Текст книги "Аналогичный мир - 3 (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 70 страниц)

– Люся, можешь сердиться, но я скажу. Ты красивая, Люся.

– Кира…

Она хотела закрыть лицо ладонями, но он удержал её за запястья.

– Люся, я люблю тебя, для меня ты красивая, а на остальных мне плевать, Люся.

– Кира…

Крис медленно потянул её руки, положил её ладони себе на плечи.

– Днём? – улыбнулась Люся сквозь выступившие слёзы.

– Мне на всё плевать, Люся. Пожалуйста, не гони меня.

Он медленно вставал, не отпуская её рук, вёл её ладонями по своему телу. И остановился, положив её руки на свои, туго обтянутые трикотажем бёдра.

– Я… я противен тебе, Люся?

– Нет, Кирочка, что ты?!

– Тогда посмотри на меня. Всего. Я… – он задохнулся и всё-таки заставил себя, вытолкнул эти слова: – Я твой, Люся.

Люся ахнула, сразу вспомнив слова Жарикова, и рывком встала.

– Тогда я тоже твоя, ты тоже посмотри на меня. Всю посмотри.

Она говорила требовательно, даже зло. Но Крис её понял и сам потянулся к пуговичкам на её груди.

– Да, – кивнула Люся, – только… – и сердито мотнула головой, – нет, Кира, давай.

Он расстегнул пуговички и, наклонившись, поцеловал её в разрез. Люся невольно ахнула, но не отпрянула. И Крис уже смелее попытался столкнуть с её плечей платье, но разрез оказался мал, снималось платье только через голову.

– Нет, – Люся вздохнула и высвободилась. – Я сама.

Крис отступил на шаг и привычно отвернулся. Люся содрала платье и бросила его на стул. Так же торопливо стащила, не отстёгивая чулки, пояс с резинками, оставшись в трусиках и полотняном корсетике на бретелях. Взялась за платок. Ей стало страшно, но Крис, словно почувствовав, что нужна его помощь, обернулся. И шагнув к ней, обнял, обхватил за плечи так, что Люся оказалась в кольце его рук, таких сразу и мягких, и сильных. Крис целовал её в губы, и она даже не заметила, как он развязал узел на её платке и высвободил концы. И Люся сама, мотнув головой, сбросила его. Пусть, пусть Кира увидит её голову, пятнистую от ожогов, хорошо, хоть здесь без корок, с редкими жалкими пучками каких-то бесцветных не волос даже, а щетине, как у шелудивого поросёнка. Но Крис словно не заметил этого, продолжая её целовать. И под его поцелуями она и сама забыла об этом.

Крис знал, как болят ожоги, и назначение этой белой жилетки понял сразу, он сам надевал такие на раненых, прижимая повязки к торсу, и потому не стал его расстёгивать, а занялся трусиками Люси. Ожог на бедре – он помнил – уже не так болит, там просто чувствительность больше. И однажды он уже раздевал её снизу, и Люся не боялась.

Она и сейчас не испугалась и даже удивлённо засмеялась, когда он поцеловал её в живот, чуть пониже пупка. И когда он, выпрямившись, снова положил её руки на свои бёдра, она поняла и потащила вниз ткань. Но раздевать она совсем не умела, и Крису пришлось раздеться самому. Отпихнув ногой, чтобы не мешались, трусы, он снова склонился к губам Люси, потом стал целовать её в шею, в горло, между ключицами, и… и Люся сама взялась за крючки корсетика, расстегнула и распахнула его. Крис коснулся губами её грудей, маленьких, как у девочки, поцеловал в своды, в соски. Люся вдруг тоненько застонала, но этот стон не испугал его. Ноги у Люси подкашивались, и он посадил её на кровать и встал перед ней.

– Люся, вот он я, весь здесь.

Люся схватила открытым ртом воздух.

– Я… я тоже, я вся здесь.

Нетерпеливо дёргая плечами, она стащила корсетик, отбросила его. И снова Крис словно не заметил ни марлевой салфетки, ни полосок лейкопластыря, ни запаха мази, ни даже того, что полгруди у неё тоже багровые от ожога. И… и он целовал её, целовал грудь, живот, и ей не было стыдно, ну вот ни капельки, она даже обхватила его за голову и прижала к себе.

Крис никак не ждал, что Люся так готовно, так бесстрашно раскроется перед ним, сама откинется назад и ляжет поперёк кровати, увлекая его за собой. Но ей будет так неудобно, и он осторожно, очень мягко поправил её и сам лёг рядом.

– Кирочка, родной мой, Кирочка…

Она целовала его лицо, плечи, грудь, неумело тыкаясь, скользя, нет, трогая, ощупывая губами его тело. И Крис всё яснее ощущал, что волна, красно-чёрная горячая волна не почудилась ему, что и впрямь собираются в упругий комок, напрягаются мышцы, что он… он может, может войти, Люся ждёт его, волна, горячая волна захлёстывает его…

…Рука Люси гладит его грудь, и ему так блаженно хорошо, как никогда не было. Лицо Люси над его лицом, всё ближе, ближе, их губы встречаются.

– Люся…

– Кирочка, милый мой, родной мой, – губы Люси касаются его лица. – Спасибо, Кирочка.

Спасибо, Люся, ты… тебе было хорошо?

– Да, да, Кирочка.

Они лежали рядом, и он подвинулся так, чтобы Люся лежала на нём, чтобы всем телом ощущать её.

– Люся…

– А тебе, Кира, тебе было… хорошо?

– Да, Люся! Мне никогда ещё так хорошо не было.

Люся вздохнула, мягко соскользнула с него и легла рядом, положив голову ему на грудь, и совсем тихо сказала:

– И совсем не больно было. И не страшно.

Крис повернул голову и осторожно потёрся лицом о её макушку. И Люся не обиделась, а засмеялась. И он повернулся набок, лицом к ней и очень осторожно тронул пальцами её грудь, погладил по бедру, животу.

– Ага, – засмеялась Люся. – Ага, Кирочка.

Люся казалась такой маленькой и хрупкой, что он не рискнул лечь сверху, а встал над Люсей на колени и осторожно за бёдра приподнял её. И тут же опустил, потому что лицо Люси вдруг стало испуганным.

– Люся, что?! Что случилось? Тебе больно?

– Нет, Кирочка, нет.

Люся потянулась к нему, и он помог ей сесть, обнял.

– Кирочка, – всхлипывала Люся у него на плече. – Кирочка, я… я не знаю, как сказать, они меня за ноги тянули, головой по полу, я кричала, а они смеялись, не сердись, Кирочка.

Крис обхватил её и досадливо, злясь на самого себя, прикусил губу. Ах чёрт, как всё было хорошо, и как он всё испортил!

– Люся, я не хотел, я не подумал, Люся.

– Нет, что ты, Кирочка, – Люся, всхлипнув, потёрлась лицом о его плечо, – ты же не знал ничего, я понимаю. Давай… давай так полежим, ладно?

– Ладно, – сразу согласился Крис. – И… ты замёрзла наверное, я раскрою постель, хорошо?

– Хорошо.

Он быстро собрал и снял с кровати покрывало, бросил его на стул, откинул одеяло и помог Люсе лечь на её обычное место у стены и сам лёг рядом.

– Ты только не уходи, – потянулась к нему Люся.

– Нет-нет, я здесь.

Они обнялись и лежали так, в тишине, только птичий весенний гомон за окном.

– Кирочка, – вздохнула Люся, – ты не обижайся, но я… я не могу тебе сказать, ну, об этом.

– Я не обижаюсь, что ты, конечно, не говори. Я с тобой, Люся, я всегда буду с тобой.

И уже Люсины руки касаются его лица, зарываются в его волосы. И он мягко гладит её плечи и спину, обходя полоски пластыря. Люся всё ближе к нему, её грудь плотно прижимается к его груди. И опять его толкает в спину упругая горячая волна. И уже не со страхом, а с радостью он ощущает своё тело, что снова владеет им. И Люся рядом, не боится, не отталкивает его.

– Люся, а так? Так можно?

Он осторожно подвинулся так, чтобы нога Люси легла а его бедро.

– Да, – удивлённо согласилась Люся. – А что, Кирочка?

– А вот так? – лукаво спросил он, мягко толкая её, не входя, а показывая, что хочет войти.

– И так, – Люся несмело улыбнулась ему и, увидев, как он обрадовался её улыбке, засмеялась. – И так, Кирочка! Конечно, так.

Взять, поправить её ноги руками Крис не рискнул. Раз Люся боится, когда её берут за ноги, так он же не дурак, чтобы пугать её. И он поёрзал, бёдрами раздвигая ноги Люси, и снова мягко толкнул её. Волна была совсем рядом, но он ещё чувствовал и осознавал себя. Люся не испугалась его толчка, не зажалась, и он, целуя её в губы и шею, по-прежнему лёжа на боку, вошёл. И тихо засмеялся удивлённо-радостному лицу Люси, покачался в ней, чуть-чуть, без ударов. Люся всё плотнее обхватывала его плечи, прижимала к себе. И, поддаваясь её рукам, он ударил сильнее. Люся охнула, но отпрянуть он не успел, потому что его опять накрыла и понесла горячая волна.

…Когда Крис заснул, Люся осторожно поцеловала его в висок. Крис вздохнул, не открывая глаз, и улыбнулся во сне. Он лежал на спине, закинув руки за голову, и Люся, примостившись рядом и опираясь локтем о подушку, как впервые разглядывала его. Смятое скомканное одеяло валялось на полу, они сами не заметили, как и когда столкнули его. И день на дворе, солнце так и бьёт в окно, а они оба голые, а ей не стыдно. Вот ни капельки не стыдно, и всё! Она разглядывала его смуглое мускулистое тело, какой же он красивый и сильный, и впервые не думала о том, какая она рядом с ним.

Сквозь сон Крис чувствовал этот, ласково скользящий по нему взгляд и улыбался. Как же ему хорошо. Ему и в голову не приходило, что это может быть приятным. Не работой, а удовольствием. Как же хорошо. Так лежать бы и лежать, и чувствовать Люсю рядом, и ни о чём не думать.

И тут он сообразил, что ему-то без одеяла привычно, а Люсе может быть холодно, и открыл глаза.

– Люся…

– Я разбудила тебя?

– Нет, я сам проснулся.

Он соскользнул с кровати и поднял одеяло.

– Я укутаю тебя.

– Ой, а времени сколько? – вдруг спросила Люся.

– Скоро час, – мельком посмотрел на будильник Крис.

– Ой! Обед уже, – Люся соскочила с кровати, схватила свой корсетик. – Я сейчас за обедом схожу, и…

И замерла, глядя в зеркало. Она вдруг увидела себя. Худую, в пятнах, безволосую, повязка на боку отклеилась, и видны жёлтые, как гнойные корки на багровых влажно-блестящих ожогах. Люся закрыла лицо руками и заплакала.

– Ты что? – рванулся к ней Крис. – Люся, что с тобой?!

И уже сообразив, что же случилось, развернул Люсю к себе, спиной к зеркалу.

– Люся, посмотри на меня, Люся, пожалуйста.

Люся подняла к нему залитое слезами лицо с жалко дрожащим, перекошенным от плача ртом.

– Я– твоё зеркало, посмотри мне в глаза, Люся. Ну же, Люся, ты видишь себя?

– Господи, Кирочка, – дошло наконец до Люси, и она, обхватив его за шею, снова заплакала, но уже по-другому.

Подхватив на руки, Крис отнёс и посадил её на кровать, сел рядом так, чтобы она не видела зеркала. Поцеловал в губы и шею.

– Спасибо, Кирочка, – всхлипнула, уже успокаиваясь, Люся.

Они немного посидели в обнимку, и Люся решительно встала.

– Надо за обедом сходить, я сейчас.

– Одеть тебя? – предложил Крис.

– Нет, что ты, – даже испугалась Люся, и он не настаивал.

Но, когда Люся стала менять себе повязку, Крис столь же решительно встал и подошёл к ней.

– Я помогу.

– Кира…

Но он уже отобрал у неё баночку с мазью.

– Я сделаю, Люся. Я же медбрат. Ты только подними руку, чтобы кожа натянулась.

И Люся не смогла оттолкнуть его. Она молча стояла, закусив губу и глотая слёзы, пока он смазывал её корки мазью, накрывал марлевой салфеткой и закреплял полосками пластыря. А закончив, Крис вдруг взял её за руку, провёл её пальцами по своему шраму и тихо спросил:

– Ты бы перевязала меня?

– Да, конечно же, да, Кирочка, – удивилась его вопросу Люся.

– Ну вот, – наклонившись, он поцеловал её в здоровую щёку. – Удобно? Я не перетянул?

Она молча поцеловала его в ответ. И корсетик он помог ей надеть, чтобы не сдвинуть повязку.

Когда Люся, уже в платке и в платье, взяв судки, ушла в столовую, Крис оделся и стал убирать в комнате. Встряхнул одеяло, заново перестелил и убрал кровать. А покрывало не положил: после обеда Люся ляжет отдохнуть. Ну и… там видно будет. Достал посуду и накрыл на стол к обеду. Оглядел комнату. Как хорошо, что комната у них на солнечную сторону. И воздух свежий, никаких душистиков не надо. О том, что случилось, он думать не хотел: слишком это неожиданно и слишком хорошо. Как во сне, только тронь – и всё рассыплется. Сейчас Люся принесёт обед, они поедят – есть чего-то очень хочется – и потом… ну, занятие они себе найдут.

Услышав шаги Люси, он подошёл к двери и распахнул её перед Люсей, одним мягким движением касаясь губами её виска и забирая судки.

– Ой, как красиво! – ахнула Люся, увидев накрытый стол. – А сегодня борщ, Кирочка, и котлеты с картошкой, правда, хорошо? А Галя мне такое рассказала, смех один…

Она говорила без умолку, сбиваясь и перескакивая с одного на другое, и Крис слушал не её слова, а голос.

* * *

Март начался солнечными, но холодными днями. Ярко-синее небо, искрящийся, слепящий глаза снег, дыхание, оседающее на воротнике инеем. И всё-таки Зина чувствовала – весна.

Разговор с Женей и успокоил, и встревожил её. Как они и договорились, Зина в понедельник, в обычное время, привела детей в коридор второго этажа поиграть. И, увидев Алиску, обрадовалась: значит Женя дома. Наказав детям хорошо играть и не баловаться, она позвонила. Женя открыла сразу и обрадовалась.

– Ой, здравствуй, заходи.

Они сели на кухне за чаем и печеньем. Зина для начала поговорила о детях, что, конечно, Культурный Центр – это здорово придумано, детей в школу подготовить и ни от дома, ни от родителей не отрывать, да и самим тоже культуры понабраться, а то одичали в угоне, в чём ходили, в том и спали. Женя согласилась, и разговор пошёл о ночных рубашках. Какие в Торговых рядах ночнушки красивые, в кружевах, в оборочках, батистовые, и с вышивкой, дорогие, правда.

– Вышить и самой можно, – сказала Зина.

– Ой, я и шила себе раньше, – засмеялась Женя. – Ну, для экономии, простенько так, прикрылась и ладно, а здесь, была не была, купила. Вот пошли, покажу.

Зина радостно согласилась. Они перешли в спальню, смущавшую Зину и зеркалами, и непривычной расстановкой мебели, и Женя стала её показывать новые, купленные уже здесь ночнушки. Зина поахала, повосхищалась, но сказала, что, по её мнению, спать в таких не слишком удобно.

– Ой, – засмеялась Женя, – да я в них и не сплю. Так, надену вечером, покручусь перед зеркалом…

– И снимаешь, – кивнула Зина.

– Да не-ет, – протянула Женя, и лицо её стало смущённо-лукавым. – Ну, обнимет он меня, разденет, а там и забудешь про неё.

Зина на секунду озадаченно приоткрыла рот, соображая, а сообразив, залилась смехом.

– Ну, коли так, то конечно, – и, отсмеявшись, продолжила, подбираясь к своему: – А ему-то тоже ночного купила? Поди и мужское есть.

– Да нет, – просто сказала Женя, складывая рубашку и бережно расправляя кружевные оборки. – Эркин не любит одетым спать. Вымоется на ночь, халат только накинет, чтоб от ванной дойти.

– Да?! – обрадовалась Зина. – Вот и мой чудит. Как спать, так всё снимает, аж исподники, голышом ложится. Я уж и не знаю… – она выжидающе замолчала.

– Эркин говорил как-то, – задумчиво сказала Женя. – Что спать в одежде, это по-рабски. А у нас тепло, одеяло хорошее…

– И то, – кивнула Зина. – Чего уж, мужика без причуды не бывает. А про халаты ты говорила, это какие?

– Да, махровые купальные, – Женя убрала ночнушку в комод. – Идём, они в ванной все.

Тёплые пушистые халаты Зине очень понравились. А уж для детей-то как удобно. После купания завернула и отнесла в детскую, прямо в кровать. И мужику, конечно, удобно: вымылся, надел… и удобно, и красиво, и по-культурному. И домашний костюм Эркина Женя ей показала. Ну, это уж как Тима захочет – решила Зина.

Расстались они по-дружески, договорившись сходить вместе в среду в Центр записать детей на занятия. Чего ждать, в самом-то деле? Женя с работы пойдёт, а Зина к этому часу как раз подсуетится, а детей, сказали, можно на запись и не брать, так что спокойно всё разузнают, договорятся.

И всё хорошо, да ведь сколько денег на эти халаты нужно. Из жизненных никак не выкроишь, а ссуду она без Тима трогать не посмеет, а как ещё он на такое баловство посмотрит. А о другом своём деле она хоть и не говорила с Женей, но твёрдо про себя решила пойти показаться врачу. Ведь мало ли что, да и обидно. Только жизнь наладилась, и едят хорошо, и спокойно всё, а домашние хлопоты – это ж не земляные работы на окопах или, что ещё хуже, на заводе, где такие тяжести ворочала, что вспомнить страшно, и то… всё, ну, в порядке, не в порядке, но особых перебоев не было, так, на неделю, ну, на две задержка, а тут… с декабря, считай, с лагеря, ну, как отрезало. А жена нужна мужу здоровая, давно известно. В среду они в Культурный Центр идут, а вот завтра она и сходит к врачу. Тиму на работу проводит и будто за покупками. Медкарту, что в лагере ей, как всем, оформили, возьмёт и пойдёт. А на обратном пути купит чего-нибудь, и шито-крыто, никто и не узнает…

…Так, в общем, и получилось. Про купальные халаты Тим знал и, когда Зина за обедом рассказала ему, кивнул:

– Конечно, купи. И детям, и себе.

– А тебе? – Зина подложила ему картошки с мясом.

Тим улыбнулся, глядя на сосредоточенно работавшую ложкой Катю и плутовскую мордашку Дима.

– Хорошо, и мне возьми.

– Так я сегодня и схожу, приценюсь, – небрежно сказала Зина, берясь за кастрюлю с компотом.

Тим молча кивнул, доедая.

Вот всё и уладилось. Проводив мужа на работу и уложив детей, Зина перемыла быстренько посуду, переоделась, памятуя, что к врачу надо в чистом и целом, с неряхой и разговаривать по-доброму не станут, и пошла. А проснутся дети без неё, так не маленькие, сами умоются, и её подождут.

В поликлинике ей по медкарте оформили страховой лист, заплатить пришлось, но немного, из жизненных обошлось. И к врачу очереди не было. Врач – немолодой, солидный такой, не брандахлыст молодой, которому и рассказывать о женском неловко – участливо выслушал, расспросил подробно, посмотрел, дал направления на анализы и тоже… и утешил, и ничего не сказал.

– Через неделю с анализами придёте. Думаю, ничего страшного, но надо посмотреть, проверить.

Ну, надо – так надо. Хорошо хоть, что по страховому листу ни за осмотр, ни за анализы платить не надо. А на обратном пути она завернула в Торговые Ряды, посмотрела халаты. На сотню всем можно купить и ещё останется, скажем, на пару полотенчиков для рук, чтобы менять почаще. Сотня – деньги, конечно, но и дело стоящее, на такое не жалко.

Не откладывая надолго, Эркин прямо в понедельник вышел из дома пораньше, по дороге на завод дал крюк и зашёл в Культурный Центр. Алису Женя в среду пойдёт записывать, она и кружки, и, как их, да, секции подберёт, а уж о себе он сам позаботится. В канцелярии – маленькой комнате с обилием шкафов – сидела немолодая седая женщина.

– Здравствуйте, – улыбнулся ей Эркин. – На занятия записаться можно?

– Здравствуйте, – улыбнулась она в ответ. – Конечно, можно. Проходите, садитесь.

Эркин подошёл к её столу и сел. Ушанку он снял ещё на входе и расстегнул полушубок.

Женщина раскрыла большую разграфлённую как у кладовщицы тетрадь.

– Вы раньше где учились?

– Нигде, – сразу помрачнел Эркин. – Я читаю немного и пишу чуть-чуть. И всё.

– Ничего страшного, – успокоила его женщина.

К его облегчению, она не стала расспрашивать, как это получилось, что он – взрослый мужик, а неучёный, а просто записала его имя и фамилию, где работает и где живёт, и сказала, что занятия для взрослых по вторникам и пятницам, с девяти утра и с пяти вечера, смотря по смене.

– И уже завтра можно? – обрадовался Эркин. – Или в пятницу?

– Нет, эту неделю только записываем. В следующий вторник приходите. Я вас записываю на общий курс, правильно?

– Да, – кивнул Эркин.

– На английский будете ходить?

– Да, – решительно сказал Эркин.

– Отлично. Расписание и списки по группам будут в субботу.

– Спасибо, – Эркин понял, что разговор окончен, и встал. – До свидания.

– До свидания.

А на выходе он столкнулся с нерешительно топтавшимся Артёмом.

– Привет, – обрадовался тот, увидев Эркина. – Ты записываться?

– Записался, – кивнул Эркин и улыбнулся. – Не робей, малец.

– Хорошо бы… вместе, – несмело улыбнулся Артём.

– Это уж как получится, – вздохнул Эркин и, зорко поглядев на мальчишку, добавил: – А так я не против.

Артём даже просиял. Что старший, да ещё эл, не гонит его… это ж такое везенье, за такой спиной никто не полезет, даже не подумает.

– Ладно, малец, мне на смену, – Эркин шутливо ткнул его в затылок, так что Артём чуть не упал, и сбежал вниз по ступенькам, на ходу застёгивая полушубок.

Артём посмотрел ему вслед и вздохнул. Конечно, такому сильному куда легче, элам всегда жилось лучше, чем джи, в распределителях, в Паласах – везде они давили джи как хотели. Вот и этот. И жена у него белая, и от людей уважение. Артём снова вздохнул и не спеша, оттягивая неизбежный разговор, вошёл в вестибюль. Нет, конечно, ему грех жаловаться. И семья у него есть, он не один против всех, и на работе к нему хорошо относятся, не лезет никто, даже не насмешничают… ну, ладно, похоже, что сюда.

– Здрасте, – он улыбнулся максимально обаятельно. – А на занятия можно записаться?

– Можно, – улыбнулись ему в ответ. – Конечно, можно, заходи.

Ну… была не была! Артём сдёрнул с головы ушанку и вошёл.

– Только я совсем ничего не знаю, – честно предупредил он, садясь на стул у стола.

– Ничего страшного, научишься. Как тебя зовут?

– Тёма. Артём Савельцев.

– А по отчеству?

– Александрович, – старательно, чуть ли не слогам, но чисто выговорил он.

– Работаешь?

– Да. Во… «Флора», подсобник.

– Хорошо. А живёшь где?

– В Старом городе. У Ключинихи.

– А как улица называется?

– Николин конец, – вспомнил он. – Дом сорок три.

Артём дождался, пока седая леди – ну да, видно же, что не простая, как это, баба, а леди – закончит писать, и перешёл к другому, не менее важному вопросу.

– А вот у меня брат и сестра, их тоже надо бы записать, можно?

– Тоже можно. Тебе сколько лет?

– Шестнадцать полных, – привычно ответил он.

– А им?

– Лильке десять, а Саньке восемь.

Лилию и Александра Савельцевых записали в другую книгу. Выслушав и повторив, что Лильке и Саньке надо прийти на следующей неделе в понедельник к девяти, а ему во вторник утром или вечером, смотря по работе, Артём попрощался и ушёл.

Когда за ним закрылась дверь, Агнесса Семёновна Лидина улыбнулась. Надо же, как точно говорил Бурлаков, тогда, в январе, в недостроенном холодном зале…

… – Среди репатриантов много людей, не просто оторвавшихся от русской культуры, но и вовсе незнакомых с ней. И от вас зависит, насколько они усвоят и освоят её, сделают её своей и сами станут своими. Большинство из них хочет учиться и пойдёт учиться. Для них учёба – признак свободы. Но просто обучения мало. Да, мы должны вспомнить опыт массовой ликвидации неграмотности, было такое в нашей истории, и мы тогда справились. Справимся и сейчас. Но сейчас только этого мало. Нужны, жизненно необходимы для всех возрастов самые разнообразные занятия, кружки, секции, библиотеки самого широкого наполнения. Именно поэтому не просто школа, а Культурный Центр. Никому не отказывать, найти для каждого посильное, интересное и, разумеется, полезное…