Текст книги "Аналогичный мир - 3 (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 70 страниц)

– Твоё имя? – спросил Дед Мороз.

Шёпотом проговаривая буквы, Алиса прочитала надпись и широко улыбнулась.

– Да, моё, – и похвасталась: – Я почти-почти все буквы знаю.

– Ай да молодец, ай да умница! – восхитились Дед Мороз и Снегурочка.

И стали прощаться. Пожелали Алисе расти большой, умной и здоровой, слушаться старших и хорошо учиться. И ушли.

Провожая Деда Мороза и Снегурочку, Женя вышла с ними в коридор, но быстро вернулась и, смеясь, вошла в комнату, где Эркин помогал Алисе развязать бант на стягивающей коробку ленте.

– Что же ты Деда Мороза обманула, а? – спросила Женя. – Ты же и половины букв не знаешь.

– Я не обманывала, – Алиса, не отрываясь, смотрела на руки Эркина. – Я же не сказала, что все знаю.

– Ага, – Эркин даже оторвался от своей работы. – А почти – это сколько?

– Это значит не все. Ну же, Эрик, что там?

Эркин снял наконец крышку, а Алиса ахнула. Там в специальных прорезях лежали кастрюльки, сковородка, чайник, тарелки и даже ложки с вилками. Маленькие, как раз для кукол, но совсем как настоящие. Настоящий большой сервиз! Его торжественно отнесли в комнату Алисы и расставили на кукольном столе. Теперь у Линды, Спотти и Мисс Рози есть фарфоровый чайный и жестяной столовый сервизы, и кухонная посуда емть. Теперь… теперь плита нужна, так?

– Будет плита, – кивнул Эркин.

– Ага, – Алиса сосредоточенно раскладывала по тарелочкам угощение из мозаики. – И с конфорками. Я видела, Нинке из башни такую купили.

– Без конфорок не плита, – согласился Эркин.

И начался необыкновенный вечер. Играли, пели, ели вкусные вещи, сидя прямо на полу у ёлки, читали сказки, вернее, читала Женя, а Эркин и Алиса слушали. И снова ели, играли, пели… И хотя Алиса твёрдо решила дождаться Нового года, и мама – впервые в жизни! – разрешила ей сидеть сколько угодно, но к девяти часам глаза почему-то стали сами собой закрываться. А мама и Эрик ещё не раскрыли свои пакеты, что им Дед Мороз принёс. Обидно, конечно, что взрослый Дед Мороз приходил, когда она спала, но хоть посмотреть-то…

Женя рассмеялась.

– Мы в полночь откроем. Жди с нами или завтра посмотрешь.

– А мне тут совсем-совсем ничего нет? – решила уточнить Алиса.

– Алиса! Не жадничай! – возмутилась Женя.

Но Эркин пожал плечами.

– Сейчас посмотрю.

И полез под ёлку. И нашёл. Маленький плоский пакетик.

– Вот, Алиса, посмотри. Кажется, тебе.

И подмигнул Жене. Этот пакетик Алиса открыла сама. И, взвизгнув, тряхнула пучком ярких блестящих лент.

– Мама, Эрик! Смотрите!

Её восторг был таким заразительным, что Женя махнула рукой.

– Была не была! Открываем!

И Эркин снова нырнул под ёлку, где оставались уже только два пакетика.

– Вот, Женя, – он совсем забыл про игру в Деда Мороза, – это тебе.

Женя нетерпеливо, как Алиса, развернула обёртку и ахнула.

– «Очарование»! Эркин, спасибо!

– Мам, а чего это?

– Это духи.

Женя осторожно открыла флакончик и дала Алисе понюхать пробку. Запах Алисе понравился:

– Мам, и меня души!

– Души?! – удивился Эркин.

– Подуши, – поправила Женя, касаясь пробкой шейки Алисы. – Вот так. И я подушусь. Эркин, и ты свой открывай.

Он совсем забыл про свой пакет. Да, конечно же, это для него. Он надорвал обёртку… Тоже флакон?! Что это? Эл… о… эс… эту букву он не знает… о… эн… лос… он…

– Что это, Женя?

– Лосьон. Называется «Люкс».

Лосьон? Эркин повертел флакон, осторожно, уже догадываясь, отвертел пробку, пальцем попробовал влажное горлышко… Да, похоже, оно самое. Лосьон. То, что Фредди называл «райским яблоком», тоже было лосьоном… Эркин даже задохнулся от волнения. Этого он никак не ждал.

– Женя, это мне?

– Ну да, Эркин. Ты же хотел, ведь так?

– Я даже не мечтал, – дрогнувшим голосом ответил Эркин.

Хотел убрать и не удержался: капнул на ладонь и протёр себе щёки и шею. Женя засмеялась, глядя на его ошеломлённо счастливое лицо. Эркин вдохнул идущий от ладони запах, улыбнулся и, бережно завинтив пробку, поставил флакон на стол.

– Женя, Алиса, я… вы отвернитесь, не смотрите пока.

– Сюрприз, да? – спросила Алиса.

– Конечно, сюрприз, – ответила за Эркина Женя, привлекая к себе Алису и вместе с ней поворачиваясь лицом к стене, – Мы не подсматриваем.

– Ага-ага, Эрик, а это чего?

– Сейчас… увидите… – с расстановкой ответил Эркин.

Женя и Алиса слышали, как затрещала сдираемая с коробки бумага, как что-то стукало, звякало, как Эркин тихо приговаривал по-английски.

– Это сюда… это сюда… это так…

Потом раздалось тихое шипение, и Эркин весело сказал:

– Готово!

Женя и Алиса обернулись, и тут как раз зазвучала музыка. На полу у стены, где была розетка, стоял… проигрыватель, вращалась пластинка, и женский голос выпевал разухабистую мелодию.

Эркин никак не думал, что Женя может визжать совсем как Алиса, даже громче.

Навизжавшись, Женя бросилась к нему на шею.

– Эркин, ты гений! Мне и в голову не пришло!

Эркин подхватил Женю на руки и закружился с ней в такт музыке. Алисе это очень понравилось, и отпустив Женю, Эркин покрутил и её.

Они ещё поплясали, подурачились, и наконец Женя пошла укладывать Алису. Был уже двенадцатый час, и Алиса засыпала на глазах. Эркин оглядел стол. Да, можно уже переделывать к встрече Нового года. Он переложил печенье и ломтики рыбы и ветчины так, чтобы тарелки не казались разорёнными, отнёс грязную посуду на кухню и, возвращаясь обратно, зашёл в кладовку достать коробку с шампанским.

Когда Женя вошла, стол был готов. Увидев бутылку и бокалы, Женя ахнула:

– Эркин, шампанское?!

– Да. И вот.

Он протянул ей белую розу из тонкого, нежного на ощупь шёлка.

– Как-кая прелесть! Эркин, куда её?

– В волосы, – сразу ответил он. – Дай, я заколю тебе, можно?

Женя молча подставила ему голову, и Эркин вплёл в её волосы у виска гибкий покорно принимающий нужную форму стебель.

– Она пахнет, чувствуешь?

– Да.

– Сейчас, сейчас я всё сделаю.

Быстро и удивительно ловко он зажёг свечи и погасил верхний свет, открыл бутылку и налил шампанского, метнулся к проигрывателю, поставил другую пластинку и тут же обратно к столу. И с первыми звуками вальса подошёл к Жене, бережно неся два бокала.

– Вот. С Новым годом, Женя.

– С новым годом, Эркин, – Женя взяла бокал.

Эркин легонько коснулся своим бокалом бокала Жени, вызвав тонкий, но лыный даже сквозь музыку звон. Они выпили, глядя друг другу в глаза. Эркин мягко взял у Жени бокал и поставил оба на стол.

– Потанцуем?

Его озорная улыбка обожгла Женю. Она засмеялась и обняла его за шею.

Женя никак не ожидала, что Эркин умеет так танцевать. Когда пластинка кончалась, Эркин ловко, не разжимая объятия, переставлял иглу на начало. Он купил две пластинки. На одной вальсы и танго, а на другой песни. На его удачу этикетки были разного цвета, и он не боялся перепутать.

Они танцевали, кружились в вальсе под трепещущие огоньки свечей. Потом Эркин посмотрел на часы, проверяя себя, и увёл Женю к столу.

– Без пяти, Женя.

– Да, – выдохнула Женя. – Эркин, конечно.

Он снова наполнил бокалы, повернул руку так, чтобы могла видеть циферблат, и сам следил. И когда стрелки наконец сомкнулись на двенадцати, он снова ударил своим бокалом о её, и они пили шампанское, пока длинная стрелка обегала полный круг. Эркин пил глоток в глоток с Женей, не отводя от неё глаз, и бокалы опустели одновременно. И снова Эркин забрал у Жени бокал и поставил на стол.

– А теперь танго, да, Женя?

Женя кивнула. Эркин быстро сменил пластинку и подошёл к ней, остановился шаге и склонил голову. Женя, задыхаясь от смеха, присела перед ним в полуреверансе, и Эркин подхватил её, обнял, на секунду замер, ловя такт, и повёл в танце.

– Господи, Эркин, я тыщу лет не танцевала.

– Ты хорошо так танцуешь, Женя.

Эркин ловко кружил её вокруг ёлки и так, в танце, подвёл к столу. Женя рассмеялась.

– А как ты догадался, что я есть хочу?

– Ну-у, – Эркин с улыбкой повёл плечами.

Женю его ответ вполне удовлетворил. Они сели к столу. И как до этого пили, так теперь и ели, не отрывая глаз друг от друга.

– Вкусно как, правда?

– Ага.

И снова танцевали. Не помня ни о времени, ни о… ни о чём не помня. И во всём мире они были сейчас одни, вдвоём. Они и вальс. Или танго. И ёлка. И тихое потрескивание свечей… Пока не кончилось шампанское. И они как-то одновременно вспомнили всё и почувствовали, что праздник кончился. Собрали и унесли на кухню остатки еды. Правда, и оставалось… чуть-чуть. Эркин включил люстру и погасил свечи.

– А стол завтра перенесу.

– Ну, конечно, – Женя вдруг зевнула, пришлёпнув ладошкой рот.

Эркин легко подхватил её на руки.

– А теперь спать.

– Ага, – согласилась Женя, обнимая его за шею и кладя голову ему на плечо.

Но в спальне она мягко, но решительно высвободилась. Эркин понял. Да, надо лечь спать, всё другое только испортит эту необыкновенную ночь. Он слышал, что как Новый год встретишь, таким и весь год будет.

– Женя, – они уже лежали в постели, – Женя, ты довольна?

– Да.

Женя повернулась к нему, погладила по груди.

– Да, милый, спасибо, у меня никогда такого не было, ни разу.

– И у меня, – вздохнул Эркин, мягко прижимая к себе ладонь Жени. – Спасибо, Женя.

– За что?

– За всё. Если бы не ты, ничего бы не было.

Они говорили, не открывая глаз, тихими, словно засыпающими голосами. И, засыпая, Эркин снова услышал слабый шорох снежинок о стекло. Идёт снег. Снег уже нового года.

ТЕТРАДЬ СЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

Ночью дождь кончился, похолодало, и к утру лужи схватило ледком. Выйдя на рассвете из дома, Чак попробовал каблуком лёд на луже и вполголоса выругался. По такой обледенелой дороге угробиться ничего не стоит, а ему надо показать класс. Покажешь тут… Вот паскудство! И так на душе погано, да ещё такое… Он попросту боялся. Знал это и не желал в этом признаться самому себе. Сам поймёшь, так и другие заметят.

Дня три назад он узнал, что Бредли видели в Колумбии, и весь день болтался и крутился вокруг заведения Слайдеров, рассчитывая, что Бредли явится взять с поганцев плату за крышу. И будет, конечно, вместе с Трейси. Или пришлёт одного Трейси. Второй вариант даже предпочтительнее. А чёртовы беляки не пришли. Ни один, ни второй. И где их искать… Хотя это-то просчитать несложно, но ему-то туда ходу нет, ни один цветной туда сунуться не смеет. Даже Старого Хозяина в такие места белый шофёр возил.

Но вчера… вчера повезло, и всё решилось.

В Колумбию они приехали двадцать седьмого рано утром, пожертвовав поезду ночь.

– Нужна машина, Фредди.

– Помню, – буркнул Фредди.

Он не выспался и был поэтому зол. Последний день в имении отнял много сил: нужно было оставить задел на те две недели, что их с Джонни не будет, большая игра требует свежей головы, а что за сон в поезде?

На вокзальной площади Джонатан сразу направился к стоянке такси. Но назвал не «Атлантик», а более скромный «Чейз-Отель», и Фредди кивнул. Сначала надо разведать как следует. Да и им в ковбойском в «Атлантике» нечего маячить, а в «Чейз-Отеле» полно провинциальных лендлордов, там легче затеряться.

В номере Фредди сказал уже спокойнее.

– По обычной программе, Джонни.

– Да. У Слайдеров пока не светись.

– Не учи.

Первые два, много три дня – самые сложные. Надо быть предельно осторожным, не игра – прощупывание. Колумбия – не Бифпит, здесь Ансамбль, и пока там не прояснится, трепыхаться смертельно опасно. Правда, и положение у них теперь другое. Открытые счета прибавили веса. Они вывалились и могут позволить себе куда больше, чем раньше, но наглеть нельзя.

Душ, бритьё, переодеться… Фредди поглядел на сосредоточенно завязывающего галстук Джонатана.

– Всё, Джонни, удачи. Я пошёл.

– Сегодня здесь.

– Понял.

И завертелась карусель встреч, осторожных и откровенных разговоров, нежеланных, но нужных выпивок, и игра, игра, игра… Игра для престижа и для денег, кому отдать, кого пощипать, кого обчистить. И ежеминутно, ежесекундно думай, просчитывай, помни об алиби и обоснованиях. Здесь, в Колумбии, самый опасный враг – инспектор Робинс. На всю полицию можно накласть, купить их с потрохами и фуражками, но не Бульдога. Бульдогу дай зацепку – пиши пропало. Ничего не забывает, попадись на какой-то мелочи и тебе живо всё твоё по совокупности подвесят. Вообще-то Робинсу пора быть комиссаром, и это очень многих бы устроило, чтобы ушёл он с оперативной на бумажную работу, но… столь же многим не хотелось перехода Робинса на внутренние проблемы полиции. Правда, у Робинса был один, но серьёзный плюс: он всегда играл честно. По всем полицейским правилам. И подстроиться было можно.

На третий день всё как-то устоялось, перспективы обрисовались достаточно чёткие, и Джонатан начал готовить офис – пока приходилось пользоваться конторой Дэнниса – и квартиру. Дэннису плыл в руки большой и, главное, долгосрочный заказ, но нужно и толкать мэрию, и приглядывать, чтобы кто другой не перехватил, удалось очень аккуратно прибрать небольшую, но крепкую посредническую фирму – вдова пострадавшего в одной из разборок осталась довольна полученной чистой во всех отношениях суммой. Покойник использовал фирму только для официального прикрытия, а они хотели сделать её прибыльной легально, намечалась ещё пара точек… так что между играми они не спали, как большинство игроков, а крутились и бегали посоленными зайцами. Новый Год Джонатан собирался встречать в Экономическом клубе. Фредди туда хода не было, но он разрабатывал на эту ночь свои планы. И тридцатого уже спокойно отправился побродить по Колумбийскому Торговому центру. И покупки надо сделать, и развлечься немного можно: ковбойской ярмарки тут нет, так хоть это.

Фредди уже купил почти всё намеченное, перемигнулся и переговорил с кем хотел, когда почувствовал взгляд. Кто-то упорно смотрел ему в спину. Не полицейский – те смотрят по-другому – и не кто-то из знакомых. Медленно, чтобы не спугнуть резким движением, будто просто рассеянно глазеет, Фредди повернулся, и их взгляды пересеклись.

В узком проходе между штабелями коробок и ящиков стоял высокий широкоплечий негр в чёрной кожаной куртке. Слегка расставив ноги и засунув руки в карманы. Как тогда, в мышеловке. Телохранитель Ротбуса. Колумбийский Палач, маньяк-убийца, меньше чем за сутки вырезавший верхушку Белой Смерти и уцелевший генералитет СБ. Тогда его взяли русские. И теперь он здесь. На свободе? Живец? Ждут, кто клюнет? Неплохо, но… но полицейских рядом не чувствуется. Если даже засада – быстро соображал Фредди – то не на него.

Чак встретился с холодным взглядом светлых глаз, судорожно сглотнул и попытался улыбнуться. И сам понял, что попытка не удалась. Ну… ну, теперь всё. Главное – не показать слабину, правильно начать, а там…

Он шагнул вперёд.

Фредди молчал, и Чак не выдержал, заговорил первым.

– Добрый день, сэр.

В ответ опять молчание и холодный завораживающий взгляд. Чак снова сглотнул.

– Я… я искал вас, сэр. Прошу уделить мне немного внимания, сэр.

И опять молчание.

Фредди быстро просчитывал варианты. Парень явно трусит… И столь же явно держится… Из последнего держится… На живца не похоже… Слежки нет… Ну, что же…

Еле заметный кивок, и Чак перевёл дыхание. Его согласились выслушать! И когда Фредди, резко повернувшись, пошёл, лавируя между штабелями, прилавками и киосками, Чак последовал за ним.

Толстый, с нависающим над поясным ремнём брюшком, белобрысый усач бережно ополаскивал в тазике с водой и раскладывал на белом фарфоровом лотке мелкую рыбу. Поравнявшись с ним, Фредди, не меняя шага, резко повернул и вошёл в маленькую незаметную за фигурой толстяка дверь. Чак еле успел повторить его манёвр. Толстяк даже головы в их сторону не повернул.

В маленькой комнате, заставленной бочками и ящиками, удушливо пахло рыбой. От металлической сетки, закрывающей лампочку над дверью, на всём лежала решетчатая тень. Вбежав в комнату, Чак по инерции сделал лишний шаг, и насмешливый голос Фредди прозвучал уже за его спиной.

– Ну?

Мгновенно повернувшись к стоящему у двери Фредди, Чак уже понимал: если что, то убьют его прямо здесь, как забравшегося на склад вора. Но… но он сам напросился. Отступать некуда.

– Я ищу работу, сэр.

И по искреннему выражению удивления понял, что первый выстрел удачен.

– А я при чём?

– Сэр, – Чак схватил открытым ртом душный воздух. – Возьмите меня на работу, сэр. Я могу работать шофёром, автомехаником, секретарём… Вожу любую машину, мотоцикл, езжу верхом, я… я грамотный, сэр, печатаю на машинке, знаю стенографию, делопроизводство, я… ещё я могу работать камердинером. Я согласен на любую работу, сэр. Сэру Бредли ведь нужен такой… – он запнулся и тихо повторил: – Я согласен на любую работу, сэр.

Пока он не упомянул Джонни, Фредди слушал спокойно и даже отстранённо. Конечно, неожиданно, но… но имя Бредли всё изменило.

– Так, понятно. Раньше ты работал на Ротбуса.

– Да, сэр, – Чак не отвёл взгляда.

– А теперь хочешь работать на нас. Почему?

– Потому, что вы всё знаете обо мне, сэр.

Фредди кивнул. Парень не врёт, уже легче. Пока ни в чём не соврал. Что ж…

– На кого ты работал после Ротбуса?

– Ни на кого, сэр.

– А в Хэллоуин?

– На себя, сэр. Я мстил, сэр.

Новый кивок. И Чак перевёл дыхание: он выиграл и этот раунд.

Фредди оглядывал стоящего перед ним. Что ж, как говорит Джонни, резонно. Для парня. Насколько это резонно для них? Шофёр, автомеханик… что ж, остальное пока побоку. Взять, чтоб не досталось другому. Гриновская выучка – это серьёзно. Самостоятельное оружие. Заманчиво. Но светится. Парень засвечен. Брали его русские. И отпустили. Когда и почему? Вернее, за что?

– Давно вышел?

– Из госпиталя, сэр? Меньше месяца, сэр.

– И в каком госпитале лечился?

– В русском военном, сэр. В Спрингфилде, сэр, – Чак заторопился, сбиваясь на обычную рабскую скороговорку. – Я здоровый, сэр. Могу делать любую работу, сэр. Я могу работать, сэр.

Светлые, почти прозрачные глаза смотрят с холодной насмешкой. И Чак замолчал, чувствуя, что рискует всё испортить.

Госпиталь в Спрингфилде… проверить через Юри… об этом канале парень знать не может, поэтому и подставился, ну, ладно…

Чак молчал, из последних сил удерживая рвущееся из горла: «Простите меня, сэр, накажите своей рукой, сэр». Этого говорить нельзя, это конец. Поползёшь – раздавят, пока стоишь – есть шанс.

Ладно, любая проблема решается, когда её решаешь.

– Завтра в шесть десять у гаража Стенфорда. Посмотрим, какой ты шофёр.

И Чак остался один, ошеломлённый таким мгновенным решением. Он несколькими вздохами восстановил дыхание и рискнул выйти.

Толстяк продолжал выкладывать рыбёшек, шумела предпраздничная торговля, Фредди видно не было. Но Чак и не собирался следить за ним: жизнь дороже. Теперь… теперь к Слайдерам, может, они ещё не закрылись…

Джонатан оглядел новенькую «ферри», похлопал по капоту.

– В самый раз, Фредди. Не слишком шикарно и без лишней скромности.

– Если довести до ума, – кивнул Фредди, – то будет неплохо.

– Грузовик мы делали полгода.

– Её надо сделать быстрее.

– Вот и посмотрим, – Джонатан усмехнулся, – сколько и чего мы сможем на него скинуть. Слушай, но ты уверен, что он нам нужен?

– Кому бы ты его отдал?

– Резонно, – буркнул Джонатан. – На моих шесть ровно.

– Твои на минуту отстают. Но я его уже вижу.

Чак старался не бежать. Вчера он сходил к Слайдерам, они уже закрылись, но он упросил, согласился переплатить, лишь бы ему сделали руки. И вечером отчистил куртку, надраил, как мог, ботинки, отгладил рубашку. Чтоб – упаси от такого – за шакала-попрошайку не посчитали. Так, он успевает. Опаздывать нельзя, но приходить заранее и топтаться в ожидании господ тоже не стоит.

Завернув за угол, он увидел у гаражных ворот неброскую синюю машину, похоже… да, «ферри». И рядом с ней двое. В шляпах, просторных умеренно тёмных, по сезону, плащах. Оба высокие, который из них Бредли? Ведь решать будет не Трейси, а… хозяин. Хотя слово Трейси, безусловно, много весит. Издали они как близнецы.

Но только подойдя вплотную, Чак увидел, насколько они разные. Бредли – румяный, синеглазый и… и это настоящий лендлорд. А Трейси…хоть и одет как Бредли, а всё равно – ковбой. Остановившись в шаге от них, Чак склонил в полупоклоне голову.

– Доброе утро, сэр.

– Доброе утро, – кивнул Джонатан. – Готов?

– Да, сэр.

– Тогда садись за руль.

Чак снова слегка поклонился, открыл перед ними заднюю дверцу и, когда они сели на заднее сиденье, быстро обежал вокруг машины, и точным броском занял шофёрское кресло. Ключи… в замке… бензин… масло… всё в порядке… ну, поехали.

– Куда прикажете, сэр?

– Прямо и налево, – доброжелательно-командный голос за спиной.

– Да, сэр, прямо и налево.

Чак мягко стронул машину. «Ферри» – машина неплохая, в уверенных руках и идёт соответственно. И явно новенькая, необмятая под чью-то руку. Вот так… и вот так… он ничего не забыл, не разучился…

– На площадь Основателей на пределе.

– Да, сэр, на площадь Основателей.

На пределе, так на пределе. По обледенелому асфальту, в центре города, где на каждом шагу полицейский, какой здесь может быть предел?

– Автодром знаешь? – это уже голос Трейси.

– Да, сэр.

– Туда.

– Да, сэр, на автодром.

Чак развернулся у памятника Отцам-Основателям и свернул к мэрии: так короче. Хорошо, рано ещё, город пуст, ни машин, ни прохожих.

– Проверь сзади.

Чак тронул зеркальце над ветровым стеклом, осмотрел улиц за машиной и вернул зеркальце в прежнее положение.

– Чисто, сэр.

– Тогда прибавь.

– Слушаюсь, сэр.

Это уже окраина, можно и прибавить. «Ферри» свободно даёт сто двадцать, а если кое-что переделать, то за двести выдержит. Надёжная машина. Тим любил такие штуки: чтобы снаружи обычное, а внутри, как говорил Грин, эксклюзив. Запел под колёсами бетон шоссе. Небо светлеет, но какая-то плёнка остаётся, днём может опять заморосить. Впереди поворот, не занесло бы на льду, обошлось. Вот ещё один поворот, есть, а вон и автодром.

– К въезду.

– Да, сэр.

У ворот он притормозил. Из будочки вышел заспанный и недовольный, как всякий не вовремя разбуженный, белобрысый парень в армейской куртке со срезанными нашивками. Навстречу ему из машины вышел Фредди. Быстрый обмен парой фраз. И дежурный – Чаку даже показалось, что парень щёлкнул каблуками – бегом бросился к своей будочке, а Фредди вернулся на прежнее место. Медленно сдвинулись решетчатые ворота.

– Вперёд, трасса «Ди».

– Да, сэр. Трасса «Ди».

На этом автодроме их ещё Грин гонял. От «Эй» до «Эф». Дальше трассы СБ, при появлении на запретной трассе огонь с вышки на поражение без предупреждения. Трасса «Ди» не из самых сложных, если бы не этот лёд, можно было бы и шикануть, но сегодня слишком опасно. Скрежет смёрзшегося графия, песок тоже смёрзся и хорошо держит, удачно, повороты, горки, только успевай следить и крутить руль. А оба молчат. Ну и ладно, это он может, здесь его не сбить. Поворот, ещё, горка-трамплин, бетонный створ… всё!

Пискнув тормозами, Чак впечатал «ферри» в квадрат финиша.

– Трасса «Эф»? – сказали сзади.

Прозвучало это не приказом, скорее, вопросом, но Чак открыл рот, чтобы ответить положенной формулой послушания, но тут же услышал неожиданное:

– Нет. Подвинься и пристегнись.

Чак, недоумевая, пересел на соседнее сиденье, уступая место водителя… Бредли?! Одновременно щёлкнули замки двух ремней безопасности, и машина прыгнула с места вперёд. Трасса «Кей» успел заметить Чак. Да, она. Тогда хозяин здорово потратился, но получил разрешение пропустить каждого из них по разу по одной из запретных трасс. Он как раз проходил «Кей», а следующую – самую сложную трассу «Эль» – Тим. «Кей» по льду и скорость под двести – это… это уже класс. Если ремни не выдержат – хреново. «Ферри» не для таких игр машина… Чёрт, что этот беляк делает? Но класс… да, есть класс. Если не угробимся…

Они не угробились.

Но не успела машина остановиться, как сзади хлопнула дверца и мгновенно, Чак и дёрнуться не успел, но за рулём уже Трейси, а Бредли сзади. И снова Чака вжимает в спинку сиденья, а навстречу несётся указатель с тремя звёздами. Звёздная трасса. Считается непроходимой. Для машин класса «ферри» во всяком случае. И не на ста двадцати. И не по льду. Это… это же…

Чак машинально, уже плохо сознавая, но отслеживал все ловушки и смертельные «прибамбасы», как их называл Грин, и не мог не оценить ту точность, с которой их проходит машина.

И снова финишная площадка. И спокойный голос.

– Садись к рулю.

Чак отстегнул ремень и вышел из машины, обошёл её. На блестящем лаке крыльев ни одной царапинки. Он молча сел за руль, обречённо ожидая приказа.

– В город.

– Да, сэр, – выговорил он чужими, онемевшими губами. – В город.

Ему уже было всё равно. И всё понятно. Да, белые господа ловко щёлкнули зазнавшегося негра по носу. Получи и заткнись.

Тот же парень выпустил их, приняв в ладонь несколько кредиток.

Чак вёл машину плавно, без толчков, но знал: это уже ничего не изменит.

– Как тебя зовут? – спросили за спиной.

– Чак, сэр, – равнодушно ответил он.

– А полностью?

Зачем им? Неужели… ворохнулась дикая надежда, и он ответил уже другим тоном.

– Чарльз Нортон, сэр.

В зеркальце он видит спокойные внимательные глаза одного и насмешливые другого. Что ж, Трейси имеет право на насмешку.

– Есть вопросы, Чак?

– Да, сэр.

– Ну?

Всё равно ничего не изменить, так что, чего уж тут…

– Зачем вам шофёр, сэр?

И неожиданный, но необидный смех.

– Резонно, – и тут же серьёзно: – Есть ситуации, – Чак вздрогнул, но удержался, – когда за рулём должен быть третий.

– Чак, что нужно ещё с ней сделать?

Чак нашёл в зеркальце светлые холодные глаза, заставил себя улыбнуться и начал перечислять, что, по его мнению, надо усовершенствовать и переделать. И, когда замолчав, услышал: «Соображаешь», – задохнулся на мгновение от глупой нелепой радости. Его одобрил тот, чьё мастерство он сам только что даже не видел, а ощутил и прочувствовал.

– Останови, Чак. Обговорим всё здесь.

Чак притёр машину к обочине, повернулся к сидящим сзади.

– Месяц испытательного срока. Приглядимся друг к другу.

– Да, сэр.

– На тебе машина. Она всегда должна быть в исправности и готовности, – Чак понимающе кивнул. – Работа сверх восьми часов в день и в выходные дни оплачивается в соответствии с трудовым законодательством.

Почему-то эти слова вызвали у Трейси лёгкую усмешку, а Бредли продолжал.

– Документы есть?

– У меня справка. Из русского госпиталя.

– И всё?

Чак угрюмо кивнул.

– Сегодня тридцать первое. Третьего у тебя должно быть удостоверение и права.

– Штраф за управление машиной без прав за твой счёт, – ухмыльнулся Трейси.

– Сейчас поедем в город. Высадишь нас у Клиппертон-банка. Третьего в десять у «Чейз-отеля». В гараже наш бокс шесть, – Бредли улыбнулся. – Какие вопросы, Чак?

– До третьего я не успею всё сделать с машиной, сэр, – настороженно сказал Чак.

– Она должна быть на ходу, остальное решай сам.

– Да, сэр. Я понял, сэр, – Чак глубоко вздохнул. – Можно ещё вопрос, сэр?

Бредли кивнул. И Чак решил рискнуть. Это надо решить сейчас, потом будет поздно.

– Сэр, я… вы берёте меня шофёром, сэр?

– Ты сказал, что согласен на любую работу, – насмешливо щурит глаза Трейси, подчёркивая голосом «любую». – Я тебя не так понял?

– Всё так, сэр. Но… но вы знаете, я… работал у Ротбуса. То, что я делал для него… я не могу этого делать.

– Эта работа нам не нужна, – спокойный ответ Бредли. – Шофёр и автомеханик.

– Да, сэр, – облегчённо улыбнулся Чак. – Прикажете ехать, сэр?

– Держи карточку к Стенфорду. И на всё, что нужно, что будешь брать для машины, выписывай счёт. Зарплата и расчёт в пятницу. Устраивает?

– Да, сэр, – Чак плавно стронул машину.

– У тебя есть деньги?

– Да, сэр, – ответил, не оборачиваясь, Чак. – Я получил ссуду, сэр.

В зеркальце он увидел, как Бредли и Трейси переглянулись, но это уже неважно. Клиппертон-Банк. В деловую часть города лучше въезжать через этот поворот.

Когда машина скрылась за углом, Джонатан хмыкнул.

– Пижон ты, ковбой.

– Давно на родео не был, – вздохнул Фредди и туманно добавил: – У меня с ним свои счёты. И похоже, ты тоже по родео заскучал.

– А вполне могли угробиться, – тихо засмеялся Джонатан. – Ладно. Завтра смотаюсь в Спрингфилд.

– Привет Юри от меня. Я зайду к Слайдерам и вообще… пройдусь.

Джонатан кивнул. Лицо его обрело снисходительно отстранённое выражение, и, кивнув Фредди ещё раз, уже несколько свысока, он повернулся и стал подниматься по ступенькам парадного крыльца Клиппертон-Банка. Фредди достал сигареты и стал закуривать, закрываясь от ветра. Когда за его спиной солидно чмокнула входная дверь, он наконец справился с огоньком, убрал зажигалку и неспешным уверенным шагом покинул деловой квартал.

* * *

Рождество – семейный праздник. Что бы ни было, как бы ни было, но должно быть нечто неизменное в меняющемся мире. Традиции держат связь времён. Семейные узы…

Спенсер Рей Говард, Старый Говард, презрительно скривил губы. Необходимость соблюдать внешние приличия тяготила всё больше. Нет, раньше это позволяло глядеть на всех с высоты, беззвучно издеваться над идиотами, простодушными простаками, искренне верящими в истинность и правдивость сказанного. Но сейчас… это же самое оборачивалось жгучей насмешкой над ним самим. А этого допустить нельзя. Тебя могут ненавидеть, тебя должны бояться, но смеяться над тобой… этого позволять нельзя, насмешников надлежит карать, жестоко, показательно жестоко всем на страх. Над властью нельзя смеяться! А если ты позволяешь насмешки, значит, власти у тебя нет. Утрата власти страшнее утраты денег. Потому что потерянное в одной неудачной сделке можно компенсировать другой, уже удачной, но потерянную власть вернуть невозможно. А без власти… все сделки станут неудачными. Бывший властитель – покойник. Даже если тело ещё живо. И тишина за дверью уже не почтительная, а мёртвая. Нет, кое-что ещё есть, но это кое-что, крохи. Да, и с ними можно попытаться снова начать восхождение, но это если все забудут, кем ты был раньше. Начать заново на новом месте с новыми подручными и новыми врагами. Сложно, очень сложно, но возможно.

Говард ещё раз пробежал глазами почтительно требовательное письмо. Вернуть аванс и выплатить неустойку. Как же! Обязательно. Как только вы докажете, что именно вы делали заказ на биоматериал, его параметры и… хе-хе, другие тактико-технические характеристики. А ответить за нарушение Пакта Запрета не хотите? И доказать, что именно я имею к вашему заказу какое-то отношение, можете? Тут, слава Богу, успели. Все Центры со всем персоналом, оборудованием и материалом благополучно ликвидированы. А заодно все вспомогательные и дополнительные, все эти Паласы, питомники и лагеря. И с кого требовать? А с русских. Они – победители, они пускай за всё и отвечают.

Злорадно хихикнув, он убрал письмо в папку «без ответа». Сжечь? Зачем? Пусть лежат. Если что, их можно будет предъявить, как косвенные доказательства нарушения Пакта. И отправители тоже это понимают. Потому и пишут столь иносказательно, и не повторяют требований, и не апеллируют к законам и судам. Как говорится: «Прибыли нет, но и убытков нет».