Текст книги "Красное море под красным небом"

Автор книги: Скотт Линч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 48 страниц)

Глава десятая
Все души в опасности

1

К семнадцатому фестала Жеан возненавидел запах и вкус корабельного уксуса с такой же силой, с какой наслаждался редкими возможностями взглянуть на старпома этого корабля.

Обычно его утро начиналось одинаково: одно ведро заполнить отвратительной красной жидкостью, второе – морской водой и драить главную палубу и переборки по всей длине – по крайней мере в тех местах, куда он мог дотянуться. На носу и корме отводились места экипажу, и обычно там спали в гамаках четыре-пять десятков матросов; их дружный храп напоминал рычание запертых в клетках зверей. Эти места Жеан старательно обходил, предпочитая убирать на складе корабельных припасов (экипаж называл его «комнатой ресторации» из-за стойки со стеклянными бутылками, накрытой сетью), в главном трюме, арсенале и пустых помещениях экипажа, в этих помещениях, даже без людей, всегда было множество тяжелых бочек, ящиков, корзин, которые ему приходилось передвигать.

Когда острый запах разведенного водой уксуса замешивался в обычное для нижних палуб зловоние – испорченной еды, плохой выпивки, немытых тел, – Жеан обычно обходил обе нижние палубы, размахивая большим желтым алхимическим фонарем, чтобы уничтожить вредные болезнетворные испарения. Дракаста очень заботилась о здоровье экипажа; моряки протыкали уши медной проволокой, чтобы предотвратить катаракту, и добавляли в эль щепотки белого песка – это помогало от расстройства желудка. Не менее двух раз в сутки нижние палубы освещались, что забавляло корабельных кошек. К несчастью, это означало необходимость идти, ползти, пробираться среди множества самых разнообразных препятствий, включая занятых матросов. Жеан старался сохранять вежливость и здоровался со всеми встречными.

Экипаж всегда был при деле; на корабле кипела работа. Чем больше Жеан присматривался к жизни экипажа, чем больше узнавал о «Ядовитой орхидее», тем больше понимал, что его план обеспечения жизнеспособности корабля, составленный на «Вестнике» в роли старшего помощника, был до смешного наивным. Несомненно, доживи Калдрис до того, чтобы это заметить, он бы вмешался.

Похоже, по мнению капитана Дракасты, полностью отремонтированного в море корабля просто не существовало. То, что проверила и осмотрела одна вахта, проверяла и осматривала другая, потом еще одна, и так день за днем. Закрепленное закрепляли заново, отремонтированное проверяли и чинили дополнительно. Кабестан и помпы ежедневно смазывали жиром, который соскребали со дна котлов для приготовления пищи; тем же противным липким веществом смазывали мачты с верхушки до основания, чтобы защитить их от непогоды. Небольшие внимательные группы моряков постоянно передвигались, проверяя, не образовались ли щели между досками, обматывая парусиной участки, где тросы терлись друг о друга.

Экипаж делился на две вахты, «красную» и «синюю». Они работали по шесть часов: одна вахта занималась кораблем, другая отдыхала. Например, красная вахта действовала с полудня до шести часов вечера и с полуночи до шести утра. Свободные от вахты матросы могли заниматься, чем хотят, если только в опасные или напряженные моменты их не призывал на палубу сигнал «все наверх».

Вахта поденщиков не входила в эту смену; бывший экипаж «Красного вестника» работал с рассвета до темноты и ел после окончания работы, а не в полдень, как остальные.

Несмотря на все ворчание, Жеан не думал, что «Орхидея» и впрямь не рада новым матросам. Он подозревал, что морякам с «Вестника» поручают самую нудную работу, тем самым предоставляя экипажу «Орхидеи» больше возможностей спать, заниматься личными делами, играть или спариваться в своих гамаках под одеялами, без намека на стыдливость. Тем не менее Жеана удивляло отсутствие на корабле возможности остаться в одиночестве и вести интимную жизнь не на виду у всех; он не был ни ханжой, ни девственником, но в его представлении об интимной жизни всегда входили каменные стены и прочно запертая дверь.

На корабле все это лишалось смысла: любые звуки слышали все. В синей вахте была пара мужчин, которых слышно было с гакаборта, когда они занимались этим на носу, а одна женщина из красной вахты начинала выкрикивать необычные вадранские слова именно в тот момент, когда Жеан засыпал на палубе над ней. Они с Локки поразмыслили над ее грамматикой и решили, что на самом деле она по-вадрански не говорит. Иногда ее выкрики сопровождались аплодисментами слушателей.

В остальном экипаж как будто гордился своей дисциплинированностью. Жеан не видел ни драк, ни серьезных споров и очень редко замечал неурочную выпивку. Вино и пиво потребляли за каждой трапезой, но в меру, а по какой-то сложной схеме, которую Жеан еще не сумел расшифровать, каждому члену экипажа раз в неделю разрешалось то, что моряки называли «веселой вахтой». «Веселой вахте» дозволялось сидеть на главной палубе и предоставлялась относительная свобода, особенно свобода блевать за борт. Этим матросам разрешали пить сколько влезет и освобождали их даже от команды «все наверх», пока не протрезвеют.

– Не совсем то… чего я ожидал, – сознался Жеан однажды утром, когда Эзри оказалась рядом с ним у левого борта; она делала вид, что не замечает, как он касается пятнышка на дне корабельной шлюпки. Но постоянно смотрела на него. Игра его воображения? Или причина в том, что он цитировал Лукарно? Теперь он избегал цитировать что-нибудь при ней, даже если выпадала возможность. Лучше оставаться для нее загадкой, чем постоянно повторять то, что однажды привлекло ее внимание.

«Тринадцать богов, – подумал он, – неужели я собираюсь ухаживать за ней? И она…»

– Прошу прощения? – сказала она.

Жеан улыбнулся. Почему-то он догадывался, что она не против того, чтобы он заговорил без приглашения.

– Ваш корабль. Не совсем то, чего я ожидал. Я читал другое.

– Читали другое! – Она рассмеялась, скрестила руки и посмотрела на него почти застенчиво. – А что вы читали?

– Дайте подумать. – Он сунул кисть в алхимическое месиво и напустил на себя озадаченный вид. – «Семь слез между бурей и слезами».

– Бенедиктус Монткальм, – сказала она. – Читала. В основном вздор. Думаю, он покупал выпивку морякам и слушал их рассказы, когда собирал материал.

– А как «Истинная и точная история жестокого красного флага»?

– Сюзетта вела Дукаси! Я знавала ее.

– Знавали ее?

– Точнее, о ней. Безумная старуха бродит по Порту Расточительности. Пишет письма за медяки, за выпивку, за все что угодно. Сейчас она почти забыла приличный теринский. Спит в канавах и проклинает своих былых издателей.

– Это все книги, какие я могу вспомнить, – сказал Жеан. – Боюсь, мне они не очень нравились. А как вам удалось все это прочесть?

– Ах-х-х, – ответила она, движением головы отбрасывая волосы за спину.

Не худышка, подумал Жеан, прекрасные изгибы и округлости.

– Здесь прошлое – валюта, Джером. Иногда единственная.

– Загадочно.

– Разумно.

– Вы уже немало знаете обо мне.

– И будет справедливо, если вы узнаете обо мне, так? Я корабельный офицер, а вы опасная неизвестность.

– Звучит многообещающе.

– Я тоже так считаю. – Она улыбнулась. – Но вернемся к действительности. Я корабельный офицер, а вы – вахта поденщиков. Еще даже не настоящий моряк. – Она посмотрела на Жеана через сложенную из пальцев рамку. – Вы просто какая-то туманная дымка на горизонте.

– Ну… – сказал он, понимая, что выглядит тупицей. И все равно повторил: – Ну…

– Но вам любопытно.

– Что?

– Корабль.

– О. Да, действительно. Я просто думал… теперь, когда присмотрелся…

– Бочки с вином на корме и на носу. Можно пить и портить воздух с утра до вечера…

– Примерно так. Не очень похоже на военный корабль.

– Дракаста раньше служила во флоте. Сиринском. Она не часто об этом говорит, но с некоторых пор не пытается скрывать свой акцент. Раньше пыталась.

Сирин, подумал Жеан, восточная островная империя, еще более далекая, чем Джерем и Джереш; гордые, сдержанные темнокожие люди, которые очень серьезно относятся к своим кораблям. Если Дракаста из их числа, она унаследовала морскую традицию, которая, по слухам, старше самого Теринского трона.

– Сирин, – вслух сказал он. – Это кое-что объясняет. А мне казалось, прошлое – это валюта.

– Эту часть прошлого она отдает бесплатно, – сказала Эзри. – Но поверьте, если историю измерять в монетах, она сидит на целой их груде.

– Значит, она… подстраивает корабль под свои старые привычки?

– Скорее мы все это делаем. – Эзри жестом приказала ему продолжить работу, и Жеан взялся за кисть. – Капитаны Медного моря – особый народ. Они люди определенного положения – и на воде, и на суше. В Расточительности у них есть свой совет. Но каждый корабль… своего рода отдельное братство. Одних капитанов выбирают. Другие берут бразды власти только когда нужно браться за оружие. А что касается Дракасты… она наш капитан, потому что все мы знаем: она лучше всех. Во всем. В Сирине с этим не шутят.

– Поэтому вы сохраняете флотские вахты, и пьете, как нервничающие мужья, и следите за своим поведением?

– Вы не одобряете?

– Божья кровь, еще как одобряю! Просто порядка гораздо больше, чем я себе представлял.

– Вы бы ничего у нас не назвали флотским, доведись вам служить на настоящем военном корабле. Большинство наших матросов прошли через это, и для них нынешняя жизнь – рай. Мы сохраняем наши обычаи и потому, что большинство нас бывало на борту других пиратских кораблей. Мы видели, как с каждым днем могут увеличиваться течи. Как ржавеют механизмы. Как могут истрепаться снасти. Какой смысл бездельничать, если корабль в это время рассыпается под тобой на куски?

– Значит, вы благоразумная шайка.

– Да. Море делает человека благоразумным или убивает. Офицеры Дракасты дают клятву. Мы клянемся, что наш корабль погибнет в битве или по воле богов. А не из-за лени матросов, нехватки парусов или тросов. Это священная клятва. – Она потянулась. – И не из-за отсутствия краски. Покройте шлюпку еще одним слоем и будьте внимательнее.

Офицеры. Чтобы не думать за работой об Эзри, Жеан стал вспоминать офицеров «Орхидеи». Очевидно, это в первую очередь сама Дракаста. У нее никаких вахт нет, но она появляется везде и всегда, когда считает нужным. Похоже, она проводит на палубе половину дня и материализуется мгновенно, когда происходит что-нибудь интересное. Вторая по старшинству Эзри… но нет, об Эзри не думать.

Мамчанс, начальник парусной группы, и его небольшая команда доверенных рулевых. В хорошую погоду Дракаста может доверить руль другим морякам, но там, где требуется мастерство, работают только Мам и его люди. Примерно равны Маму по статусу интендант, он сейчас на борту «Красного вестника», и врач Треганн – эта вряд ли признает равным себе того, чье имя не носит какой-нибудь храм. Дракаста, естественно, занимает большую каюту, а четверым офицерам выделены каморки с парусиновыми стенами, вроде старой каюты самого Жеана.

Есть еще плотник, мастер по парусам, кок и боцман. Единственная привилегия младших офицеров – время от времени командовать рядовыми матросами. Есть еще два… младших помощника, как решил их назвать Жеан. Эзри называла их старшими по вахте, и когда самой Эзри поблизости не оказывалось, они ее заменяли. Синей вахтой командовал Утгар, а красной – женщина по имени Нарсин, но ее Жеан еще не видел: она тоже отбыла на борт «Вестника».

Казалось, всю черную и грязную работу поручали Жеану и остальным матросам из вахты поденщиков, и это давало возможность изучить не только устройство корабля, но и иерархию его экипажа. Жеан считал, что это делается сознательно.

Со времени захвата «Вестника» погода установилась. Постоянный легкий северо-восточный ветер, облака, пролетающие по небу, словно в танце, бесконечные низкие волны, от которых море сверкало, словно сапфир с миллионами граней. Днем жарко светило солнце, и ночью в помещении для сна было душно, но Жеан быстро привык. Он загорел и цветом кожи походил на Паоло и Козетту. Локки тоже как будто чувствовал себя хорошо – загорелый, бородатый и не просто худой, а мускулистый. Рост и неразумная похвальба своей гибкостью привели к тому, что ему поручили смазывать мачты, фок– и грот-, и он должен был это проделывать каждое утро.

Пищу по-прежнему давали в конце долгого дня, и хоть она была не очень разнообразна, ее хватало. Теперь они получали и полный рацион выпивки. И хотя Жеан не хотел себе в этом признаваться, такой поворот событий его почти радовал. Он мог работать и спокойно спать: люди, управляющие кораблем, знают свое дело. Ему и Локки больше не нужно импровизировать. И если бы не проклятый судовой журнал, в котором отмечались день за днем (а срок, когда кончится действие противоядия, все приближался), Жеан назвал бы эти дни хорошими. Хорошим и спокойным периодом, когда можно подумать о Дельмастро.

Но ни он, ни Локки не могли перестать считать дни.

2

Восемнадцатого фестала Лысый Мазукка сорвался.

Ничто этого не предвещало, хотя несколько вечеров накануне Мазукка был мрачен; как и многие, он уставал, но никому не грозил – ни из экипажа, ни из вахты поденщиков.

Стояли сумерки, синяя вахта работала уже два или три часа, и по всему кораблю зажгли фонари. Жеан сидел рядом с Локки у клетки с курами, расплетая старый трос. Локки брал у него пряди и расплетал их еще сильней, превращая в грубые коричневые нити. Потом эти нити окунали в смолу и превращали в паклю, которую можно было использовать как угодно: от затыкания щелей до набивки подушек. Работа скучная и неприятная, но солнце почти село, и совсем скоро вахта должна была закончиться.

Поблизости послышался стук, за ним проклятия и смех. Появился Лысый Мазукка со шваброй и ведром в руках, а за ним матрос, которого Жеан не узнал. Матрос сказал что-то, чего Жеан не расслышал, и тут вдруг Мазукка развернулся и швырнул в него тяжелым ведром, попав прямо в лицо. Оглушенный матрос упал на бок.

– Будь ты проклят! – крикнул Мазукка. – Я тебе что, дитя малое?

Матрос ощупью поискал оружие – короткую дубинку, увидел Жеан, – но Мазукка уже вышел из себя. Он пнул моряка в грудь, вырвал у него дубинку, поднял ее над головой… но больше ничего не успел. Три или четыре моряка одновременно ударили его, свалили на палубу и вырвали дубинку.

С мостика послышались торопливые тяжелые шаги. Капитан Дракаста явилась без вызова.

Когда она пронеслась мимо, Жеан – веревка была забыта – почувствовал, как внутри все съеживается. Это в ней было. Дракаста носила, как плащ, ту самую ауру, которую он некогда видел у капы Барсави: нечто такое, что спит внутри, пока не вырвется в минуту гнева или необходимости, неожиданное и ужасное. Сама смерть шла по палубе «Орхидеи».

Матросы держали Мазукку за ноги и за руки. Тот, кого он ударил ведром, забрал свою дубинку и потирал голову. Замира остановилась и показала на него.

– Объясни, Томас.

– Я… я… Простите, капитан. Я просто забавлялся.

– Он преследует меня весь проклятый день, – сказал Мазукка, покорный и почти успокоившийся. – Ничего не делал, не работал. Только ходил за мной, опрокидывал ведро, разбрасывал мои инструменты, пачкал то, что я сделал, и заставлял переделывать.

– Это правда, Томас?

– Я только… капитан, это только для забавы. Дразнить вахту поденщиков. Я ничего плохого не хотел. Я больше не буду.

Дракаста проявила такое проворство, что Томас не успел и глазом моргнуть, а уже лежал на палубе с разбитым носом. Жеан отметил изящное движение руки и точное использование ребра ладони. Он сам дважды в жизни получал такие удары. И как ни глуп Томас, Жеан ему сочувствовал.

– Аг-г-гх, – сказал Томас, плюясь кровью.

– Вахта поденщиков все равно что инструменты, – сказала Дракаста. – Я хочу, чтобы она содержалась в порядке и чтобы ею можно было пользоваться. Хотите позабавиться – убедитесь сначала, что эта забава никому не причинит вреда. Сокращаю вдвое твою долю взятого на «Красном вестнике» и вырученного от его продажи. Вы. – Она показала на двух женщин, стоявших за моряком. – Утащите его на корму и найдите ученую Треганн.

Когда Томаса утащили на ют, к врачу, Дракаста повернулась к Мазукке.

– Ты слышал мое правило в первый же вечер на корабле.

– Знаю. Простите, капитан Дракаста. Он просто…

– Ты слышал. Слышал, что я сказала, и понял.

– Да. Но я был в бешенстве…

– Коснешься оружия – смерть. Я объяснила это ясно, яснее некуда, но ты все равно не послушался.

– Погодите…

– Ты мне не нужен, – сказала Дракаста и правой рукой схватила Мазукку за горло. Матросы отпустили его, и он попытался обеими руками оторвать руку Дракасты, но тщетно. Капитан потащила его к правому борту. – Слушайте все! Потеряете голову, допустите ошибку – и можете потопить весь корабль. Если не в силах делать то, что вам было сказано ясно и четко, вы только балласт.

Брыкаясь и задыхаясь, Мазукка пытался сопротивляться, но Дракаста неумолимо тащила его к борту. В двух ярдах от планшира она стиснула зубы, отвела правую руку и швырнула Мазукку вперед, вложив в этот толчок всю силу. Мазукка сильно ударился, потерял равновесие и перевалился через борт. Секунду спустя послышался всплеск.

– Балласта на моем корабле хватает.

Все матросы, включая вахту поденщиков, кинулись к правому борту. Бросив быстрый взгляд на Локки, Жеан присоединился к ним. Дракаста осталась на месте. Она развела руками, весь ее внезапный гнев испарился. И в этом она напоминала Барсави. Жеан подумал, как она проведет остаток ночи: в мрачной задумчивости или даже за выпивкой?

Корабль шел ровно, со скоростью четыре-пять узлов, а Мазукка не был хорошим пловцом. Его уже отнесло от курса корабля на пять или шесть ярдов, и отставал он ярдов на пятнадцать. Голова его торчала над поверхностью воды, он звал на помощь.

Сумерки. Жеан содрогнулся. Голодное время в открытом море. Яркий дневной свет прогоняет многих тварей в глубину, и плавать в воде почти безопасно. Но в сумерках все меняется.

– Выловить его, капитан? – спросил один из стоявших рядом с Дракастой моряков. Говорил он так тихо, что слышали всего несколько человек.

– Нет, – ответила Дракаста. Она повернулась и медленно пошла на корму. – Вперед. А при нем скоро кто-нибудь объявится.

3

В семь часов вечера Дракаста крикнула, чтобы Локки пришел в ее каюту. В сознании Локки запечатлелась яркая картина – Томас и Мазукка, – поэтому он бегом кинулся на корму.

– Ревелл, что это за разврат и дьявольщина?

Локки остановился, осматриваясь. Дракаста установила свой стол в центре каюты. Паоло и Козетта сидели друг против друга, глядя на Локки, а перед ними в беспорядке была разложена колода игральных карт. Посреди стола лежал опрокинутый серебряный кубок, слишком большой для маленьких рук. Локки в глубине души почувствовал беспокойство, однако присмотрелся внимательнее.

Как он и подозревал, немного светло-коричневой жидкости из кубка пролилось на стол и попало на карту. И та растворилась, превратилась в лужицу мягкого серого вещества.

– Вы взяли карты из моего сундука, – сказал он. – Из двойного пакета, обернутого промасленной тканью.

– Да.

– И пили за едой что-то крепкое. Ваши дети пролили его.

– Карамельный коньяк, и я пролила его сама. – Дракаста достала кинжал и коснулась серого вещества. Хотя выглядело оно жидким, но на деле оказалось прочным и твердым, и кончик кинжала соскользнул с него, как с гранита. – Что это такое? Похоже на… алхимический цемент.

– Это и есть алхимический цемент. Вы не заметили своеобразного запаха карт?

– Зачем мне нюхать игральные карты? – Дракаста нахмурилась. – Дети, ничего здесь не трогайте. Идите на свою кровать и подождите, пока мама не вымоет вам руки.

– Это не опасно, – сказал Локки.

– Мне все равно, – ответила Дракаста. – Паоло, Козетта, положите руки на колени и ждите маму.

– На самом деле это не совсем карты. Это алхимические резиновые облатки. Тонкие, как бумага, и гибкие. А рисунки карт нанесены на них. Вы не поверите, сколько они стоят.

– Да мне все равно. Для чего они?

– Разве не ясно? Окуните карту в крепкий напиток, и она в несколько секунд растворится. Неожиданно у вас всего лишь капля алхимического цемента. Можно убрать столько карт, сколько нужно. Вещество застывает в минуту и становится прочным, как сталь.

– Прочным, как сталь? – Она посмотрела на серое пятно на красивой лакированной столешнице. – Как его убрать?

– М-м-м… никак. Оно не растворяется. Во всяком случае, не в алхимической лаборатории.

– Что? Будьте вы прокляты, Ревелл…

– Капитан, вы несправедливы. Я не просил вас доставать эти карты и играть ими. И не я пролил на них выпивку.

– Вы правы, – со вздохом ответила Дракаста. У нее усталый вид, подумал Локки. Легкие морщины вокруг рта говорили о длительном напряжении. – Соберите карты и выбросьте за борт.

– Капитан, прошу вас. – Локки протянул к ней руки. – Они не просто дорогие, они… их чрезвычайно трудно будет повторить. На это уйдут месяцы. Позвольте снова завернуть их в ткань и убрать в сундук. Считайте их… моими бумагами.

– Зачем они вам?

– Это часть моего небольшого запаса фокусов, – ответил Локки. – Все, что от него осталось. Последний, но важный маленький трюк. Клянусь вам, они не представляют угрозы для вашего корабля… а если пролить на них выпивку, то это всего лишь досадная мелочь. Послушайте, если вы разрешите мне сохранить их и дадите нож с острым лезвием, я все время посвящу тому, чтобы убрать это вещество с вашего стола. Буду подбираться с разных сторон. Даже если на это уйдет неделя. Пожалуйста.

На самом деле потребовалось десять часов. Локки действовал с бесконечной осторожностью, словно проводил хирургическую операцию. Работал без отдыха, вначале при дневном свете, потом при свете нескольких алхимических фонарей. Наконец от дьявольски твердого вещества ничего не осталось.

Но дело того стоило. Стоило не щадить сил, чтобы сберечь эту колоду.