Текст книги "Мир империй. Территория государства и мировой порядок"

Автор книги: Сергей Бабурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 57 страниц)

Конституционная основа формирования Российской Федерации предполагает ее законодательное происхождение. Речь не идет и никогда не шла о договорном образовании Российской Федерации. Структура государства исторически вызревала и законодательно была закреплена. Речь может идти лишь о разграничении полномочий между органами власти: федеральными (центральными) и местными.

В России идет процесс разработки и принятия новых законодательных актов о территориальном делении. При этом желательно продуманно учитывать и мировой опыт. Например, особенностью Индийской Республики является то, что, в отличие от традиционных федераций, союзный парламент имеет полномочия при возникновении необходимости изменять территорию и разрушать целостность своих единиц (штатов) без их согласия. Штат или штаты могут выразить свое мнение относительно реорганизации, но не могут противостоять воле парламента. Именно парламент Индии, приняв с соблюдением установленной процедуры соответствующий закон, может:

«а) образовать новый штат путем отделения части территории любого штата, либо объединения двух или более штатов или частей штатов, либо путем присоединения любой территории к части любого штата;

b) увеличить территорию любого штата;

c) уменьшить территорию любого штата;

d) изменить границы любого штата;

e) изменить название любого штата» (ст. 3 Конституции Индии).

13.4. Гарантии целостности конституционной системы федерации при решении территориальных вопросов

Поскольку для федеративного государства остается незыблемым общий принцип, что на одной и той же территории может развивать свою власть только одно государство^[468], целостность конституционной системы федерации призваны обеспечить определенные гарантии, призванные предотвратить несоответствие между федеральной конституцией и конституциями субъектов федерации. Например, важной гарантией целостности Индийской федерации служит конституционное закрепление условий изменения границ территорий штатов:

1) ни один законопроект не может быть внесен с этой целью без рекомендации президента;

2) прежде чем президент даст такую рекомендацию, он направляет законопроект в легислатуру штата, которого могут коснуться изменения, предложенные в законопроекте, чтобы получить о них ее мнение в течение периода времени, указанного президентом. При этом президент не связан мнением легислатуры штата.

Полномочия парламента Индийского Союза в этом вопросе использовались неоднократно, в том числе:

в 1951 г. были изменены границы штата Ассам путем передачи Бутану небольшой узкой полосы территории Индии;

в 1953 г. образован новый штат Андхра-Прадеш путем присоединения к штату Андхра части территории штата Мадрас, существовавшего в момент вступления конституции в силу;

в 1954 г. в единый штат Химачал-Прадеш были слиты территории двух штатов – Химачал-Прадеша и Биласпура;

в 1956 г. были пересмотрены границы различных штатов Индии в порядке удовлетворения местных требований языкового характера, образован новый штат Керала, а ряд бывших княжеств (Мадхья-Бхарат, Пепсу, Саураштра, Аджмер, Бхопал и др.) включены в соседние штаты;

в 1960 г. штат Бомбей был разделен на два штата – Гуджарат и Махараштру (а в 1966 г. на два штата с выделением еще и союзной территории был разделен штат Пенджаб);

в 1971 г. статус Союзных территорий Манипур, Трипура и Мегхалайя поднят до статуса полноправных штатов, а Мизорам и Аручал-Прадеш включены в число Союзных территорий^[469].

Основной Закон ФРГ (ч. 1 ст. 28) провозглашает, что конституционное устройство в землях должно соответствовать принципам республиканского, демократического и социального правового государства в духе Основного Закона ФРГ.

В России для обеспечения стабильности следует предусматривать 4 вида конституционных гарантий целостности федеральной территории:

1. Получение официального заключения со стороны федеральных органов о соответствии законов субъектов федерации федеральной конституции.

Для получения положительного заключения прежде всего необходимо, чтобы:

а) конституции республик, уставы краев и областей не содержали ничего противоречащего федеральной конституции;

б) чтобы они обеспечивали осуществление политических прав, свобод, иных форм согласно формам, предусмотренным федерацией – республиканская форма: представительный характер осуществления власти, демократические формы;

в) чтобы они были приняты демократическим путем.

2. Судебный контроль над соответствием конституций субъектов федерации федеральной конституции. Здесь велика роль Конституционного суда.

3. Конституционное закрепление обязанности всех должностных лиц субъектов федерации соблюдать федеральные конституции и законы и нести ответственность за нарушение этой обязанности. Как, например, в Мексике, где за нарушение федерального законодательства, начиная с конституции, губернаторы, депутаты законодательных органов и члены высших судов штатов подлежат увольнению.

4. Закрепление единого экономического рынка, принципов свободы торговли и промышленности на всей территории государства, отрицание возможности создания внутренних таможенных границ. Единство финансово-кредитной системы, банковской системы.

В соответствии со ст. 74 Конституции Российской Федерации на территории Российской Федерации не допускается установление таможенных границ, пошлин, сборов и каких-либо иных препятствий для свободного перемещения товаров, услуг и финансовых средств. В этом отношении Россия пошла по пути США. Хотя право регулировать торговлю между штатами передано Конгрессу США (ст. 1 разд. 10 Конституции), в 1824 г. Верховный суд США дал следующее толкование соответствующей нормы: «Торговля – это нечто большее, чем просто торговля. Это движение товаров и отношения».

Конституция Российской Федерации гарантирует не только неприкосновенность федеративного государственного устройства (ст. 1, 5), но и существование конкретных субъектов, статус которых может быть изменен только по взаимному согласию федерации и субъекта в соответствии с федеральным конституционным законом (ч. 5 ст. 66). Если проанализировать упомянутые выше договоры между Российской Федерацией, с одной стороны, и Татарией и Башкирией – с другой, то можно говорить о наличии у последних определенного объема суверенных прав.

Так, Татария и Башкирия, наряду с другими субъектами Федерации, самостоятельно осуществляют учредительную власть, принимая Конституцию, формируя высшие органы государственной власти и управления, формируя бюджет и контролируя его исполнение, собирают налоги, осуществляют внешнеэкономическую и внешнеполитическую деятельность, участвуют в работе ряда международных организаций. Указанный перечень можно было бы дополнить.

Формально, если анализировать совокупность суверенных прав республик, которыми они наделяются по договорам, они могут быть действительно охарактеризованы как суверенные государства.

Но эти полномочия ограничены нахождением республики в составе федерации. Конституция предусматривает рамки, которые определяют, что абсолютным суверенитетом республики не обладают: не допускается на территории установление таможенных границ, пошлин, сборов и каких-либо иных препятствий для свободного перемещения товаров, услуг и финансовых средств (ч. 1 ст. 74); не допускаются эмиссия и введение каких-либо денег, кроме единой денежной единицы Российской Федерации (ч. 1 ст. 75), федеральным законодательством определяются система федеральных налогов и сборов, принципы налогообложения (ч. 2 ст. 75). Республика не имеет права сецессии (выхода) из состава федерации.

Конституционное закрепление подходов к пониманию суверенитета в условиях российского федеративного государства реализуется в реальной государственно-правовой деятельности: в ходе правотворческих функций федеральных органов и органов власти субъектов федерации, при осуществлении правоприменительной деятельности. Российскому законодателю еще предстоит решить сложную проблему приведения в соответствие с Конституцией страны правовых актов Российской Федерации и субъектов федерации, что предполагает как устранение противоречий в конституциях республик, так и внесение возможных поправок в Конституцию и конституционные законы России.

Механизм устранения противоречий может быть правовым или политическим. Первый предполагает установленную законом юридическую процедуру «настройки» регионального законодательства, в том числе конституций республик на территории Российской Федерации, по общероссийским критериям и меркам. Второй допускает волевые (в том числе силовые) решения органов государственной власти России по изъятию из региональных правовых систем элементов, противоречащих общегосударственным стандартам. Правовой путь устранения противоречий предполагает, кроме того, и встречную корректировку общероссийских правовых норм.

Конфедерации, как уже говорилось, крайнее неустойчивы: они с неизбежностью либо распадаются, либо реформируются в федерацию. Конституция 1993 г. ознаменовала усиление конституционного единства федерации. Федеративный договор исчерпал свое правовое и политическое значение. Формально он может сохраниться в качестве действующего правового акта, но констатация этого факта не снимает необходимости разработки и принятия федерального закона о государственном устройстве федерации.

Закрепляя в ст. 71 и 72 Конституции России предметы ведения Российской Федерации и совместного ведения федерации и ее субъектов, законодатель в ст. 73 устанавливает, что вне пределов ведения Российской Федерации и полномочий Российской Федерации по предметам совместного ведения «субъекты федерации обладают всей полнотой государственной власти».

В качестве правового механизма преодоления противоречий между законодательными актами федерации и ее субъектов для адекватного закрепления совместной компетенции федерации и ее субъектов может выступить принятие соответствующих законов по наиболее важным вопросам.

Укреплению суверенитета России может способствовать политическая стабилизация, усиление институтов федеральной государственной власти. Весьма показательным представляется положение, закрепленное в ст. 2 Конституции Республики Тыва, предусматривающее, что «в период чрезвычайных ситуаций, политического и государственного кризиса в Российской Федерации на территории Республики Тыва действуют Конституция и законы Республики Тыва. Вся власть переходит к Верховному Хуралу Республики Тыва, Президенту Республики Тыва, Правительству Республики Тыва, приводится в действие Закон Республики Тыва «Об обеспечении безопасности и государственного суверенитета Республики Тыва». Многие из приведенных противоречий вызваны не столько злонамеренностью республиканских законодателей, сколько неопределенностью правового регулирования на уровне федерации. В последние годы практически впервые в отечественной истории законодатель на местах получил возможность взять на себя ответственность за принятие и реализацию правовых актов. Конституционное законодательство обогатилось новыми подходами, которые могут послужить хорошей базой для развития как республиканского законодательства, так и федерального. Период после принятия Конституции ознаменовался совершенно новым для правовой практики России явлением: принятием законов областей и краев.

Такова современная ситуация, в которой в настоящее время происходит столкновение двух разнонаправленных тенденций государственного развития, обусловленных объективными потребностями обеспечения государственного единства, однородности правового пространства Российской Федерации, с одной стороны, и необходимостью сохранения этнической, культурной, экономической самобытности ее субъектов – с другой.

Российский опыт 1989–2005 гг., так же как аналогичный опыт Югославии, позволяет ставить вопрос о существенной корректировке понимания этнической территории. Если Б. М. Клименко мог ограничиться констатацией, что этническая территория, являясь достоянием ее населения, обладает столь существенными особенностями правового режима, что государство существенно ограничено в распоряжении этой территорией на международной арене^[470], то для нашего времени этого недостаточно.

Во-первых, следует признать, что в вопросах распоряжения на международной арене любой территорией государство ограничено интересами своего народа, который только и правомочен принимать окончательное решение.

Во-вторых, этнос, проживающий на какой-либо территории, имеет право на культурно-национальное развитие, ограниченное лишь общими интересами народа соответствующего государства. Но среди этих общих интересов – безусловное сохранение неприкосновенности и целостности территории государства.

Глава 14

Гражданство как соединение территории и нации

14.1. Территория и народ, ее населяющий. Этнос и нация

Государство – это народ, юридически организованный на своей территории. Раскрывая смысл государства через анализ образующих его народа, территории и власти, мы неизбежно убеждаемся в том, что имеем дело с общефилософской взаимозависимостью формы и содержания. Территория предполагает некую обязательную форму существования государства, народ – содержимое этой формы, а власть – силу, скрепляющую форму и содержание в единое целое.

История любого государства – это история территории и людей, ее населяющих, история власти на этой территории. Для России, как и для других давно сложившихся цивилизаций, – это многовековое триединство. Ибо:

история территории – это процесс расширения пространства вокруг социокультурного стержня – очага цивилизационного развития;

история населения – это жизнеописание киммерийцев и скифов, сарматов и готов, гуннов и аваров, хазар и булгар, многоплеменных славян, финно-угров и татаро-монгол; это формирование русской нации – многонационального народа России, русского суперэтноса; история власти – это процесс трансформации политической и социально-экономической систем соответствующих этносов и нации в целом.

Если писать этническую историю, то современная совпадет с историей национальных государств, а подлинная древняя потеряется среди легенд и модернизации прошлого. Давно уже не секрет, что все локальные цивилизации стремятся к обособленности, контакты между ними порождают конфликты, а то и ускоряют гибель одной из них.

Фактически отождествляя нацию с этносом, Д. А. Керимов объединяет в содержании понятия этноса социально-биологические характеристики и привязку к определенной территории^[471]. Напротив, этнос как общность людей, имеющая обусловленную природными первопричинами языковую и культурную обособленность, как биосоциальный организм – категория биологическая и культурно-социальная, не замыкающаяся на какую-либо территорию (о чем свидетельствует, например, существование диаспор). Соединение же с определенной территорией делает из этноса нацию. Как пишет Л. А. Стешенко, «в широком смысле категорию нации можно определить как этносоциальную (и не всегда кровнородственную) общность со сложившимся устойчивым самосознанием своей идентичности (общность исторической судьбы, психологии и характера, приверженности национальным материальным и духовным ценностям, национальной символике, национальным чувствам), и также (преимущественно на этапе формирования), территориально-языковым и экономическим единством…»^[472]

Этнос – это кирпичик, из множества которых сложено здание человечества как биологической формы. При этом организм человека, как и этническая совокупность таких организмов – часть биосферы Земли, участвующая в конверсии биоценоза. Нельзя не согласиться с Л. Н. Гумилевым в особой роли этносов для биосферы Земли, что определяется их местом в биосфере и социосфере^[473]. Особо значимы в контексте нашего исследования размышления Л. Н. Гумилева об уровнях и типах этнических систем, в том числе о суперэтносе как группе этносов, возникающей одновременно в одном регионе и проявляющей себя в истории как мозаичная целостность, состоящая из этносов; о субэтносах как подразделениях этноса, существующих только благодаря тому, что они входят в единство этноса^[474]. Хотя понимание Л. Н. Гумилевым пассионарности как характерологической доминанты, необоримого внутреннего стремления (осознанного или, чаще, неосознанного) к деятельности, направленной на осуществление какой-либо цели^[475], тем более, проявляющейся прежде всего в процессе этногенеза, необходимо перенести скорее именно на нацию.

Народ вовсе не обязательно совпадает с этносом. Если этнос – социально-биологический организм, то народ – социально-культурный, а то и уже только социальный. Платон, разделяя демократическое государство на три «части» – трутней, богачей и народ, – понимал под народом тех, кто трудится своими руками, чужд делячества и обладает немногим имуществом. «Они всего многочисленнее и при демократическом строе всего влиятельнее, особенно когда соберутся вместе»^[476]. Не случайно французские энциклопедисты подчеркивали обусловленность содержания понятия «народ» факторами места, времени и природы власти^[477]. Именно поэтому, отрицая отвлеченную общность интересов и солидарность эксплуататора и эксплуатируемого, К. Маркс называл ложной абстракцией взгляд на нацию, организованную капиталистически, как на «целостный организм, работающий только для удовлетворения национальных потребностей»^[478]. Народ каждый раз тождествен нации в конкретно-историческом понимании. Следует согласиться с Б. М. Клименко, определявшим народ как большую группу людей, обладающую экономической, социальной и культурной общностью, а также имеющую общую территорию^[479]. С другой стороны, такой его подход наделяет народ качествами нации, прикрывая перерождение понятия самой нации в этническую категорию.

Если в XVIII в. Д. Дидро, отринув значение языка и этнического единства, определял нацию как коллективное имя, применяемое «для многочисленного населения, живущего на четко ограниченном определенном пространстве и повинующегося одному правительству»^[480], то в XX в. народ стал тождествен той нации, которая есть не расовая и не племенная, а (по И. В. Сталину) «исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры»^[481].

Конечно, нельзя отождествлять понятия нации и государства, как это делал, например, В. Липинский^[482], но применяемый им подход уместен при соотнесении территории и ее населения, территории и нации. Последнее, однако, сводит на нет попытки В. Липинского противопоставить украинскую государственность – русской^[483]. В. Липинский прав в другом: построить национальное государство можно только в том случае, если в обществе существуют социальные силы, сословия, классы, кровно заинтересованные в его существовании^[484].

С полным на то основанием О. Бауэр предлагал рассматривать сущность нации исходя из понятия о национальном характере, под которым подразумевал сумму признаков, отличающих людей одной национальности от людей другой, «комплекс физических и духовных качеств, который отличает одну нацию от другой»^[485]. Отмечая изменчивость национального характера, О. Бауэр указывал его подверженность влиянию культурных и социальных факторов и определял нацию как относительную общность характера, вырастающую на почве не однородности, а общности судьбы, как «совокупность людей, связанных в общность характера на почве общности судьбы»^[486]. Акцентируя значение для национального характера особого уклада воли, он связывал наличие этой воли только с правящим классом, исключая широкие массы народа из состава нации^[487].

Когда А. Миллер пишет, что «русский национализм идеологически развивался и формировал свой образ национальной территории во взаимодействии и соперничестве с другими национализмами империи»^[488], то он путает цивилизационное понятие «русский» с этническими «восточно-славянский» или «великорусский». Но в том и было значение фактора православия, что оно нивелировало этнические различия. Ошибка А. Миллера и его либеральных коллег в том, что они не различают русский имперский проект от великорусского националистического проекта.

Национальная общность людей как культурная, социально-экономическая и политическая система может претендовать на роль народа только тогда, когда она может как удовлетворить производимым общественным продуктом свои внутренние потребности, так и обеспечить защиту этого продукта, своей культуры и территории от внешних угроз.

Содержание понятия «народ» зависит не только от уровня осмысления процессов, происходящих в обществе, но и от преломления господствующих мировоззренческих доктрин через национальные особенности и историко-культурные традиции конкретного общества. Так, например, Судан по Конституции 1973 г. – а это был период огромного влияния СССР и социализма – был провозглашен «демократическим социалистическим государством», власть в котором принадлежит народу как «союзу трудящихся сил», объединяющему, в отличие от того же СССР, крестьян, интеллигенцию и национальную буржуазию^[489].

Примечателен феномен социума Сингапура. Сингапурский проект создания самодостаточного государства при крайне неблагоприятных качественных характеристиках территории – одна из самых амбициозных и самых успешных попыток формирования культурной идентичности. Попытка удалась прежде всего потому, что были определены и проведены в жизнь следующие общие ценности сингапурцев:

– нация превыше этнической группы;

– общество превыше индивида;

– семья есть основная ячейка общества;

– личности гарантируется уважение и общественная поддержка;

– консенсус вместо спора;

– расовая и религиозная гармония.

Только такие и им подобные духовные, культурные, социальные и религиозные скрепы способны из населения сделать народ, а из народа – нацию.

Иными словами, народ ныне – это не только трудящаяся часть нации, т. е. понятие, исторически очень изменчивое, но, прежде всего, это консолидированное во имя достижения каких-либо социально-политических целей население территории государства. Именно об этом писал А. С. Панарин, когда определял народ как общность, бытие которой в отличие от естественно-этнографической общности реализуется через своеобразное историческое задание, обусловленное его ценностной ориентацией^[490].

Именно народ принял решение о своем будущем, когда большинство жителей о. Майотта на референдуме 1974 г. проголосовали против получения независимости, и остров – единственный из всех Коморских островов – остался заморской территорией Франции.

Явно доводит ситуацию до абсурда Д. Джозеф, усматривая соединение двух основных начал понимания нации – этимологического и государственно-национального – в населении территории государства представителями только одной нации (этноса) и отсутствии представителей нации по рождению, проживавших бы за пределами этой территории^[491]. Вывод совершенно не проистекает из посылок, хотя свидетельствует о склонности автора к этническому наполнению понятия нации. Оправданно рассматривать национализм как идеологию, которая создает и поддерживает национальные государства, как особую форму сознания, связанную с существованием национальных государств^[492]. Кстати говоря, уже отсюда русский национализм не может иметь этнического характера, ибо он соответствует самоутверждению империи, давно преодолевшей рамки национального государства.

Уместно вспомнить блестящее определение нации, сформулированное Э. Ренаном в его лекции в Сорбонне (1882 г.): «Нация есть душа, духовный принцип. Две вещи, которые, право говоря, суть одно целое, составляют эту душу, этот духовный принцип. Одна – это совместное обладание богатым наследием памяти; другая – теперешнее согласие, желание жить вместе, воля продолжать показывать в лучшем свете ценность полученного неделимого наследия… Нация, как индивидуум, является результатом длительного периода усилий, жертв и самоотверженности…»^[493] Иными словами, нация существует в помыслах и воле людей, из которых она состоит. По мнению Б. Андерсона, нации реально существуют в качестве «воображаемого» политического сообщества, которое неизбежно является «ограниченным» и одновременно «суверенным»^[494]. Все основания были у Л. А. Тихомирова видеть основу и движущую силу развития нации, как и человека, в ее духовной силе^[495]. Хотя национальные идентичности как идеологические творения, созданные в ходе становления нации, – это все же «формы социальной жизни, а не внутренние психологические состояния»^[496]. При правоте Н. К. Позднякова, который вслед за Б. Андерсоном отмечает закономерность того, что единство нации нуждается во внутреннем отождествлении именно с «воображаемым сообществом», когда человек осознает ее «за собой» и представляет совокупность граждан своего общества (по отношению к которым происходит отождествление)^[497].

Стремясь уйти от необходимости использовать понятия нации и, тем более, народа, часто территорию рассматривали как достояние исторически определенных, сложившихся в пределах данной географической среды групп людей, ее коренного населения^[498]. Государственно-правовая связь индивида и государства имела значение во все исторические эпохи. В древности люди различались по племенному происхождению, затем – по принадлежности к определенной территории (вспомним противоборство афинян и спартанцев, македонян и горожан Фив). Средневековье породило институт сюзеренитета, когда владелец-феодал мог считаться вассалом сразу нескольких сюзеренов, но параллельно шлифовало статус подданства. Лишь Новое время, соединив повседневные потребности гражданского, международного частного, конституционного права с пробуждением гражданского общества, сформировало институт гражданства.

14.2. Подданство и гражданство

Подданство было исторически первым юридическим состоянием индивида, определяющим его обязанности по отношению к носителю государственного суверенитета в ту эпоху – Государю. Если первоначально подданство и гражданство пытались отождествлять, то весьма скоро стало очевидным, что подданство отличается от гражданства отсутствием обязательств государства (государя) перед индивидуумом, отсутствием гражданских прав у любого частного лица. Как заявлял Лабанд, подданный есть объект государственной власти, но не в смысле имущественном, а как субстрат этой власти; все же субъективные права являются рефлексом подданства^[499]. А. И. Елистратов определял подданство как принадлежность лица к государственному населению, под которым понимал совокупность лиц, живущих на государственной территории^[500]. П. Казанский называл подданством юридическую связь власти и покровительства, соединяющую отдельное лицо преимущественно с известным государством, причем подчеркивал правомерность замены термина «подданство» термином «национальность», обозначающего принадлежность лица к конкретному политическому организму^[501].

Если Т. Гоббс не проводил различия между подданным и гражданином, то С. Пуфендорф в своем труде «О должности человека и гражданина согласно естественному праву» (1673) уже разграничил даже обязанности человека от обязанностей гражданина, причем последних поделил на урожденных и натурализованных, а Д. Дидро выдвинул жесткие социальные отличия гражданства от подданства, заявляя, что подданный поставлен к государю в такое же отношение, как гражданин к законам. «Название "гражданин", – писал Д. Дидро, – не подходит к живущим в подчинении или в разобщенности; отсюда вытекает, что живущие в совершенно природном состоянии, как суверены, и совершенно лишенные этого состояния, как рабы, совсем не могут рассматриваться в качестве граждан, если считать, что возможно разумное общество, которое обладает неизменной моральной сущностью, стоящей выше физической личности государя»^[502].

Подданство обязывало человека к верности, т. е. отказу от любой деятельности, могущей пойти во вред государству, к повиновению государственной власти независимо от того, находится ли он сам на государственной территории или за ее пределами. В России среди подданных выделяли инородцев. Это не были иностранцы, инородцами называли полных подданных, имеющих особенные права и обязанности вследствие происхождения и образа жизни^[503]. Разграничение между подданством и гражданством вплоть до начала XX в. не проводилось^[504].

Таким образом, подданство фиксировало принадлежность индивида определенному государству в отрыве от прямой связи этого индивида с территорией государства. Гражданство, сохраняя этот отрыв, предусмотрело обязанности государства защищать определенные права и интересы индивида независимо от того, на какой территории этот индивид находится.

Если ранее гражданство определялось как совокупность публичных прав и обязанностей^[505], то ныне гражданство принято понимать как устойчивую политико-правовую связь человека с государством, в соответствии с которой на него распространяется суверенная государственная власть как на территории государства, так и вне ее, а сам человек обладает определенной совокупностью прав и обязанностей, установленных законодательством данного государства, и может пользоваться его защитой и покровительством^[506]. Оставим в стороне расширительное толкование и взаимозаменяемость понятий «подданство» и «гражданство» в современном конституционном законодательстве ряда государств, например Бельгии, Испании, Нидерландов, тем более, что институт подданства после Великой французской революции эволюционировал в гражданство^[507].

Именно принцип гражданства лежит в основе юрисдикции, которую государство распространяет на своих граждан^[508]. Через институт гражданства лицо приобретает международный индигенат, т. е. международное публично-правовое положение отдельного человека в международных отношениях.

Организация государственной территории может порождать институт многогражданства. Речь идет о государствах, территория которых складывается из территорий составляющих их государственных образований. На особенности гражданства в этой ситуации размеры территории государства и степень его централизации влияют во вторую очередь, пропуская по значимости вперед культурно-исторические традиции соответствующего общества. В США первичным является гражданство федерации, а производным – гражданство того или иного штата, в Швейцарии, напротив, при принятии гражданства кантона именно федеральное гражданство является производным. А, например, в Австрии для всей республики установлено единое гражданство, а граждане, которые имеют на территории земли основное место жительства, являются гражданами этой земли, но по законам земли ее гражданами могут быть те, кто имеет на ее территории место проживания, не являющееся основным местом жительства (ст. 6 Конституции).