Текст книги "Мир империй. Территория государства и мировой порядок"

Автор книги: Сергей Бабурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 57 страниц)

4. Исторический. Самоопределение не нарушает органического исторического национально-территориального единства. Естественно, что сопредельные территории с давних времен экономически, культурно, политически связаны, но эти связи являются отношениями различных субъектов, различных народов. При сепаратизме происходит разрыв политических, культурных связей в рамках одной национальной территории.

5. Интернациональной совместимости. При самоопределении лидеры движения, ставя перед собой цель национального, социального, экономического развития своего народа, своего государства, в то же время учитывают интересы всех народов, всего населения, требования социального прогресса. Сепаратистские лидеры игнорируют интересы других народов, действуют вопреки их национальным и государственным интересам.

6. Правовой. При самоопределении процесс происходит в соответствии с международно-правовыми принципами и актами, согласно действующему законодательству национального государства.

Только соединение подчеркнутой Э. Ренаном в содержании понятия нации складывающейся исторически солидарности с религиозной, этнической и социально-классовой самоидентичностью способно помочь распутать слившиеся в современном российском общественном мнении понятия нации, этноса, народа и населения.

19.3. Интеграция и реинтеграция

Подготовка общеевропейской конституции, укрепление Всемирной торговой организации, многие другие, пусть и менее яркие примеры свидетельствуют об идущих в мире серьезных интеграционных процессах. Глобализация международных проблем объективно вызывает и объединение усилий государств в решении этих проблем.

Критик объединительных устремлений О. Бисмарка в XIX в. А. Штиглиц был уверен, что достижение объединения означает всесторонний духовный застой, спячку, материализацию, животное огрубение, общее нравственное парение, соединенное с вооружением с ног до головы, с поголовной военщиной, с милитаризмом, «питающим социализм»^[730]. «Государства, состоящие из разных национальностей, представляют собою механический агрегат, а не органическое соединение, не политический организм», – писал он. Только в моноэтнических государствах (национально-сплоченных государствах) видел А. Штиглиц могучую силу, известную «совокупность частей, связанных между собою духовною нитью, духовными узами, узами духовного родства, единою, объединяющею идеей, единым нравственным миросозерцанием, общим мировоззрением»^[731]. Политическая реальность рассудила иначе^[732]. На примере Европейского Союза мы видим, как в объединительный процесс вовлекаются государства, различающиеся не только прошлой историей, но и этнически.

Если в теории интеграция есть процесс, ведущий к созданию из разрозненных элементов некоего целого, процесс перехода к состоянию связанности отдельных дифференцированных частей и функций системы в целое^[733], то интеграция в международных делах представляет собой интернационализацию жизни двух и более государств, процесс сближения и слияния экономик, социально-политических систем, культурной и научной среды государств, совместно решающих проблемы повышения уровня жизни своих граждан и укрепления общей безопасности. Интеграция представляет собой объективный процесс, обусловленный развитием производительных сил общества. «Вся хозяйственная, политическая и духовная жизнь человечества, – писал В. И. Ленин, – все более интернационализируется при капитализме. Социализм целиком интернационализирует ее»^[734]. Как верно с позиции цивилизационного сознания и то, что интеграция и дезинтеграция, модели и сплоченности, и конфликта, определяются после «холодной войны» XX в. культурой и различными видами культурной (цивилизационной) идентификации^[735].

Роль политики в процессе интеграции решающая. Не случайно не так уж и давно утверждали, что процесс интеграции при капитализме и социализме глубоко различен по социально-экономической природе, формам, экономическим и политическим последствиям^[736]. Венгерский ученый Я. Сита обоснованно отмечал, что препятствием развертыванию широкого общеевропейского сотрудничества чуть ли не весь XX в. было отнюдь не отсутствие экономических условий – при всей значимости развития производительных сил вопрос о том, между какими странами будет осуществляться интеграция, был решен на основе политических отношений^[737]. Еще более наглядно мы это видим на примере расширения ЕС на рубеже веков.

Нет оснований спорить с М. А. Портновым, когда он, анализируя предшествующее развитие, выделяет следующие ступени экономической интеграции в масштабах мирового хозяйства: внешняя торговля товарами и услугами; экспорт ссудного капитала; прямые заграничные инвестиции; формирование мирового кредитного и финансового рынка^[738]. Тем более, что и В. И. Ленин, выступая, например, 6 декабря 1920 г. на собрании актива Московской организации РКП(б) с докладом о значении концессий для Советской России, говорил: «В декрете о концессиях мы выступаем от имени всего человечества с экономически безупречной программой восстановления экономических сил мира на почве использования всего сырья, где бы оно ни было»^[739].

Понимая интеграцию как противоречивую и изменчивую силу, которая выражается в глобальной тенденции объединения усилий народов, государств и регионов, А. А. Мацнев справедливо подчеркивает, что, как и любое явление, эта мировая тенденция порождает и свое собственное отрицание – дезинтеграцию^[740].

Механизмами интеграции являются межгосударственные или надгосударственные органы власти и формируемые ими правовые системы.

Европейская интеграция ярко высвечивает положительные и отрицательные моменты объединения народов. Чего стоит последний отрезок пути – от Римского договора о создании Европейского сообщества угля и стали, через договоры в Маастрихте, Амстердаме и Ницце – к учреждению в том же Риме 29 октября 2004 г. Конституции Европейского Союза. Не случайно В. Н. Лихачев, анализируя европейскую интеграцию, считая необходимым формировать более эффективные механизмы управления этим процессом, пришел к выводу о том, что развитие интеграции вызвало к жизни такую форму сотрудничества, как строительство региональных и даже межрегиональных пространств^[741]. Речь при этом идет об общем гуманитарном и экономическом пространстве, пространстве сотрудничества в вопросах безопасности и правосудия, образования и культуры – т. е. о формировании общих правовых режимов в тех или иных сферах жизни на территориях нескольких государств.

Показательно, что после радикальных перемен, связанных с восстановлением в 1990 г. единства Германии, знаменитая ст. 23 Конституции ФРГ 1949 г. закрепляет механизм участия ФРГ в осуществлении идеи Объединенной Европы. В Конституции Франции Европейскому Сообществу и Европейскому Союзу посвящен целый XV раздел.

Государственно-территориальная интеграция захватывает и Европу, и Азиатско-Тихоокеанский регион. Прискорбно, но из-за гипертрофированной ориентации на «западные» стандарты и ценности Российская Федерация не была в 1994 г. участником международной конференции, обсуждавшей формирование Азиатско-Тихоокеанского сообщества – АПЕК^[742].

В социально-политических и правовых механизмах интеграции для миллионов людей, многие из которых по-прежнему осознают себя гражданами Советского Союза, речь идет не о традиционном процессе перехода к состоянию связанности отдельных дифференцированных частей и функций системы в целое^[743], а о восстановлении разрушенного естественного единства. Потому применительно к просторам прежнего Союза Советских Социалистических Республик уместнее говорить не об интеграции, а о реинтеграции.

Если интеграция – это процесс восхождения от простого к сложному, от разрозненного и разобщенного существования национальных обществ – к совместной деятельности во имя развития и прогресса, то реинтеграция – это воссоздание былой государственно-территориальной, социально-экономической и культурно-исторической целостности, объединение народов и территорий, уже составлявших единую страну и единый народ. Не случайно Г. Еллинек определял государство как обладающую первичной верховной властью корпорацию населяющего определенную территорию народа или даже как обладающую первичной властью территориальную корпорацию^[744]. Восстановление целостности такой корпорации – закономерный и естественный процесс.

Настояв на заключении Брестского мира в 1918 г. и провозгласив курс на самоопределение бывших национальных окраин России, В. И. Ленин сохранил за коммунистами власть, с помощью которой впоследствии удалось вернуть большинство отколовшихся от страны территорий. Сталин сумел не только возместить территориальные потери, но и распространить влияние Москвы на пояс приграничных государств в Европе и Азии.

История, однако, не повторяется. Обстановка в конце XX в. в корне отлична от той, что была в конце 20-х – начале 30-х гг. Тогда континент готовился к очередной схватке держав за передел мира, территорий и сфер могущества. Теперь он, исключая экс-СССР и Балканы, внешне умиротворен и объединен. Новая расстановка сил принципиально уменьшает возможность применения силовых методов, которые считались нормой в прошлом.

Российская Федерация, или в прошлом РСФСР, – это часть русского пространства, ограниченная искусственными границами в силу эксперимента с национально-государственным и административным делением периода 20—30-х гг. XX в., эпизодически дополнявшегося в последующие десятилетия советской власти. Россия же – явление иное, это серьезная, даже великая социальная система, это общество и держава, это государственно-правовая форма Русской цивилизации. Это центр, вокруг которого собираются духовно близкие народы. Именно поэтому термин «реинтеграция» применительно к России отвергается Западом.

Это внешняя сторона проблемы. А есть ли у народов прежнего СССР – исторической России – внутренние потребности в воссоединении? Если есть, то в чем смысл этой потребности, и в какой форме такое воссоединение наиболее плодотворно осуществить?

При этом в России как нигде сказалось понимание роли духа, роли сознания. У К. П. Победоносцева это нашло выражение в формуле: «Непомерное развитие материальной цивилизации всюду приводит к оскудению духовных начал, добра и правды и к распространению лжи в социальном быте и в социальных отношениях».

Ю. Самарину принадлежит великая заслуга правильной постановки вопроса о наших окраинах. Его книга «Окраины России» – одно из самых блестящих проявлений русской политической мысли. Ю. Самарин утвердил «основной принцип русской государственности», которого следует держаться при обсуждении претензий всех наших инородцев на привилегированную и командующую роль в тех или других областях империи: «Россия должна быть Россией и не на словах только».

В то время как в мире, и особенно в Европе, концепция независимости сменилась подходом, основанным на признании многосторонней взаимозависимости между всеми отдельными элементами международной системы^[745], на территории Советского Союза с 1987 г. раскручивалась спираль дезинтеграции. Но с 1995 г. и на просторах теперь уже Содружества Независимых Государств стал набирать силу процесс реинтеграции.

Оценивая российскую реинтеграцию, следует отметить, что Россия столетиями формировала свои традиции государственного устройства, свой экономический уклад, уникальную культуру, братские межнациональные отношения. Многие поколения русских людей, своей жизнью и деятельностью формируя эти традиции, сделали Россию великой державой, носительницей особой Русской цивилизации.

Следует согласиться с трактовкой воссоздания единства народов прежнего СССР как взаимовлияния сосуществующих народов в рамках целостного геополитического пространства, которое, по мнению Г. В. Осипова, включает:

– общность границ и единых систем связи, энергоснабжения, транспорта и т. д.;

– исторически сложившееся разделение труда;

– полное равенство всех народов и этнических групп;

– создание научных обществ, культурных центров и т. д. в любых частях евразийского пространства;

– полную культурную и религиозную автономию^[746].

При этом Россия не заинтересована во включении в процессы интеграции и, тем более, реинтеграции государств и народов, чуждых русскому национальному характеру. «Чужие территории России не нужны, – писал И. А. Ильин; – наоборот, они ей непосильны хозяйственно и политически, вредны национально, обременительны дипломатически и в высшей степени опасны стратегически»^[747].

Реинтеграцию следует воспринимать именно как российскую потому, что она есть процесс восстановления целостности русской нации и объединения прежде всего трех русских государств – Украины, Российской Федерации и Республики Беларусь. В силу объективных причин центром, объединяющим вокруг себя другие русские государства, стержнем Русской цивилизации является сегодня Российская Федерация. Во-первых, у нее самый мощный из всех возможных претендентов ресурс территории и населения. Во-вторых, центр власти духовной – Русской православной церкви – также находится на ее территории, в Москве. В-третьих, большой экономический потенциал, в том числе сырьевой, значительно способствует такой исторической миссии. И наконец, в-четвертых, политический дух Русской империи, сосредоточенный в городе Москве, был за постперестроечные годы отравлен, деморализован, но не умерщвлен. Он возрождается, к изумлению внешних опекунов России, и в ее новом поколении.

Хотя В. Фадеев и называет Россию ядром расслоенной империи^[748], Российская Федерация не «обречена» на роль Великой России. При затухании в ней пассионарности роль цивилизационного стержня могут взять Белоруссия или Украина. Правда, для Украины препятствием в этом являются активные попытки ряда ее государственных деятелей интегрировать ее в другую – атлантическую цивилизационную систему.

Правовая основа российской реинтеграции должна складываться путем перехода от модельных актов консультативно-совещательных органов – к общеобязательным решениям наднациональных органов. Только наличие своих правовых актов, действующих без их ратификации национальными парламентами, может создать реальную международную организацию, работающую на российскую реинтеграцию. Без этого любая организация – только клуб по интересам, не более того.

Рассматривая российскую реинтеграцию как воссоздание существовавших ранее государственной общности и целостности единой полиэтнической русской нации, мы не можем не отметить, что и в недавнем прошлом, и ныне беды постсоветского пространства – это последствия нежелания (или неспособности?) Российской Федерации стать Россией. Той Россией, которая на протяжении веков собирала под свое крыло народы, помогая им сохранять самобытную национальную культуру, являла миру уникальную славяно-православную цивилизацию. Здесь уместно вспомнить задачи, которые ставил перед нарождающимся русским национальным консерватизмом в очень похожей ситуации XIX в. М. Н. Катков: «Что требуется в настоящее время? Более всего требуется, чтобы показала себя государственная власть России во всей непоколебленной силе своей, ничем не смущенная, не расстроенная, вполне в себе уверенная. Боже сохрани нас от всяких ухищрений, изворотов, заискиваний, от всякой тени зависимости государства от каких-либо мнений. Власть государства не на мнениях основана; или ее нет на деле, или она держится сама собой, независимо от мнений»^[749]. Закономерность российской реинтеграции – это особая проблема. «Русский народ – христианин не только в силу православия своих убеждений, – писал Ф. И. Тютчев 160 лет тому назад, – но еще благодаря чему-то более задушевному, чем убеждения. Он – христианин в силу той способности к самоотвержению, которая составляет как бы основу его нравственной природы»^[750]. «Политическая сущность бытия русского народа состоит в том – дополнял Ф. И. Тютчева Л. А. Тихомиров, – что он создал особую концепцию государственности, которая ставит выше всего, выше юридических отношений, начало этическое»^[751]. Возможно, именно эта самобытность способствовала тому, что русская нация на протяжении веков отстаивала полиэтнический и мультикультурный цивилизационный прогресс, сохраняющий многообразие реальности, прежде всего в культуре, образе жизни, политических и правовых институтах. Для нас это принцип развития мира. Поэтому Россия всегда была многонациональна. Поэтому она и ныне за международную кооперацию и межгосударственную интеграцию, а не за североамериканскую ассимиляцию.

Неопределенность в государственно-правовых понятиях применительно к Союзному государству не только противна нравственности, она губительна. Конструируя механизмы российско-белорусской реинтеграции, мы не можем не понимать ограниченности выбора. Основные модели политических систем соответствуют формам государства, т. е. соотносятся с унитарным или федеративным государством. Для российско-белорусского Союзного государства важно и его соотношение с международной организацией и конфедерацией (в связи с завистливыми стонами апологетов Европейского Союза).

В СНГ, в ЕврАзЭС, и даже в провозглашенном российско-белорусском Союзном государстве в концентрированном виде высвечиваются две ключевые политико-правовые проблемы постсоветской реинтеграции: институциональный паралич власти и отсутствие соответствующей самостоятельной правовой базы. Проблемы диалектически взаимосвязаны: модернизация институционального механизма СНГ, Союзного государства или ЕврАзЭС невозможна без юридической для того основы, а основная предпосылка формирования их правового фундамента – это преодоление институционального паралича.

Без наднациональных органов власти, отсутствующих в механизмах реинтеграции, надо забыть о серьезном отношении к этому процессу.

Если Исполнительный комитет СНГ, Постоянный комитет Союзного государства или Интеграционный Комитет ЕврАзЭС не обретут хотя бы некоторых черт и полномочий Европейской комиссии (не будем мечтать о Совмине СССР), то не надо строить иллюзий – российская реинтеграция останется интеграционным фантомом.

Сфера жизненно важных интересов Российской Федерации не ограничивается ее нынешними западными рубежами. Россия не только европейская, но и азиатская страна, по-прежнему мощная ядерная держава. Геополитический смысл ее существования в сохранении межцивилизационного баланса как в Европе, так и в глобальном масштабе. Естественно, через сотрудничество и партнерство с государствами, являющимися центрами экономического, политического, культурного и военно-стратегического притяжения в соответствующей части земного шара – будь то Германия в Европе или Китай и Индия в Азии.

19.4. Современное государственно-территориальное переустройство континентов

В истории Европы неоднократно предпринимались попытки объединить ее в единое целое. Примечательно, что наиболее серьезные из них оказывались связанными с германо-французскими отношениями.

Конец VIII в. Карл – король наиболее сильного из созданных германскими племенами варварского королевства франков, пытается объединить военной силой Центральную Европу. Создается новая Римская империя с границами по реке Эльбе на Востоке, Средиземному морю и Атлантике на Западе, Юге и Севере (включая территорию северо-восточной Испании и северной Италии). Этот прообраз Европейского Союза просуществовал короткий отрезок времени.

Конец X в. Основанная Оттоном I Римско-германская империя объединила на несколько столетий государства Германии, Австрию, Чехию, Швейцарию, Бургундию, большую часть Италии.

Конец XVIII в. Первый консул Франции Наполеон на штыках своей армии распространяет идеи Великой французской буржуазной революции по всей Европе, а в 1804 г. провозглашает империю, простирающуюся от Мадрида до Варшавы, от Рима до Северного моря. Однако поражение и отречение Наполеона в 1813 г. означали и крах идеи объединения.

Конец 30-х гг. XX в. Гитлеровская Германия, проводя политику агрессии и территориальных войн, оккупирует всю Центральную Европу, при том, что Западная (Испания и Португалия), Южная (Италия) и Восточная (Болгария и Румыния) превращены в безропотных сателлитов. Идея единства, основанного на насилии и диктате одной нации, исчерпала себя вместе с безоговорочной капитуляцией Германии в 1945 г.

Весной 1951 г. учреждением Европейского сообщества угля и стали ознаменовалось начало пятой попытки интеграции Европы, ее воплощением стал Европейский Союз, который при существовании на континенте различных территориальных объединений экономического, политического и гуманитарного характера, наряду с Организацией Североатлантического договора (НАТО) представляет собой основу современной европейской архитектуры.

Концепции объединения Европы в XX в. Уже в XIX в. идеи объединения Европы в силу небольших размеров большинства европейских государств, общности истории и культуры, а главное – в связи с необходимостью оптимизировать внутри европейские экономические отношения, обсуждались среди политиков, промышленников и финансистов. В общественном мнении различные модели интеграции сменяли одна другую. Европа переживала промышленный подъем, а ведь не зря еще Полибий отмечал зависимость «успехов гражданственности» и мягкости нравов от благополучия и богатства страны. А. И. Чубарьян справедливо напомнил, что история многократно доказала: «европейская идея», или восприятие Европы «как общности, как определенного единства, не было абстрактным, единичным и вечным понятием, а носила именно конкретно-исторический характер»^[752].

В начале XX в. В. И. Ленин, отдавая дань обсуждавшимся в европейском обществе темам, писал о лозунге Соединенных Штатов Европы как о соглашении европейских капиталистов, желающих сообща давить социализм в Европе, сообща охранять награбленные колонии против Японии и Америки. Не отрицая государственно-территориальную интеграцию в принципе, В. И. Ленин попытался противопоставить общеевропейскому объединению лозунг Соединенных Штатов мира как той «государственной формы объединения и свободы», которую большевики связывали с социализмом. Из этой идеи вырос и призыв к Мировой Социалистической Революции, к подтвержденному в Декларации об образовании СССР от 30 декабря 1922 г. стремлению к объединению всех стран в Мировую Социалистическую Советскую Республику.

Процесс европейской интеграции стартовал 9 мая 1950 г., когда министр иностранных дел Франции Роберт Шуман обратился от имени правительства Франции к правительству ФРГ с официальной Декларацией, предлагая положить конец традиционному франко-германскому антагонизму и начать новую главу в межгосударственных отношениях, строя их на принципах мира, дружбы и сотрудничества. На первом этапе предлагалось создать франко-германское объединение угля и стали. Более того, Декларация Шумана не носила двустороннего характера, а, напротив, призывала западноевропейские страны присоединиться к предполагаемому объединению во имя воплощения давней идеи – строительства единой Европы мира, демократии, экономического и социального прогресса.

Вряд ли можно согласиться с попыткой, как это делает Ю. А. Борко, отдать инициативу объединения Европы У. Черчиллю, выступившему 19 сентября 1946 г. в Цюрихском университете с речью о необходимости покончить с «националистическими распрями» между европейскими государствами и создать Соединенные Штаты Европы^[753]. Черчилль был выдающийся политик, он выступал по любому поводу. Так мы и В. И. Ленина сделаем отцом европейской интеграции: как уже упоминалось, он тоже размышлял по поводу Соединенных Штатов Европы, и даже раньше^[754].

В отличие от многочисленных за XX в. аналогичных призывов и проектов Декларация Шумана предлагала цельную концепцию европейского строительства. Ее основные принципы могут быть сформулированы следующим образом:

1. Альтернативы единой демократической и миролюбивой Европе у европейских народов нет.

2. Инициаторами строительства новой Европы должны быть западноевропейские государства, руководствующиеся принципами демократии, экономического благосостояния и социального консенсуса, мира и равноправного сотрудничества.

3. Единство не может быть обеспечено сразу и на основе какого-то генерального плана. Новую Европу следует строить постепенно, избирая конкретные приоритетные области сотрудничества, создающего практическую солидарность во все новых областях совместной деятельности.

4. Первоочередной является экономическая интеграция, которая в наибольшей степени отвечает повседневным практическим потребностям участвующих государств, способствует росту благосостояния народов и одновременно меньше затрагивает такие сферы государственного суверенитета, как национальная безопасность, внешняя политика.

5. Условием успешного продвижения к единой Европе является формирование правовой базы интеграции и системы общих институтов, имеющих отчасти межгосударственный, отчасти наднациональный характер, т. е. наделенных правом принятия обязательных решений и правом контроля за их исполнением государствами и всеми другими участниками интеграционного процесса.

6. Движение к единой Европе должно осуществляться поэтапно: от первоначальных и ограниченных форм региональной интеграции – к более сложным и широкомасштабным.

Позже этот принцип был конкретизирован в виде следующей схемы: от таможенного союза и общего рынка товаров – к единому внутреннему рынку со свободным движением товаров, услуг, капиталов и лиц, затем – к экономическому и валютному союзу и, наконец – к политическому союзу.

Таким образом, любые аспекты межгосударственной интеграции Европы, способные затронуть территориальную целостность государств, оказались изначально вынесенными за пределы политического процесса, который охватил тем самым лишь вопросы регулирования различных сторон деятельности европейских государств внутри и вне их территорий. «Нам нужен – провозглашал X. Мантейфель, – не процесс нивелирования, который сглаживает особенности наций, а процесс роста, который дает нациям возможность развиваться, невзирая ни на какие государственные границы, и который даже стирает эти границы и сливает все нации в одну общеевропейскую нацию»^[755]. Опираясь на политические предпосылки, на передний план решительно выдвигалась экономика^[756].

Этапы государственно-территориального развития Европы.

На примере Европы проследим, какой сложный и длительный путь эволюции к своему современному состоянию прошло территориальное устройство. Можно выделить семь основных периодов этой эволюции.

Античный период (VI–V вв. до Р.Х.). На Юге и Юго-Востоке Европы существуют города-государства (Микены, Афины, Фивы, Сиракузы и др.), распространяющие постепенно свой территориальный суверенитет не только на пригороды, но на все большие площади. Создав в IV в. до Р. X. огромное по территории и национальному составу государство, Александр Македонский дал кратковременный пример полиэтнической империи с ее уникальным внутренним территориальным устройством. Этот пример лег в основу устройства Священной Римской империи, но и эта форма Средиземноморской цивилизации не затронула Северной и Северо-Восточной Европы. Границы между «цивилизованной» империей и «дикими», не имевшими своей государственности германскими племенами, были достаточно условны.

Варварский период (V—VIII вв.). Победа патриархальных германских племен над ослабевшей и исчерпавшей себя Римской империей привела к образованию на территории Европы разрозненных варварских королевств, среди которых объективно выделялось Франкское государство.

Империя Карла Великого и романо-германский период (IX–X вв.) знаменовали собой формирование европейского единства при одновременной закладке национальных границ, сохранившихся в своей основе вплоть до нашего времени.

Период Священной Римской империи германской нации (X–XVIII вв.). Первый опыт надгосударственных политических структур, отвергнутый лишь с формированием буржуазного общества.

Период территориального развития национальных государств (XIX – 30-е гг. XX вв.). Развал европейского устройства, опиравшегося на институты Священной Римской империи, поражение наполеоновской Франции, олицетворявшей идею социального прогресса и новые буржуазные ценности, позволил завершиться процессу формирования на европейском континенте системы национальных государств. Особенно ярко это проявилось во внутригерманской интеграции.

Период «Третьей империи германской нации» (30—40-е гг. XX в.). Гитлеровские завоевания, как в свое время и наполеоновские войны, привели на время к созданию территории насильственно «объединенной» Европы. Но такое «объединение» отвечало интересам лишь одной нации, а потому не могло быть длительным, но и в то время эта модель объединения не была единственной. Так, 16 июня 1940 г. перед капитуляцией Франции У. Черчилль предложил создать франко-британский союз как единое государство с единым гражданством и внешней политикой. Однако большинство наблюдателей расценили это предложение как плохо закамуфлированную попытку Черчилля даром заполучить французский флот.

Период европейской интеграции (1950–2006 гг.). Рождение Европейских сообществ и Европейского Союза. Преодолевая разрушительные последствия Второй мировой войны, Европа оказалась вновь перед необходимостью предотвратить повторение попыток всемирного территориального и экономического передела мира. Несостоятельность Лиги Наций показала неэффективность решения европейских проблем на уровне всеобщих международных организаций. Требовался механизм локально-европейского социально-экономического процветания, механизм взаимных континентальных гарантий территориальной целостности европейских государств. Таким механизмом могла быть только всесторонняя межгосударственная интеграция.

Процессы интеграции в этот период проходили в форме становления и укрепления Европейского Союза. Сам интеграционный период также можно поделить на четко различающиеся этапы:

1950–1956 гг. Интеграция Центральной Европы по отдельным секторам экономики. Провозглашен курс на создание объединенной Европы, 18 апреля 1951 г. учреждено Европейское сообщество (объединение) угля и стали, участниками которого стали Бельгия, Италия, Люксембург, Нидерланды, ФРГ и Франция.

1957–1970 гг. Начало широкой экономической интеграции Европы. С подписанием в Риме 17 марта 1957 г. не только очередного «отраслевого» договора о создании Европейского сообщества по атомной энергии (Евроатом), но и основополагающего договора об учреждении Европейского экономического сообщества (ЕЭС) те же шесть государств приступили к широкой экономической интеграции. Предусмотрена общая аграрная и торговая политика, координация других важнейших направлений экономической политики, создание к 1970 г. таможенного союза и общего рынка товаров. В 1967 г. высшие органы всех трех сообществ сливаются в единый Совет и единую Комиссию, которые вместе с Европейским Парламентом и Судом ЕС образовали общую институционную структуру новой Европы.