Текст книги "Аналогичный мир - 3 (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 70 страниц)

Бурлаков покачал головой.

– Спасибо, у меня есть. Я понимаю вас, Эркин, поймите и вы.

Эркин кивнул, зачем-то пощупал стоящий на плите чайник и вернулся к столу.

– Да, всё так.

В кухню заглянула Женя, держа за руку Алису. Алиса была уже в ночной рубашке.

– Спокойной ночи, – вежливо сказала она Бурлакову и посмотрела на Эркина. – Эрик, а ты придёшь?

– Приду, – улыбнулся Эркин.

– Спокойной ночи, – улыбнулся и Бурлаков.

Женя увела Алису. Эркин встал и решительно зажёг огонь под чайником. Очень быстро и ловко навёл на столе порядок, чтобы стол смотрелся как не в конце чаепития, а в начале. Улыбнулся Бурлакову.

– Я сейчас.

И вышел. Бурлаков кивнул ему вслед. Да, всё правильно, им нужно уложить спать девочку. Беленькую, синеглазую, чем-то неуловимо похожую на Анечку. Милочка была шалунья, хохотушка, а Анечка – серьёзная, с философским складом ума… «Прекрати! – оборвал он сам себя – Это уж ни в какие ворота не лезет, годы посчитай, Анечка старше Серёжи».

В кухню вошла Женя, старательно улыбнулась.

– Сейчас ещё чаю попьём.

– Да, спасибо, – Бурлаков так же, почти естественно улыбнулся ей. – Какая хорошая у вас девочка.

– Спасибо, – просияла Женя и обернулась к двери. – Спит?

– Да, – в кухню вошёл Эркин и сел к столу. – Я посидел с ней, – и уже обращаясь к Бурлакову: – Она кричала во сне. После Хэллоуина. Потом прошло.

– Она напугалась тогда, – Женя разливала чай. – Сначала обыск этот…

– Свора вломилась ночью, – Эркин невесело усмехнулся. – Обошлось, правда.

– Обошлось?! – возмутилась Женя. – Ты забыл, как тебя избили?

– За что? – быстро спросил Бурлаков.

– А чтоб краснорожая скотина своё место знала и помнила, – ответил по-английски Эркин и, перемешивая русские и английские слова, продолжил: – Да нет, меня-то не очень, обидно, конечно, но и хуже бывало, а вот потом они, свора эта… – он явно проглотил ругательство, – потом они что творили! – и, быстро посмотрев на Женю, буркнул: – вспоминать неохота.

Женя понимала, что Эркин не хочет говорить при ней, понимала и почему, но Бурлакову же надо знать об Андрее, о сыне, он имеет на это полное право.

– Расскажи об Андрее, Эркин, – попросила она.

Эркин посмотрел на Бурлакова.

– Вы… вы знаете, как он погиб? Хотя нет, – тут же сам ответил себе, – откуда. Так, когда нас на рынке хотели на торги загнать, мы отбились, выскочили из кольца. И… и мы решили пробиваться в Цветной и там уже намертво стоять, – незаметно для себя он полностью перешёл на английский. – Ну, я и попросил Андрея сходить ко мне домой, забрать Алису и Женю, в Цветной их отвести, – Эркин виновато вздохнул. – Моя вина, конечно, Я Андрея послал, сам в Цветной удрал, а он…

– Сам бы ты и не дошёл, – резко сказала Женя. – Перестань, Эркин, сколько можно?! Ты ни в чём не виноват.

– Виноват, – упрямо, – упрямо наклонил голову Эркин. – Мне Андрей ещё летом говорил, что сваливать надо, это я до последнего дотянул. Ладно, не обо мне сейчас речь. Вам, – он твёрдо посмотрел в глаза Бурлакову, – вам ведь про Андрея надо. Так? – и продолжал то по-русски, то по-английски. – Андрей дошёл. Женя…

– Я на работе была, – перебила его Женя.

– Да, он Алису одел, взял деньги, документы, и повёл Алису. Свора увидела, погналась за ними. Он отдал документы и деньги Алисе. И велел ей идти ко мне, в Цветной. Показал дорогу, а сам… словом, Алиса под кусты забилась, а он на виду остался, отвлёк их на себя. И… понимаете, она, Алиса, видела, что они с ним… Как били его. Я знаю, Андрей бы отбился, ушёл, он… он с одним ножом сильнее, чем иной с автоматом, а он… он на себя всё принял, чтоб Алису не стали искать. И она видела. И как облили его из канистры. И подожгли. Она говорила… он кричал, а они смеялись. И спрашивала меня, почему они смеялись? А что я…? Ладно, – Эркин опять явно сдержал, сглотнул готовые вырваться слова.

Бурлаков, сидевший всё время с каменным, чтобы не разрыдаться, лицом, тихо спросил:

– Его… похоронили там?

– Да, – кивнул Эркин. – В Джексонвилле. Со всеми нашими. У Цветной церкви. Не в Овраге навалом, а сделали кладбище, могилы, поп молитвы читал, пел… Всё, как положено сделали.

– И девятый день, и сороковины справили, – тихо сказала Женя.

– Спасибо, – вытолкнул Бурлаков.

И, поняв его невысказанную – говорить ему было невероятно трудно, невозможно – просьбу, Эркин заговорил о живом Андрее. Какой он был весёлый, мастеровитый, выдумщик, как любили Андрея – Белёсого – в Цветном, как считали его своим, сколько песен знал Андрей, как учил его русскому…

– Спасибо, – повторил Бурлаков, когда Эркин замолчал. – Большое вам спасибо.

– За что? – горько удивился Эркин.

– За всё, – не очень вразумительно ответил Бурлаков.

Но его поняли.

– Уже поздно, – Бурлаков отодвинул чашку с нетронутым чаем, – мне пора, спасибо ещё раз, – и улыбнулся.

И Эркин, увидев эту улыбку, вдруг резко отодвинулся от стола, быстро уверенно распутал петлю от ремешка, выдернул из кармана и на ладони протянул Бурлакову.

– Вот, возьмите.

Бурлаков недоумевающе протянул руку и взял продолговатую, удобно ложащуюся в ладонь… повертел в пальцах, явно пытаясь сообразить, что это и для чего? Рукоятка ножа? Явная самоделка, такие часто мастерят… Или талисман? Судя по кольцу и ремешку – да. Ему его отдают, почему? И зачем? И тут Эркин заговорил:

– Андрей мне нож делал, ну, наточил заново и рукоятку сделал, по руке мне подогнал. А на Хэллоуин, когда арестовывали нас, оружие отбирали, я лезвие отломал, вот рукоятку мне и оставили. А кольцо я уже здесь приклеил, и ремешок сделал, чтобы носить с собой. Она всегда при мне. Возьмите. Это Андрей делал.

Бурлаков медленно кивнул. Женя встала и подошла к Эркину, встала за ним, положив ладони ему на плечи. И он, почувствовав её одобрение, улыбнулся.

– Но… но у вас ничего не останется, – сказал Бурлаков.

Эркин нахмурился. Не на Бурлакова, на себя. Что вздумал ловчить. Нашёл с кем.

– Дом, где Андрей жил, разграбили, хозяйку убили. Но… но вот ящик его передали. Идёмте.

Он ловко встал, не потревожив Женю, и повторил:

– Идёмте.

Бурлаков, по-прежнему держа на ладони рукоятку, пошёл за ним. Эркин двигался быстро и уверенно, как решившийся на что-то человек. А он и решил. Если Бурлаков хоть слово скажет, он отдаст ящик. Бурлаков – отец, всё Андреево ему отходит по праву. А он сам… ему-то что, он Андрея и так помнит.

В кладовке Эркин включил свет и вытащил ящик, поставил на стол-верстак, раскрыл.

– Вот, здесь всё лежит, как Андрей положил. Это всё его, – и, не удержавшись, чтобы уже всё было ясно, сказал: – Всё, что осталось.

Женя, стоя в дверях кладовки, молча смотрела на них. И когда Эркин пошёл к двери, молча кивнула ему. Они вернулись на кухню, сели рядом к столу и стали ждать.

Бурлаков вошёл в кухню и очень спокойно сказал:

– Большое спасибо. Мне пора идти.

– Я провожу вас, – встал Эркин.

– Нет, спасибо, – возразил Бурлаков. – Я отлично доберусь до гостиницы.

И уже в прихожей, поцеловав на прощание Жене руку и обменявшись рукопожатием с Эркином, он спросил:

– Могу ли я…?

– Конечно, – перебила его Женя. – Конечно, заходите. Всегда будем рады вас видеть.

Эркин молча кивнул, присоединяясь к ней.

Последние фразы, ещё один решительный отказ от проводов, и за Бурлаковым закрылась дверь.

Женя посмотрела на Эркина, вздохнула. Он мягко обнял её, привлёк к себе. Немного постояв в обнимку, они вернулись на кухню. Убрать, привести всё в порядок и спать уже пора, поздно, и Эркину завтра в первую. И в этих, в общем-то, привычных хлопотах прошёл вечер.

Бурлаков шёл быстро, щёки щипало от мороза, под ногами громко хрустел и визжал снег. Вот и всё, вот и всё… интуиция его и на этот раз не подвела. Тогда, в первый раз услышав о белобрысом мальчишке, возможно лагернике, предположительно русском, он ощутил: оно! Его Серёжа жив! Зачем же он не поверил себе, не настоял, отложил на потом, и вот… дооткладывался. И ничего, ничего нельзя уже изменить, проклятая необратимость, невозвратность прошлого. Сотни тысяч погибших плюс ещё один… не ты один, вспомни как в Комитете рассматривали фотографии тех двоих спасённых, искали знакомые черты… А он… он нашёл. И вот. Разноцветная рукоятка ножа, аккуратно уложенные инструменты… – всё, что осталось от мальчика. И фотографии из его досье. Из трёх фотографий Риммы выбрали последнюю, где он сам её не узнавал, загнанный большеглазый зверёк. Его мальчик… Весёлый, отзывчивый, работящий… господи, за что?! Уцелеть из сотен тысяч, выжить в расстрел, чтобы быть забитым сворой, какое точное слово нашёл Мороз, за что?! Погиб, спасая других… Господи, это и есть Твоя справедливость? Догнал и добил выжившего вопреки Тебе, так? Да к чёрту все эти «божественные» байки, Бурлаковы никогда не были особо верующими, сам он всегда считал себя, ощущал себя атеистом, но оставалось какое-то смутное чувство, что есть некая высшая сила, мировая справедливость, справедливость истории… и вот… всё рухнуло, всё!

Бурлаков знал, что справится и с этим, справится с собой, найдёт те аргументы, которые позволят ему жить дальше, работать, решать дела Комитета, создавать культурные центры… Замахнулись они, конечно, на очень большое, остатки денег это съест. Но… но региональные лагеря можно начинать сворачивать. Это даст определённую экономию, а если кое-кого озадачить реализацией лагерного имущества, того, что нельзя или невыгодно увозить, то… есть хваткие мозговитые кадры, решат проблему с прибылью.

Он стал думать об этом, забивая, загоняя вглубь, подальше острую боль сознания невозвратной потери.

* * *

После зимних дождей дорога скользкая, как намасленная. Чуть зазевался – и готово: вмажешься так, что и в гроб положить будет нечего. И потому Найф вёл машину очень аккуратно. Лишнего риска он не любил и ничего не делал просто так. А что другие считают его дураком… ну, это и к лучшему. Дурака не опасаются. Ротбус вон… тоже думал, что умнее всех, а Фредди подловил его. Классно сделано, этого у Фредди не отнять. Тоже ведь, ковбой ковбоем, аризонский дикарь, а работает когда… потом голову сломаешь, разбираясь, как он такое провернуть сумел. Но тоже. Ротбуса убрал и решил, что он теперь самый умный. Ну, и всё. Спёкся Фредди, хотя сам ещё про это не знает.

Найф хихикнул. Всё идёт по плану, по его плану. Концы везде убраны, а где что если и торчит, то не свяжут, не-е-ет. Не можешь убежать далеко – убеги надолго. Не так уж велика Империя, так что выскочил – залёг, а снова выскочишь чуть в другом месте и нескоро. Чтоб о тебе забыть успели. Так что… Так что ещё недельки две пускай Чурбан у Элли побудет. Ишь как шлюха расцвела. А что, беспамятный – тот же спальник, трахаться может и ни хрена не соображает. А белый спальник – ба-а-льшая редкость. Ничего, пусть полакомится. Тем интереснее конец будет. Он снова хихикнул. Самая ведь морока – это не затащить бабу в постель, тут-то без проблем, сами лезут. Не-ет, а вот самому уйти так, чтоб за тебя не цеплялись и следом не волочились, вот тут иной раз и ножиком – хе-хе – приходилось. А тут красота. Чем реже приезжаешь, тем ей и лучше. Здесь всё чисто, чистым и будет. Дней через десять он Чурбана заберёт и начнёт обработку. Месяц на это уйдёт, не меньше. Парень вместе с памятью совсем мозги потерял. Дурак дураком. Как говаривал тот лекаришка: «Клинический». Тоже был… умник задрипаный, старался вовсю, а о том что такие слишком много знающие недолговечны не подумал. Ну и… там же, где все остальные. А мы живём! И будем жить! С дураком повозиться, конечно, придётся. Но дело того стоит. А вот теперь надо как следует обдумать, кто за это заплатит. Дело должно быть выгодно. Чтобы и отомстить, и от – чего там хитрить – конкурента избавиться, и деньги за это получить. Вот тогда месть сладка. А задарма… задарма дураки работают. Вроде Джека. С Паука сейчас ничего не получишь. Тоже… поглупел сильно, думает, что боятся его по-прежнему. Вот пусть и дальше так думает. Тем легче будет его самого за тёплое да мягкое взять или на него всё свалить. Внучка у него – та ещё стерва, только намекни, сама старика обдерёт и с поклоном на блюдечке подаст. Но это потом. Опять же не будем спешить. Тем более, что там с Хэллоуина русские крутятся, а с ними играть не садись, умеют сволочи дураками притворяться. Вроде никуда не вмешивались, сидели в своих комендатурах и раз… Был Старый Охотничий Клуб – и нет его. И Белая Смерть исчезла. А СБ и всё остальное ещё в капитуляцию сам же Паук и пришиб. Следы заметал – понятно. И остался голеньким. Как устрица без раковины. А что, вот об этом стоит подумать. Пошуршать, поискать, пьяную болтовню послушать.

Найф заржал в полный голос и прибавил скорость. Бетон здесь хороший, можно и побыстрее. Сейчас он закатится… да, к Рыжей Сильве. Ох, и хороша стерва. С перцем. Конечно, до Перепёлочки ей как до неба, но и ему Перепёлка была не по губам. Тогда. А сейчас… а когда он это дело провернёт… голова Ковбоя дорого стоит. У Ковбоя в Ансамбле не один голос. Это тоже товар. Ходкий и дорогой. Пауку нужны деньги. Деньги у Счастливчика. Пока Ковбой жив, Счастливчика не взять. Здесь всё просто. Эти деньги Пауку отдадим, по уговору. А за остальное – пускай платит по полной. Задарма хапать теперь Паук не может, укоротили русские ему хапалки. А вот кто у русских всем этим крутит… Нет, до этого пока слишком далеко.

Он считал, прикидывал, спорил сам с собой, хихикал над удачным ходом, а под колёса его машины летел серый шершавый бетон.

* * *

Распоряжение Джонатана было недвусмысленным, как, впрочем, и все остальные.

– Послезавтра в девять машина должна быть готова.

– Слушаюсь, сэр. Послезавтра в девять, – склонил голову Чак.

Ответный кивок, и Чак, подобно остальным, пулей вылетел из кухни.

Вчера вечером, когда Джонатан въехал во двор на такси – с шиком прикатил, – Чак, стоя в дверях барака с еле заметной презрительной усмешкой смотрел, как толпятся вокруг Джонатана, наперебой рассказывая ему о последних событиях. Усмехался, пока Джонатан не посмотрел на него. И сам не понял, какая сила сорвала его с места и поднесла к Джонатану. Выслушав его краткий отчёт о проделанном, Джонатан кивнул и отпустил всех отдыхать. Они вернулись в кухню к прерванному обеду, сели за стол, и Роланд, широко ухмыльнулся.

– Ох и дадут нам завтра разгон.

– Так хозяин же, – прогудел в ответ Сэмми.

– Насыплет вычетов, – кивнул Стеф.

Чак слушал внимательно, не вмешиваясь. Что ж, хозяин – он хозяин и есть. Тут уж, как положено.

После обеда обычно занимались своими делами. И сегодня всё шло по зведённому порядку. Стирка, починка, малышей усадили за азбуку, словом, каждый нашёл себе дело. И вечер прошёл как обычно.

А с утра и началось. Джонатан пришёл на завтрак и… словом, каждый услышал своё. Ни одного грубого слова, голоса ни разу не повысил, по машине и гаражу вообще замечаний не сделал, но холодом Чака пробрало… как ни разу за всю прошлую жизнь.

Что Фредди пашет не меньше, а то и побольше остальных, Чак уже понял. Чудно, конечно, зачем киллеру пахать, но, поглядев на Джонатана, понял: у такого лендлорда запашешь. И если киллер, после Уорринга, не трепыхается, то уж ему-то…

Полуразобранный «ферри» стоял над ямой. Чак приготовил инструменты и спрыгнул вниз. Ну, поехали…

Обойдя все службы, выслушав длинное рассуждение Сэмми, что обугленные концы досок в Большом Доме надо отпиливать прямо здесь же, а в кладовки сносить уже готовые к дальнейшему использованию, и согласившись с этим, Джонатан пошёл к конюшне. Лошадей он всегда смотрел в последнюю очередь, чтобы разговору с Фредди ничего не мешало. Проходя мимо гаража, он ограничился тем, что мельком посмотрел на распахнутые для света и воздуха двери. Вчера, когда они сели перед камином, он сразу спросил Фредди о Чаке.

Фредди задумчиво, отхлебнул коктейль, погонял во рту и проглотил. Потом так же задумчиво спросил:

– И что же это у меня получилось?

Джонатан терпеливо ждал.

– Бывало хуже, Джонни. Держать такого в узде несложно. При одном условии.

– Каком? – с интересом спросил Джонатан.

– Он должен сам хотеть этого. А он хочет, Джонни. Свобода – тяжкий груз, Джонни, не каждому по плечу.

– Он волк, Фредди.

– Он пёс. Лагерная псина, но не волк.

Джонатан кивнул.

– Что ж…

– Натаскан он как надо. И машину знает. Нам нужно большее?

– Пока нет, – согласился Джонатан. – Через два дня съездишь за Кренкшоу.

– Затрепыхалась старушка? – весело удивился Фредди.

– У её горничной браслет-змейка, – подчёркнуто равнодушно сказал Джонатан.

Фредди довольно заржал. И, уже вроде отсмеявшись, о чём-то вспомнил и заржал с новой силой.

– Ну-ну? – заинтересовался Джонатан.

– Сам узнаешь. Не буду портить тебе удовольствия.

– И всё же?

– Думаю, завтра тебе скажут.

Джонатан кивнул.

И сегодня, идя по службам, он среди прочих дел ждал. Но ничего такого, что могло вызвать у Фредди столь бурное веселье, не было. Роб, как это и раньше частенько бывало, следовал за ним, выдерживая почтительную дистанцию. Опять же ничего нового и необычного. И когда Мамми, достававшая из кладовки мешочек с сахаром, пошла к нему, Джонатан остановился, но ничего особого не ожидал.

– Тут такое дело, масса Джонатан, – начала Мамми. – Из соседних имений забегали, так обносились все, – она сделала выразительную паузу.

– Ну-ну, – подбодрил её Джонатан.

– Давай, – сказала Мамми куда-то вниз. – Заварил кашу, так хлебай.

Из-за юбки Мамми высунулась мордашка Роба.

– Лишнее продать нужно.

– Та-ак, – Джонатан с искренним интересом рассматривал Роба. – И что же лишнее продавать?

– А одёжу из кладовки, – Роб смелел с каждой фразой. – Сколько там всего, нам до смерти всего не сносить, а другие денежку заплатют. И совсем маленькое есть, на пискунов, на Тома не налезет, а меньше его нету. Это всё продать. А то лежит и выгоды не даёт.

Джонатан слушал так серьёзно, что колыхавшаяся от сдерживаемого смеха Мамми смотрела на него с уважительным удивлением.

– Резонно, – пробормотал Джонатан. И громче: – И почём продавать?

– А как нам считали, – вмешалась Мамми.

Но Роб замотал головой.

– Нее, чужим дороже надо. А то зачем своим быть, если как все платишь.

– Резонно, – уже другим тоном сказал Джонатан. – Что ж и много лишнего в кладовке?

– Совсем маленького? – Роб уже вылез из-за Мамми и стоял перед Джонатаном, глядя снизу вверх ему прямо в лицо. – Совсем маленького десять и ещё девять… А сапожек…

– Ладно, – остановил его Джонатан и улыбнулся. – После ленча посчитаем и прикинем. Возьмёшься торговать, Мамми?

– С таким-то помощником, – фыркнула Мамми.

– Хорошо, – кивнул Джонатан. – Так и сделаем.

Мамми понесла сахар на кухню, а Джонатан продолжил свой обход, но уже без Роба, побежавшего за Мамми.

Наконец Джонатан добрался до Фредди, сосредоточенно вместе с Роландом перебиравшего фургонную упряжь.

– Когда это на соплях, то одни сопли и будут, – Фредди выпрямился, заметив подходившего к ним Джонатана. – Надо всё заново делать.

– У массы Перкинса шорник хороший, я слышал, – выжидающе сказал Роланд.

– Знаю, – кивнул Фредди.

– Заказывай, – Джонатан попробовал на разрыв ремень. – Сгнило всё. В сырости, что ль, лежало?

– Да оно, масса Джонатан, уже и было… – Роланд подобрал обрывки ремня, повертел их в руках и снова бросил, но уже в стоявшую у стены корзину. – Под иглой ползёт, масса, шей не шей…

– Толку не будет, – закончил за него Джонатан. – Заказывай полный комплект.

– Так я сейчас и сбегаю, масса, – предложил Роланд.

– Акацию возьми, – сказал Фредди.

Джонатан кивком согласился, и Роланд радостно зарделся. Съездить к шорнику верхом на хорошей лошади, как… как, скажи, он управляющий, или того больше.

– Я мигом, масса Джонатан.

Подсматривавший за ними из-за угла Джерри только вздохнул. Что его не возьмут – это ж любому ясно.

Роланд побежал седлать и выводить Акацию, Джерри кинулся за ним, чтоб хоть посмотреть, а вдруг и подержать что позволят, и Джонатан сказал Фредди:

– Нам предлагают сделку.

– Выгодно? – так же серьёзно спросил Фредди.

– Какую цену положим. Продать излишки рабской одежды. А то, – Джонатан был очень серьёзен, – лежит и выгоды не даёт.

Фредди ржал так, что был вынужден привалиться к стене. А отсмеявшись, сказал:

– А неплохая головёнка.

Джонатан кивнул.

– И стратег, и тактик. Всё маленькое загнать целиком. И с чужих брать дороже, чем со своих. А то, – он улыбнулся, – зачем своим быть, если платишь столько же.

– И это сообразил, – Фредди даже присвистнул. – Джонни за идею надо платить.

– Семьдесят пять от выручки мне, – кивнул Джонатан, – двадцать Мамми за работу, ей торговать, и пять Робу за помощь и идею.

– Сквалыга ты, – с чувством сказал Фредди. – Да чего и ждать от лендлорда.

– Лендлорд своего не упустит, – самодовольно хмыкнул Джонатан. – Они такие. Шорник этот, в самом деле, хороший?

– Я его работу видел, – ответил Фредди, возвращаясь к прерванной работе. – Грузовик без меня не трогай.

– Не жадничай. Не всё тебе одному, – засмеялся Джонатан.

– Ладно, – не стал спорить Фредди. – Но у Чака крыша точно съедет.

– А что? Тебя он под грузовиком уже видел. И ничего.

Фредди довольно хмыкнул.

– Я – ковбой на контракте. И другие хозяйственные работы. А ты – лендлорд.

– Резонно, – подчёркнуто неохотно согласился Джонатан.

Работая, Чак напряжённо прислушивался: не войдёт ли кто в гараж. И от этого работа шла неровно, толчками. Хотя, ну, чего он дёргается? Здесь он вполне на уровне. Трейси, во всяком случае, слова ему не сказал. А тоже… не впервые мотор видит. Пришёл тогда и полез под грузовик, будто всю жизнь механиком вкалывал. И гараж этот Фредди явно сам и под себя делал: каждая мелочь на нужном ему месте.

И хотя Фредди даже не посмотрел в его сторону ни разу, Чак был убеждён, что тот всё и увидел, и заметил, и запомнил. И Чак надеялся, что и оценил. А уж лендлорд-то точно должен заглянуть, посмотреть, что с новенькой дорогой машиной делают. И если он хоть вполовину как Трейси разбирается, то ему мозги не запудришь.

Чак и боялся прихода Бредли, и хотел, чтобы это уже случилось. Чтоб знать. «Послезавтра в девять». Значит, до этого часа его не убьют: машину же надо сделать. А потом? Где он будет потом? В Овраге? Сволочь всё-таки Трейси. Смотрит сквозь тебя и молчит. Ведь ясно, что помнит, и тянет, тянет… пусть бы уж лучше побил.

Чак вздохнул и вылез из ямы. На ленч уже пора. Жрать хочется. Поглядел на часы. Да пора. Но здесь едят не по часам, а когда Мамми позовёт. И только подумал, как в дверях возник негритёнок – его, вроде, Томом зовут – и крикнул, не переступая порога:

– А на ленч зовут!

И улепетнул тут же. Чак невольно улыбнулся. Еда – это всегда хорошо. Ну вот, после ленча и до обеда, а если ещё и вечер прихватить, то завтра после ленча он сможет выехать в пробную, потом помыть и… и всё. Чак вытер руки ветошью и пошёл на кухню. Страшно хотелось есть. Как всегда, когда долго психуешь.

На кухне весёлая шумная толкотня, плеск воды в умывальнике, зычный голос Мамми и горячие сытные запахи. И Чак невольно поддался общему настроению. Да и чего в самом-то деле? Тут даже миску держать, пока ешь, не надо: никто и куска не стащит. И не от того, что Мамми всем вровень с краем миски наливает. У Грина тоже паёк был… даже лучше здешнего, а таскали… только отвернись. И у Старого Хозяина так же. Да везде! А здесь… Чудно. Но здесь всё не по-людски.

Чак взял из общей стопки горячую пухлую лепёшку и придвинул к себе миску с кашей.

– Ну, приятного всем аппетита, – улыбнулся Стеф.

– Чтоб не в последний раз, – весело ответил Роланд.

И даже Чак улыбнулся этой ежедневной шутке.

Роланд с весёлой важностью рассказал о своей поездке к шорнику. Как тот аж глаза вылупил, увидев Рола верхом, не кое-как.

– Ты б ещё на машине прикатил, – фыркнул Чак.

– Раньше предлагать надо было, – улыбнулся Стеф.

А Роланд замотал головой.

– Да ну её, машину. Как на торги в ней. То ли дело верхом!

Джерри завистливо вздохнул, и опять все рассмеялись. Чак пренебрежительно повёл плечом, но промолчал. Конечно, откуда работяге-деревенщине знать, что такое хорошая легковая машина. Его-то и на торги, небось, не в специальном фургоне, а в простом грузовике возили. Так что… чего разоряться перед дураками.

После ленча разбегались, не задерживаясь, по свои местам. Чак – в гараж, Ларри – в мастерскую, Стеф – в котельную, Роланд и Сэмми – на скотную, а Мамми, наскоро перемыв миски и кружки, пошла к вещевой кладовке. Роб, конечно, с ней.

Кладовка была уже открыта, свет включён, и Джонатан, посвистывая, оглядывал аккуратные стопки рабской одежды.

– Вот она я, масса Джонатан, – почтительно сказала от порога Мамми.

– Отлично, – улыбнулся Джонатан. – Ну, давай смотреть, Мамми, чтоб и себя не обидеть, и, – он вдруг подмигнул Робу, – выгоду получить.

– А как считать будем, масса Джонатан? – Мамми решительно скинула на табуретку у двери свой платок и засучила рукава рабской кофты. – Сколько оставить или сколько продать?

– Оставляем нужное, – сказал Джонатан.

– Всё мужское, значит, масса Джонатан?

– Нет, не всё.

Совместно они решили, что надо оставить ещё по два полных набора на каждого взрослого и детского на вырост.

– Может, масса Джонатан, пусть каждый и заберёт своё, ну, что за собой оставляет?

– И записать тогда сразу, – рискнул вылезти Роб.

Мамми погладила его по голове, одновременно отодвигая назад, и обсуждение продолжилось. Одеяла, простыни, тюфячные и подушечные наволочки, полотенца, портянки, мыло, шапки… да мало ли добра… Со всем этим тоже надо решить: что продать, что оставить. Почём со своих брать, и с чужих, чтоб себя не обидеть и чтоб дороговизной не отпугнуть. Когда торговать и как дать знать, что торговля открыта.

– Да, масса Джонатан, Рол сгоняет, шумнёт, кому надо, а там уж налетят.

– Точно? – прищурился Джонатан.

– Точно, – кивнула Мамми. – Что до Свободы получили, так то уж сносилось, а городское не по деньгам. Кто и купил, так на работу не надевает, жалко же. Так что налетят, масса Джонатан, не сумлевайтесь.

Роб больше не вмешивался, но слушал, не пропуская ни слова. Обсудив всё до деталей, Джонатан кивнул:

– Отлично, Мамми, так и сделаем.

– Вот и ладненько, масса Джонатан, – просияла Мамми.

Был доволен и Роб: его назначили помогать Мамми. Сегодня же он попросит дядю Стефа научить его хорошо считать. А то как же торговать без этого.

Выйдя из кладовки и оставив Мамми её запирать, Джонатан пошёл в гараж. То, что он увидел вчера вечером, было весьма неплохо, но лучше посмотреть Чака за работой. И почему Фредди просил не трогать грузовик? Что он там успел переделать? Грузовик-то был в порядке, нечего там было мудрить?

В первый момент, услышав, что кто-то вошёл в гараж, Чак даже головы не повернул. Потом услышал, как звякнула крышка капота грузовика. Трейси? Больше ведь некому. И не выдержал, вылез, будто за инструментом. И застыл с полуоткрытым ртом. В моторе грузовика копался Бредли.

– Так! – в дверях гаража возник Фредди. – Я же сказал, чтоб без меня грузовик не трогал.

Чак мгновенно нырнул под «ферри». А то ещё посчитают за свидетеля. Психи они, конечно, оба, но и при кольтах тоже оба. Шмальнут как нечего делать. Но, работая, он слышал, как они возятся в моторе грузовика, изредка переругиваясь по делу.

– Ну вот. И больше это дерьмо для заливки не покупай, – Фредди захлопнул крышку.

Чак затаил дыхание, продолжая орудовать ключом. Точно, идут к нему.

– Ну, – весело сказал Джонатан, – показывай, что тут и как.

– Да, сэр, – быстро ответил Чак, вылезая из-под машины.

Джонатан слушал его, вытирая испачканные маслом и смазкой руки. Рукава закатаны, шляпа на затылке, на щеке пятно. Ну, свой брат шоферюга и всё тут! Но Чак понимал: перед ним лендлорд. Это Трейси как ни оденется, а видно, что ковбой. Так и Бредли. Хоть в рванине, а лендлорд.

– Хорошо, – кивнул, выслушав его, Джонатан. – Когда в пробную поедешь?

– Завтра после ленча, сэр.

Джонатан молча кивнул, и Чак перевёл дыхание. Ему хотелось спросить о завтрашнем дне, завтра, если он не сбился в счёте, пятница, день зарплаты, заплатят ли ему хоть малость? Но Джонатан сам ответил на непрозвучавший вопрос.

– И завтра перед обедом зайдёшь за расчётом.

– Слушаюсь, сэр, – улыбнулся Чак. – Завтра перед обедом.

Джонатан кивком отпустил его, и Чак опять нырнул под машину. И уже оттуда видел, как эти двое оттёрли с привычной сноровкой руки и ушли. Чуть помедлив, Чак рискнул выглянуть: грузовик стоял как обычно. Интересно, что они там с ним делали? Снаружи он пока только заметил кольца-держатели для автоматов на потолке кабины, что вполне понятно и объяснимо. А вот в моторе что не так было? Привычным усилием подавив ненужное и даже вредное любопытство, Чак вернулся к работе. Завтра к ленчу «ферри» должен быть готов. Как бы и ночь не пришлось прихватить. Пока Бредли держал слово, честно платил. Но… вычет за жильё, жратву, одежду… тоже ведь немалая сумма набегает. А с Бредли ясно, что долгов не прощает, слупит по полной стоимости.

Чак вылез из ямы и стал собирать инструменты. Пора уже на обед идти. И зова Мамми он ждать не будет, ему ещё и вечером работать.

Но внутренние часы исправно работали у всех, и, когда Чак вошёл в кухню, Мамми решительно отмывала у рукомойника Джерри. Билли и Сэмми уже умылись и Дилли важно подавала им их собственное полотенце. Вслед за Чаком вошёл Ларри и как всегда следом вбежал Марк, из внутреннего коридора появился Стеф. Ни толкотни, ни спешки: день, считай, завершён, спешить уже незачем. Не спешно расселись за столом, и Мамми подала всем миски с густым мясным супом.

Чак ел быстро и угрюмо, не участвуя в общем разговоре, да и не слушая общую трепотню. Им-то что, а ему ещё корячиться под машиной до ужина, а то и дольше. Иначе он точно к завтрашнему ленчу не успеет. И если б его сейчас кто хоть словом задел, он бы уж отвёл душу. Не кулаком, так руганью. Но его молчания не замечали, будто его и не было за общим столом. Мамми рассказала о сегодняшнем решении массы Джонатана продать лишнюю одежду.

– Так что завтра же отберёте, кто чего за собой оставит, – закончила Мамми.

Начался шум. Раньше куртку да сапоги на три года давали, а теперь-то… оно, конечно, городскую одёжу в церковь или когда в город если, а для работы… оно хоть и рабское, да замарать не страшно… так что куртку ещё, да сапоги точно надо… ну, и всего остального… и малышне на вырост набрать… и ещё будут…

Молли покраснела, и Роланд покровительственно обняв её за плечи, кивнул:

– Да уж, малышового про запас набрать надо.

Все закивали, но Стеф возразил:

– А чего им в рабском расти? Свободными ведь родятся.

Его слова поразили так, что наступила тишина, а Стеф продолжил:

– Для работы сменку иметь надо. И огольцам нечего ботинки по лужам трепать. А эти-то, кто народятся… Им уже другая жизнь будет.