Текст книги "За закрытыми дверями. Вы бы мне поверили?(СИ)"

Автор книги: Полина Лазарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 38 страниц)

Она ещё написала. От следуещего сообщения у меня глаза момнтально наполнились слезами, я выбежала из комнаты, глухо всхлипывая, а редкие горячие слёзы пробивались сквозь пальцы, закрывающие лицо. Я резко закрылась в ванной, предчувствуя возможную истерику. Дав слезам пару минут, я вскочила, растирая солёные капли и принялась плескать в лицо водой. Сделала несколько резких вдохов, промокнула лицо полотенцем. Вид был не самым адекватным, но поскольку с мамой мы в очередном конфликте, я знала, что её это не озаботит. В то же время хотелось с ней помириться, потому что мы даже и не ссорились, не ругались, но она опять обиделась. Пришла на кухню, достала суп; мама сидела за компьютером и работала, не отвлекаясь на меня. Все слова вылетели из моей головы, мысли крутились только вокруг Таниного сообщения, я дрожала и боялась ещё раз сорваться. Слова вымолвить я себя так и не заставила, закончив с обедом-ужином, я вернулась в комнату, слёзы сухо стояли в глазах, прежимали дыхание. А всему причиной вот эти слова:

Таня: увидимся на майских?

поедешь в Италию с нами летом?))))

я соскучилась

Я вс ещё не могу дышать, а вскоре я уже должа ехать к репетитору. Первым я увидела последнее сообщение, и в голове сразу сигнал: «Ложь! Не смей, не верь! Ложь!». И я не верю. Но дальше хуже: я прочла второе сообщение. Сразу воспоминания об Испании, сразу в голове мысль, что вот мы и прошли про кругу, чтобы вернуться к началу, что всё возвращается на круги своя. А сознание неотступно: «Ложь! Ложь! Ложь!». И я хочу в Англию, а не с ней, и мне страшно признаться в этом самой себе и ей. Я хочу в Италию. Хочу с ней в Италию, но я не должна, не должна, не должна! Мне нужно вырваться, оторваться, мне нужен отдых от неё, что-то другое, что угодно. Без неё. А с ней так хорошо, с ней я чувствую, что я в неком метафизическом доме, где тепло, уют, забота, любовь. Ложь! Этого больше нет, и я задыхаюсь; слёзы опять душат, застилают глаза, но я борюсь с ними и пальцы выводят противоречящие сердцу лова. Противоречищие ли? Я не знаю, я на распутье, я не знаю. Она ведь лжёт, у неё просто нет другого человека, которого можно пригласить с собой, а если и есть, то это ещё большая ложь, потому как обманывает она не только меня. Нет, я не смогу. нет. Я не поеду с ней. Я выбираю Англию. А знаете, что мне только что пришлось стереть? Пальцы сами без участия волевой головы набрали: «Я выбираю Италию». К чёртовой матери, нет, я выбираю Англию, я выбираю Англию, слышишь ты, чёрт возьми, я не могу по-другому, я не выдержу иначе!

Написала. Не стала уточнять про Англию, написала просто «лагерь». Я также не хочу и чтобы она составила мне компанию. Или хочу? Голова заболела. Не хочу, верно?

После стольких слёз, истерик, после такой боли. о которой она не хочет слышать. И я начинаю чувствовать себ виноватой, упрекая её, мне кажется, что я навязываю себе и боль, и некие страдания. Словно я вру самой себе, вру ей, пытаюсь привязать к себе. Мне неловко перед ней, едва ли не стыдно за то, что я ревную её, да даже за то, что нуждаюсь и хотя бы в мыслях могу позволить себе представить, что у меня есть, были права на неё, что наша дружба обязала её к чему-то. Хотя я считаю, что дружба – это взимная ответственность и обязанности, но ей нет до этого дела.

И я никогда не могу быть слабой перед ней, точнее, могу – в определённых границах, я могу быть глуповатой и добренькой, смешливой, но не показывать боль, не говорить о боли, не показывать слёз, не иметь права злиться в её присутствии. Не имею права быть честной до конца. До сих и Даня, и Антон, и Нат, и пьяные угары и мои внутрисемейные отношения – всё в какой-то запретной зоне. Почему?

Сижу и в который раз слушаю прекрасную песню Ады Якушевой – «В речке каменной»; хотя сейчас уже мне хочется отвергнуть слова песни, я всё ещё не могу этого сделать, а строки, заставляющие замирать сердце, таковы:

И с протянутыми руками

В этой каменной стране

Я бы навек обратилась в камень,

Чтобы ты поклонялся мне.

И в который раз я задумываюсь, на что я могла бы пойти ради неё, Тани, дорога ли мне её любовь и насколько.

Первомай согласовали за три дня до шествия. За два дня его отменили. Для нас, для демократических партий, феменисток. Нам даже заблокировали группы встреч в «контакте», чтобы мы не могли координировать действия. За день до первомай оргкометет радужного превомая объявил о самороспуске.

За день до первомая я и Настя были приглашены к Насте Ч. на ночь. Придя из лицея, я быстро собиралась: зубая щётка, одежда для сна (футболка с символикой), деньги, сигареты, радужный флажок (маленький), шестицветные бусы с прошлогоднего прайда, значки. приниаю душ, одеваюсь, ухожу.

Мы встречаемся, покупаем вино и виски, сигареты, заказываем три пиццы и идём отдыхать. В течение вечера пьём, курим, веселимся и бесимся под музыку, вспоминаем концерты... В очередной раз выходим курить, Настя Ч. с нами не пошла, стоим, разговариваем и вдруг приходим к обсуждению Тани с моей стороны и НАстиного бывшего и в общем-то пока что единственного. Говорим много, говорим о пережитой боли и предательствах, о том, как нас бросили, как на нас обрушилась волна их хоолодного циничного равнодушия. Мы пару раз обнялись, поддерживая друг друга, мы скурили каждая почти по полпачки, мы говорили и говорили, а слова так и лились, потому что невысказанного так много. Я неоднократно повторяла, что любила Таню романтически, говорила о ней не как о подруге, говорила о том, как осознала влюбённость, полюбила, любила и даже разлюбила, но всё равно страдала. Она не высказала удивления, нарпотив на каждую реплику подтверждала подлинность моих преживаний, впрочем, каждый раз, когда говорила она, я тоже была согласна с её словами. Запомнились и выделились для меня две вещи: когда я чуть ли не впервые сказала о любви к Тане, она отреагировала, мол, ну да, я подозревала, и добавила: «Мне [наша одноклассница] нравилась». Сказала очень ровно и просто. Второе: говорим и говорим, опять рассказываю про какие-то тягяоты, испытанные мне в период влюблённости, она слушает, кивает, что ей знакома эта боль, но потом добавляет: «Хотя у тебя сложнее», – намекая на ориентацию. Поговорили душевно; предложила ей прочесть этот текст, она вроде как согласилась.

Ночь на том не закончилась, прошло чуть менее часа, Настя Ч. один раз зашла, постояла и удалилась, поскольку мы не прервали разговор. Вернулись, я показала любимый ютуб -канал (Ту Бипс) и стала говорить по-английски. Ещё через час или чуть более мы легли.

Утром я привычно проснулась без головной боли, но с ощущением, что у меня во рту кто-то умер. Было начало девятого. Насте было нужно на работу к девяти, а мне нужно было оказать дома до дести утра. Я разбудила её, привела себя в относительный порядок (выглядела я очень помято, да и кожа как обычно радует). Примерно к половине десятого я добралась до дома. Маме позвонила ещё из дома, проверить встала она или нет, она была уже на ногах.

Придя домой, я перекусила (первома выдался на пасху в этом году), переоделась, зашла в «вк» узнавать новости. Новости были очень противоречивы. Активисты разделились: половина писала о том, что нам отказали даже последние предрпологаемые созники, которые были готовы приянть нас в состав своей колонны, что мы должны проявить гордость и не выходить, должны посвятить этот день себе и близким, не рисковать, оставить всех в покое. Другая половина строчила воодушевляющие тексты со «скрытым» призывом выйти, главный образом придерживаясь тематики «почему я выйду на превомай» или истории социальной активности из личного опыта. Я не собиралась отказываться от первомая невзирая ни на что. После множества разнопланновых полярных постов – пост безопасности. Огромный текст про то, что за любую символику, в том числе и мелкую вроде браслетов и значков будут забирать в полицию, что лучше не брать вещи, которые не хотите потерять, оставив в руках полиции, что участники колонны, к которой собиралась присоединиться большая часть радужных не желает нас там видеть, будут выдворять и сдавать полиции, то что полицейские в принципе не будут защищать, а наши «гееборцы» уже натравили на нас свору народа, и будут спровоцированные драки, а также нападения, что не должно быть, конечно, ни плакатов, ни флагов, даже советовали не демонстрировать знакомство с известными активистами. В конце приписали памятку «Что делать, если вас задержали» – статьи, на которые можно ссылаться, номер юриста, номер группы помощи задержанным, советы по общему поведению с сотрудниками полиции. Вот на этом моменте я и смутилась, а нужно ли мне подставлять маму? Первой мыслью было наплевать на предостережения, идти, не бояться, но сразу за ней, сбивая, разрушая – метнуться в комнату мамы, предложить, как кто-то советовал, остаться дома и просто провести день вместе, третья мысль – идти одной. Через несколько минут расстеряности я поняла, что не смогу. Не смогу просто остаться дома, не смогу уважать себя, смотреть в глаза матери, говоря о борьбе, в которой я не участвую, не смогу смотреть фотоснимки и записи с первомая, потому что мне будет слишком стыдно.

Однако некоторые пункты памятки я взяла на заметку: выложила из сумки сигареты, чтобы если что не «спалить» маме, выложила маленький флажок и бус, значки, выложила всё, что мне не хотелось потерять, взяла с собой только бутылку воды, телефон с наушниками (его я просто не могла оставить, сами понимаете), завязала всё же на руке ленту, записала предложенные номера.

А вот кусочек одного из написанных активистами сообщений, правда, записано оно было уже после шествия: "...После всех отказов оргкомитет принял решение, что мы не можем в таких условиях брать на себя ответственность, и объявил о самороспуске. Было обидно, что не смогли, и неловко перед людьми, которые так долго ждали этого дня. Я помню, как мы расходились... Но всё первомайское только начиналось.

Были и сообщения друг другу с тем, кто и что хочет делать. И то, куда и как можно всё-таки направить людей, которые хотят выйти с плакатами. И осознание в последний момент, что никуда. Мы писали, предупреждали, объясняли, что мы больше не можем нести ответственность ни за кого. Были и откровенно страшные вещи: в ночь с 30 на 1 мая за нами следили какие-то странные люди. Я помню, что писала друзьям, что боюсь за них, и просила беречь себя.

Первое мая. Шли как на войну, по-партизански пробираясь к колоннам. Странно видеть на Первомае знакомых людей, получать от них сигналы, что мы друг друга не знаем, и осознавать, что человек уже готов. К чему? Каждый решал сам. Позже мне скажут, что наши лица были такие, как будто мы шли на войну. По сути, наверное, так оно и было. "

В последние минуты перед выходом маме позвонила одна из мам из Родительского клуба. Некоторое время я узнала, что та С. маме периодически звонит, приглашает на встерчи, а как-то они проговорили сорок минут, обсуждая нас, то есть, своих детей. Я была рядом и до меня донеслись некоторые сказанные С. вещи: что никто из родительского клуба и множество активистов на первомай не идут, предострежение о плакатах и флагах. Но кое-что я не расслышала. Об этом я узнала уже после, в середине дня: маме было сказано о реальной опасности попасть в полицию. И мама ничего мне не сказала, даже не спросила, не попыталась отговорить от выхода на первомай. А ведь в тот день был ещё и День Рождения её лучшей подруги. Я была приятно поражена, услышав об этой части разговора, и благодарна за такую солидарность, за такое принятие и уважение моей позиции.

...Был солнечный и очень тёплый день. На дуже было тяжело и хмуро. Из-за мамы мы вышли на полчаса позже, что также послужилло поводом для моего расстройства. На проходящих мимо людей смотрела едва ли не с невавистью, с мыслью, с вопросом: «Вы хотите, чтобы мы были мертвы». Сверкала лентой, но мой, как его порой называли, дьявольский взгялд притягивал даже больше внимания. В наушниках попеременно играли две песни – «It Gets Better» и «I Know It Hurts». Мы спешили.

Стоя на экскалаторе я как можно незаметнее для мамы стянула ленту с руки и убрала её в сумку.

Через пару минут я быстро шагала вдоль выстраивающегося первомайского шествия, резво и целеустремлённо проходя мимо всех. Мама поспевала за мной. Одними из последних, третьми или четвёртыми от конца, находились Профсоюзы, за ними скомкано прижались к последующим зелёным феминистки, которым тоже вроде как выход был запрещен. Я не остановилась, прошла до самого конца, посмотрела на огромное количество ОМОНА, развернулась и предложила маме выбирать, с кем пойдём – зелёными или профсоюзами. Она меня удивила незнанием ни одних, ни вторых. Я не видела в профсоюзах знакомых лиц, а среди зелёных мелькнул кто-то радужно-яркий, и я приблизилась к ним. Но тут в голове возникли напутственные слова: «Если всё же решитесь выйти, выбирайте колонну, с которой ваше мнениесовпадает». Я посмотрела на людей в костюмах животных, собирающих на что-то деньги, кричащих очень странные лозунги, веганов, противников мясоедов... Я, безусловно, не имею ничего простив веганства и разделяю многие аспекты зелёных, связанные с защитой окружающей среды, экологической обстаановкой, но куда я, которая в принципе не ест растительную пищу, могу с ними быть полностью согласна. Идти и чувствовать противоречия я не хотела и поняла, что к зелёным присоединиться не могу. Сделав ещё несколько шагов, приблизясь к профсоюзам я наконец-то увидела своих – несколько небольших кучек, в обжей сложности – человек двадцать-двадцать пять. Никого из знакомых я по началу не видела, но там были девушки с нарисованными на лицах радужными флагами, обнимающиеся-целующиеся девушки, ребята с радужными лентами, значками. Через какое-то время я увидела несколько человек с кофепитий, которых знала исключительно внешне, двух-трёх активистов. Опять-таки после, но мама мне рассказала, что один из ребят с кофепитий был в Родительской Клубе и говорил о страхе открыться, страхе, что его не примут.

Стояли спокойно, наше количество очень медленно, но верно росло. Феминистки были с флагами, было и множество плакатов – больша часть в чёрно-белом цвете, просто надписи: «Завтра запретят тебя», «Гомофобия убивает», «Устали бороться за идентичность», «Люби Гордись Борись Трудись», «Это радужный флаг», «Ненавидеть легко, а для любви нужно мужество», «Вы нас не видите, но мы существуем», «Я вас не боюсь и вы меня не бойтесь», «Закон о „пропаганде“ приводит к убийствам гомосексуальных людей, и это равенство?». Я вернула ленту на запястье. В метре от меня была мама с ребёнком на велосипеде; вдруг появился негромкий шлепок и люди резко отступились оттуда. По земле, прямо перед велосипедом растекалось большре пятно непонятной жидкости. На многих попало, на меня чудом, хотя я стояла очень близко нет, только на подошву кеда. Мама, ребёнок и все окружающие были немного удивлены. Немного, поскольку агрессия-то нам привычна. Выбросили вроде как презерватив, наполненный маслом, выбросили прямо из окна близстоящего, нависающего над нами здания и даже форточку не стали закрывать. Это действие очень показательно отражает деятельность противников ЛГБТ, очень ратующих за детей. Они вроде как говорят о защите детей, но именно их действия для детей и губительны. Больше никаких приветов от гомофобов не было. Зато были сами гофобобы: рядом начал крутиться Исаев-Булатов, мама услышала от полицейских предостережения о шестирых парнях с закрытыми лицами, но всё было спокойно и вскоре мы двинулись. ЛГБТ шло вперемегку с феменистками и зелёными. Где-то ещё затесались анархисты.

Мы шли, зелёные отделились, мы шли объединённо с феминистками и вместе нас было чуть меньше сотни, но кто-то остался и в рядах зелёных. Феменисткой я себя, как человек разумный, назвать конечно могу, но в горле стоял такой ком, что присоединиться к скандируемым лозунгам я не могла. Была согласна, но не могла, потому что я с десятками, сотнями, тысячами других людей должна была составлять другую колонну.

Мы вышли на главный проспект нашего славного города, на Невский. К нам добавилось ещё несколько десятков человек, но шли как-то странно – со всеми и ни с кем одновременно. Многие развернули новые плакаты, многие шли за руки. Я увидела ещё несколько знакомых лиц: одного мальчика, или девочку или ещё кого, в общем, человечка, который два года назад закончил мой лицей с его подругами. Ну, о его некой принадлежности к ЛгБТ я подозревала, и активиста. Через мгновенье на Невском был развёрнут первый радужный флаг, все тутже воодушевлёно зашумели, раздались возгласы, хлопки, раздался самый громкий, излюбленный, частый и общий наш лозунг: «Долой фашизм, гомофобию, сексизм». Этот активист был позади нас с мамой, но засматриваться на него я не стала, потому что рядом со мной ещё один парень достал флаг и накинул на себя. Поднялась ещё волна воодушевления, я тоже присоединилась к общей радости, но не более, чем на несколько секунд, потому что тут же прямо передо мной в нашу растянувгуюся и неплотную толпу влился Булатов. Я ни о чём не думала в этот момент, лишь на заднем фоне в голове билась мысль: «Опасность!». Не раздумывая, я бросилась вслед за ним, готовая если что...Не знаю, на что. На всё. Вступать в драку, оттягивать от того парня с флагом, отвлекать, закрывать собой опять-таки того парня, уж никак не Булатова. Не успел он ещё приблизиться к нему, как подоспел парень из СтопХейта, впрочем, подоспели и сотрудники полиции. На моих глазах на расстоянии вытянутой руки его увели. Первого активиста с флагом и того пуще – скрутили, заламали руки. А у парня яркий артестический макияж...

Но шествие продолжалось. На задержания реагировали только лишь шумом: «Позор, позор!», – а что тут ещё сделаешь? Шли дальше. В самом центре Невского с тратуара, из толпы в колонну прошмыгнули ещё люди, они несли большие транспоранты с надписью «Наше будущее – феменизм» на сереневом фоне и с радужными лентами по краям. Несших его людей полиция не забрала, как и тех, кто были с маленькими радужными флажками, прочей мелкой символикой, а тот парень, которого мама знала из клуба, под конец и вовсе надел радужный фартук. Мама на самом деле думала, что он сам его сделал из настоящего флага. Не задержали также и девушек, которые умудрились чуть ли не десять метров пройти, неся флаг. В остальном – флаги мелькали не более, чем на полминуты, затем или их прятали, или изымали, или забирали тех, кто их доставал.

«Зрителей» зрителей в этом году было меньше из-за Пасхи, но всё равно люди смотрели, слышали, видели. Я в излюбленной традиции лозунги скандировала, глядя проходим прямо в глаза. Кто-то качал головами, кто-то не мог понять, что мы из себя представляем, кто-то улыбался, показывал палец вверх, даже благодарил. Мне запомнилась девушка, снимающая нас со стороны на телефон в радужном (шестицветном) чехле. Но два или три раза в ответ на что-то опять-таки вроде задержаний, толпа начинала свистеть и улюлюкать, произошло это в самом конце, когда мы уже уходили с Невского.

Разрешения на митинг у нас не было. Мы покрутились с мамой несколько минут на месте, ещё раз посмотрели, сколько нас в итоге было, какие изощрения с символикой прокатили, какие были плакаты. И ушли.

Мы с мамой остались в центре, потому что День Рождения её подруги был там же, по дороге я читала появляющиеся каждую минуту новости, показывала маме фотографии. На одной из них был запечатлён огромный радужный флаг – полотно римерно двенадцать на четыре метра, – развёрнутый прямо на Невском! На тех же фотографиях я увидела очень много радужных – не меньше сотни, многие были с маленькими флажками, там же было большинство активистов, которые решили не оставаться в тишине в этот день. Откуда они та появились, с кем шли и где собирались я так и не поняла, даже среди активистов не все знали об этом, что уж говорить обо мне. Полиция в смятении не могла срегировать быстро и флаг задержался на несколько минут! Потом, когда полицейские опомнились, ребята оперативно свернули флаг, и в этот момент их даже не задержали.

В ответ на запрет Радужного Первомая власти получили огромный радужный флаг на Невском, пару сотен человек, которые уже не гоовы расстаться с теми добытыми правами, которе были у нас последние несколько лет, радужная символика многократно встречалась в тот день, флаги мелькали в разных местах, люди фотографировались с плакатами по городу, и солнечный в этот день Питер был озарён нашии многочисленными радугами. Несмотря на запреты, страхи, опасения после Первомая, настрой явно поднялся. Процесс запущен, нас уже не остановить. Сколько десятилетий нам понадобится – другой вопрос, оставим его на другой раз.

Сейчас вспоминаются мои первые эмоции, когда стало известно о запрете Первомая для нас. Я думала о том, что в этом году нас должно было быть больше тысячи человек, и в тот момент, когда мы выросли, окрепли, нас и пытаютс сломить, и сразу мысли: неужели у нас может подняться дух Стоунволлских бунтов? И пусть не в этом году, но что-то подобное грядёт, нас уже немало, мы становимся только сильнее, и со временем всё придёт и к нам.

Но новости не могли быть однозначно хорошими. Одними из первых появились видеозаписи задержаний полицией, в общей сложности было задержано четырнадцать человек – большинство за флаги, двоих парней забрали за обычные плакаты. Также я с удивлением узнала (и увидела), что на площади, где мы закончили движение, людей оцепили и не давали выйти. Там проходили выступления согласованных движений, а остальных удерживала полиция, мы с мамой вовремя ушли.

Были также и новости из Москвы. Совсем не радужные. Начнём с того, что они к самому шествию не присоединялись (оно там вообще было?), шли по скверу, но мероприятие вроде как даже согласовали. Однако задерживать за радужную символику это не помешало. Опять драки, многочисленные оскорбления, «Если бы моя...», а в прочем я достловно приведу: «Я пришёл сюда защищать своих детей. За пропаганду нужно наказывать, наказывать очень жёстко. Максимально жёстко. Адекватной мерой, наверное, была бы смертная казнь».

Ну это как в Иране, – интервьюер.

Ну, это моё мнение. Я не знаю, как в Иране. Мне...плевать, как живут мусульмане. Я говорю о том, как бы хотели православные. Пропаганда содомии должна наказываться смертной казнью. Желательно, публичной, чтобы люди видели, что за это бывает". Вот так они «защищают». Тоде задержания, одного парня так усердно задерживали, что он без рубашки оказался. Как всегда, намного хуже, чем в Питере, даже при том, что у нас согласования не было в этом году.

Также хочется немножно сказать про тех активистов и просто рядовых людей, которые призывали не выходить на первомай. Их было довольно много. И вот, первые минуты после завуршения шествия, и уже дестки новостей, фотографий, с подписями: «Спасибо всем, кто пришёл», «Молодцы, что не побоялись», «Спасибо, что рискнули» и тому подобное. Те же самые люди, которые призывали молча остаться дома, не выходить, не заявлять о себе. Меня злит подобное лицемерие. Если ты принимаешь решение не выходить, это твоя позиция. Но если ты при этом «будешь рад и благодарен вышедшим», зачем же призывать поступать ровно наоборот, зачем? Я уверенна, что если бы не эти призывы, радужных на первомае было бы хотя юы процентов на десять-двадцать больше, а при нашем положение в сегодняшней России каждый человечек на счету, потому что каждый удачно прошедший каминг-аут, каждый новый человек, сумевший понять, что «нетрадиционность» – это нормально, каждый, кто не согласен с тем, что нас нужно убивать, каждый, кто против дискриминации и насилия, каждый имеет значение. И когда-нибудь мы победим. На всякий случай поясняю это громкое слово: победа для ЛГБТКИА+ сообщества и фемениток(в) – это равноправие и общее равенство, а не наделение противоположной группы привелегиями.

Пока всё-таки написала про Первомай прошло уже девять дней. У нас было несколько дней отдыха в честь праздников – первое-пятое в честь Дня Труда и седьмое-девятое в честь Дня Победы. Также третьего числа у моей бабушки был День Рождения, а в ночь на него мне написала Таня:

Таня: ну, как Первомай?)))))))

Полина: там длинная и весьма неоднозначная история, но в целом нормально)

Таня: я посмотрела фотки и нашла тебя только раза 3, с мамой) завтра встретимся?

Полина: из-за осознания ущербности ситуации настроения фотографироваться не было. Завтра у бабушки др в пять, я только если раньше могу

Таня: хахаха теперь еще интереснее это послушать. Я могу наоборот, после 4(

Полина: интересная ситуация. Ну, в другой раз

Другой раз, который она обещала ещё после похода в театр, так и не состоялся, скоре экзамены, и не думаю, что до лета найдётся время встретиться. Недавно посреди хаоса мыслей выявилась одна довольно занимательная: что бы было, если бы я не приехала тогда, десятого августа? мы бы до сих пор не общались, точнее, вообще бы перестали даже создавать видимость общения, как делаем последний год? Надо бы у неё будет спросить.

Последние полтора года я пытаюсь приучить себя к мысли о том, что всё кончено, потихоньку, малюсенкими, лиипутскими шажочками, но получается. Я уже не несусь ей на встречу, перенося любые планы и ища пути обхождения, я не соглашаюсь на любое е абстрактное предложение, я не верю её порывам и «эмоциональным» обещаниям, я не жду, что она напишет-позвонит. Я и видеть-то её не особо хочу. В общем, стараюсь...

...

После праздников в школе тоже немного рассказывала о Первомае – спросили Насти, спросила Р. Через пару дней после начала учёбы пятеро одноклассников решили вместо школы пойти на фильм, а я решила к ним присоединиться. План осуществили, после кино шли пешком по домам, среди одноклассников была Настя и О. В какой-то момент он вдруг заговорил про Первомай, назвав его парадом и говоря, что посмотрел фотографии оттуда, затем выдал фразу, в переводе на обыкновенный язык означающую что-то вроде, что на демонстрацию вышли (выходят) только анти-социальные интровертные почти неформальные личности. Да, очень по-русски вышло, столько русских слов собрала. Ну да ладно. Так вот, я, конечно, стала защищать радужных участников первомая и прояснять ситуацию: так показалось потому что нам запретили выходить, вследствие чего мы были распределены по разным частям. Да, о моём личном присутствии там я не забыла упомянуть. И всё это заняло где-то половину минуты, как Настя перебила меня: «Ой, нет, только не об этом!». Бесит. Бесит, как она сама меня спросила про первомай и слушала тоже примерно полминуты, а потом делала вид, бесит, что она так себя повела при том, что О. сам обратился ко мне опять с этой темой, бесит, что она сама тоже хотя бы косвенно в своей симпатии к геям, например, относится к ЛГБТ, радужным-френдли. Бесит.

Потом ещё пара дней учёбы. В первый, пятницу, одноклассница Л. предложила прогулять два урока. Ради того, чтобы провести время на детской площадке, покачаться на качелях. Я не хотела, но.. Нас было очень мало, была физкультура с другим классом, а из девочек больше никто не занимался, да и у меня полностью исковеркано плечо, так что лишний раз его демонстрировать в процессе переодевания не хотелось. И я согласилась. Настя Ч. пошла с нами.

Качели прекрасны, с дества обожаю кататься на них, а была на них последний раз как минимум несколько лет назад. Много говорили, договорились до того, что я пригласила Л. летом на вновь запланированный рафтинг, а она предложила летом съездить заграницу. Звучало довольно реально, хотя не думаю, что пожертвую лагерем ради неё, да и мама не захочет отпускать меня «одну».

Следующий день начался тоже с посещения детской площадки. Мы доброй половиной класса пришли к девяти утра, прождали несколько минут, и выяснилось, что первого урока нет. Пошли гулять. Опять качались на качелях, на этот раз с Р, тоже разговаривая. Договорились до того, что она приедет ко мне вечером и останется на ночь (родители уехали).

В первую очередь я звала её, чтобы вместе выпить, но подсознательно я понимала, что это не единственная причина, потому что выпить виски я могла бы и в собственной единоличной компании. Что-то гряло. Но не настолько оформилось в моём сознании, чтобы я отстригла отросшие ногти, приняла душ... Придя домой только убралась, даже в компьютере. Плана на вечер у меня не было, знала только, что будем пить и закажем пиццу.

К половине шестого пошла её встречать, как водится, она не смогла с первого раз попасть на нужную остановку, приехала не туда и шла по указаниям навигатора. Встретились, сразу пошли в магазин. Купили вина на вечер и пива на утро, начос и киндер-сюрприз для меня. Идеально.

Не могу сказать, что мы много или очень хорошо общаемся, не могу сказать, что она нравится мне. Но о чём-то мы говорили: семьи, какие-то моменты, Таня, текст, который вы читаете, что-то ещё.

Мимолётом показала ей квартиру. Она оценила мои рисунки, хотя при её художественных способностях это вряд было чем-то большим, чем заурядная лесть. Ноутбук был открыт, сели заказывать пиццу и она прочла подпись одной из открытых вкладок:

Лесби Гей...

Шёпот, – подсказала я, так как части слова не было видно. – Это вроде «Подслушано», только темное.

А ты сама кто? Лесби, би? – Глупо, конечно, но от «лесби» меня по жизни коребит. Я в кратце пояснила, что как бы «би», но с парнями нет ни желаний, ни фантазий. Она, кажется, не поверила. Показала ей ящичек с символикой. Пиццу заказали.

Проследовали на кухню открывать вино, затем в гостиную – смотреть фильм. Я показала ей список просмотренный мною «темных» фильмов, их сейчас сто шесть. Она рассказала, что смотрела только один, мною тоже виденный. Но в итоге решили посмотреть триллер «Семь», я в числе прочих семи-восьми триллеров посмотрела его лет в двенадцать. Пока искали его в интернете успели выпить половину бутылки, когда наконец-то приступили к просмотру, не могли перестать разговаривать. Говорили-говорили-говорили, а сейчас, по прошествии двух дней, я даже не могу вспомнить, о чём именно. Обо всём понемножку.

После половины фильма, мы так и не начали вслушиваться, привезли пиццу. Сделали паузу, открыли виски, сделали коктейли, разбавив его вишнёвым соком и добавив льда. Со всеми нашими разговорами фильму уделили минут пятнадцать в самом конце. После него пошли курить на мой балкон. Курили много, опять говорили, я рассказывала про Таню, её очень удивил рассказ про разговоры без слов, взглядами, про Нат, про свои отношения с девочками, не забыв уточнить, что первой была моя соседка выше, она тоже поделилась своей историей обнаружения бисексуалности, «отношений», рассказала и про парней, она и сейчас в отношениях. Уточнила у меня, девственница ли я. Говорили, не могли остановиться, а она гладила меня по волосам. Я смеялась этим «ненавязчивым» заигрываниям, но не спешила отвечать. Не знаю, сколько времени мы провели за разговором, говорили долго, успели в очередной раз обновить содержимое бокалов.