Текст книги "За закрытыми дверями. Вы бы мне поверили?(СИ)"

Автор книги: Полина Лазарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 38 страниц)

И, чтобы, видимо, себя добить я ещё и смотрю сериал о лучших подругах, где они решили притвориться лесбинками, а потом оказалось, что одна из них по-настоящему влюблена в другую. Смотрю, и мне больно. Таня.

Во вторник состоялся концерт. Я пришла за два часа до начала. Был типичный дождливо-серый питерский день. Встав поближе к двери, обоъдя половину очереди, прямо в луже, благо я была в кедах на довольно высокой подошве, стала терпеливо ждать. С течением времени толпа уплотнялась, становясь всё ближе, мы переговаривались, обменивались, по традиции, впечатлениями о других концертах. В толппе мною было замечено огромное количество радужного народа, но ни единого знакомого. Однако вскоре появился очередной «косплей» гитариста, стоявшая передо мной девушку окликнула его, но он не услышал и, следовательно, к нам не подошёл. Он напомнил мне Антона.

По непонятным причинам на концерт, официально начинавшийся в 19:00, в 19:00 нас только лишь запустили в здание. Я стояла довольно близко к двери, хотя толпа, конечно, понабежать успела. Опять протаскивали по двери, но тут меня пронесло, а вот одна девушка ужасно кричала: «Помогите! Помогите!». В её голосе слышалась настоящая паника, но, кинув на неё взгляд, я увидела, что она смеётся. Не трача времени, побежала дальше. Площадка мне не знакома. Организация ужасная. На входе в зал мне всё же досталось: опять толпа ломилась через дверь, к тому же, деревянную, и меня к ней приложило, развернув на сто восемьдесят градусов и слегка подрав кожу на руке. Единственные две мысли в моей голове на тот момент были таковы: не поддаваться панике и выбираться, чтобы бежать дальше. Менеее, чем через минуту, я неслась к сцене. Первые два ряда были плотно скомпанованы, я встала посередине и хотела сдвинуться влево, так как передо мной оказалась высоченная девушка, но меня отталкнула коротышка. Забив, я наоборот подвинулась вправо.

Концерт с официальным началом в 19:00 и не имеющий разогрева, по идее, должен был бы начаться в 19:30. Начался в 20:40.

Энергетики я не почувстовала никакой. Я видела, что люди вокрург рады, восторженны, но из-за своей нелюбви к этой музыке и даже некоторому призрению к до сих пор «любимой группе», я не могла наслаждаться концертом. Когда они появились на сцене, я с каменным выражением лица всматривалась в лицо вокалиста, думая о том, как будет странно, если мы когда-нибудь познакомимся вживую, рассказать о «фанатизме». На половине песен я стояла также. На некоторых, более ранних композициях, подпевала. Выступать они умеют, гитарист меня приятно удивил неподтельностью чувств к музыке, певец не то чтобы разочаровал, наоборот подтвердил мои мысли об их несуразности и неискренности. В общем, впечатления смешанные, но всё же больше положительные.

После концерта я полчучила комплимент своей ленте, которую не снимала в тот день. Опять увидела косплея Тома.

Выйдя на улицу, решила покурить. Пока стояла, в третий раз наткнулась на этого двойника. Он был с двумя девушками, в тёмных очках и безумно напоминал Антона. Я была уверена на девяносто процентов, что это он, прислушившись к его голосу, я поняла, что права. Сердце тревожно забилось, руки затряслись. Вот и встреча спустя четыре года. Как к нему подойти? Я отошла подальше, докурила, наблюдая за ними, когда они двинулись навстречу мне, вышла из укрытия и спросила, нет ли у них сигарет. Антон запустил руку в карман, одна его спутницу опередила его и протянула мне пачку. Потянувшись за сигаретой, я увидела, наколько дрожат мои пальцы, выдавая волнение. В этот же момент ровным, но чуть хриповатым голосом – от крика и сигарет – сказала, что он мне кого-то напоминанет, позволив лёгкой усмешке скривить губы и загореться в глазах. Он посмотрел на меня, что-то спросил. Я сказала, что знала его, как Антона и заодно назвала своё имя. Он снял очки, удивлённо посмотрев на меня. Пару минут мы поговорили – о том, что давно не общались, он оставил контакт и заявил, что надо как-нибудь встретиться, посколько ему «интересно будет пообщаться». На том и разошлись.

Меня трясло. Перед концертом у меня разболелась голова, и я выпила две таблетки обезболивающего. Теперь к этому я добавила две выкуренные за шесть минут сигареты и ещ1 две таблетки. Нервы были на пределе. А в метро ждали мама с её братом. Я сразу сказала об Антоне, который, к слову, сменил имя.

На своей станции я попросила у мамаы телефон, чтобы позвонить Тане и пошла домой пешком, хотя мама была с автомобилем. Эмоционально я рассказала о встрече, распугивая людей на малоосвещенной улице неадекватным видом и странным разговором.

Мне очется с ним поговорить, в то же время и неприятно. Мне неприятнен этот человек. Не знаю, что именно показалось мне столь отвратным. Прошло столько времени, столько событий, а он всё равно вернулся к этой лже-жизни. Это не мой вопрос, но какое-то место в моей жизни, по крайней мере, к настоящему момнету, этот человек занимал. Я ещё не поняла, что я чувствю. А Таня должна приехать на каникулах с ночёвкой.

Сегодня был Марш Против Ненависти, с которого год назад началось моё относительно активное участие в жизни ЛГБТ Петербурга. Отличие от прошлого года было в более тёплой погоде, маршруте и несогласованности. Впервые за одиннадцать лет этот марш несоглосовали. Но мы всё равно пошли. Людей, было, наверное, ненамногоменьше, чем годом ранее.

На нужной мне станции в метро траволатор, когда я в ускоренном темпе шла по нему, увидела нескольких полицейских, легко догадаться, что они направлялись туда же, куда и я. Судя по их почти скрытых смешкам, они тоже догадались, куда я так целеустремлённо спешила.

В толпе заметила старых отцовских знакомых, но они меня не узнали. Было довольно одиноко, так как за последние пять месяцев, что я не хожу на кофепития я потеряла и те призрачные «отношения» со знакомыми. Тем не менее, прошли довольно неплохо, без помех. Полиции было очень много, но задержанных я не видела. В общем-то, нет и смысла рассказывать об этом событии...

Зато уже несколько дней забывала записать один довольно занятный случай. Как я писала, в этом году мою ленту наконец-то заметили: какие-то школьницы, одноклассники, учителя. Учителя. Сидели мы как-то на классном часу, ведя пустые, но не лишённые интереса разговоры, и учительница говорила об одной однокласснице, которая на перемене сказала ей что-то ТАКОЕ, из-за чего она прямо-таки в шоковом состоянии. Сидели, смеялись, пыталиьс выяснить, что же такое она сказала, и Маша в своих обычных подколах посреди этой болтовни сказала мне: «Вот-вот, все проблемы из-за тебя». Ествесственно, это относилось только к нашему разговору. Учительница это услышала, закивала. На мои шутливые возмущения она сказала, соглашаясь: «Угу. А эту свою (ленту) зачем носишь?» У меня отнялся язык в этот момент. Наша учительница со всеми в хороших отношениях, я никогда не замечала от неё и намёка на настоящий негатив, не связанный с нашей глупостью на уроках, и вдруг такое. Я почувствовала себя униженной, хотя ничего больше она не сказала.

И вообще в последние дни чуть ли не ежедневно слышны какие-нибудь «приятности»: то по радио ведущий называет любителей хеллоуина (!) (вероятно, только в России?) «пидерастами», а гомофобный отвечающий его поддерживает: «Гомосеки. Ага, гомосеки». Что, простите? Хеллоуин? Серьёзно? Потом кто-то опять выступает: «Однополые браки и прочие извращения...». Сколько можно? Читаю справочник по общестознанию: «Опасное для обещства поведение: ...Гомосексуализм...». Везде вставить нужно. И при этом они говорят о какой-то пропаганде с нашей стороны. Диву даюсь на такую всепоглащающую всеобъемлющую ненависть. Кто-то там и восе распыляется: «Могу сказать товарищам коммунистам: они видели картинки в интернете с какими-то девушками-татушками. Так вот, к сожалению, должен расстроить ... . Обычно лесбиянки страшные жутко, и сразу понимаешь, почему они мужчинам не нравятся. Как можно поставить на одну плоскость рабочую, колхозницу и деградировавшую личность лесбиянствующую?» И это не просто человек с улицы, а депутат. По-моему, меня только что назвали уродиной. И, по-моему, это чертвоски неправильно. Я бы написала что-нибудь о моём неоднозначном отношении к России, но это произведеньеце и так имеет мало шансов на публикацию, так что не буду усугублять.

А потом, на следующий день в школе, вышла на физкультуру с часами и лентой, и, когда мы брали мячи для волейбола, оставила всё это однокласснице, Л. Со всей этой гомофобской ерундой смутилась и отдала часы в руки, а ленту просто бросила рядом с ней на скамейку. Но потом заметила, что она её взяла и аккуратно сложила. Да, у нас ведь все девочки в классе (кроме моей подруги) поддерживают ЛГБТ. Понимают. И на том спасибо.

И в городе нашем буквально пару дней назад избили парня за радужный шарф. А на днях умер мужчина, год назад избитый после посещения гей-клуба, год просто существовавший на больничной койке и так и не сумевший выбраться. Хотя на самом деле всё ещё хуже.

Знаете, очень странно выходить на наши акции-марши-шествия. Как будто переносишься в совершенно другой мир: девушки и парни идут за руки, целуются, не прячутся. А потом акия заканчивается. И тебя могут подловить. И тебе могут разрушить карьеру. И тебя могут забить до смерти.

У нас нет проблемы сексуальных меньшинств? Я не представляю, насколько слепым нужно быть, чтобы верить этим увещеваниям. Нет проблем. Вас будут унижать и преследовать, бить и издеваться, не давать быть собой и сживать, выгонять из домов и лечить зверскими способами, вас будут игнорировать и презирать. Но у вас нет проблем. Никаких.

А знаете ещё одну гениальную идею последних недель? Нонсенс: в стране со свободой слова предлогают ввести наказание за каминг-аут. Можно я не буду ничего добавлять, правда? Это ведь АБСУРД. А Б С У Р Д. Для кого угодно, но только не для наших депутатов. Каждый раз при подобных новоятсях просто опускаются руки. Но ведь для этого они и говорят всё это, да? Чтобы мы заткунилсь и не высовывались. Кажется, ещё пара лет вопиющего тупого беспредела и мы получим наш Стоунволл. Или не получим. Как знать. Но пока что ситуация весьма плачевна. Мне больно за каждого испуганного и забитого. Мне страшно за себя.

Я больше не могу. У меня есть лучшая подруга. Была. Практически всю жизнь, пусть ещё не очень длинную, она была у меня. Я делила с ней всё, она делала меня счастливой. Я любила её, на какой-то срок – даже больше, чем подругу. А потом всё сломалось. Она словно приянала решение, что я ей больше не нужна в «том же объёме» – нет, она всегда говорит, что любит меня, ценит, что во всём сама виновата и вся вина на ней, что я хороший человек и так далее. Каждый раз, когда я прошу отпустить меня, попрощаться, остановиться на том хорошем, что у нас было, она чуть ли не со слезами уговаривает остаться, не даёт уйти. Я остаюсь. У меня никого нет ближе неё, я люблю её, моя душа тянется к ней, она всегда наполняна мою депрессивную жизнь радостью и беспечностью. Теперь я просто не могу. Последние два года, которые я, впрочем, живу без депрессии, стали адом для меня. У меня прекраитились истерики, стихли судороги, я стала легче и проще относиться к жини, но... я совершенно не могу так жить. На стальной привязи: ни шагу назад, ни шагу вперёд. Я задыхаюсь, я не могу так. Она пишет последнюю неделю чуть ли каждый день, неделю назад мы договорились, что она приедет на ночь, и каждый раз это сопроваждается шквалом наших воспоминаний: единственного, что сейчас наполняет мои мысли. Я спрашиваю про ночёвку, она говорит, что всё в силе и приедет она вечером. А потом, как всегда, уедет в первой половине дня. Мне нужно больше. Мне нужна моя подруга, мне нужны наши шестичасовые разговоры и еженедельные прогулки, мне нужны наши бредовые переписки и ночёвки. Мне нужна она. А я ей нет. Да, она приедет, да, нам будет весело, да, я буду счастлива – меньше, чем на двадцать четыре часа. А потом она уедет. И я или убью себя, или.. Нет, я слишком сильная и жадущая жизни для таокго. Нет, я не убью сеья. Но с каждым разом у меня всё больше мыслей об этом. Я держусь уже больше двух лет. На сколько меня хватит? На сколько?

Смотрите, что у нас происходит:

Таня: давай я приеду часам к 7

или раньше

как тебе удобно?

Полина: я думала погулять немного

или ты совсем занята?

А после этого она исчезает. Каникулы. Она не может выделить для мень больше ночи. Невозможно быть такой жалкой. Невозможно. Это не я. Я сильная, я гордая. Со всеми и для всех. Кроме неё.

Прошло двадцать минут и вот что она пишет:

Таня: да нет

ну скажи примерно во сколько встретимся

я там уже подстроюсь)

Ничего такого, чтобы злиться, нервничать, беситься, плакать, расстраиваться, переживать, ненавидеть её, винить. Всё хорошо, всё нормально. Такой и должен быть ответ, но это кажется настолько искусственным, неестественным. Вот, что неправильно. Неправильно, что я сижу и считаю, через сколько минут надо ей ответить, чтобы не выглядеть как собачка, сидящая на привязи. Но на самом деле именно такая я и есть сейчас, потому что, если бы не она, отвечающая мне каждые двадцать минут, я бы уже спала. Или не печатала бы текст прокуренными нарвными пальцами. Это неправильно так зависеть от кого-лтбо. Наверное, пока я это писала, как раз прошло вермя, чтобы ей отвечать.

Вчера она уехала от меня. Всё было уже привычно-печально. Встретившись, я чувствовала тоску, вспоминая, что раньше мы всегда ходили под руку, а теперь это было бы неловко. Да и по нашему виду: я с лентой, она в своём довольно неженственном образе, – нас могли бы принять за пару, что было бы непрятно ей. Наверное. Потом мы долго говорили, точнее, долго говорила я – много накопилось рассказать, а она опять была привычно-немногословна, хотя меня слушала заинтересованно.

Зашли в магазин, сумасшедше закупились: шесть мороженных, большая пачка чипсов, взбитые сливки, сливочное полено, творожные сырки, молоко, шоколадные яйца, мармелад и бананы. Мы всегда на ночёвках наедаемся впрок на пару месяцев, но в этот раз что-то совсем разошлись.

Дома посидели в интернете, написали Антону, но он не особо пошёл на контакт. Через пару часов оставили ноутбук и попытались окунуться в прошлое: как пару лет назад рвать на клочки бумагу (только тогда это была кипа журналов и газет, а теперь несколько газетных страниц), включили музыку, которую слушали в то время и стали снимать дурашливые видео. В процессе этого балагана я успела подметить, что стесняюсь её больше, чем она меня. Хотя, это разное. Я могла бы спокойно при ней переодеваться, даже не отворачиваясь, а она нет. С другой стороны я не могла просто отпустить себя хотя бы настолько, насколько это было раньше. В общем, пару видео мы конечно отсняли, и посмотрев их, я даже посмеялась, но всё обито тоской.

Потом достали коробку со старыми подросткоывыми журналами и стали по старнике проходить оттуда тесты. Среди миллионных вопросах о парнях и отношених попался и тест про лучшую-не-лучшую подругу. Не могла сдержать себя от болезненных подколов, например, на вопрос о том, какая реакция последует, если позвонить в расстройстве с вариантами посыла, пространного подкола и готовности слушать несколько часов, я высказала, что моего варианта – ей никогда не дозвониться – здесь нет. И ещё пара подобных ситуаций.

Мне опять хотелось поговорить, знаете, как в этих фильмах-сериалах с лучшими друзьями, когда подруги обсуждают чувства, отношения. Почему я должна этого стесняться? Нет, мы говорили о многом, но личной жизни умело избегали. Другой вопрос в том, что у нас обеих нет ни отношений, ни навязчивых влюблённостей сейчас. Чувства и мысли же есть.

Мы сделали вкусные десерты из бананов, топлёного шоколада, сливок и орехов, сидели до двух часов ночи. Она просила пойти спать, что меня огорчало, ведь, фактически, это всё наше общение на прошедший и последующий месяц. Просидев ещё час, пошли умываться. Я почувствовала смятение: спать как всегда с ней или идти к себе. Всё же выбрала первый пункт. Давно так не делали. И впрямь давно: вместе мы ночевали в палатке, а до этого в её квартире почти год назад. Как быстро нас относит друг от друга... В течение посиделок она сказала, что общается (типа постоянно) только со мной и ещё одним человеком. Не то чтобы совсем не верится, но доверять этим словам не стоит, это правило я уже запомнила. Переместившись в гостиную, мы однако проговорили ещё два часа. Впрочем, говорили уже даже не о себе – обсуждали политическую обстановку в мире, нашу страну и другие государства, войну и мир, проблему «Север и Юг» и тому подобное. Такие разговоры только пугают, но здесь я их приводить не буду. Интересно было бы сделать социальый проект, переплетённый с неожидаемыми для подростковых разговоров обсуждениями, но я этим не займусь.

Возвращаясь к нашим баранам, скажу, что наша дружба утихла окончательно. Мне нужно отпустить её, я это знаю. И, навенрое, когда в моей жизни появится любимый человек или новый друг, всё станет на свои места.

Я знала, что так будет. Знала, когда у нас разнились интересы, когда она не звонила, а во время разговоров больше молчала. Знала, годами тая свои надежды на более откровенные и «взрослые» разговоры. Знала, когда нам говорили, что мы слишком разные. Знала, когда у нас начали выстраиваться совершенно различные пути: от вегетриантва и музыкальных вкусов до понимания дружбы. Бесспорно, есть и схожести: в понимании отношений, в гуманитарном направлении дальнейшей учебы, в любви к путешествиям, пониманию мира. Этого могло бы быть достаточно, но нам не хватило. Я и знала это давно, просто я хотела, чтобы мне было удобно, чтобы не пришлось искать новых друзей в отрчестве и молодости, когда это сделать уже сложнее, чем в дествте. Познакомившись с Таней, став её лучшей подругой ещё в детском саду я не знала, будем ли мы разделять общие вкусы в обежде, музыке, времяпрепровождении, будут ли у нас похожие мечты, как мы будем выглядеть, с кем общаться, кого любить, будем ли мы технарями или гуманитариями, каковы будут наши характеры... И я принимала всё новое, соглашалась и думала, что со всем примерюсь, только бы не пришлось искать ей замену, ведь не разделишь заново юность и дество и сдругим человеком. Не вышло. Поэтому мне и больно. Только и всего, что нужно, найти ей замену. А сколько времени это теперь займёт – уже совершенно другая история.

Мне недостаточно влюблённости, чтобы строить отношения. Но, кажется, с течением времени я вскоре приму эти условия.

Приснилась группа. Словно мы были в отеле, я встретила Густава, мы разговорились. Он показал на близнецов, но они уже заскочили в автомобиль и уезжали. Конечно, я не попыталась заставить их остановиться, но побежала за ними.

Не прошло и ста лет, как у меня в голове сформировалась ещё одна мысль о Тане. На данный момент моей жизни преимущественно именна она ассоциируется у меня с счастьем. Потому что с ней я почти всегда испытывала это чувство. Поэтому каждый раз, думая о желании быть счастливой, я думаю о ней. Надо отучаться.

Приснился ааааааааафигенный сон. Началось примерно с конца токов. В зале были кресла, никаких танцполов. Сцена небольшая, но шире, чем в ленсовета. На сцену вышла шатенка с челкой и густым хвостом в зелёном платье, спела одну песню и удалилась. Мелькнули токи, через минуту они уже были на сцене. Начался конц. Многие стали передвигать кресла, желая оказаться поближе к сцене. Я сидела спокойно. Потом нескоолько девушек были приглашены в просторный закуток на сцене, напоминающий балетный класс. Токи крутились в задней его части, хотя стена, на мой взгляд, не давала возможности зрителям что-либо видеть. Я тоже была среди трёх-четырёх девушек, но вместе с ещё одной осталась в запасе. Потом из каморки вышел, танцуя-извиваясь, мужчина в странном одиянии, похожий на нашего россейского колдуна-гадальщика, стал вглядываться в нас своими глазами-линзами, выбирая, кого бы отправит танцевать. Я, заслоняя вторую девушку, показывала себя. В итоге, он протянул мне руку, мы вошли в этот отдел и стали танцевать. Я была в каком-то красном поблёскивающем платье, тяжёлом, довольно открытом и коротком, но в рамках приличия. Близнецы были уставшие, ГГ я не замечала, хотя отдалённо улавливала их силуэты. Родители из зала смотрели на меня, я помнила об этом. Мы танцевали потрясающе. Он выбрасывал меня, я своим тягуче-пронизывающим взглядом ловила близнецов. Билл всё всремя стоял полубоком и не смотрел на меня. Других танцующих я совершенно не замечала. Во время одного «выброса», я отлетела от партнёра, держась за вытянутую руку, близко к Тому. Он глянул на меня, я сверкнула глазами. Ему впечаталась в память, он стал оборачиваться на меня. Мы продолжали танцевать довольно однообразно, но очень страстно, я чувствовала в себе дикий огонь, комната для меня окрасилась в кровавые оттенки. В какой-то момент Билл всё же повернулся. Я сразу отреагироавла, переводя взор на него, и несколько секунд своим завораживающим взглядом смотрела емув глаза. Он тоже запомнил меня и понял.

Танец закончился. Нам пора было уходить со сцены. Я быстро прошагала к Тому, он выглядел уставшим, но мне радостно широко улыбнулся, раскрывая объятия. Отстраняясь, я стала говорить ему, чтобы берёг брата и не позволял чему-либо разрушать их отношнеия. Билл выглядел абсолютно измученным. Уголки губ были устало опущены, под глазами залегкли глубокие синякя. Я менее быстро приблизилась к нему, смотря тем же взгялодом, обняла и тожк что-то сказала...

Ещё в это сне был кусочек, где я была дико сексуальной. Особенно моя попа выглядела настолько аппетитно, что даже сама я сос стороны наслаждалась просмтором. Мне нужно было куда-то лезть по лестнице, что я делала изящно-провокационно, потом слыша о сбе, что я могу соблазнить, не прикладывая никаких усилий и совершенно без пошлости.

Прошо около двух недель со времени её приезда. Времени в одиннадцатом классе нет совершенно. Когда она уехала, я чётко счказала себе: «Ты не имеешь права убеждать себя, что она делает тебя счастилвиой. Это не так больше. Это закончилось». И мне приходится постоянно напоминать себе об этом, но пока что я справляюсь. Пару раз мы переписывались, последее, что она мне написала:

спасибо, зая

согласна)

И я ничего не поняла. На мой взгляд, она просто отправила не туда, но ни единого комментария не поступило, и я так и осталась в ступоре, потому что с тех пор мы не переписывались, подобным образом никогда друг с другом не обращались, и разговор был о другом. Притянуть к нашим словам, конечно, можно, но очень уж криво получается.

В общем-то, я слишком пьяна, чтобы что-то ещё писать... Хотя, вот что: на этой неделе у меня отвратительный загон. Я не могла остановиться и перестать есть. Утром я съедала обчный завтрак, в школе не ела, дома обедала, а вечером..я просто начинала поглащать всё что можно: макороны, бутерброды, четыре-пять кусков колсабы, кофеты, печенье, сырки, сыр, фруктовое пюре, фрукты... Вчера, в пятницу, на пятый денб обжираловки я решила сдерживаться, но хотела купить несколько злаковых батончиков. Всё шло по плану, но потом мне захотелось съесть один, потом второй, а после всего этого на пути домой я зашла в Мак и купила чизбургер, о котором мечтала ещё на каникулах. В общем, за эти несколько дней я набрала успешно скинутые два, а то и все три килограмма, и опять пытаюсь похудеть. Но вчера настроение было нулевым. Пыталась выпить запаску, но алкоголь не пошёл.

В понедельник произошло кое-что, весьма обрадововшее меня: мне написала та девушка, с которой мы познакомились во время Радужного флешмоба 17 мая. После этого мы ещё однажды виделись, как вам известно, минимально общались, а потом я уехала и с лета мы так ни разу не связвались. Я вспоминала о ней иногда, потому что мне не помешала бы радужная приятельниув. Она пригласила меня на встречу дискуссионого клуба, где они как раз собираются обсудить отношение к ЛГБТ. Я думала, что мы просто будем говорить об этом, но оказалось, что туда придут и какие-то активисты. В общем, завтра узнаю, как это будет.

В воскресенье я отправилась в кафе, где проводилась встреча. Падал мокрый снег, я без шапки и в осенней одежде спешила, хотя у меня в запасе было полчаса. Сначала я решила заглянуть в магазин, где должна была дожидаться встречи моя знакмая, побродив по большому лабиринту книжного и не нацд её я ушла. У меня оставалось двадцать минут. Я зашла в кафе, положила деньги на телефон, три раза прошлась туда-обратно, запутавшись в номерах домов, и в половину всё-таки добралась до места проведения. Там была моя знакомая, ещё две девушки постарше и молодой мужчина. Я присела за столик. Разговор особо не клеился. Я сидела, пытаясь понять, почему н так странно робко улыбается, думала, пришёл ли он на встречу просто чтобы поговорить или из-за ориентации. Оказалось, что он просто подсел к девушкам, потому что не ыло свободных мест. Минут через пятнадцать-двадцать все подтянулись. Нас было человек десять: семеро россиян, дваое британцев и японец.

Координаторша начала говорить о теме встречи, предложив сначала британцам рассказать об отношении к ЛГБТ в Англии, поскольку там всё довольно спокойно и понятно, рассказал я японец. Девушки стали наперебой обсуждать инициативы некоторых депутатов, самих депутатов и рассказывать какие-то случаи. Я сидела несколько разочарованная, потмому что координаторша и ещё две девушки полностью взяли на себя всю инициативу говорить, давая остальным вставлять по одному-двум предложениям. Ничего нового я, конечно, не узнала и забыла, зачем вообще туда пришла. Спустя минут десять-пятнадцать координаторша произнесла что-то о том, что они всё это наблюдают со стороны, но у нас есть активист и теперь мы послушаем «мнение изнутри». Пока она говорила, мой взгляд, разумеется, был прикован к ней. Услышав об активистах, я опомнилась и задумалась, откуда же они возьмутся? Из-под стола вылезут, заглянут в кафе? Обернулась на знакомую, хотела уж было спросить, но тут координаторша обратилась как к активисту...ко мне. Я совершенно не ожидала, на полсекунды растерялась, но так как вопрос был вполне конкретный: «Как тебе живётся в нашем обществе?», – я быстро собралась и понесла какую-то околесицу. Что я могла сказать? Мне повезло, у меня принимающая мать и понимающие друзья. Мне легко, потому что по мне не скажешь с первого взгляда, что я лесбиянка. Да, я говорила о себе исключительно как о лесбиянке, даже не успев задуматься. Да это и неважно. Неожиданно мне пришлось много говорить. Я рассказала о жизни, о трудностях в перспективе с работой, о «встрече» с Милоновым; меня спросили, думаю ли я эмигрировать, собираюсь ли я, «очень открытая», прятаться, когда буду учиться в университете и устраиватся на работу. Спрашивали моё мнение о ситуации: становится хуже или всё же есть улучшения. Спросили и о различных организациях, в чём их задачи и помогают ли они.

Я ответила, что эмиограция возможна в дальнейшем будущем, особо скрываться я не собираюсь, ситаация сложная и, хоть и развивается в положительном направлении, пока что хорошего мало, рассказала и то, что я не активист и даже не волонтёр, но выдала всё, что помню об ЛГБТК-дружественных организациях. В общем, для меня это было довольно занимательным опытом. Насколько я помню, это вообще первый раз в моей жизни, когда я напрямую называла свою ориентацию.

Был, конечно, и неловкий момент. Сидели мы очень тесно, и мне было некуда поставить одну ногу, поэтому сидела я в очень старнном положении. ПРи разговоре я активно жестикулирую, но так как за столом этого делат неудобно я просто крутила кольца и что-то тврила руками под ним. Так в один момент захотела убрать одну руку вниз и нечаянно задела рядом сидящую девушку. Она ничего не сказала, но я почувствовала волну напряжённости, окатившую меня с её стороны.

Когда мы закончили обсуждение, координаторша попросила всех сказать, что им больше всего запомнилось и что они узнали новго. Поголовно ребята говорили, что им быо очень интесно встретить открытого человека, живущего в России, для кого-то я стала «первой знакомой из числа ЛГБТ». Забавно, что это произнесла одногруппница моей знакомой. В общем, от моего сумбурного и, на мой взгяд, мало-информативного рассказа у большинства осталось довольно сильное впечатление.

Знакомая призналась, что ей показалось, что мне ыло неприятно, что меня вот так выставили как активиста. Конечно, мне было не то чтобы неприятно, но очень странно. Мне словно устроили дружелюбный аутинг, помимо этого я не была готова. Я не успела подумать, что нужно сказать, какие вопросы обсудить. Хотя ребята и впрямь не знали о большинстве абсурдных законов, предложений и трудностей. Тем не менее, это подняло мне настроение. А вот знакомая несколько разочаровала. Во-первых, она сама-то тоже радужная, но сидела молчком, пока я описывала ситауция «изнутри», а ведь у неё как раз-таик и есть те самые проблемы лгбт-сообщества, взть хотя бы то, что мне хватает смелости и уверенности в своей семье и своих друзьях, а ей нет. Но это её личное дело, не мне решать, когда ей признаваться и вообще, как себя вести. Больше всего мне не понравился тот факт, что она не предупредила меня, что я там на правах активиста. Придя туда, я всё думала, а стоит ли мне во время обсуждений как-то сообщить о себе, уместно ли это будет и тому подобное, и вдруг такая неожиданность. Во-вторых, всё-таки неприятно, тчо она обронила, что написала одному-второму-третьему...Да, это необоснованно, но и впрямь обидно вышло. В-третьих, пообщались мы довольно скомкано, а мне всё же было бы интересно поговорить с кем-то радужным, учитывая то, что я ни с кем не поддерживаю общения. В-четвёртых, по приходу домой обнаружила от неё сообщение о нападении на какого-то парня, посетившего ЛГБТ-фестиваль. Я понимаю, что она не пыталась как-то меня задеть, но увидев это в тот вечер, после столь суматошног рассказа, я почувствовала всю необоснованность своих слов, словно я сидела там и рассказывала что-тоотстранённое от жизни, а на самом-о деле вот как всё плохо и страшно. Прочитать историю нападения до сих пор не могу, ответить ей – тоже. Ну а так вечер был скорее интересным и эмоции ребят, слушавших меня, зарядили энергией, до сих пор воспоминания вызывают улыбку. Ко всему прочему, удивително, что я была там самой младшей – несовершеннолетняя школьница, остальным от двадцати до двадцати, наверное, семи.