Текст книги "За закрытыми дверями. Вы бы мне поверили?(СИ)"

Автор книги: Полина Лазарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 38 страниц)

Через несколько минут наконец-то нам были разъяснены условия, на которых мы могли разойтись, не будучи задержаными. Мы решили продолжать движение к Казанскому собору, листовок у нас не осталось, многие, и я в том числе, сорвали скотч. Вообще не уверена, что кто-то его оставил на губах: кто-то прицепил на куртки, кто ещё куда, я приклеела к тыльной стороне левой ладони, чтобы он не терялся из виду для прохожих.

Пока мы стояли, зевак наралась целая толпа. Куча молодых парней, слушающих шутки-прибаутки Булатого, обернутого в флаг России и помахивающего веником с повешенной на нём крысой, держащей радужные флаги. Разжигание ненависти? Нет, что вы.

Двинулись дальше. Теперь прохожим было труднее понять, что мы представляем из себя группу, за что-то ратующую, тем не менее, многие замечали, особенно, оказываясь «внутри» нас. Кто-то предложил демонстрировать нашу обединунность, держась за руки, таким образом вскоре мы шли несколькими цепочками друг за другом. Я перестала смотреть тяжело, теперь, в том числе и от безысходности, мы шли, шутя над Булатовым, который переговариваясь со многими участниками продолжал семенить за нами со своей любимой музыкой. Мы шли, многие уже улыбались, идея взяться за руки оказалась очень воодушевляющей.

Была тревога, что у Казанского нас поджидают автозаки и совет тем, кто точно не хочет быть задержанным и несовершеннолетним – уйти пораньше. Но мы шли и шли, шли и шли. В конце пути моя цепочка, самая многочисленная, шла впереди и всё скопище фотографов и видеоператоров было перед нами: камер десять в лицо, одна женщина едва меня не задела объективом.

Мы дошли до Казанского, но до самого конца я идти не стала: остановилась, ещё несколько человек тоже остались в стороне. Но больше никого не задержали, я дождалась, как полиция и участники расходятся и поехала домой.

Только зайдя в метро я почувтовала навязчивое волнение. Вспомнился этот резкий страх при виде суровых и насмехающихся лиц омоновцем, как мы стояли у стенки под прицелом насмешек и камер, все язвительные и уничижительные комментарии, о которых Булатов, к сожалению, не соврал. Меня пару раз пробила дрожь. Хотела выпить несколько таблеток обезболивающего, чтобы успокоиься, но в итоге просто взяла жевачку. Вернулася тяжёлый взгляд, в метро на мою ленту навязчиво косился один парень.

Не знаю, на кого я была похожа, но тяжесть на душе была невыносимая. Зашла за пирожеными, чтобы заесть стресс дома, купила нам с мамой. Скотч, тоже привлекавший внимание, оставался на руке, только значок я сняла. В автобусе я была уже совершенно в упадке, а дойдя до дома, в подъезде шаталась так, что напугала сама себя: в обморок падать не хотелось. Голова раскалывалась.

Что же нас ждёт на Первомае? Неужели нам и там не дадут выйти? Они ведь могут. Что за х*р*я происходит.

...

В лицее я долго и подробно рассказывала Насте Ч. и Р. о прошедшем Дне Молчания, о других акциях, нападениях и убийстах. Также показала Р. листовку, и она попросила забрать её, добавив что-то вроде «а то меня тоже касается» или «мне тоже важно». Из класса никто особо не слушал, разве что слышали, но признаков не подавали. Только рассказывая о последнем убийстве, произошедшем две недели назад, поймала взгляд Л. Помимо неё к моим словам прислушивался учитель, к нему я сидела довольно близко, а говорила довольно громко – про задержание и гееборцев в том числе. Когда Л. нужна была помощь с написанием программы, которую я уже давно успела сделать, подошла, оперлась на стул за её спиной, понависала, ушла.

В течение дня показала Р. и Насте фотографии, узнала, что Р. примерно во врея акции была в центре города и видела скопление полиции; она спросила про отношение моих родителей к ЛГБТ и моей «деятельности», в кратце сказала, что мама весьма лояльна, а на мнение отца меня не интересует, хотя он гомофоб, заодно показала ей наше с мамой совместное фото с Первомая, где мы у баннера и я обёрнута во флаг.

И всё же тяжело слышать кучу оскорблений. Сегодня я посмотрела видеоматериал отснятый Булатовым-Исаевым. Послушала его «петушиную музыку». Забавно, что я не менее трети пути шла на небольшом от него расстоянии, но музыки не слышала, а он под неё разве что не подтанцовывал и несколько раз своим мерзким голосочком: «Ох, веселуха, ха!». Мда. Так вот, в самом начале, пока мы ещё собирались, к нему подошли кавказцы и их разговры о нас пресыщены фразами: «Была бы моя воля, я бы убивал, вот только закон не позволяет». Я не посчитала, сколько раз было произнесены слова об убийсве, но это из тех случаев, когда и одного раза – много. И ведь нет никакой ненависти на почве гомофобии, правда? ПРАВДА, ЧЁРТ ВОЗЬМИ?!

В прошлом году было несколько нападений, даже до драки дошло, в этом году было просто море негатива. И из-за стадного мнения людей, которые считают несправедливым, что не имеют право меня убить, моя жизнь должна быть в строжайших рамках. А сколько нас, ЛГБТКИА+ в мире? Кто-то приводит данные 2-3? кто-то 7-10%, хорошо, давайте возьмём хотя бы цифру 5 – 5% человеконаселения, которые не попадают под рамки «традиционности», считаем: количество людей примем за семь миллиардов, умножаем на ноль целых пять сотых, получаем триста пятьдесят миллионов. Триста. Пятьдесят. МИЛЛИОНОВ. Убить всех нас, да? Борцы за жизнь, не так ли? Сволочи они, малограмотные сволочи.

Среди активисток там была одна из учительниц, уволенных после «доноса» Булатова. Но дискриминации в плане работы у нас тоже нет! И ориентация у нас, оказывается, начинается ровно в полночь, когда человеку исполняется восемнадцать лет. Эта всеобщая непросвященность, нежелание слышать факты, признавать их. К нам подошла женщина перед флешмобом с типичным вышеописанным набором претензий, но потом она отклонилась от проторенной дорожки и начала: «А вы всповните Древний Рим, ведь там всё это процветало. История она ведь развивается по спирали», – ну да, хорошо, ты признаёшь, что это не новомодное веяние, что это было в определённом смысле нормой на протяжении целого периода времени, и человечество от этого не вымерло, а, наоборот, умудрилось излишне располдиться...И в чём же тогда претензии? Почему ты не идёшь с нами, если немаловажную часть наших доводов ты признаешь? Она же у нас выпытывала именна убитых-изнасилованных-покалеченных: «Я вот смотрю телевизор, за новостями слежу, а об [этом] ничего не слышала ни разу». И снова здаствуйте. День Молчания. Моличим, чтобы услышали. Посвящён проблемам замалчивания. Вывоб: с построением логических цепочек у многих не складывается. Спокойной ночи.

Уже вечер понедельника, а я всё не могу отойти от прошедшего Дня Молчания. Вчера ночью накотило: лежала, прокручивала события и так мерзко. Навязчиво звучат эти слова о том, что нас надо изолировать, лечить, избивать, убивать. Сколько нас там было? Несколько десятоков. И эти люди на самом деле готовы были бы нас перебить. Чем не геноцид, разве что не по национальному признаку? В голове представилась картинка – наши, прощу прощения, мёртвые тела там, где мы собирались, сваленные в кучу. Готовы убивать. Что вообще должно быть в голове, в душе, чем мы так неугодили, что можно во всеуслышание заявлять о том, что лучше нас истреблять. Почему нас избрали козлом отпущения, на которого переводится большая часть внимания, внимания, должного быть посвящённым другим проблемам. Почему население настраивают против нас? Ненавижу эту серость, эту закрытость. Почему мы должны слышать оскорления, насмешки, кого это вообще касается? Ненавижу.

У меня накопилось уже дюжина тем, мысли насчёт которых хотелось бы разделить с вами. Последние две-три недели я совершенно не высыпаюсь. Сплю привычно часов шесть-семь, но на утро чувствую себя, словно посвятила отдыху от силы пару часов. Угнетает. Неделю я просто не слышала будильник и постоянно была на грани опаздания; после Дня Молчания к этому подавляющему упадку сил добавилась и душевная тяжесть, и сегодня я всё же сдалась – пообедав, отправилась спать днём и встала только в начале девятого, так что можете догадаться, что сейчас, а уже половина первого ночи, я не сплю. И через час, или даже меньше, отправлюсь в магазин и курить на улицу, надо только подождать, пока мама не ляжет. И раз уж такая ситуация, решила обратиться к размысшлениям, которые у меня возникли ещё в первых числах января – во время другой ночной вылазки. В ту ночь, как я говорила ранее, много времени мною было уделено просмотру видео проекта It Gets Better, и, помимо вышеописанного ранее, хочу добавить то, что часто крутится у меня в голове, особенно, после посещения очередной акции или разговора с гомофобами и просто непонимающими.

Не знаю только, с чего начать. Когда люди раскрывают свою «нетрадиционную» ориентацию или гендерную идентичность, реакиция обычно или резко негативная от словесных проявлений, разрыва отношений, вышвыривания из дома до физического насилия, или же отрицание, опять-таки в разных формах: от «ты не похож(а)-я не верю», «это пройдёт» до «этого не бывает, в природе не встречается, а в обществе придумано-навязано» и тому подобное. И, как ни странно, мысли мои касаются именно второго варианта. Положительно-нейтральные разтрагивать, по крайней мере, сейчас, не будем, хотя «нейтральными» можно назвать некоторые реакции второго типа, но подобную нейтральность я склона относить ко знаку «минус».

Итак, признание совершенно. «Ты ошибаешься, у тебя в голове путаница, и это пройдёт». «Это период, тебе любопытно, не позволяй себе думать об этом».

В наш век с доступам к интернету, жизни в социальных сетях я прочла уже тысячи сообщений и историй разного рода. И буквально на прошлой неделе Светлана Агапитова, уполномоченная по правам ребёнка в Санкт-Петербурге, произнесла следующее: "...в нашей стране нет дискриминации ЛГБТ-подростков, нет проблемы гендерной идентичности мальчиков и девочек...мало того – нет никакой сексуальной ориентации детей(!). В России, в данном случае, в силу ее ментальности...сексуальная ориентация у нас наступает после 18 лет, а до 18 – они же дети, – и добавила, что к ней и ее сотрудникам не поступало ни одного обращения от ЛГБТ-подростков или трансгендеров по нарушению их прав или психологическим проблемам.

Конечно же, на подобное заявление откликнулась известная Лена Климова, создательница проекта «Дети-404», который в целом посвящён именно ЛГБТ-подросткам. Дети делятся своими историями, порой совершенно безнадёжными и трагичными, некоторые, чаще взрослые, присылают письма поддержки, подросткам оказывается также и психологическая помощь. После выступления Агапитовой Лена Климова попросила ребят из Санкт-Петербурга прислать её письма, которые она донесёт до Агатиповой, дабы та всё же узнала про несуществующие проблемы, и вчера созданное письмо, включающее обращения подростков и примеры, было Леной отправлено. Чем это история закончится, точнее, продолжится, узнаем позже.

Прочтя это письмо, я прониклась, хотя в нём всё ещё довольно мгяко на фоне будничных обстановок некоторых детей и молодёжи. Ребята пишут:

"каждый раз [мама] говорит мне вроде «ну ничего, я по молодости тоже, курила например. Ты поработай над собой, пожалуйста, так нельзя. Но самое главное – надеюсь, ты никому не говорил об этом, ты же не дурак, в конце-то концов». Ей и представить невозможно, какую мне пришлось над собой работу провести...Я не сталкивался с открытыми проявлениями гомофобии в свою сторону именно потому, что я всем вру. Я вру своим родным, своим учителям, своим приятелям, знакомым, даже прохожим с улицы о своей ориентации. Ведь я не имею права пройтись за руку с человеком, которого люблю, в то время как многоуважаемая Светлана Агапитова имеет на это право. А это уже дискриминация...А если я вдруг захочу наконец жить свободно, не скрываться, не бояться, то получу вагон оскорбительных слов, возможно, угрозы, возможно, побои, а возможно, и смерть.

Нет, знаете, если она действительно считает, что у человека появляются первые чувства и влечения к другому человеку исключительно после 18 лет, то передайте ей, пожалуйста, что она вообще ничего не знает о детях и зря занимает свой пост.

"Если бы я могла передать всю боль, которую чувствую, вам, Светлана Юрьевна. Чтобы вы поняли меня. Только вы не будете меня слушать, как никто меня не слушает, а жаль.

Я хочу умереть. Я сильнее всего на свете хочу умереть. Это чувство никуда не проходит уже два года.

Меня избила мать, когда узнала, что я встречаюсь с девушкой. Сказала, что после 18 лет я могу выметаться из дома, она больше не будет кормить «такую мразь». Отец со мной не разговаривает. Говоря с матерью, называет меня лесбухой. С первой любовью не очень сложилось. Она ушла от меня. Есть одна подружка, но и ей обо всём не рассказать. Весь класс откуда-то узнал, спокойная жизнь кончилась. Ее нет нигде, ни в школе, ни в семье. И семьи у меня нет, можно сказать.

Я бы так хотела, чтобы меня услышал и понял хоть кто-нибудь. И так получается, что проект «Дети-404» – единственное место, куда я могу обратиться и где меня поймут и не отвергнут. Но и его постоянно закрывают, а Лену Климову штрафуют за «пропаганду».

Я читала про вас статью. Вы сказали, что в России у подростков нет никакой сексуальной ориентации. И дискриминации тоже нет. И теперь я сижу и плачу. И снова хочу умереть. Да просто сдохнуть. Я никому не нужна. Ни отцу, ни матери. Мать говорила, я выдумала всё. Вы говорите, меня нет и проблем у меня нет. Может, вы и правы. Когда умру, тогда меня и не будет. Как и проблем.

За что это всё????? Ну за что? Думаете, я рада, что родилась такой? Думаете, я бы хоть на миг пожелала такой оставаться, если бы могла себя изменить? Если бы? Я пробовала с мальчиками встречаться, и такое чувство, что сама себя насилую. Зачем всё это? Зачем я?

– Меня безумно оскорбило ваше заявление, что до 18 нет ни ориентации, ни гендерной идентичности. Могу сказать, что с пяти лет мое поведение не соответствует приписанному мне биологическому полу, а с 13 лет я подвержен гендерной дисфории. Получается, это всё я себе выдумал? Чтобы просто... что? Просто пострадать, ведь и так подросткам сладко живется?

Конечно же, никто не дискриминирует меня / моих друзей / нас из-за «противоестественных» наклонностей: когда учителя говорят мне, что я буду гореть в аду; когда мои родители говорят, что люди, подобные мне, несчастны и больны, больны и излечимы, покаяться только надо (?). Год назад обращался на сайт УППР СПб, где мне дали адрес клиники и Ф. И. О. врача, который может излечить меня от моих «извращений». И, знаете ли вы, но это было очень обидно.

Сейчас я учусь в школе, девятый класс, собираюсь поступать в колледж и работать. Зарабатывать деньги на психотерапевта и анализы, которые, я абсолютно точно уверен, понадобятся. Я распланировал свою жизнь на двадцать лет вперед, и единственное, что меня вдохновляет и мотивирует жить, – шанс на то, что я наконец-то стану самим собой.

Год назад я почти покончил с жизнью, потому что считал, что нет смысла продолжать свое существование, если даже я сам себе противен. Вот узнал интересную вещь: в России самое большое количество самоубийств среди подростков. Думаю, хорошо, что я не пополнил тот список, ведь у меня есть мечта, которую я с детства хочу осуществить. Стать художником.

Мне не нравится обращение общества к транссексуалам, мне не нравится то, что никто не воспринимает меня всерьез, «ведь всё еще может поменяться», я ненавижу то, что я должен страдать еще семь лет, прежде чем иметь возможность получить разрешение.

Я знаю, что я чувствую. Я знаю, что в нашей Северной столице есть такие же, как я. Мы есть, но вам просто плевать. У нас нет ни информации, чтобы разобраться в себе, ни хоть какой-то защиты.

. Александр, 16 лет

– Уважаемая Светлана. Передаю вам привет из хмурой Северной столицы – Санкт-Петербурга. Я знаю, что вы привыкли закрывать глаза на все, что вам невыгодно видеть. Я знаю, что вы так и будете делать вид, что ничего не происходит. Но от правды никуда не сбежать. Ни вам, Светлана, ни мне, простому подростку с «нетрадиционной» сексуальной ориентацией.

Я бы хотел рассказать вам обо всех тех унижениях, что пришлось вытерпеть лично мне и многим другим таким же подросткам, как и я. Просто за то, что мы посмели любить человека своего пола.

Я бы хотел, чтобы вы увидели все синяки, что оставили мои «друзья» и даже родные. Чтобы вы увидели все шрамы, которые я сам оставил на своих запястьях, пытаясь избавить мир от самого себя.

Я бы очень хотел, чтобы вы увидели такие же шрамы у сотни, тысячи таких же подростков.

Надеюсь, вы не будете делать вид, что все еще ни о чем не слышали.

А даже если и будете, то мы оба знаем правду.

Спасибо.

–

Поскольку вы, Светлана Юрьевна, сообщили, что к вам ни разу не обращались подростки с проблемами, связанными с СОГИ, я попросила тех, кто написал мне, ответить на вопрос «Обратились бы вы к уполномоченной по правам ребёнка в Санкт-Петербурге в случае нарушения ваших прав?» Привожу их ответы.

Александра Г., 17 лет:

– Да, обратилась бы при проблемах, связанных со сверстниками/учителями. Проблемы нужно решать в корне, а не избегать, поэтому при переходе в другое учебное заведение я бы предпочла помощь сверху и заодно пресечение других подобных ситуаций.

Алексей, 17 лет:

– Конечно, при первой же моей встрече с дискриминацией и нарушением прав я не смогу обратиться к Светлане Агапитовой. Ведь я несовершеннолетний представитель ЛГБТ и меня для Светланы Агапитовой не существует.

Александр, 16 лет:

– Думаю, что не стал бы обращаться к человеку, который сделал бы вид, что никакой проблемы нет, если она касается тех вещей, которые ей неугодны. Поэтому вряд ли.

Мария Давыдова, 16 лет:

– За помощью к Светлане я бы не обратилась, ибо, судя по всему, она в упор не хочет видеть существующие проблемы.

Анна В., 16 лет:

– Ни за что. Обращаться за помощью к человеку, который не верит в твоё существование? Говорит, что у тебя нет проблем? Чтобы меня подняли на смех, чтобы мне не поверили? Да и кто поможет? Чем? Моя жизнь – полная безысходность. Жаль, что вы своими словами добавили в неё хоть чайную ложку безысходности, но добавили.

Зачем тогда я всё это рассказываю? Не знаю. Последняя надежда, наверно. Что вы прочитаете это и больше не станете говорить, будто нас не существует и у нас нет проблем. Потому что я существую. По крайней мере пока. Но как мне плохо, боже, как же мне плохо, кто бы знал.

Ни один ЛГБТ-подросток не обратился к вам со своими «недетскими» проблемами, потому что отсутствует доверие к государственным структурам после принятия гомофобного закона о «пропаганде», в том числе и у меня. И ещё потому, что они боятся. Из-за того же закона. Боятся преследований и непрекращающейся ненависти по отношению к ним.

...

Нас не существует. Вполне вероятно, что тех самых писем вы не увидете, потому что этот материал был собран не мной, но даже, если придётся стереть эти письма, я уже сама пособираю информации, ведь, к сожалению, таких историй безумно много.

Против нас идёт самая настоящая информациооная война и мало понятно, почему именно против нас. В первую очередь нас презирают, во вторую – не видят и не слышат. Если же обратиться к историям людей постарше, то тут тенденция следующая: «Я скрывал от самой(го) себя, потом долгое время на мог(ла) себя принять, от этого страдал(а), но потом всё же преодолел(а) этот страх и теперь мне лучше». Да, те, кому довелось писать такие истории говорят, что стано «легче», а вот истории тех, кто так и не смог с этим смириться, кто не справился, кому сломали, мы редко слышим. Потому что некоторые не доживают. А другие замыкаются.

Самой мне безумно повезло иметь поддерживающую и принимающую мать, друзей, жить в таком городе, где у меня есть реальная возможноть иметь контакт с такими же людьми как я. Мне повезло не слышать на протяжении жизни негатива в сторону ЛГБТ, опять-таки спасибо маме. Мне повезло, что мнение большинства людей меня не тревожит – даже отца, и мне не страшно, отрекутся от меня эти люди или нет, поскольку у меня есть опора. Мне повезло оказаться в лицее, в котором я, постоянно демонстрируя ленту и громко разглагольствующая на разные темы от «как мило они смотрятся» до вопросов активизма не встречаю агрессии, мне повезло, что я живу в семье обеспеченной, образованной, довольо открытой. Мне повезло, что в моем окружении практически нет людей, плюющихся и кипящих от ненависти и отвращения. Мне повезло, что и сама я приняла себя рано и в хорошем смылс еравнодушно, спокойно, как нормальную, обычновенную данность. И мне повезло, что у меня есть желание бороться, развиваться, а не наложить на себя руки, потому что этому миру я не нужна.

И всё-таки даже такая счастливая я испытываю горечь. Вы знаете, что после последнего Дня Молчания я не могу прийти в себя, это правда. И я сама подвергаю себя этому, ведь можно оставаться дома в тёплой уютной квартирке, напялить радужные носочки с надписью gay, достать радужную кружку, надеть футболку с ЛГБТ0флагом, повязать ленту, достать все свои браслеты, обернуться во флаг и не высовываться, пока не позовут, а потом судорожно переодеваться за считаные секунды. Наверное, именно осознание этой окружающей меня благосклонности, удачи и заставляет и даёт мне сил, чтобы не оставаться равнодушной и не позволять опускать руки. Как я, обладая такой отличной жизнью могу жаловаться и могу позволить себе забыть о тысячах, десятках тысяч, сотен тысяч исковерканных судеб, прерванных жизней. Я чувствую, что просто не имею такого права, я не могу позволить себе быть слабее, чем я уже есть.

Даже при том, что мои ближайшие люди знают обо мне и в целом принимают, есть «но». Мама всё ещё надеется, что я это перерасту или же просто отдам предпочтение в конечном счёте мужчине. Мне обидно слышать от неё комментарии про каких-то парней, говорящие о том, что она не верит всерьёз, не вопринимает. А уж сколько раз я слышала недопонимание в наших разговорах после кофепитий. Каждый раз, когда я надеваю юбку, платье, каблуки я вижу эти искорки в её глазах: «Ещё не всё потеряно», – словно думает она. И меня защепили слова одного парня из письма: «Ей и представить невозможно, какую мне пришлось над собой работу провести». Каждому из нас приходится. Я часто вспоминаю и сопоставляю последние несколько лет жизни: в 2011 я призналась Тане, в 2013 – маме, летом 2014го я ещё не могла открыто сказать о себе лгбт-френдли девочкам, которые к тому же сами предполагали свою нетрадиционность, а уже с осени я стала ходить на акции, весной я тайно подкинула календарик О. и носила ленту в кармане пиджака так, чтобы выглядывал только её конец, а через пару недель стала носить ленту постоянно, вступать в споры с одноклассниками, летом в США тоже раскрывала свою идентичность, но всё же с натяжками, а зимой уже была представлна «активиской» и совершенно открытым человеком. Моя Таня знает обо мне дольше всех и знает больше всего и, я думаю, верит больше других, но даже с ней я зачастую испытываю неловкость, не говоря уже о том, что мы никогда не обсуждаем симпатии и я так и не смогла рассказать ни о Нат, ни о ком либо другом. Настя Ч. иногда просто расстворяется при разговорах о жизни радужных представителей, что меня не только огорчает, но и раздражает. Р. всё никак не спрашивает напрямую, а я никак не могу прямо сказать. Как видите, процесс этот длительный и многоэапный. Вообще, что значит «быть открытым»? При знакомстве заялять об ориентации, каждому встречному-поперечному говорить о своих симпатиях, при любом споре заявлять «да вот же я».

Едва ли не больше всего меня бесит это отчаянное нежелание признать, что подростки уже могут оценить свои симпатии. Почему мы, люди с «нетрадиционными» особенностями должны сомневаться в себе. Почему должны ломать себя, поступать, противореча собственным взглядам, ощущениям. Почему, с семи лет чётко зная, что мне нравятся и девушки тоже, я должна потом много лет ломать голову и в сотый раз думать, а не запуталась ли я. Почему у меня голове пытаются поселить мысль, что это ненормально, почему я должна бояться? Почему я, зная, что строить отношения, семью и жизнь я хочу с женщиной, не могу признавать редкую поверхностную симпатию к мужчинам, только из-за страха, что меня признают запутавшейся и не серьёзной.

И опять-таки: такие мысли крутятся даже у меня, у таких как я, рано себя осознавших и живущих в благоприятной среде, не особо подверженных чужому влиянию. И тут я сразу вспомнинаю об О. Помнится, я обозначала, что хотелось бы стать ему другом, так вот, это – ложь, поскольку сам он мне не интересен по ряду обыкновенных причин: разные вкусы, интересы, взгляды. Но. Почему он, У. и многие многие другие люди должны скрывать правду от самих себя, почему они должны поддерживать, принимать и участвовать в гомофобских шутках, почему у них нет права спокойно разобраться в себе, отодвигая всё дальше и дальше момент, когда они наконец-то «смиряться» и приму себя, и, надеюсь, поймут, что в них, в нас, не ничего неправильного. Это гомофобы не правы. Потому что гомофобия убивает. Не убивайте нас.

У меня не было никогда сомнений в себе, но под влиянием, давлением общества и в моей голове замаячили мысли: а не выдумала ли я это? а не ошибаюсь ли я? а стоит ли оно того? К собственной радости, я быстро взяла себя в руки и разобралась с грозящими перейти в хаос мыслями, я могу искренне, не кривя душой, сказать, что я уверена в себе, своих мечтах и планах, в своей позиции.

И я не хочу, чтобы «это» кого-либо смущало, я не хочу, чтобы ради того, чтобы верунться в итоге к истокам, нам приходилось проходить тернистый путь сомнений и недоверия к себе. Пусть лучше будут ошибки, начинания, пусть будет опыт. В этом нет ничего страшного для общества, тем более в реалиях, когда нас, людей слишко много.

И чуть ли не моё любимое гомофобское противоречие:

Люди должны производить потомство, иначе мы все вымрем!

Во-первых, наши аппетиты умноженные на наше количество человеков и могут стать причиной вымирания людей, а гомосексуальность призвана балансировать численность. Во-вторых, многие однополые браки хотят и заводят детей.

Нет, ваши дети заведомо испорченные и такие же больные, как вы.

Даже если бы это было правдой, то «такие же» дети всё равно бы завели детей, и эта «ужасающая» угроза вымирания нам бы не грозила.

И самое печальное, что рядовые люди на самом деле не понимают, даже не верят в существование ЛГБТ-подростков и детей. Замкнутый круг, невежественность, подстёгиваемая правительством. За последние десять лет общество увели от начинающего вырисовываться признания и терпимости. А последние пару лет происходит полнейшая суматоха: если посмотреть на акции, то там всё меньше проявления агрессии и всё больше участников с нашей стороны, в это же время принимаются законы против нас и акции же не согласовывают. Мутное болото.

Что-то я устала, уже пять утра. Да, я успела сходить в магазин и покурить. Вот, зачем-то съела два мороженых, маленькую пачку чипсов и начос. В общем, странная бессонная ночь. С добрым утром!

Л. меня напрягает. На последний звонок мы готовим два танца – традиционный вальс и просто номер от класса. Мало того, что парни постоянно танцуют вальс друг с другом и делают это лучше, чем с девушками. Вчера, например, О. «ушёл» от парнёрши к другому парню и они пару раз станцевали квадраты вместе, хорошо смотрелось, хотя с У. неоспоримо лучше. Впрочем, О. и У. друг про друга не забывали. Следующий танец мы начали учить раздельно и не подозревали, что в нём также будут пары. У нас и по одиночке криво выходит, а тут ещё и дополнительные помехи. Все яростно запротестовали и настоячиво стали упрашивать постановщицу (Машу) сделать пары девушка-девушка и парень-парень и оставить одну-две «обычных». На полном серьёзе. В паре «парень» стоит за спиной «девушки». Нас уже расставили по разнополым парам, как вдруг один одноклассник берёт меня и ставит на своё место за Л., сам встаёт с моим «партнёром». Мы все была «за» – не меньше половины класса. Л. неоднократно подходила, ставала со мной в пару и словесно добавляла, что лучше бы пары скомпоновала я, чтобы мы стояли с ней и некоторые парни, О. и У. в том числе, вместе. Но, конечно, Маша нас чуть не прибила. Однако тема пошла. Мы долго сетовали на то, что не можем сделать так, как нам самим хочется и как было бы красивее и гармоничнее.

А теперь всё-таки объясните мне поведение Л. То эти странные намёки про поцелуи, то эти едва ли не заигрывания, то просьба забрать листовку, не говоря уже о частых взгяладах, которые я ловлю на себе, и в которых вижу какую-то волнительную настороженность. Только «интересующихся» натуралок мне для полной радости не хватало, ладно бы она самой бы мне нравилась, а так путает, и это раздражает. Вам ведь известно, что я постоянно принимаю какую-то роль и, конечно, видя от неё подобные «сигналы» хочется подыграть. И я понимаю, что эти вставания в пару несерьёзны, но...у неё есть лучшая подруга, с которой она также может легко танцевать, «целоваться» и так далее, но почему-то идёт ко мне.

Только записав всё это, поняла, что веду себя весьма предсказуемо Предсказуему глупо, перекладывая на повседневные околошуточные ситуации некий глубокий смысл. Ладно, с этим разобрались.

Три дня назад она написала привычно-неказистое «как дела». На полтора дня я всерьёз забыла об увиденном сообщении, потом уже просто решила, что неважно, когда я отвечу, в итоге написала сегодня. Памятуя о прошлом таком разговоре, догадалась, что она про пробник по русскому, который я написала весьма противоречиво – тест идеально, а в сочинении не попала с темой и получила вроде как ноль баллов, из-за чего конечный балл очень низкий. Так и написала, что всё очень плохо. Странно, но потом она спросила в общем, а настроения у меня всё так и нет. Нам запрещают первомай. И я ни с чем не справляюсь, у меня нет сил, я чувствую, как напишу экзамены недостаточно хорошо, как трачу вспутую время и деньги, как нелепо-бесстрашно веду «открытую» жизнь, собираясь поступать в университет, хотя дальнейшая работа по профессии мне, скорее всего, будет недоступна. Одноклассницы, редкие пьянки, походы в театр, Л., другие одноклассники, родители; летом мама уже согласилась оплатить мне очередную поездку в международный лагерь, вчера я занялась поисками подходящего места и остановилась на местечке в Англии, уже загорелась идей. Неловко оттого, что меня туда отправят, даже если я плохо сдам экзамены, хотя, кто знает, может, тогда и не отправят. Зачем мне поступать в университет? Да, мне это интересно с одной стороны, но это только малая грань того, чему я хотела бы посвятить жизнь, у меня имеются куда более глобальные намерения. В общем, в моей голове характерная для моего возраста путаница и неразбериха. И вот её сообщение, и я устало, безэмоционално, но искренне отвечаю: «Да так, по-размному». Вслед за отправлением приходит понимание, что сказать ей больше нечего. Раньше я часами рассказывала её всё, что могла вспомнить за прошедшее время, а теперь – вот так. И стало так грустно, тоскливо, что теперь не с кем мне разделить всё, что копится в душе – равзе что только с самой собой, да с вами. А затем мне вспомнилась ночь на Ястябином и наши шумные и очень родные разговоры ночью в палатке; там ей тоже было неинтересно? А теперь вот вспомнилось, как я в последнюю нашу встречу ей рассказала историю трёх-четырёхлетней давности про таможню: проходили мы её с отцом, и таможенница задала отцу вопрос: «С кем едете?», – а он отвлёкся, и я ответила за него: «С женой и ребёнком». Таможенница широко открыла глаза, отец шутливо: «Ха, какие у тебя мысли!». И Таня на это выдала что-то вроде того, что я уже заранее готовлюсь к будущему. К чему я всё это? Грустно мне, грустно, что всех потеряла и никогда с тех пор так и не нашла.