Текст книги "Аналогичный мир - 3 (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 70 страниц)

Приведя себя в хорошее настроение, Говард встал из-за стола. Об убытках, реальных и прогнозируемых он подумает потом, подводя, как и привык, дневные итоги. А пока… ничего насущного и неотложного нет. Заведённый и выверенный механизм домашнего хозяйства функционирует и без его участия. Тоже традиционно, как было заведено ещё его собственным дедом. Мужчины Говардов обеспечивают дом, а ведут его женщины. Младшую удалось пристроить к делу, тихой мышкой шебуршится в комнатах, помогая экономке и мажордому. Не командует и командовать не будет, но исполнительна. А вот старшая. Нет, её тоже можно использовать, если бы чертовка не пыталась вести собственную игру. Ни ума, ни внешних данных, ни средств для этого у неё нет, а понимать этого не желает. Всё тащится вслед за мамочкой. Изабелла хоть иногда понимала, где надо даже не остановиться, а слегка притормозить и немного подумать. Скажем – Говард усмехнулся – о странной монограмме на дверце своего разграбленного сейфа даже не заикнулась, хотя не увидеть и не понять не могла. Хватило ума. А вот в Хэллоуин сглупила. И поплатилась за это. Так туда и дорога. Как безвинная – хе-хе – жертва она гораздо полезнее.

В дверь кабинета поскреблись.

– Ну? – недовольно бросил Говард.

– Дедушка, к тебе пришли, – приоткрыла дверь Мирабелла.

И тут же отпрянула, вернее, её оттолкнул, входя, человек, при виде которого Говард приподнял бровь, выражая неодобрительное удивление.

– Да, это я, – кивнул гость. – Не ждал. А зря.

Говард кивнул, приказывая Мирабелле закрыть дверь. Такие намёки и знаки она уже научилась понимать и выполняла беспрекословно.

Гость оглядел кабинет и, усмехнувшись, показал на тёмный квадрат на стене.

– Настолько припекло, что сдал на аукцион? – и насмешливо одобрил: – Разумно.

– Зачем ты приехал? – разжал губы Говард.

– Называй меня Неуловимым Джо, – хохотнул, намекая на старинный анекдот, гость. – Надеялся, что я у русских? Как видишь, нет. И почему бы мне не навестить старого приятеля и, – мерзко подмигнул, – подельника. Так, кажется, говорят твои новые… как ты их называешь?

– Зачем ты приехал? – повторил Говард.

– Я же сказал, – удивился гость. – Повидаться с тобой, кое-что вспомнить, освежить, так сказать, в памяти, обсудить, даже договориться, – он выразительно покосился на старинный кабинетный бар тёмного дерева. – Или, – его улыбка стала вкрадчивой, – ты не хочешь договариваться?

– За выпивкой не договариваются, – сухо ответил Говард, указывая на кресла у стола.

– Дело прежде всего, – согласился гость, усаживаясь. – Итак Спенсер, что ты можешь мне предложить?

– За что… Джо? – очень искренне удивился Говард, устраиваясь напротив.

– За молчание, разумеется. Всё остальное за отдельную плату.

– А почему я должен тебе платить?

– Не должен, Спенни, а хочешь. Ты просто жаждешь купить моё молчание. Ведь других причин молчать у меня нет.

Говард кивнул.

– Но ты уверен, что тебя захотят слушать?

– Ещё бы! Ты тоже в этом уверен.

– Нет, пока я не знаю, как ты выскочил.

– Надо быть исключённым из Клуба за неуплату членских взносов, – хохотнул Джо. – Привилегия бесплатного членства иногда мешает. Многие на этом погорели.

– Русские взяли архив Клуба, это точно?

– Действующие списки точно, – стал серьёзным гость, – а вот архив… Многое распылили по региональным отделениям, некоторые ещё в заваруху сгорели, так что… тут много неясностей.

– И твоя неуловимость под вопросом, – позволил себе улыбнуться Говард.

– Как у любого, – поддержал его Джо.

– Если молчание должно быть взаимным, – стал рассуждать Говард, – то почему платить должен только я?

– Потому что ты молчишь только о прошлом, а я молчу дважды. О прошлом и настоящем. С тебя больше.

– О моём настоящем ты не знаешь, и знать не можешь, – сухо сказал Говард.

Джо с удовольствием расхохотался.

– Ну, так я известная свинья.

Говард нахмурился, мгновенно вспомнив старинное изречение: «Что знают двое, знает и свинья». Да, знают многие, но каждый о немногом, и если этот… Джо собрал хотя бы треть, то остальное легко домыслит сам. А это уже нежелательно и весьма. Придётся договариваться. Или… использовать? Нет, легко отожмёт, оставить партнёру труды, а себе забрать результаты – это всегда умел, виртуозно, надо признать, работал.

– У меня нет денег.

Джо присвистнул, изображая изумление.

– Вот как? И ты в этом так легко признаёшься? Но, Спенни, ты никогда не говорил правды. И значит, на самом деле… Но это не слишком важно. А вот зачем ты мне это сказал? – гость подмигнул. – Вот это надо обдумать. Не почему, Спенни, а зачем.

Говард пожал плечами.

– Думай. Твои размышления мне неинтересны. Мы оба молчим. Тебя это устраивает?

– Я уже сказал: нет. Прибавь к своему молчанию кое-что посущественнее. Можно и не деньгами. А, скажем, – ухмылка Джо стала угрожающей, а голос серьёзным, – из плодов ночного сбора урожая. Я отдал тогда Нэтти свой лучший десяток. И он положил их всех. И прошёлся по имениям моих людей. И это тоже к твоему долгу. Я не прошу лишнего, я требую своего.

– У тебя в этом деле не было доли.

– Не было, так будет.

– Нет, – отрезал Говард.

Обычно на этом всё заканчивалось. Затем произносилась фраза о неприемлемой ситуации, из-за портьер выходили двое или трое… Но сейчас за портьерами пусто. И некого вызвать звонком. И понимая это, гость даже не потрудился изобразить страх. Более того:

– Ну, Спенсер. Что дальше?

– Уходи.

– Уйду, – согласился Джо. – В отличие от тебя, мне есть куда идти. Не предавай, Спенсер, и не предаваем будешь.

Он легко оттолкнулся от подлокотников и встал, сверху вниз посмотрел на Говарда, усмехнулся.

– И в память былой дружбы дружеский совет. Твоя внучка слишком активно лезет в штаны всем подряд. Объясни ей, что всё надо делать разумно и просчитывая последствия. Такая неразборчивость и назойливость отпугивает серьёзных клиентов.

И вышел, не прощаясь. За дверью неразборчиво пискнула Мирабелла, и прозвучал уверенный голос гостя.

– Благодарю, детка, но я знаю дорогу. Привет сестричке.

Оставшись один, Говард пересел на своё рабочее место и дал себе волю. Сжал кулаки и ударил ими стол перед собой. Мерзавец, сволочь, как это русские его упустили?! Но ничего. Не в первый раз начинать с нуля. И если удастся операция с этим подонком Найфом, то… то будут и деньги, и страх. «Ансамбль»? Поползёт, и будет служить как… как служили все. А получиться должно. Да, сложно, в определённой степени, головоломно. Но тем труднее отследить и помешать. И медленно. Что правильно. Резкое движение вспугивает дичь, а медленно приближение позволяет застать врасплох. И наглый мальчишка, посмевший взять себе имя личного врага Говардов, будет уничтожен первым. Кто он там на самом деле – Смит или Джонс – неважно. Посмел назваться Бредли, ну, так и получи… как Бредли. А его деньги дадут возможность прибрать к рукам весь Ансамбль.

Говард разжал наконец побелевшие от напряжения кулаки, разгладил, успокаиваясь, полированную столешницу. Да, эта последняя, задуманная и начатая ещё до Капитуляции комбинация станет его первой в новом мире. И хорошо, что так мало осталось из прежнего, никто не путается под ногами. А когда Ансамбль будет подчинён, Джо перестанет быть Неуловимым, во всех смыслах. Он ещё раз мысленно прошёлся по уже отработанным стадиям всей комбинации. Пока без сбоев. И каждый был уверен, что работает только на себя. Пускай. Нужна не слава, а результат.

* * *

Новогоднего вечера Крис ждал с замиранием сердца. Его выходка на Рождество прошла благополучно, ну, во всяком случае шума ни Люся, ни Галя и Нина, жившие с ней в одной комнате, не подняли, так что… так что если Люся придёт на новогодний вечер с его брошкой, то он рискнёт подойти. Конечно, риск, но… но на Рождество, когда начались танцы, то танцевали все, и многие из парней рискнули приглашать кого-то из медсестёр или санитарок, а то и врачей. И всё обошлось. Люся тогда на танцы не осталась, ушла, но сейчас-то… сейчас, может, и повезёт.

Они опять всё убрали в столовой, подправили ёлку, добавив игрушек, столы расставили так, чтобы было удобнее танцевать. Что-то ещё явно готовилось, но что именно, они не знали. Андрея отрядили к доктору Ване. Выяснить и прояснить. Всё-таки малец вхож, философствуют они по вечерам за чаем… Андрей, ко всеобщему удивлению, забрыкался. Никуда он не пойдёт, и отстаньте от него. Он вообще с Рождества сам не свой ходил, увиливал от дежурства в палатах, меняясь с работающими во дворе, а после работы сидел сиднем у себя в комнате, вернее, валялся одетым на кровати с книгой или журналом, но не читал, а только вид делал. И даже будто с лица спал.

– Ты что, больной? – спросил как-то Эд.

И в ответ услышал такую ругань, что растерялся и не смазал зарвавшемуся мальцу по шее. А Андрей куда-то удрал, а когда появился, то глаза у него были зарёванными.

И сегодня, когда Андрей стал отказываться, его попросту зажали в кольцо, но ещё шутя, не всерьёз.

– Да, чего ты кочевряжишься? Андрей? Ну? Ты ж у нас самый глазастый. Поулыбаешься, подмигнёшь… – говорили все сразу наперебой. – Ты ж у него каждый вечер сидишь, – и кто-то сказал: – Да сядь поближе, прижмись и…

Говоривший не закончил фразу, потому что Андрей бросился на него. Конечно, никакой драки не было. Андрея попросту отволокли в уборную и сунули головой под кран с холодной водой. Подержали, пока тот не стал захлёбываться. Вытащили, дали отдышаться и повторили. И ещё раз. Убедившись, что уже не дёргается, а только плачет, отпустили. И потребовали объяснений. Андрей, не сопротивляясь, угрюмо молчал. И тут вылез Алик.

– Это он так из-за хозяина своего. У него хозяин тут в палатах лежит, ногу лечит.

– Что-о-о?!! – взревел Эд, хватая Алика за шиворот. – И ты молчал, падла?! Знал и молчал?!

– Отцепись от него, – всхлипнул Андрей. – Это я ему молчать велел. Я думал, сам справлюсь.

– Вот когда не надо, так ты думаешь, – заржал Майкл и уже серьёзно: – Лезет он к тебе?

– Так ты из-за этого из палат ушёл! – догадался Сол. – Ну, ты и чмырь, а мы-то на что?

Кто-то принёс большое махровое полотенце и накинул Андрею на голову.

– Вытирайся, мозги застудишь.

Андрей, всё ещё всхлипывая, стал вытираться.

– Ну, вот так, – удовлетворённо кивнул Крис. – А теперь иди к доктору Ване, чтобы он тебе мозги поправил. Алик, ты этого… хозяина знаешь?

– Ну-у, – неопределённо протянул Алик.

– Покажешь его нам, – распорядился Крис. – Вытер голову? Так, пошли.

Андрей открыл было рот, но его с двух сторон зажали, исключая любое сопротивление, и повели.

Жариков был у себя в комнате и, когда в дверь постучали, недовольно отозвался:

– Я занят.

Но стук повторился, и голос Эда сказал:

– Иван Дормидонтович, помогите.

Разумеется, оставить такое без внимания Жариков не мог. Он подошёл к двери и открыл замок.

– Что случилось?

– Вот… мозги опять набекрень… Вправьте ему…

В несколько голосов, наперебой ему что-то объясняли, и так же совместно подталкивали к нему Андрея. Кто-то увидел за спиной Жарикова разложенное на столе и громко ахнул. Вот тут Жариков рассвирепел. Так это они его купили?! Он хотел выгнать всех, но получилось так, что парни отступили в коридор, а вот Андрей совершенно непонятным образом оказался в комнате и за его спиной. И тут Жариков разглядел, что Андрей и впрямь… не в себе. Он вернулся в комнату, плотно закрыл дверь и уже совсем другим тоном спросил:

– Что случилось, Андрей.

Андрей судорожно, как после плача, вздохнул. И Жариков понял, что Андрей действительно только что плакал. И вообще что-то произошло.

– Ну-ка, садись.

Жариков сгрёб со стола недоделанную бороду Деда Мороза и всё остальное и бросил на кровать. И нахмурился. Потому что Андрей даже не посмотрел на его рукоделие. Это с его-то любопытством.

– Чаю?

Андрей помотал головой, ещё раз вздохнул и сказал по-английски.

– Я… я хозяина своего встретил. Жариков мягким нажимом на плечо усадил его к столу и сел сам, загораживая собой кровать. Да, для парня это серьёзный удар.

– Из тех…?

– Нет, – сразу понял и перебил его Андрей. – Я у него до этих был. Он меня на торгах купил. Я у него долго был, до зимы, ну, до того, как банда напала и он меня им отдал, откупился мной. А теперь… теперь он зовёт меня… к себе.

Жариков медленно кивнул.

– Он здесь? В госпитале?

– Да, – Андрей перешёл на русский. – Во второй хирургии, у него нога сломана. И вот… я же не могу его… врезать ему, он же больной.

Только в этом проблема?

Андрей и так сидел, не поднимая глаз, а тут совсем поник, склонился головой к коленям.

– Рассказывай, – мягко, но исключая сопротивление, сказал Жариков. – Рассказывай всё.

Андрей вздохнул и заговорил по-английски.

– Я как увидел его… он… он власть надо мной имеет. Он же купил меня, а тем не продавал, те отобрали меня, я не знаю, как это получается, но, но я не могу, я не могу сказать ему, тех, того, одного из тех, его в Хэллоуин привезли, раненого, так если бы не доктор Юра, я бы убил его, точно. А этого… он… он, ну, те насиловали меня, издевались по-всякому, били, не покормили ни разу, а он, он же ни разу даже не приковал меня, уходил когда, так я по всей квартире ходил, даже на кухне, где продукты, он не запирал ничего, мне… мне у него хорошо было…

Но последние слова прозвучали вопросом. И Жариков покачал головой.

– Так ли, Андрей?

Андрей поднял голову, посмотрел на Жарикова расширенными глазами, качнул встрёпанной шапкой кудрей.

– Да, так, но…

– А что было плохо?

– Трахались когда, – вздохнул Андрей. – Нет, он не бил меня, ничего, но каждую ночь, и… и я ему только для этого был нужен, и сейчас… зовёт…

– И ты не можешь сказать «Нет», а говорить «Да» не хочешь.

– Да, – обрадовался Андрей. – Да, всё так.

– Понимаешь, Андрей, тебе надо решить и пересилить себя.

– Да, я знаю, я же клятву ему не давал, но… но он говорит, а я молчу, я только встану подальше, чтобы он не дотянулся до меня, он же на костылях, и он… я ведь у многих был, он был… да, лучше хозяина у меня не было.

– Хозяина, – повторил Жариков.

Андрей опять опустил голову.

– Ты свободный человек, Андрей, – Жариков говорил тихо, задумчиво. – Ты и только ты хозяин своего тела и своей жизни. И никто не вправе заставлять тебя.

– Хозяин своего тела, – медленно повторил Андрей. – Как это?

– Это значит, что только ты решаешь, с кем, как и когда… вступать в половые отношения, – Жариков намеренно заговорил по-казённому. – Всё остальное – уже насилие и наказывается по закону.

– Значит, что, значит, тогда это тоже было насилие? – удивился Андрей.

Жариков кивнул и, видя, что Андрей смотрит с явным ожиданием, продолжил:

– Разве ты попал к нему по своей воле? – Андрей улыбнулся этому, как шутке. – Ну вот. Разве ты определял… каждую ночь это будет или нет? Ты не хотел, ведь так? – и дождавшись его кивка, – Ты делал это из страха, так? – новый, уже уверенный кивок. – Значит, это всё равно было насилием над тобой.

Жариков подтянул к себе пачку сигарет, закурил.

– Понимаешь, Андрей, насилие не всегда… с палкой, бывает и с улыбкой. Когда один не может сказать «нет», и неважно, чего он боится, то это насилие.

Андрей покачал головой.

– Я… я не думал так. Никогда. И… и мне так и сказать ему? Ну, что я не хочу?

– Да, так и скажи, – Жариков улыбнулся. – Ты же умный парень, Андрей, ты сможешь сказать так, что он поймёт.

Андрей несмело улыбнулся.

– Вы думаете, он поймёт?

– Скорее всего, Андрей, он не понимает, почему ты… отказываешься.

– Да, – Андрей радостно закивал. – Да, всё так…

…Светлый просторный коридор лечебного корпуса.

– Подожди.

Он останавливается и медленно поворачивается на голос. Хозяин. Ловко выбрасывая вперёд костыли и подтягиваясь за ними, хозяин подходит к нему.

– Куда ты так спешишь?

– Я на работе, сэр, – тихо отвечает он.

– Ну, понятно-понятно, – кивает хозяин. – Когда закончишь…

Он осторожно пятится, старательно выдерживая дистанцию.

– Я должен спешить, сэр.

И убегает…

…И в этот же день опять. На этот раз хозяин стоит в дверях своего бокса, а у него тележка-столик с ужином для лежачих, а хозяин не ходит в столовую, и он поневоле должен и подойти, и зайти в палату. Хозяин отступает вбок, давая ему войти, а, когда он, переставив тарелки на стол, оборачивается, хозяин уже закрыл дверь и стоит, загородив её, и улыбается жёсткой неприятной улыбкой.

– Иначе тебя не остановить, верно? Заработался совсем. Зря ты от меня бегаешь. Или, – и тоном, каким рассказывают анекдот, – обиделся на что?

И он не выдерживает.

– Вы меня зимой тем отдали, вы знали, кто они, и отдали.

Хозяин даже присвистывает от удивления.

– Вот, значит, в чём дело. Дурачок ты, если б у меня деньги были, неужто бы я тебя отдавал. А деньги в банке, а банк тю-тю. Ты хоть знаешь, что это такое, без денег остаться? – и сам отвечает. – Откуда тебе знать. Тебя всю жизнь кормили, поили, одевали. А я когда уходил, ты ещё и сверх этого по шкафам шарил, – и усмехается. – Больше всего ты ветчину таскал. И крем шоколадный. А ты ведь ни разу не подумал, каких это денег стоило, лопал как своё.

Он молча идёт к двери, толкая перед собой столик, и хозяин уступает дорогу. Он выходит из палаты и слышит в спину:

– Дурачок ты…

…Андрей потряс головой, потёр ладонями лицо и взъерошил волосы.

– Да, – заговорил он по-русски, – да, Иван Дормидонтович, он… он не понимает. Я ему напомнил, как он меня банде отдал, а он… он мне, как я ветчину потихоньку таскал. И шоколадный крем. Разве… разве это сравнимо?

Жариков улыбнулся. Вот и отходит, Андрей, заговорил уже нормально. И тоже перешёл на русский.

– Для него, видимо, да. Ты не злись и не бойся. Объясни ему, просто объясни.

Андрей кивнул и встал.

– Да, спасибо, Иван Дормидонтович. Я пойду.

– Хорошо. И вот что, Андрей, о том, что видел здесь, молчок. Договорились?

– Да, но…? – у Андрея изумлённо округлились глаза.

Он попытался через плечо Жарикова разглядеть, о чём же он должен молчать, но Жариков ловко и необидно вытолкал его в коридор со совами:

– Вот и отлично, вот и договорились.

Звучно хлопнула дверь, звякнув замком.

В коридоре Андрей оторопело поморгал, потоптался у двери Жарикова и пошёл к себе. В холле их этажа его окликнули Эд и Крис.

– Иди сюда.

Они сидели рядом на подоконнике, и, когда Андрей подошёл к ним, Эд улыбнулся.

– Ну как? Вправили мозги?

– Да, – кивнул Андрей. – Теперь всё в порядке.

– Ну и ладушки, – сказал по-русски совсем чисто Эд, хотя, в основном, он предпочитал смесь. – Ну, и чего ты у него в комнате видел?

– Так, – Андрей уже хотел сказать, что ни до чего было, но тут же изменил уже начатую фразу. – Так я слово дал, что молчать буду.

– Та-ак, – угрожающе протянул Эд.

Но Крис толкнул его локтем в бок и спросил о другом.

– Чай пили?

– Ни до чего было, – вздохнул Андрей.

– Понятно, – кивнул Крис. – Да и стол завален, убирать замучаешься.

– Не, он всё сгрёб и кровать свалил, за чистым столом сидели.

– На кровать? – удивился Крис. – Так иголки, клей…

– Не, это всё на столе осталось.

– Недошитое кидать, – подхватил Эд.

Но Андрей уже всё понял и улыбнулся.

– А больше я ничего не скажу.

– Скажешь, – Эд попытался ухватить его за волосы, но Андрей увернулся. – Ах ты, малёк чёртов! Тебя зачем к доктору Ване посылали?

– Меня отвели, – Андрей не уходил, но выдерживал дистанцию. – Насильно, можно сказать, чтобы мне мозги вправили.

– А до того что было?

– А от того я отказался, – ухмыльнулся Андрей и уже серьёзно повторил: – Я слово дал.

– Ты небось и не разглядел ничего толком, – хмыкнул Крис.

– Вот это правильно, – кивнул Андрей и в который раз повторил: – Не до того мне было.

– Понятно, – кивнул Эд. – Вот как пошли местные, так и началось. Липнут, сволочи, а врезать нельзя.

– Нельзя, – согласился Крис. – Ну так и перетерпим.

– Терпеть можно, – вступил подошедший к ним Леон. – Противно, правда.

– Кто бы спорил, – согласился Андрей. – Только у раненых спокойно работаешь.

– Так, – поддержал его Майкл.

Собралась уже небольшая толпа. Все те, кто твёрдо решил уехать. Разговор шёл спокойный, никто ни себя, ни других не заводил. Психануть легко, зато потом всё внутри долго дрожит, а сегодня праздник – Новый год. И уж если Рождество, хорошо памятное всем по питомникам и Паласам, оказалось здесь таким здоровским, то уж Новый год должен быть… необыкновенным. И нечего себе зазря душу рвать. Сол так и сказал. И его дружным хором поддержали. Кто-то предложил пойти в душ, а то скоро со смены подойдут, так чтоб лишней толкотни не было. С таким разумным предложением все согласились. В самом-то деле, а ведь ещё нагладиться надо, ботинки надраить… ботинки до душа чистят… а у него гуталин вместо крема… а не всё ли ему равно, на нём гуталина не видно… а тебе завидно… И в этой весёлой толкотне, в одновременно привычных и по-новому приятных хлопотах всё ненужное сейчас уходило, становилось пустяковым и неважным.

Крис отмывался и начищался с особой тщательностью. И загадывал: если Люся приколет его брошку, то… то что? Подойти и пригласить танцевать. На это-то его хватит. Лишь бы Люся согласилась. А если она придёт без брошки? А вдруг ей его подарок не понравился? Тогда… нет, и тогда подойдёт. Чтобы знать: можно ему ещё трепыхаться или всё, конец.

И гладя брюки и рубашку, заново до зеркального блеска начищая лёгкие ботинки, что не для улицы, специально на праздник покупал, он снова и снова мысленно подходил к Люсе, приглашал танцевать, получал отказ и… подходил снова.

За окнами было уже совсем темно. Крис включил свет, задёрнул шторы, убрал утюг и всё остальное. И стал переодеваться. Рубашка отстиралась хорошо, никаких следов не осталось, а брюки сделал, как тётя Паша говорила: высушил и щёткой отчистил и замыл. Хотя замывать особо не пришлось – земля, высохнув, пылью делается. Ну вот. Крис открыл шкаф, осмотрел себя во внутреннем зеркале. Что ж, хорошо, белая рубашка действительно самая нарядная. Потом купит себе пиджак. И галстук. На Рождество все врачи были в пиджаках и галстуках.

– Кир, – всунулся в дверь Эд. – Идёшь?

– Иду.

Крис захлопнул дверцу шкафа и пошёл к двери, мимоходом выключив свет.

Общей, весело гомонящей толпой спустились по лестнице на первый этаж и прошли в столовую. Примерно так же, как и на Рождество, но ещё веселее, шумнее и… свободнее.

Крис медлил, выжидая, выглядывая Люсю, но его дёрнули за плечо, за руку.

– Кир, давай…

– Ты не с нами?

– Ты с кем, Кир?

– С вами, с вами, – отмахнулся Крис.

Он оказался за одним столом с Эдом, Майклом и Леоном. Шум, суета, за многими столами уже хлопают пробки, звенят стаканы. У них, как у всех, на столе три бутылки: шампанское, вино и водка, и ещё две с минеральной водой.

– Шампанское на полночь оставь, – скомандовал Эд.

– Так что, водку? – Леон взял было бутылку, но тут же поставил обратно.

Видимо, под больную руку пришлось. Остальные вежливо сделали вид, что ничего не заметили. Никак Леон руку до конца не восстановит, хотя два месяца прошло.

– Я лучше вина, – спокойно сказал Крис.

– А ещё лучше лимонаду, – засмеялся Майкл, берясь за бутылку вина. Медленно, по слогам прочитал: – На-па-ре-у-ли, – и пожал плечами. – Никогда не слышал о таком.

– Хорошее вино, ребята, – у их стола остановился один из врачей. – Меняемся?

– Что на что? – азартно спросил Леон.

– Вашу водку на наше вино.

– Костя, – сразу вклинились от соседнего столика, – не мухлюй.

– Да ладно вам, – Костя-ларинголог подмигнул парням. – Нам квас ни к чему, а вы водку не пьёте.

– Пьём, – ответил Эд. – Мы просто думали, с чего начать.

– Понял, Костя? – не отставали соседи. – И отваливай, не засти.

– Ладно, ребята, – не стал спорить Костя. – Но если что…

– Если что, мы поможем, – поставили точку в этом споре соседи.

Когда Костя отошёл, Эд решительно взял бутылку водки.

– Ладно, раз сказали, так этого и будем держаться.

Крис рассеянно кивнул. Он никак не мог углядеть Люсю, но ещё не все пришли, так что…

– Кир, очнись.

– Ага.

Крис взял свой стакан. Эд налил водки на самое донышко, по глотку. Им же не напиться, а всю ночь провести надо.

– За что пьём, парни?

– За нас, – улыбнулся Майкл. – Что выжили.

– И что живём, – кивнул Леон.

Они по усвоенной уже привычке сдвинули со звоном стаканы и выпили. Майкл сразу разлил по стаканам минералку – запить, а Крис разложил бутерброды.

И покатился новогодний праздничный вечер. Пили, ели, смеялись, даже уже пробовали песню, и вдруг встал длинный – на голову выше всех – командир комендантской роты и зычно сказал:

– Порядка не вижу.

– Так главного нет, – громко ответил Аристов.

Все сразу посмотрели на сидящего за одним столов начальника госпиталя. Сегодня он был не в халате и не в генеральском мундире, и парни с трудом его узнавали. Шутливым жестом он развёл руки в стороны.

– Над Новым годом я не главный.

– Что ж, – командир обвёл зал весело-строгим взглядом. – Зовём главного?

И зал ответил дружным весёлым гулом и аплодисментами. Недоумевая, но следуя за остальными, захлопали в ладоши и парни. И тут послышались тяжёлые шаги, и в дверь столовой властно постучали. И ещё раз. И ещё. И на третьем стуке дверь распахнулась и в дверях встал высокий белобородый старик в красной с белой оторочкой шубе, такой же шапке, с ярким отливающим серебром поясом, с высоким украшенном снежинками посохом в руках и мешком за плечами.

– А вот и главный, – весело сказал начальник госпиталя, вставая из-за стола и выходя навстречу гостю. – Здравствуй Дед Мороз, спасибо за честь.

– И вам всем здравствовать, – столь же торжественно ответил Дед Мороз. – Кто такие будете?

Андрей, совершенно по-детски приоткрыв рот, оторопело хлопал ресницами. Дед Мороз говорил голосом Жарикова! Остальные парни были не менее ошеломлены. И поглядев на них, Аристов торопливо выпил стакан минералки, чтобы не расхохоткаться.

Генерал церемонно представил Деду Морозу присутствующих, тот, выслушав, благосклонно кивнул и махнул рукавицей.

– Раз так, и люди хорошие, и меня чтут, не грех вам и внучку мою показать, – и стукнул посохом об пол. – Зайди, милая, покажись людям добрым и сама на них посмотри.

И ещё раз стукнул посохом. Дверь столовой открылась, и вошла белолицая с длинными золотыми косами в голубой с белым мехом шубке румяная красавица. Но её узнали сразу – Барби, Варвара Виссарионовна. Хохот, радостные крики, аплодисменты… Но всё перекрыл могучий голос Деда Мороза. Он поздравил всех с Новым годом, пожелал здоровья и удачи во всех делах, но это всем, а каждому… Он сбросил с плеча мешок, запустил туда руку, вытащил горсть блестящих снежинок и бросил их в сидящих за столиками. И Снегурочка достала горсть и бросила. Сделанные из фольги, лёгкие снежинки кружились в воздухе, опускались на столы и головы. Их ловили, разглядывали, острые отогнутые зубчики в центре хорошо цеплялись за ткань или волосы. А потом… потом началась сумасшедшая весёлая карусель. Из бездонного мешка Деда Мороза появлялись пакеты конфетти, рулоны серпантина, хлопушки с сюрпризами, закрутились танцы под пластинки – когда в зале появился проигрыватель, парни даже не углядели – и пианино, общий хоровод вокруг ёлки, песни, шуточные конкурсы…

Но Крису было ни до чего: он никак не мог найти в этой толпе – больше ста человек в госпитале работает, да ещё комендатура, и пришли все – Люсю. Не могла же она не прийти. А все такие нарядные, многих не сразу и узнаешь, так может, он и Люсю не узнаёт?! Что же делать?

Расшитая мишурой рукавица ложится ему на плечо.

– Ищешь?

На разрисованном – вблизи виден грим – лице Деда Мороза знакомые глаза доктора Вани.

– Да, – кивает Крис.

Сейчас он готов на всё, и ему плевать, что вокруг полно народу.

– Ищут не где светло, а где потеряно, – рокочет Дед Мороз и легонько, но властно подталкивает его к двери. – Ищи.

Что, так Люси здесь нет? Где же она? Ему сказали: «Ищи!», – а если… если она у себя? Не пришла в столовую. Крис протолкался к двери – Дед Мороз тем временем уже опять закручивал хоровод вокруг ёлки – и вышел из столовой.

Как и на Рождество в вестибюле тихо и полутемно. Но сегодня Крис взбежал по лестнице на второй этаж и решительно повернул в крыло, где жили врачи и медсёстры. Он сам не помнил, когда узнал, где комната Люси, то ли ему кто-то сказал, то ли сам как-то догадался, но он это знал и знал твёрдо. А сейчас, когда в полутёмном коридоре нестерпимо ярко светилась щель под одной единственной дверью, он и подавно не боялся заблудиться. Он вообще уже ничего не боялся. Как пьяный. Хотя какой он пьяный? Выпил-то глоток всего. Это тогда, в Паласе, его заставили выпить два стакана смеси коньяка, водки, ещё чего-то… – беляшки чёртовы, клиентки сволочные, заспорили, чей спальник быстрее вырубится. Крис тряхнул головой, отбрасывая ненужное сейчас воспоминание, стукнул костяшками пальцев в заветную дверь и сразу, не дожидаясь ответа, толчком открыл её.

– Ой, кто это?!

Крис перешагнул через порог и закрыл за собой дверь. Люся, в клетчатом халатике, шлёпанцах, в туго повязанном на голове платке, стояла перед ним и… и она боялась его – мгновенно понял Крис.

– Это… это я.

Люся резко отвернулась от него, отошла к окну и встала спиной к нему.

– Зачем ты пришёл? – спросила она, не оборачиваясь.

– Я искал тебя там, внизу. Ты не пришла. Вот и… – Крис запнулся.

Порыв вдохновенной смелости уже проходил, и ему с каждой минутой становилось всё тяжелее.

– Зачем ты пришёл? – со слезами в голосе повторила Люся.

Крис молчал. Он не знал, как ответить, вообще не мог сейчас говорить.

– Ты… ты… – всхлипывала Люся, – зачем ты так? Пялишься… бегаешь… в комнату лазишь.

– Я не лазил, – глухо сказал Крис.

Мир рушился: он противен Люсе, ей даже взгляды его неприятны, но и смолчать на напраслину он не мог.

– Да?! А брошку? Не ты подложил?

– Я, – вздохнул Крис и зачем-то, ну, ведь всё уже ясно, понятно и кончено, объяснил: – Через форточку.

– С земли ночью закинул, да? И она ж закрыта была!

– Я на карниз залез. И она… не заперта была.

– Господи, – Люся порывисто обернулась к нему, – ты с ума сошёл! Ты ж убиться мог!

Крис шагнул к ней: ему бы только коснуться её, дальше бы всё само-собой пошло бы. Но Люся отшатнулась, и застарелым привычным страхом перед белым гневом Криса отбросило к стене. И от всего этого, от злости на себя, на свой страх, на то, что всё у него так нелепо, так обидно закончилось, он закричал, перемешивая русские и английские слова.

– Ну, давай, зови на помощь, кричи, что спальник напал! Да, ты – белая, а я – цветной, метис! Я – раб, я всегда виноват! Ну, давай! Может, пристрелят меня! Сразу! Чтоб мне не мучиться больше!

И обессиленно замолчал, привалившись к стене и опустив голову.

– Мучиться? Я… я не понимаю, – Люся тоже заговорила по-английски. – Кто тебя мучает?

– Ты, – ответил, не поднимая головы, Крис. – Я не могу больше. Ты не смотришь даже на меня, а я… я не могу, – и отчаянно повторил ту фразу, которой когда-то всё объяснил доктору Ване. – Я если с утра тебя не увижу, работать в этот день не могу, не живу я в такой день.