Текст книги "Избранное"

Автор книги: Шон О'Фаолейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 36 страниц)

Ш. О’Фаолейн
Избранное

КОРОТКИЙ РАССКАЗ И ДЛИННАЯ, КАК ЖИЗНЬ, КНИГА
Вступительная статья

О’Фаолейна с полным правом можно назвать классиком XX века. Творчество этого ирландского прозаика стало общепризнанным достоянием мировой литературы. Ровесник века, он был наставником не одного поколения писателей своей страны на протяжении шести десятилетий послереволюционного развития ирландской литературы.

Сама биография О’Фаолейна – отражение резких сломов современной ирландской истории. Он родился в Ирландии, когда – с горечью шутил он спустя годы – на политической карте мира такой страны еще не значилось. Вырос он в семье служащего полиции и был воспитан в преданности Британской империи. Дублинское восстание 1916 года вызвало настоящий переворот в его сознаний, заставив иначе взглянуть на историю своей родины и ее будущее.

Как и другие писатели, О’Фаолейн увлекся идеей национального возрождения. Он изучал ирландский язык в летней школе, организованной Гэльской лигой. Занятия велись на горном побережье, где ирландский еще сохранился как живой разговорный язык. Тогда же изменил свое имя (как несколько раньше сделал Шон О’Кейси), придав ему ирландское звучание, – с Джона Уилена на Шона О’Фаолейна.

С началом англо-ирландской освободительной войны (1919–1921) О’Фаолейн вступил в ряды ирландских волонтеров, в ту часть их, которая затем составила ядро Ирландской республиканской армии. Спустя десятилетия он вспоминал о том времени: «…в разгар нашей юности мы жили и были готовы умереть ради самой неистовой, прекрасной и неистощимой веры, достойной человека, – веры в своих товарищей». Освободительная война вылилась в гражданскую. «Эту войну труднее всего понять ее участникам», – писал О’Фаолейн. Сам он был на стороне потерпевших поражение республиканцев.

Раздел острова, статус доминиона (независимая Ирландская республика была провозглашена лишь в 1949 г.) для двадцати шести графств и положение «автономной провинции» в составе Соединенного королевства Великобритании и Северной Ирландии для шести северо-восточных графств – такой итог кровопролитной пятилетней борьбы вызвал в Ирландии широко распространившееся настроение разочарования. Новая Ирландия, где к власти пришло наиболее умеренное крыло национальной буржуазии, сразу же обнаружила свою неприглядную изнанку – она предстала миром лавочников, националистов и церковников. Резко поднялась волна эмиграции. Покинули Ирландию и многие писатели.

Как раз в это время, окончив университетский колледж в Корке, О’Фаолейн стал стипендиатом Гарвардского университета и мог таким образом легко пополнить ирландскую эмиграцию в Северной Америке. Но роль «профессионального ирландца», как называл О’Фаолейн добровольных изгнанников, больных ностальгией, его не устроила. Он вернулся в Ирландию и стал активным участником ее общественно-культурной жизни.

Творческая биография Шона О’Фаолейна началась в 20-е годы, когда в ирландскую литературу пришло новое поколение писателей, в судьбе которых национальная революция 1919–1923 гг. заняла столь же важное место. В их числе были Шон О’Кейси, Лайем О’Флаэрти, Пэдар О’Доннелл, Фрэнк О’Коннор. Они остро переживали незавершенность революции, видели опасность национализма, ставшего официальной доктриной правящего класса.

Шон О’Фаолейн мужественно выступил против разнообразных проявлений национализма, будь то в политике или литературе. Его упрекали в отсутствии патриотизма, национальном нигилизме. Но он оставался в твердом убеждении, что национализм в политике ведет к изоляционизму, к углублению внутринациональных противоречий, в литературе – к провинциализму, узости.

Особенно активно и последовательно О’Фаолейн действовал в трудные для Ирландии 40-е годы. Позиция нейтралитета во второй мировой войне вызвала в стране состояние инерции, особенно ощутимой на фоне напряженной борьбы европейских народов против фашизма. И в первые послевоенные годы страна оказалась изолированной – она не участвовала в решении проблем, стоявших перед всем миром. Идеология национализма, поддержанная католической церковью, жестокая цензура создали в стране атмосферу нетерпимости, духовного застоя. Открытым окном в мир стал литературно-общественный журнал «Белл» (1940–1958), объединивший вокруг себя лучшие писательские силы. Его основателем и главным редактором был Шон О’Фаолейн (в 1946 г. его сменил на этом посту П. О’Доннелл). – Задачу журнала О’Фаолейн видел в том, чтобы пробудить страну, вывести ее из тяжелого летаргического сна (название журнала, в переводе с английского «Колокол», отсылало к знаменитому герценовскому изданию).

В первой же редакционной статье О’Фаолейн противопоставил идеальной, созданной романтическим воображением Ирландии реальную страну, ради которой и отдавали свою жизнь многие поколения ирландцев. Он обратился к писателям с призывом говорить правду, сколь бы далекой от идеала она ни представлялась, убежденный в том, что пренебрежение горькой правдой ради светлого идеала как раз и не дает возможности к нему приблизиться.

Против кельтофилии, против «философии самодовольной изоляции» О’Фаолейн выступал и в своих историко-публицистических книгах: «История Ирландии» (1943), «Ирландцы» (1947). Порой с обидной для национального самолюбия прямотой он развенчивал как мессианские идеи, так и культ жертвенности, неизменно оставаясь противником точки зрения «семивекового рабства», столь удобной для оправдания негативных явлений ирландской истории. Идее расовой чистоты («чистые кельты») О’Фаолейн противопоставляет исторический взгляд на современных ирландцев как на нацию, сложившуюся в результате долгой истории – вторжений, завоевания, сопротивления. В его анализе национального характера чувствуется зоркий писательский глаз. О’Фаолейн не польстил своим соотечественникам. Его книга «Ирландцы» вызвала много шума, но переиздавалась неоднократно. Особенно нетерпим О’Фаолейн ко всему, что подогревает национализм. Он не делает никаких скидок на века угнетения. На его взгляд, оплакивание своих ран не менее опасно, чем сами раны. О’Фаолейн мастерски вскрывает механизм действия национализма угнетенной нации, который неожиданно усиливается после ее освобождения.

О’Фаолейн настойчиво говорил о необходимости отказаться от национально-романтической образности во имя «необлегченного реализма», не облегченного исключительностью, необычностью обстановки и черт характера. Отказаться от «преувеличения ирландских добродетелей – упорства, консерватизма, самонадеянности, готовности принять наказание, смеха, терпения, фатализма, преданности прошлому, – доведения их до такой степени, когда каждое человеческое качество становится не добродетелью, а пороком». Отказаться от так называемого «ирландского стиля», от звучащих как заклинания «старых символических слов», от всего, что отдает национальным шаблоном.

О’Фаолейн предостерегал и от опасности ограничиться местными проблемами, подчеркивал необходимость для писателя чувства широкого мира, хотя предметом изображения должно быть, на этом он настаивал, то, что хорошо знакомо по собственному жизненному опыту. Урок Чехова (его воздействие на ирландскую литературу не исчерпано и поныне) он видел в умении соединить национальное и общечеловеческое – Чехов, по его словам, был очень русским, но никоим образом не региональным писателем, «в Россию он вместил вселенную». Итог своим размышлениям о соотношении национального и общечеловеческого О’Фаолейн подвел в 70-е годы в статье «Портрет художника в старости»: «Теперь для меня Ирландия – это именно Ирландия. Внимание со стороны художника она вызывает тогда, когда становится частью мира».

О’Фаолейн выступал полемически остро, не боясь броских слов и передержек. В борьбе против национализма он готов был пренебречь его антиимпериалистическим на определенном историческом этапе содержанием. Но во всем, что он говорил об Ирландии и ирландцах, прежде всего видна заинтересованность человека, болеющего за свою страну и свой народ.

Роман «И вновь?» (1979), которым открывается настоящее издание, – тридцатая и пока последняя книга Шона О’Фаолейна (в 80-е годы вышло четырехтомное издание избранных рассказов). Опубликованный в канун восьмидесятилетия писателя, этот роман, столь не похожий на всё, что О’Фаолейн писал раньше, соединил в себе мудрость прожитых лет и дерзость юности. Роман, повествующий о «второй жизни» человека, ознаменовал и новый этап творческой жизни писателя. А «первую жизнь» О’Фаолейна представляет вторая часть предлагаемой читателю книги – рассказы, начиная с первого сборника «Безумие в летнюю ночь» (1932) и кончая «Зарубежными делами» (1976), то есть «малая» проза, создававшаяся на протяжении полувека – с середины 20-х и до середины 70-х годов.

На принадлежность, духом и словом, своих первых рассказов двадцатым годам – своим и в е ка – О’Фаолейн обращал внимание и в автобиографии «Vive Moi» (1964), и в предисловии к своим избранным рассказам. Они действительно рождены молодостью – писателя и века, но молодостью, уже пережившей войны – мировую, национально-освободительную, гражданскую. Они возвещали и рождение новой послереволюционной литературы Ирландии, решительно отвергшей романтическую символику и весь героико-романтический пафос предшествующего десятилетия. Новая литература жила уже не духом ожидания, грядущего очищения, а намерением рассказать, как все было на самом деле. Хотя это и не означает, что ей удалось создать эпос национально-освободительной войны. «Тихого Дона» в ирландской литературе нет до сих пор. Спустя десятилетия, вспоминая о начале своего творческого пути, О’Фаолейн писал, что он сам и его современники не смогли воспроизвести цельную картину действительности, «мы лишь откалывали от нее куски в виде рассказов».

Рассказом «Фуга» (1927) О’Фаолейн впервые привлек к себе внимание. Известный английский критик и издатель Эдвард Гарнетт – его прозвали повивальной бабкой писателей – высоко оценил талант начинающего новеллиста и посоветовал ему написать еще несколько рассказов, которые составили бы сборник о национально-освободительной войне в Ирландии. Рассказ «Фуга» вместе с заглавным рассказом сборника «Безумие в летнюю ночь» остался лучшим и наиболее характерным для раннего О’Фаолейна.

В «Фуге» воссоздана атмосфера партизанской войны, «ирландской герильи», когда маленькие «летучие колонны» республиканской армии, теснимые хорошо оснащенными отрядами черно-рыжих (так называли по цвету формы английские карательные отряды), от наступательных действий перешли к обороне. В другом рассказе того же сборника («Патриот») о тяготах скитальческой жизни республиканца говорится прямо: вынужденный вечно бежать, вечно скрываться, он «месяцами даже не вспоминает о доме и друзьях», «как потерявшаяся овца… бродит по серым горам», «каждую ночь спит в другой кровати и никогда дважды подряд не ест за одним столом». В «Фуге» все это автор дает возможность читателю слышать, чувствовать и видеть.

О’Фаолейн дал рассказу название музыкального произведения. Как в фуге, он ведет одну тему, отступая и вновь возвращаясь к ней, заставляя героя пережить радость мимолетной встречи с девушкой как нежданный подарок в скитальческой жизни. Образ девушки оживает в его памяти во время долгого и опасного пути. Новый ночлег и неожиданная встреча с той же девушкой. Но по сигналу тревоги надо опять бежать, скрываясь от погони. Повторяющаяся, как в музыкальной пьесе, тема облекается в мелодическую прозу, непривычную для английской речи, идущую от ирландской традиции напевной прозы, особенно выразительной в монологах драматургических героев Джона Синга.

Красота окружающей природы и манящий образ девушки противопоставлены в рассказе жизни, полной опасности. Противопоставление это ведет к мысли о противоестественности войны, несовместимой с жизнью, ее даром любви.

В своих ранних рассказах О’Фаолейн полемизирует с представителями героико-романтического стиля 10-х годов. Но его «жестокий реализм» выступает в сочетании с романтической экспрессией, выраженной в лексике, авторской интонации. Сочетании не таком уж неожиданном, если вспомнить рассказы Бабеля, очень популярные в ирландской литературе того времени. О войне О’Фаолейн говорит горькую правду, но он романтизирует само чувство разочарования в ней. Таких романтических пейзажей, такого обилия метафор (например: «туман белым облаком висел под луной»), как в ранних рассказах, у О’Фаолейна больше не встретить. Он сознательно освобождался от них, снижал иронией. В 60-е годы те же окрестности Корка, теперь из окна вагона, увидены совсем иначе: «Все выглядело так нежно, свежо, так зелено и молодо, и я так хорошо позавтракал» («Дивиденды»).

О’Фаолейн выделяет рассказ из других литературных жанров как наиболее личностный, располагающий к самовыражению. Говоря об этом в своей литературно-критической работе («Рассказ», 1948), он опирался на мировую литературу и на собственный опыт новеллиста. Опыт этот во многом основывался на ирландской литературной традиции.

В силу исторических причин устная традиция, бытовавшая в Ирландии вплоть до начала XX века, вступала в творческое взаимодействие с литературной традицией. В условиях колониального гнета, когда ирландское книгопечатание находилось под запретом, народная память стала самым надежным хранилищем ирландской литературы, а устный рассказ, наряду с поэзией, – и формой, и способом распространения. Выпестованное таким образом искусство рассказывания достигло высокого мастерства и чрезвычайно ценилось в широких крестьянских массах. Сама обстановка требовала, чтобы слово, обращенное к слушателям, было рассчитано на мгновенное взаимопонимание. Здесь во многом и лежат истоки повествовательной интонации О’Фаолейна, как, впрочем, и многих других ирландских новеллистов, – ее живость, непринужденность, доверительность, демократичность и обязательно острота (от остроумия до острословия).

Вынужденная консервативность литературы долго сдерживала ее развитие. От традиций устного рассказа можно было оторваться, как это сделали Джордж Мур и Джеймс Джойс. Но можно было и вернуться к ней. Наследник богатейшей англоязычной повествовательной традиции, прекрасный знаток мировой литературы, ценитель русской классики, О’Фаолейн не пренебрег искусством устного рассказа, претворив в своих произведениях его художественные возможности.

Ирландцы наделены природным красноречием и чувством слова. Недаром среди достопримечательностей Ирландии внимание туристов обязательно обращают на знаменитый камень в замке Бларни, якобы обладающий магическим действием: поцеловав его, и косноязычный обретет дар красноречия. Легенда эта родилась на юго-востоке острова. Здесь, вблизи Корка, второго по величине города Ирландии, и находится Бларни. В окрестностях Корка дольше, чем в других районах, жила традиция устного рассказа. Жители же города славились острым глазом и не менее острым языком. О’Фаолейн вырос в Корке, здесь, как уже говорилось, окончил университет. Его и еще одного знаменитого уроженца этого города, Фрэнка О’Коннора, – их первые сборники рассказов появились почти одновременно – критики назвали «коркскими реалистами».

Тональность «малой» прозы О’Фаолейна определяется голосом рассказчика. Совмещение повествователя и главного персонажа в ранних рассказах создает иллюзию непосредственности переживания, подлинности эмоциональной атмосферы. Пример тому не только «Фуга», но и заглавный рассказ сборника «Человек, который изобрел грех» (1949). Естественное для О’Фаолейна повествование от первого лица сохраняется и в его последующих сборниках («Я помню! Помню!», 1961; «Солнца жар», 1966). Но рассказчик уже не сливается с персонажем, хотя и остается причастным к происходящему. Он вспоминает, совмещая в своей памяти, пропуская через нее разные временные пласты. И, казалось бы, самая непритязательная история приобретает глубину, объемность. «Невинность» – рассказ о сыне, для него только начинается пора религиозного воспитания, ему еще предстоят все муки смятенного сознания растущего, мужающего подростка. Но это и собственное ожившее детство, воспоминание о себе самом.

Мотив памяти проходит через многие рассказы О’Фаолейна. Размышляя о ее законах и причудах, он создает блестящие психологические этюды, такие, как «Письмо» или «Плетеное кресло». Осень, старое кресло, запах яблок – цепочка, пробуждающая у рассказчика память детства. Но это только первый слой. Потому что в отражении его памяти оживает память родителей об их юности, их деревенских корнях.

Даже когда образ рассказчика и не вычленяется из структуры рассказа, он ощутим в подтексте, как и образ слушателя-читателя, к которому он обращается («Единственный верный друг», «Неверная жена», «Зарубежные дела»). В любом случае подразумевается общение, и оно определяет тон повествования.

В своих литературно-критических оценках О’Фаолейн первейшее значение придает характеру. И себя называет писателем-портретистом. Действительно, характерология – существенная сторона его таланта. Об этом говорят его рассказы, создающие галерею ирландского национального портрета. В ней представлены упрямые, своенравные и простодушные старухи, переменчивые, как ирландская погода, женщины, слабые в своей самоуверенности мужчины. Каждый образ дан в движении, в непоследовательности поступков, но, сотканный из противоречий, убеждает в достоверности, жизненности характера. Однако портреты типичных ирландцев, выставленные в портретной галерее О’Фаолейна, – не музейная экзотика. И для читателей иной страны, с иными национальными традициями они узнаваемы своими общечеловеческими особенностями и слабостями.

О’Фаолейн, лишь однажды испытавший себя в роли драматурга, создал очень сценичную прозу, мгновенно переключая повествование в изображение. Именно так строится рассказ «Дивиденды». Он подчеркнуто автобиографичен: имя рассказчика – Шон, его тетушке, мисс Уилен, дана подлинная, еще не ирландизированная, фамилия автора. И преподносится вся история как очередная забавная новелла из жизни родственников. Но непритязательность ее обманчива. Писатель добирается до глубин характеров, приводит их в столкновение, противопоставляя «принципы человека и биржевого маклера».

В 70-е годы рассказы О’Фаолейна удлиняются и все более становятся не только по объему, но и по литературным качествам рассказами-повестями. Действие в них усложняется, характеры проявляются постепенно, как бы разгадываются. Героиня рассказа «Неверная жена» представлена как типичная ирландка: и внешне – медные волосы, зеленые глаза, и внутренне – рассудительная и пылкая, необъяснимо переменчивая. Ее национальное своеобразие подчеркнуто тем, что она увидена глазами иностранца, влюбленного в нее французского дипломата. И здесь не обходится без иронии в адрес тех, кто сложность человеческой натуры спешит отнести на счет национальных особенностей, «ирландских штучек», как выражается ее возлюбленный. Неверная жена, неверная любовница. На самом же деле непоследовательность героини рассказа – свидетельство ее верности и долгу, и чувству, а главное – самой себе.

Как раз наибольшую неприязнь О’Фаолейна вызывают национальные стереотипы, точнее, стереотипные представления об ирландцах, порой на них и воздействующие. «Существуют две разновидности ирландцев, которые я не выношу. Первые из кожи лезут вон, чтобы вести себя так, как – на их взгляд – должны вести себя англичане. Вторые из кожи лезут вон, чтобы вести себя так, как – на их взгляд – должны вести себя ирландцы». Этими словами начинается рассказ «Мания преследования», в главном персонаже которого показана чрезмерность того, что принято считать «ирландскими качествами»: остроумия, фантазии, язвительности, импульсивности. Человеком, творящим свою легенду в согласии с дублинскими преданиями о знаменитых ирландских остроумцах, таких, как Уайльд или Шоу, выступает и герой рассказа «Зарубежные дела», клубный завсегдатай, человек легкий и легковесный. И только его проницательная приятельница, всю жизнь его любившая, разгадывает в нем «романтика, рядящегося в реалиста». Она и спасает его от большого скандала, спровоцировав скандал, так сказать, маленький, «не выходящий за рамки».

В разнообразных по тематике рассказах О’Фаолейна есть темы, которых не удавалось избежать, пожалуй, ни одному ирландскому писателю. Прочно укоренившаяся, сросшаяся с национальным сознанием римско-католическая религия нередко рождает в человеке мучительный внутренний разлад – проблема несомненно притягательная для художника-психолога. Рассказ «Невинность», дающий представление о религиозной атмосфере, в которой человек воспитывается с ранних лет, напомнит читателю сцену исповеди в «Портрете художника в юности» Джойса. Другой, комической, стороной религиозная тема поворачивается в рассказе «Не приведи господь!». Эмиграция – еще одна больная, не отпускающая ирландского писателя тема. В рассказе «Одной породы» она получает неожиданный поворот и передает щемящее чувство бесприютности, невозвратимости потери.

В парадоксальной ситуации рассказа «Знатный землевладелец и школьный учитель» высвечены сложнейшие переплетения внутринациональной жизни. Поначалу читателю, как и персонажу рассказа, пенсионеру-учителю, возникшая в городке проблема «ликвидации вредоносного ручья» кажется предельно простой. Необходимо осушить озеро в помещичьей усадьбе, из него берет начало речка, протекающая по главной улице городка, источник сырости в прилегающих домах.

Спор между учителем и помещиком вырастает в конфликт не только социальный, но и национальный. Ведь помещик – представитель той самой англо-ирландской аристократии, которая в течение нескольких веков занимала главенствующее положение в колониальной Ирландии. Учитель же защищает интересы народа, освободившегося от колониального господства. Он сам, как и многие другие жители городка, был участником освободительной войны. Но горожане – люди разные. Здесь и представитель банка, и хозяин гаража, и лавочники. Из их многоголосья в рассказе и создается собирательный образ мелкой буржуазии, «стопроцентных ирландцев», хорошо усвоивших национальную демагогию, но действующих в своих откровенно корыстных интересах. В результате учитель встретил полное сочувствие, но не получил никакой поддержки и дело свое проиграл. Но его проиграл и «знатный землевладелец». Ему не по средствам содержать родовое поместье, и он продает его монашескому ордену. Так что озеро будет осушено, и на его месте разбит парк. И, как всегда в рассказах О’Фаолейна, заключительный эпизод придает дополнительный смысл весьма непростой ситуации, в которой оказался учитель. Он впервые видит озеро, и зрелище, открывшееся ему, рождает «изумление, восторг и ненависть». И мысль о том, что скоро озера не будет, вызывает уже не удовлетворение, а грусть.

Новеллистика О’Фаолейна – это собрание разнообразнейших характеров и удивительных историй, что, однако же, не вызывает сомнения в их правдивости. Писатель искусно следует движению жизни, отвергая правила, якобы предъявляемые искусством. Об этом он говорит не только в специальных работах, но и в рассказе, который так и называется «Как написать рассказ». Начинающий новеллист в поисках подходящего сюжета вызывает на воспоминания своего друга, старого доктора. Он ухватывает «красноречивую деталь», прикидывая, какими подробностями она обрастет в его изложении. А доктор продолжает неторопливо вспоминать о прожитом, и каждый новый эпизод разрушает схему, уже сложившуюся в воображении слушателя.

Новеллист с мировым именем, О’Фаолейн является также автором четырех опубликованных романов. Три из них он написал в 30-е годы – «Гнездо простых людей» (1933), «Одинокая птица» (1936), «Вернись назад, в Эрин» (1940). В перспективе времени, хотя и не соединенные сюжетными линиями, они прочитываются как трилогия о событиях ирландской действительности с середины прошлого века вплоть до середины 30-х годов нынешнего. Событиях, трагически преломившихся в судьбах главных героев. Вместе с социальными романами Л. О’Флаэрти и П. О’Доннелла они представляли лицо ирландской литературы этого десятилетия.

Но в последующие годы О’Фаолейн не возвращался к большой форме, укрепляя своих читателей и критиков в мнении о том, что жанр рассказа наиболее соответствует его таланту. Пример этого выдающегося художника как бы подкреплял и более общее суждение, согласно которому ирландский гений проявляется именно в малой форме. Известный новеллист Фрэнк О’Коннор, назвав свое исследование жанра рассказа «Одинокий голос» (1962), подчеркивал аналогию с народной песней, исполняющейся без аккомпанемента.

Проблема, однако, оставалась, и она беспокоила писателей. Почему ирландцы столь искусны в создании не романов, а именно рассказов? Этим вопросом задавались многие литераторы. Уж не доказательство ли это того, что малые страны предпочитают малые формы? – язвительно спрашивал рецензент очередного сборника рассказов. Или это объясняется расколотым национальным сознанием, которое препятствует развитию темы? Вопросов было много. Очевидно, что и ответ на них не может быть один. Сам О’Фаолейн объяснял жанровый перекос тем, что национальная жизнь в Ирландии не дает писателю больших драматических тем.

С того времени, когда это суждение было высказано, жизнь в Ирландии достигла высокой степени драматичности, главным образом в связи с ольстерским кризисом, обострившим все проблемы национального развития. Появилось множество романов, эти проблемы поднимающих.

О’Фаолейн же написал другой роман – философскую в своей основе книгу о жизни человека. Для этого ему и потребовалась большая форма искусства, мысль о которой именно в этой связи возникала у писателя и прежде, в исследовании, посвященном жанру рассказа: «В жизни нет такого явления, как рассказ. Все жизненные истории – длинные, длинные истории». Вместить их может только роман, «длинная, как жизнь, книга».

Роман «И вновь?» получился именно такой «длинной, как жизнь, книгой». На его страницах воспроизводится вся история героя, только не от рождения до смерти, а… наоборот.

Герой О’Фаолейна поставлен в фаустовскую ситуацию. Трагедия Гёте начиналась «Прологом на небе», в котором Господь и Мефистофель договариваются подвергнуть Фауста испытанию, чтобы решить свой спор о природе человека. Нечто подобное, хотя и в почти пародийном виде представлено в прологе к роману О’Фаолейна – «Уведомлении с Олимпа». Небожители решили провести эксперимент, дабы окончательно выяснить, поможет ли человеку его жизненный опыт, если ему представится возможность вновь прожить свою жизнь. В качестве подопытного кролика олимпийским богам требуется «некое незначительное лицо». Им оказывается дублинский журналист, который в день своего шестидесятипятилетия получает божественный дар: вторую жизнь вместо предназначавшейся ему в то же утро смерти. По условиям эксперимента Янгеру оставляют результаты жизненного опыта, но отнимают память о прожитых годах. Кроме того, свои следующие шестьдесят пять лет он проживет в обратном порядке, становясь все моложе (что и означает его фамилия в переводе с английского), пока не вернется в материнскую утробу Времени.

Действие романа охватывает всю новую жизнь Янгера, начиная с 17 марта (национальный праздник Ирландии, день св. Патрика, который считается покровителем острова) 1965 г. и кончая тем же днем 2030 года. Завершая свой рассказ третьим десятилетием двадцать первого века, О’Фаолейн не пользуется случаем заглянуть в будущее. Его приметы – лишь отчетливее проявившиеся черты сегодняшнего дня – едва обозначены. Так, уютный Дублин стал «безличным и приличным», а люди чувствуют себя все более одинокими. Дело в том, что к фантастике, как жанру, роман О’Фаолейна отношения не имеет. С помощью фантастической сюжетной ситуации писатель обращается к онтологическому, философскому аспекту бытия человека.

И здесь опять напрашивается сравнение с великой трагедией Гёте, потому что О’Фаолейн ставит, по сути дела, фаустовскую проблему смысла жизни, хотя и бесконечно суженную. Вместо Фауста, личности великой, выдающейся, у О’Фаолейна действует человек заведомо заурядный. У Гёте речь идет о Жизни в космогонических масштабах, герой О’Фаолейна поглощен поисками самого себя, смысла собственной жизни. Но в конечном итоге личность и есть средоточие жизни, поэтому так пристально и пристрастно всматривается в нее литература XX века.

Поместив своего героя в экстраординарные обстоятельства, О’Фаолейн создает модель «одинокого человека». Утраченная память Янгера – своего рода символ человеческой потерянности, непричастности, оторванности от корней. Более того, он лишился не только прошлого, но и, как это ни покажется странным, будущего. Прошлого – потому что он не знает его, будущего – потому что, напротив, слишком хорошо его знает. От прошлого остались лишь разрозненные, едва уловимые впечатления. Будущее рассчитано за него, и весь расчет, до последнего мгновения, когда он исчезнет, ему известен. Ситуация, попросту говоря, не человеческая, и, чтобы сохранить себя как человека, Янгеру необходимо выяснить не только, кто он, но и как он стал тем, кем стал. То есть, чтобы обрести себя, он должен обрести свое прошлое, чувство принадлежности. Ему помогают в этом три женщины, определившие три этапа его «второй» жизни. Они являют собой различие и преемственность трех поколений – отсюда и прямая родственная связь между ними, – именно в таком единстве они необходимы герою. Их жизни четко расположены на генеалогическом дереве, из его истории вырубленном.

Результат эксперимента всей новой жизни Янгера, продолжавшейся шестьдесят пять лет, в конечном итоге состоит в том, что опыт, или «зрелое сознание», оторванное от исторического прошлого человека, не помогут ему, существу историческому. Живи он хоть десять раз, он все будет начинать сначала, восстанавливая естественный ход жизни с ее радостью и горем. Каков же в таком случае ответ на вопрос, поставленный в заглавии романа? На последней странице его дает Нана, друг и жена Янгера, его единственное доверенное лицо. Теперь, когда Янгер ушел в небытие, а ей самой почти столько же лет, сколько было ему в начале романа, она не колеблясь приняла бы предложение богов. Ответ жизнеутверждающий. Но в нем также содержится ироническое сомнение в смысле бесконечного возрождения, напоминающего круговерть. Об этом говорят заключительные слова романа, составленные как пародийная парафраза типично джойсовской ассоциации.