Текст книги "Мир, в котором я теперь живу (СИ)"
Автор книги: Оксана Огнева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 36 страниц)
…Этот раб был действительно чем-то отдаленно похож на их божественного повелителя. Ростом и статью он ему, конечно, уступал, а черты лица, хоть и правильные, не могли сравниться с совершенными чертами любимого лица. И все же в полумраке спальни вполне можно было представить, что это он – его единственный и неповторимый… По телу тут же пробежала дрожь желания, а член начал твердеть.
Его состояние не укрылось от раба – в темно-серых глазах мелькнуло понимание, а губы тронула едва заметная похабненькая улыбочка – не иначе, как дерзкий раб уже представил, что именно будет делать со своим господином после того, как тот его купит.
А в следующий момент он понял, что не купит этого раба. И совсем не потому, что за красавчика просили неприлично большую цену. Просто, от одной только мысли о том, чтобы лечь под этого… душу охватило омерзение, и всякое желание пропало.
Нет, вовсе не сразу он решил последовать совету отца – а лишь после того, как начал замечать, что женщинам, с которыми делил ложе, все больше усилий приходится прилагать, чтобы заставить налиться силой и желанием его член. Даже изысканная ласка ртом не особо помогала. Впрочем, с некоторых пор, ему и не хотелось, чтобы его так ласкали – ему хотелось делать это самому для другого мужчины, одного-единственного мужчины… Так хотелось, что когда снились сладостно-стыдные сны об этом – просыпался весь в собственном семени, как незрелый отрок, умирая от желания принадлежать тому, кого ублажал во сне… желания, от которого даже верная подруга каждого солдата – дрочка не помогала…
… За что боги так его покарали? Неужели только за то, что с самой юности в глубине души презирал тех, кто предается подобным утехам, и потому ставил себя выше других? А еще, в последнее время он стал за собой замечать, что начинает ненавидеть того, кто вызывал в нем эти чувства и желания…
… Друг царя говорил, как всегда эмоционально, энергично жестикулируя при этом:
– А я тебе говорю, что он кончается от желания лечь под тебя, потому и ведет себя так вызывающе.
Повелитель лишь отмахнулся:
– Не выдумывай! Никогда ничего подобного в его глазах я не видел. И никогда не слышал, чтобы у него были какие-то такие отношения с мальчиками или мужчинами. Наоборот – он всю жизнь говорил, что этой «мужской любви» не понимает, не предается ей и гордится этим.
– Да мало ли, кто и что говорил? А он же у нас к тому же гордец еще тот! Выше его носа – только звезды. И он скорее умрет, чем признается в том, что сам не без греха. Нет, чтобы лечь под кого-то другого, погасить этот пожар внутри и перестать издеваться над теми, кто находится в таком же положении. Куда там – он же гордый, ему только тебя подавай! Это просто видно, понимаешь? Все его плоские шуточки об этом. И помяни мое слово – этими своими бесконечными насмешками он скоро доведет парней, которым и без него тошно, что они его на куски порвут…
А царь почему-то подумал, что если это правда, главным объектом плоских шуточек является как раз его друг.
– Ладно, я присмотрюсь к нему повнимательнее, но больше чем уверен, что ты ошибаешься…
…Повелитель еще недостаточно приблизился к развеселой компании, чтобы они его увидели, но подошел уже достаточно близко для того, чтобы услышать их разговор.
Тот, о ком они недавно беседовали с другом, говорил, обращаясь, опять-таки, к его другу:
– Слушай, а какое на вкус семя у нашего божественного повелителя? Такое же, как у других мужчин или чем-то отличается?
Царь почувствовал, как в нем начала закипать злость – ну, все, шутничок, сейчас ты у меня не досчитаешься пары зубов…
Его остановил невозмутимый голос друга, который с задумчивым видом рассматривал стакан в своей руке:
– Ну… какое оно на вкус у других мужчин, понятия не имею – не пробовал. Тебе, как говорится – виднее. Что же касается его семени… если тебя так мучает этот вопрос – могу сплюнуть в стакан и дать тебе попробовать…
Надо ли говорить, что вся развеселая компания покатом легла, да и сам он – разве что за живот не схватился от смеха? Естественно, бить морду шутничку ему тут же расхотелось. А еще царь в очередной раз почувствовал прилив любви к другу – какой же он у него все-таки… просто слов нет…
… Когда караульный сказал ему, что его вызывает царь, он почему-то сразу подумал, что причина в этом. Причина в том, что он не доложил о якобы готовящемся заговоре. Тщетно пытаясь унять бешено колотящееся сердце, которое колотилось вовсе не от страха, отправился на зов, тем более что деваться все равно было некуда. Что же касается заговора… Не то чтобы ему казалось, что у этих сосунков и в самом деле что-то получится, но все же промелькнула призрачная надежда: если их царя, любимого и ненавистного одновременно, не станет – это наваждение, эта мука закончится. Хотя бы потому, что желать мертвеца невозможно…
Невероятные грозовые глаза, казалось, смотрели прямо в душу:
– Скажи, ты действительно думаешь, что моя смерть решит твою проблему?
Он знал, что его спросят об этом, и все равно растерялся:
– Твоя смерть? Но с чего ты взял, что я желаю тебе смерти?
– А как иначе понимать твое молчание? Тебе ведь доложили о готовящемся заговоре, но ты промолчал.
– Да ты бы сам поднял меня на смех, если бы я стал пересказывать тебе разговоры любовничков, которые они ведут в перерывах между совокуплениями.
Царь улыбнулся:
– Возможно. Тем более что насчет этих любовничков совершенно точно знаю: если они и способны устроить какой-то заговор, то разве что – против своего ближайшего командира, который застукал их на горячем и сделал внушение в том смысле, что задница товарища – это не то место, куда должен стремиться настоящий мужчина… То есть, ты хочешь сказать, что промолчал потому, что сама мысль о том, что я подниму тебя на смех, была для тебя невыносимой?
Его собеседник молчал. Повелитель вздохнул и указал глазами на место на тахте рядом с собой:
– Присядь.
Преодолевая слабость во всем теле, он опустился на тахту рядом с царем и тут же почувствовал будоражащий, сводящий с ума запах – его запах. Никто из людей больше так не пах, вот разве что от друга царя исходил похожий аромат. Ну, наверно – это оттого, что эти двое много лет были вместе…
…Боги, есть ли в мире что-либо более совершенное, чем этот изящный гордый профиль, чем эта выбившаяся из прически волнистая прядь, отливающая старым золотом? Интересно, какие наощупь его волосы, и каково бы было зарыться в них лицом? Не зря ведь афинские художники и ваятели, впервые увидев их повелителя еще юношей, решили, что в его лице в мир пришла совершенная красота, которая помирит всех врагов и объединит друзей? Хотя, раньше они верили, что воплощением этой совершенной красоты будет прекрасная дева… С легкой же руки афинян к имени их повелителя добавилась приставка «божественный» еще до того, как он успел совершить в своей жизни что-то действительно выдающееся.
Наконец, царь нарушил молчание:
– Послушай… я знаю, в чем состоит твоя проблема, и думаю, что смогу тебе помочь. Но, памятуя о твоей гордости, все же спрашиваю: ты примешь от меня эту помощь, позволишь мне тебе помочь?
Помощь? Боги, о чем он говорит? Ему не нужна никакая помощь. Ему нужны эти губы на своих губах, нужны эти руки на своем теле, нужна его любовь – он сам ему нужен, нужен, как воздух… В следующий момент собственный голос показался ему чужим:
– Благодарю, конечно, но я не нуждаюсь в помощи. А, кроме того – все свои проблемы привык решать сам, как надлежит мужчине.
– Ну, что ж… жаль. В таком случае – я тебя больше не задерживаю…
… Он даже не особо сопротивлялся, когда его подняли из постели посреди ночи, связали по рукам и ногам, накинули мешок на голову и куда-то повели. Просто откуда-то знал – куда его ведут. И это знание лишь подтвердилось, когда он услышал голос – любимый и ненавистный одновременно:
– Молодцы. А теперь – свободны.
– Но, государь…
– Я сказал – свободны! Когда вы понадобитесь – если вы понадобитесь, я за вами пошлю.
Повелитель сдернул мешок у него с головы и какое-то время молча стоял перед ним, сводя с ума одним своим видом. В последнее время царь взял за обычай в домашней обстановке, если в их бесконечной походной жизни эта домашняя обстановка вообще была, носить персидскую одежду. Вот и сейчас на нем был расшитый причудливыми узорами персидский халат до щиколоток, который лишь подчеркивал его гордую стать – непостижимую эту породу, соблазнительно приоткрывая скульптурно вылепленную грудь без единого волоска. А потом этот царь сделал такое, что он забыл как дышать – медленно развязал пояс халата и небрежным движением сбросил его с плеч.
Позволив ему вдоволь налюбоваться своим совершенством, которое не портили даже многочисленные шрамы, повелитель приблизился и слегка ослабил удерживающие его путы, хотя до конца веревки не развязал. После чего – зашел к нему за спину, и в следующий момент он почувствовал, как сильные, но при этом удивительно нежные руки легли на его плечи. Они начали поглаживать их невесомыми касаниями, кончиками пальцев, играя на его теле, как на музыкальном инструменте, и вызывая в нем что-то такое, чему не было названия. Мучаясь темными ночами от неутоленного желания, он и помыслить не мог, что это – еще не желание. А может, эти ощущения усиливали до последнего предела грубые веревки, которые делали его беспомощным, заставляя чувствовать себя целиком во власти своего повелителя? Когда же волшебные пальцы добрались до затвердевших сосков, удостоили их такой же нежнейшей невесомой ласки, а потом чувствительно сжали, одновременно с тем, как горячие сухие губы припали к шее – он едва не лишился сознания. Но этого ему было мало – чем дальше, тем больше хотелось почувствовать эти божественные руки ниже, на своем, окаменевшем от вожделения члене, хотелось – без подготовки, без смазки ощутить в себе силу и мощь того, кто его ласкал. Хотелось, несмотря на то, что понимал – без подготовки и без смазки будет больно не меньше, чем женщине в первый раз.
Но повелитель почему-то медлил, все так же обжигая поцелуями, и ниже пояса к нему вообще не прикасался, что сводило с ума. И вдруг в затуманенном сознании возникла страшная мысль: а может, их хитроумный царь просто придумал такую вот изощренную пытку – может, делает это специально, вынуждая его сознаться? Но страшная мысль ничего не изменила – вожделение продолжало накатывать все более сокрушительными волнами, не находя выхода, не получая разрядки. В какой-то момент он понял, еще немного – и заорет это вслух, во весь голос: возьми меня, трахни меня, отымей как раба, а потом – хоть убей… И тогда – гордец в нем не выдержал, сломался:
– Хватит… довольно… я сознаюсь.
Сильные руки развернули его лицом к повелителю:
– И в чем же ты сознаешься?
– В том, что злоумышлял против тебя, в том…
Но повелитель не дал ему закончить:
– Да неужели? Мой дорогой, я знаю себя – я бы никогда не стал целовать и ласкать государственного преступника.
– Но тогда… зачем ты это делал? Ведь у тебя на меня… даже не стоит.
– Скажем так: я хотел вылечить тебя от желания, настолько тебе не свойственного, что ты начал ненавидеть того, кто его в тебе вызвал – своего друга детства, между прочим. Вот только ты меня остановил, и вряд ли теперь получится это сделать. Хотя бы потому, что почему-то мне больше не хочется тебя ласкать и целовать.
– Но как… от этого можно вылечить?
– Очень просто – любовью и лаской. Дело в том, что когда-то я уже помог так одному человеку. Дорогому для меня человеку. Вот и подумал – что тебе это тоже может помочь.
– И кому же ты так помог?
– А тебе не кажется, что умному человеку не к лицу – задавать вопросы, ответы на которые очевидны?
– Ты что же… о своем друге сейчас говоришь? Но разве вы с ним не…
– Посмотри на меня внимательно и скажи: я похож на того, кто способен сделать девочку из лучшего друга и чувствовать себя при этом счастливым? Неполноценную такую девочку, неспособную даже детей родить, чтобы они стали утешением в старости? Если хочешь знать, в свое время, у меня на него не встал точно так же, как не встал на тебя. Наверно, потому и не встал – что я его бесконечно люблю… Тебя же, к сожалению, мне вылечить не удалось, так что не стану скрывать – я заинтересован в твоей смерти. Раз ты меня теперь ненавидишь, значит – ты мой враг. А ты, как и твой уважаемый отец, достаточно влиятелен для того, чтобы, при желании, поставить под угрозу дело всей моей жизни. Делом же всей своей жизни я не имею права рисковать, хотя бы потому, что принес слишком много жертв ради достижения этой цели. Кровавых жертв. И рискнуть этой целью для меня все равно, что убить еще раз тех, кто умер. Но поскольку ты ничего плохого мне не сделал, судить тебя буду не я – судить тебя будут те, кого ты оскорблял и унижал, не имея на это никакого права. Твою судьбу решит войсковое собрание. Так что шанс у тебя все же есть. Если выдержишь достойно испытания, которые тебе уготовили – вполне возможно, парни тебя пощадят, хоть и жаждут сейчас твоей крови. И мой тебе совет: нагни, как следует, свою гордость, извинись перед ними. Даже если ты не скажешь, за что просишь прощения – они поймут. Ну, что ты на меня так смотришь? Слепые мойры и те видят: я боролся за тебя до конца. Но, к несчастью – эту битву как раз проиграл. Тебе только и нужно было, что вытерпеть мою ласковую пытку – вытерпеть ее молча… А еще… послушай другого совета напоследок: как бы не было трудно и больно – думай об отце. О своем уважаемом отце. Потому что, если парни тебя приговорят – мне придется убить и его тоже. Хотя бы, из милосердия.
И более ни слова не говоря, повелитель поднял свой халат, накинул его на плечи и направился к выходу из шатра…
Первое, что я подумала, когда проснулась, еще до того, как открыла глаза – подушка какая-то неправильная, слишком твердая. Первое, что увидела – гладкую поверхность стола, на котором стоял мой ноутбук. Ну, ничего себе, меня вырубило – прямо на творческом взлете.
Я вспомнила, что после того, как Армон ушел, решила отредактировать свои записи, привести их в художественный вид, так сказать, и вроде бы вполне успешно этим занималась, а потом мне действительно захотелось спать. Но неужели до такой степени, что не было сил дойти до кровати?
Последний сон, кстати, оставил какой-то, не очень приятный осадок. И дело было не в этом неотразимом царе или его друге, а в классическом гомофобе изначально нормальной ориентации, вдруг воспылавшем страстью к мужчине. Хотя, в том, что он этой страстью воспылал, как раз ничего удивительного не было. Царь из моего сна, похоже – тот самый парень, который влюблял в себя целый свет. Как говорится – из песни слов не выбросить. Да и в кого еще этому свету влюбляться, как не в того, кто сделал его живым? Неприятно поразило другое – ну, как можно так бездарно просрать (уж простите за выражение) собственную жизнь? Ведь этому гомофобу только и нужно было, что прислушаться к своему мудрому и действительно достойному уважения отцу. И даже не в том смысле, что любовника себе найти, чтобы неприличные сны перестали сниться, а просто включить мозги и подумать: он один – а нас много. На всех его не хватит – даже если этот парень трахается, как бог, и способен заниматься этим без перерывов на сон и еду.
Все остальные, кто действительно любил своего царя, так и сделали, пусть и любовников нашли, чтобы не мучиться от неприличных снов, а этот – издеваться над ними стал, думая, что отличается от них в лучшую сторону, но на самом деле – отличался в худшую. Потому что, в отличие от других, своего царя он не любил – любимых не обрекают на смерть по умолчанию, как бы хреново не было. Наверно, из-за этого ему и не помогло «лечение».
Так вот какая она – настоящая мужская дружба. Невероятная, несокрушимая, вечная… А еще под влиянием этого сна я почему-то подумала о том, что мужская дружба – это самая высшая, самая чистая разновидность любви. Почему самая чистая? Да потому что – самая бескорыстная. Друзьям ведь даже секса друг от друга не надо. А настоящая любовь между мужчинами и секс между мужчинами – это, похоже, взаимоисключающие понятия. Кроме тех случаев, конечно, когда речь идет о стопроцентных, прирожденных геях. Но с другой стороны – можно ли их считать полноценными мужчинами?
А дальше мне вообще мысли философского порядка в голову полезли. Например: чем отличается гордость от гордыни? И вдруг в сознании возник ответ, как будто сам по себе. Гордость – защищается, гордыня – нападает. Гордость – это производная от самоуважения, которое на пустом месте у человека не возникает. Самоуважение у себя самого еще заслужить нужно. А гордыня – это производная от самолюбия, которое ни на чем не основано, как и сама гордыня. Я просто лучший – и все. А почему? А потому.
Наверное, поэтому меня всегда смущал миф о Сатане. Ну, посчитал себя этот мифический персонаж равным богу. Но ведь не круче, не выше себя посчитал. Считать себя равным кому бы то ни было – в чем здесь гордыня? По мне, так именно мифический бог в этой ситуации и проявил гордыню – низвергнув Сатану с небес. Как это – кто-то посмел равным ему себя посчитать? А вообще – любимых детей за такое из дому не выгоняют… Да уж, чем больше читаешь все эти мифы и легенды, тем больше убеждаешься, что их придумали люди, которые, как всегда, перепутали грешное с праведным, и которым ничто человеческое не чуждо – в том числе, и пороки с недостатками.
Пока подробности этого сна еще не выветрились из памяти, я быстренько записала его в свой файл, который так и назвала – «сны». После чего в очередной раз попыталась найти ответ на вопрос: кто же все-таки мне снится, чью именно жизнь я не то чтобы просматриваю, как художественный фильм – а как будто проживаю заново, только вот не понятно, в какой роли. Этот эпизод с мнимым заговором точно также вызывал в душе зуд, потому что казался знакомым, как азбука. Да и все остальное тоже. Армон, рассказывая мне о детях нашего вседержителя, упомянул о том, что он в тринадцать лет укротил бешеного жеребца. Мало того, что эпизод знакомый, так еще я откуда-то знаю, что этот случай – единственный в своем роде.
Ну-ка, Алиночка, поднапряги свой противный разум на предмет подробностей из античной истории. Например: кто из греческих царей у нас с персами воевал? Да, в принципе, кто с ними только не воевал. Тот же царь Леонид и его триста спартанцев – куда же без них? Так, хорошо, а кто еще? И вот тут мой обычно безотказный мозг показал мне… яму – темную такую, глубокую. Но как же так – я ведь совершенно точно знаю, что с ними воевал кто-то еще, и лихо так повоевал, душевненько. Блин, ну, почему здесь интернета нет? Отличное средство от склероза, между прочим. Гугл знает все. Даже то, куда вы засунули ключи от квартиры вчера вечером. Был такой момент, когда мне показалось: вот сейчас, еще немного, и я вспомню… и тут в моем сознании на какое-то мгновение разом потухли все мысли. Ладно, ладно – я поняла, виновата, исправлюсь, больше не буду.
Ну, раз на этом месте в моем мозгу действительно стоит что-то вроде блока, почему бы не поискать ответы на другие вопросы? Допустим, что получится, если сопоставить два факта? Первый – родственники Альдара смотрят на меня и по какой-то причине приходят к выводу, что у нас с Альдаром и Амором был секс. Если предположить, что правы те, кто утверждает, будто секс – это полноценный обмен энергией, то, видимо, какие-то такие следы присутствуют в моей ауре. Пусть секса, как такового, и не было, зато имели место совместно и одновременно пережитые оргазмы. Второй факт – на меня смотрит творец изначальный, который, в отличие от человека, ошибаться не может и не должен, смотрит и видит, что я занималась любовью с двумя его братьями, а именно – нашими вседержителем и создателем. Похожи ли герои моих снов на тех, кто способен сделать с женщиной что-то такое во сне? Нет, не похожи. Вот разве что их заставит пойти на этот шаг какая-то жизненная необходимость. Какая может быть здесь необходимость? Ну, разве что – подготовить меня к полноценной жизни с Альдаром и Амором. А не являются ли случайно Альдар с Амором новым воплощением наших потерянных богов? Ну, были они изначально альфарами, потом стали людьми, потом – опять альфарами. Почему бы и нет? Но ведь снился мне в ночь перемещения на Альфаир человек, а не альфар. Или все-таки альфар? И если в этот мир мою тушку перенесли они, почему же ничего не помнят об этом, наоборот – мне эти вопросы задают? И вообще, как это – творцы изначальные не могут понять, куда подевались их братья? Они ж вроде как чувствуют друг друга. Короче говоря – не складывались у меня пазлы, как я ни пыталась сложить из них цельную картинку.
И вдруг предметы окружающей обстановки, да и сами стены начали таять, пока не исчезли окончательно, и я не обнаружила себя стоящей босиком на голой земле. А в следующий момент услышала за спиной такой родной, такой любимый голос:
– Сердце мое…
Глава 23 Женское счастье
Я не успела даже толком обернуться, как оказалась в кольце из четырех сильных мужских рук своего собственного личного женского счастья…
– Мы нашли тебя, мы все-таки тебя нашли…
Похоже, женское счастье – это стоять на вершине горы в кольце из мужских рук и ловить губами губы, которые тебя осыпают поцелуями, где поймают. Во всяком случае, теперь я точно знаю: если это и не все женское счастье – то очень значительная его часть.
– Быстро же вы меня нашли…
Альдар прижался щекой к моим волосам:
– Мы бы еще долго искали, если бы не Азур. Вчера, примерно в такое же время, как раз думали, в какую сторону направиться дальше, когда он подошел ко мне и дал понять, чтобы я на него сел. Точно также сделал и Старк. Мы ехали сутки, не останавливаясь, и в результате они привезли нас сюда. Первое, что я увидел – что пространство на вершине этой горы искажено, и даже – кем оно искажено. Был такой момент, когда я услышал обрывок странного зова неизвестного альфара. Да и записку нам подбросил тоже он, в которой сообщил, что с тобой все в порядке. Стоило выпрямить пространство, и сразу стало видимым это странное, похожее на бесцветную коробку сооружение, даже по внешнему виду – временное. А потом мы почувствовали в нем тебя и просто развеяли преграду… Где он, кстати? Где твой похититель?
Я хотела ответить и вдруг поняла, что собственный голос отказывается мне повиноваться – как будто его у меня вдруг не стало. Все, что смогла – это плечами пожать. И услышала над самым ухом соблазнительный, как смертный грех, голос Амора:
– Ослепительная наша… этот альфар… он причинил тебе какой-то вред?
Голоса по-прежнему не было, поэтому мне оставалось только отрицательно помотать головой. Альфары все еще не замечали моего странного онемения.
Альдар взял в ладони мое лицо и с тихим стоном припал к губам в поцелуе, вызвав у меня сладкую истому во всем теле и слабость в коленях, а когда оторвался от моих губ, спросил:
– Он сказал, зачем тебя похитил?
И вдруг до меня дошло, что на этот вопрос я даже головой утвердительно кивнуть не могу. Тут уж, конечно, они мое странное состояние заметили.
– Что-то… как будто мешает тебе ответить? – прищурив свои очи черные, спросил Амор.
Я смогла только утвердительно прикрыть глаза на это. Мужчины переглянулись. После чего Альдар сказал:
– Можно, конечно, снять этот барьер или просмотреть твою память, но для этого нужно вторгнуться в твою сущность. А я не хочу – даже внутренним зрением на тебя смотреть не хочу. Сердце мое, попробуй мне ответить при помощи жестов на вопрос: как ты думаешь, твой похититель попытается снова тебя похитить после того, как вернется и обнаружит, что мы спутали все его планы?
На этот раз отрицательно помотать головой у меня получилось, и довольно энергично.
Мои альфары облегченно выдохнули, практически одновременно.
– Ну, и сила предвечная с ним! Главное – что ты жива и здорова, а все остальное неважно, – улыбнулся Амор, и в следующий момент я уже таяла от его поцелуя.
Одних лишь поцелуев нам всем троим, явно было мало, но, тем не менее, мужчины нашли в себе силы разомкнуть объятья и только после этого обратили внимание на мою одежду.
– Это твой похититель нарядил тебя в такое необычное платье? Да, сотворил его именно он… Странно… почему этот наряд кажется мне таким… знакомым, привычным? – задумчиво спросил Альдар, – Хотя, какая уже разница, если он тебе к лицу? А вот то, что ты босиком – никуда не годится.
На моих ногах тут же материализовались дирты – те самые сапоги до колен со шнуровкой спереди. Амор окинул меня взглядом с головы до ног, а потом выдал:
– Ты себе и представить не можешь, сладкая, до чего соблазнительно выглядишь, когда сидишь верхом на Азуре, а кроме дирт, пояса и рук нашего Владыки на тебе ничего больше нет… – и этот чернявый искуситель подмигнул мне с заговорщическим видом, явно намекая на повторение нашей головокружительной скачки.
А потом Альдар подхватил меня на руки, и мы втроем в буквальном смысле слова слетели с вершины горы к ее подножию, совсем как птицы. Мой царственный альфар поставил меня на ноги, не спеша выпускать из объятий. И вдруг мне в руку ткнулось что-то мягкое, теплое, шелковистое – этим чем-то оказалась морда Азура. Я погладила эту породистую горбоносую морду и даже чмокнула от избытка чувств – это ж ты меня, мой хороший, нашел, спасибо тебе большое за это. После чего на ней появилось выражение, которое иначе как улыбкой назвать было нельзя.
Альдар какое-то время наблюдал за нашими проявлениями чувств, улыбаясь и слегка склонив голову к плечу, чем до дрожи мне напомнил героя моих снов, после чего сказал:
– Ну, что ж… чем быстрее мы окажемся дома… тем лучше, – и легко вскочил на спину Азуру.
И только тут я обратила внимание на парные клинки в ножнах у него за спиной, по форме чем-то напоминающие японскую катану. Точно такие же клинки красовались за спиной и у Амора.
– Зачем вам клинки, с вашим-то уровнем владения силой?
– На всякий случай. Мы же не знали, с чем или с кем нам придется столкнуться, – ответил Альдар и перевел взгляд на Амора.
Тот подхватил меня на руки, а потом вдруг разжал их – и непонятной воздушной волной меня занесло прямо на спину Азура перед Альдаром. Это что же – я и летать теперь умею? Так же легко, как и Альдар, Амор взлетел своего Старка… но смыться по-быстрому и по-тихому у нас не получилось. Из-за ближайшего утеса показался верховой отряд. И двигался он в нашем направлении.
– Аруки… охотники… – медленно проговорил Амор.
– Это не просто охотники, Амор. Во главе отряда не кто иной, как царственный брат мой Маруз, – прищурив глаза, сказал Альдар.
– Что-то он давно к тебе пуланов не присылал с излияниями страсти…
– Ну… может, это было временное увлечение?
Всадники приблизились, и я сразу обратила внимание на того, кто ехал во главе отряда. От этого, по-своему красивого арука, просто разило тем, что мы на Земле называем животным магнетизмом: обнаженный мускулистый торс, в котором угадывались недюжинная мощь и сила, волевое мужественное лицо с грубыми, рубленными, но все же правильными чертами, умные, выразительные желтые глаза. Бедра арука прикрывало что-то вроде юбки, какую носили у нас древние египтяне. Красиво украшенный пояс да дирты на крепких ногах – вот и вся его одежда. Густые длинные волосы были заплетены в многочисленные сложные косы и перекинуты за спину, но никаких бус или других украшений я в них не заметила. По сути, на нем было только одно украшение – на могучей груди красовалась подвеска из армиза в форме глаза (светлый металл, похожий на белое золото), с вправленным в нее на месте зрачка шикарным магринилом (те самые камни, напоминающие александриты). Спутники импозантного арука были одеты таким же образом, вот только, в отличие от своего предводителя, украсили они себя от души – и бусами, и серьгами, и кольцами. Похоже, это действительно охотники – в руках аруки держали короткие, остро заточенные копья, а за плечами в специальных чехлах у них находилось оружие, явно родственное нашему арбалету. Кроме того, через спины трех вьючных хайгаков было перекинуто по две туши шайраков – мелких копытных, отдаленно напоминающих безрогую гладкошерстную козу с короткой гривой ежиком вдоль всего хребта.
Не доезжая до нас нескольких метров, аруки остановили своих хайгаков. При виде Альдара на лице у их предводителя непередаваемым образом смешались сразу несколько эмоций – неверия, удивления, восхищения и смущения:
– Владыка… ты ли это?
В этот момент я не видела лица Альдара – просто почувствовала, что он улыбается:
– Я, Маруз, можешь не сомневаться.
Арук покачал головой:
– Ну, ты… хорош! Не зря меня из-за тебя крыло, как привороженного. Кстати – это в прошлом, так что, можешь расслабиться. Если было что не так – уж извини.
– Да я и не думал напрягаться, Маруз. Все в порядке – ни к чему прошлое вспоминать. Я так понимаю, у вас сегодня не просто охота – а Последняя охота перед праздником Слияния Арайши? Если мне не изменяет память – он у вас завтра на рассвете начинается?
Маруз улыбнулся:
– Приятно, что ты помнишь наши обычаи, царственный альфар. Да, эта охота – Последняя, и оттого, богатой ли будет сегодня добыча, зависит достаток семей, которые создадут аруки в течение этого праздника Слияния. Такие у детей Арайши верования. А добыча у нас сегодня знатная, хоть с вашей и не сравнится, – цепкие, и в то же время веселые глаза в упор посмотрели на меня.
Руки Альдара прижали меня к нему покрепче:
– Ну… с нашей добычей не сравнится никто и ничто.
Арук лукаво подмигнул мне:
– Славная альфарочка. Сладенькая… Постой, Альдар… эта девочка ведь не альфара, или мне мерещится? Малышка… ты человек, что ли? Но люди ведь так не выглядят… Подожди, дай угадаю. Твоя матушка, темные ночи с альфаром коротала, и оттого ты такая? Вот и первый твой советник, Владыка, на человека здорово смахивает… тоже хорош, дух подгорный! Так это все враки, что вы, альфары, с другими разумными страсти не предаетесь?
Альдар вздохнул:
– Я искренне надеюсь, Маруз, что в скором времени это станет враками.
Маруз переглянулся с симпатичным пареньком, который находился по правую руку от него, и явно кем-то ему приходился: то ли близким родственником, то ли возлюбленным – так сразу было и не понять:
– Альдар… а как ты посмотришь на то, если мы вам поможем соединиться?
– В каком смысле?
– Да в прямом! Поженим вас в рамках нашего праздника Слияния. Все будет хорошо у тех, кого соединила Арайша. Я тебе больше скажу: как почетных гостей – поженим первыми. Судя по тому, что я вижу, сладенькая девочка у вас одна на двоих, или мне кажется?
