Текст книги "Мир, в котором я теперь живу (СИ)"
Автор книги: Оксана Огнева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц)
Мы с ним не сказали друг другу и двух слов, мы не знали даже имен друг друга, но почему-то мой, обычно здравомыслящий мыслительный орган, по отношению к эльфийскому королю с глазами цвета Эгейского моря выдавал только превосходные степени: он удивительный, не такой, как все, сильный, благородный, надежный, как скала. Самый лучший – во всех смыслах. Но главное – какой-то невероятно чистый изнутри, как будто наша человеческая душевная грязь его совершенно не коснулась. Именно такое ощущение у меня и возникло в первый момент, когда наши глаза встретились – что я смотрю в глаза необычайно сильному духом и чистому душой существу. Интересно, местный язык слишком сложный? Много ли мне понадобится времени, чтобы его выучить и свободно общаться с моим эльфом? О, как я его приватизировала – сама не заметила. Тут у меня возникло что-то вроде претензии к авторам женского фэнтези – эй, барышни, где мой амулет-переводчик? Мне, как попаданке, полагается бесплатно и вне очереди.
За всеми этими размышлениями я и не заметила, как задремала – а может, сказался стресс, вызванный недвусмысленными намерениями аборигенов приготовить из меня блюдо на мангале, кто знает? В общем, морфей заключил мое тельце в объятия и навалился сверху, придавив к подушке, но на красочные сны почему-то не расщедрился – наверно, парню было не до этого.
Проснулась я как-то резко, внезапно. Сердце на секунду остановилось и пустилось вскачь – еще до того, как я поняла, что в комнате не одна, и увидела, кто именно пришел ко мне в гости.
Мой прекрасный эльф сидел в кресле у небольшого столика, похожего на журнальный, с той лишь разницей, что к его столешнице было приделано что-то, наподобие пюпитра. Эльфийский король переоделся – на нем были халат из темно-синей, похожей на шелк ткани, и кожаные шлепанцы, напоминающие наши сланцы. На этом самом столике стояли канделябр со свечами, непривычной, сужающейся книзу конусовидной формы, и потрясающе красивая прозрачная чаша, до половины наполненная жидкостью янтарного цвета, явно изготовленная не из стекла, а из какого-то минерала, вроде горного хрусталя. В полумраке комнаты (за окном уже смеркалось) глаза эльфийского короля слегка светились, и смотрели на меня с непередаваемым выражением. Я бы сказала – в них было все лучшее, что только может быть в любом из миров: объятья, ласки, поцелуи, улыбки, радость, смех и благодарственные молитвы…
Увидев, что я проснулась, он бросил быстрый взгляд на канделябр со свечами, которые тут же загорелись (а эльф-то у меня с секретом!), едва уловимым плавным движением поднялся из кресла, взял чашу со столика и присел ко мне на кровать. После чего отпил из чаши ровно половину и сделал приглашающий жест рукой, предлагая остальное допить мне. Никаких проблем, ваше величество, из ваших рук, как говорится – выпью даже яд и умру счастливой.
По вкусу этот напиток напоминал какой-то фруктовый сок с едва уловимыми нотками алкоголя, но почему-то мой организм отреагировал на него так, как будто я махом опрокинула грамм сто ядреного самогона. По телу разлилось тепло, голова закружилась, и если бы эльф меня не придержал – точно рухнула бы обратно на подушку. От его прикосновения стало еще жарче – сердце переместилось куда-то ближе к горлу, дыхание сбилось, перед глазами замелькали цветные мушки. Он, видимо, понял мое состояние – осторожно, как ребенка, усадил на кровати рядом с собой, взял в ладони мое лицо и посмотрел в глаза.
Того, что произошло дальше, я не поняла. Если все же попытаться это описать – мою душу, словно обняла другая душа. И не просто душа – а душа, которая боготворила мою душу. Мысли исчезли притом, что сознания я не потеряла. Ощущение времени пропало, и сколько это длилось – понятия не имею. В реальность меня вернул обволакивающий, мелодичный, божественный голос:
– Желанная моя, если ты меня понимаешь – кивни.
Стоп… у меня глюки от этой загадочной слабоалкоголки, или мой красавец эльф знает русский язык?
– Ты… знаешь русский язык? – мысль о том, что я обращаюсь на «ты» к одному из местных монархов, в тот момент меня почему-то даже не посетила.
Он провел костяшками пальцев по моей щеке:
– Русский язык? Так вот как называется язык, на котором ты говоришь, на котором ты мыслишь…
– Ну, да. А еще, бывает – стихи пишу, когда меня шиза, то есть, муза посещает.
– Стихи? Шиза? Муза? Что это?
Я выпала в осадок – в этом мире не знают, что такое стихи?
В общем – как могла, объяснила, после чего спросила:
– Тот напиток, который ты мне дал, наделяет знанием языка?
Эльфийский король покачал головой:
– Нет – всего лишь меняет восприятие. Ты начинаешь воспринимать то, что я говорю, так, как будто я говорю на твоем языке, а я воспринимаю сказанное тобой – как будто ты говоришь на моем. Вижу, приобщить тебя к языку у меня получилось, хоть ты и из другого мира. Как твое имя, сердце мое?
Я обалдела – в мире, где не знают, что такое стихи, есть такие выражения?
– Почему… ты так меня назвал? У вас так принято?
– Нет – просто я не знаю, как сказать по-другому. Чувство у меня такое странное, ни с чем несравнимое: ты рядом – и сердце бьется, ты уйдешь – и оно остановится. Как будто бьется оно во мне – для тебя. Так как мне называть тебя, сердце мое?
И только тут до меня со всей очевидностью дошло, куда я попала – в этом мире, похоже, не знают, что такое любовь. Но, судя по всему, один из его жителей – уже ее чувствует.
– Алина… меня зовут Алина. А тебя?
В его глазах на секунду промелькнуло изумление:
– Альдар. Надо же – как наши имена созвучны. И это тоже – похоже на чудо…
Я смотрела на него во все глаза и не могла насмотреться. Он снял свой королевский венец, и косы на висках расплел – его шикарные волосы полностью скрывали острые уши, зрачки в полумраке казались обычными, человеческими, халат распахнулся, приоткрыв скульптурно вылепленную грудь без единого волоска с гладкой, как атлас, кожей. Мой эльф со звучным именем Альдар сейчас больше походил на нереально красивого человека с необычными, слегка светящимися глазами, чем на представителя другого биологического вида. Но я откуда-то знала – в моих чувствах к нему виновата не его сногсшибательная внешность, а человеческая нежность в нечеловеческих глазах, поразившая, как гром среди ясного неба, тогда на площади, и нежность в глазах, которая льнет ко мне сейчас: обнимает, целует, к сердцу прижимает. Во всем виновата нежность… Он даже качнулся в мою сторону непроизвольно, и мне показалось – сейчас меня поцелуют, но в последний момент, как будто сдержался.
А вот в том, что случилось дальше, повинна либо забористая местная наливочка, которой Альдар меня угостил, либо моя крайняя распущенность, умело маскирующаяся под приличную девушку на Земле.
– Альдар… покажи мне себя… всего. Твой халат, конечно, тебе идет, но почему-то вызывает только одно желание – снять его с тебя, – тут до меня дошло, что я ляпнула, но, ни стыда, ни смущения почему-то не почувствовала. А, может, это мир такой – в котором нечего стыдиться?
Он отреагировал совершенно спокойно и даже не удивился – молча встал и вдруг… его одежда исчезла, как по мановению волшебной палочки.
Никогда я не видела такого совершенного мужского тела – до малейшей черточки, до последнего изгиба. Оно было прекрасным даже там – в самом интимном мужском месте, и отличалось от человеческого только полным отсутствием волосяного покрова и пупка, что явно свидетельствовало о существенных различиях во внутриутробном развитии эльфов и людей. Я любовалась им и ловила себя на том, что уже люблю это тело. Люблю не потому, что оно совершенно, а потому, что это – его тело. Почему-то вспомнилась песня Земфиры «Я задыхаюсь от нежности»…
Впервые в жизни мне захотелось так ласкать мужчину – обцеловать всего с головы до ног. Честно говоря, глядя на него, представляла – как это делаю: провожу руками по атласной коже, плечам, груди, целую жилку на шее, обвожу языком горошины сосков, спускаюсь губами по кубикам пресса на животе все ниже… Собственное воображение грозило завести куда-то не туда и в конечном итоге, завело – похлеще самого умелого любовника. Единственное, что меня удерживало от того, чтобы начать ласкать его в реальности – это то, что я не была уверена, как Альдар воспримет эту нашу земную ласку.
А он… похоже, он чувствовал, или просто знал, чего мне хочется, потому что выглядел под моим взглядом каким-то ошеломленным и напряженным одновременно. Нежность в его глазах смешалась с новым непередаваемым выражением – наверное, так смотрит на воду умирающий от жажды в пустыне.
И то, что сказала в следующий момент, я бы никогда и ни при каких обстоятельствах не сказала едва знакомому мужчине на Земле. Но здесь, в другом мире, у меня это почему-то получилось – легко, просто и без какого-либо внутреннего стеснения:
– Какой же ты… желанный, Альдар. И смотришь на меня так, как будто знаешь, чего я хочу. Скажи, мне это не кажется – ты действительно знаешь?
Он коротко кивнул:
– Знаю, сердце мое, – в его мелодичном голосе появились едва уловимые хриплые нотки.
– Тогда скажи – ты этого хочешь?
– Сам не пойму. С одной стороны – моя внутренняя сущность, сущность альфара, противится этому, как будто говорит мне, что ты ничего такого не должна для меня делать, с другой – я хочу, чтобы все твои желания исполнялись, а с третьей – что-то непостижимое во мне подсказывает, что по-другому это твое удивительное желание не утолить. Но поскольку я твой – делай со мной, что хочешь, сердце мое…
Альфара? Вот, значит, как называют себя эльфы в этом мире. Что ж – даже звучит похоже. Тогда я еще не знала, что на самом деле означают в устах альфара слова «я твой», но, когда он сказал так – внутри стало нестерпимо горячо, а между ног – влажно. Подумалось почему-то, что при нашей с ним разнице в росте все мои желания, связанные с исполнением этого желания, воплотить в жизнь будет проблематично – не дотянусь. И просить Альдара пригнуться, присесть или прилечь мне не пришлось, он понял сам – прилег на кровать, полуприкрыв глаза.
Я опустилась рядом и какое-то время просто им любовалась, перебирая его разметавшиеся по кровати, напоминающие нежнейший шелк волосы. А потом вдруг почувствовала запах. Будоражащий, необъяснимо знакомый, какой-то… родной, чем-то похожий на запах ребенка, казалось – это запах самой чистоты. Удержаться от искушения уткнуться носом Альдару в шею и – вдыхать, вдыхать, вдыхать… мне не удалось. Он был непривычно горячим – должно быть, температура тела у альфаров выше, чем у людей. От этого запаха у меня внутри почему-то стало еще жарче. Я не удержалась и лизнула его в шею пониже уха, а потом начала целовать – в глаза, в скулы, в уголок рта, в подбородок, в шею. Мне оставалось лишь самой себе удивляться – неужели на самом деле я такая? Собственные прикосновения и поцелуи казались чем-то мистическим, как будто то, что я чувствовала к нему – вдруг стало моими руками и губами.
Альдар глухо застонал сквозь зубы, когда мои руки, губы и язык добрались до его сосков, по его телу прошла едва уловимая дрожь, безупречная кожа альфара покрылась мурашками совсем, как у человека, я же, услышав этот судорожный полустон-полувздох, почувствовала удовольствие настолько острое, что даже замерла на секунду. Мы были с ним, как сообщающиеся сосуды – возбуждение, желание, которое разжигали в нем мои прикосновения, как будто перетекало в меня, и в какой-то момент стало уже непонятно – где его, а где мое желание. Непонятно, да и не важно – где чье… Одна рука Альдара зарылась в мои волосы, а вторая гладила меня по плечам, по спине, и ощущение было такое, что ко мне прикасаются не руками, а душой – боготворящей мое тело…
И все же, мне не удалось его приласкать, как хотелось – я только и успела, что провести рукой по шелковистой, раскаленной от желания плоти и немного сжать ее, как он, резко выдохнув, выгнулся дугой, и горячее семя выплеснулось ему на живот, на грудь, даже мне на губы немного попало. А в следующее мгновение – меня буквально взорвал изнутри и с головой накрыл обломками самый сокрушительный в моей жизни оргазм…
Я упала лицом ему на живот, приходя в себя… Что это было? Разве так вообще бывает? Со мной ведь ничего не делали, наоборот – я это делала сама, и даже – не сама с собой. Интересно, а какими бы были ощущения, если бы он ласкал меня? Не удержалась и прикоснулась губами к нежнейшей коже на этой его все еще твердой, напряженной, и такой красивой части тела, смачно, от души – поцеловала жемчужно-розовую головку, разве что не плача от нежности.
А потом сильные руки обхватили меня, подняли вверх, и мои губы оказались во власти других губ… Я не могу сказать о себе, что попала не целованной в этот мир – целовали меня и на Земле. Вот только раньше ни один из мужчин, целуя меня, не пытался отдать мне душу – вместе с телом.
– Желанная моя… единственная… драгоценная моя… – выдыхали мне его губы прямо в губы, ненадолго и с трудом отрываясь.
У меня же на задворках сознания вяло маячила мысль о том, что я попала не в другой мир, а просто – попала. Ну, надо же, мужчины, способные на страстные поцелуи не до, а после, как оказалось – все-таки существуют в природе…
В чувство меня привел невесомый поцелуй в висок и вопрос, вместе с горячим дыханием, казалось, возникший прямо в ухе:
– Ты поедешь со мной в Радужный Лес, сердце мое?
Вместо того, чтобы поинтересоваться, что такое Радужный Лес, и где он вообще находится – я только плечами пожала, выдыхая ему в ответ:
– А у меня есть выбор?
Глава 7 Явь, ставшая сном.
Амор ин Менар, Первый после Владыки, находился в своих покоях, которые ему выделили как высокому гостю в Рассветных Чертогах – главной резиденции короля Дармиры, и думал, о чем угодно, только не о государственных делах, хотя именно о них Амору полагалось думать по должности.
Необычные чувства и ощущения, которые непонятно откуда появились в нем после прибытия в Миро, лишь в первый момент показались внутренним разладом неизвестной природы. Уже спустя каких-то полмерцания Феи (примерно полчаса), Амор искренне изумлялся другому – как умудрился прожить без этого в себе почти тысячу лет.
Почему он только сейчас понял, как много значит для него Альдар? Почему тогда, больше двадцати лет назад, когда Альдар сказал ему, что наследника у Радужного Леса не будет, и объяснил, по какой причине его не будет, у него, Амора, шевельнулось внутри лишь что-то, вроде сожаления и беспокойства за судьбу Радужного Леса, за судьбу Альфаира? Почему сейчас, стоит только подумать, что Альдар, его близкий, его Владыка, никогда не сможет излиться в женщину, испытать наслаждения от Отдачи – естественной, природной потребности каждого мужчины альфара, и горло сжимает непонятный спазм, и уже все равно – что будет с Радужным Лесом и с Альфаиром? Ведь и в самом деле – в мире не существует женщины, способной принять, способной выдержать силу и мощь целого мира… Как, как это изменить? Должен быть какой-то выход – не может не быть. Не может такой мужчина, как Альдар, не может – до такой степени мужчина, навсегда остаться без женщины. Или этот мир – не имеет права на существование.
И тут сквозь его мятущиеся мысли прорвался мысленный зов Владыки: «Амор, зайди – нужно кое-что обсудить». Сердце остановилось на мгновение, а потом затрепыхалось в груди, как в руке – пойманная птица. Чувство было таким сильным, что собственное тело показалось слишком слабым для того, чтобы его выдержать. Что это, что это в нем такое? Он не знал. Но чем бы ни была эта сладкая боль внутри – она прекрасна…
Амор постоял какое-то время неподвижно, пытаясь хоть немного успокоиться, а потом отправился на зов, благо, идти было недалеко – покои, которые выделили Альдару, находились по соседству. Остановившись перед закрытой дверью, он потянулся мыслью к Альдару: «Альдар, я здесь». И почему-то не услышал в ответ его обычного: «Ты уверен, что ты здесь, Амор? Что-то я тебя не вижу. Может, я ослеп?». Это было у них что-то вроде неизменного на протяжение долгих лет ритуала. Альдар никак не мог приучить Амора заходить к нему запросто, хотя бы, когда он сам его зовет, Амор никак не мог до конца забыть, что Альдар – его Владыка. И оба помнили друг друга мальчишками в Школе Взросления, когда еще не знали о себе – кто они такие. Так и жили.
Амор, не дождавшись ответа, все же пересилил это и толкнул рукой дверь, после чего замер на пороге, как громом пораженный. Альдар не мог его звать, по очень простой и уважительной причине – он спал.
Разметавшись по кровати, сбросив на пол покрывало, которым, видимо, укрывался перед сном, Альдар вдруг показался Амору самым прекрасным существом во вселенной. Нет, он и раньше замечал, как и другие альфары, насколько красив их Владыка. Они, его подданные, бывало, говорили о нем: наш Владыка так прекрасен лицом и телом, что даже альфары это замечают и замирают в восхищении, на него глядя. Об Аморе же говорили иначе: Первый после Владыки так похож на человека, что, будь он женщиной – его бы возжелали все мужчины Радужного Леса. Да, ему, Амору, по должности полагалось знать, среди прочего, и это – о чем говорят в Высоких Домах под чашу секуры. И не только – в Высоких Домах.
Вообще-то, альфары, если и обращали внимание на внешность друг друга, то лишь для того, чтобы запомнить и узнать при встрече, не прибегая к внутреннему зрению. Ученые мудрецы объясняли это просто – привычкой. Некрасивых, несовершенных среди альфаров просто не рождалось, и за тысячи лет они настолько привыкли к собственной внешности, что перестали обращать на нее внимание, не говоря уже о том, чтобы придавать ей какое-то особое значение, как люди или аруки. Так что они с Альдаром в этом смысле – были исключением из общего правила.
В отличие от людей, альфары и аруки предпочитали спать обнаженными. И когда альфару, по какой-то причине, все же приходилось ложиться спать в одежде, он чувствовал себя примерно так же, как чистоплотный человек, вынужденный лечь в постель грязным.
Амор смотрел на своего спящего Владыку во все глаза, как будто в первый раз увидел, и не мог насмотреться. Необъяснимая сладкая боль в груди усилилась настолько, что стала напоминать почти физически ощутимую тяжесть. Он сделал несколько шагов вглубь комнаты, оглянулся на дверь – и дверь бесшумно за ним закрылась.
Первый после Владыки сам не знал, сколько времени простоял так – любуясь спящим Альдаром. О том, что Альдар проснется и застукает его за этим занятием, Амор не беспокоился – спящего альфара не могла разбудить никакая сила в мире, кроме него самого. Альфары вообще не часто позволяли себе такую роскошь, как сон – только, когда морально уставали от самих себя настолько, что другого выхода, кроме как выключить себя, уже не оставалось. При этом настоящей, физической потребности во сне, как люди или аруки, они не испытывали. Чем же его драгоценный Владыка так себя утомил? Стоп! Это что такое только что было – неужели он и в самом деле подумал об Альдаре, как о вещи? Но почему-то думать о нем так – было невыразимо… сладко.
Амор вдруг поймал себя на том, что это прекрасное, такое юное во сне лицо, что это совершенное тело – бесконечно дороги ему, а в следующий момент ему захотелось к ним прикасаться. Руками и… губами. Еще мгновение спустя – он с ужасом ощутил, что в штанах у него стало твердо и горячо. Суть предвечная, неужели он похож на человека не только внешне, но и этим вот? Амор прислушался к своим ощущениям и вздохнул с облегчением – нет, ему не хочется Владыке принадлежать, как хочется этого людям или арукам, и уж совершенно точно – не хочется им обладать. Тем более, что, само по себе, желание мужчины альфара, никогда и не было – желанием обладать. Тогда как объяснить собственный, восставший колом член, который упорно отказывается подчиниться несгибаемой воле альфара? Разве что этого вопроса он телу своему не задал: чего же тебе хочется, тело? Желание прикасаться, желание ласкать стало нестерпимым – и альфар не устоял.
Дальнейшее происходило, как в тумане. Его губы и руки как будто зажили собственной жизнью, стали чем-то отдельным от него – они словно с ума сходили от этого лица, от этого тела. Сладкая боль внутри вдруг перестала ощущаться только в груди, она как будто целиком заполнила его – стала им, не иначе. А желание, это непонятное возбуждение, сделавшее его член таким твердым и непослушным, по мере того, как руки и губы Амора исступленно ласкали спящего Альдара, медленно превращалось во что-то, похожее на пламя – божественное пламя…
В какой-то момент Амор на секунду отстранился, чтобы еще раз окинуть взглядом такого… драгоценного его, и вдруг увидел, что по-прежнему спящий Владыка, вполне разделяет это желание, по крайней мере, его тело – совершенно точно разделяет. Сначала губы Амора обхватили горячую упругую плоть, и только потом он осознал – что сделал. От этого осознания божественное пламя у него внутри вспыхнуло так ярко, что чуть не сожгло его дотла, по телу же Альдара пробежала едва уловимая дрожь – или ему показалось? Амор вдруг вспомнил свои собственные ощущения, когда в последний раз вбивался в женское тело, как будто стремясь войти в него целиком и остаться там навсегда: прими меня, бери меня, возьми меня всего… Вспомнил он и другое – как это тело его сжимало, как оно его принимало, поглощало, вбирало в себя… И в итоге сам не заметил, как его губы и рот начали делать что-то подобное – сжимать, принимать, поглощать, просить, умолять: дай мне, дай мне себя! Ну, же, Альдар, сделай это – выплеснись, освободись! Сделай это для меня – или меня не станет…
Струя горячего семени ударила ему в рот одновременно с тем, как его собственное семя изверглось в мир, а точнее – прямо ему в штаны. Амор даже не сразу понял, что Альдар проснулся. А точнее – все это произошло одновременно: Отдача, выброс и ошеломленный, прерывающийся от наслаждения голос Владыки: «Амор? … Что ты делаешь… что ты делаешь… со мной?»
Как только Первый после Владыки понял, что Владыка проснулся, он зажмурился и как будто закаменел изнутри. Таких слов, как «смерть», «умереть», действительно не было в языке альфаров, так что трудно сказать, чего ему захотелось – исчезнуть, испариться, перестать быть. Сердце Амора остановилось, когда он почувствовал, как палец Альдара осторожно, как-то бережно, очертил контур его губ, а потом – так же бережно, невесомо, их коснулись другие губы. От этого всего по-прежнему закрытые глаза Амора словно защипало изнутри что-то непонятное – все свидетельствовало о том, что отношение Владыки к нему не изменилось, не стало хуже из-за того, что он сделал. Но открыть глаза и встретиться взглядом с Альдаром Амор все равно почему-то не мог.
Впрочем, и эту проблему Владыка решил – как и все предыдущие проблемы в их жизни:
– Ну, и что мне сделать с тобой, чтобы ты перестал изображать из себя статую спящего стоя альфара? Может быть – что-то вроде того, что ты сделал со мной?
Амор встрепенулся и распахнул глаза:
– Что ты, Альдар! Тебе не нужно ничего такого для меня делать…
Альдар улыбался, повергая его в самый настоящий шок этой своей улыбкой:
– Правда? Тогда почему ты решил – что мне это нужно?
– Я… не знаю, что на меня нашло. Если бы я мог подумать, что тебе не понравится…
– Амор… ты вообще отдаешь себе отчет в том, что говоришь сейчас, и что именно сделал? Ты, между прочим – разбудил спящего альфара. И тебе не кажется, что в подобной ситуации задаваться вопросом, понравилось ему или не понравилось – это, по меньшей мере, странно?
Сердце Амора забилось, как ненормальное – Альдару понравилась эта его ни на что не похожая ласка… Но внутренне расслабиться у него все равно почему-то не получалось.
Альдар вздохнул, привлекая его к себе на грудь:
– Послушай меня, Амор, послушай, что я тебе скажу. Не стану скрывать, если бы не это чудо, ниспосланное в наш мир, которое меняет и нас, и его по своему усмотрению – я бы этого не понял. Точно так же, как ты бы – этого не сделал. А так… я не то, чтобы понял это, я откуда-то просто знаю: если бы мы с тобой вдруг поменялись местами, ну, если бы ты оказался на моем месте – я бы тоже однажды захотел сделать что-то подобное для тебя… Ну, я не знаю, что еще тебе сказать, чтобы ты перестал себя винить за удовольствие, которое мне доставил, и, судя по моим ощущениям – не мне одному.
Владыка слегка отстранил Амора, какое-то время молча всматривался в его лицо, и вдруг – подался навстречу и прижался губами к губам. Амор же, раскрываясь навстречу этим губам, почувствовал, как сладкая боль у него внутри как будто стала меняться, потрясая до самых глубин все его существо – словно в нем начал распускаться какой-то невиданный цветок… А в следующий момент… он проснулся.
Если бы кто-нибудь до него на Альфаире когда-нибудь видел сны, Амор бы понял, что это был сон. А так… он обнаружил себя самого в собственных покоях, в собственной постели, по уши – в собственном семени.
Суть предвечная, как он здесь оказался? Неужели то, что сделали с ним губы Альдара, так его потрясло, что он не помнит, как добирался до своих покоев? Но ведь у него абсолютная память – память альфара.
Амор начал вспоминать, что было перед этим. Сначала был этот беспрецедентный в истории прием, был банкет, на который и Владыка, и Веларг явились, кстати, явно выпив не одну чашу секуры. На Альдара он, Амор, почему-то отреагировал так, как будто в первый раз увидел, притом, что знал его всю жизнь – таким нереально прекрасным выглядел тогда Владыка. Да и Веларг тоже – от него у Амора, как и от Альдара, чуть ли не дух захватило.
Что касается человеческого короля, то с ним вообще что-то непостижимое случилось – следы прожитых лет, столь заметные в человеческой внешности, словно водой смыло: исчезли морщинки у глаз, из смоляных волос исчезла седина – чудеса, да и только. Пока не посмотрел на него внутренним зрением, Амор вообще ничего понять не мог. Но стоило ему посмотреть… в общем, сначала он не поверил глазам своей внутренней сущности – ну, не мог Альдар возжелать мужчину, каким бы прекрасным тот не был. По очень простой причине: Альдар – альфар. Потом присмотрелся внимательнее и понял: между ними что-то было, однозначно было, но – не соитие. Сущность Веларга, хоть и несла в себе следы силы и сущности Альдара – выглядело это не так, как выглядит после Отдачи. Наиболее правдоподобной ему почему-то показалась версия о том, что Альдар увидел какую-то болезнь у Веларга, и просто его полечил. Тем более что ничего похожего на желание, на вожделение, сейчас эти двое друг к другу совершенно точно не испытывали.
После этого на него, Амора, и начало снисходить озарение: и насчет Альдара, и насчет его личной жизни, а точнее – насчет ее отсутствия и невозможности в принципе. Он даже позволил секуре собой завладеть – чего с ним отродясь не бывало. Придумать, что делать с Альдаром и его личной жизнью, у него не получилось, как ни напрягал он свой безупречный разум альфара, а что делает в такой исключительной ситуации альфар? Правильно – идет спать. Как ложился спать, Амор, вроде бы, помнил, а вот, как проснулся – почему-то нет.
Ладно, какая, в сущности, разница, почему с ним такое происходит – здесь помню, здесь не помню. Главное, что какой-никакой – а выход он нашел. Даже если в мире действительно нет женщины, способной принять Владыку – он, Амор, знает теперь, как сделать так, чтобы жизнь его была все-таки жизнью, а не бессмысленным существованием. И сладкая боль у него внутри словно подтвердила это – проявилась, развернулась, так, что даже дыхание сбилось.
Но тут… сквозь благостное течение его мыслей прорвался мысленный зов Владыки: «Амор, зайди – нужно кое-что обсудить». И вот тогда с Амором случилось то, что девушка из другого мира назвала бы одной емкой фразой – взрыв мозга…
Владыка смотрел на него, с одной стороны, вроде бы, озадаченно, а с другой – в глубине его глаз поблескивали едва уловимые звездочки смешинок, которые действовали на Амора, как истинное чудо на истинно верующего:
– Амор, я рад, конечно, что впервые в нашей с тобой жизни не слышу от тебя из-за двери «Альдар, я здесь», а и в самом деле вижу тебя здесь, но глядя на тебя сейчас, мне все равно почему-то хочется спросить: Амор, а ты точно здесь? Может, ты мне только кажешься? – Альдар улыбался – тепло, широко, и у Амора от этой улыбки все замирало внутри.
Альдар обошел его по кругу, после чего продолжил:
– Хотя, чему я удивляюсь? Сам себя я сегодня удивляю еще больше, чем меня удивляет всё и все вокруг. И могу только представить, как бы удивился ты, если бы узнал, о чем я думаю сейчас, каким вопросом задаюсь…
– И каким же? – Амор удивленно прикоснулся к собственным губам, которые непроизвольно раздвинулись в улыбке.
Владыка склонил голову к плечу, глядя на Амора с непередаваемым выражением:
– Например, мне интересно: у мужчины альфара во время Отдачи всегда выделяется столько семени, или все дело в том, что я больше двадцати лет не был с женщиной? Ну… раньше мне просто не приходилось видеть, сколько его у меня выделяется…
Амор вдруг почувствовал что-то совсем уж необычное для себя – что у него слабеют ноги, что еще немного, и они его попросту не удержат. В голове почему-то маячила мысль о том, что семени у альфара выделяется действительно много, но ко всему, оно еще и приятное на вкус – чем-то напоминает сливки, взбитые из молока ларганы…
Руки Альдара придержали его за плечи:
– Да что с тобой, Амор – ты никак упасть собираешься?
Амор вдруг спохватился:
– Прошу тебя, Альдар… только не читай меня сейчас.
Альдар моментально стал серьезным:
– Читать тебя? Разве я не говорил тебе когда-то, что если и сделаю это по отношению к тебе, то лишь в том случае, если речь будет идти о твоей жизни? А, учитывая, что нашей жизни ничто не может угрожать, по крайней мере, пока мы не услышим Зов, с которым бороться бессмысленно, то это значит – никогда. Твоей жизни сейчас вроде бы ничего не угрожает, просто вид у тебя … даже не знаю, как сказать. Вот, кажется, нашел подходящее слово – пришибленный слегка. Необычно – но очень точно, – Владыка запрокинул голову и засмеялся.
Амор смотрел на смеющегося Владыку во все глаза – сила предвечная, он точно не выдержит этой сладкой боли внутри…
Альдар перестал смеяться как-то резко:
– Да что ж ты так смотришь на меня, брат? Почти… как женщина…
Амор непроизвольно дернулся:
– Женщина?
– Тихо, тихо, успокойся! Я сейчас имею в виду не женщину как таковую, а вполне конкретную женщину. В общем-то, по этой причине я тебя и позвал – поговорить о ней. Для начала – эта женщина и есть причина того, что мы сорвались с места и находимся сейчас в Дармире.
