька по затылку получил, так за дело – не колобродь ложкой по миске, со своего края бери. После каши пили отвар из сушёной ягоды.

– Ну, всё, спасибо за хлеб-соль, – встал дед, а за ним полезли из-за стола и остальные. – Давай, Тёмка, не след опаздывать. Ты, Лилька, бабке помоги, а нам с Санькой во дворе работа.

Все и так знали, кому что и как делать, но положено, чтоб по слову старшего – здесь говорят: старшака – всё делалось.

Артём быстро оделся и, уже взявшись за ручку двери, обернулся.

– Я не знаю, когда буду.

– Как следует учись, – напуствовал его дед. – Савельцевы никогда хуже других не были.

Артём улыбнулся. Вчера дед это же Лильке с Санькой говорил. А ему перед кулачным боем на Масленицу. Тогда он всех вышиб, кто против него стоял. И сегодня… будет не хуже.

К Культурному Центру со всех концов города собирались люди. В основном мужчины и парни, женщин практически не было. С завода, со строек – в Загорье теперь много разного строят, из разных мастерских, из Старого города.

Эркин никак не думал, что их столько окажется. И смотри-ка, цветных много, недавно приехали что ли? Или просто не пересекался раньше? В вестибюле к нему пробился Артём.