Текст книги "Аналогичный мир - 3 (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 70 страниц)

Он быстро проверил: бензин, масло, вода – всё как положено, машина готова к работе. Тогда… тогда что? Тогда надо переодеваться, он-то к гаражу готовился, а надо на выезд.

Чак бегом вернулся к себе, заново побрился, переоделся, расчесал волосы и бегом обратно, только и задержался, чтоб выгородку запереть.

Без пяти девять он вывел «ферри» из гаража. И сразу увидел идущих к нему Фредди и Джонатана. Свежих, спокойных, будто… будто и впрямь ничего не было. Джонатан как обычно, а Фредди… как обычно, в ковбойском, но каком! Грин когда-то заставлял их не просто глазеть, а видеть, замечать и оценивать, как одет человек. Так что Чак не мог ошибиться. Ковбойская шляпа дорогого фетра, замшевая куртка на меху, джинсы не абы какие, а от «Страуса» эксклюзивной модели, ковбойские отстроченные сапоги отличной кожи, горло закрывает дорогой шейный платок… по самым грубым прикидкам этот наряд стоил двухлетней годовой зарплаты, и не просто старшего ковбоя, а…

Чак не додумал.

– Как договорились, Фредди.

– За два часа обернёмся, но накинь на всякое. Позаботься о ленче, Джонни.

Фредди кивком указал Чаку на водительское место и сел рядом. Чак перевёл дыхание, садясь за руль: выстрела в затылок не будет. Пока не будет.

– В Краунвилль.

– Слушаюсь, сэр, в Краунвилль.

Чак мягко стронул машину с места. И, поворачивая на подъездную аллею, увидел в зеркальце, как Джонатан идёт к скотной по своему обычному утреннему маршруту.

В Колумбии он возил Джонатана или их обоих сразу, а вот так, наедине с Фредди, он в машине впервые. Чак осторожно покосился. Неподвижное лицо, прозрачно светлые глаза смотрят вперёд и в никуда, но всё видят. Чак отвёл взгляд. Дорога пустынна, но обледенела, и слишком гнать рискованно, да и незачем. Ему ж не сказали: «На пределе». Так что сто и не больше. Нормальная скорость, ход плавный… До Краунвилля не так уж далеко, если б дорога получше, да не дурацкие знаки об ограничении скорости на подъездах… Опять покосившись на Фредди, Чак сбросил скорость, подчиняясь знаку. Лицо Фредди сохраняло каменную неподвижность.

Ближе к городу стали попадаться и пешеходы на обочинах, и всадники, обогнали пару фургонов и замызганный грузовичок.

Всю дорогу до Краунвилля Фредди перебирал в памяти свой разговор с Ларри. Вроде, всё они обговорили, да и не такой уж Ларри… доходяга, каким был, и в русском госпитале попривык говорить с белыми, и мастер всегда уверен в себе, а такая уверенность много даёт. Подстраховать, конечно, надо и подстрахуем, первый заказчик всё-таки, а впереди Колумбия, к Пасхе Ларри там должен обосноваться, не так уж много времени в запасе, точно надо к Пасхе, пасхальные подарки – это заказы, а там и День Матери – тоже спрос будет. Ладно, уже Краунвилль, теперь всё побоку. Старушка ушлая, её уважить надо без фуфла. Чтоб всё прошло, как нам надо, а не как получится.

– Второй поворот налево и прямо, – разжал губы Фредди, когда появились первые дома Краунвилля, и прежде, чем Чак успел ответить положенной формулой, уточнил: – Седьмой дом от угла.

– Слушаюсь, сэр, второй налево, седьмой от угла, – выпалил Чак, вписывая машину в поворот.

Тихая «белая» улица, маленькие уютные дома, газоны с живыми изгородями, укрытые на зиму мешковиной клумбы, гипсовые раскрашенные фигурки на газонах… и нужный дом в общем ряду ничем не выделяется. Чак плавно притормозил точно напротив входа.

– Жди, – коротко бросил Фредди, открывая дверцу.

И ответ Чака прозвучал уже в пустой машине. Чак послушно откинулся на спинку сиденья, расслабил мышцы, но руки оставил на руле в знак своей готовности. Ждать – так ждать, не впервой ему. Правда, обычно он шёл за правым плечом хозяина и оставался за рулём только, если работали в паре и с хозяином уходил напарник. Но это всё в прошлом, да и не нужен Фредди телохранитель, он сам…

Чак не заметил, когда он про себя стал называть их по именам, как и остальные в имении. Привычная, но не волнующая – это Тим любил копаться в моторе – работа успокоила его, а теперь началось то же, что и в Колумбии: привезти, отвезти, ждать. Молчать и ни о чём не спрашивать – ну, об этом и говорить нечего. Негру бог для того и приплющил нос, чтоб он его в белые дела не совал.

Когда стукнула дверь и на веранде появился Фредди, а с ним белая старуха в норковом манто и кружевной шали – и то, и другое, как Чак помнил из уроков Грина, уже не богатство, а роскошь – Чак изумлённо заморгал. Не на беляцкие тряпки, это-то тьфу, а вот Фредди он таким ещё не видел. Нет, ничего такого особенного. Ну, поддерживает под локоток, помогает сойти по ступенькам, шляпу несёт в свободной руке и надел только уже внизу, ну, улыбается, но… но это ж надо так всё делать. А старуха – настоящая леди, сразу видно, и не по одежде, а… А она что, тоже едет?

Чак выскочил из машины и распахнул перед ней заднюю дверцу. Старчески выцветшие, но очень живые глаза внимательно оглядели его, и последовал небрежный, как и положено, кивок.

Фредди помог ей устроиться в машине и уже готовился захлопнуть дверцу, чтобы сесть впереди, когда сухая ладонь хлопнула по сиденью.

– Ну нет, Фредди. Я тоже хочу получить немного удовольствия.

Фредди широко улыбнулся на шутливую строгость в голосе старухи.

– Желание леди – закон для ковбоя, – и сел рядом с ней.

Чак захлопнул за ним дверцу и метнулся за руль. И уже Фредди распорядился:

– Домой.

– Слушаюсь, сэр, домой, – откликнулся Чак, плавно трогаясь с места.

Надо поаккуратнее, чтобы не тряхнуть старушку. За спиной негромкий разговор о погоде, всяких пустяках, какие-то сплетни, неожиданно умные комплименты. Нет, никак не думал, что Фредди такое может и умеет. Обхаживает он старушку… видно, здорово она ему нужна, не за просто же так он её охмуряет, а она-то… аж плавится.

Чак замедлил ход, въезжая в ворота.

– «Лесная поляна»? – удивилась старуха. – Я не ошиблась, Фредди?

– Нет, мэм, вы правы.

– О-о, – она задумчиво покачала головой. – Да-да, что ж…

Она оборвала фразу, но Фредди ни о чём её не спросил. Может быть потому, что они уже подъезжали.

Чак остановил машину в нескольких шагах от идущего к ним Джонатана, выскочил открыть и придержать дверцу, пока она выходила, опираясь на руку Фредди.

– Добрый день, миссис Кренкшоу – Джонатан, сняв шляпу, поцеловал ей руку.

– Рада вас видеть, Джонатан, – она улыбнулась. – У вас очень… мило.

– Спасибо, мэм, – ответно улыбнулся Джонатан.

Как всегда, на шум мотора из различных дверей показались любопытные лица, но Фредди оглянулся, и все сразу исчезли, только Ларри остался стоять в дверях своей мастерской. И его Чак тоже увидел впервые таким: в белом халате поверх рубашки с галстуком, из-под халата видны хорошие брюки с отглаженными стрелками и начищенные ботинки. Однако… он-то чего расфрантился? Не к нему же прикатили?! Но Джонатан со старухой пошли именно к Ларри. И Фредди следом, бросив через плечо Чаку:

– Машину подашь в два.

– Слушаюсь, сэр, в два, – сказал Чак ему в спину.

Отогнав машину в гараж, Чак посмотрел на часы, проверяя себя, и пошёл на кухню. Время ленча.

Запахи сегодня на кухне были… необычными. Но на столе всегдашняя каша с мясом, лепёшки и кофе. Чак вымыл руки у общего рукомойника и сел на своё место. Он уже догадался, что пахнет особой «господской» едой, ну да, правильно, старуху ублажают. К его крайнему удивлению, за столом никаких разговоров о гостье не было, и его самого ни о чём не спросили. Ну, надо же, как их всех Фредди вышколил. Интересно, а закопали при этом скольких? И что Ларри за столом нет, тоже будто никто не замечает, даже мальчишка, сынишка его молча жуёт. Хотя… всё правильно, конечно.

Чак встал из-за стола вместе со всеми, но прошёл в свою выгородку и устало сел на кровать. До двух часов лучше на дворе не маячить. Мало ли что.

К радостному удивлению Фредди и Джонатана, Ларри держался почтительно, но уверенно. И весь разговор прошёл… лучше не придумаешь. Ларри осмотрел брошь и серьги, очень сдержанно отнёсся к камням, и миссис Кренкшоу сама предложила взять их в счёт оплаты, а вставить другие на усмотрение мастера. Джонатан кивнул. Ларри быстро и уверенно набросал несколько эскизов и вежливо подвинул листок по столу к миссис Кренкшоу.

– Окажите честь своим выбором, мэм.

Миссис Кренкшоу улыбнулась.

– Спасибо, но я доверяю мастеру.

– Благодарю за доверие, мэм, – склонил голову Ларри.

И обсуждение технических вопросов оплаты и сроков так же не доставило особых трудностей. Джонатану и Фредди практически не пришлось вмешиваться. И когда всё уже было обговорено и миссис Кренкшоу сердечно попрощалась с Ларри и пошла к выходу в сопровождении Джонатана, идущий за ними Фредди быстро обернулся и подмигнул Ларри. Тот ответил благодарной улыбкой.

Мамми, зорко следившая из кухонного окна за дверью мастерской, непостижимым образом угадала нужный момент, и вдвоём с Молли они успели перенести всё всё приготовленное в домик Джонатана и Фредди, накрыть на стол и уйти, когда миссис Кренкшой, Джонатан и Фредди вышли из мастерской.

Оставшись один, Ларри убрал эскиз, брошь и серьги в сейф, снял и повесил на место халат и остался стоять посреди мастерской. Ему вдруг стало страшно: не был ли он излишне дерзок с этой леди? Белые очень не любят, когда негр оказывается и умным, и умелым. Но… но если б что было… Нет, Фредди бы остановил его, если бы он зарвался. Так что, может, и обойдётся.

На кухню Ларри пришёл уже спокойно и бросившегося к нему Марка спросил:

– Ты уже ел?

– Да, пап, а…?

Ларри взглядом остановил его уже готовый вопрос и улыбнулся Мамми.

– Что-нибудь ещё есть, Мамми?

– А как же! Переодеваться пойдёшь?

Ларри покачал головой.

– Нет, Мамми, – и пояснил: – Вдруг понадоблюсь.

– Ну да, – кивнула Мамми, – тогда держи.

И подала большое чистое полотенце. Ларри сел за стол, закрыв полотенцем грудь и колени. Марк пристроился рядом, влюблённо глядя на отца.

– А ты куда? – грозно спросила Мамми. – Ты уже выел своё.

– Пусть сидит, – возразил Ларри, кивком благодаря за поставленную перед ним миску с мясной кашей.

Ларри ел быстро, но очень аккуратно, спешил, а не жадничал. И доев, сразу встал, положив на стол оставшееся чистым полотенце.

– Спасибо, Мамми, если что, я в мастерской, – а рванувшемуся за ним Марку: – Помоги Мамми, сынок.

Марк вздохнул и стал закатывать рукава рубашки: помогать Мамми после еды – это мыть и расставлять посуду.

В мастерской Ларри снова надел белый халат, открыл сейф и достал лист с эскизом. Мало ли что, пусть будет наготове.

* * *

Ночная дорога хороша отсутствием свидетелей, но и опасна своей пустынностью: любая машина приметна и запоминаема. Поэтому Джимми Найф и относился к ней настороженно. Но сейчас положение безвыходное: везти этот груз днём слишком рискованно. Груз безмятежно посапывал на заднем сиденье. И если бы не полиция… ведь болван ни на один вопрос не ответит. Надрессировать его, конечно, можно, но мороки много, всего не предусмотришь, а врать с ходу дурак не умеет, для этого мозги нужны. А в остальном… в остальном всё, как и задумывалось. Парень – дурак и ровно настолько, насколько нужно. Мозги не работают, а руки помнят, нож когда взял, так сразу видно, что орудовать им умеет, да в кого ткнуть сообразить не может. Ну, так подскажем, подучим. Да, не зря, ох, не за просто так номер парень отхватил. Тут бы его по картотеке проверить, когда, а там и за что, но… нет картотеки, ни той, ни сякой, ни всякой. Крыса все остаточки с собой унёс. Туда им и дорога. Тоже… считал себя умнее всех, а спёкся по-глупому. Так оно со всеми умниками и бывает.

Найф самодовольно улыбнулся. Нет, так хорошо у него давно не получалось. Многоходовка – блеск. И вся колода сошлась. И Элли – медсестра-сиделка, и надоела она уже, и парня так тютелька в тютельку шарахнуло, и интере-есный клиент наклёвывается. Рыбка золотая плывёт, плавничками помахивает, да прямо в сеть. Плыви, плыви, рыбонька, встретим… со сковородочкой. А что времени много ушло, и ещё уйдёт… так этот ресурс свой, немеряный и бесплатный. Как раз к весенним играм успеем, чтоб весь Ансамбль был и увидел, и слова против никто не пикнул.

Машину тряхнуло на плохо заделанной старой воронке, спящий на заднем сиденье всхрапнул и открыл глаза.

– Спи, Джек, – бросил, не оборачиваясь, Найф. – Спать.

– Ага, спать, – согласился Андрей, укладываясь обратно.

Спать – это хорошо. Интересно, конечно, куда тебя теперь везут, но глазеть по сторонам, да ещё вопросы задавать тебе не положено. Ты – беспамятный, дурак. А вот когда спишь, за тобой тогда не следят. Ну, ничего, сволочь, мы ещё посчитаемся. Пока трепыхаться рано, но ничего, Джимми Найф, я ведь о тебе слышал, интересные вещи про тебя в лагерном бараке рассказывали, а вот ты обо мне ни хрена не знаешь и не догадываешься. Но недоверчивый ты, сволочуга, проверка за проверкой, и, похоже, проверять до конца будешь. До конца и дойдём. Пока ты мне не поверишь, мне к тебе не подобраться. А убирать тебя надо чисто, чтоб концов не торчало, чтоб ни полиция, ни твои… наниматели по следам не пошли. А мне с тобой за многое и многих посчитаться надо. Как Эркин сказал как-то? «Коль я им не человек, то и они мне нелюди». Классно сказано, браток. Так и сделаем. С нелюдью по-нелюдски и будет. Ишь ты, киллер дерьмовый, ты ж – каратель, на СБ работал, так тебе лагерник нужен? Ну, так и я с тобой… по-лагерному.

Джимми в зеркальце видел улыбающееся лицо, смутную сонную улыбку. Ну да, беспамятному всё по хрену, что вчера было – не помнит, что завтра будет – не думает. Пожрать, попить… да, на спиртное надо будет проверить, посмотреть, каков дурак во хмелю. А в остальном… ну, ничего не соображает. Опустить всегда надо для начала, чтоб уж никак не трепыхнулся потом, а здесь… как с бревном, даже этого не помнит и не боится. Ну и ладно, тоже… неплохо. И бить дурака незачем: всё равно ни хрена не понимает. Страшная это штука – беспамятство, большая удача, что так с дозой угадал. Но теперь… теперь с Ковбоем другой разговор пойдёт. Говорят, он опять на дно лёг, что-то часто ложиться стал, отяжелел, ну и хорошо, пусть лежит. А пока он лежит, мы тут потихоньку подготовим всё, га-арячая встреча будет. А там и с Пауком можно будет… договор пересмотреть. Тоже умный, а дурак. Не понял ещё, что старые крючки держат, а они-то так… без лесок впустую болтаются. Но пусть себе и думает. Пока. Спешить не будем, чтоб сразу и наверняка.

* * *

Беженцы всё прибывали и прибывали, и каждую неделю, в субботу и воскресенье в какой-нибудь из квартир «Беженского Корабля» справляли новоселье, бесшабашно весёлое и трогательное.

– Ты очень устала, мамочка?

– Ничего, Джинни, – Норма улыбнулась и старательно выговорила по-русски: – Помогали нам, помогаем мы.

– Как у тебя хорошо получается, – восхитилась Джинни. – Я подогрею чай, хорошо?

– Конечно, Джинни.

Сидя за столом, Норма с удовольствием смотрела на хлопотавшую у стола Джинни. Слава Богу, её девочка вновь стала прежней. Даже лучше.

– Как было хорошо, да, мама? – Джинни накрывала на стол. – А эта Лулу очень мила, да?

– Да, – кивнула Норма.

Ей тоже понравилась Лулу – молоденькая, вряд ли старше восемнадцати лет, миловидная мулатка, рискнувшая выйти замуж за немолодого русского мужчину, то ли вдовца, то ли… ну, кто знает, что и как там было, но стать вот так матерью двух малышей и уехать в чужую, совсем чужую страну… Лулу почти не знает языка, ничего не понимает в окружающем, и это делает такой близкой Норме.

– А завтра тоже беженское новоселье, в дальней башне, помнишь, мама? – Джинни разлила по чашкам чай.

«Беженское новоселье» она говорила по-русски.

– Помню, – кивнула Норма. – Я ходила к ним с Бабой Фимой. Очень приличные люди. Как ты думаешь, Джинни, если мы им подарим эти красные подставки…

– Ну конечно, мама, они чудно смотрятся. И ещё…

– Ты не забыла про свои курсы? – Норма изобразила строгость.

Джинни охотно рассмеялась.

– Ну, мама, я всё сделала. И это не курсы, я же тебе объясняла, а… – она с некоторой заминкой, но чисто выговорила длинное русское слово: – Наставничество.

Норма кивнула. Конечно, ездить на курсы в Ижорск или, тем более, жить там в общежитии, было бы очень неудобно. Им пошли навстречу, и Джинни «прикрепили», как это называется, к Вассе Викентьевне – какие всё-таки трудные имена у русских – немолодой опытной учительнице, обучавшей теперь Джинни таинствам русской методики и ведения документации.

– Мама, а если в гостиную купим пианино? Всё-таки и ты умеешь играть, и меня учила, и в колледже я дополнительный курс прошла.

– Стоит подумать, – согласилась Норма.

И они пустились в неспешное обстоятельное обсуждение будущих покупок. Пока они сделали – как им и советовали – кухню, ванную, прихожую и кладовку и начали делать спальни. И дело ведь не в деньгах, деньги у них были, как впрочем и у всех в доме, все ведь через Комитет прошли и ссуду получили, но чего спешить, не на день, даже не на год, на всю жизнь обосновываемся. Джен так и сказала им, показывая свою квартиру. Пустые гостиная и комната для гостей совсем не смущали её…

…Голос Джен заразительно весел:

– Мы даже ещё не решили, что здесь будет. Ну, это гостиная, на Рождество мы здесь ёлку ставили, а стол из кухни переносили.

– Тот резной? – живо спросила Джинни.

– Нет, этот мы только после праздников получили, а тот теперь у Алисы, – Джен ласково улыбнулась.

– Там куклы живут, – вмешалась Элис…

…Элис, или по-русски Алиса, тоже нравилась и Норме, и Джинни. Такая весёлая, живая и развитая девочка, с правильной английской речью. По-английски в доме говорили многие, но Норму поражало, особенно в первое время, обилие неправильностей и попросту грубости в английской речи и детей, и взрослых. Семья Джен была очень приятным исключением. Даже её муж, индеец, говорил очень правильным, даже литературным языком. Разумеется, это заслуга Джен.

– Джен тоже идёт завтра?

– Ну конечно, мама. Она такая… – Джинни остановилась, подыскивая слово, – такая… милая. И вся семья. Знаешь, мама, ведь её дочка, Элис, осенью пойдёт в школу, вот будет хорошо, если она попадёт в мой класс.

Норма кивнула. Ну конечно. Джинни – умница, что так внимательно приглядывается к играющим в коридоре детям, разговаривает с ними. Ведь это всё её будущие ученики. Джинни обещали место в школе, а до сих пор всё обещания выполнялись. И властями, и окружающими…

…Их собственное беженское новоселье было весёлым, суматошным и необыкновенно трогательным. Они с Джинни никак не ждали, что к ним придёт столько людей, что начнётся такая весёлая кутерьма. Она помнила, как тогда, да, ещё с Майклом ремонтировали кухню. Тогда тоже были люди: Майкл вызвал из фирмы «Гнёздышко» бригаду, и работали те споро, умело, но такого… такого не было. И за один день сделали больше, чем заказная бригада за неделю. А подарков им нанесли…

…Норма сморгнула выступившие слёза.

– Ты что, мамочка? – встревожилась Джинни.

– Ничего. Я просто вспомнила наше новоселье.

– Да, – счастливо улыбнулась Джинни, – было так чудесно.

– А я так глупо расплакалась, – сокрушённо улыбнулась Норма.

– Нет, мамочка, было так трогательно. И я тоже, помнишь, и мне говорили, что все так… Даже, – у неё получилось гораздо легче, – Василий Лукич.

Норма кивнула. Да, она уже не раз видела, как взрослые мужчины, пережившие, как она понимала, не одну трагедию, шмыгали носами, а то и откровенно плакали на праздничных застольях. А уж ей, женщине, как говорится, сам бог велел.

Джинни рассказывала о своих занятиях, что через два месяца она начнёт работать в Культурном Центре.

– Ты думаешь, его уже достроят? – усомнилась Норма.

– Ну, мама, я же уже рассказывала тебе. Его строят по частям, блоками. Первый блок будет готов к марту, первого открытие и сразу начнутся занятия с детьми. И ты знаешь, мама, – Джинни лукаво смотрела на мать, – тебе тоже стоит пройти курсы. Языка.

– Зачем, когда у меня есть домашняя учительница? – ответно засмеялась Норма.

– Мамочка, конечно я тебя научу! – загорелась этой идеей Джинни.

И Норме с трудом удалось уговорить её отложить первое занятие на вечер понедельника. Сегодня и завтра она слишком усталая.

Сидя на краю кровати так, чтобы видеть себя в трюмо, Женя расчёсывала волосы. Эркин уже лежал, как всегда на спине, закинув руки за голову, и смотрел на Женю. Новая, недавно купленная лампа с розовым абажуром стояла на тумбочке и тоже отражалась и в трюмо, и в зеркале шкафа. Лампу выбирала Женя, и Эркин согласился с её выбором, хотя розового цвета не любил. Но оттенок у абажура был чуть-чуть другой, и потому на Палас не походило.

– Эркин, – позвала его, не оборачиваясь, Женя.

– Да, – вздрогнул он, – да, Женя, что?

– Хорошо было, да?

– Ага, – охотно согласился Эркин. – Только если и дальше так пойдёт, я пить привыкну.

Женя быстро повернулась к нему и, увидев его улыбку, вздохнула:

– Не шути так, Эркин, не надо.

– Ладно.

Он высвободил руку и потянулся к ней, погладил кончиками пальцев её волосы.

– Ладно, Женя, я – дурак. Но я не люблю пить, очень не люблю.

– Ну и не пей, – рассмеялась Женя.

Эркин только вздохнул в ответ. Там, в прошлом, пускали по кругу бутылку и он попросту пропускал свой глоток, а здесь у каждого кружка или стакан, и требуют, чтобы до дна, а наливают вровень с краем, хотя… хотя и здесь как поставишь себя, так и будет. В бригаде же к нему не лезут с этим. Ладно.

– Ладно, Женя, – он снова погладил её волосы. – Женя, на твоё… твой день рождения… это ведь тоже праздник.

– Спасибо, милый, надо посмотреть только, какой это день, да, знаешь, я уже думала, давай купим календарь. Отрывной.

– Давай, – сразу согласился Эркин. – И ты хотела газету выписать.

– Тебе же нравится покупать её, – возразила Женя.

Эркин покраснел.

– А что, заметно? Да, Женя?

– Ты мне сам об этом сказал, – Женя помотала головой, рассыпая по спине и плечам волосы. – А если так… – и стала заплетать косу.

Эркин медленно кивнул: да, он как-то сказал Жене, не совсем это, но его слова можно было и так понять.

– Да, Женя, всё так, но…

– Лучше выпишем какой-нибудь журнал. Тебе так нравится? С косой?

– Угу, очень хорошо.

Чтобы Женя поверила, он погладил косу, шутливо дёрнул за кончик. Женя рассмеялась, встала положить расчёску на трюмо. Ночная рубашка у неё тоже новая, белая в мелких розочках, длинная и вся в оборках.

– Спим? – спросила, глядя в зеркало, Женя.

Эркин улыбнулся.

– Слушаюсь, мэм.

Женя засмеялась, погасила лампу и легла, обняла его, погладила по груди.

– Как хорошо, Да?

– Ага, – Эркин повернулся к ней и обнял. – Лучше не бывает, да, Женя?

Его губы мягко касались её лба, щёк, глаз, подбородка, гладили и щекотали сразу. Женя смеялась всё тише, засыпая, обмякая в его руках. Он мягко, чтобы не разбудить, прижался к ней. Тонкая, сразу и тёплая, и прохладная ткань ночной рубашки Жени приятно скользила по его коже. Больше всего ему сейчас хотелось сказать: «Пусть так и будет всегда, лучше не бывает», – но он уже так говорил, в Джексонвилле, и накликал. Нет уж, с него хватит. Пусть будет как будет, само собой пусть идёт.

Женя ощущала его ровное спокойное дыхание. Пусть спит. Кажется, слава богу, он уже успокоился, перестал переживать из-за Бурлакова. Конечно, очень жалко, что так получилось, жалко и Андрея, и Бурлакова, но хорошо, что Эркин перестал изводить себя, опять стал весёлым, радующимся всему, господи, какое счастье, что прошлое не возвращается.

Они спали, прижавшись друг к другу, будто им было тесно на просторной – хоть поперёк ложись – широченной кровати. И Эркин блаженно дышал запахом волос и тела Жени, он ни о чём не думал, ничего не хотел, у него всё есть и… и лишь бы это не кончилось.

* * *

После инцидента с Торренсом Андрей снова запсиховал. Забросил учёбу, в нерабочее время валялся на своей кровати и ни с кем не разговаривал, разве только по делу. Но на этот раз к нему уже никто не цеплялся. Как и просил доктор Ваня, парни вообще об этом не говорили, будто ничего и не было. Тем более, что Торренс через день после того разговора выписался и исчез из госпиталя. Да и в самом деле, сколько с мальцом можно возиться? Один раз его уже к доктору насильно отводили, так что дорогу знает, не всегда ж с ним нянькаться.

Сегодня Жариков задержался в своём кабинете. Разговоры о летнем переезде перестали быть слухами, и надо подбивать бабки и чиститься, чтобы не везти лишнего и не забыть нужного. Да и… он не додумал, потому что в дверь постучали.

– Войдите.

Он догадывался, кто это, и потому, увидев Андрея, удовлетворённо кивнул.

– Заходи, Андрей, садись.

Так: обычной улыбки нет, осунувшееся напряжённое лицо, замедленные и какие-то угловатые движения, вся прежняя моторика отсутствует. Сел не к столу, а поодаль…

– Что с тобой? – мягко спросил Жариков.

– Я… я… – Андрей судорожно сглотнул. – Я спросить хотел… Иван Дормидонтович, я… я в самом деле такой… ненормальный?

Так, совсем интересно. На этот раз что ему почудилось? Сначала заставим говорить.

– Не понял, Андрей, ты о чём?

– Ну… – и совсем тихо, упавшим голосом: – Этот, гомосексуалист. Это же не нормально. Тот… ни к кому не лез, только ко мне. И… и что я с вами… но ведь это неправда…

– Конечно, неправда, – сразу согласился Жариков. – Послушай, Андрей…

– Я книгу стащил, – продолжил Андрей, словно не услышав. – Про… сексопатология называется. Там написано, это патология, извращение, и что…

– Подожди, – перебил его Жариков, переключая его сразу на себя и другую тему. – Что значит «стащил»? Взял в библиотеке?

Андрей угрюмо мотнул головой, быстро исподлобья посмотрел на Жарикова и снова опустил ресницы.

– Нет, там бы догадались, я у… ну, она совсем за своим не следит, уйдёт, а дверь открыта, и на виду книга, я взял, прочитал, ну, где про меня написано, и обратно положил. Она и не заметила.

Теперь он ещё по чужим комнатам шарит, этого только не хватало!

– Андрей…

– Нет, Иван Дормидонтович, но… но если это так, я… я жить больше не могу. Значит, и правда, что спальник всё поганит, я к вам просто поговорить ходил, и вот, опоганил вас, теперь и о вас так думают, ну, что и вы…

– Стоп-стоп, наговорил ты много, давай разбираться. Кто и что про меня думает, меня не волнует. Я о себе всё сам знаю.

Андрей удивлённо поднял голову и даже рот приоткрыл.

– Да-а? – совсем по-детски вырвалось у него.

– Да, – твёрдо кивнул Жариков. – Так что за заботу спасибо, но… но об этом можно не думать. Теперь о тебе. Что ты книгу взял, это ещё ничего, а что по чужим комнатам шаришь… это, извини, Андрей, это уже никуда не годится.

Андрей кивнул.

– Да, я знаю, это я только один раз, за книгой.

Жариков кивнул и решил не уточнять, что факту изъятия книги, разумеется, предшествовали разведка и проверки. И кажется, он догадывается, кто та «она», что «за своим не следит» и всё на виду держит. С ней отдельный разговор будет. Ибо народная мудрость: «Дырка делает вора», – не устарела.

– И чтоб больше этого не было, – сказал Жариков с максимально возможной строгостью. – Нужна книга, или ещё что, попроси. Понял?

– Да, – уже не опуская глаз, ответил Андрей.

– Хорошо. Теперь дальше. С чего ты взял, что ты – гомосексуалист?

– Но, – растерялся Андрей, – но я же… я – джи, Иван Дормидонтович.

– Ну и что? – спокойно возразил Жариков. – Раз ты «сексопатологию» прочитал, давай разбираться. Итак…

– Я там не всё понял, – осторожно сказал Андрей.

– Вот! – обрадовался Жариков. – Так прежде чем паниковать, надо понять. Сейчас разберёмся.

Андрей кивнул, с надеждой глядя на Жарикова.

Чёткие, академически строгие вопросы и по-ученически старательные ответы.

– Молодец, – кивнул наконец Жариков. – Действительно усвоил. – Андрей невольно улыбнулся. Впервые за время разговора. – И последний вопрос. Что из сказанного относится к тебе?

Андрей открыл рот, закрыл, судорожно сглотнул.

– Но, Иван Дормидонтович…

– Тяга к мужчинам у тебя есть, спрашиваю? – Жариков перешёл на более простые, почти житейские формулировки.

Андрей мотнул головой.

– Так какого чёрта ты мне голову морочишь?! – прорычал Жариков. – И себе тоже! Никакой ты не извращенец, запомни.

– А… а у меня и к женщинам тяги нет, – с робкой надеждой сказал Андрей. – Это… это ничего?

– Как ты на Новый год плясал… – хмыкнул Жариков.

– Это ж я не для себя, – вздохнул Андрей.

– А для кого? – терпеливо спросил Жариков.

– Для Колюни, – Андрей улыбнулся. – Он меня ещё на Рождество просил, ну, за него поплясать. Вот я и старался.

Жариков вздохнул. Ну, какого чёрта все, кому не лень, лезут туда, куда их не просят. Операцию сам себе никто не делает, а тут…

– Встретишь ты ещё её, свою женщину, Андрей, у тебя всё впереди. И всё у тебя будет.

– Да кому я нужен такой, – вздохнул Андрей.

– Ещё один на мою голову, – улыбнулся Жариков.

– А первый кто? – заинтересованно спросил Андрей.

– Врачебная тайна, понял?

– Понял.

Андрей уже успокоился, по крайней мере, внешне, и в его глазах появилось прежнее мальчишеское выражение лукавого любопытства. И всё-таки он опять вернулся к прежней теме.

– Так, что насиловали меня, это ничего? Да? Я… я ведь и раньше думал. Ведь нас всех ещё в питомнике надзиратели по-всякому… ещё до той сортировки, я же помню. И потом…

– Ничего, – кивнул Жариков. – Это твоё прошлое, Андрей. Нельзя давать прошлому власть над собой. Мало ли у кого что было в прошлом.

Андрей нерешительно кивнул.

– Да, мы… мы до сих пор иногда во сне кричим, вы… вы знаете об этом?

Жариков невесело улыбнулся.

– Не вы одни. Вы же живые люди, вот вам и больно.

Андрей вздохнул и встал.

– Спасибо, Иван Дормидонтович, я пойду тогда, да? Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Андрей, – кивнул Жариков.

Уже у двери Андрей остановился и обернулся к Жарикову.

– Так… так мне можно опять приходить к вам? С философией?

– Можно, – робкая надежда в глазах Андрей тронула Жарикова, и он повторил: – Можно.

– Спасибо, Иван Дормидонтович, – просиял Андрей. – Спокойной ночи.

И выскочил за дверь.

Жариков потёр лицо ладонями и стал собирать разбросанные по столу бумаги. Как же сидит в парнях прошлое, и как оно переплетается с новым, с тем, что они узнают, читают, и какой страшной силой обладают стереотипы. Стереотип отверженности. Ко всему прочему, к их зависимостям, фобиям, ещё и это. И похоже… похоже, это тоже входило в комплекс. Привязанность к хозяину как следствие отверженности среди рабов. Жажда найти защиту. Ласковые, привязчивые, бесконечно одинокие, запуганные… и расчётливо жестокие, рассчитывающие только на себя, убеждённые во всевластии насилия. Оборотная сторона… Ладно, всё это он уже обдумывал. Даже с Юркой обсуждали, ещё летом, когда решали, можно ли допустить парней к работе в палатах. Тогда они рискнули, о многом только догадываясь. Тот риск оправдался. И породил новые проблемы. А Крис давно не заходит, видимо, всё-таки сумел объясниться с Люсей, и пока там порядок, а потом… Люся ведь тоже… медицинский случай. Ну, тут надежда на квалификацию Криса. Шерман тогда спрашивал о сексотерапии, почему мы её не применяем. Применяем. Когда удаётся. Люся с Крисом как раз такой случай.