Текст книги "За закрытыми дверями. Вы бы мне поверили?(СИ)"

Автор книги: Полина Лазарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 38 страниц)

Annotation

Лазарева Полина

Лазарева Полина

За закрытыми дверями. Вы бы мне поверили?

«Я писала не о себе. Я писала о семье, дружбе, отношениях, любви, предателях, ненависти, войне, религии, музыке, юношестве, сомнениях, чувствах, эмоциях, жизни... Это заключено во всех нас, это заключено во мне. Поэтому я пишу обо всех и обо всём. Это заключено во всех нас».

Я умираю, я просто больше не могу. Я схожу с ума и чувствую это. С каждым днём во мне пропадает желание бороться – бороться за жизнь, за желание жить. Я так устала. Я просто хочу уйти, потому что мне не хватает всего, я не создана для этого мира.

Мне нужно, чтобы вокруг меня крутились люди, были сотни кинокамер – пусть даже никто и не следит, просто, чтобы они были – это глупо, это несуразно, это странно, – но без этого я умираю.

Когда в моей голове беспрерывным потоком кружат мысли, я словно веду диалог – с собой, с "кумиром", даю интервью или проигрываю какой-то, придуманный мною, сюжет. Я уже давно приняла тот факт – убедила себя наконец – что с плакатов меня не видят. Раньше это пугало – я уходила переодеваться в другую комнату, но на самом деле – видимо, так я изменилась – я теперь просто играю – сама перед собой – и придумываю, что за мной смотрят.

У меня странная психика: видимо алкоголь (вино с семи и крепкие напитки с девяти), немного табака (редко, правда, редко), раннее познание и увлечение сексом, некое подобие сексуального опыта – в семь с девочкой, фильмы, книги – всё так повлияло меня, что я, кажется, и впрямь схожу с ума.

Мне одиноко, я хочу орать – выть хрипло, стонать с рыком, с диким животным рычанием, я хочу, чтобы меня услышали, но люди – чужие. Все.

Мне нужен психолог. Или таблетки. Наркота. Плохие компании. Забыться, уйти сейчас и вернуться потом – когда заметят, пока ещё не будет поздно.

А вдруг будет? Кто поймёт? Если с девяти лет я, то постоянно, то периодически выпиваю – виски, коньяк, ром, водка, джин, не говоря уже о винах, – просиживаю за компьютером, сползаю по стенкам в своей комнате и ору, раздирая не глотку, но сознание.

А знаете, что я ору чаще всего? Не о том, что хочу умереть или что всё плохо, ни о том, что все – идиоты и меня никто не понимает – ай, какие плохие. Нет, я просто реву – внутри: "ПОМОГИТЕ! ПОЖАЛУЙСТА! ПРОШУ! Я ТАК БОЛЬШЕ НЕ МОГУ".

Кому откровенно рассказывать – о вредных привычках, о странностях? Матери? Ага, бегу и падаю, мне хватает приключений.

Тане? А она поймёт? Да ладно поймёт – она услышит? Она-то знает больше всех, но это почти ничего не меняет, кроме одного – без её заботы я сдохну. Не умру, а именно сдохну – потому что, пока она рядом – где-то – у меня есть шансы, только бы она не бросила, только бы была рядом, а лучше всего ещё бы и стала моей девушкой – единственной, с кем бы я могла быть слабой. И я бы рыдала – первое время – часами заливая её рубашку, уткнувшись ей в плечо, прижавшись всем телом. Потому что я не умею быть слабой – вот главная – одна из главных – проблема. А это качество необходимо – иногда. Если бы я могла быть слабой – выплакаться при матери, спокойно принимая её успокаивания. Но знаете, когда я перевозбудилась и рыдала без остановки около часа, она дала мне сначала полтаблетки, потом целую успокоительного, посидела со мной и ушла, а я продолжала ещё всхлипывать и мне было чертовски больно оттого, что она оставила меня там. Стоило мне лишь простонать: "Пожалуйста, останься", и она была бы рядом, но нет – слабость. Я боюсь быть слабой, а получаюсь в итоге жалкой.

Я чертовски странная.

Проблемы с психикой – я могу разрыдаться, читая книги, смотря фильмы, мультики, но я несентиментальна. Но самое пугающее – эти непонятные судороги, часто сводящие мое тело. А дело в том, что я даже не понимаю – то ли я могу их контролировать, то ли нет. Скорее да, но стоит мне себя отпустить – и всё. Даже сейчас – только я прекратила об этом думать, оставила руку в покое – и она задёргалась, изгибаясь, изворачиваясь; а потом подключилась вторая – сначала они в безумном танце извиваются по отдельности, потом сцепляются, меняя положение, и прямо в этот момент я их урезонить не могу – не получается. Но стоит мне пару секунд об этом подумать – и вот мои пальцы довольно ловко и быстро, не путаясь и почти не сбиваясь, бегают по клавишам, набирая произвольный текст – поток мыслей.

Может, я и впрямь сумасшедшая? Мне бы неплохо полежать в нормальной психиатрической больнице. Мне помогут, помогут.... Помогите! Пожалуйста! Я умираю! Мне плохо, мне чертовски плохо. Я так больше не могу. Я хочу жить и столь же сильно желание умереть. Я – изгой, я – странная, я – чужая. Чужая всем, потому что второй такой нет. Я сошла с ума, мне уже не помочь. Всё, вызывайте...кого угодно. Потому что мне – пох**й. А, да, кстати, я не матерюсь. Не смотрю глупые шаблонные фильмы с грязным, низким юмором. Не люблю глупости. Много читаю, среди наиболее сильно впечатливших меня книг за этот год: "Мы" Замятина, "Над кукушкиным гнездом". Я довольно умная, я разная, я многогранная. И больная, и глупая, и слабая – нет – и жалкая, и уставшая. От всего.

Я бы сейчас – прямо сейчас, в эту минуту – хотела бы оказаться лишь с одним человеком.

Знаете, вчера я дочитала "Цифровой" Марины и Сергея Дяченко – они потрясающие авторы, конечно, их не сравнить с "Мы" или ещё чем-то, но они сильны и их произведения оказывают влияние. Так вот, там фраза, ну суть части текста – есть люди-игры и люди-игроки. Так вот, я – игрок; мне нужно всеми управлять и знать все ходы.

А к чему это я? Да всё к тому же – я хочу, чтобы рядом со мной оказалась Таня. Или даже нет – наоборот – я оказалась с ней – прямо сейчас, когда она спит в лагере в одной комнате с остальными девочками. И мне хочется сейчас оказаться там, с ней в одной постели. Она проснётся, не понимая сначала, что происходит, потом увидит меня – хрупкую, слабую, несчастную, – обнимет, прижмёт под одеялом к себе, поцелует – в лоб – и прошепчет: "Всё хорошо, я с тобой". А девочки проснуться, они не поймут сразу, может, станут осуждать, но она их остановит – мягко, но твёрдо, давая знать, что я – с ней, что я – её.

А потом мы свалим. Или останемся прямо в той же комнате и будем трахаться в её постели – небольшой, неудобной лагерной постели. Я буду под ней, а она будет ласкать мою грудь, терзая губами губы, будет яростно проводить по бокам, пока я буду стонать в её рот и обнимать за шею, откидывая голову на подушки, пока я буду извиваться под ней, пока она не войдёт в меня – и мы застынем. На секунду, на вечность. Когда мы растворимся и умрём – и тут же возродимся, новые, уже другие, а те – старые мы – навсегда уйдут. И даже не потому, что я этого захочу – вовсе нет – просто так получиться, потому что тех нас мы оставим позади. Мы покажем всему миру, что такое любовь и что значит любить. Отряд сбежится, не зная, что делать, откроют дверь и нас увидят – тем лучше, пусть видят, пусть их рты широко откроются, глаза замрут от шока. Пусть, ведь для нас они – никто, а для меня будет лишь она – горячо ласкающая зубами и губами мою шею, одной рукой трахающая меня, а второй – удерживающая мои собственные руки над моей головой. Я буду полностью ей отдана, я растворюсь, я буду готова стать её частью, лишь только бы почувствовать, что она любит меня – не как подругу, не как любовницу – просто как человека.

А потом мы всё-таки свалим, потому что нас все зае**ли или зае**т. Мы вернёмся в город, наскоро собрав её вещи, закинем их куда-нибудь и будем бродить по городу. Она будет крепко сжимать мою руку – даруя мне свободу, говоря, что её силы хватит на нас обеих; потом где-то между Горьковской и Петроградской она прислонит меня спиной к песчаного цвета зданию и грубо, с натиском врываясь в рот, поцелует, а её руки уже будут бродить у меня под футболкой. И я закрою глаза – да, теперь я твоя, бери меня и делай, что хочешь. И она сделает – меня своей, будет рядом – заботиться и помогать. А я буду счастлива и больше никогда не умру....

Ах, если бы так было можно. Но на деле – она спит и, наверное, наверняка даже, не думает обо мне столь часто, как я о ней. А я сижу в четыре часа утра и пишу это. И знаете ещё кое-что? Я сильнее. Умнее. Взрослее. И, несомненно, в чём-то беднее, глупее. Может, я просто хочу стать похожей на неё – поменяться с ней местами, стать проще, а её усложнить. Не знаю. Знаю лишь одно – я хочу её любви. Потому что она по-настоящему обо мне заботится, она меня любит – да, как подругу, да как сестру – но это ничего не значит. Кто знает, может, у меня получится – перевернуть этот мир, послать всех к чёрту и прожить с ней до конца жизни? Создать идеальную семью, как там нас однажды организовала вожатая Лера (может, она чувствовала что-то в нас?) – я – строгая, воспитывающая, Таня – мягкая, ласкающая. Хоть Лера и не до конца поняла наши характеры.

Но я её люблю. И с каждым разом я буду – робко-робко и несущественно – подталкивать её. И однажды она поймёт, что любит меня так же сильно, как я люблю её – но по-другому.

И наша сказка закончиться хорошо.

Но ведь я – игра! Мне этого мало, я всегда была и буду сильной – я хочу загребать деньги лопатой и видеть, что люди меня любят. Возможно, я мечтаю о фанатах именно из-за этого – мне очень не хватает любви – искренней, взаимной. Да, буду любить фанатов – за то, что они любят меня, за то, что они впустили меня в свои жизни и воплощают мечту слишком одинокой, слишком чувствительной девочки – проявляют интерес.

Ха, я многое бы рассказала любому, готовому слушать – обо всём. О мире, принципах, говорила бы об искусстве, своих интересах и взглядах, о геях, любви, о себе, себе, себе. Почему о себе? Потому что я одинокая идиотка. Мне не нужен никто и нужны все. Мне жизненно необходимо внимание.

Если бы не мысли о маме и Тане я бы, может, уже вышла в окно. Но я хочу жить! Поэтому я хотела прыгнуть из окна зимой – с надеждой на то, что выживу и не стану инвалидом, зато наконец получу внимание. Но больше всего притягательны, конечно, таблетки – наглотаться успокоительного, "уснуть". Почему так? А потому, что если всем пофиг – то пусть смерть заберёт, а если вспомнят – то найдут, откачают, опять внимание.

Может быть, даже будут спрашивать: "Но зачем? Что произошло?". А я бы рассказала, и никто не смел бы меня заткнуть – ведь кто знает, как это повлияет на меня? И я бы рассказала, что смогла.

Но это страшно – пугать маму, Таню. Единственные люди, которые мне по-настоящему дороги. У мамы нет ещё ребёнка, моя смерть станет концом многих начал, сотрёт в порошок накопленное годами. А Таня? Я не знаю, если честно.

А ещё, кстати, я знаю, что, если сделаю это, да ещё и закрывшись в комнате, то пролежу на полу несколько часов – родители иногда не вспоминают обо мне довольно долго. И, когда они всё же войдут – я буду остывшая, полухолодная, мёртвая. Потому что в обычной жизни я – ничто, чуждая всем и самой себе. Кто я? – да я и сама не знаю. Я просто сошла с ума и ещё чертовски устала. Заходите во вторник, я уже вернусь.

Знаете, проблема в том, что мне по**й. Я бы попробовала бы наркоту в компании полузнакомых людей. Почему? Я уже сказала. Я не боюсь смерти – да, я чертовски не хочу умирать и мне мало вечности, но раз смерть неизбежна, то я не боюсь её. Иначе бы я никогда не делала бы сотню ошибок и не писала бы сейчас это. Особенно, учитывая то, что последний день полностью провела в полётах – три рейса за одну ночь. И спрашивается, какого ли чёрта я сижу здесь вместо того, чтобы спокойно забраться в постельку? Потому что мне пох**й? Нет. Просто я зависима. От компа, я без него уже не могу. К тому же, я использую его как публику. Хотя кто знает, возможно, когда-нибудь эти строки кто-то и увидит.

А что, мне офигенно нравится писать вот так – просто, кратко, откровенно. Это не бумага, здесь всё можно стереть, в конце концов.

Но я не буду это стирать. Пусть вопли моей души – тихие, жалкие – останутся хоть где-то. Чёрт, я и впрямь устала. Похоже, пора.

Даже мысли не варятся в голове, чёрт. А так хочется написать что-то – так же хлёстко как то, что выше. Вы ведь не думаете, что подростки – ангелы? Правда? Потому что мне всего 14, и это несколько необычно, да?

Хахаха, я посмеюсь (представьте хриплый сумасшедший смех, которого у меня никогда не было). Посмейтесь вместе со мной! Ну! Я не слышу! А, вот, уже лучше – тело сводит судорогой, значит, галлюцинации в голове ожили. Как чертовски хорошо.

А знаете, чувство эйфории я представляю как падение. Это красиво и безумно. И в воде я схожу с ума – верчусь, кручусь, спиной проваливаюсь под воду – чтобы почувствовать забвение, чтобы кружилась голова, и потоки мыслей сбивали друг друга в ней.

А знаете, как проявляется одиночество? Это когда человек – после полутора бессонных ночей – почти в час ночи сидит и пишет в тишине, обращаясь в своём тексте к невидимому зрителю.

Сидя по ночам, лёжа по ночам, не спя по ночам, думаешь...не то, что о большем, чем днём – нет, – просто позволяешь себе немного раскрепоститься – во-первых, кажется, что ночью времени больше, во-вторых, ночь – пора одиночества, а откровенны – по-настоящему – мы лишь наедине с собой.

И опять я пишу чёртовски усталая, и мне даже не хватает сил на хлёсткий, резкий, грубый язык. Вообще я готова уронить голову на стол и порыдать – глаза устали, я устала, тело устало, а завтра в школу, потому что уже начался сентябрь. И мне опять почему-то грустно и одиноко. Я потерялась, я теряю себя – хочу обрести, а в итоге лишь теряю. Опять хочется написать – о том, как я ору просьбы помощи, но на самом деле сегодня мне даже это лень, и я лишь хочу упасть на пол своей комнаты и валяться там, думая обо всём и ни о чём.

И знаете, я давно формулирую – у себя в голове, не записывая, – зачем же я всё это пишу. Ну, поскольку я не могу вот так сразу взять и говорить именно то, что планировалось, начну длинную историю, которая начинается с книжки "Над пропастью во ржи". Книга мне не понравилась. Не впечатлила. Да, автор показал подростка – с его "нетипичными" проблемами, мечтами, восприятием, но, признаться честно, я на протяжении всего произведения всерьёз гадала – главный герой с отсталыми умственными способностями? И к тому же для меня там нет ничего близкого, ну, может почти ничего – сразу так не вспомнишь. Герой кажется отчужденным, чужим. Многие находят в себе черты главного героя, я же так по-настоящему и не смогла – была озабочена "больной, не больной". Хотя, конечно, поток времён, разные миры, разные столетия, жизни. Да, это так. И поэтому я и пишу это – не просто со стремлением показать подростка – немного расплывчато, – не просто вызвать соболезнование, а задеть и вгрызться в душу или печёнки – кому как – и вывалить весь тот шлак: поток мыслей – умных, странный, резких, неосмысленных, глупых, самонадеянных, показать ВСЕ переживания, испытываемые людьми на данном этапе возраста, забраться в глубинки и побродить по поверхности. И, второе – очень хочется напомнить людям, что все, дожившие до определённого возраста когда-то были подростками – да, не такими, но были – и тоже совершали много глупостей и ошибок, и ещё напоминание себе – повзрослевший через несколько лет, – кем я была. Ну и конечно, я хочу набрать достаточно материала для книги до шестнадцати-семнадцати лет, чтобы не попали в неё мысли уже более взрослого человека, который уже выходит из этого возраста, выходит из этой среды и погружается в новую, другую – молодёжную, а это уже совсем другая история.

Другой вопрос в том, что моя история, наверное, всё же не самая "типичная" – потому что она совмещает в себе многие "грешки", свойственные скорее разным людям, а не одному, человеку, подростку, ребёнку. Но раз это правда, то это имеет место быть – в конце концов, где-нибудь я уж точно попаду в точку.

Итак. Я зае****сь. И чертовски устала. И уже сплю на ходу, но у меня сохнут волосы, поэтому сижу здесь. Одиноко....

Почему самые красивые истории – обычно с грустным концом? Наверное, потому, что конец – это уже плохо, уже грустно. Самые счастливые истории не заканчиваются – как бы дают намёк на продолжение, и думаешь потом, а будет ли всё хорошо и дальше? И никто не даст ответа, но уже не сопереживаешь так этим персонажам – понять чужое счастье труднее, чем горе, потому что каждый знает, что такое боль – хоть и тут много расхождений во мнениях – но понятие счастья намного менее конкретизировано. А ещё, счастью завидуешь.

Улыбаюсь, кривя губы в усмешке. Вспоминаю.... Я любила, любила, любила.... Кого-то, когда-то. Солнечный мальчишка, солнце на небе, звёзды и луна в глазах, звёзды – слёзы, солнце – презрение, луна – поток безумия. Я любила?

Зов, крик. Эй, ответь, ты чувствовал? Ты чувствовал, что я была готова отдать за тебя свою жизнь, не оглядываясь? А ты знаешь, что изменил всю меня? А ты знаешь, что я тебя больше не люблю? И никого не люблю, не влюбляюсь, не чувствую привязанности. Ты убил меня, а возродиться я так и смогла. Пока что. Но я уже не люблю – и это священно.

Сколько я пыталась растоптать, задавить, уничтожить те чувства! – и всё без успеха. А потом вдруг неожиданно просто поняла, что всё – вот он, конец. Чувствам конец.

Это счастливый конец, а, солнечный мальчик? Ведь для тебя это не имеет значения, прости. Я как всегда – глупая. Я.... Прости, всё у меня упирается в глупое "я".

Усмешка. Звук холодного, пустого смеха в голове.

Тысячи голосов в моей голове, поющие сказки о нелюбви. Ох, почему безумие безысходности действительно призывает человека к сильнейшему чувству, а радость дарит лишь редкие моменты? Почему годами после того или иного случая, произведения, человека, фильма можно рыдать по-прежнему горячо, а на счастье просто смотреть со стороны, не чувствуя. Почему так?

Почему я сошла с ума? Зачем я себя сломала? Солнечный мальчик, бесстрастная публика, чуждый народ, ответьте мне, прошу. Ведь я...помню...когда я ещё верила в бога, я спрашивала – нет не себя, а просто вопрошала – "За что? За что мне всё это?" и отвечала себе с грустным повиновением некающейся грешницы – "За всё". И вспоминала всё, что творила за свою недолгую жизнь.

Боже, как я устала. ААААААААААА!!!

Голова...нет, не раскалывается, даже не тяжёлая, просто слипаются глаза, и устало бегают руки.

Всё не так. Всё не то. Все не те.

А знаете, как люди сходят с ума?

Я как никогда чувствую компьютерную зависимость – да, самую настоящую зависимость. От этого можно сойти с ума. Прошла лишь неделя учёбы, а я уже решила прогулять – и прогуляла – понедельник. Знаете, как? До половины седьмого утра сидела за компом, пару раз выходя на балкон покурить, приняла успокоительное и легла спать с расчётом на то, что утром не будет сил встать. Он будил меня, но я так и заснула дальше – до двенадцати, потом вскочила, потому что он, зайдя, сказал, что уезжает. И целый день – опять за компом. Встаю утром – за комп, прихожу из школы, с театралки – какие уроки, какие дела? – нет, всё потом, мне нужен ноут!

Несколько дней назад мне приснился странный сон. Я не буду пересказывать его (я уже сделала это в другом месте), но сложилось так, что после него я проснулась, ощущая то, что ничуть не влюблена в Таню (во сне она как раз выявила желание быть вместе). Вот как, оказывается, бывает, проходит влюбленность. Это странно, грустно и легко. Никаких депрессий, слёз, боли. Проснулся – и понимаешь, что уже ничего не чувствуешь. Но ведь это и пугает – когда можно вот так, за одну секунду растоптать всё. А люди – глупцы – врут, что так не бывает. «Если влюбляешься, то это навсегда. Или ты никогда не любил». Ха, если бы!

Нет, чёрт побери, мы влюбляемся, любим и...разлюбляем. Тоже – навсегда, (прочувствуйте лёгкую иронию). Эти люди познают всё гораздо позже, когда молодость осталась уже в двух шагах, а отрочество почти позабыто, вытеснено из мира памяти. И тогда они вдруг видят, что через их пути, их жизни прошло немало людей – и кого-то из них они, безусловно, тоже любили "навсегда", а кого-то ненавидели, кому-то верили, а кого-то обманывали сами. Это забавно. И гнусно. Эта человеческая низость, ммм. Мы кричим другим, что они не могут чего-то чувствовать, испытывать, понимать. Как это низко! Как люди – все мы – постоянно ошибаемся и не желаем признавать ошибок! Почему мы столь глупы в мире наших собственных фантазий? Ведь согласитесь, с чисто биологической точки зрения наши представления, мораль. "души" и многое тому подобное – просто глупая неудачная шутка, знаете, типа того как кривоулыбающиеся клоуны-неудачники в мультиках.

Да только не смешно. А гнусно. Мы готовы убивать. Убивать за выдумки, за фантазии. Большая часть мира – просвещённая – уже отошла на приличное расстояние от убийств за землю, жизни, месть, хлеб, деньги. Обратите внимание, ведь теперь люди постоянно борются из-за их вкусов – что-что? Да, теперь люди вступают в кровавые битвы (вдумайтесь только!) за свои музыкальные предпочтения или футбольные клубы! Разве это правильно? Люди убивают из-за богов – главных героев величайших выдумок, – причём, делается всё это на полном серьёзе!

Я понимаю тех, кто борется за признание себя – ЛГБТК (я и сама оттуда), кто-то ещё – по другим причинам, например, национальности. Это естественная борьба – когда кому-то не дают жить, и это – норма, в принципе. Но, черт, оглянитесь, и вы увидите, что творится вокруг!

За последний год я поняла, что меня никто не любит. И даже те, кто любят – всё равно ненавидят. Переберу всех «близких».... Мама. Самый близкий человек, без которого я вообще не представляю жизни. Я её очень люблю, она меня, разумеется, тоже. Но я осознаю, что если бы мы не были родственницами – тем более столь близкими – я была бы ей чужда. Сейчас-то она привыкла ко всем моим странностям, грубостям, но ей нужно другое. Ей нужны другие муж и ребёнок, особенно, ребёнок, потому что она замечательная мать. Она часто не слушает, но если ей сказать «мне нужно, чтобы ты выслушала меня», «мне нужно, чтобы ты просидела со мной всю ночь», она сделает это. А моя проблема в том, что я не могу вот так напрямую. И замыкаюсь. Я бы хотела, чтобы у неё была другая дочь (знаете, глаза всё же наполняются блеском слёз): добрая, светлая, терпеливая, хорошая, которая бы не расстраивала и не обижала её. Которая была бы очень на неё похожа; им бы всегда было о чём поговорить, потому что, обладая схожими характерами, они бы говорили друг другу всякую чепуху – перебивая друг друга, не раздражаясь и с интересом относясь к собеседнику. Мне жаль, что у неё такая дочь – жёсткая, грубая, со странными мыслями и восприятием мира, жизни, всего. Она такая светлая, но с нами она потемнела. У нас в доме всегда крики, обиды, ссоры, непонимания взаимные. Мы все тут – чужие, даже не смотря на то, что почти все друг друга «любят».

Затем Таня – второй человек из двух, без кого я не представляю своей жизни и себя. Если говорить с ней напрямую, она тоже выслушает. Но я не говорю, потому что она не может ответить. Но, тем не менее, она принимает меня такой, какая я есть – ведь она знает обо мне все (ведь матери я не могу рассказать и половину). И она даже как-то интересуется тем, что важно для меня. Я даже рассказала ей о "отношениях" в семь-восемь лет с двумя девочками. И посвящала её в интересы по порнографическим рассказам; при ней читала откровенный комикс, где главные герои – геи. И она всё терпит, не устаёт говорить мне приятные мелочи – типа "я очень скучала", "я уже скучаю", "это так мило звучит" и ещё кучу всяких мелочей – комплименты, пожелания, всё-всё-всё. Я никогда не отвечаю, потому что единственное, что я могу – ответить "я тоже, тоже" или (в очень редком случае) так же написать, что соскучилась. А ещё, к своему стыду, я не могу принять её интересы: всякие модные штучки – фотографии, вещи, слова, сериалы, музыку. Она – стильная пацанка (не знаю, как это сейчас правильно называется), большинство её интересов мне просто-напросто не нравятся, я не могу строить из себя интерес к группам, музыку которых не особо признаю, к актёрам, которые из себя ничего не представляют, ко всяким модным штучкам, которые лично мне нафиг не нужны. Но она мне чертовски дорога. Моя полуторагодичная влюблённость прошла, но я очень люблю её – просто так, за то, что она есть в моей жизни и позволяет мне быть частью её.

Затем (о друзьях напишу позже, хотя они мне ближе, чем все те, про кого буду писать сейчас).

Итак, отец. Не буду расписывать свою ненависть к нему (лет с девяти) и так далее. Скажу просто – он (продолжение отсутствует).

Это так странно – никого не любить. Даже не чувствовать симпатии. По-крайней мере симпатии, нацеленной не только на внешность.

Я вспоминаю то, как любила – по-настоящему, любила, – один раз в жизни. Не хочу, не верю в то, что такую сильную любовь можно встретить лишь однажды, ведь это похоже на проклятие: многие ли остались с теми, кого любили пламенно и больше жизни? В итоге люди остаются с теми, с кем удобно, с кем хорошо, и это тоже любовь, но не сжигающая, обжигающая, поглощающая с головой и пятками.

Я помню его. Мне было девять, я заметила его сразу, не считая поездки в автобусе и времени ожидания того же автобуса, который должен был отвезти меня и Таню в лагерь на четвёртую смену, был август 2008. Мы приехали, взяли вещи, переоделись и пошли на игры-знакомства. Мы стояли в кругу, он был не то что напротив, но с другой стороны. Стоял и улыбался, приехав, как и я, с лучшим другом. Наверное, было что-то вроде того, что описывается в романах, а может, нет. Не помню, пропустило ли моё сердце удары, забилось ли учащённо, начался ли в груди пожар. Я лишь помню, что в ответ внутри меня проснулось светлое тепло, зародилась улыбка, и я смотрела на него постоянно.

Потом во время каких-то игр, где нужно было перетягивать друг друга на разные стороны, я упала прямо на него, а сверху, правее ещё и Таня. Я помню, как он за руку тянул меня, помню, как часто он улыбался.

Мне изредка вспоминается, что, идя на рафтинг с вещами, мы с Таней отставали, и тогда он вернулся, забрал сперва у меня, а затем и у нее пакеты с тем, чтобы мы шли быстрее.

Помню, как они с Владом приходили в нашу, единственную "женскую" спальню на втором этаже, и он непременно сидел на моей постели, мог погладить ногу, прикоснуться. Мы говорили о какой-то чепухе, и я любовалась им, солнечным мальчиком. А на "свечках" и перед ними он приобнимал меня – покровительственно, одной рукой, а сердце всё же на секунду замирало – именно в тот момент, когда я ощущала лёгкую тяжесть на плече. Он не стеснялся никого, кроме вожатого. Ему было одиннадцать.

Помню я и записку на дискотеке "ты клёвая", а ещё помню, как таскала за волосы, потому что мальчишки взяли мою книжку, разозлили и обидели во время пятидневного похода, когда от нас ещё и вожатый ушёл, и мы были предоставлены почти сами себе (на территории, вожатый, конечно же, оставался). Ещё...ещё помню, ха, помню как давала ему бутылку, желая "соприкоснуться".

И как-то забыла о посвящении, когда попросила Таню сказать ему о моей любви, о том, что это – не шутка. И он потом весь вечер, не то что убегал, просто давал знать, что не время. Была лунная ночь, я стояла на горе, и мне было дано время насладиться видом на озеро, лес, луну, после снятия повязки, а я не могла устоять на месте, рвясь туда, к костру! А на следующий день он был прежним, может, только взгляд его изредка стал дольше задерживаться на мне, оставалась пара дней.

И я любила его всем сердцем, готова была, не думая, не решая, отдать за него жизнь. Ведь он – Солнце, и что значила я перед Ним? Знаете, это даже проявилось в мелочи: он боялся собак и мы его заграждали от таксы, которую он обходил стороной.

Ещё у него аллергия на цитрусовые, рвотный рефлекс на молоко, на руке – что-то вроде бородавки, от которой я, единственная из девочек с воплями не убегала – как можно, если я любила в нём всё? И в последний день давилась его любимым мороженым, потому что он уже уехал, а это как будто сближало нас.

Он так и остался в моей памяти милым мальчишкой с приятной улыбкой, с невероятными глазами – голубым бархатом.

И когда мама приезжала на родительский день, я его сфотографировала...с хлебом в руках и лёгким прищуром. И сняла отряд заодно....

А ещё в последний день он написал мне на "заборе": "Обаятельная!" кривоватым почерком, "звони" – вывел бесцветно, так как ручка у него закончилась, и дописал красным маркером домашний номер (который уже был старательно переписан мною с одного из заборов его друзей) и им же подписался "Даня".

А я на радостях побежала вниз, тоже что-то написала и оставила номера.

Его забрали родители, мы ехали на автобусе, он забыл кепку, её забрал его лучший друг, и больше мы никогда не виделись.

...Я позвонила ему спустя две недели, 8го сентября, и мы говорили несколько часов – о всякой чепухе. Волнуясь, я перемещалась по квартире: лежала на диване, закинув ноги за спинку, ходила по спальне родителей, заглядывала в кухню. Он говорил-говорил. Рассказал мне какой-то свой сон: в школе какая-то полурезня учеников и учителя, а я, стесняясь и бледнея, решилась тоже рассказать правду: мне в тот день приснился странный сон (не буду его полностью описывать), окончившийся тем, что, забирая меня из лагеря, папа привёз его на заднем сидении. Я удивилась: "Ты же должен был уехать?". Он улыбнулся, взглядом и улыбкой приглашая в автомобиль: "Но я же остался".

Он спрашивал: "Угадай, что я делаю?", а я никогда не знаю, что надо предполагать на такие вопросы, отпиралась и выдала: "Не знаю, и точка!", а он мягко засмеялся: "Правильно, ставлю точку, а говоришь, не знаешь!". Таким он был.... Даже дал мне его сестрёнку – пятилетнюю на тот момент Полину.

А когда он узнал, что я живу на Пионерской (ст.метро) и проронил, что мы могли бы встретиться я чуть не упала с балкона (в свою комнату), споткнувшись о свёрнутый ковёр.

Я позвонила на следующий день, мы проговорили всего 20 минут, он спешил.

Ради него я зарегистрировалась вКонтакте.

Я пару раз ещё звонила, но мы никогда больше не говорили столь долго. Я пригласила его на День Рождения и, желая расположить его не совсем уже детской атмосферой, попросила маму пойти в боулинг, и, не хотя, чтобы он думал, что всё только из-за него, пригласила кучу народа – на несколько дорожек.

В день праздника я пыталась предостеречь себя: "Он не придёт", но надежда теплилась и даже в боулинге, когда было ясно, что ждать поздно, я позвонила ему домой, где получила ответ от его матери, что у него некий экзамен по тхэквандо, но он даже купил подарок! Я смогла притвориться нерасстроенной....