Текст книги "Аналогичный мир - 3 (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 70 страниц)

– Здорово. Давай вместе, а?

– Привет, – кивнул Эркин. – Не отставай, малец.

Как все, они разделись в гардеробе и стали оглядываться. У стенда со списками и расписанием клубилась плотная – не протолкаться – толпа. Кто-то, спотыкаясь и явно перевирая, читал фамилии, ещё кто-то, перекрикивая, пытался разобраться в расписании.

Эркин решил не лезть в эту кучу и подождать. Должен же появиться кто-то знающий и объяснить, кому и куда идти.

– Привет, – подошёл к нему Тим, свысока оглядел стоящего рядом Артёма. – Долго эта неразбериха ещё будет?

– Не знаю, – пожал плечами Эркин.

В учительской тоже стоял шум.

– Ну как их развести, там же неграмотных полно.

– Да, у расписания не протолкаться.

– И никто ничего не понимает.

– Да перекличку устроить, – сказала Полина Степановна. – И по классам развести. Кто у нас самый командир? – она улыбнулась. – Мне-то их не перекричать.

Джинни робко улыбнулась. Вчера у неё всё прошло очень хорошо. Но вчера были дети, а сегодня… и в самом главном своём страхе она никому не могла признаться. Там… там цветные, рабы, да, бывшие, но их-то как учить?

Но уже встал Мирон Трофимович, в честь первого дня в парадном костюме-тройке с орденами.

– Время. Общей переклички делать не будем, проведём по классам. Неграмотных к Полине Степановне, потом на английский. С незаконченным средним ко мне, потом на историю. А с начальным к Галине Сергеевне, потом на биологию. Аристарх Владимирович, так?

– У меня всё готово.

– Да, по расписанию.

– На первый день четыре урока вполне достаточно.

– Собираемся после четвёртого?

– Да, конечно.

И под этот вполне рабочий шум Мирон Трофимович пошёл к двери. Джинни перевела дыхание. Её уроки – третий и четвёртый, она пока посидит, ещё раз всё просмотрит, приготовит…

– Ничего, девонька, – сидевшая рядом с ней Полина Степановна похлопала её по руке. – Ученики они всегда ученики, сколько бы лет им ни было.

И Джинни улыбнулась ей.

Появление Мирона Трофимовича вызвало сначала шум, а потом тишину. Зычным «командирским» голосом он сказал, не зачитывая списков, кому куда идти. И вся толпа дружно повалила по коридору в отведённые для взрослых комнаты.

Тим, Эркин и Артём шли вместе.

– Ты же грамотный? – удивился Эркин.

– Слышал же, – неохотно ответил Тим. – Класс «В», кто в школе не учился.

– Верно, – кивнул Эркин.

Толпа редела. Больше всего народу оказалось в «Б», кто только четыре года проучился. И что там, что в «А» для не закончивших школу, ни одного цветного, только белые.

Рассаживались неуверенно, искоса настороженно поглядывая друг на друга. Тим сел в дальнем углу, прикрывая спину и чтобы видеть и дверь и окна. Эркин сел у окна за второй стол, и Артём рядом с ним. Невысокий мулат, ещё двое негров со стройки… Класс потихоньку заполнялся.

Оглушительно, заставив многих вздрогнуть, зазвенел звонок, открылась дверь, и вошла невысокая седая женщина в сером пуховом платке на плечах. Чем-то она напомнила Эркину бабу Фиму, и, когда сев за стол, стоявший отдельно впереди, лицом к ним, она поздоровалась, он улыбнулся ей.

– Здравствуйте, давайте знакомиться. Меня зовут Полина Степановна. А как вас зовут, я сейчас узнаю.

Она раскрыла большую – Эркин не понял – то ли книгу, то ли тетрадь, которую принесла с собой.

– Кого я назову, пусть встанет и скажет, что он умеет и где учился. Хорошо?

Неуверенные кивки, многие понурились. Неужели испугались? Полина Степановна зорко оглядывала класс. Или стесняются своей неграмотности? Ну ничего, это даже к лучшему, будут старательнее учиться.

– Андреев Павел.

Встал угловатый, не старше Артёма, белобрысый парень.

– Это я. Я буквы знаю, мне в угоне показали, ну, и читаю чуть-чуть.

– Хорошо, садись. Аржанов Николай.

Смуглый, похожий на трёхкровку, мужчина встал.

– Я ничего не знаю.

И неожиданное, удивившее всех:

– Хорошо.

Аржанов неуверенно сел. Полина Степановна улыбнулась, кивнула и сделала пометку в графе «разговорная речь».

Она не спешила – на знакомство и выяснение уровня можно и урок потратить.

– Мороз Эркин.

Встал красивый индеец у окна.

– Я умею читать и писать. Немного, – Эркин замялся, не зная, называть Женю, или нет. – В школе я не учился, меня так научили.

– Хорошо, садись.

Эркин перевёл дыхание и сел, покосился на Артёма.

– Спокойно, малец, сказал он камерным шёпотом.

Артём улыбнулся в ответ.

– Новиков Антон.

– Я ничего не знаю, – старательно выговаривает русские слова немолодой негр.

И опять:

– Хорошо.

И наконец:

– Савельцев Артём.

Побледнев, Артём встал.

– Я ничего не знаю.

– Хорошо, садись.

Тим молча слушал перекличку. Что же ему сказать? Из цветных только Эркин умеет читать и писать, не побоялся сказать, хотя… а чего тут-то бояться? Нет, лучше не врать.

– Чернов Тимофей.

Тим встал.

– Я умею читать и писать по-английски, – и мгновенно обернувшиеся к нему удивлённые лица цветных. – Русской… грамоты я не знаю.

– Хорошо, садись.

Полина Степановна проставила последний плюс в графе «разговорная речь» и улыбнулась.

– Ну и отлично. Будем учиться.

Она не спрашивала, но они закивали. Да, конечно, они будут учиться, за этим и пришли.

До конца урока Полина Степановна расспрашивала их о доме, работе, семьях, поправляя ударения и падежи, просила повторить сказанное уже правильно, и всё с улыбкой и похвалой. А потом прозвенел звонок, и она сказала, что это перемена, десять минут, а курить в классе нельзя, и ушла.

– Уфф! – Андреев встал, вытащил сигареты. – Айда, мужики, покурим.

И не делал ничего, а устал, – удивлённо сказал молодой мулат, откликнувшийся на фамилию Кузнецов.

– Это ещё не урок, – Олег Трофимов, единственный в классе, учившийся, как он гордо сказал, аж целых два года, тоже достал сигареты. – Так, беседа. Посмотрим, что дальше будет.

– Посмотрим, – встал и Эркин.

Хотелось потянуться, размять мышцы, но это невозможно, так хоть пройтись. Остальные тоже устали от сидения, и кто не пошёл курить, те просто ходили по классу, разглядывая висящие на стене напротив окон картины – пейзажи времён года. Дверь осталась открытой, и были слышны голоса гуляющих по коридору.

В учительской Полину Степановну сразу встретили общим вопросом:

– Ну как?

– А никак, – Полина Степановна, сверяясь с журналом, отбирала на своём столе книги и надписывала тетради. – По списку двенадцать, разговорным владеют все, в школе учился, но давно, один, грамотных четверо, уровень ещё не смотрела, один ещё грамотен по-английски.

– Кто это? – живо спросила Джинни.

– Чернов.

Полина Степановна собрала тетради и книги в стопку.

– Так, ручки ещё.

– Правильно, сразу и раздать, и начать работать, – подошёл к ней Аристарх Владимирович. – Помочь?

– Спасибо, конечно, ждать да тянуть нечего, нет, не надо, сейчас…

Она подошла к двери и выглянула в коридор.

– Ага, Артём, так?

– Да, – остановился Артём.

– Помоги-ка мне.

– Да, конечно.

Вслед за Полиной Степановной он прошёл в учительскую, настороженно из-под опущенных ресниц оглядываясь по сторонам, и бережно принял на руки стопку книг и тетрадей.

– Ну вот, а теперь отнесём это всё в класс.

Мягкий ласковый голос Полины Степановны и успокаивал, и… нет, Артём слишком хорошо знал, какую боль таит белая ласка, и не доверял ей. А учительская – это вроде надзирательской, так что…

В коридоре он вздохнул свободнее. Обошлось, ни в спину, ни по затылку не ударили. Его появление в классе с ношей вызвало общий шум:

– Ух ты-и!

– Это чегой-то?

– Нам, что ли?

– Подбери губы, так тебе и дадут!

– Вам, вам, – вместе со звонком вошла в класс Полина Степановна. – Садитесь по местам, каждый получит.

Тетрадь, книга, ручка. На тетрадной обложке уже написаны их фамилии. А книги всем разные. Кому букварь, кому «Родная речь», а всем ещё «Прописи». Смешное слово какое.

– А заплатить сколько? – спросил Эркин, разглядывая новенькие блестящие обложки.

Артём испуганно покосился на него. Ну, вот зачем напомнил? Если сейчас платить, так он без денег сегодня, вот влип…

– Когда хочешь что-то сказать или спросить, – спокойно сказала Полина Степановна, сначала подними руку. Вот так, – она показала. – Понял? – Эркин кивнул. – Вот и хорошо. А за книги платить не надо, вам их на время дали. Когда закончим с ними работать, отдадите, и они уже другим для работы пойдут. А тетрадь и ручка – подарок.

– От Комитета? – спросил Никонов, забыв поднять руку, и тут же сжался в ожидании неминуемого наказания.

Но Полина Степановна только покачала головой и ответила.

– Да, от Комитета. А теперь давайте читать. Кто самый смелый? Мороз, ты, может, начнёшь?

Эркин кивнул. Деваться некуда, сам признался, что умеет. Так что… Он открыл книгу, перелистнул первую странице, где повторялась обложка.

– Да, – кивнула Полина Степановна. – С этой страницы и читай.

– Осень, – медленно начал Эркин. Наступила осень. Пожелтели листья. Птицы улетают на юг.

Он читал медленно, боясь ошибиться. Дав ему прочитать несколько фраз, Полина Степановна попросила продолжить Андреева.

– У меня так не получится, – буркнул тот, но слушаться не посмел.

Читал он, спотыкаясь и перевирая слова. Но похвалили и его. И продолжил Иванов, кряжистый, явно недавно бритый наголо парень. Читал он чуть лучше, застревая только на длинных словах. Последним читал Трофимов. В принципе, он справился, но тоже хуже, чем Эркин. Артём незаметно ткнул Эркина локтем в бок, знай, дескать, наших. Эркин с улыбкой кивнул. А Полина Степановна уже спрашивала всех, кто что понял из прочитанного. Хвалила она всех, и отвечали ей уже наперебой.

А потом Эркин и Олег переписывали в тетради маленькое стихотворение, что после рассказа, Андреев и Иванов писали буквы в «Прописях», а остальным Полина Степановн показывала и объясняла по букварю первые буквы.

К Концу урока все смогли прочитать свои первые слова, а писавшие справились и со своей работой, и Полина Степановна взяла у них тетради посмотреть. Похвалила, сказав, что первого дня очень даже неплохо, и вернула. У Эркина в двух местах красным были исправлены перевранные буквы, и, оказывается, он ни одной запятой не поставил. Забыл про них. Густо покраснев, Эркин спросил:

– Переписать, да?

Женя всегда заставляла его переписывать ошибки.

– Правильно, – кивнула Полина Степановна и стала объяснять, кто что должен сделать дома к пятнице. Следующий урок в пятницу. Принести учебники, прописи и тетради.

– Всё ясно?

Они дружно закивали. И прозвенел звонок.

Когда Полина Степановна вышла, все дружно достали сигареты и повалили в коридор. Не так покурить, как размяться и вообще… кто бы думал, что учиться так тяжело… ага, сидел на месте, а спина мокрая… Вокруг тоже обсуждали свои уроки и учителей.

Обсуждали и в учительской.

– Не так страшно.

– Да, я ожидала худшего.

– Но с разноуровневыми тяжело работать.

– К осени сформируем нормальные классы.

– Представляешь, говорит, что закончил пять классов, а знания… не выше третьего. Половина таблицу умножения не помнит.

– Свободно читает практически один.

Джинни в который раз перекладывала и подравнивала стопку учебников и тетрадей. Полина Степановна, сидя за своим столом, с улыбкой наблюдала за ней.

Эркин пошевелил плечами, отклеивая прилипшую к лопаткам ткань рубашки. Занимаясь с Женей, он так не уставал. Как же он так ошибся при переписке, стыдоба, что и говорить. Стоявший рядом с ним Артём шевелил пальцами, разминая кисти.

– Думаешь, потом легче будет?

– Не знаю, – пожал плечами Эркин и усмехнулся. – Посмотрим.

– Говорят, английская грамота сложнее, – пыхнул дымом Карпов, молодой голубоглазый мулат.

– Про русский тоже говорили, что его выучить нельзя, – возразил Никонов, перемешивая русские и английские слова.

Эркин кивнул.

– А здорово тебя выучили, – с лёгкой завистью сказал ему Андреев. – Лучше всех читал.

– И ошибок насажал, – улыбнулся Эркин. – Ладно, пошли.

Чувство времени и здесь не подвело его. Они как раз вошли в класс и рассаживались, когда зазвенел звонок.

– Да, Олег, а ты чего вскакиваешь? – Спросил Павлов, один из негров со стройки.

За Трофимова ответил Тим.

– Положено так, когда учитель входит.

– Да-а? – удивился кто-то.

Эркин нахмурился, припоминая, как это было в питомнике, но в класс уже входила в обнимку со стопкой учебников Джинни, и он встал вместе со всеми.

– Здравствуйте, – весело улыбнулась она и продолжила по-английски: – Садитесь пожалуйста. Давайте знакомиться, меня зовут Дженнифер Джонс, я буду учить вас английскому языку.

Её весёлый щебечущий голос стягивал у Эркина ознобом кожу на лопатках. Страшным усилием он сдерживал себя, стараясь помнить, где он и кто он. Напряглись и остальные цветные. В открытую смотрели на Джинни только трое, все белые, а остальные сидели, опустив глаза. И когда называли их имена, вставали и отвечали на вопросы, глядя на свой стол. Джинни чувствовала это напряжение, появившееся и растущее отчуждение между собой и классом и не могла понять его причины. Почему это, откуда, что она делает не так?

И вдруг…

– Прошу прощения, – Тим поднял руку. – Могу я задать вопрос?

– Да, конечно, – растерянно улыбнулась Джинни.

Тим встал и выпрямился во весь свой рост.

– Ещё раз прошу прощения, но… мы должны говорить вам «мэм»?

Джинни медленно, начиная понимать, покачала головой.

– Нет можете называть меня по имени.

По классу прошёл лёгкий неопределённый шум. Тим, кивнув, сел.

– Могу ли я, – спросила теперь Джинни, – обращаться к вам так же просто по имени?

В ответ смущённые улыбки и кивки.

– Хорошо, – уже свободно улыбнулась Джинни. – тогда продолжим.

Недоразумение благополучно разрешилось, но Эркин продолжал хмуриться. Да, Тим – молодец всё на свои места поставил, а он… он ведь знает Джинни, мисс Дженнифер Джонс, знает её мать, они их соседи, всё всегда было нормально, и на беженском новоселье он у них был, так чего же, что не так? Он слушал объяснения Джинни, послушно открывал книгу, даже успевал удивиться, что многие буквы совсем как русские, а читаются по-другому. А думал о другом. Чего он боится? Почему страх не проходит?

И прозвеневший звонок не вывел его из этого состояния.

– А и впрямь труднее русского, – сказал, закуривая, Павлов.

– Угу, – кивнул Трофимов. – Написано «а», а читай «эй».

– Нет, так буква называется, – поправил его Тим. – А читается по-разному.

– Оно и есть, – Трофимов вздохнул. – Трудно будет.

Эркин слушал, кивал и хотел одного: чтобы всё это кончилось.

Зазвенел звонок, и они вернулись в класс.

Второй урок, к общему удивлению, был легче. Джинни писала на доске короткие слова, а они хором читали их, поправляя друг друга. Тим в своём углу писал заданное ему упражнение на неправильные глаголы. И опять… Эркин делал всё со всеми, как все, но всё то же ощущение тупого страха не оставляло его. Да что с ним такое, чёрт побери?! Ведь дело не в том, что она белая. Он что, первый день на свободе, что ли? В лагере уже и смотрел прямо, и говорил, и знает же он её. В чём же дело?

В конце урока Джинни проверила тетрадь Тима и очень обрадовалась тому, что он справился с заданием без ошибок, потом сказала, кому что делать дома, и поблагодарила класс за работу. Они дружно встали, провожая её, и начали собираться.

– Уфф, – Денисов складывал учебники и тетради в обычную матерчатую сумку, – ты смотри, как круто.

– Учёба, – Тим аккуратно уложил книги и застегнул офицерскую сумку на длинном ремне, – учёба и есть. Не легче работы.

– Да уж! – засмеялся Трофимов. – А в пятницу шесть уроков будет. Вот где попашем.

– Попашем, – кивнул Эркин.

На улице было темно, под ногами визжал по-зимнему снег. Артём сразу простился и убежал в Старый город. Туда же свернули жившие, оказывается, в соседних проулках Андреев и Иванов. Новиков и Павлов – негры со стройки – жили в строительном общежитии и тоже быстро простились. Остальные шли вместе. Шли молча, переживая, пересиливая странную непривычную усталость.

– Да, – вздохнул, наконец, Аржанов, – теперь по пятницам пива не попьёшь.

– Точно, – не удержался от улыбки Эркин.

Засмеялись и остальные.

– Да уж…

– Компанию ломать придётся…

– Ну, это уж как объяснишь…

Отстал Аржанов, живший с женой в меблирашках, весной они собирались ставить свой дом, а пока и так перебиться можно, и деньги для придержать как раз. Постепенно отделились и остальные. Тим и Эркин шли теперь вдвоём.

– Тебя кто учил? – спросил вдруг Тим.

– Русскому? – уточнил Эркин и улыбнулся. – Жена. Женя.

– Повезло, – хмыкнул Тим. – А меня хозяин. Отметки плетью ставили.

– Понятно, – кивнул Эркин. – Питомничная школа известна.

Тим покосился на него и промолчал.

В учительской стоял общий весёлый шум. Джинни, прижимая к пылающим щекам ладони, в который раз рассказывала, как всё было, и пыталась объяснить, почему так важно, будут её называть «мэм» или нет. Но и у остальных, у каждого было что рассказать. Наконец разобрались, сверили все списки, поздравили друг друга с самым трудным днём…

– Завтра дошкольники…

– Ну, это уже элементарно…

– Хотя тоже возможны нюансы…

– Ну, что вы, с сегодняшним несравнимо.

– Да, конечно, у взрослых своя специфика.

– А у неграмотных…

– Там ещё и с языком проблемы.

– Разговорной речью, конечно, все владеют, но уровень…

– А в начальном…

– Да, одни репатрианты.

– Ну, правильно, вы вспомните, когда у нас обязательный начальный установили? И когда был полный охват установлен. Даже с незаконченным средним теперь редкость.

– Заявляют один класс, а знания, как минимум, на два класса меньше.

– Да, но это не обман, а самообман.

– Помнят, что учились, но уже не помнят, чему выучились.

– Знания фрагментарны.

– Вы рассчитывали на систематичность? Завидую вашему оптимизму.

– Да, это было бы уже слишком….

И наконец решили идти по домам. Завтра тоже будет день.

На улице Джинни вдохнула холодный воздух и рассмеялась над своими сегодняшними страхами.

Артём шёл быстро, не из страха перед опозданием, а просто… просто тело требовало движения, и было легко, и не хотелось ни с кем говорить. Он потому и убежал от всех, хотя уже знал, что не один из Старого города, но сейчас в одиночку на тёмной улице, он сам с собой. «Жизнь полосатая, полоса хорошая, полоса плохая», – говорила мамка и добавляла, что будет и у них хорошая полоса. Неужели он добрался до этой полосы? У него есть семья, дом, хорошая, по силам, необидная и с хорошим заработком работа, и он теперь учится. Надо будет сумку для учебников купить, и ещё две тетради, в линейку, это не очень дорого, пустяшные траты. Неужели всё теперь будет хорошо? Как обещала мама, мама…

…Шершавые ладони скользят по его лицу и телу, обтирая влажной тканью. Впервые его трогают вот так, без боли и насмешки.

– Полегчало, сынок?

Это он сынок? Это его так назвали?! Он с трудом поднимает веки. Круглая от повязанного платка голова, огромные, кажущиеся тёмными глаза.

– Д-да, – выдавливает он и, уже не помня ничего от боли: – Кто вы?

– Ты спи, – не отвечают ему. – Сейчас укрою тебя, поспи, вот так…

…Артём, не меняя шага, сгрёб с углового столба чьего-то забора снежную верхушку, протёр снегом горящее, как тогда, лицо. Дед потом как-то рассказывал, что они нашли его в брошенном имении, в сарае, горящим, в беспамятстве.

– Ты ещё долго не узнавал никого, – вспоминал дед. – Всё спрашивал, кто мы, боялся всех, плакал, – и, вздохнув, заканчивал: – Страшное дело тиф этот, иные до смерти сгорают. Хорошо, что оклемался.

И он кивал, соглашаясь. Начал говорить что-то одно – этого уже и держись. Правду он только Морозу рискнул сказать, но тот сам спальник, всё понимает. А для всех других… Для всех он – дедов внук, нагулянный сынок покойной дочери, что по молодости наглупила, да и понеслась по всем кочкам, вот и непохож на остальных, видно, в ту бабку пошёл, тоже огневая была, а мамка, Лизавета, жена дедова сына, приняла брошенного мальчишку, со своими растила, так что все четверо они – дедовы внуки, кровиночки его. А что Ларьку они опять же в брошенном имении подобрали, осипшего от крика и плача и чуть не задохнувшегося в холодном подвале, как ещё не замёрз там, так этого никому и знать не нужно, а Ларька мал был, ничего тогдашнего не помнит, а Сенька и Танька вместе с мамкой в тифу сгорели, слабыми были, не оклемались, так что…

Мокрое лицо стягивал мороз, и Артём вытер его варежкой. Как на них смотрела та, в Комитете, когда дед рассказывал их историю, многословно, с повторами, бестолково, чтоб запутать, чтоб не полезли выяснять, что там и как было, смотрела так, будто всё насквозь видела, но обошлось. Записали, документы выдали, так что теперь всё хорошо. Лишь бы теперь бабка между дедом и ними не вклинилась.

Старый город давно спал, окошки все тёмные, огни везде погашены, даже собаки не лают, и только его шаги по заснеженной улице. Вот их проулок, забор, снег стает когда, чинить надо будет непременно, дверь не заперта – его ждут.

Войдя в сени, Артём на ощупь задвинул щеколду и вошёл в кухню, так же закрыв за собой дверь. Бабка у себя в горенке сопит, а дед? Дедова храпа не слышно.

– Тёма?

– Ага, я это.

Дедова фигура в нижней рубашке и исподниках смутно белела в дверях горницы.

– Ужин тебе на столе оставили, – дед зевнул. – Поешь и ложись.

– Ага, спасибо.

Он нашарил на столе и зажёг коптилочку – большая лампа ему ни к чему. Миска под полотенцем и кружка, накрытая двумя толстыми ломтями хлеба. Дед ещё раз зевнул, перекрестив рот, и Артём, увидев это, вспомнил и перекрестился на икону, садясь за стол. Дед кивнул.

– Ну и как?

– Похвалили, – сразу сказал Артём. – Книжки дали вот, тетради. Деда, я в пятницу ещё позже приду, шесть уроков будет.

– С богом, – дед улыбнулся и сел к столу. – А то скоро женить тебя, а ты без грамоты, непорядок это.

Артём покраснел и осторожно спросил:

– Дед, а жениться… обязательно?

– Посмотрим, – дед снова улыбнулся. – Спешить с этим незачем, но и забывать не след.

– Угу, – не стал спорить Артём.

Он доел кашу, выпил молоко и встал сразу отяжелевшим и сонным. Взял свои положенные на угол стола книги и тетради, задул коптилку, и они пошли к себе.

Дед сразу прошлёпал к лежанке, на которой спал вместе с Ларькой, и лёг. Артём, пристраивая свои книги и тетради на комод, слышал, как дед кряхтит и осторожно ворочается, а вот и захрапел. По-прежнему не зажигая света, Артём разделся, сложив на табуретку штаны и рубашки, оставшись в одних исподниках – тепло, можно и без нательной обойтись – сел на край кровати, где спали втроём: Лилька у стены, рядом Санька и он с краю, обтёр ладонью ступни и нырнул под одеяло, подтолкнув вольготно раскинувшегося Саньку.

– Тём, ты? – сонно спросил Санька.

– А кто ж ещё, – шёпотом ответил Артём. – Спи.

Толстое ватное одеяло придавило его мягкой тёплой тяжестью. Он вытянулся на спине, закинув руки за голову так, что Санькина макушка упиралась ему теперь в подмышку, и заснул, как провалился.

Пересказав Норме все сегодняшние события, Джинни вздохнула:

– как хорошо, мама.

– Ну и отлично, – улыбнулась Норма. – Я очень рада. Завтра у тебя дети?

– Да, дошкольники, – Джинни встала. – Я пойду спать, мама, хорошо?

– Ну, конечно, Джинни.

Джинни поцеловала её в щёку и убежала. Норма убирала посуду и улыбалась. Как хорошо, что всё кончилось, её Джинни стала прежней, нет, даже ещё лучше. Доктор Айзек был прав – смена обстановки и положительные эмоции, и ещё время. Вместе они всё вылечат, без всяких микстур и таблеток.

Женя сидела, подперев кулачком щёку, и смотрела, как Эркин пьёт чай. Он уже рассказал ей про всё, она его успокоила, что ошибки пустяковые, он – молодец и, конечно, со всем справится. А завтра он после работы придёт домой, они с Алисой пообедают, и он отведёт её на занятия. И подождёт там или, скажем, по магазинам пройдётся, чего-то из продуктов или по хозяйству посмотрит, а Женя спокойно придёт домой, всё приготовит, уберёт и вообще…

Эркин кивал, соглашался, что, конечно, Жене бежать с работы домой, а уже потом отводить Алису на занятия, то получится слишком поздно. А когда он во вторую смену, он будет водить Алису в Центр с утра, тоже удобно. Отвёл, опять же прошёлся за покупками, забрал Алису, привёл домой, они пообедают, и он пойдёт на работу. Расписание занятий так и делали, под работающих родителей.

Женя видела, что Эркин чего-то недоговаривает, было что-то ещё, и это тревожит его. Но не спрашивала. Сам расскажет.

Эркин поднял на неё глаза, виновато улыбнулся.

– Знаешь, я не знаю, как это сказать, но… так получилось. Английскому Джинни учить будет, мисс Дженнифер Джонс, ну… – он запнулся.

– Джинни – отличная девушка, – пришла ему на помощь Женя. – И учительница хорошая.

– Да, но когда она заговорила с нами, я…

Я испугался, Женя.

– Испугался?! – изумилась Женя. – Чего?

– Не знаю, – он растерянно пожал плечами. – Я… я словно опять там оказался, до Свободы.

Женя молча удивлённо смотрела на него, и Эркин опустил веки, прикрывая глаза, лицо его стало строгим и отрешённым.

– Женя… я не понял ещё, я потом тебе скажу, ладно?

Она кивнула. Так всегда и было, он всегда потом ей рассказывал, не сразу, не всё, как мог. Женя чувствовала, что многое он утаивает, но так же ясно чувствовала, что делает он это, оберегая её, и не обижалась. Обижаться на защиту глупо. Она протянула руку и погладила Эркина по плечу. Эркин перехватил её руку и поцеловал.

– Спасибо, Женя, – он улыбнулся и встал. – Я уберу сейчас, и пойдём спать, да?

– Да, – Женя тряхнула головой и тоже встала. – Уже поздно, тебе завтра в первую.

– Да, – Эркин быстро и ловко убирал со стола. – Ты иди, ложись, ты тоже устала. Да ещё я со своими… фокусами.

Женя улыбнулась, подошла к нему и поцеловала в щёку.

– Родной мой.

Эркин счастливо улыбнулся.

Они уже лежали в постели, а он всё пытался понять, почему, нет, чего он испугался? Ладонь Жени на его груди, её дыхание рядом, он сам, его близкие в безопасности, да, умом он всё понимает, а так… Эркин закрыл глаза: надо спать, завтра с утра на работу.

Плотная темнота, мягкая тяжесть придавливает его, распластывает по постели, и звонкий весёлый голос:

– А сейчас посмотрите сюда…

…Он сидит в стойле быка у его ног, почёсывая ему подгрудок. Бык косится на него, мерно двигая челюстью, переступает, погромыхивая цепью. Самое безопасное место во всём имении. Ни одна сволочь надзирательская сюда не сунется. И даже Зибо не рискует заходить к быку. В скотной чисто, коровы поены, корм и вода заданы. Правда, припёрлась эта беляшка, училка хозяйская, и ублюдков притащила, хорошо хоть, только младших, старшая стерва его бы точно нашла и выковыряла, а эти безобидные. Пока. Но лучше отсидеться.

– А это коровки, – звучит звонкий весёлый голос. – Они дают нам молочко…

…Эркин рывком откинул одеяло и сел. Вот оно! Узнал! Она была учительницей в имении, учила детей, и это её он тогда вытаскивал из щели за брикетами. Ох, чёрт дери, как неладно!

Женя дышала по-прежнему ровно, он, кажется, её не разбудил. Эркин встал и, не включая свет, не одеваясь, пошёл на кухню. По дороге, в прихожей, нашарил в кармане полушубка сигареты и спички. Так он их носил с собой, чтобы, если что, не ломать компанию, но сейчас остро захотелось закурить, вот захотелось – и всё, и он… он же свободный человек, делает, что хочет.

Женя проснулась от ощущения пустоты рядом и смутного чувства тревоги. Эркин? Что-то случилось? Она зажгла лампу на тумбочке, встала, накинула халатик и вышла из спальни. Всюду темно и тихо. Где он? Где его искать в огромной квартире? Вроде… вроде на кухне что-то… Она вошла в кухню и сразу увидела его силуэт. Эркин отодвинул штору и, стоя у окна, курил.

– Женя? Я разбудил тебя?

– Нет, – Женя подошла и обняла его. – Тебе не холодно?

– Нет. Женя, я вспомнил. Она, мисс Дженнифер Джонс, – он заговорил по-английски, – она была в том же имении, учила хозяйских детей.

– Ну и что? – Женя погладила его по плечу, спине. – Что в этом такого, Эркин?

– Если она узнает меня… – Эркин не договорил.

– Ну и что? – по-прежнему не понимала Женя. – Ты был там скотником, да?

– Да, – кивнул Эркин. – Что я… спальник, знает ли она это… Не знаю.

– Даже если и знает… Ну, успокойся, Эркин, ничего страшного в этом нет. Или, – вдруг догадалась она. – Эркин, она… обижала тебя?

– Нет, – Эркин невольно улыбнулся. Женя не увидела, а почувствовала его улыбку. – Нет, Женя, у меня нет обиды на неё.

Ну, вот видишь, всё в порядке.

Женя поцеловала его в щёку.

– Ты докури и ложись. А то поздно уже.

– Да, – он снова заговорил по-русски. – Ты ложись, Женя, я сейчас.

Она ещё раз поцеловала его и ушла. Света они не зажигали, и, глядя в окно, Эркин видел не себя, а ночную заснеженную улицу. «Ничего страшного». Если б только он мог объяснить… она скажет правду, а правда однозначна: попытка изнасилования. Даже если забыть, что он спальник, что цветной, индеец, раб… да, здесь это неважно, но остаются один на один: сильный мужчина и слабая девушка. Он – нормальный здоровый мужчина, и ему не доказать, что тогда он был… перегоревшим спальником, неспособным на изнасилование… просто потому, что не способен. А изнасилование – всюду преступление. И попытка тоже. Об этом много толковали в лагерной курилке у пожарки. Что же ему делать? И один ответ. Ничего. До сих пор она его не узнала. Может, и потом не узнает. Значит, надо оставить всё как есть. И жить дальше так, будто ничего не было. И может… может, и обойдётся. Всё-таки была ночь, темно, и он тогдашний… Вряд ли она его разглядела, а до этого он видел её только издали, а она рабов не рассматривала. Может, и обойдётся.

Эркин подошёл к мойке, повернул слегка кран и погасил под струйкой воды окурок, выкинул его в ведро и пошёл в спальню. Нет, Жене знать об этом незачем. Сделать вид, что ничего не было, и жить дальше. Может, и обойдётся.

* * *

Добираться домой на своей машине Стэну было нелегко. Он никак не мог привыкнуть к ручному управлению. Но упрямо отказывался от чьей-либо помощи. Для него и так сделали всё возможное. И невозможное тоже.

С третьей попытки он завёл машину в гараж, и фотоэлемент опустил дверь. Ну, вот он и дома. Пересесть из машины в коляску уже легче. Он забрал с заднего сиденья пакет с продуктами и через внутреннюю дверь проехал в кухню.

Дом был тих, тёмен и пуст. Маленький одноэтажный дом – ведь лестница была бы слишком трудным препятствием для хозяина. Но эти пустота и тишина не задевали Стэна. Да, он остался один, но у него есть работа, товарищи, он никому не обуза и не помеха.

Стэн разложил покупки, включил плиту и поставил греться кофейник, сунул в духовку пакет из фольги с замороженным стейком – прямо удивительно, какая удобная штука! Ну вот. А пока будет вариться и запекаться, можно пропустить стаканчик. И поставить пластинку, пусть побренчит что-нибудь весёлое, но не танцевальное. Он въехал в гостиную, мимоходом шлёпнув ладонью по выключателю, и замер.