Текст книги "Принцесса для психолога (СИ)"

Автор книги: Татьяна Матуш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 38 страниц)

Глава 44 Старая лошадь

После встречи солнца работа закипела. Женщины и дети валяли из грубой «негодящей» шерсти шары, закладывая внутрь, для веса, небольшие камешки. Зачем они – никто не догадывался, но все подчинялись воле калафа.

Янг оставил свой эскорт с местными десятниками, наказав им обучить понятливых хассэри тактике оборонительного сражения, а сам с рядовыми хичинами отправился за водой. С недавнего времени на его боку висела сабля, похожая на хищную серую молнию.

Местные воины смотрели на нее и на самого Священного с явным одобрением. А Росомахе было тревожно. Обеты богам – дело серьезное и ломать их безнаказанно пока еще ни у кого не получалось.

А, тем временем, "город" хассери окружили стеной повозки. Их выстраивали замкнутой фигурой… правильным квадратом она не была, но вскоре грозно вскинула навстречу противнику нарощенные борта. Внутри, по замыслу аскеров, разместились лучники.

Хороших стрелков среди хичинов было немного, что и понятно – лук оружие воинов леса, а не песков, поди постреляй, когда каждое древко на вес жемчуга… Но, тем не менее, с полсотни годных лучников нашли и сейчас они под рукой воинов Священного вели пристрелку самых удобных подступов к городу. На случай, если врагов принесет ночью и стрелять придется на слух.

Здесь, в предгорьях, воздух был чуть более влажным, а ветры чуть менее лютыми. Хассэри достались во владения неплохие земли, неудивительно, что ниомы пытались вытеснить их веками – и вот сейчас преуспели.

Столице хассэри пришлось откочевать в каменистую долину, почти со всех сторон прикрытую невысокими, но труднопроходимыми горными цепями. Хичины чувствовали себя здесь в относительной безопасности, но одной из лучших учениц Школы Старателей было предельно ясно – безопасность мнимая. Хассэри загнали себя в ловушку.

Стрелять сверху удобнее, все поселение – как на ладони…

А если не удастся сдержать натиск ниомов у входа в долину – отойти горными тропами они не смогут. Просто потому, что кони и верблюды не пройдут, а без них… спасутся лишь полуголодные, измученные мужчины. Женщины и дети обречены. А стариков никто и звать с собой не станет, понятно же, что они – обуза.

Но аскеры не выглядели обреченными, наоборот, посматривали на каменные стены с явным удовольствием.

Сразу после быстрого обеда, такого же скудного, как и вчера, мальчишек послали вверх. Они, соревнуясь друг с другом, пытались закатить шерстяные шары в гору пинками, без помощи рук. Те срывались и неслись вниз, подпрыгивая на камнях.

Воины следили за мальчишеской забавой как-то уж слишком пристально и камешками отмечали, где прокатилось больше всего шаров, и где они остановились.

С лопатами вышло… Ничего не вышло, если уж совсем откровенно. Каменистая почва не поддавалась. А ломать сверхценное железо о неподатливый камень дураков не было.

Осознав, что едва не самый важный пункт плана разбился о мать-природу, военначальники хассери, во главе с царем, засели в одном из шерстяных домов. Росомаху они, естественно, не позвали – еще не хватало!

Интересно, что бы сказали суровые воины пустыни на слова хрупкой и слабой женщины о том, что она легко справится с их бедой? Постучали бы пальцем по лбу и посоветовали Равноправной поменьше сидеть на солнце…

Ближе к вечеру вернулись те, кто пошел с Янгом. На этот раз не все, зато опять с водой, и хассэри от радости чуть было не решили закатить пир. Хвала Высокому Небу, здравый смысл победил. Водой напоили лошадей и верблюдов, наполнили фляги и стали смотреть в будущее немного веселее.

– Это случится завтра, – сказал Янг, когда они остались одни.

Росомаха подняла на него вопросительный взгляд.

– Мы здорово разозлили ниомов своими набегами, а твоя иллюзия закончила дело. Я оставил амулет у колодца, и в полдень, с верхней дороги мы видели, как начали перемещаться дозоры. Царь ниомов стягивает своих подданных в один кулак. А зачем сжимают кулак, если не затем, чтобы ударить?

– Но что означает старая лошадь? – Лесс смотрела на Янга и ей очень хотелось улыбнуться, но она сказала себе, что сделает это только в ответ. А Янг был серьезен.

– По преданиям Хаммгана, на старой лошади или, как вариант, на старом верблюде ездит Серая Госпожа. И кто ее встретит – должен умереть в любой день из следующих семи… Но со смертью можно договориться.

– Серьезно? – Росомаха все же не выдержала и улыбнулась, – и как же?

– Послать ей навстречу вместо себя кого-то другого.

– То есть… человек, который встретил старую лошадь, должен убить… в течение недели?

– Именно. А если лошадь увидели сразу несколько сотен… есть лишь один выход.

– Коварно, – протянула Лесс, качая головой. Впрочем, скорее одобрительно, чем гневно.

– Выкопать ямы, я так понял, не получилось?

– И не надо, – отмахнулась Лесс, – будут тебе ямы. Нужна лишь хорошая веревка.

– И драгоценные камни, величиной с ноготь большого пальца, – со вздохом договорил Янг, – увы. Я подумал обо всем, но не о том, что в пустыне нам могут понадобиться наши коронные регалии.

– Не грусти, Богоравный, – беспечно протянула Лесс, – Льдинок наморожу. Они сработают не хуже.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ – Льдинки, на этой жаре? Ты шутишь? Они растают через пару мгновений.

– Не так скоро… Но растают, ты прав. Только я уже сделаю все, что необходимо.

Янг осторожно взял ее пальцы в свои. И все же улыбнулся, да вот только Росомаха не смогла так же беспечно ответить на эту улыбку. Слишком много было в ней недосказанного.

– Если все закончится, а мы еще будем живы, я буду тебя просить…

– О чем?

– Пока не скажу. Узнаешь… Сейчас скажу одно – когда услышишь мою просьбу, не отвечай сразу. Подумай. Хотя бы пол стука сердца. Это ты сделаешь?

– Пока не скажу, – качнула головой Росомаха. – Может быть. Спросишь – узнаешь.

…Уехал он затемно, по холодку. Вместе с калафом хассери и лучшими воинами, ко входу в долину.

Сквозь сладкий утренний сон Лесс смутно слышала, как супруг собирался и распекал одного из аскеров за то, что тот, во время "горячего" братания с хассери умудрился оставить где-то свой колчан со стрелами… Но открыть глаза так и не смогла. То ли Янг что-то подмешал в воду, то ли… ах, мужчина, который может не давать своей женщине сомкнуть глаз почти до рассвета, право, в снотворном не нуждается.

А поздним утром на дороге, ведущей из каменной долины, показался одинокий всадник. Он был без шлема, но в металлическом нагруднике и сидел на лошади, норовя сползти вбок.

Всадник добрался, а точнее, умная лошадь сама довезла его до шерстяного дома калафа и остановилась.

Всадник сполз на землю, на руки воинов, да так больше и не встал. Из его спины торчала тяжелая стрела, из тех, что пробивают доспех.

Всадник был еще жив и хотел что-то сказать, но сколько не пытался, изо рта вырывался один сип. А потом пошла темно-вишневая, густая кровь и воин потерял сознание. В себя он уже не пришел, и умер к исходу второй короткой клепсидры, не смотря на все усилия шаманки.

Росомаха проснулась от громких голосов, в которых, при всем желании, было не различить привычной почтительности.

– Если все так, как говорит воин из Шариера, тогда почему наш Карек убит в спину твоей стрелой, – услышала она. И, вместо того, чтобы вскочить, плотнее смежила веки и постаралась дышать ровнее.

– Кто такой Карек, я не знаю, – голос Оташи, аскера, оставленного для ее охраны, звучал ровно, и, наверное, только Лесс могла понять, что он не на шутку обеспокоен, – и у меня не было причин его ненавидеть.

– Ты лжешь, пришлый, – припечатал первый голос, – Ты знал Карека и ненавидел его! Ведь это он отозвался непочтительно о твоей кесаре. Той самой, которую Священный посадил за стол наравне с мужчинами…

– Постой, – Росомаха почти увидела, как Вала вскидывает руку. – Ты хочешь сказать, что убит сын калафа?

– Твоей стрелой!

– На ней написано мое имя? – насмешливо спросил Оташи. Видно, спор с дураком его все же разозлил, – а там, случайно, не написано, как я это сделал, если весь день пробыл на глазах воинов хассэри, а всю ночь проспал в доме и не выходил за границу вашего города. Или дозорные ваши спали? Тогда ничего удивительного, что ниомы постреляли вас в спину.

– Молчи, предатель, не оскверняй своей ложью камни заповедной долины, – прошипел первый голос и помимо злобы в нем прозвучала настоящая боль, – Мы приняли вас как друзей, ваш кесар переломил хлеб с нашим калафом – как Небо не поразило вас всех?

– Как оно не поразило тебя за твою феерическую тупость, – хмыкнул Оташи. Он уже успокоился и чем-то зашуршал.

– Куда ты собрался, предатель? Бежать решил?

– На двор мне нужно. С "подлыми предателями" тоже иногда случается, особенно с утра. Подождешь? А то можешь проводить… и подержать.

Голоса стихли. А Росомаха лежала неподвижно, и в голове ее крутились слова Верны, сказанные лекаркой еще в Шариере: "Кто-то ссорит царей Хаммгана, и, причем, хитро. У одного верблюдов угонят так, чтобы подозрение пало на соседей. У другого дочь украдут…"

Кто же такой хитромудрый добрался до них здесь, на краю света?

За Янга она почти не беспокоилась, белый ассасин если не выкрутится, то удрать-то всяко сумеет. За себя – тем более. На весь город хассэри ее магии, конечно, не хватит – она не Эшери Монтрез и огненный шторм десятого уровня ей вызвать не под силу… Но воздушный щит и плеть как-нибудь наколдует и удержит. И себя прикроет, и Сати.

Вот только воины… Аскеры, которые сопровождали их всю дорогу до предгорий. Им точно придется несладко, и шансов выжить у них чуть больше, чем ни одного.

Росомаха – Старатель удрала бы и назад не оглянулась. В конце концов, они мужчины и воины, и давали клятву беречь Священного и его Равноправную даже ценой своей жизни – вот и пришел срок ее сдержать.

А вот Алессин – кесаре этот поворот не нравился, и чем дальше, тем больше.

Да, воин дает клятву умереть за своего кесара. Но и правитель дает клятву сделать все, что может, для благополучия своего народа. Всего народа, каждого его человечка, в том числе и этих аскеров. Клятва – оружие обоюдоострое.

– Сати! – крикнула она, – помоги одеться.

Но никто не откликнулся… Оташи тоже пропал.

Рабыня обнаружилась за порогом шерстяного дома, бледная, с порванным одеянием и расцарапанными руками, кажется, она пыталась защитить ими лицо. Что ж, хорошая тактика. Лицо не пострадало. Чего не скажешь о самой Сати.

Она лежала головой к порогу. Шамайта, в районе затылка, была пропитана кровью.

Росомаха обвела взглядом компанию мальчишек, лет тринадцати – четырнадцати. Они стояли полукругом, вызывающе близко, а их предводитель, маленький, но дерзкий парнишка в синей алабее и с голыми ногами, прищурясь, смотрел на Росомаху и сжимал в руке камень, поднятый за мгновение до того, как Лесс вышла.

Обращаться к мелким волчатам с речью она не стала, просто свила воздушный жгут, спеленала мальчишку, волоком протащила его, орущего, по каменистой земле и закинула в свой шатер. А потом, развернув щит, склонилась над Сати.

Девушка уже потихоньку приходила в себя. Камень всего лишь содрал кусок кожи с головы – крови много, но особой опасности нет, разве что голова покружится. Сейчас бы девушке много пить… но с водой плохо. Ничего, фляга есть, а остальное – калаф этой шайки ей в зубах принесет! Вместе со своей короной.

…Не умеешь держать свой сброд в узде – недостоин править, вот и весь сказ!

Мальчишка зыркал на Росомаху из под челки злыми глазами. Лесс чувствительно пнула его в бок ногой, обутой в мягкую туфлю и придавила носком горло, неопасно, но чувствительно.

– Спрашиваю один раз, – сказала она не гневно, а спокойно и тихо, как человек полностью уверенный в том, что ему ответят, – кто натравил вас, недоумков, на мою служанку. Я освобождаю тебя от кляпа – ты называешь мне имя…

Мальчишка зашипел, как потомок кобры. Был бы у него капюшон, сейчас Лесс любовалась красивым узором на нем. Вот только капюшона не было, а на змеиное шипение у графини Валендорской с детства был один ответ: поймать и сцедить яд.

Она немножко, самую малость усилила нажим:

– Если не скажешь… или хотя бы попробуешь потянуть время, щенок беспородный – думаешь, я тебя убью? Нет, малыш, не надейся. Если бы ты попался моему супругу, может, он и удостоил бы тебя чести погибнуть от его руки. А я не так милосердна. Я тебя куплю у твоих родителей и женю на этой девушке.

Паренек хлопнул черными глазами, не понимая, в чем подвох. Нет, в том, что отец его охотно продаст, и даже много не запросит, он ничуть не сомневался – в семье и так было девятнадцать детей от разных жен и наложниц. Но такое странное наказание?..

– Не понимаешь? – холодно улыбнулась Росомаха, – конечно, где уж тебе. Думать – это не камнями швыряться. Ничего, я объясню. Сати не просто моя служанка. Она – рабыня. А по нашим законам тот, кто берет в жены или мужья рабов, сам становится рабом. Дошло, убогий? Итак – либо имя сейчас, либо ошейник на всю жизнь. И не переживай, твои шакалята тебя не выручат – мой щит им не пробить до зимы.

Лесс убрала ногу с горла мальчишки и щелкнула пальцами, освобождая его от воздушного кляпа.

Глава 45 Ашшимара – и другие неприятности

– Я воин, и я не буду рабом! – мяукнул пацан срывающимся голосом и мгновенно ощутил как кляп, пропавший, было, снова сжимает горло.

– Сати, тебе лучше? Встать можешь?

– Госпожа, приказывайте, – девушка, пошатываясь, подошла к ней.

– Я предложила щенку выбор: честь или свобода. Он выбрал честь.

Сати с недоумением посмотрела на хозяйку:

– И… что я должна делать, госпожа?

– С ним? Что хочешь.

Росомаха произнесла это с настоящим, не наигранным равнодушием. Ей, аристократке Небо забыло в каком колене, было совершенно все равно, что станет с безродным мальчишкой, который – вот ведь безрассудство! – посмел поднять руку на ее человека.

Сати… Сати заметно воодушевилась. Она подошла ближе и тоже ткнула новоявленного раба носком туфли.

Снаружи доносились вопли, но щит их глушил и они совершенно не пугали девушек. Лесс знала, что такой щит сможет держать почти сутки. А Сати просто слепо верила в свою хозяйку, "могучую колдунью из-за моря".

– Что, и лицо ему могу порезать?

– Хоть с кашей съешь, – повторила Росомаха, – он тебя обидел и пытался убить. Ты выжила и, с помощью Неба и моей, победила. Раб – твой законный трофей. Кстати, с чего эти щенки на тебя накинулись?

– Не знаю, госпожа моя, – рабыня покачала головой, – Этот… песчаного духа ему в ночные сны, увидел и заорал: "Смерть убийцам царевича!" А потом полетели камни. Но… они не очень меткие метатели, госпожа, – Сати улыбнулась, прикрывая лицо рукавом, – их воинскую доблесть сильно преувеличивают. Ну, или тот амулет, который вы мне велели носить, хорош.

– Выходит, не так и хорош, – вздохнула Росомаха, – но я его против ножей и отравленных дротиков чаровала, а про камни не подумала. Прости.

Кинув на себя простенький отвод глаз, Росомаха заторопилась наружу. Ей казалось, что она опаздывает, еще пара мгновений – и опоздает критически. Собственный щит не был для нее преградой, она выскользнула с другой стороны, приподняв край шерстяного дома и с удовольствием подумала, что одна-две клепсидры в обществе Сати, и мальчишку будет не заткнуть. Все расскажет, даже то, чего не знал – и то вспомнит. Нет более жестокого надсмотрщика, чем такой же раб.

Ее вело предчувствие беды, и чем больше она углублялась в лабиринт шерстяных домов, поставленных как будто без всякого плана, но на самом деле, в соответствии с жесткой иерархией, тем сильнее грызла тревога.

Через некоторое время она услышала крики и заторопилась туда.

Как оказалось – не зря. Рядом с шатром, который заняли ее аскеры, собралась небольшая, но вооруженная толпа. Разозленные хассери требовали выдать им убийцу царевича. Ничего не понимающие аскеры сделали то, что считали нужным – поставили стену из высоких кожаных щитов-тариках, усиленных металлическими накладками. Ни панцирей, ни кольчужных джиббахов на них не было. Не успели одеть? Или не считали положение серьезным?

Алессин пересчитала своих воинов по головам и поняла, что, за вычетом дозоров, пока все живы и целы. Но, судя по настроению толпы, это ненадолго. Тариках – не воздушный щит, против камней и стрел хорошо, но напора разъяренной толпы не выдержит. И тогда с обеих сторон прольется кровь, которая в Хаммгане куда дешевле воды.

А Янг, как назло, куда-то подевался.

Впрочем, вряд ли Священный терял время даром, а значит, и ей этого делать не стоило.

Сбросив отвод, Росомаха повелительно крикнула:

– Эй! Что здесь происходит?

Сначала ее не услышали и пришлось повторить, подкрепив свой авторитет кесары несколькими воздушными оплеухами самым рьяным крикунам.

– Она! – заорал молодой воин в ярком хафане, кто-то из родовитых и приближенных к царю, – Воины хассери, здесь женщина убийцы!

Что он хотел сказать этим? Что-то хотел, но не успел. Воздушная плеть мгновенно выхватила крикуна из толпы, подняла футов на пять и отпустила. Смешно махая ногами в кожаных соши он полетел вниз, не мягко приложился об землю и затих. Интересно, живой? Хотя… совершенно неинтересно.

– Кто-нибудь еще хочет полетать? – ледяным тоном спросила Росомаха и только тут сообразила, почему на нее смотрят с таким ужасом и осуждением. Она не только осмелилась заговорить с мужчинами, она еще и вышла из шатра без шамайты, с незакрытым лицом. Поторопилась…

– Дочь песчаного духа, Ашшимара, – полетело над толпой. – Пропали мы. Небо обиделось. Все погибнем.

– Надо ее убить, – крикнул кто-то… Росомаха не увидела, кто, но и не стремилась. Дураки ее не интересовали, даже как материал для экспериментов. Нет мозгов – так нет, что тут исследовать, вставить-то все равно не получится.

Камни, ножи, дротики… даже чья-то кривая сабля – вот ведь и не жалко, придурку, для "правого дела"! Интересно, если нет мозгов, чем они правое дело от левого отличают? Или безмозглым все равно? Похоже – так, иначе с чего бы им швыряться хорошими ножами в боевого мага?

Сферический щит сомкнулся вокруг нее за полстука сердца до первого броска.

– Колдунья! Ашшимара!

Ошеломленная толпа сдала назад. Лесс бросила быстрый взгляд поверх голов, в сторону своих аскеров. Там все было отлично – передышкой пользовались с толком, помогая друг другу быстро надевать и шнуровать легкий доспех. В такой каменистой местности шлем точно лишним не будет.

Росомаха властно вскинула руку:

– Кто велел идти сюда и напасть на моих аскеров? – Тем же тоном, способным заморозить даже огонь в очаге, спросила она. – Кто тут главный? Хотя, молчите. Все равно ничего умного не скажете, сама узнаю. Вот ты… – воздушная плеть выдернула еще одного хассэри, уже не молодого, сухого, как щепка, но по местным меркам роскошно одетого хичина, у него даже были нормальные сапоги с подошвами, подбитые гвоздями, а не убогие, плетеные из кожи соши, годные лишь для того, чтобы передвигаться по песку и коврам или верхом на верблюде.

На этот раз плеть не просто приподняла и кинула хичина, а прицельно зашвырнула его за щиты. Воины кесары оживились, похоже, этот крикун их здорово достал. Сегодня просто день, когда она то и дело дарит подарки. Сати осчастливила, теперь своих аскеров. Вон как орут – точно, от счастья.

Неожиданно от толпы отделился мужчина. Не старый, но солнце уже оставило свои следы на его коже. Лицо было смуглым и покрытым тонкой сетью морщин, в основном, вокруг глаз. Он шагнул вперед, отодвинув мальчишку, цеплявшегося за рукав. И… опустился на колени. Ропот толпы взметнулся как горячий ветер и тут же опал:

– Ашшимара, не сочти за дерзость… Хассэри приняли вас как дорогих гостей, поделились водой и хлебом. Зачем вы убили нашего царевича? Он был славным воином.

– Обратись, как положено, раб, – бросила Алессин.

– Я – воин, – вскинулся хичин.

– Серьезно? – заломила бровь девушка, – тогда, может быть, скажешь, воин, – голос ее из просто насмешливого стал обжигающе ядовитым, – что вы делаете тут, нападая тремя сотнями на два десятка чужеземных гостей? Не потому ли вы это затеяли, что все воины ныне защищают границы Каменной долины от ниомов? А здесь остались никчемные рабы, которые лишь кричать умеют… Вот этот, который вопит хорошо, а летает еще лучше – он кто?

Мягкими, но довольно ощутимыми шлепками она проложила себе коридор сквозь живой заслон и пошла по нему, неспешно, спокойно, расправив плечи, каждым своим шагом утверждая свое право распоряжаться всем, до чего дотянется взгляд. Валендорские правили уже три столетия и бунты на своей земле усмирять умели. Учили – так же, как вышивать шелком и танцевать павану и канцонету, сервировать стол и биться на шпагах, принимать гостей и врачевать раны. Она знала главное – рабы не собаки и не лошади. Их нельзя приручить, они не ценят доброго отношения, зато отлично понимают язык силы и угрозы. "С воином можно говорить на языке слова, языке оружия, языке танца. Раб понимает только язык плетей".

Того, кто подбил оставшихся в долине хассэри на бунт и убийство, Росомахе сперва даже жалко стало. Аскеры, вынужденные воевать на голодный желудок, да еще так, чтобы, не дай Небо, никого не убить – были злы, как демоны. И выместили свою злость на предателе, вволю покатав его пинками по клочку земли размером в одну шестую нормального плаца, но, волей Святого Каспера, собравшем половину камней этой долины.

Весь в синяках и кровоподтеках, баюкающий ушибленную а, может, и сломанную руку, с заплывшим глазом, в порванной одежде и одном сапоге… второй, видимо, свалился в полете. Как тут не пожалеть?

– Кто таков? – спросила Росомаха. Голос ее, против воли, прозвучал немного мягче обычного.

– Немедленно прикажи отпустить меня, имперская тварь, а потом встань на колени и молись, чтобы я тебя простил и взял в свой дом шестой женой, во искуплении предательства! – невнятно проговорил "военнопленный" морщась от боли в разбитой губе.

– Надо же, – удивилась Росомаха, – это животное умеет мечтать. Совсем, как человек. Удивительный научный феномен. Может, изучить его на досуге.

– Изучить, госпожа моя? – переспросил любопытный десятник.

– Ну да. Отрезать голову, да поковыряться там, посмотреть, чем его мозг отличается от мозга курицы или коровы. Чем демоны не шутят, может, прославлюсь… Связать его и заткнуть рот кляпом, – распорядилась кесара, отворачиваясь.

– А допросить?

– Алай, если животное говорящее, это еще не значит, что оно может сказать что-то умное, – наставительно произнесла Росомаха, – если бы твой верблюд вдруг заговорил, ты бы попросил его истолковать тебе изречения Святого Каспера?

Вдоль ряда аскеров прокатился смешок.

– Я думаю, госпожа моя, я попросил бы его заткнуться, – признал десятник.

Солнце, которое неспешно, даже лениво поднималось над скалистой гребенкой, было словно заключено в кольцо. И кольцо это было красным.

– Плохая примета, – заметил калаф хассэри.

Старик был облачен в легкий доспех, согласно его высокому статусу, но шлем одел самый обычный. Его личный, с пышным султаном, с неохотного согласия калафа, позаимствовал один из рядовых воинов.

– Плохая, – спокойно согласился Янг. Он был в обычной шамайте, и только под хафаном скрывалась тонкая кольчуга. Слишком тонкая, чтобы уберечь от удара копья, но способная спасти от стрелы на излете, дротика и скользящего удара сабли. Не слишком надежная защита, но зато не лишающая подвижности. – Только не для нас, а для ниомов.

– Мне бы твою веру, Богоравный, – отозвался калаф.

– Так возьми, – пожал плечами Янг, – мне не жалко, у меня много.

Они заняли самую стратегически удобную точку, верхнюю дорогу, проходившую по гребню. С нее были отлично видны все подходы, и отряды царя ниомов: легкая конница в пластинчатых панцирях и с круглыми щитами, тяжелая конница – очень небольшой отряд, окруживший повозку, над которой трепетал на утреннем ветру личный вымпел царя, и немногочисленная пехота, которые с двух сторон стягивались к Каменной долине, не стали для них секретом.

Калаф поднял руку и подозвал одного из своих сыновей.

– Скачи за подмогой, – велел он, – собирай всех. Я недооценил царя ниомов, кажется, он привел с собой весь свой народ, включая стариков и рабов. Нам нужны еще воины, иначе гребень не удержим.

Юноша кивнул и распорядился, чтобы к нему подвели коня.

Священный выглядел спокойным, пряча тревогу. Сначала он принял ее за волнение перед боем и подивился – вроде бы давно с ним такого не случалось. Потом решил, что его грызет беспокойство за оставленную кесару. И, уже когда белый султан скрылся за поворотом, понял.

Дал о себе знать странный стихийный дар, которым наградила его Рауша, не потрудившись дать понятную инструкцию. Он проявлялся спонтанно и пару раз спасал Янгу жизнь… но гораздо чаще втравливал Белого ассасина в неприятности.

– Через короткую клепсидру пошли еще одного гонца, – посоветовал он.

Калаф хассери изумленно посмотрел на него.

– Предчувствие, – пояснил Янг, – Рауша иногда говорит со мной, но своим скудным разумом я не часто постигаю смысл ее речей. Сейчас она отчего-то хочет, чтобы ты поступил именно так.

– Моему сыну грозит опасность?

– Да. – Не стал скрывать Янг. Помолчал немного и добавил. – Как и нам всем.

Стальные змеи отрядов, облаченных в железо и медь, медленно и неумолимо втягивались под гребень и вот-вот должны были начать подъем. Янг считал. В предгорьях расстояния обманчивы, и для того, чтобы добраться до заслонов хассери, построиться в боевой порядок и атаковать, понадобится время. Довольно много времени.

Но для того, чтобы привести из долины помощь, тоже нужно время – и не мало. Янг не знал, как быстро поднимаются по тревоге воины хассери, но справедливо подозревал, что ждать их раньше полудня не стоит.

Успеют или не успеют?

Если царевич доберется благополучно, и помощь не промешкает, у них есть неплохой шанс остановить ниомов на подступах к долине. Тогда шерстяные дома в безопасности. Позиция у хассери для обороны неплохая, и, даже с большими потерями, они основательно потреплют своих извечных врагов, так, что несколько лет мира будет обеспечено. Пока не вырастут новые воины.

Что поделать, воды в Хаммгане мало, и поэтому здешнюю землю принято обильно поливать кровью. А несколько лет мира – это очень хорошо.

Но если неясное предчувствие не обманывает… он может уже никогда не обнять свою русоволосую, ясноглазую жену. Хватит ли у нее благоразумия бежать, укрыться в монастыре Рауши и вернуться на родину? Или же она попробует в одиночку отвоевать трон Шариера – и сгорит в этой войне?

…Проклятый амулет! Если бы Лесс была в тягости, он смог бы убедить ее поберечься. Беременные женщины склонны прислушиваться к голосу осторожной половины своего сердца. А сейчас он мог только просить. Просить Лесс не лезть на рожон – и просить ткачиху Гобелена не обрезать ее нить.

– Отряд с красным вымпелом – стрелки, – сказал калаф, отвлекая Янга от невеселых мыслей, – самые серьезные ребята. Их наборные луки прицельно бьют на семьсот шагов, а стрела опасна даже для воина в панцире. Пробить не пробьет, но сила удара такова, что воин падает под копыта несущейся конницы. А наконечники у них в форме рыбы… Войдет в плоть – не вырвешь, или же кровью истечешь. Быстро.

– Ну, здесь особо в конную атаку не походишь, – отозвался Янг, – слишком мало места, слишком много камней. Пехота опасна, да. Но ниомы – пустынники, пехоты у них мало.

– Думаешь, Священный, у нас и в самом деле есть шанс?

– Думаю, калаф, что пора занимать позиции. Ты послал еще одного гонца?

Старик полоснул по Священному нечитаемым взглядом, но, понимая, что им движет то же стремление выжить и победить, подчинился. Подозвал еще одного воина и отдал распоряжение. На этот раз чести удостоился не царевич, а самый обычный, незнатный хассери.

Ждать пришлось долго, но пустынников это не напрягало. Они стояли спокойно, впитывая тепло солнца, белесую синеву неба, на котором в этот день не было ни облака… впрочем, так чаще всего и бывало. Впитывали сухость ветра, не несущего прохлады. Понимали, что для многих из них это – в последний раз и не хотели упустить ни мгновения.

Наконец, на пыльной дороге показался воин на огромном, черном, как ночь, коне. Без доспеха, даже без хафана, в одной нательной рубахе. Он держал в руке вымпел царя ниомов. Снять его выстрелом сейчас было легче легкого, он приближался шагом. Защищало его только древнее право: "глашатай неприкосновенен".

Сколько раз его нарушали? Не счесть. И все равно, быть глашатаем во все времена среди пустынников считалось огромной честью. За нее сражались.

– Хассери, – негромко крикнул он, подъехав почти вплотную. Сейчас его можно было разглядеть: смуглый, как и большинство ниомов. Цвет волос скрывала шамайта, но скорее всего они были черными, как и глаза. Сильное тело, большие, хваткие руки. Своим огромным конем он управлял коленями, не трогая поводьев – руки были заняты: одна – вымпелом, другая лежала на рукояти сабли.

Это тоже было по обычаю. Снять хоть на мгновение руку с оружия означало – усомниться в воинской доблести врагов. Худшего оскорбления не придумать!

– Мы пришли взять вашу долину, ваших коней и верблюдов и ваших женщин.

– По какому праву? – Калаф выступил вперед, не прячась за спинами.

– По праву сильного. – Дерзко отозвался воин.

– Право сильного нужно доказать.

– Хассери будут драться?

Калаф промолчал. Это был оскорбительный вопрос. Глашатай понял, что перегнул палку и чуть наклонил голову, извиняясь.

– Мы атакуем. Сражение будет длиться пока не погаснет последний луч солнца. Или до нашей победы. – Последняя фраза была не по обычаю, но глашатай не удержался. Сверкнул улыбкой, особенно белозубой на загорелом в бронзу лице, развернул своего черного зверя и так же вызывающе медленно поехал обратно. Не оборачиваясь, словно его вообще нисколько не беспокоило, что в этот самый миг ему в спину смотрят четыре десятка не самых криворуких лучников Хаммгана, и стрелы уже на тетивах.

Смелый. Но наглый.

– Запомнил его? – спросил Калаф у молодого воина, стоявшего по левую руку.

– Да, отец.

– Он – твой. Чем бы ни закончился бой, он из него живым выйти не должен.

– Сделаю, отец.

Калаф потянулся к поясу, отстегнул от него тонкий, как игла, кинжал-яфрут в ножнах, украшенных серебром. И протянул его Янгу.

– Прими, Священный. Будь моим братом по оружию и если мои глаза сегодня в последний раз видят солнце… не оставь мой народ.

– Сделаю, – кивнул Янг, принимая дар.

Ответного делать не стал. И братом не назвал. Никто этого и не ждал, не хватало еще одного хичина, который по закону пустыни смог бы претендовать на трон Шариера, если вдруг… Монах там, или не монах, а политик из Янга получился неплохой, осторожный.