Текст книги "Мир, в котором я теперь живу (СИ)"
Автор книги: Оксана Огнева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц)
– Но… при чем здесь власть над Альфаиром?
Альдар какое-то время испытующе смотрел на меня, а потом все же ответил:
– Видишь ли, сердце мое… над Альфаиром на самом деле очень просто обрести власть – для этого достаточно обрести ее надо мной. А я… я даже не задаюсь вопросом, какую цену готов заплатить за то, чтобы ты и дальше оставалась в моей жизни, и так знаю – любую. Так что у того, кто перенес тебя сюда, власть над этим миром уже есть, причем – абсолютная власть.
– Альдар, если тебе интересно мое мнение, версия насчет власти над миром мне кажется маловероятной – кто бы ни перенес меня на Альфаир, разве он мог предугадать или спланировать нашу с тобой встречу?
– Да нечего тут предугадывать или планировать. В силу моих способностей, возможностей и, в некотором роде, обязанностей – наша встреча была неизбежной. Я сразу почувствовал, что в мир проникло что-то извне, что-то такое, что меняет его необратимым образом, как почувствовал – и где именно это произошло. Можно сказать, ради встречи с тобой мы и приехали в Дармиру.
Откровенно говоря, я не слишком сама верила в то, что сказала в следующий момент, но почему-то – все равно сказала:
– Альдар, а почему не может быть такого, что меня на Альфаир перенесли только для того, чтобы я… ну, в каком-то смысле, заразила вас нашими земными чувствами? И как бы, между прочим – чтобы нашла здесь свое счастье?
– Счастье? Что такое счастье?
Я улыбнулась:
– Интересный вопрос – даже у нас на Земле никто не знает на него точного ответа. По моим личным представлениям, счастье – это удовольствие, которое ты испытываешь от жизни как таковой, когда в ней есть все, что тебе действительно нужно, и когда в ней есть все, кто тебе действительно нужен. Ну, это какая-то абсолютная радость жизни – наверно, можно и так сказать.
Альфары снова переглянулись, после чего Альдар сказал:
– А что – вторая версия выглядит вполне правдоподобной…
– Вторая версия?
Мой царственный альфар обнял меня за плечи и зарылся лицом в мои волосы:
– Версия о том, что тебя сюда перенесли для того, чтобы ты нашла здесь свое счастье.
Я не выдержала и рассмеялась:
– То есть, версия о моем личном счастье вам кажется более правдоподобной, чем версия о счастье целого мира?
– Сердце мое, назови мне хотя бы одну причину, по которой счастье Альфаира может волновать того, кто перенес тебя сюда? А вот что касается тебя… для начала – в твоем мире оно у тебя было, счастье?
– Ну… несчастной я точно не была. На этот счет у меня совершенно четкая жизненная позиция: если все, кто тебе дорог, живы, если у тебя есть ноги, руки, глаза, уши, голова на плечах, и при этом ничего не болит – ты счастливый человек. А чтобы в этом убедиться – попробуй обойтись без чего-то, из вышеперечисленного, в течение суток.
Амор вдруг поднялся со стула, на котором сидел, и присел передо мной на корточки:
– Скажи, Алина, а чувствовать себя счастливой и не чувствовать себя несчастной – это одно и то же?
Я отрицательно помотала головой – что еще мне оставалось?
Он взял в ладони мою руку и слегка погладил:
– Вот видишь…
– Да какое этому неизвестному может быть дело до меня? – не выдержала я, – Что во мне такого особенного?
Альдар вздохнул:
– Сердце мое, не хотел тебе говорить, но, в конце концов, это касается тебя, так что ты имеешь право знать. В общем… я не смотрел на тебя внутренним зрением специально, но в тот момент, когда знакомил вас с Амором, по какой-то непостижимой причине, оно у меня включилось само по себе, автоматически… короче говоря, в сущности своей – ты не совсем человек.
– Что?!
– Тихо, тихо! Сердце мое, успокойся, разве я сказал – что ты не человек? Тем более, что физиологически – ты самый настоящий человек, ну, может, более здоровый, чем другие люди.
Сказать, что я была в шоке – значит, ничего не сказать:
– И что же я… такое?
– Ты – нечто невообразимое, Алина. Твоя душа, твоя внутренняя сущность – это слитые воедино сущности альфара и человека, не соединенные искусственно, а именно слитые. Причем, человеческого в ней даже больше. И, знаешь, я бы, может, и предположил, что все люди в твоем мире подобны в этом тебе, если бы не одно но – и человек, и альфар в тебе совершенны настолько, насколько это вообще возможно. Ты – идеал, сердце мое, самый настоящий живой идеал. А идеал – это нечто уникальное, единичное. Идеального не может быть много. Честно говоря, я чуть не ослеп, когда увидел твою внутреннюю сущность. Что же касается этого загадочного альфара в тебе, то об уровне его силы и судить не берусь – такое впечатление, что он всесилен. Так что ты – величайшая загадка мироздания, Алина. С одной стороны, твоя сущность – производная от сущности нереально сильного мужчины, а с другой – она женская настолько, что, глядя на нее, почувствует себя мужчиной даже каменная статуя.
– Альдар… а сущности альфара и человека сильно отличаются?
– Ну… примерно так же, как и тело альфара отличается от тела человека. Если тебе интересно, самое главное отличие состоит в том, что в сущности человека просматривается ее начало, происхождение, развитие, сущность же альфара выглядит как некая изначальная данность, так – как будто она была всегда и никогда не менялась.
Я покачала головой:
– Знаешь, Альдар, то, что ты говоришь, совершенно не укладывается у меня в голове. Ну, какой из меня идеал? Если бы я была такой идеальной, то, наверное – нашла бы свое счастье и на Земле. А людям, в особенности, мужчинам, идеальной я почему-то не казалась.
Альдар поцеловал меня в висок:
– Возможно – они слишком несовершенны сами?
– Да ладно! Не могу согласиться с такой постановкой вопроса. Видишь ли, по натуре я достаточно человекотерпимое существо, но есть определенная категория людей, которых я на дух не переношу. Эти личности, как правило, ничего собой не представляют, но при этом цены себе сложить не могут, и все остальные для них – что-то, вроде грязи под ногами. Они свято верят в то, что весь мир им что-то должен: помогать, обеспечивать, решать за них их проблемы. И, естественно, во всех их проблемах виноват кто угодно – только не они сами. Честно говоря, я чуть ли не удовольствие получала, обламывая таких. Так вот, для меня согласиться с тем, что я идеальна, а мой мир – нет, все равно, что уподобиться кому-то из них.
Альдар покачал головой:
– Ну, надо же, какие… отклонения встречаются среди людей вашего мира!
Отклонения? Да это скорее – норма. Об отклонениях я даже не заикалась… и честно говоря, рассказывать ему о них мне совершенно не хотелось.
Мой царственный альфар немного помолчал, а потом вдруг сказал:
– Знаешь, Алина, когда я думаю о неизвестном, который перенес тебя на Альфаир, то практически готов согласиться с тем, что мы, альфары, ошибаемся насчет того, что никаких богов в природе не существует. Скажи, в твоем мире есть какая-то религия?
– Религия? Да у нас их полно! Хотя, основных, самых распространенных – три.
– А ты сама исповедуешь какую-то религию?
Я помолчала:
– Честно? Нет. Но я бы с удовольствием, как говорится, уверовала, если бы уловила хоть в одной из них что-то божественное. А так… по мнению моего противного мыслительного органа, религия – лишь отражение человеческих комплексов, слабостей и недостатков, и создавалась она для того, чтобы власть имущим было легче манипулировать простыми смертными. Знаешь, что меня больше всего поражает в наших верующих? Их вера основана на страхе перед гневом божьим, но при этом они почему-то не боятся верить в то, что господь бог делал все эти нелицеприятные вещи, описанные в текстах, которые считаются у них священными. Религия эта, кстати, монотеистическая, то есть, проповедует веру в одного бога – творца всего сущего. Так вот, если посмотреть объективно и беспристрастно на эти тексты, особенно, самые старые из них, складывается впечатление, что господь бог по своим нравственным качествам ничем не отличается от какого-нибудь земного царька-самодура с манией величия и полным равнодушием к своим подданным. Причем, царька в самом неприглядном смысле слова – таких после смерти точно не провозглашают великими.
Ладно, попробую объяснить на конкретном примере. В общем, описан в этих текстах такой эпизод, когда один из персонажей услышал голос бога, что называется, с небес, который потребовал у него принести в жертву ребенка в качестве доказательства своей веры и преданности. И этот святой, в кавычках, человек потащил собственного ребенка на алтарь, уже и меч над ним занес, но в последний момент, якобы, божественные силы заменили ребенка козленком, детенышем козы – есть у нас такое мелкое копытное. И ни у кого из миллионов людей, читавших эти тексты, почему-то не возникло закономерного вопроса: а на фига господу богу наши вера и преданность? Ну, зачем это нужно всесильному и всемогущему, если он способен решить любую проблему одним движением пальца? Чтобы потешить свое самолюбие? Но если у него есть самолюбие – какой же он тогда всесильный и всемогущий? Самолюбие – это слабое место, уязвимость, болевая точка, воздействуя на которую можно заставить кого угодно сделать что угодно, причем так, что человек даже не поймет, что его использовали. Вот разве что эту историю расценивать как попытку господа бога вправить мозги придурку: мол, посмотри на меня внимательно – я плохой, мне плевать на тебя и твоих близких, я вовсе не стою твоей безграничной веры и преданности. Короче – расслабься и живи нормальной человеческой жизнью.
Ну, не способна я уверовать в то, что господь бог самовлюбленный мудак – и ничего не могу с этим поделать. Мне кажется, если богу и нужно что-то от человека, то разве что одно – чтобы он человеком был. Но наши верующие почему-то свято верят в то, что когда у них случаются неприятности в жизни – это господь бог их испытывает. И история эта, кстати, тоже преподнесена пастве как испытание, ниспосланное богом человеку. Так и хочется сказать – да на фиг вы ему сдались, чтобы он вас испытывал? Он и так знает, что вы собой представляете, на что способны, а на что – нет. Вот уму-разуму поучить – вполне в его стиле. И если у вас какое-то попадалово в жизни, значит – вы где-то стратили, что-то сделали не так, ищите ошибку и исправляйте. По-моему – это намного логичней.
– Алина, я правильно понял, что самолюбие – это любовь… к себе самому? – перебил меня Альдар.
– Ну, да.
– Но… как такое возможно – любить себя самого? Хотя во мне это чувство поселилось совсем недавно, я уже успел понять, что когда ты любишь кого-то, то воспринимаешь его как свой смысл, свое предназначение. Воспринимать же так себя самого… это какой-то абсурд, бессмыслица. Ну, если сравнивать с вещами, например, со стулом, на котором сейчас сидит Амор: стул предназначен для того, чтобы на нем сидеть, а сам по себе – он не значит ничего. Даже не знаю, как правильно сказать, но, по-моему, любить себя самого невозможно так же, как и предаваться страсти с самим собой.
Ну… насчет последнего взрослое население планеты Земля вполне могло бы поспорить с Альдаром Лучезарным, но я – почему-то не стала.
Альдар какое-то время молчал, словно обдумывая что-то, а потом спросил:
– Сердце мое, скажи, я сделал правильный вывод насчет того, что ты восприняла эти ваши священные тексты совсем не так, как другие люди?
– Наверно, правильнее будет сказать – что я их вообще не восприняла. Возможно, из-за того, что по профессии я юрист, законник, первым вопросом, возникшим у меня после прочтения эпизода с несостоявшимся жертвоприношением ребенка, был вопрос – а чем, собственно, этот мифический персонаж, его папаша, отличается от серийного убийцы, который убивает потому, что какие-то голоса приказывают ему убивать? На первый взгляд – ничем. А на второй – отличается, только не в лучшую сторону. Дело в том, что серийные убийцы могут, конечно, убивать чужих детей, но, ни разу, и ни один из них не посягнул – на собственных. Короче говоря, у мужика налицо все признаки шизофрении – именно при этом психическом заболевании людям мерещатся разного рода голоса. Он явно тронулся умом на религиозной почве – и сейчас такое бывает сплошь и рядом, что же тогда говорить о тех далеких диких временах? И мне предлагают поверить в то, что этот мужик – святой? Святой, которому и в голову не пришло, что у него нет никакого права приносить этого ребенка в жертву, хотя бы потому, что не он его в муках рожал? Святой, которого не посетила мысль о том, что его вера в бога, как и его взаимоотношения с богом – это его личные трудности, но никак не проблемы других людей? Взрослый мужчина, практически совершивший детоубийство (!), потому что его, видите ли, подвигла на это любовь (!) к богу – святой?! Серьезно? Меня это так возмутило, что я даже подумала: если этот мужик на самом деле был, его счастье – что меня там не было, и не я была матерью этого ребенка. Он бы у меня себя, любимого, в жертву принес, причем – с особой жестокостью. Ну, если ты так безумно любишь бога, что готов ради этого убить собственного ребенка, то вполне заслуживаешь такой чести – отправиться к богу досрочно и вне очереди.
Но это только один эпизод, подобных же эпизодов – в этих текстах полно. А теперь, внимание: наряду с такими вот эпизодами, характеризующими господа бога самым недвусмысленным образом, там присутствует идея о том, что он бесконечно милосердный и всепрощающий. В общем, на этом месте моя система конкретно зависла и потребовала перезагрузки. Ну, наверно, ее поставил в тупик вопрос: если это милосердие – что же такое тогда беспощадность? Почему-то только сейчас в голову пришло: наверно, я просто восприняла эти тексты, как посягательство на что-то святое – на то, что было святым для меня лично.
Одним словом – мне надо реально сойти с ума, чтобы воспринять все это как истину в первой инстанции. Знаешь, что я ответила двум малохольным девицам из какой-то секты, которые слишком уж навязчиво пытались обратить меня в свою веру и ныли что-то монотонное насчет того, что все мы грешные, а потому несчастные? Во что вы верите – такая у вас и жизнь. Я же своей жизнью – в общем и целом, довольна. А вообще – верьте вы сами во что хотите, только ко мне со своей верой не лезьте.
И еще – почему-то мне кажется, что наш мир не сопротивлялся бы так долго и упорно этой религии, если бы она была истинной. Ну, первых ее последователей, как правило, подвергали мучительной казни притом, что тогдашний мир отличался едва ли не большей религиозной терпимостью, чем современный. И меня это ничуть не удивляет. Могу себе только представить выражение лица какого-нибудь древнего вояки, которому эти адепты пели в уши, что он не должен оказывать сопротивления врагу, когда тот несется на него с мечом в руках, и что боги, в которых он верил с детства, на самом деле, не боги – а идолы поганые. Понимаешь, этим первым фанатикам даже в голову не приходило, до какой степени они оскорбляют чувства окружающих этой своей назойливой пропагандой. Так что лично для меня они не мученики, а люди, которые поплатились за свою навязчивость, самонадеянность и неуважение к чувствам других людей. Тем более что сама жизнь опровергает истинность их учения.
Во-первых, настоящий прогресс в нашем земном обществе начался только после того, как влияние религии ослабло. А во-вторых, люди не стали лучше под ее воздействием, скорее – наоборот. Единственное, чему она их научила за тысячи лет – это притворяться, что они лучше, чем есть на самом деле. И в древности трусливого мужчину однозначно подвергли бы остракизму, а в наше время у такого вот малодушного труса есть все шансы заделаться чуть ли не святым человеком. Да и не работает это – совершенно не работает. Вот как ты думаешь, что произойдет, если кто-то будет долго и упорно ломиться в дом к людям, которым не до гостей, потому что они озабочены своими собственными проблемами?
Альдар улыбнулся:
– Ну… думаю, хозяева в конце концов откроют дверь и спустят настырного пришельца с лестницы.
– Точно! Именно так и происходит в реальной жизни. Я же обычно при этом еще и добавляю: рогами постучи. Как по мне: спустят с лестницы – и будут правы. Потому что, когда человек, преследуя свои интересы, ломится к другим людям против их воли – он пренебрегает их интересами. И никто никому не давал такого права – решать за других, как будет лучше для них. Я это к чему – если бы правители того времени не смекнули, что эта религия им выгодна, и не использовали грубую физическую силу – черта с два у них бы получилось заставить людей принять ее. Короче говоря, Альдар, искать ответ на вопрос о том, каким ветром меня занесло на Альфаир, в наших религиях – не вижу смысла.
В глазах у Альдара светился неподдельный интерес:
– Хм, почему-то мне кажется, что одной только грубой физической силы недостаточно для того, чтобы заставить разумных поверить в какого-то бога.
Я не стала возражать:
– Конечно, недостаточно. И если бы они не изобрели дополнительные бонусы, совсем как современные маркетологи, ничего бы у них не вышло. Хотя, на самом деле, бонусы эти – одна сплошная иллюзия.
Первый бонус – ты можешь наворотить каких угодно дел, но если придешь в храм и покаешься, бог тебя простит, а значит – наказания за содеянное не будет. Что здорово смахивает на насмешку над самой идеей справедливости. Ну, типа, убил кого-то – покаялся – можешь дальше убивать. Так и хочется сказать людям, которые сокрушаются по поводу отсутствия справедливости в жизни – а чего вы хотели? У вас же несправедливость возведена в ранг религии. Что оно такое, это ваше раскаяние? Разве оно отменит или изменит то, что вы натворили? Матери, похоронившей убитого вами ребенка, от вашего раскаяния – ни холодно, ни жарко. Боль потери, как была – так и останется с ней. Может поэтому в жизни, в реальной жизни – это не работает и никогда не работало. Ну, если ты убьешь кого-то в реальной жизни – тебя будут судить, тебя накажут, и никакой бог тебя от этого не спасет. По сути, в основе религии лежит самый настоящий махровый эгоизм – человека призывают думать о спасении собственной души, все остальное второстепенно. Да если речь пойдет о спасении тех, кто мне дорог – о душе я подумаю в последнюю очередь. И почему-то сомневаюсь, что кто-нибудь что-нибудь сможет сделать с этой моей душой.
Мне вообще кажется, что те, кто создал религию, слишком много на себя взяли, хотя бы потому, что возомнили себя властными над любовью. Ну, а как еще можно воспринимать наущение: «любите ближних своих»? Любить, кого бы то ни было по своему выбору, по своему желанию – невозможно. Невозможно себя заставить полюбить кого-то. Любовь – птица вольная, она выбирает сама, и чихать она хотела на решения, которые мы принимаем. Единственное, на что реально способен человек – это не причинять вреда ближним своим или, как максимум – помогать им. Возникает закономерный вопрос: неужели авторы религии этого не знали? Если знали – почему же тогда потребовали от людей того, на что не способны даже боги? А если не знали, все совсем печально, и возникает другой закономерный вопрос: любили ли они когда-нибудь сами?
Второй бонус – если ты уверуешь в этого бога и будешь соблюдать установленные правила, будет тебе счастье – твоя жизнь со смертью не закончится, а только начнется. Причем – лучшая жизнь! И это тоже для меня странно. Как может быть человеку хорошо, при условии, что он не в состоянии этого осознать? Ну, после смерти мозг разлагается, и мыслить становится нечем. Я вообще считаю, что жизнь, которая тебе дается – это и есть твоя награда, твой шанс на рай. И если ты не будешь ныть и жаловаться, обвинять окружающих в своих проблемах и неудачах, добиваться своих личных целей за счет других людей да по жизни праздновать труса и слабака, рано или поздно – мир признает в тебе свое достойное творение, и все у тебя будет хорошо. Вот только народ у нас над собой не работает (ведь для этого надо себя нагибать, а не других), и никто народу в этом не доктор. Поэтому мир, в котором мы живем, относится к нам так, как мы того заслуживаем, а не так, как нам бы того хотелось, но люди этого даже не понимают. Жестокий он, несправедливый – как же! Может, и жестокий, с этим я не спорю, но справедливый – однозначно. Да и как может быть абсолютно нормальным мир, в котором безумцев провозгласили святыми – носителями высшей истины?
И почему у меня такое чувство – как будто я душу отвела?
Амор уселся на кровать рядом со мной с противоположной от Альдара стороны и проникновенным голосом змея-искусителя проговорил мне прямо в ухо:
– Ну… наверно, мир таков, каким мы сами его делаем, ослепительная?
Я резко повернула голову и чуть не наткнулась губами на его губы:
– Амор… я вообще-то рассказывала о наших земных заморчках – к Альфаиру это не имеет отношения. С вами, как раз, все более или менее понятно – тайное мировое правительство, блин…
Этот чернявый демон вдруг подался вперед, провел языком по моим губам и спросил:
– Сладкий?
– Что… сладкое?
Амор улыбнулся:
– Как что? Блин. Хотя нет – твои губы слаще. Разве с ними сравнится какая-то еда?
Он поймал мои губы губами, по-прежнему, не прикасаясь руками, я же вздрогнула от неожиданности и поплыла – так меня никто не целовал. Этот поцелуй… и в самом деле – как будто был пищей для него. Долгожданной пищей для изголодавшегося. И еще – было в его поцелуе что-то такое… отчаянное? Так целуют перед долгой разлукой – всем сердцем желая остаться. Даже не верилось, что еще вчера Амор ничего не знал о поцелуях – потому что меня целовал виртуоз поцелуев. Изящные пальцы скользнули по моей спине, коснулись шеи и потерялись где-то в волосах… Он был горячим, как адское пламя, этот черноокий альфар, непредсказуемым, как ветер, и в то же время понятным, как очевидная истина, от вдоха до выдоха – родным.
Похоже, меня угораздило влюбиться в двоих мужчин сразу, и мне уже никто никогда не докажет, что такого не бывает. Почему я решила, что люблю их обоих? Да просто когда-то пришла к выводу, что любовь – это ощущение родства и радость от его осознания. Ну, если ты начинаешь чувствовать, что тебе родной тот, кто родным по крови не является, значит – это любовь. Они были разными, эти двое, но буквально с первого взгляда, по какой-то непостижимой причине, оба стали родными для меня. Сначала навстречу Амору рванулась моя душа, так быстро, что тело едва за ней поспевало, и ее пронзительный голос заглушал даже жар в крови: успокойся, родной, я здесь, и никуда от тебя не денусь… А потом мои руки точно так же – обвились вокруг его шеи и потерялись в шикарных волосах.
Когда же Амор оторвался от моих губ, и я заглянула ему в глаза, то вдруг прочитала в них: «Посмотри на Альдара, сладкая».
Я повернула голову в сторону Альдара и замерла ошеломленная: казалось, в его глазах светились сила и мощь целой вселенной, слегка затуманенные поволокой удовольствия. «Это здорово. Смотреть, как любят – так же здорово, как любить. И нет ничего прекрасней губ, которые только что целовал тот, кто любит», – прочитала я в них прежде, чем его губы коснулись моих.
И сама не заметила, как оказалась на спине, а пояс моего халата, в который я переоделась после душа, развязался, словно сам собой. Думаете, поцелуй – таинство для двоих? Не знаю – не уверена. Я целовалась с ними обоими по отдельности, и у меня от их поцелуев голова кругом шла, но ощущение того, что поцелуй – на самом деле таинство, почему-то появилось только сейчас, когда мы слились в поцелуе втроем. Таинством было то, как смешивались наши дыхание и вкус так, что мы переставали различать, где кто, и это уже не имело значения. Таинством было то, как находили друг друга и сплетались наши языки, как будто завязывая в узлы нити судьбы – навсегда, навечно… Это уже потом я задалась вопросом, а как мы вообще умудрились исполнить такой номер – поцелуй втроем? Ну… чисто технически? Но тогда – это было просто таинством. Таинством, которое, ко всему, заводило – едва ли не до отключки сознания.
Похоже, у моего собственного, личного женского счастья четыре руки – совсем как у какого-нибудь индийского божества. Хотя – почему как?.. Ну, а как еще объяснить тот факт, что мое бешено колотящееся сердце отреагировало так, словно прикоснулись к нему, когда обжигающе нежные руки Амора накрыли мою грудь? Или тот – что под неторопливо скользящими по моему телу руками Альдара я начинала ощущать себя глиной в руках великого скульптора, из которой ваяют шедевр?
Они никуда не спешили, эти двое, не отыгрывали обязательную программу под названием прелюдия, сам процесс их как будто вообще не волновал, и, казалось, собственные прикосновения – доставляли им не меньше удовольствия, чем мне.
В какой-то момент Альдар поймал губами мой сосок, мелькнувший между пальцев Амора, приласкал его языком, а потом вдруг слегка повернул голову и поцеловал руку Амора, которая по-прежнему гладила мою грудь. Не поднимая головы, прикрыл глаза, поцеловал еще раз и сказал:
– Не могу удержаться – ты так это делаешь…
Что это было – конец света, рождение вселенной? А может – обыкновенное чудо? Или просто… откровение?
У меня защипало глаза от избытка не вполне понятных мне самой чувств – оказывается, любить кого-то можно и за то, что он любит того, кого любишь ты. Не ревновать, не ненавидеть – а любить… И мне вдруг стало жизненно необходимо ощутить обнаженной кожей касание такой же обнаженной кожи. Я не уловила этого момента, когда альфары избавились от своих халатов – лишь прикосновение горячих обнаженных тел к собственному телу. Оказывается, обнимать можно и так – всем телом, а не только руками. Они прильнули ко мне с двух сторон, как будто хотели остаться со мной навсегда – и все… Чувства и ощущения окончательно погребли под собой разум – а он, в общем-то, и не сильно сопротивлялся. Мои руки, словно сами по себе, начали двигаться, как слепые котята, чтобы, в конце концов, сомкнуться на них: горячих, твердых, шелковистых, не просто жаждущих женщину – жаждущих меня. Мужчины резко выдохнули, прижались ко мне еще крепче, а их ласки – стали еще жарче. И вот тогда мне захотелось почувствовать их в себе – но совершенно иначе, чем хотелось этого с другими мужчинами на Земле, которых, кстати, для моего возраста, у меня было не так и много. Хотелось не столько получить удовольствие – сколько дать насладиться им. Чтобы они были со мной собой, чтобы оторвались на полную – как сами хотят. Вплоть до того, что, если бы эти двое вдруг решили меня убить – мне бы и в голову не пришло сопротивляться… Лишь в первый момент я почувствовала, как в меня скользнули их пальцы, потому что в следующий – мое тело начало воспринимать эти пальцы… как мужской член. Как-то они сотворили такую иллюзию из собственных пальцев, что с них взять – волшебники, блин…
– Ну, же, драгоценная, желанная, прими нас, возьми нас, откройся для нас…
Кто из них прошептал-простонал это, я не поняла, но вдруг ощутила, как все мое существо начинает наполнять что-то невероятное, невообразимое, космическое – сила, энергия, какой-то безграничный, безудержный восторг. А на самом пике этого собственное тело как будто перестало ощущаться, мне даже привиделось звездное небо, совсем как в том моем сне – где из-за звезд самого неба практически не было видно. Но эти звезды двигались – кружились вокруг меня в фантастическом хороводе, и ничего прекраснее я в жизни своей не видела. Ощущение собственного тела вернулось ко мне в тот миг, когда его начали сотрясать сладкие судороги удовольствия. Мои руки непроизвольно сжались, и я почувствовала, как такие же сладкие судороги сотрясают прижавшихся ко мне мужчин. Что было больше, чем удивительно – мы раз за разом испытывали удовольствие одновременно притом, что специально друг под друга не подстраивались, и зачастую – это у нас вообще происходило чуть ли не бесконтактным способом. А еще в такие мгновения почему-то возникало необъяснимое чувство: то, что между нами происходит, не просто естественно – это правильно, так и должно быть.
Очнувшись, мы обнаружили себя… по уши в мужском семени. Ну, что я могу сказать? У человеческих мужчин его однозначно столько не выделяется. От такого оргазма – и скончаться недолго. Правда, альфары тут же развеяли следы своего семени – точно так же, как они это проделывали с одеждой.
В следующий момент губы Амора прикоснулись к моему виску:
– Знаешь, сладкая, если бы раньше мне кто-то сказал, что мужчина альфар способен испытать Отдачу вне женского тела – я бы не поверил. Больше тебе скажу: я сейчас пытаюсь вспомнить, испытывал ли вообще когда-нибудь такую Отдачу – и не могу. По-моему – нет. Похоже, то, что ты принесла на Альфаир – и в самом деле чудо.
Альдар поцеловал меня в другой висок:
– Амор прав, сердце мое. Когда ты сжимаешь меня своей маленькой ручкой, как сейчас, я почему-то чувствую себя настолько твоим – насколько это вообще возможно. С другими женщинами такого ощущения не было – даже у них внутри.
И я еще не успела додумать эту мысль до конца: а почему, собственно, у нас не случилось этого «внутри», как Альдар сказал:
– Нормальная, полноценная близость между нами сейчас невозможна, сердце мое. Во время соития через тебя пройдет вся, подвластная нам с Амором Сила, а это может… тебе навредить. Если потоки Силы в такие моменты и можно контролировать, для начала – этому нужно научиться. Но мы обязательно справимся. И то, что в тебе есть что-то от сущности необычайно сильного альфара, позволяет надеяться, что все у нас получится. Будь ты обычным человеком – шансов бы не было никаких. А теперь спи, сердце мое… наше сердце.
Глава 11 Основной закон мироздания.
Бросив машинальный взгляд в одно из окон галереи, Альтамир ин Шарон, Мудрейший Радужного Леса, вздрогнул и очнулся – за высокими сводчатыми окнами Дворца Тысячи Звезд, официальной резиденции и неизменного дома Владык на протяжении последних пятнадцати тысяч лет, сгущались сумерки. Сколько же времени он простоял здесь, перед парадным портретом Альдара Лучезарного, нынешнего Владыки альфаров и своего сына? По меньшей мере – несколько часов.
Когда-то давно и его величали этим титулом – Лучезарный. Так давно, что порой кажется – это было не с ним или было в какой-то другой, прошлой жизни. Но так долго он простоял перед портретом Альдара не потому, что на него нахлынули воспоминания. И даже не потому, что этот портрет был одним из самых удачных. Он принадлежал кисти величайшего художника современности, которому, в отличие от других, почти удалось передать и совершенство черт Владыки, и благородство его духа, и даже, отчасти – силу его характера. Но дело было не в том, что Мудрейший никак не мог налюбоваться своим блистательным сыном. А в чем было дело – он и сам не знал, потому что у него не получалось дать определения пронзительному щемящему чувству у себя в груди. Мы, люди Земли, назвали бы это просто: Альтамир ин Шарон скучал. Скучал по тому, кто был изображен на этом портрете, скучал впервые в жизни – а жил на свете он без малого две тысячи лет.
