Текст книги "Аналогичный мир - 3 (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 70 страниц)

Ну что ж. Решил – делай. А то доктор уйдёт, и всё отложится ещё на день. И ещё… А там и выписка. И придётся уйти, так и не… К чёрту!

Симон решительно оттолкнулся от окна и вышел из палаты. Вечернее время перед ужином, прогулки по Цветочному проспекту, беседы в зале отдыха…

Лечебный корпус был пуст и тих, даже лампы горят через одну. Вот и нужный кабинет. Вдруг Симон понял, что надеется на то, что доктора уже нет и тогда разговор отложится сам собой. И, злясь на самого себя, он решительно, может, даже излишне резко постучал.

– Войдите, – удивлённо откликнулся красивый мужской голос.

Это русское слово Симон уже знал. Он толкнул дверь и вошёл.

Высокий плотный мужчина в белом халате смотрел на него удивлённо, но вполне доброжелательно.

– Добрый вечер, доктор. Извините за поздний визит, но я прошу вас уделить мне немного времени.

– Добрый вечер, – ответил по-английски Жариков, одновременно щёлкая переключателем на коробке селектора. – Конечно, проходите и садитесь.

Симон сел на стул с другой стороны стола, напротив доктора, прислонив к стулу костыли. Ну, вступление сделано, теперь к делу.

– Доктор, я пришёл к вам, как мужчина к мужчине.

Такого вступления Жариков не ждал, и это, видимо, отразилось на его лице, потому что сидящий напротив мужчина – да, правильно, третья хирургия, Торренс – невесело улыбнулся.

– Вы удивлены, доктор, не так ли? И всё же… если сразу по сути дела… Видите ли, вы, разумеется, знаете о классическом любовном треугольнике. Так вот, мы с вами – две вершины этого треугольника.

Жариков медленно кивнул. Действительно неожиданно, но вполне вероятно.

– А третья вершина?

– Третья вершина, – Симон снова и по-прежнему невесело улыбнулся, – это Андре. Чёрный мальчишка. Спальник. Здесь его используют, в основном, как санитара и массажиста.

Жариков кивком показал, что понимает, о ком идёт речь.

– Да, доктор, – Симон открыто смотрел ему в глаза, – я из тех, кого называют гомосексуалистами, или геями, ну, это мы сами так себя зовём. Да, я – гей. И я люблю Андре. Андре… тоже гей.

– Вы уверены? – мягко спросил Жариков.

Симон даже рассмеялся.

– Что Андре гей? Ну, конечно. Он… словом, это длинная история, но когда-то мы любили друг друга. Потом, как раз в заваруху, пришлось расстаться, я даже думал, что он погиб, и вот. Встретились. И… доктор, Андре любит вас. Но вам-то его любовь ни к чему. Вы же – не гей, это видно.

– Да, – кивнул Жариков, – к геям я не отношусь, в этом вы правы. А в остальном… давайте разбираться. Вы встречались с Андре раньше?

– Не просто встречался, а он полгода, даже больше, жил у меня.

Сдерживая себя, Жариков, уже не догадываясь, а зная, спросил:

– В качестве кого?

– Да, – смело ответил Симон. – Я понимаю и не отрицаю. Да, почти два года назад я купил его на торгах, купил спальника. Ему было семнадцать лет. Но эти полгода… ему не было плохо, можете сами спросить у него, не думаю, что он будет врать. Нам было хорошо вдвоём, очень хорошо. А сейчас…

– Сейчас он – свободный человек и вправе сам определять свою жизнь.

– Доктор, это слова. Что он может понимать в жизни? И потом… понимаете, он подчиняется, привык подчиняться. Он, – Симон улыбнулся, – в этом, ну, и ещё во многом, он как ребёнок. И навсегда останется им. Я обещаю вам, что ему будет хорошо. Не хуже, чем здесь, а во многом и лучше.

– В чём? – терпеливо спросил Жариков.

– Его будут любить, – твёрдо ответил Симон. – Он создан для любви. А здесь… нет, я не хочу, чтобы это прозвучало упрёком, но лучшее в нём закрыто для вас, вы – не гей и не можете ни понять, ни принять его. Вы же его не любите, он не нужен вам, не нужно лучшее в нём. А я его люблю. Я создам ему любые условия, дам всё, что ему нужно. Если я тогда шёл на нарушения инструкций по содержанию, фактически закона… поверьте, это было очень серьёзным нарушением и можно было поплатиться не только имуществом, но и свободой, а то и жизнью… Да он ночи не проспал в рабской камере, днём по всей квартире ходил, и ел…я тогда у спекулянтов для него покупал, я не хвастаюсь, нет, поймите. Ну, а сейчас-то… деньги у меня есть. Я, правда, немного поиздержался с этой аварией, но это пустяки. У парня будет всё. Всё, что ему нужно.

– И вы уверены, что знаете это?

– Разумеется. Поймите меня. Я не знаю, как это произошло, могу только догадываться. Скорее всего, он попал к вам больным, и вы его вылечили. Все спальники очень отзывчивы на заботу, а уж он… – Симон улыбнулся немного смущённо. – Он очень нежный, очень ласковый. Доктор, он не нужен вам, а мне… я не смогу жить без него.

Жариков кивнул.

– А с ним самим вы говорили?

– Зачем? – искренне удивился Симон. – Он говорит то, что ему велели вы. Или… или то, что, по его мнению, понравится вам. Отпустите его, доктор. Массажистов здесь и без него хватает.

– Его никто насильно не удерживает здесь, – терпение Жарикова было неистощимо. – Он свободен.

– Тогда почему он отказывается? – насмешливо спросил Симон.

– Может, потому, что не хочет, – с той же интонацией ответил Жариков.

– Да, – нехотя кивнул Симон, – он говорил это. Но… но он же не понимает, что не нужен вам. Кто он для вас? Объект исследований?

– А для вас?

– Я люблю его! – выдохнул Симон.

Жариков понял, что придётся идти на крайние меры.

– Я предлагаю вам, – очень спокойно начал он, – пригласить его сюда. Он – полноправный участник этого разговора, не так ли?

– Да, – решительно кивнул Симон и с вызовом продолжил: – Если он сможет при вас говорить откровенно.

– Мы можем пригласить кого-то на роль третейского судьи, – улыбнулся Жариков.

Он уже прикинул, что в случае согласия позовёт Аристова, тётю Пашу и кого-то из парней. Скажем, Эда или, что ещё лучше, Майкла, тот тоже джи.

– Мне не нужна огласка, – сердито ответил Симон.

– Как хотите, – Жариков щёлкнул переключателем на селекторе, дождался ответного сигнала и спросил по-английски: – Кто дежурит? Леон?

– Да, я, – удивлённо и тоже по-английски откликнулся динамик. – Что-то случилось, Иван Дормидонтович?

Русские имя и отчество странно прозвучали в английской речи.

– Ничего особого, – успокоил Леона Жариков. – Найди, пожалуйста, Андрея, и пусть он сейчас придёт ко мне в кабинет.

– Ага, мигом.

Жариков отключил селектор, и они стали ждать.

Андрей пришёл вскоре, но не один. Вместе с ним в кабинет вошли ещё трое: Крис, Эд и Майкл.

– Здрасте… Чего он натворил?… Что случилось?… Иван Домидонтович, если что, так он же малец ещё… – заговорили они все сразу, перемешивая русские и английские слова.

И так же сразу замолчали, увидев Торренса. Секундная пауза, быстрый обмен взглядами, и… и Крис влепил Андрею такую оплеуху, что тот отлетел к стене.

– Ах ты, погань рабская! Самому придушить кишка тонка, так других впутываешь?!

С изумившей Торренса ловкостью Жариков вылетел из-за стола и встал между парнями.

– Стоп, – тихо сказал он.

Парни послушно замерли.

Или все вон, или сели, и вас не слышно.

Не подчиниться этому голосу было невозможно. Парни отошли к стене и сели рядом на кушетку. Андрей, потирая затылок, тоже сел на стул, поставленный Жариковым у стола напротив Торренса. А сам Жариков вернулся на своё место. Несколько томительных секунд тишины, и Жариков заговорил по-английски:

– Вы не хотите огласки, – обратился он к Торренсу. – Огласки не будет. Дальше этого кабинета ни одно слова не уйдёт.

Парни, сразу став серьёзными, закивали. Кивнул и Андрей.

– Это первое. Второе, – продолжал Жариков, – решаем эту проблему окончательно. Продолжения не будет, – снова дружные кивки.

Симон, не отрываясь, смотрел на сидящего напротив… да, пусть будет Андре. Прежнее, по-мальчишески округлое лицо, пухлые, нежные даже на взгляд губы. Дешёвая сине-красная клетчатая рубашка, армейские брюки и ботинки. Мой бог, да он как куклу оденет мальчика, теперь-то, когда всё можно…

– Пожалуйста, вам слово.

Симон вздрогнул, отвёл глаза от Андрея и натолкнулся на ненавидяще застывшие лица трёх спальников. Нет, Андре надо забирать отсюда, любой ценой, они же, эти скоты, забьют мальчика.

– Андре, – он откашлялся, – я уже говорил тебе. Андре, здесь ты никому не нужен, а я увезу тебя к себе, будешь жить у меня, ни в чём тебе отказа не будет, ни в чём.

Андрей искоса посмотрел на Жарикова, вздохнул, собираясь с силами.

– Я тоже сказал, – начал он. – Я не хочу.

– Ты можешь сказать, почему? – после недолгой, но тяжёлой паузы спросил Симон.

Андрей судорожно сглотнул и кивнул.

– Могу. Я не хочу. Я… мне противно.

– Что? – ошеломлённо переспросил Симон. – Что тебе противно?

– А это самое, – Андрей сделал выразительный жест и, чтобы не возникало никаких сомнений, уточнил: – Траханье.

– Как это? – всё ещё не понимал Симон.

– А просто. Тошнит меня от этого.

– Нет, подожди, здесь, согласен…

– А здесь ко мне с этим никто и не лезет, – дерзнул перебить его Андрей. – Вы вот, первый. А противно мне и раньше было. Ещё в питомнике.

Симон ошеломлённо, не веря услышанному, самому себе не веря, смотрел на Андрея.

– Как в питомнике? – тупо переспросил он. – А как же…? Нет, подожди, но мы… Нам же было так хорошо вдвоём, в постели…

Андрей быстро взглянул на него, отвёл глаза, но с явным усилием заставил себя смотреть в лицо Симону.

– Вам, может, и было хорошо, а мне – нет.

Но ты, я же помню, как ты… – Торренс даже задохнулся на мгновение. – Ты же тоже… испытывал всё это, каждую ночь, я же помню.

– Не, – мотнул головой Андрей. – Ничего такого я не испытывал. Больно было, это да, противно…

– Что ты врёшь?! – перебил его Симон. – Когда тебе было больно? Ты ж если и стонал, так… – и замолчал, не закончив фразы.

Потому что парни, давно фыркавшие сдерживаемым смехом, заржали уже в полный голом.

– Ох, и тупари же, беляки эти, – с трудом выговорил сквозь смех Майкл. – Ну, всему верят.

– Беляшки такие же, – кивнул Эд. – В чём, в чём, а в этом обмануть, ну, ничего не стоит.

Смеялся, блестя зубами и белками, Андрей. Веселье парней было настолько по-детски непосредственным и искренним, что невольно улыбнулся и Жариков. У Симона дрогнули губы. Он не мог, не хотел в это поверить, но было слишком ясно, что парни не врут.

Отсмеявшись, Андрей тряхнул головой и посмотрел на Жарикова.

– Всё?

Жариков молча пожал плечами. Говорить должен не он, а Торренс.

– Ты, – Симон откашлялся, прочищая горло от шершавого комка. – Ты… ты с другим сейчас? Так? И чем же он, – Симон движением головы показал на Жарикова, – чем же он лучше меня?

Андрей недоумённо хлопнул ресницами и, поняв, резко вскочил.

Ты, чёртов… – Андрей выпалил такое ругательство, что Майкл восхищённо присвистнул, а Эд и Крис только крякнули и покрутили головами.

Жариков паласного жаргона не знал, но догадаться о смысле, даже не вдаваясь в нюансы, не составило для него труда.

– Жополиз хренов, – закончил Андрей. – Всех по себе меряешь! Да меня от одного запаха твоего выворачивало. Не был бы я рабом, хрен бы я тогда трахался, да ещё с тобой!

– Замолол, – встал Майкл, посмотрел сверху вниз на съёжившегося на стуле Торренса. – Всё ведь ясно уже.

И под скрестившимися на нём недоброжелательными взглядами парней и внимательного у доктора Симон кивнул. Да, всё было предельно ясно.

Парни вежливо попрощались с Жариковым, по-английски и подчёркнуто не замечая Симона, и вышли, плотно и бесшумно прикрыв за собой дверь. Жариков и Симон остались вдвоём. Какое-то время в кабинете стояла тишина, потом Симон всхлипом перевёл дыхание.

– Что ж, доктор… может… может, с вами ему и будет лучше.

Симон подобрал костыли и встал. Он старался держаться, и Жариков не мог не оценить его стараний. Быть отвергнутым… очень тяжело.

– Спокойной ночи, доктор.

– Спокойной ночи, Торренс.

Когда за Торренсом закрылась дверь, Жариков с силой потёр лицо ладонями и тяжело уронил руки на стол. Надо же такому… А ведь Торренс искренен: он действительно любит Андрея. Да, треугольник. Но неужели Андрей… да нет, разумеется, нет, Торренс просто всё воспринимает и понимает… в соответствии со своей ориентацией.

Войдя к себе в палату, Симон разделся и лёг. Обычный вечерний ритуал. Привычные до бездумности действия. Мой бог, за что его так? За что? Да, он сам знает, что особой красотой не отличается, но… но всё равно он не заслужил такого…

…Настойчивый звон будильника. Он рывком откидывает одеяло и садится. Лежащий рядом навзничь мальчишка из-под опущенных пушистых ресниц следит за ним, на пухлых губах лукавая улыбка. Он смеётся и легонько пошлёпывает по чёрной лоснящейся груди.

Вставай-вставай. Иди, свари кофе.

– Да, сэр, – радостно выдыхает негр, вскакивая на ноги.

И когда он в халате с влажными после душа волосами входит в кухню, там пахнет свежим горячим кофе, и стол у окна накрыт, и Красавчик, стоя у плиты, встречает его белозубой сверкающей улыбкой. Он завтракает и встаёт из-за стола, оставив половину кофе в кофейнике и кучу слегка надкусанных бутербродов…

…Да, чёрт возьми! Да, доедать за другим унизительно, но таковы были правила, он не мог вести себя иначе. Да и не в этом же дело. Красавчик был всем доволен. Все домашние рабы так живут. И, когда он, уходя по утрам в свой офис, строго говорил красавчику: «Уберёшь квартиру», – это был просто способ оставить парнишку не в камере на цепи, а пришлось ведь её оборудовать по всем правилам, иначе первая же комиссия… ладно. Неужели мальчишка не понимает этого. Ну ладно, тогда, а сейчас-то?

Торренс знал, что дело не в этом, ему же всё сказали, что называется, открытым текстом. Но о сказанном он думать не может. Этого не было, потому что не могло быть. Чтобы то… чтобы такая нежность и такая страсть были притворством, нет, можно солгать словами, но не телом. Тело не лжёт…

…Дрожащая от частого дыхания грудь, мокрое от пота тело, затихающие всхлипы. Он гладит его, целует в щёки и глаза.

– Ну, что ты, Красавчик, мне так хорошо с тобой. Отдыхай.

И под его ладонью послушно обмякает и распластывается рядом мальчишеское, такое сильное и гибкое тело. Да, деньги не малые, но мальчишка стоит своих денег. Повезло.

– Мой мальчик, – целует он солёные губы, уже засыпая. – Спи.

От пышной шапки кудрявых волос пахнет приятной чистотой. Блаженное ощущение, что он дома, в своей постели, не надо вставать, одеваться и куда-то идти. И это его, действительно только его мальчик, и, пожалуй, он так и оставит его Красавчиком. Сид зовёт своего Милягой. Рассказывал, что пришлось сменить не меньше десятка, пока не нашёл этого, кучу денег угробил. А ему повезло, можно сказать, с первого захода. Спокойное сонное дыхание рядом. Он и сам уже спит и во сне продолжает прижимать к себе это тело…

…Симон со вздохом не так повернулся, как подвинулся. Сон, вся жизнь – сон, смешной и кошмарный, светлый и перепутанный, всё сразу и всё – сон…

…Кривляющиеся злобно хохочущие рожи. Грабить нечего, так хоть помучить, насладиться страхом и беспомощностью жертвы, сломать человека, сделать его безвольной тряпкой.

– У меня нет денег.

– А если мы поищем?

– Ищите, – пожимает он плечами, преодолевая боль.

Его собеседник оглядывает его, привязанного к стулу в разгромленной гостиной. Ведь не так искали ценности, сволочи, ведь знали, куда шли, а просто ломали. Ну, и что они ещё придумают? Почему-то нет страха, только холодная усталость. Главарь рассматривает его, облизывает распухшие налившиеся кровью губы и вдруг бросает одному из своих подручных.

– Развяжите его, – и ему: – Что отдашь в выкуп. Самое ценное отдашь? – и мерзко подмигивает, кивком показывая на сидящего в углу на корточках Красавчика.

– Вы же всё поломали, – возмущается он, не желая понимать намёка.

– Ну?! – насмешливо-презрительное удивление в голосе. – Сейчас объясним…

…Симон откинул одеяло и сел. Да, так всё и было. Он понял и согласился. Отдал Красавчика им. Свою тогда единственную ценность. Банда увела Красавчика, оставив его среди обрывков записей и растоптанных чертежей. А Сид потом утешал его, что он легко отделался: остался жив и почти цел. А раб-спальник… так всё равно русские отменили рабство. Сам Сид своего Милягу перед самой капитуляцией успел сдать на торги, а денег не успел получить, остался совсем ни с чем. Да… да какого чёрта?! Надо выкинуть это всё из головы.

Он снова лёг. Гипс уже не мешает, ну, почти не мешает. Ещё неделя… нет, он завтра же пойдёт к лечащему врачу и попросит, если возможно, снять гипс и отпустить домой, на амбулаторное, кажется так называется. Дома долечится. Чем здесь видеть каждый день Красавчика и знать… нет, хватит об этом. Надо спать.

По дороге в жилой корпус Крис был молчалив и задумчив. Остальные за обсуждением, как здоровско Андрей врезал беляку, этого не замечали. Но отстать от всех и остаться в лечебном корпусе Крис не сумел. А Люся уже наверное ждёт его в кабинете Аристова. Пришлось зайти вместе со всеми в жилой, войти в свою комнату и переждать, пока в коридоре затихнет. Ну, вот вроде ввалились к Джо-Джиму, там продолжат. Ага, утихло. Крис вытащил из шкафа свёрнутый в рулон синий халат уборщика, осторожно выглянул в коридор. Пусто. Теперь запереть дверь и бегом. Надевать куртку уже некогда: Люся ждёт.

Ведро и тряпка у него были припрятаны в рабочем тамбуре лечебного корпуса, и по лестнице он поднимался уже уверенно. Дверь в кабинет Аристова была закрыта, но нижняя щель светилась. Крис осторожно костяшками пальцев выбил условный сигнал. Тихо щёлкнул шпингалет, и он вошёл.

– Господи, Кира! – Люся порывисто обняла его, спрятав лицо у него на груди.

– Люся, ты прости меня, – зашептал Крис. – Понимаешь, чуть заваруха не вышла.

Заваруху он назвал по-английски, а этого слова Люся не знала.

– Что-что? – удивилась она. – Какая ещё заваруха?

– Ну, один из наших, Андрей, хозяина своего бывшего встретил, ну, и тот полез к нему. Вот и завертелось.

Крис не хотел вдаваться в подробности, и Люся не настаивала.

– А я уж испугалась, – вздохнула она.

– Чего? – сразу встревожился Крис. – Тебя обидели? Кто?

– Нет, что ты, – Люся улыбнулась и снова вздохнула. – Ну, что ты увидел меня, ну, разглядел и больше не придёшь. Девчонки говорят, что мужчина любит глазами.

– Как-как? – переспросил Крис. – Я не понял.

– Глазами. Ну, – Люся вздохнула, как всхлипнула, – мужчине нужно, чтобы женщина красивой была.

Крис задумчиво пожал плечами.

– Не слышал о таком.

Так нагло он Люсе ещё не врал. Но она поверила. Потёрлась щекой о его грудь и выпрямилась.

– Ой, Кирочка, а я перепугалась, глупо, да? У тебя как, хорошо всё?

– Да, – улыбнулся Крис. – Вчера пять получил. По русскому.

– Ой, какой ты молодец! – восхитилась Люся. – Ну, давай работать, да?

Всё шло, как и в прошлый раз. Люся разложила на столе и кушетке стопки карточек, которые надо разобрать. Крис наполнил ведро водой и поставил его у двери. И на этом их работа закончилась. Крис переставил стулья в простенок между шкафами, чтобы их не увидели случайно о двора. Они сели рядом, взялись за руки… говорили, болтали, смеялись. Люся старалась сидеть боком, чтобы он видел только здоровую сторону, но за разговором забывала и поворачивалась лицом, а сияющие глаза Криса и его улыбка заставляли её забыть обо всём, и об этом тоже.

– Кира, а ты этот фильм, ну, «Дождись меня» смотрел?

Крис мотнул головой.

– Ну, его же на прошлые святки показывали.

– Я тогда в горячке лежал, – улыбнулся Крис. – А что, хороший фильм?

– Ой, что ты! – ахнула Люся. – Там артистка такая красивая. Алина Тугина. Ну, такая красотка, девчонки все стены её фотками увешали.

И Люся стала пересказывать ему фильм. Правда, сама она тогда плохо видела, глаз быстро уставал и слезился, но девочки столько раз обсуждали несчастную судьбу Алины Туговой – как звали саму героиню фильма никто не помнил – что она знала теперь весь фильм назубок.

Крис слушал, переспрашивал непонятные слова, ахал, восклицал, и Люся совсем забыла о своём лице.

– И песня там такая хорошая. Я только петь не умею, – вздохнула Люся.

Её голова уже лежала на плече Криса, и он левой рукой обнимал её за плечи, а её руки и его правая лежали на её коленях.

– А ты хорошо поёшь, я слышала.

– На День Свободы, да? – радостно спросил Крис. – Тебе понравилось?

– Ага, – Люся снова вздохнула. – Вы так пели все хорошо. И на Новый год ты пел, помнишь?

– Ага! И мы танцевали. Люся, давай потанцуем.

– Ой, что ты!

Но он уже вскочил на ноги и поднял её.

– Давай, Люся. Вальс, танго? Что ты хочешь?

– Ой, да я и не умею ничего, – смутилась Люся.

И, как и на Новый год, они немного потоптались и покружились под его пение. И остановились. Потому что у Криса вдруг перехватило дыхание и сел голос.

– Люся… – хрипло выдохнул он.

– Что? – она удивлённо подняла на него глаза.

– Ты… ты не обидишься на меня?

– За что? Что ты, Кира?

– Можно, Люся, можно я поцелую тебя?

Люся замерла и, когда Крис уже решил, что всё кончено, что он обидел Люсю, она вдруг сказала:

– Можно.

И зажмурилась, подставляя ему лицо. Крис наклонился и осторожно поцеловал её в здоровую щёку. Люся по-прежнему стояла, не шевелясь, и он решился коснуться своими губами её губ. Вдруг руки Люси обвились вокруг его шеи, и он ощутил, что она прижимается к нему. И он уже смелее обнял её, рискнув провести ладонями по её спине, погладить её. И только почувствовав, что задыхается, оторвался от её губ.

– Люся…

– Кира, – откликнулась она и удивлённо улыбнулась. – Хорошо как, Кира.

– Да? – обрадовался он. – Да, Люся?

И уже уверенно наклонился к её губам.

Они целовались долго, пока у обоих не заболели губы.

– Ох, – блаженно вздохнула Люся. – Я и не знала, что это так.

– Ага, – обрадовался Крис. – Ещё потанцуем, да?

– Ой, нет, у меня даже голова закружилась, – смеялась Люся.

– Тогда посидим.

Они сели, и Крис уже смелее обнял её, мягко прижимая к себе.

– Кира, а тебе? Тебе-то хорошо… со мной? – вдруг спросила Люся.

– А как же, – удивился её вопросу Крис. – Конечно, хорошо. Я даже не мечтал о таком.

– Да? – лукаво спросила Люся.

– Да, – твёрдо ответил Крис. – Ты… ты лучше всех, Люся.

Люсе очень захотелось спросить, сколько этих всех было, но она постестеснялась. А Крис, совсем расхрабрившись, наклонился и осторожно коснулся губами её шеи, чуть пониже уха.

– А так? Люся?

– Ага, – выдохнула Люся, снова обнимая его.

Очень мягко, очень осторожно Крис приподнял Люсю, подвинулся под неё и усадил к себе на колени. Он целовал её шею, здоровую щёку, углы рта, осторожно положил руку ей на грудь… Люся вздрогнула и сжалась. Крис отдёрнул руку, но… но Люся не оттолкнула его, даже не встала…

– Ты… ты не обижайся на меня, Кира, – тихо сказала Люся. – Я… я знаю, тебе нужно… ну, это. Но… я боюсь, Кира. Я… этого боюсь.

– Люся, – Крис облизнул мгновенно пересохшие губы. – Люся, всё для тебя сделаю. Как ты хочешь, так и будет. Я сказал, Люся, это… это другое, а того, я не могу того, ну… – он запнулся, не зная, как назвать то, о чём они говорили, по-русски и не желая переходить на английский. – Люся, тебе было хорошо? Ну, раньше, когда я…

Вместо ответа Люся вдруг сама поцеловала его. Крис счастливо вздохнул, и, поняв, а вернее, почувствовав его непроизнесённую просьбу, Люся ещё раз поцеловала его, и ещё…

– Господи, Кира, – очнулась Люся, – поздно-то как!

И Крис с изумлением понял, что уже в самом деле далеко за полночь.

Люся торопливо распихивала по ящикам карточки, пока он так же торопливо мыл пол. Сталкивались, пытаясь помочь, но только мешали друг другу.

Они медленно спустились, держась за руки, по лестнице. Крис спрятал ведро и тряпку, снял и свернул халат.

– Ты что, в одной рубашке? – ужаснулась Люся.

– А мне жарко! – счастливо засмеялся Крис. – Побежали?

Люся, придерживая у горла накинутое на плечи пальто, доверчиво протянула ему руку, даже не заметив, что оказалась к нему обожжённой стороной. Крис осторожно, придерживая язычок замка, приоткрыл наружную дверь и, когда они вышли, прихлопнул её. И они побежали к жилому корпусу, хрустя затянувшим лужи ледком.

* * *

За ночь опять похолодало, и дороги затянуло тонкой ледяной коркой. Но Чаку после вчерашних переживаний было уже ни до чего. Он, как автомат, встал со всеми, позавтракал и пошёл в гараж. «Ферри» стоял на месте. Чак включил свет и изумлённо присвистнул: машина отмыта до блеска, всё начищено, всё на месте. Но… но ведь он сам видел…

…Вчера он закончил с утра с машиной и даже успел отмыть её до ленча. И сразу после ленча выехал в пробную. Поносился по просёлкам, что не хуже автодрома, проверил на разных режимах, вернулся за час до обеда, снова вымыл, залил бензин и, видя, что время расчёта не оттянуть, пошёл к хозяйскому дому. Велели зайти до обеда, вот он и идёт – храбрился, преодолевая противный вяжущий холод под ложечкой.

Пустая необжитая веранда, две двери. Левая – ему говорили – в комнату Фредди, правая – к Джонатану. Ну… ну, деваться уже некуда. Он глубоким вздохом перевёл дыхание и постучал.

– Да, – откликнулся Джонатан.

Чак осторожно открыл дверь и вошёл. Джонатан сидел за большим письменным столом, разбирая какие-то бумаги. Машинально быстро боковым зрением Чак оглядел комнату, увидев слишком большой и нарядный камин с рдеющими углями, большой глухой шкаф и рядом с ним книжный, высокие напольные часы в углу, бар, каким обычно маскируют сейф, рядом с камином… но это всё неважно сейчас.

– Проходи, Чак, – улыбнулся Джонатан.

– Вы велели зайти, сэр, – пробормотал он.

– Да, я помню, проходи и садись.

Чак послушно сел на указанный стул перед письменным столом. Джонатан подвинул счёты и защёлкал кругляшами. Зарплата… переработка в дороге, в имении… к изумлению Чака, Джонатан знал о его вечерних бдениях под машиной… сумма выходила немалая, но надо ждать вычетов. И дождался.

– За одежду сразу?

– Да, сэр, – кивнул Чак.

Еда, жильё, одежда, постельное бельё… нет, всё честно, даже на руки кое-что осталось.

– Спасибо, сэр, – Чак встал, спрятал деньги, улыбнулся, поворачиваясь к двери, и только тут увидел, что на стуле у двери сидит Фредди.

Как?! Его же не было, когда он входил. Когда успел зайти?! Что теперь? Конец?! С застывшей на лице улыбкой, такой унизительно нелепой теперь, Чак пошёл к двери. Дошёл, взялся за ручку, открыл дверь, перешагнул порог, закрыл за собой, в два шага пресёк веранду, три ступеньки вниз… и только тут смог перевести дыхание. Его не убили!

И на обед он пришёл уже спокойным. У себя в выгородке пересчитал и спрятал деньги, приготовил на завтра чистую светлую рубашку – надо думать, что ему завтра за рулём сидеть, а не под машиной лежать – брюки, ботинки, кожанку и вышел в кухню чуть ли не последним. И только сели за стол и Мамми поставила перед ним миску с супом, как… как во дворе взревел мотор! Он узнал мотор «ферри» и, сорвавшись с места, вылетел за дверь. И в наступающих сумерках успел увидеть уносящиеся в темноту красные огоньки габаритов.

– Ну и чего ты прыгаешь? – встретила его Мамми, когда он вернулся к столу. – Надо им, они и поехали, тебя не спросили.

– Я шофёр, – угрюмо пробормотал Чак, придвигая к себе миску.

– А я – конюх, – возразил ему Роланд. – Масса Фредди, чтобы Майора заседлать, меня не зовёт.

– Так оно и есть, – загудел Сэмми. – Что им надо, они всё сами делают.

Чак промолчал, злясь уже на себя и не понимая, чего он, в самом деле, задёргался. Только… только завтра в девять машина должна быть как новенькая, а вот какая она вернётся и во сколько… ему же её мыть, а не этой деревенщине!

После обеда он ушёл в душ, потом возился со своими вещами, зашивал рабскую рубашку: оплачена уже, значит, своя, – чистил ботинки, ещё чем-то занимался, а на самом деле слушал: не зашумит ли мотор.

Но было тихо. Смутный гул голосов из соседних выгородок, шум ветра в ветвях, даже собачьего лая нет. Хотя откуда тут взяться собакам? Хозяйских в заваруху поубивали вместе с надзирателями, уцелевшие одичали, и их уже к лету перестреляли, оберегая скотину.

Потом, как всегда, пили вечерний кофе, Ларри читал вслух газету, Стеф учил малышей счёту, предлагая смешные задачи: правильно сосчитаешь – получится нелепица. Если каждому дадут по два яблока, а всего яблок семь, то сколько людей было? А потом совсем по-смешному. Охотник по уткам стрелял. Стрелял, стрелял, одну убил, так сколько уток осталось? Тут уж и взрослые растерялись. Всего-то уток сколько было? А неважно, сколько осталось-то?

– Одна и осталась, – рассмеялся наконец Стеф. – Остальные улетели.

Хохотали до слёз, до икоты. Нехотя, смеялся и Чак. Чтоб не выделяться. Да и в самом деле, смешно.

И уже разошлись все по выгородкам, улеглись. Он, как все, погасил свет, разделся и лёг. Но не спал. Лежал в темноте и слушал. Если они поехали перепроверять его, так… так он сделал действительно всё. Всё, о чём говорил тогда, после автодрома. Двести в час «ферри» теперь даёт свободно, отрегулирован – лучше не надо, обе оси ведущие, колёса, шины, противоугонка… Чего он, в самом деле, дёргается?

Было уже сильно за полночь, когда он услышал гул мотора. Быстро бесшумно оделся, мельком посмотрев на часы. Да, без двадцати два, самое глухое время. И бесшумно вышел в коридор. Пробежал в кухню и, осторожно приоткрыв наружную дверь, выскользнул во двор. И сразу метнулся в тень.

Луна была слабая, но заиндевевшая земля отсвечивала, и он увидел. Тёмные силуэты у гаража: «ферри» и двое мужчин. В шляпах, куртках. Вот один пошёл открывать ворота гаража. Фредди? Должно быть он. Но… чёрт, ну пи влип! На плече у Фредди удобно, чтоб сразу достать рукой, висел автомат – полицейский «рыгун». Чак прижался к стене, распластался по ней. Чёрт, вынесло же его. Он же свидетель теперь.

Фредди открыл гараж и включил там свет.

– Загоняй, Джонни, – услышал Чак его спокойно-властное распоряжение.

И пока «ферри» медленно, очень аккуратно въезжал в гараж, Чак увидел, что машина забрызгана, заляпана грязью по самую крышу. И… и заднего бокового стекла нет. Выбито. Так делают, когда некогда опускать, открывая щель для стрельбы. Один за рулём, второй сзади ведёт огонь…

Ворота закрылись, оставив светящиеся полоски у косяков и снизу. Его не заметили! Затаив дыхание, Чак прокрался к кухонной двери, и только одна мысль: к девяти он должен привести машину в порядок. Вставить стекло, отмыть и… и что там ещё может быть?

В гараже негромко рассмеялись:

– Побежал штаны менять.

– Он за сменку расплатился?

– Заботливый ты, ковбой.

– Кончай трепаться, Джонни, надо за час управиться. Тебе завтра какая голова нужна?

– Во-первых, тебе тоже.

– А во-вторых, запасные стёкла в другом углу. Не знаешь, что где лежит, Роба разбуди.

И лихой ковбойский ответ, от которого заржали оба.

Ничего этого Чак не слышал…

…И теперь он стоял, тупо разглядывая вымытую блестящую нетронутым лаком машину. Но не галлюцинации же у него?! Он же сам видел ночью… но весь вид машины словно говорил: «Ничего не было, и ты ничего не видел». Чак вытер рукавом лоб. Вляпался он, конечно, но…