Текст книги "Мир, в котором я теперь живу (СИ)"
Автор книги: Оксана Огнева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 36 страниц)
…Спустя какое-то время после того, как они вернулись из пустыни, друг царя не удержался и все-таки задал ему этот вопрос:
– И как тебе оракул Амона?
– Что? А-а… Ну, что я могу сказать? Все эти оракулы – еще безумнее, чем я. Жрец на входе назвал меня то ли богом, то ли ребенком – я сам не понял. Но для других этого оказалось достаточно – и ладно… Да ты же сам при этом присутствовал.
– То есть, ты его ни о чем не спрашивал?
Повелитель проказливо улыбнулся:
– Как это не спрашивал? Спрашивал, конечно, – я ж любопытный.
– И о чем ты у него спрашивал, если не секрет?
– Ну, что ты – какие у меня могут быть секреты от тебя? В общем, сначала я спросил, удалось ли мне выявить и наказать всех людей, причастных к убийству отца. Знаешь, что он мне на это ответил? Нет, ты сядь для начала – а то упадешь. Короче говоря, оракул сказал: «У тебя нет, и не может быть отца, потому что ты – перворожденный». Каково, а? Это что же получается – отца и матери у меня нет, я сам себя родил? Я решил изменить вопрос – спросил то же самое, заменив слово «отец» именем. Оракул ответил: «Его смерть не убийство – а воздаяние. Ничего другого не заслуживает тот, кто замахнулся на святое». Одним словом – до меня дошло, что на вопросы об отце мне просто не желают отвечать. И тогда я задал самый обычный вопрос, какой все задают оракулам: сбудутся ли мои мечты? Казалось бы, чего проще – либо да, либо нет. Так нет же – знаешь, что я услышал в ответ? «Этот мир станет твоим, и ты отправишься в путь. Ты будешь идти тысячи лет и однажды придешь. И в конце пути – твое тебе отдадут». Честно тебе скажу – у меня от этого ответа чуть в голове что-то не сломалось. В общем, свой последний вопрос я не собирался оракулу задавать, но слишком уж смутили мой бедный разум эти «тысячи лет». Я и спросил – сколько проживу. И, представь себе – услышал на это: «Ты умрешь молодым – но погребального костра не будет». И как прикажешь это понимать? Что мои верные друзья-товарищи, в благодарность за все, что я для них сделал и не сделал – даже не похоронят меня по-человечески? Бросят где-нибудь в степи, на поживу стервятникам?
Друг царя ощутимо вздрогнул:
– Ты… ты не умрешь…
Повелитель засмеялся и обнял друга:
– Что значит – не умру? Нет, ну я буду, конечно, жить вечно в человеческих сердцах – я в курсе…
Амор сглотнул комок в горле и открыл глаза. Увидев над собой полотнище шатра, который они с Альдаром специально сотворили, чтобы поспать, он осознал, что только что увидел второй сон в своей жизни. И даже ничего не зная об обычных снах, понял – более необычный, чем тот, что ему приснился, трудно себе представить. Потому что ему снился Альдар, который… был человеком! И он сам – тоже был человеком в этом сне! Больше того – там мелькало слово, имеющее отношение к Земле, миру Алины – Египет. Вроде как она упоминала что-то такое, рассказывая о своих снах.
Амор перевел взгляд на Альдара: тот еще спал, но спал как-то беспокойно – похоже, ему тоже что-то снилось. В следующий момент Владыка альфаров открыл глаза и уставился невидящим взглядом на своего Вейринатиса. От этого взгляда Амору стало не по себе:
– Альдар, что?… С тобой все в порядке?
Альдар встряхнулся и сел:
– Насколько я понял – только что мне приснился первый сон в моей жизни.
– И что же тебе приснилось?
– Ты не поверишь – мне снилось, что я умираю.
– Но… ты не можешь умереть – ты же альфар!
– Не уверен, что в этом сне был альфаром. Я желал счастья своим трем женам, подругам и какой-то женщине, с которой очень хотел встретиться, но так и не встретился. А еще сетовал на то, что закончить за меня мою работу некому, потому что людей ничего, кроме власти и богатства не интересует. И поэтому они, возможно, никакого лучшего мира не заслуживают, тем более что сами делают его несовершенным, своими собственными поступками. Я также думал о том, что, если бы знал, что буду так долго подыхать от этого яда, якобы мгновенного действия, то сделал бы по-другому – просто бросился на меч…
– Подожди… ты хочешь сказать, что умирал в этом своем сне… от яда?
– Представь себе. Причем сам его выпил, по собственной воле.
– Но… почему?
– Мне вроде как стало незачем жить. Оказалось, что моя мечта находится от меня на таком расстоянии, которое не под силу преодолеть смертному. Я принял решение уйти, пока не превратился в того, кто уничтожит всех и всё вокруг – что-то в этом роде. Но я не особо вспоминал о мотивах своего поступка в этом сне – так что могу ошибаться. А тебе что-то снилось?
Амор кивнул:
– Снилось. И мы с тобой в этом сне были людьми. Причем, точно так же, как в жизни – ты был повелителем, а я вторым после тебя. И еще там был жрец какого-то бога Амона, который сказал, что мы с тобой боги.
– Боги? Глупость какая…
– И не говори. Да, и события этого сна происходили в стране, которая называется Египет.
Альдар удивленно изогнул соболиную бровь:
– Египет? Кажется, Алина что-то такое рассказывала… то есть, тебе, нам приснились сны о ее мире, о Земле?
– Наверно. И ты в этом сне задавал вопросы очень влиятельному оракулу – оракулу Амона.
– Оракулу? Кто это?
– Я так понял, что оракул – это тот, кто знает ответы на все вопросы.
Владыка альфаров лукаво улыбнулся:
– Да ну? Вот прямо так и отвечает на все вопросы?
Амор вздрогнул – Альдар почти слово в слово повторил наяву фразу, которую сказал жрецу в его сне.
– Ты в моем сне почти то же самое сказал жрецу…
– Да? А какие вопросы я этому оракулу задавал, и что он мне на них ответил, тебе тоже приснилось?
Амор пересказал эту часть своего сна.
Альдар покачал головой:
– Странно. Я вполне могу себе представить, что можно идти к чему-то или к кому-то тысячи лет, но все равно не понимаю смысла ответов этого оракула.
– Ну… это же был всего лишь сон.
– И в самом деле. Так может, проверим, помогло ли нам то, что всегда помогало альфарам – сон?
Как оказалось – на этот раз сон альфарам не помог. Они по-прежнему не знали и даже не чувствовали, где находится Алина. Поэтому им ничего другого не оставалось, кроме как развеять свой шатер и продолжить поиски.
Альдар постоял какое-то время неподвижно, словно обдумывая что-то, а потом его брови упрямо сошлись на переносице:
– Ладно. Не помогло, так не помогло. Значит, будем искать, как это делают люди. Думаю, удобней будет начать с Западного хребта… – Владыка вдруг прервался на полуслове и замер ошеломленный.
– Альдар… ты что-то почувствовал? – осторожно спросил Амор.
– Не то чтобы почувствовал… такое впечатление, что я уловил обрывок какого-то странного зова: «…она у меня, брат. Нам нужно поговорить, отзовись!».
– А направление? Откуда пришел этот зов?
– В том-то вся и странность – он пришел как будто… отовсюду. Может, показалось? Ладно, давай уже займемся делом, что ли, – Альдар повернулся и подозвал легким свистом пасшихся неподалеку Азура и Старка.
Глава 19 Страшная сила.
Завтра предстоял трудный день. Сражение. Штурм. Поэтому тысячи сильных мужчин, закаленных в боях воинов, составляющих армию молодого царя, занимались подготовкой к нему. Кто-то приводил в порядок оружие и доспехи, кто-то отрабатывал боевые навыки в поединках с товарищами – бессмысленному ничегонеделанью не предавался никто.
Молодой повелитель тоже был занят – чистил свое оружие, целиком сосредоточившись на этом занятии. Если уход за доспехами он еще мог поручить кому-то другому, то оружием всегда занимался сам – так приучил его с самого детства строгий, но справедливый наставник. Поэтому царь не сразу заметил, что в шатре уже не один.
И может, поэтому, не с первого, а лишь со второго взгляда обратил внимание на то, что с братом его няни и кормилицы, верным товарищем, которому можно было без опаски подставить спину, что-то не так. Повелитель вспомнил, что поручил ему проверить караулы, и подумал, что товарищ наверно пришел доложить о результатах проверки. Среди прочего, он должен был проконтролировать, чтобы неукоснительно соблюдалось правило, введенное молодым царем – никакого вина и разнузданных оргий перед битвой, но сам при этом почему-то выглядел так, как будто хорошо принял на грудь.
Царь даже подался вперед и втянул ноздрями воздух: да нет, вином от него не пахло.
– Что это с тобой? Почему… ты так на меня смотришь?
Чем дальше, тем меньше верный товарищ производил впечатление вменяемого:
– Насмотреться не могу…
От неожиданности повелитель выпустил ксифос (меч) из рук:
– Что?…
– Прекрасный… божественный… – брат его няни разве что глаза не закатывал.
Вообще-то молодого царя было трудно вывести из равновесия, но верному соратнику это удалось:
– Слушай… ты же меня всю жизнь знаешь – неужели только сейчас рассмотрел?
Его собеседник как будто не слышал своего царя:
– Ты… ты – само совершенство…
На этом месте – у царя закончилось терпение. В грозовых глазах сверкнула сталь:
– Скажи, ты меня уважаешь?
– Безумно!…
– Безумно, что? Безумно уважаешь, что ли? Да что с тобой такое, демоны б тебя побрали!
– Это любовь…
– Что?! При чем здесь любовь?
Взгляд окончательно слетевшего с катушек мужчины недвусмысленно устремился в область паха повелителя:
– Божественный… я знаю, как доставить удовольствие мужчине… твой отец меня научил, он был доволен мной… этот сопляк, твой друг, никогда не доставит тебе такого наслаждения… только позволь… и ты не пожалеешь…
Повелитель сглотнул тошнотворный комок в горле, впервые испытывая странное желание для эллина, не привыкшего стыдиться своего тела – дополнительно прикрыться чем-нибудь:
– Я поручил тебе проверить караулы. Ты проверил?
– Что? А, да – все в порядке.
– Молодец. А теперь – свободен.
– Но…
Невероятные грозовые глаза начали стремительно темнеть:
– Я сказал – свободен!
…Молодого царя все еще внутренне потряхивало, когда пришел его друг. Друг сразу почувствовал – что-то случилось.
– И у кого это хватило ума разозлить тебя перед битвой? Расскажешь?
А повелитель вдруг подумал: и как это сделать? Как рассказать мужчине о том, что другой мужчина, который к тому же намного его старше, бесстыдно предлагал ему себя, словно какая-то портовая девка, отдающаяся морякам за кружку прокисшего вина? Кольнуло подспудное чувство вины – брат кормилицы стал слаб на задницу после того, как долгое время был любовником его отца. Может, у него просто долго никого не было? Ну, переклинило человека от длительного воздержания – с кем не бывает? И царь не стал ничего рассказывать другу.
– Не обращай внимания – все уже в порядке. Ну, что, идем на совет? Должен же я как полководец убедиться в том, что все четко понимают поставленные задачи?
…Что собравшиеся на военный совет соратники впервые в жизни не слушают его, до повелителя дошло не сразу – фразы, наверно, с третьей. Одновременно с тем, как он заметил, что они на него даже не смотрят. Взгляды всех присутствующих были устремлены на другого человека – его друга. И если бы взглядом можно было убивать – друг был бы давно уже мертв. В первый момент повелитель не понял причины, столь внезапно возникшей лютой ненависти, но ему было некогда разбираться в этом – нужно было заставить их слушать. А потому он просто услал друга с каким-то пустяковым поручением, при этом, в голосе молодого царя невольно прозвучало раздражение.
После того, как друг повелителя покинул шатер, все взгляды, наконец, устремились на него. И в каждом читалось одно и то же: возьми меня! На краткий миг у него даже возникло необъяснимое ощущение, что это глаза не мужчин, а изнывающих от желания женщин… Среди этих взглядов только один был по-прежнему светел, чист и разумен – взгляд брата. Повелитель ухватился за этот взгляд, как утопающий хватается за соломинку, и лишь поэтому ему удалось – и сохранить лицо, и провести демонов совет…
…Друг царя упрямо мотал головой и повторял как заведенный:
– Это я… я во всем виноват! Раньше все думали, что у тебя не стоит на парней, и никому даже в голову не приходило смотреть на тебя, как на возможного любовника. Теперь же они думают по-другому – и все из-за меня!
Повелитель был мрачен и в то же время спокоен:
– Ты еще волосы начни на себе рвать от избытка чувств! Как же ты не понимаешь – человек над своими желаниями не властен. Пусть и был такой момент, когда тебя на мне переклинило, но разве при этом ты вешался мне на шею, как некоторые? Я даже узнал об этом от другого человека. Так что ты ни в чем не виноват. Да успокойся уже, не мельтеши!
– Боги, с этим надо что-то делать… что же делать?! А что, если мы сделаем вид, что между нами ничего нет? Должно ведь подействовать?
Царь нахмурился:
– Подействовать-то подействует, но так ли, как надо? Как бы те, кто возжелал моих объятий, не устроили между собой соревнование за место в моей постели, когда решат, что оно освободилось. А это вряд ли пойдет на пользу нашему походу на восток.
– Ты хочешь сказать… что будет лучше, если мы останемся для всех… любовниками?
– Даже и не знаю… Не думаю, что кто-то опустится до того, чтобы начать тебе вредить… но все может быть. Несмотря ни на что, я все же надеюсь, что это у них временное помрачение, и со временем их попустит.
– А если нет?
Повелитель вздохнул:
– Тогда, наверно, нам действительно придется изображать любовников на людях, сам знаешь – из двух зол выбирают меньшее. К моим заскокам насчет постоянства все давно привыкли, так что, если других «любовников» у меня не появится – никто не удивится.
– И как это делать – изображать?
– Понятия не имею. Ну, наверно – целоваться, обниматься при всех, иногда ночевать вместе, что-то в этом роде.
– И ты сможешь поцеловать меня при всех?
Лицо царя осветила широкая улыбка:
– Легко! Если хочешь знать – мне понравилось тебя целовать.
– Ты серьезно?
– А то!
…Пир был в самом разгаре. Кроме соотечественников царя на нем присутствовали иностранные гости – представители побежденных народов, бывшие враги. И дернули же его демоны позвать их на эту пьянку…
Брата кормилицы, верного товарища, когда-то спасшего ему жизнь, что называется, несло по кочкам – он явно хватил лишнего. Если бы не эти иностранные гости, повелитель справился бы с ситуацией без труда, как говорится – не впервой. При них же был вынужден вести себя в соответствии с их представлениями о царском достоинстве, будь оно все неладно.
Общий смысл пьяных речей товарища сводился к тому, какой он хреновый царь, а они бедные-несчастные подданные. Повелитель всматривался в него, пытаясь понять, что же это такое в нем говорит. Потому что хреновым царем он точно не был – никогда, ни для кого из них ничего не жалел. Этот царь не просто давал, что просили – давал больше, чем просили, давал и тогда, когда не просили. Его друг частенько говорил: ты не щедр – ты расточителен. Это неправильно – позволять подданным становиться богаче своего царя. И, как правило, слышал в ответ: может и неправильно, но поскольку политической необходимости жадничать, у меня нет, я могу себе позволить такую роскошь, как щедрость. Оставь мне хотя бы это, а то однажды я просто задохнусь в тисках необходимости.
Пьяный же товарищ все больше расходился, и с этим надо было что-то делать. Ленивым движением царь взял с блюда яблоко и запустил в него точным броском, попав прямо в лоб. Вроде того: будь человеком, заткнись, дорогой. Выглядело это забавно, и многие из присутствующих заулыбались, чем разозлили пьяного оратора окончательно.
Увидев, что он впал в совершенно невменяемое состояние, повелитель поднялся, намереваясь собственноручно вытолкать слетевшего с катушек товарища из пиршественного зала – и плевать на иностранных гостей. На полпути его остановил брат, покачав головой: «Не утруждайся, его выведут».
И действительно – буяна взяли под белы рученьки и вывели, только это не слишком помогло. Спустя какое-то время тот просочился через другие двери и начал прямо с порога декламировать, кто бы мог подумать? Стихи Еврипида. Царь улыбнулся – интересно, собьется или не собьется на пьяную-то голову?
Эта улыбка царя стала для брата его няни роковой, окончательно убив в нем стыд, разум и инстинкт самосохранения. Кстати, при виде этой улыбки, он таки сбился – на второй строфе.
– Нет, вы только посмотрите на него: я тут распинаюсь перед ним, а он… такое впечатление, что он меня даже не слушает, думает о чем-то своем. Вот интересно, о чьей заднице он сейчас думает – своего подлизы дружка или этого хитрожопого мелкого евнуха?
В следующий момент до повелителя дошло, из-за чего взбеленился старый товарищ – что именно в нем говорит. Как же его достала вся эта мерзость… «А может тебя прямо здесь поставить раком и отыметь на глазах у всех?» – мелькнула в сознании царя совершенно дикая для него мысль, перед тем, как это сознание погрузилось во мрак…
…Что именно его рука сразила старого товарища, царь понял лишь по тому, что на каждой его руке висело по трое мужчин, когда он пришел в себя. Брат няни был мертв, убит копьем охранника. Повелитель рассеянно оглядел присутствующих, пытаясь сообразить, у кого позаимствовал копье. Хотя – какая уже разница. Небрежным движением он сбросил с себя чужие руки и выдернул копье из мертвого тела. Всего один точный удар – и это наваждение, это безумие закончится. И для него, и для других – для всех. Кто бы ему еще позволил – этот удар нанести… Брат был непреклонен, как сама судьба: если ты хочешь убить себя – сначала тебе придется убить всех нас…
Любовь – страшная сила. Да уж, страшная…
– Все правильно – смерти я не заслуживаю, – произнес повелитель вслух, позволяя отобрать у себя злополучное копье, и этой фразы никто не понял. Просто никто не знал, что смерть для него не наказание – а избавление от него.
Самым ужасным было то, что царь понимал: если бы на пиру не присутствовали иностранные гости – старый товарищ остался бы жив. Ну, выбил бы он ему пару зубов, ну, сломал что-нибудь – но не убил. И дело было даже не в том, что нельзя оставлять в живых дерзкого, который во всеуслышание заявил, что второй человек в государстве после царя – не мужчина. Да, именно так. У побежденных народов имелись собственные понятия относительно того, что касалось «мужской любви». Они считали: тот, кто снизу – не мужчина. И от одной только мысли, что однажды новые подданные догадаются, какие чувства, какие желания испытывают к нему его орлы, повелителю хотелось одновременно – провалиться сквозь землю и взять в каждую руку по мечу, чтобы не оставить никого живого на землях покоренных народов …
За этот поступок, кстати, царя никто не осудил. Как раз наоборот – его почему-то поняли все. На месте повелителя любой из них поступил бы так же – убил урода, посмевшего сказать такое, да еще в присутствии посторонних. К слову, многие из тех, кто присутствовал на этом пиру, потом рассказывали байки, что несчастный безумец умер еще до того, как его пронзило копье – от одного только бешеного взгляда разгневанного царя…
…И лишь потому, что после этого случая их царь три дня бухал, не просыхая, не подпуская к себе даже того, кого все считали его возлюбленным, люди пришли к выводу, что он все-таки раскаивается в содеянном. Они же и присочинили, приукрасили на свой лад эту историю: мол, наш повелитель три дня не просыхал вовсе не от вина, а от слез – убивался по погибшему товарищу. При этом им и в голову не приходило, что эти россказни в конечном итоге приведут к тому, что у далеких потомков сложится в корне неверное представление об их царе. Хотя, далеким потомкам, в принципе, никто не мешал правильно сопоставить факты и, по меньшей мере, задуматься о том, что человек, который, не поморщившись, сел в седло через неделю после практически смертельного ранения, едва ли будет обливаться слезами, в какой бы то ни было ситуации, да еще при свидетелях. А правда заключалась в том, что начиная с восьми лет, когда строгий наставник впервые сказал ему, что мужчины не плачут – никто не видел этого человека в слезах…
…Друг царя обожал наблюдать за тем, как повелитель работает. У кого-то другого ушли бы сутки на то, чтобы просто просмотреть эту гору отчетов. Повелителю же хватало часа, чтобы просмотреть их, вникнуть в содержание и на каждом сделать пометку о дальнейших действиях. Безупречный разум – совершенный механизм.
В общем, его царственный друг покончил с делами как всегда быстро, и сейчас они просто сидели рядом и молчали – каждый о своем. За это, среди прочего, царь и любил своего друга – с ним было комфортно молчать, как ни с кем другим.
Наконец, повелитель нарушил молчание:
– Я тут хотел с тобой посоветоваться. Подхалимы из бывших врагов подкинули мне пару интересных идеек. Например, завести гарем. Как ты думаешь, если у меня появится гарем, в котором будет столько же наложниц, сколько дней в году, до парней дойдет, что мужчины в этом смысле меня не интересуют? За целый-то год – дойдет?
Друг царя хмыкнул:
– Чего не знаю – того не знаю. По мне, так единственный вывод, который они сделают – что ты и в этом смысле превзошел своего отца. Да и как ты собираешься это провернуть? У тебя же стоит только на тех, кого ты любишь.
Грозовые глаза лукаво сверкнули:
– Мой дорогой, а ты знаешь хотя бы одну женщину, которая признается в том, что великий царь взял ее на ложе, и просто продрых с ней рядом всю ночь? Положительный момент в этом уже сейчас виден – в кои-то годы, я высплюсь.
– И ты сможешь целый год обходиться без тех, кого любишь?
– Демоны! А вот об этом я не подумал… Может, оно раньше сработает? Или нет, не так – какие-то свои ночи я буду по-прежнему проводить с вами.
– Хорошо, а потом? Допустим – это сработает или не сработает. Что ты будешь делать с этим гаремом потом?
– Ну, это вообще не проблема – замуж девчонок выдам.
Друг покачал головой:
– Честно говоря, не знаю, что тебе и сказать на этот счет… А вторая идея какая?
– Вторая – ввести проскинезу. Как думаешь, если я заставлю парней ползать перед собой на брюхе – они же на меня обидятся? И тогда, возможно, их попустит?
У друга вырвался тяжелый вздох:
– Знаешь, что я тебе скажу? Ты слишком увлекаешься медициной. Все никак не оставишь этих своих попыток вылечить их от влечения к себе. Да пойми ты уже – это не просто похоть. Это любовь. Болезнь, которая не лечится. Смотри, еще Афродиту прогневишь.
Царь хмыкнул:
– Это ты так пытаешься меня отговорить? Да судя по тому, что вокруг меня творится, я ее давно прогневил. Так что хуже уже не будет. А что касается медицины, то я тебе, кажется, говорил: если бы меня не угораздило родиться царем – я бы стал лекарем.
– Ты и так лекарь. Причем, получше многих, кто этому всю жизнь учился. И это – не лесть.
– Знаю, что не лесть. Ты стал моим другом не потому, что льстец, а потому, что никогда не боялся – быть мне другом… То есть, по-твоему – это плохая идея?
– Я тебе уже сказал – это бессмысленно, любовь не лечится. Скажи… ты ведь специально ведешь себя вызывающе во время наших совместных пьянок, пытаясь вызвать у парней разочарование в себе, отвратить их от себя?
Повелитель прищурил лукавые глаза:
– А, по-твоему – я на самом деле такой придурок?
– Послушай… завязывай их лечить, ты этим только хуже делаешь. И в первую очередь – себе самому.
Царь вскинулся:
– То есть, ты считаешь – нужно опустить руки и оставить все, как есть? И пусть этот гребаный мир перемывает кости моим орлам, объясняя их мужество и самоотверженность нездоровым влечением к своему царю? Но это же неправда! Они не настоящие мужеложцы – они мужики! Да подавляющее большинство из них никого, кроме меня, не хочет…
Друг повелителя пожал плечами:
– Я и говорю – что это у них любовь. Ладно, скажу как есть: я думаю, если ты введешь проскинезу, то в первый момент парни на тебя действительно обидятся. А потом – еще и удовольствие начнут получать от этого процесса. Так что, когда ты заставишь их целовать себе ноги, имей в виду – ногами они могут не ограничиться.
Царь проказливо улыбнулся:
– Хорошо, уговорил. Есть и другая причина. Если я введу этот ритуал, это автоматически отменит наш – с поцелуем в губы. Ты себе и представить не можешь мое состояние, когда едва ли не каждый, кого я целую в губы при встрече, пытается этот поцелуй углубить, причем, совершенно непроизвольно. Я и так на всю голову больной, а если в ближайшее время это не прекратится – вообще конченым психом стану.
– И зачем ты со мной советуешься, если все уже для себя решил?
– Ну, не знаю… а вдруг ты меня действительно убедишь в том, что это плохая идея?
Друг царя неожиданно встал и опустился перед ним на колени.
Царь опешил:
– Эй, ты чего? Головой ударился?
Тот словно не слышал – обнял колени друга и прижался к ним лицом:
– Если и ударился – то не сейчас. Знаешь, если бы это помогло исправить то, что я натворил в твоей жизни – я бы перед тобой всю оставшуюся жизнь на коленях простоял… – и друг царя первым из его подданных поцеловал своего повелителя в шрам на ноге…
Это был первый такой случай в моей жизни – когда до меня дошло, что мне просто приснился очередной необычный сон, лишь спустя несколько минут после пробуждения. Ощущение было ни на что не похоже – как будто ты проснулся, а сон еще продолжается.
Не сон, а какое-то полное погружение – по-другому и не скажешь. Один этот голос за кадром чего стоит. Странный голос – не мужской и не женский, бесполый какой-то. Я по-прежнему не помнила мелких деталей, лиц и имен, зато уже могла с уверенностью сказать – из раза в раз мне снятся одни и те же люди. Больше того – последний сон кардинально отличался от предыдущих. Я не только чувствовала эмоции героев моего сна, но даже воспринимала их мысли, правда, какими-то урывками.
Например, царь в этом моем сне, осознав, что убил товарища, сначала почувствовал безысходность, а потом – непреодолимое желание любой ценой победить судьбу, сломать ей хребет, и для этого решил убить себя. Брат царя… ну, что я могу сказать? Если бы все любили своих братьев, как этот – в нашем мире никогда бы не появилась легенда о Каине и Авеле. И когда он двумя руками ухватился за древко копья, не позволяя брату пробить себе горло, царь словно открыл для себя очередную истину – я четко запомнила его мысль: «Почему у меня такое чувство, что если я ему сейчас не уступлю – я его предам?… Кажется, есть только один способ предать любящего тебя – покончить с собой». И он тогда остался жить – ради брата.
Вообще, вокруг этого невероятного царя из моих снов творились какие-то невообразимые вещи. Похоже – его любили все, кто его окружал, любили совершенно невообразимой любовью. И похоже – он того стоил. Хотя бы потому – что сам любил. Любовью – еще более невообразимой.
Да, я отдавала себе отчет в том, что это полный бред, но к другому выводу прийти уже не могла – по какой-то причине мне стали сниться эпизоды из чужой жизни. И почему-то эти сны начали меня посещать после того, как я оказалась вдали от Альдара и Амора. Единственное, что не подлежало сомнению – это эпизоды из прошлого Земли. И, судя по всему – прошлого времен античности. Вот разве что русский язык в исполнении персонажей моих снов меня по-прежнему смущал.
Эпизод же с убийством на пиру казался не просто знакомым – знакомым, как азбука. Особенно этот момент, когда царь бросил яблоко в пьяного идиота, который, себе на беду, решил выяснить с ним отношения при свидетелях. От этого «яблока» прямо в душе зудело. Но все попытки вспомнить привели лишь к тому, что разболелась голова. Видимо, вспомнить мне действительно мешала печать, о которой говорил Армон.
А еще меня по-прежнему волновал вопрос, имеют ли отношение мои более чем необычные сны к нашим богам – случайно, не из их ли земной жизни эпизоды мне снятся? Хотя, проснувшись, я и не помнила внешности героев моих снов, но помнила, какое впечатление они на меня производили во сне. Например, царь и его друг казались настолько совершенными, что даже эта утонченная красавица гетера, которая тоже там была, выглядела недостаточно красивой на их фоне.
Царь так вообще разил наповал, как молния в грозу. Представьте себе убийственную смесь из безупречных пропорций, сверкающей харизмы и ленивой грации сильного сытого хищника в каждом движении. От этого крышесносного царя разве что искры в разные стороны не летели. Представьте – я помнила лукавую чертовщинку у него во взгляде, но сами глаза – почему-то нет. А эта его манера растягивать слова и непостижимая нега в голосе при разговоре с дорогими для него людьми? Я уже молчу о том, что и сама манера говорить и голос почему-то до дрожи напоминали… Альдара. Друг царя тоже производил впечатление незаурядного человека – такого же страстного, и в то же время – какого-то… невероятно ласкового. И честно говоря, под конец мне уже начало мерещится, что его голос чем-то похож на голос Амора. Помимо прочего, эти двое были ощутимо выше ростом всех остальных.
Короче говоря, я решила осторожно расспросить Армона о земной жизни наших богов. Главное – не забыть, что он умеет читать мысли, и не думать в его присутствии ни о чем таком. Кроме того, надо было каким-то образом заставить творца изначального сделать то, что нужно мне. Задачка – та еще. Прошло уже двое суток с момента моего «похищения», и у меня душа на части рвалась от беспокойства и сострадания к Альдару и Амору, я не предполагала – как будто чувствовала, что они места себе не находят. Нет, врать не буду – познакомиться с тем, кто вдохнул жизнь в наш мир, очень хотелось, хоть и было чертовски волнительно, но с другой стороны – зачем-то же он сделал так, чтобы я ничего о нем толком не помнила. Значит – не горит желанием знакомиться, и далеко идущие планы Армона вряд ли сольются в экстазе с реальностью.
В общем, я уже заканчивала записывать в вордовский файл свой последний сон, когда Армон наконец-то вернулся.
Был он сосредоточен и хмур. Не задавая никаких вопросов, я поняла, что у него опять не получилось дозваться брата. Шевельнулась слабая надежда – может, сам придет к выводу о безнадежности своего предприятия и вернет меня обратно?
Следуя уже устоявшейся традиции, глава Совета творцов накормил меня завтраком – на этот раз мне захотелось вареников с вишнями да с холодным молочком, причем настолько, что я даже их вкус во рту ощутила.
Ну, и после сытного завтрака, как говорится, наступило время для светской беседы.
– Армон, скажи, а как они выглядели – ну, наши вседержитель и создатель?
Армон усмехнулся:
– Как выглядели? Чтобы тебе было понятно, разница между ними и, допустим, признанными красавцами современной Земли в плане внешности примерно такая же, как между человеком и обезьяной. Если верить Ашшоре, их подруга как-то сказала им: «У вас есть только один недостаток – ни одна женщина рядом с вами не почувствует себя красивой. Но этот недостаток с лихвой искупается достоинством – даже дурнушка почувствует себя красавицей в ваших объятьях». Что примечательно, когда они родились людьми, их внешность изменилась лишь в том смысле, что глаза, уши и ногти стали у них человеческими, во всем же остальном эти двое остались такими же, как были альфарами. Сохранился даже специфический запах, присущий только альфарам. Думаю, объясняется это тем, что сущности альфаров, заполучив в свое распоряжение репродуктивные клетки человека, изменили полученный набор генов по своему усмотрению – под себя. Другими словами, их сущности сами сотворили себе тела, какие пожелали. Тогда как у обычных людей происходит наоборот: тело, родительские гены – меняют под себя сущность. Ашшора как-то сказала на этот счет: «Им надо было родиться людьми, чтобы стало заметно – как они прекрасны».
