Текст книги "Аналогичный мир - 3 (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 70 страниц)

Чак въехал во двор гаража, кивнул уже знакомому дежурному механику – полуседому негру с тёмными от въевшегося в кожу масла ладонями.

– Заправишься?

– Да, Айра, под завязку. И две канистры в запас.

Айра кивком подозвал одного из своих помощников.

– Слышал? – мулат кивнул. – Тогда действуй.

Чакуступил место за рулём мулату, оглядел пустынный двор.

– Не густо…

– Праздники сейчас, – Айра быстро прошёлся по нему взглядом. – Что, в дальнюю посылают?

Кого другого Чак бы за такое послал, но Айра… тут много понамешано. И ссориться с механиком нельзя, тебе же боком выйдет, и тогда – первого января – в безлюдном гараже Айра не дрых в своей каморке, на что имел полное право, а помогал ему. Сам подошёл и стал работать. Без Айры бы столько за один день точно не успел бы. И потому Чак кивнул.

– Да, но бокс оставляют.

– Понятно.

Во двор въехал ярко-красный «драбант» – выпендрёжная машинка, как её когда-то называл Тим, с чем Чак был абсолютно согласен – и Айра с улыбкой пошёл к ней.

С заправки и мойки машину подают прямо в бокс, и Чак пошёл собираться. Вчера он назаказывал всякого, и заказанное уже лежало. Отсортировать, проверить, а тут мулат и «ферри» подогнал.

– Ты «акулу» видел когда? – спросил он Чака, вылезая из машины. – Классная, говорят, тарахтелка.

Чак неопределённо повёл плечами. Задираться он ни с кем не мог и от этого уставал больше, чем от чего другого. И злился. На его счастье, мулата отозвали, и он уже спокойно стал собираться, укладывая то, что по его мнению, могло понадобиться в имении. Инструменты – ему сказали – там есть, так что… В боксе тоже порядок должен быть.

Подготовив машину к выезду, он в уборной для цветных вымыл руки и вернулся в бокс за курткой. Теперь в контору, подписать по карточке все счета, за всю мелочёвку, бензин, масло, а аренду бокса ему оформлять не надо, это дело Бредли, и оттуда домой, собираться. В имении ему жить несколько недель, так что… так что всё надо забрать. И лучше, пожалуй, вообще расплеваться с этой квартирой. Работать за жильё он теперь не может: работа на Бредли всё время съедает. И деньги так экономить ему тоже уже незачем. Когда вернётся из имения, то устроится по новой, уже… соответственно заработку. И, не желая врать самому себе даже в мыслях, добавил: если вернётся. Трейси ему тот разговор и оплеуху ещё припомнит. Если беляк сразу не пристрелил, значит, хочет покуражиться. Тогда Трейси струсил, смолчал, так теперь отыграется. Должен отыграться. И хорошо было бы к Слайдерам заглянуть, взять полный массаж, но у них «цветное время» уже кончилось. Ладно, обойдётся.

По дороге домой Чак зашёл в магазинчик подержанных вещей – здесь продавали цветным, разрешали рыться в разложенном и развешенном, попадались очень даже неплохие вещи и за нормальную цену. Он подозревал, что здесь попросту сбывают краденое, но это совсем не его проблема.

– Тебе чего? – встретил его вечно торчащий в магазине парень неопределённой расы – то ли очень светлый мулат, то ли очень давно не умывавшийся белый – с торчащими вперёд, как у крысы, зубами.

– Сам посмотрю, – буркнул Чак, проходя к куче из всевозможных сумок.

– Ну, смотри, – милостиво разрешил парень.

Чак выбрал кожаную дорожную сумку, с карманами, внутренними отделениями и длинной ручкой. Ручка разрезана и зашита, а с одного из карманов явно срезали именную накладку. Но сама по себе прочна, надёжна и удобна: все его пожитки влезут. Теперь ещё пару рубашек потемнее, чтоб под машиной лежать, носки, трусы, а то у него всего три смены, перчатки хорошо бы, но подходящих по размеру не нашлось, старые, явно ношеные, но крепкие целые джинсы хорошей фирмы, термос со свинчивающейся крышкой-стаканом и коробка для сэндвичей, а остальное у него есть. Всё вроде?

– Что-то мне твоя личность знакома.

Чак покосился на остановившегося рядом с ним невыокого белого и нехотя ответил:

– Не знаю, сэр.

– Где-то я тебя уже видел, парень.

Чак пожал плечами. Мало ли кто и где мог его видеть. И покупали, и в аренду сдавали… по возможности вежливо повторил:

– Не знаю, сэр.

С недоброй насмешкой белый следил, как он расплачивается и укладывает покупки в сумку.

– Свитер возьми, – вдруг сказал белый. – В дороге удобно.

– Спасибо, сэр, – Чак изобразил улыбку. – Мне недалеко, сэр.

Белый задумчиво кивнул и отошёл с неожиданным обещанием:

– При встрече договорим.

Чак бы сразу забыл о нём, если бы парень-крысёныш не спросил:

– А чегой-то этот сыскарь на тебя глаз положил?

Когда беляка назвали сыскарём, Чак вспомнил его. И похолодел. Но удержался, равнодушно пожал плечами.

– А хрен его знает.

И из магазина вышел спокойным деловитым шагом. И по улице шёл по-прежнему быстро, но уверенно. А в голове билось: бежать, бежать из Колумбии. Сволочь, беляк чёртов, как же ты выжил, гад, стоял тогда перед Ротбусом навытяжку, бледный, в поту, аж штаны мокрые, а ты, значит, ещё меня разглядел, сыскарь, полицейский, значит, так и остался в полиции, ах, сволочь, глаз намётанный, мы ж для белых все на одно лицо, а ты разглядел, запомнил, и ни Бредли, ни Трейси в городе, без прикрытия я, ах, гад, подловил, стерёг, что ли, ну, гад, ну… А что «ну», что он может без оружия? А и было бы оружие, он же теперь…

Но вон уже и дом, хозяйка – сволочь старая, шлюха белёсая – голубей на крыльце кормит, доброе своё сердце демонстрирует. Ладно. Собрать вещи, расплеваться и в гараж. И до шести носа не показывать. А там бы ему только из города выскочить.

Всё прошло легче, чем он рассчитывал. Даже половину месячной платы за январь вернули. Чак забрал из сооружённого им за плинтусом тайника деньги, собрал и уложил в сумку рубашки, бельё, полотенце, мыло, бритвенный прибор. Напоследок вскипятил воды, заварил кофе и перелил его в термос, из остатков хлеба и мяса сделал сэндвичи, доел, что оставалось. Миску с кружкой туда же, в сумку. Ну вот, ничего его не осталось. И зачм-то протёр носовым платком всё, до чего дотрагивался. Хотя почему зачем-то, очень даже ясно зачем. На всякий случай. Полного его имени хозяйка не знает, у кого он работает – тоже. Так что… так что, может, и обойдётся. Конечно, он и сам виноват. Ведь давно заподозрил, что там краденым приторговывают, да польстился на дешевизну. Вот и налетел. Это ж и дураку-работяге, спальнику– недоумку ясно, что в таком месте должна полиция крутиться, а он… от злобы на самого себя Чак длинно тоскливо выругался.

До гаража он добрался благополучно и, вроде, даже без хвоста за спиной. «Ферри» стоял, готовый к дороге. Чак сразу сел в кабину и достал карту, ещё раз проверить самого себя по маршруту. Карты – Империи и подробный план Колумбии – он купил ещё второго января. И как в воду глядел. Сегодня Бредли так небрежненько карту потребовал. И он – так же небрежно – достал и подал. Чак самодовольно улыбнулся воспоминанию, аккуратно сложил и убрал обе карты. Ничего, ему лишь бы из города выбраться. А там… там пусть его этот сыскарь в задницу поцелует. Быстрый взгляд на часы. Без трёх шесть. Пора!

Чак мягко стронул «ферри» с места и поехал к воротам. И его, и машину уже знали и выпустили без проверки. На улице вроде ничего подозрительного, в поперечных… никто не поджидает. На всякий случай, он немного попетлял по городу, сбрасывая возможный хвост, а потерянное время всегда можно наверстать на дороге. Чуть больше скорость, чуть меньше отдых, и он будет на месте вовремя.

– Это был он, я не мог ошибиться!

– Спокойно, Коллинз.

– Инспектор! Колумбийский палач на свободе! Это же…

– Это заголовок для газеты.

Насмешливое презрение в голосе Робинса остановило Коллинза.

– Вы уверены, что это именно он? Что телохранитель Ротбуса и «колумбийский палач» – одно лицо?

– Русские дали тогда такую информацию. Они его брали.

– Вот и запросите их, куда они его дели.

Коллинз кивнул и вышел. И он, и Робинс отлично понимали, что если по русской информации «Колумбийский палач» в одной из их тюрем, то этот промах обойдётся Коллинзу очень дорого. Обладающий феноменальной памятью, Робинс мог простить любому из своей команды многое, но не путаницу с именами и лицами. Ты можешь чего-то не знать, но что знаешь… Словом… словом, будем ждать ответа русских.

А пока…

Робинс открыл своим ключом неприметный канцелярский шкаф в углу кабинета, где хранилась его картотека. Разобраться в ней мог только он: карточки стояли не по алфавиту, не по годам и не статьям и даже не по прецедентам, а по его собственной неофициальной и никому не известной классификации. Найти карточку «Колумбийского палача», просмотреть её и переместить к карточке Ротбуса было делом нескольких минут. Ещё минута ушла на просмотр карточки Ротбуса. Тоже… на всякий случай.

Убедившись, что слежки нет, Чак за городом прибавил скорость и сел поудобнее. Дорога, конечно, не ах, но с машиной он за эти дни поработал. И за сто машина теперь свободно выдаёт. «Ферри» – хорошая машина, не «линкор», конечно, но если довести до ума… Что ж, как шофёр он себя показал, по носу его, правда, щёлкнули, но вряд ли они такие же автомеханики, не будет беляк руки пачкать и под машиной уродоваться, а уж такие тузы, как Бредли и Трейси… Трейси – киллер, ему вообще работать западло, для маскировки разве только, как тогда на перегоне. В Мышеловке Трейси крутился и пахал не меньше остальных старших ковбоев, но и не больше: мешки за него индеец ворочал. И кашеварил индеец, а Трейси у костра как в ресторане сидел. Ну, так на то он и беляк. И главное – не нарываться, глаза книзу и не рыпайся – будешь и цел, и сыт.

Уже темнело, и Чак включил фары. Надо будет противотуманные поставить, армейские, приходилось видеть, полезная штука. Ещё полчаса и остановится перекусить. А там до Гринуэя и заночевать. Спать, пожалуй, лучше в машине. Тогда в городе только поесть, а приткнуться в укромном месте. Придерживая одной рукой руль, Чак достал и развернул на колене карту. Да, а Гринуэй тогда лучше миновать, ему вообще не стоит по городам маячить. Но вот чем нарушение указаний обернётся, маршрут ему достаточно детально расписали. А откуда Бредли о нарушении узнает? И сам себе ответил: захочет – узнает. По дамбам было бы можно спрямить и время выгадать, но, говорят, те совсем развалилось, и маршрут ему в объезд определили. На хвосте никто не висит, так что и рыпаться нечего.

Найдя тихий, как ему показалось, участок, Чак притёр машину к обочине и вышел оглядеться. Редкий лес подступал к дороге, ограждений никаких, ни машин, ни прохожих не видно. Он отошёл за кусты, а вернувшись к машине, достал термос и коробку с сэндвичами. В дороге лучше есть стоя, чтоб ноги размять. Сэндвич сейчас, сэндвич на ночь, сэндвич утром, а четвёртый… на всякий случай. И кофе в термосе у него ровно четыре стакана. Не разжиреешь. Но и не оголодаешь.

Доев, ещё раз огляделся, убрал термос и коробку, немного тут же рядом с машиной потянулся, разминая суставы и вернулся за руль. Теперь до ночлега. И Гринуэя не миновать. Ну, поживём – увидим.

Машина шла без толчков и потряхиваний, ровно гудел без надсады мотор, шелестел под колёсами бетон, ни встречных, ни попутных, белый, а не по-военному синий от затемнения свет фар… хорошо! Чак особо машины не любил, это Тим был прямо помешан на них, Грин даже наказывал его не поркой или голодом, а запретом работать в гараже, и этот дурак всерьёз психовал, но сейчас… чувствуя послушно отзывающуюся на каждое его движение машину и отсутствие белого взгляда за спиной, Чак даже стал что-то мурлыкать себе под нос: привычка, которую он тщательно от всех скрывал.

На горизонте показались огни, сбоку мелькнул указатель – Гринуэй. Чак плавно сбросил скорость: ему нарываться с полицией из-за скорости совсем ни к чему. С боков побежали аккуратные длинные со множеством дверей домики недорогих мотелей. По его деньгам, но не по расе. Опять же нарываться нельзя. А остановиться в Цветном… так за ночь машину раскурочат, по винтику разберут. Бредли тогда его точно шлёпнет. Самолично. Но ведь не с балды Бредли ему указал город и упомянул платную стоянку. Бредли ничего просто так не делает и не говорит. Так что… не будем нарушать и посмотрим, что получится.

Стоянка оказалась на указанном адресе, впустили его без разговоров и указали не самое плохое место. Чак уже приготовился устраиваться в машине на ночлег, но, когда важный от сознания своей важности сторож-беляк удалился будку у ворот, из-за машин вынырнул парнишка-негр в замасленном комбинезоне.

– Хозяйскую гонишь?

– Ну? – выжидающе ответил Чак.

– Если ночевать негде, айда к нам, переспишь до утра.

– Это куда?

– А в подвал.

В домике конторы-склада имелся подвал с отдельным входом, где, как быстро выяснил Чак, раньше держали рабов – уборщиков и подмастерьев, и где теперь они же – уже свободными – коротали ночные или пустые дежурства. Вместо нар теперь стояло у стены четыре топчана, от рабских колец в стене дырки, по ним судя, с десяток работяг тут сидело, с потолка свисала лампа с жестяным колпаком-абажуром, а под ней стол, табуретки, и у стены напротив двери стол-шкафчик с плиткой.

– Живёте здесь?

– Ночуем, когда приходится.

Чак кивнул.

– Клади три кредитки и дрыхни сколько влезет, – сказал позвавший его негр.

Здесь Чак разглядел, что тот только ростом мал и щуплый, а в кудрявых волосах седина, коричневое лицо в морщинах. В старое бы время считал бы уже дни до Пустыря, а то и Оврага. Ещё за две кредитки Чак договорился, что ему утром сделают кофе залить в термос. Ужин получился по-человечески, за столом. Спать, правда, пришлось, не раздеваясь, ни одеял, ни, разумеется, простыней, на топчанах не было. Но разулся, лёг, курткой накрылся – уже легче.

Спал он чутким настороженным сном, но ночь прошла спокойно. Никто его не потревожил. А утром он доел сэндвич со свежим кофе, наполнил термос, разузнал о том, где ему лучше купить жратвы, расплатился за ночлег и кофе, а с беляком за стоянку и выехал за ворота.

И снова гудит под колёсами бетон, стремительно улетают назад растрёпанные голые деревья и крохотные городишки. Бредли сказал, что к ленчу он должен успеть. Приказом это не было, но стоит… стоит и шикануть точностью. Хотя если Бредли остался в Колумбии, точность оценить будет некому. Но… но он сам себя оценит.

Изредка сверяясь с картой, Чак выбирал самый оптимальный – на его взгляд – маршрут. А получалось так, как говорил Бредли.

До Краунвилля он позволил себя одну остановку. Съел купленный на выезде из Гринуэя сэндвич и запил его кофе из термоса. В хозяйской речи ленч – это обозначение времени, не более. Кормить его Бредли не обязан, в контракте не оговорено – усмехнулся Чак. А сам о себе не позаботишься, так ты и на хрен никому не нужен.

От Краунвилля он поехал медленнее: здесь начиналась путаница просёлочных ненумерованных дорог и местных ориентиров. Но Объяснял Бредли, надо признать, очень толково.

И вот ворота. Смешно, конечно, ограды нет, а ворота есть. Два столба, на одном из них деревянный почтовый ящик и на верхней перекладине-доске вырезанные и покрашенные буквы. «Лесная Поляна». И второй строчкой: «Джонатан Бредли». И хотя размах ворот позволял впритирку, но разъехаться двум грузовикам, Чак въезжал осторожно, как в узкий тренировочный створ.

Обычная насыпная дорога, делали её недавно, похоже, прошлым летом, вряд ли она такая с рабских времён. Холмы, редкий просвечивающий лес, бурая от полёгшей травы земля… и ни следов пашни. Похоже, похоже, это имение у Бредли не для хозяйства, а так… такая же маскировка, как ковбойство у Трейси. Дорога позволяла поднять скорость до ста, но Чак ехал осторожно, на сорока, не больше. Будто… будто хотел оттянуть момент приезда. Но вот уже показались остатки Большого Дома. Точно – для отвода глаз имение… а основательно разорили в заваруху… плавный поворот в объезд полуразрушенного здания… а не в свой ли Овраг ты въезжаешь, парень? Стук движка, мычит корова, пробует голос петух… Так что, люди здесь есть? Может, при свидетелях и обойдётся.

Просторный обжитой двор, рабский барак, вполне жилой с виду, хлева, сараи, загоны… Чак остановился точно посередине, заглушил мотор и вышел из машины. В дверях барака толстая негритянка в фартуке, от скотной вперевалку из-за заметного живота идёт ещё одна, из конского загона вылезает через загородку молодой высокий мулат, трое негритят и вон ещё двое сбегаются из разных углов… Чак оглядывался, озирался, но так и не заметил, откуда появился Фредди. И увидел его, когда тот уже подходил к машине.

Фредди, как в Мышеловке, во всём ковбойском, на поясе кобура с кольтом, из-под шляпы холодно блестят светлые, как куски льда, глаза. Чак попробовал улыбнуться, но первые же слова Фредди так ошеломили его, что он уже молчал.

– Смотри-ка, успел.

Чак судорожно сглотнул вставший в горле ком и склонил голову в молчаливом полупоклоне. И не увидел ответного, чуть насмешливого кивка Фредди.

– Машину отгони в гараж, – начал распоряжаться Фредди. – Бери вещи и пошли.

– Да, сэр, – наконец выговорил Чак.

Гаражом назывался большой сарай. Снаружи-то сарай, а внутри… Чак особо не осматривался – Фредди явно не привык ждать, пока его распоряжения выполнят – но и беглого взгляда хватило, чтобы понять – это действительно гараж, даже ремонтная яма приготовлена. Он поставил «ферри» рядом с небольшим грузовиком, взял свою сумку и вернулся во двор.

– Пошли, – повторил Фредди, широко шагая через лужи к рабскому бараку.

«Что ж, – успел подумать Чак, – всё возвращается» Следовавших за ними мальчишек Чак не замечал. Как и всего окружающего.

– Мамми, – позвал Фредди, входя в кухню.

– Вот она я, масса Фредди.

– Это Чак, Мамми, будет работать в гараже. Покажи ему его выгородку и пусть устраивается.

– А как же, масса Фредди.

Чак незаметно перевёл дыхание.

– Что надо, всё ему дай, – и уже ему: – Сегодня так и быть, а завтра с утра и начнёшь.

– Да, сэр, – ответил Чак, по-прежнему не поднимая глаз.

Фредди еле заметно усмехнулся и вышел. И тут же загомонили завертелись вокруг мальчишки.

– Мам, а ленч кода?

– Дядь, а шофёр, да?

– Мамми…

– А вот я вас! – Мамми грозно взмахнула полотенцем. – А ну кыш отседова! Пошли, парень, покажу тебе выгородку.

Из кухни вышли в тёмный узкий коридор с дверями по обеим сторонам. Чак быстро настороженно озирался, но идти пришлось недолго. Третья дверь справа. Вместо замка просто загнутый гвоздь. Открывается наружу, почти перегораживая коридор.

Выгородка оказалась небольшой комнатой с кроватью, маленьким столом и двумя табуретками. На стене напротив кровати планка с гвоздями – вешалка. Небольшое окно над столом с узким подоконником и цветастой занавеской. И, к изумлению Чака, лампочка под потолком и выключатель у двери.

– Положь сумку и на ленч иди, – распорядилась Мамми. – А потом я тебе и всё остальное дам.

Чак покосился на неё, но, зная с детства, что с рабской кухаркой задирается только полный дурак, заставил себя улыбнуться.

– Спасибо, Мамми.

Но класть сумку на голые доски кровати медлил.

– Клади, не покрадут.

Чак нехотя положил су мку.

– А что? – осторожно спросил он. – У каждого своя выгородка?

– Ну не вповалку же! – гордо ответила Мамми, выплывая в коридор.

Чак усмехнулся, положил сумку и вышел следом, прикрыл дверь, повернул гвоздь. Запор, конечно… хреновый ещё слишком вежливо сказано. Из кухни доносились голоса, и смех и звучные распоряжения Мамми.

– А ну, живо давайте, простынет всё!

И Чак невольно прибавил шагу, глотая слюну. Кто не успел, тот опоздал.

Шум, толкотня у рукомойника… Всё, как когда-то, но… но и по=другому.

Толкотня не всерьёз, без злобы, и не тряпка, а полотенце…

– Сюда садись.

Чак, не споря, сел на указанное место, и перед им шлёпнулась жестяная миска с кашей… ага, лепёшки все из общей стопки берут…кофе в кружках… а мелюзга не отдельно, а вперемешку со взрослыми… С ума сойти: и масло, и мясо, и крупа не сорная! Тогда что, и кофе с сахаром? Ну, чудеса-а-а!

Чак ел и быстро оглядывал сидящих за столом. Едва не поперхнулся, увидев белого, но тут же сообразил, что тот, видно, расу потерял, вот и всё. Кряжистый мулат и длинный негр, оба налитые, с такими… да нет, ему сейчас ни с кем не справиться.

После первых ложек, когда самый злой голод утолили, Чака стали расспрашивать. Кто, да откуда, давно ли на Бредли работает, подписал ли контракт? Чак отвечал осторожно, а они болтали свободно. И о себе, и о порядках здешних, а мелюзга – что уж совсем удивительно – в соседние миски под шумок не залезала.

Мамми собрала опустевшие, вытертые лепёшками до блеска миски. Остальные допивали кофе, вставая из-за стола.

– Молли, ты бидоны не ворочай, я подмогну…

– Ларри, ты…?

– Как всегда.

– Ну, ясно….

– А ну, живо выметайтесь, мне вон его ещё собирать.

Кухня опустела. А Мамми быстро, с привычной сноровкой вымыла и расставила на сушке посуду и окликнула упрямо торчащего у наружной двери мальчишку.

– Роб, а ну, проводи его к кладовкам.

– К вещевой, Мамми?

– Ну да. Ты, Чак, иди, я сейчас.

Мамми быстро вытерла стол и накрыла угол чистой салфеткой. Чак, застёгивая куртку, настороженно напрягся. И угадал: в кухню вошёл Фредди.

– Ага, спасибо, Мамми, иди, я сам управлюсь.

– А как хотите, масса Фредди, – с готовностью отозвалась Мамми.

Но пока Фредди мыл и вытирал руки – тем же мылом и полотенцем, что и все! – Мамми накрыла на стол. То же, что всем, но только тарелка и кружка фарфоровые. Садясь за стол, Фредди скользнул по Чаку невидяще холодным взглядом, и тот понял, что лучше мгновенно исчезнуть.

– Пошли, парень.

Мамми, уже в накинутом на голову и плечи рабском платке, подтолкнула Чака в плечо.

Через двор прошли к кладовкам.

Мамми достала из-под фартука связку ключей и зазвенела замком.

– Сейчас постель возьмёшь, – объяснила она Чаку. – А там и одёжу подберём. Сказано, чтоб всё, а это, значитца, полное обеспечение.

Порядок в кладовке был… настоящий. Мамми ловко и точно вынимала из аккуратных стопок нужное и бросала на руки Чаку, приговаривая:

– Одеяло, простыней… две… наволочки… две… Одну, что погрубее, набьёшь, а тонкую сверху… Тюфяк держи… Тоже набьёшь… у Рола в сенном… Он покажет, из какого брикета брать… Ну, стружек у Сэмми добавишь…

– Опилки ещё есть, – подал голос Роб, хвостом ходивший за Мамми вдоль стеллажей.

– Вот и покажешь, где взять… Так, полотенце держи, мыло… Здесь всё, пошли дальше.

– Мамми, а записать, – опять вмешался Роб.

– Сейчас и запишем, – засмеялась Мамми, раскрывая лежавшую на столике у окна толстую разграфлённую тетрадь. – Вот, парень, твой лист будет. Масса Фредди уже определил.

Чак подошёл поближе и чуть не присвистнул. В самом деле, наверху листа было написано коротко – Чак.

– Грамотный? – вдруг спросила Мамми.

От неожиданности Чак кивнул.

– Правильно открыла?

– Да, Мамми, – Чак в который раз заставил себя улыбнуться.

Мамми взяла прикреплённый к тетради длинным шнурком карандаш и старательно проставила палочки напротив нарисованных столбиком слева картинок: простыня, полотенце, мыло, наволочка, тюфяк, одеяло.

– Вот так, парень. А когда рассчитаешься за них, я зачеркну, чтоб крест получился. Понял?

Чак кивнул и осторожно спросил:

– И что, так и останется у меня?

– А куда ж ещё? Вычесть вычтут, и будет как купленное. Раз крест стоит, значит, без возврата.

– Понятно, – хмыкнул Чак.

Они вышли из кладовки, Мамми заперла её и открыла соседнюю. Здесь была одежда. И тоже всё разложено – рубашки, штаны, кофты, юбки, куртки, сапоги, шапки, платки, а детское отдельно…

– Держи. Штаны, рубаху, куртку, сапоги, портянки… две пары… шапку ещё…

– И тоже, – Чак подбородком придерживал заметно выросшую стопку, – в вычет пойдёт?

– А как же! На халявщину жить – последнее дело. Сапоги если малы, поменяю.

И здесь такая же тетрадь. Мамми записала на его странице выданную одежду, и они пошли к выходу.

– Мамми, – вдруг спросил Роб, – так чего, так и будет лишнее без дела лежать?

– Кто ж без массы Джонатана такое решит, – Мамми вытолкнула Роба из кладовки.

– А масса Фредди?

– Иди, я сказала, вот масса Джонатан приедет, ему и скажешь. Помоги лучше донести.

– Обойдусь, – отказался Чак.

Когда он вошёл в кухню, Фредди там не было. Уже легче. Чак отнёс все вещи в свою выгородку, свалил на кровать. Что ж, от чего бежал, к тому и вернулся. Он уже заметил, что все, даже беляк, в рабском. Одежда, правда, крепкая, целая, хотя… за год особо сносить и не успели. Сволочь, конечно, Бредли: за рабское шмотьё вычитает. Да ещё за жратву, за жильё… это ж сколько на руки останется? В прошлую пятницу хорошо заплатили, за три рабочих дня и за сверхурочную первого, тут ничего не скажешь, не обманули. А вот что теперь будет?

За этими мыслями он разобрал по табуреткам и гвоздям вещи, взял тюфячную и подушечную наволочки и пошёл искать набивку. Сена, конечно бы, лучше, на опилочном жёстко.

Роланд показал ему, откуда можно взять сена и сказал, чтоб брал, сколько надо. Хватило и на тюфяк, и на подушку. Роб настырно вертелся рядом и опять вылез с вопросом.

– Ну, а сена сколько ушло?

Если бы не страх перед параличом, Чак бы за это так врезал… а Рол только заржал и стал объяснять, что этот брикет масса Фредди не разрешил задавать ни коровам, ни лошадям, даже на подстилку, так что…

– А взвесить надо, – убеждённо сказал Роб. – Немеряное даром тратится.

Тут Рол совсем зашёлся, как от щекотки. Чак сцепил зубы и вместо уже готового сорваться ругательства ограничился кратким:

– Ишь… цепняк!

Рол сразу перестал смеяться.

– Роб, сходи-ка посмотри, что мамка делает, поможешь ей.

– Ага!

И, когда мальчишка выбежал, укоризненно сказал Чаку:

– Что ты… совсем уже?! При мальце и такое.

– А что? – Чак сдерживался из последних сил.

– Чего-чего… А ничего, а пацана не трожь, понял?

Рол сердито оглядел его, рывком переставил соседний брикет.

– Набрал себе? Ну и мотай отсюдова!

Чак поджал плечами, взял тюфяк и подушку и пошёл в барак.

В кухне гремела крышкой закипающая кастрюля и хныкал перебиравший на столе крупу мальчишка.

– Да-а, так Джерри ты не посадила, а меня-а…

– А Джерри крупу Бобби утащит, – в кухню вошёл Роб и сел рядом с Томом. – Ты смотри, вот эти два зерна хорошие, а сор из крупы надо курам отнести, так выгоднее.

– Это чем? – еле выговорила сквозь смех Мамми.

Ответа Роба Чак не услышал, пройдя в свою выгородку. Бросил тюфяк на кровать, огляделся. Нет, никто не заходил, оставленные им секретки не тронуты. Ну… ну, вляпался он… психушка какая-то, всё не как у людей. Он застелил кровать, повесил свою кожаную куртку на гвоздь рядом с рабской, сумку с вещами засунул под кровать. Прислушался. От кухни доносились детские голоса, но слова неразличимы. Что ж за порядки здесь такие?

– Эй, – сказали вдруг за дверью, – как тебя, Чак, ты где?

– Здесь, – откликнулся Чак, привычно сделав шаг в сторону, чтобы не оказаться под пулей, когда стреляют на голос.

Вошёл Сэмми.

– Ты того, ежели полка нужна или чего там, пошли, я-то шабашу уже.

Полка? Да, полка ему нужна.

– Пошли, – кивнул Чак.

В кухне ещё перебирали крупу, у рукомойника Мамми умывала Джерри, от плиты тянуло умопомрачительными запахами.

А на дворе снова сыпал мелкий холодный дождь, и ветер опять рябил и морщил лужи. Высокий негр шёл от кладовок к бараку, а рядом с ним вприпрыжку бежал мальчишка.

– Эй, Ларри, пошабашил? – окликнул его Сэмми.

– А как же, – улыбнулся Ларри. – Обедать пора.

– Ну, и мы мигом.

В кладовке, заваленной всяким хламом, обломками и остатками мебели, сравнительно быстро отыскалась даже не полка, а небольшая этажерка, которую вполне можно в дело пустить, если вон ту рейку вместо ножки приспособить.

– Сам справишься или сделать тебе?

Чак на мгновение, но уже привычно стиснул зубы, глотая просящееся на язык ругательство.

– Сам.

Сэмми не стал спорить. Чак взял ещё молоток, горсть маленьких мебельных гвоздей, и они пошли обратно в барак.

– Щас пообедаем, – гудел Сэмми, – а потом сделаешь. После обеда время уж наше.

Чак кивал, быстро прикидывая. С обеда, значит, личное время, ты ж смотри, как Бредли опасается, что здесь, в глуши, так законы блюдет. Это ж чем его русские прижали?

В бараке он занёс всё в свою выгородку, выслушал от Сэмми обещание подобрать крючок на дверь и пошёл на кухню. Как все, вымыл руки у рукомойника в углу и сел к столу. Мамми поставила перед ним миску с густым, чуть пожиже каши, супом, в котором плавал большой кусок мяса. Чак быстро определил, что всем мужчинам столько и такого же налили, и мяса одинаково положили. Ну, что ж, он сам выбирал, сам напросился. Ему теперь здесь жить, вряд ли бы его стали кормить, чтобы убить, раб должен отработать затраченные на него деньги. Он невольно повеселел и даже улыбнулся чей-то шутке.

В отличие от ленча, сейчас уже не спешили. Смеялись, что Молли своё мясо Ролу подкладывает, а он, как она отвернётся, обратно. После супа ели творог, политый сметаной. От этого Чак совсем обалдел.

– Это ж сколько коров? – удивился он вслух.

– Десять, – ответили ему.

– И по стольку всем достаётся?

– А чего ж, – Мамми зорко оглядела стол. – Они у нас молочные. На хорошем корме, и уход правильный. И, – она усмехнулась, – не таскает никто.

Чак промолчал. Добавки никто не просил. Да и порции такие, что добавки не нужно.

И опять… чудеса! Вместо кофе тёмно-бурый отвар. Как в госпитале?!

– Эт-то что?! – поперхнулся Чак.

– Шиповник, – стали наперебой ему объяснять.

– Лечебное это.

– Чтоб болячки не цеплялись.

– Ты сахару себе положи.

– Что, впервой такое пьёшь?

– Нет, – нехотя буркнул Чак, – приходилось. И давно вы его пьёте?

– Да вот, как Ларри из госпиталя коробку привёз. А потом масса Джонатан ещё купили.

– Это я когда в госпитале лежал, – улыбнулся Ларри, – привык. Да и полезный он очень. Мне целую коробку с собой дали. Вот и пьём теперь. А что, не нравится?

– Нет, ничего, – пожал плечами Чак. – А… а ты чего в госпитале лежал?

– С лёгкими непорядок был.

– Дыхалку ему в заваруху отбили, – Мамми улыбнулась. – А русские вишь как его наладили.

– Так ты в русском госпитале был? – не сдержал удивления Чак. – В Спрингфилде?

– А где бы ещё меня лечили? – засмеялся Ларри. – И так вылечили.

И все этому засмеялись как шутке. Чак промолчал было, но беляк – остальные называли его Стефом – влез.

– А что, тоже бывал?

– Приходилось, – сдержанно ответил Чак.

– Это когда? – удивился Ларри. – Я тебя там не видел.

– Я тебя тоже, – огрызнулся Чак, но остальные явно ждали, и пришлось отвечать. – Меня уже после Хэллоуина привезли.

– А, ну, ясно, – кивнул Ларри, а за ним и остальные. – Я-то уже на выписку шёл.

– Да-а, – загудел Сэмми, – у нас тут тихо было, а так-то слышали, что на Хэллоуин творилось.

– Ну, и нечего к ночи поминать! – Мамми решительно встала, собирая посуду.

Вставали и остальные, расходясь по своим выгородкам. Но, возясь у себя с этажеркой, а потом раскладывая на ней вещи, Чак слышал, что нет, не заперлись каждый у себя, ходят, переговариваются, смеются, женщины на кухне тараторят малышня гомонит… Чудная здесь жизнь, ну, у него выбора нет. Сам сюда въехал. И свернуть некуда, и заднего хода не дашь.