Текст книги "Сердце Единорога. Стихотворения и поэмы "

Автор книги: Николай Клюев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 41 страниц)

1580 Как вырос из сугроба

Огнистый слезный крин,

На нем с лицом Федюши,

Чтоб жальче было слушать,

Малиновый павлин.

* * *

Усни, мой лосенок больной!

По чумам проходит покой,

Он мерности весла несет

Тому, кто отчизну поет.

Смежи своих глаз янтари,

1590 Еще далеко до зари,

Лапландия кроткая спит,

Не слышно оленьих копыт,

Не лает гол^бый песец,

От жира совеет светец,

За кожаной дверью покой

Стучит в колоток костяной.

Войди и садись к очагу,

Но только про смерть ни гу-гу!

Пускай не приходит она,

1600 Пока голубеет сосна,

И трется, линяя, олень

О теплый березовый пень!

Покуда цветут берега,

От пули не ноет нога.

И бахарь за кровлю и хлеб

Над песней от слез не ослеп.

Не лучше ли в свой колоток

Пришельцу потренькать часок,

Чтоб милый лосенок-янтарь

1610 Смежил, как в счастливую старь,

Где бабкины спицы цвели

Кибиткой в морозной пыли,

Медведем, малиной, рекой

И русской ямщицкой тоской?!

Затренькал ночной колоток.

Усни, мой болотный цветок.

Лапландия кроткая спит,

Не слышно ни трав, ни ракит!

Лишь пальцы зайчонком в кустах

1620 Плутают в любимых кудрях,

Да сердце – завьюженный чум —

Тревожит таинственный шум.

То стая фрегатов морских —

Стихов острокрылых живых,

У каждого в клюве улов —

Матросская горсть жемчугов.

У каждого в крыльях закат,

Чтоб рдян был поэзии сад.

Послушай фрегатов, дитя,

1630 В безбрежной груди у меня!

Послушай и крепче усни.

Уж зорче по чумам огни.

С провидящих кротких ресниц

Лапландия гонит ночниц,

И дробью оленьих копыт

Судьба в колотушку стучит.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

...Ив горенку входил отец...

«Поставить крест аль голубец

По тестю Митрию, Параша?..»

1640 Неупиваемая чаша,

Как ласточки звенящих лет,

Я дал пред родиной обет

Тебя в созвучья перелить,

Из лосьих мыков выпрясть нить,

Чтоб из нее сплести мережи!

Авось любовь, как ветер свежий,

Загонит в сети осетра,

Арабской черни, серебра,

Узорной яри, аксамита,

1650 Чем сказка русская расшита!

Что критик и газетный плут,

Чихнув, архаикой зовут.

Но это было! Было! Было!

Порукой лик нездешней силы —

Владимирская Божья Мать!

В ее очах Коринфа злать,

Мемфис и пурпур Финикии

Сквозят берёстою России

И нежной просинью Вифезды.

1660 В глухом Семеновском уезде —

Кто Светлояра не видал,

Тому и схима– чертов бал!

Но это было! Было! Было —

Порукой образ тихокрылый

Из радонежеских лесов!

Его писал Андрей Рублёв

Смиренной кисточкой из белки.

Века понатрудили стрелки,

Чтобы измерить светлый мир,

1670 Черемух пробель и сапфир —

Шести очей и крыл над чашей!

То русской женщины Параши,

Простой насельницы избы,

Душа – под песенку судьбы,

Но... многоточие – синицы,

Без журавля пусты страницы...

Увы... волшебный журавель

Издох в октябрьскую метель!

Его лодыжкою в запал

1680 Я книжку < «Ленин» > намарал,

В ней мошкара и жуть болота.

От птичьей жёлчи и помёта

Слезами отмываюсь я

И не сковать по мне гвоздя,

Чтобы повесить стыд на двери!..

В художнике, как в лицемере,

Гнездятся тысячи личин,

Но в кедре много ль сердцевин

С несметною пучиной игол? —

1690 Таков и я!.. Мне в плач и в иго

Громокипящий пир машин,

И в буйном мире я один —

Гадатель над кудесной книгой!

Мне скажут: жизнь – стальная пасть

Крушит во прах народы, классы...

Родной поэзии атласы

Не износил Руси дудец, —

Взгляните, полон коробец.

Вот объярь, штоф и канифасы!

1700 Любуйтесь и поплачьте всласть!

Принять, как антидора часть,

Пригоршню слез не всякий сможет...

Я помню лик... О Боже, Боже!

С апрельскою березкой схожий

Или с полосынькой льняной

Под платом куколя и мяты,

Или с гумном, где луч заката

Касаток гонит на покой

К стропилам в кровле восковой,

1710 Где в гнездышках пищат малютки!..

Она любила незабудки

И синий бархат васильков.

В ее прирубе от цветов

Тянуло пряником суропным,

Как будто за лежанку копны

Рожков, изюма, миндаля

С неведомого корабля

Дано повыгрузить арапам.

Оконца синие накрапы

1720 И синий строгий сарафан —

Над речкой мглица и туман,

Моленный плат одет на кромки...

Лишь золотом, струисто ломкий,

Зарел Феодор Стратилат.

Мои сегодня именины, —

Как листопадом котловины,

Я светлой радостью богат:

Атласной с бисером рубашкой

И сердоликовой букашкой

1730 На перстеньке – подарке тяти.

«Не надо ль розанцов соскати

Аль хватит колоба с наливом?»

Как ветерок по никлым ивам,

На стол и брашна веял плат.

«Обед-то ноне конопат, —

Забыли про кулич с рогулей

Да именинника на стуле

Не покачати без отца,

Чтоб рос до пятого венца,

1740 А матерел, как столб запечный.

Придется, грешнице, самой

Повеселить приплод родной!»

И вот сундук с резьбой насечной,

Замок о двадцати зубцах,

В сладчайший повергая страх,

Как рай, как терем, разверзался,

И, жмуря смазни, появлялся

На свет кокошник осыпной,

За ним зарею на рябинах

1750 Саян и в розанах купинных

Бухарской ткани рукава.

Однажды в год цвели слова

Волнистого, как травы, шина,

И маменька, пышней павлина,

По горенке пускалась в пляс

Жар-птицей и лисой-огневкой,

Пока серебряной подковкой

Не отбивался «подзараз»,

И гаснул танец-хризопраз.

1760 «Ах, греховодница-умыка!

От богородичного лика

Укроется ли бабий срам?!»

И вновь сундук – суровый храм

Скрипел железными зубами.

Слезилась кика жемчугами,

Бледнел, как облачко, саян.

Однажды в год, чудесным пьян,

Я целовал кота и прялку

И становилось смутно жалко

1770 Родимую – платок по бровь.

Она же солнцем, вся любовь,

Ко мне кидалась с жадной лаской:

«Николенька, пора с указкой

Читать славянские зады!..»

И в кельице до синей мглицы,

До хризопразовой звезды,

Цвели словесные сады.

Пылали Цветника страницы,

Глотал слюду струфокамил,

1780 И снился фараону Нил

Из умбры, киновари, яри...

В павлино-радужном пожаре

Тонула мама, именины...

Мои стихи не от перины

И не от прели самоварной

С грошовой выкладкой базарной,

А от видения Мемфиса

И золотого кипариса,

Чьи ветви пестуют созвездья.

1790 В самосожженческом уезде

Глядятся звезды в Светлояр, —

От них мой сон и певчий дар!

* * *

Двенадцать снов царя Мамера

И Соломонова пещера,

Аврора, книга Маргарит,

Златая Чепь и Веры Щит,

Четвертый свиток белозерский,

Иосиф Флавий – муж еврейский,

Зерцало, Русский виноград —

1800 Сиречь Прохладный вертоград,

С Воронограем список Вед,

Из Лхасы шелковую книгу

И гороскоп – Будды веригу —

Я прочитал в пятнадцать лет —

Скитов и келий самоцвет.

И вот от Кеми до Афона

Пошли малиновые звоны.

Что на Водах у Покрова

Растет Адамова трава.

1810 Кто от живого злака вкусит —

Найдет зарочный перстень Руси,

Его тишайший Алексей

В палатах и среди полей

Носил на пальце безымянном;

Унесен кречетом буланым

С миропомазаной руки,

Он теплит в топях огоньки,

Но лишь Адамовой травой

Закликать сокола домой!

1820 И что у Клюевой Прасковьи

Цветок в тесовом изголовье,

Недаром первенец сынок

Нашел курганный котелок

С новогородскими рублями

И с аравийскими крестами,

При них, как жар, епистолия

Гласит – чем кончится Россия!

На слухи – щёкоты сорочьи,

У василька тускнели очи,

1830 Полоска куколя и льна

Бывало трепетно бледна.

«Николенька, на нас мережи

Плетутся лапою медвежьей!

Китайские несториане

В поморском северном тумане

Нашли улыбчивый цветок

И метят на тебя, дружок!

Кричит ослица Валаама,

Из звездоликой Лхасы лама

1840 В леса наводит изумруд...

Крадутся в гагачий закут

Скопцы с дамасскими ножами!..

Ах, не веселыми руками

Я отдаю тебя в затвор —

Под соловецкий омофор!

Открою завтра же калитку

На ободворные зады,

Пускай до утренней звезды

Входящий вынесет по свитку —

1850 На это доки бегуны!»

И вот под оловом луны

В глухой бревенчатый тайник

Сошелся непоседный лик:

Старик со шрамом, как просека,

И с бородой Максима Грека,

В веригах богатырь-мужик,

Детина – поводырь калик —

По прозвищу Оленьи Ноги,

Что ходят в пуще без дороги,

1860 И баба с лестовкой буддийской.

От Пустозерска и до Бийска,

И от Хвалыни на Багдад

Течет невидимый Евфрат, —

Его беспутным кораблям

Притины – Китеж и Сиам.

Златая отрасль Аввакума,

Чтоб не поднять в хоромах шума,

Одела заячьи коты

И крест великой маеты,

1870 Который с прадедом горел

И под золой заматорел, —

По тайникам, по срубам келий,

Пред ним сердца, как свечи, рдели.

«Отцам, собратиям и сестрам,

Христовым трудникам, невестам,

Любви и веры адамантам,

Сребра разженного талантам,

Орлам ретивым пренебесным,

Пустынным скименам безвестным

1880 Лев грома в духе говорит,

Что от диавольских копыт

Болеет Мать-земля сырая,

И от Норвеги до Китая

Железный демон тризну правит;

К дувану адскому, не к славе,

Ведут Петровские пути!.

В церковной мертвенной груди

Гнездится змей девятиглавый...

Се Лев радельцам веры правой

1890 Велит собраться на собор —

Тропой, через Вороний Бор,

К Денисову Кресту и дале

На Утоли Моя Печали!..

А на собор пресветлый просим

Макария – с Алтая лося,

От Белой пагоды – Дракона.

Агата-столпника – с Афона,

С Ветлуги – деву Елпатею,

От суфиев – Абаза-змея

1900 Да от рязанских кораблей —

Чету пречистых голубей,

Еще Секиру – от скопцов!..

Поморских братий и отцов,

Как ель, цветущих недалеко,

Мы известим особь сорокой!»

Так мамины гласили свитки —

Громов никейских пережитки.

Земным поклоном бегуны

Почтили отзвуки струны

1910 Узорной корсунской псалтыри,

Чтоб разнести по русской шири,

Как вьюга, искры серебра

От пустозерского костра.

* * *

Денисов Крест с Вороньим Бором

Стоят, как воины дозором,

Где тропы сходятся узлом.

Здесь некогда живым костром,

Белее ледовитых пен,

Две тысячи отцов и жен

1920 Пристали к берегу Христову.

Не скудному мирскому слову

У зорить отчие гроба,

Пока архангела труба

Не воззовет их к веси новой,

Где кедром в роще бирюзовой

Доспеет русская судьба.

Денисов Крест – потайный знак,

Что есть заклятый буерак,

Что сорок верст зыбучих мхов

1930 Подземной храмины покров.

В нее, по цвету костяники,

Стеклись взыскующие лики:

Скопец-Секира и Халдей,

Двенадцать вещих медведей

С Макарием – лесным Христом,

Над чьим смиренным клобуком

Язык огня из хризолита,

И Елпатея – риза сшита

Из омофорных подоплёк —

1940 Все объявились в час и срок.

В подземной горнице, как в чаше,

Незримым опахалом машет

И улыбается слюда —

Окаменелая вода.

Со стен, где олова прослои

И скопы золота, как рои,

По ульям кварца залегли, —

То груди Матери-земли

Удоем вспенили родник.

1950 Недаром керженский мужик,

Поморец и бегун от Оби

Так величавы в бедном гробе.

«Обр?з есть нереченной славы», —

Поют над ними крыльев сплавы,

Очей, улыбок, снежных лилий.

В их бороды из древних былей

Упали башни городов,

Как в озеро зубцы лесов.

И в саванах, по мхам олени, —

1960 Блуждают сонмы поколений

От Вавилона и до Выга...

Цвети, таинственная книга

Призоров чарых и метелей,

Быть может, в праздник новоселий

Кудрявый внук в твои разливы

Забросит невод глаз пытливых,

Чтоб выловить колдунью рыбу —

Певучеротую улыбу!

Но ты, железный вороненок,

1970 Кому свирель лесных просонок

Невнятна, как ежу купава,

Не прилетай к узорным травам,

Они обожжены грозой —

России крестною слезой!

И ты кровавый, злобный ящер,

Кому убийство песни слаще

И кровь дурманнее вина,

Не для тебя стихов весна,

Где под ольхою, в пестрой зыбке

1980 РоЯТСЯ ИВОЛГИ-улыбки

И ель смолистой едкой титькой

Поит Алёнушку с Микиткой

(То бишь Федюшу с Парасковьей.

К чему приводит цветословье!).

Собор пресветлый вел Макарий,

Весь в хризолитовом пожаре,

И с ним апостолы-медведи —

В убрусах из закатной меди,

Венцы нездешней филиграни.

1990 «Отцы и сестры, на Уране

Меч указует судный час,

Разодран саккоса атлас

И веред на церковной плоти,

Как лось, увязнувший в болоте,

Смердящим оводом клокочет.

Смежила солнечные очи

София на семи столпах.

И сатана в мужицких снах

Пасет быков железнорогих.

2000 Полесья наши, нивы, логи

Ад истощает ясаком, —

Удавленника языком.

Он прозывается машиной!..

(Слышатся удары адского молота,

Храмина содрогается.

Слюда точит слезы, колчеданы

Обливаются кровью.)

За остяка, араба, финна

Пред вечным светом Русь порука —

2010 Ее пожрет стальная щука!

И зарный цвет во мгле увянет,

Пока на яростном Уране

Приюта Сирин не совьет,

Чтоб славить Крест и новый род

Поправший смертью черный ад!

И будет Русь, как светлый сад,

Где заступ с мачехой-могилой,

Как сторож полночью унылой,

Не зазывают в колотушку

2020 Гостей на горькую пирушку!

Нам адский молот ворожит,

Что сгибнет бархат, ал и рыт,

И в русский рай, где кот-баюн,

Стучатся с голодом колтун.

И в красном саване пришлец,

Ему фонарь возжет мертвец.

А в плошку вытопили жир

С могильным аспидом вампир...

О горе, горе! Вижу я

2030 В огне родимые поля.—

Душа гумна, душа избы,

Посева, жатвы, бороньбы,

Отлетным стонет журавлем!..

Убита мать, разграблен дом,

И сын злодей на пепелище

Приюта милого не сыщет,

Как зачумленный волк без стаи!

Но нерушимы Гималаи —

Блаженных сеней покрывало.

2040 Под океан, тропинкой малой,

Отбудем мы в алмазный город,

Где роковой не слышен молот,

Не полыхает саван злой,

Туда жемчужною тропой

К святым собратиям в соседи

Нас поведут отцы-медведи!»

Собор ответствовал: «аминь!» —

Макарию, с Алтая лосю.

Абаз поднялся, смугл, как осень

2050 В тигриных зарослях Памира,

В его руках сияла лира

И цвет одежд был снежно-синь.

Как полевой тысячецвет

Звенит, подругу опыляя,

Так лира, чарая чужая,

Запела горлицей из рая

Медвежьей мудрости в ответ:

«От розы и змеи рожден,

Я помню сладостный Сарон

2060 И голубой Геннисарет,

Где несмываем легкий след

Стопы прекраснейшего мужа, —

По нем струна рыдать досужа!

Ему в пастушеском Харране

Передо мной дано заране

Горящим тернием цвести, —

Не потому ли у Абаза

Сосцы – две розы из Шираза

И пламя терпкое кости?!

2070 Велик Сиам и древни кхмеры,

Порфирный Сива пьет луну

И видит пермскую весну

Из глубины своей пещеры.

Цветет берёста, лыко, прель,

В смолистых иглах муравейник,

И внуку дедушка-затейник

Из древесины свил свирель.

Туру-ру-ру! Пасись, олень,

Рядись, земля, в янтарь и ситцы.

2080 Но не в березовый златень

Рядятся матереубийцы!

Есть месяц жадных волчьих стай,

Погонь и хохотов совиных,

Когда на пастбищах ослиных

С бодягой пляшет молочай.

Тогда у матери родящей

Змея вселяется в приплод,

И в светлый мир приходит кот,

Лобато-рыжий и смердящий.

2090 На роженичное мяу

Ад вышлет нянюшку-змею

Питать дитя полынным жалом,

И под неслышным покрывалом

Котенка выхолит рогатый...

Он народился вороватый,

С нетопырем заместо сердца,

Железо – ребра, сталь – коленцы,

Убийца матери великой!..»

И блюдом с алой земляникой

2100 Оборотилась лира с певчим —

Все причастились телом вещим

И кровью сладостно певучей.

(Ее с икон недавно стерли).

Меж тем с базальтовых излучин,

Хрустальный колоколец в горле,

Монисто из рублей хазарских, —

Запела птица рощ цесарских:

«К нам вести горькие пришли,

Что зыбь Арала в мертвой тине,

2110 Что редки аисты на Украине,

Моздокские не звонки ковыли,

И в светлой Саровской пустыне

Скрипят подземные рули!

К нам тучи вести занесли,

Что Волга синяя мелеет,

И жгут по Керженцу злодеи

Зеленохвойные кремли,

Что нивы суздальские, тлея,

Родят лишайник да комли!

2120 Нас окликают журавли

Прилетной тягою впоследки,

И сгибли зябликов наседки

От колтуна и жадной тли,

Лишь сыроежкам многолетки

Хрипят косматые шмели!

К нам вести черные пришли,

Что больше нет родной земли,

Как нет черемух в октябре,

Когда потемки на дворе

2130 Считают сердце колуном,

Чтобы согреть продрогший дом,

Но не послушны колуну,

Поленья воют на луну.

И больно сердцу замирать,

А в доме друг, седая мать!..

Ах, страшно песню распинать!

Нам вести душу обожгли,

Что больше нет родной земли,

Что зыбь Арала в мертвой тине,

2140 Замолк Грицько на Украине,

И Север – лебедь ледяной —

Истек бездомною волной,

Оповещая корабли,

Что больше нет родной земли!»

Разбился бубенец хрустальный,

И как над мисой поминальной,

Сединами поникли старцы.

Бураном перекрылись кварцы,

И тихо плакала слюда —

2150 Окаменелая вода.

А маменька и Елпатея

От половчанина-злодея

Оборонялись силой крестной.

Но вот из рощи пренебесной

В тайник дохнуло фимиамом,

И ясно зримы храм за храмом,

Как гуси по излуке синей,

Над беломорскою пустыней

Святыни русские вспарили,

2160 Все в лалах, яхонтах, берилле:

Егорий ладожский, София,

Спас на Бору, Антоний с Сии

И с Верхотурья Симеон,

Нередицы в атласном корзне

Четою брачною и в розне

Текли и таяли, как сон.

И золотой прощальный звон

Поил, как грудью, напоследки

Озера, камни, травы, ветки,

2170 Малиновок в дупле корявом...

«Прощайте, – возопил собор, —

Святая Русь отходит к славам,

К заливам светлым и купавам

Под мирликийский омофор!»

Вот пронеслись, как парус, Кйжи —

Олбнецкая купина,

И всех приземнее и ниже,

Кого, как телку, кедры лижут,

Чтоб не ушла от них она,

2180 Проплыл Покров, как пелена,

Расшитая жемчужным стёгом.

К отлетным выспренним дорогам

Мы долго простирали руки...

«Беру Владычицу в поруки,

Что не покину я тебя,

О Русь, о горлица моя!.. —

Рыдала дева Елпатея, —

Пусть у диавола и змея

В железной кише тайн тьма, —

2190 Моя сиротская сума

Благоуханнее Шираза.

В подземном граде из алмаза

Березке ль керженской цвести?

Садовник вечный, обрати

Меня в убогую былинку,

Чтобы не в сыть на сиротинку

Овце комолой набрести!»

И голос был: «Да будет тако!»

И полевым плакучим маком

2200 Оборотило Елпатею, —

Его не скосят, не посеют

За горечь девичьих слезинок,

Пока для злаков и былинок

Приходит лекарем апрель...

«Проснись, Николенька, кудель

Уже допрялася по спицу!..»

Гляжу, домашние все лица,

И в горенку от заряницы

Летят малиновки, касатки,

2210 И сказка из сулейки сладкой

Меня поит цветистым суслом...

Готов наш ужин, крепко взгусло

В лесном чумазом котелке,

Но не лазурно на реке,

Пока не полноводно русло.

Так я лишь в сорок страдных лет

Даю за родину ответ,

Что распознал ее ракиты

И месяц, ложкою изрытый,

2220 Пирог румяный на отжинки —

Месопотамии поминки,

И что сады Александрии

Цвели предчувствием России!

Усни, дитя, забыв гоненье,

Пока вскипает песнопенье!

* * "к

У лосенка моего

Нет копытца одного.

Где ты, милое копытце? —

Дано облачку напиться.

2230 ЗВОНОК КОВШИК ЗОЛОТОЙ,

Полон солнечной водой,

А на дне резвится рыбка —

Предрассветная улыбка.

Скоро розовый хромуша

Задудит: «Дед, дай покушать!»

И хоть беден котелок,

Да зато горяч кусок!

На заедку сизый лось

Выпьет душу – ягод гроздь.

2240 Будет в чуме жить душа,

Веретёнцем верезжа,

Чтобы пряла эскимоска

Из крапивы нитку лоско —

Сказку вьюжную про нас

С ярким инеем прикрас:

Жил да был медвежий дед,

Самый вещий самоед,

С ним серебряный лосенок,

От черемухи ребенок.

2250 Знать, черемуха-девица —

Заревая рукавица,

Заняла красы у шубы

И родился лось гол^бый!

Золоченые копытца!..

Сказка длится, длится, длится!

Села ближе к очагу —

Я, мол, клад устерегу!

* * *

Клад ты мой цареградский, —

Песня – лапоть бурлацкий,

2260 Расписная волжская беляна

Убаюкала царевича Романа,

Распрекрасную зазнобу – Василису, —

Полонит их ворог котобрысый!

Аксамиты, объяри разграбит,

Чистоту лебяжью распохабит,

Приволочит красоту на рынок:

За косушку – груди-пара свинок,

А за шкалик – очи-сине море,

Маргариты, зерна на уборе!

2270 За алтын – в рублях арабских косы,

Песню-сокола, плеч снежные заносы,

На закуску сердце – рыбник свежий,

Глубже звезд, певучей Заонежий!

Ах, ты клад заклятый, огнепальный,

Стал ты шлюхой пьяной да охальной,

Ворон, пес ли – всяк тебя облает:

«В октябре родилось чучело, не в мае...»

Аржаное мое чучело,

Что тебя замучило?

2280 Солоду, гречихе да гороху

Без тебя бездомно, дюже плохо.

Жило ты в домашности – печь с развалом,

Сермяжое, овчинное, лаптем щи хлебало,

А щи-те костромские ядреные,

Котлы-те черемисиной долбленые,

А полати-те – пазуха теплущая,

А баба-те гладкая родущая,

А Бог-те в углу с хлебной милостью,

Борода, как стог, глаза с разливностью,

2290 По разливам, по заглазьям, лукоморьям

В светлый град проложен путь Егорьем.

Тем бы волоком доступйть околицы,

Вышли бы устрет все богородицы.

Семиозерная, Толгская, Запечная,

Нерушимая Стена, Звездотечная,

Сладкое Лобзание, Надежда Ненадежных,

Спасение на Водах безбрежных,

Узорешительница, Споручница Грешных,

Умягчение Злых Сердец кромешных,

2300 Спорительница с манным коробом,

Повышли бы к Федоре целым городом.

Мол, кровинушка наша, Федора,

Ждет тебя Микола у собора,

Петр, Алексий, Иона, —

Для тебя сошли они с иконы.

Сергий с Пересветом да Ослябей

Не помянут твоей дурости бабьей.

Варвара, Парасковья-Пятница

С чашей, что вовек не убавится,

2310 Ефросинья – из Полоцка письмовница,

А за ними вся небесная конница!

Да не сподобил Господь, чтобы чучело

Купиною розвальни навьючило,

Напустил змею котобрысую

На беляну с распрекрасной Василисою.

А и стали красоту пытать-крестовать:

«Ты ли, заря, всем зарницам мать?»

Отвечала краса: «Да!»

Тут ниспала полынная звезда, —

2320 Стали воды и воздухи жёлчью,

Осмердили жизнь человечью.

А и будет Русь безулыбной,

Стороной нептичной и нерыбной!

Взяли красоту в зубья да пилы:

«Ты ли плачешь чайкой белокрылой?»

Отвечала невеста: «Да!..»

Тут пошли огнем города, —

Дудя на волчьих свирелях,

Закрутились бесы в метелях,

2330 Верхом на черепе Зерефер,

Молот в когтях против сил и вер:

«Стань-ка, Русь, барабанной шкурой,

Дескать, была дубовою дурой,

Верила в малиновые звоны,

В ясли с младенцем да в месяц посконный!»

Томили деву черным бесчестьем:

«Ты ли по валдайским безвестьям

Рыдала бубенцом поддужным

И фатой метельной, перстнем вьюжным

2340 Обручилась с Финистом залетным?»

И калымом-суком подворотным

Ярославне выкололи очи...

Ой, Каял-река! Ой, грай сорочий!

Ой, бебрян рукав! Ой, раны княжьи!

Гляжу: на материнской пряже

Горит купальский светлячок —

Его бы в брачный перстенек

Или в иконную репейку.

Вот переполз на душегрейку

2350 И таять стал... Слеза родимой

Сберется пчелкою незримой,

Чтоб в Божьем улье каплей меда

Благоухать за жизнь народа —

От матери за мать элатница!..

«Николенька, тебе синица

Нащебетала лапотки

И легкий путь на Соловки

К отцу Савватию с Зосимой,

Чтоб адамантовою схимой

2360 Тебя укрыть от вражьей сети!

Пройдет немного зим, пролетай

И для меня сошьют коты —

Идти в селенья красоты,

Кувшинке к светлости озер, —

Так кличет лебедем – собор,

И семилетняя разлука —

За прялкой зимняя докука,

Лишь сердца сладостный порез, —

Христос воскрес! Христос воскрес!

2370 Запомни, дитятко, годину,

Как белоцветную калину, —

Твою невесту под окном,

Что я усну в калинов цвет

Чрез семь плакучих легких лет

Невозмутимым гробным сном!

Я не страшусь могильной кельи,

Но жалко ивовой свирели

И колокольцев за рекой!

Тебе дается завещанье,

2380 Чтоб мира Божьего сиянье

Ты черпал горсткой золотой,

Любил рублёвские заветы,

Как петел синие рассветы

Иль пяльцы девичья игла:

Красотоделатель Савватий

На голубом небесном плате

Не шьет совиного крыла!

Поморью любы души-чайки,

Как печь беленая хозяйке,

2390Они приветны и моржу...»

– «Родимая, ужель последний

Я за твоей стою обедней

И Святцы красные твержу?»

– «Уже пятнадцать миновало,

У лося огрубело сало,

А ты досель игрок в лапту, —

Пора и пострадать немного

За Русь, за дебренского Бога

В суровом Анзерском скиту!

2400 Там старцы Никона новиной,

Как вербу белую, осиной

Украдкой застят древний чин.

Вот почему старообрядцы

Елиазаровские Святцы

Не отличают от старин!»

* * *

«Преподобие отче Елиазаре, моли Бога о нас!»

И так пятьсот кукушьих раз

Иль иволги свирельных плачей.

Но послушанье меда паче,

2410 Белей подснежников лесных.

«Скиту поружен, как жених

Иль колоб алый земляничный,

Николенька сладкоязычный

Зело прилежный до Триоди.

Уж в черном лапотном народе

Гагаркою звенит молва,

Что Иоанова глава

Явила отрочати чудо

И кровью кануло на блюдо» —

2420 Так обо мне отец Никита

Оповестил архимандрита.

Игумен душ, лесных скитов,

Где мерен хвойный Часослов,

Весь борода, клобук да посох,

Осенним стогом на покосах

Прошелестел: «Зело, зело!..

Покуль бесовское крыло

Не смыло злата с отрочати,

Пусть поначалится Савватий!

2430 У схимника теплы полати

И чудотворны сухари,

А квас-от – солод от зари,

А лестовки – сёмужьи зерны,

А Спас-от ярый тайновзорный!

Опосле Мишка-балагур,

Хоть косолап и чернобур,

Зато, как азбука живая,

Научит восходить до рая!»

Честнбму авве боле сотни,

2440 Он сизобрад, как пух болотный,

С заливами лазурных глаз,

Где мягкий зыблется атлас,

И помавают тростники —

Сюда не помыслов чирки,

А нежный лебедь прилетает

И берег вежд крылом ласкает,

Чтоб золотилися пески.

Кто видел речку на бору,

Глубокую, с водою вкусной,

2450 С игрою струй прозрачно грустной,

Как след резца по серебру, —

Она пригоршней на юру

Сосновой яри почерпнула

И вновь, чураясь шири, гула,

Лобзает светлую сестру—

Молчание корней, прогалов...

Лишь звезд высоких покрывало

Над нею ткется невозбранно —

Таков, вечерне осиянный,

2460 И древний схимник Савватий.

К нему с небесных Византии

Являлся житель чудодейный,

Как одуванчик легковейный,

С лотком оладий, калачей,

Похожих на озерный месяц,

Косым прозрачным пирожком,

И звал в нерукотворный дом

От мочежин и перелесиц:

«Погодь маленько, паренек,

2470 Пока доспеет лапоток

И заживет у мишки ухо,

Его разъела вошь да муха,

Да выбродит в Лубянке квас».

И с той поры ущербный лапоть

Не устает берёстой капать,

Медведь развел на шубе улей,

А квас зарницею в июле

То искрится, то крепнет дюже,

Святой же брезжит, не остужен,

2480 Речной лазурной глубиной,

И сруб с колодой гробовой

Напрасно ждет мощей нетленных.

Как хорошо в смолисто-пенных

И строгих северных лесах!

«Подъязик ты, а не монах

Иль под корягой ерш вилавый!

Послушай, молятся ли травы,

Благословясь ли, снегири

Клюют в кормушке сухари?

2490 Как у Топтыгина с ушами?..»

И было в келье мне, как в храме,

Как в тайной завязи зерну.

«Ну, подплывай, мой ерш, к окну!

Я покажу тебе цветулю!..» —

И авва, взяв сухую дулю,

Тихонько дул на кожуру.

И чудо, дуля, как хомяк,

От зимней дрёмы воскресала,

Рождала листья, цвет, кору

2500 И деревцом в ручей проталый

Гляделася в слюдяный мрак.

Меж тем, как вечной жизни знак

В дупёльце пестрая синичка,

Сложив янтарное яичко,

Звенела бисерным органцем...

Обожжен страхом и румянцем,

Я целовал у старца ряску

И преподобный локоток.

«Плыви, ершонок, на восток

2510 Дивиться на сорочью сказку.

Она с далекого Кавказья

На Соловки летит с оказьей,

С письмом от столпника Агапа,

А чтоб беркут гонца не сцапал,

На грудку, яхонтом пылая,

Надета сетка золотая —

В такой одежине сороку

Не закогтит ни вран, ни сокол.

Перекрестясь, воззрись в печурку

2520 Авось закличешь балагурку!

Ау! Ау! Сорока, где ты?»

Гляжу, предутрием одеты

Горища, лысиной до тучи,

И столп ступенчатый у кручи,

Вершина – русским голубцом -

Цветет отеческим крестом.

На подоконнике сорока,

Зеленый хвост и волоока,

Пылает яхонтом кольчуга.

2530 На Соловки примчаться с юга -

Пот птичий на гусиной стае!..

Вот поднялась, в тумане тая,

Скатилась звездочкою в дол...

«Ох, батюшка, летит орел!..»

Но вестник плещет против солнца,

И лучик, кольче веретёнца,

Пугает страшного орла...

Вот день, закаты, снова мгла.

Клубок летучий ближе, ближе,

2540 Уже полощется, где Кйжи,

Онего, синий Палебстров

И кемский берег нерпой пестрой.

Сюда!.. Сюда!.. «Чир-чир! Чок-чок!»

– «Встречай туркиню, голубок!»

И схимник поднимал заслонец.

Не от молитвенных бессонниц,

Постов, вериг семифунтовых,

Я пил из ковшиков еловых

Нездешних зорь живое пиво, —

2550 Есть Бог и для сороки сивой!

Что ковш, то год... Четыре... Пять...

И бледной голубикой мать

Цвела в прогалине душевной.

Топтыгин шубою пригревной

Неясный растоплял озноб...

Откуда он – спорынный сноп

На ниве, вспаханной крылами

Пустынных ангелов и зорь?

Есть горе-сом и короб-горь.

2560 Одно, как заводи, зрачки

Лопатой плавников взрывает,

Седому короб не с руки,

А юный горе отряхает,

Как тину резвая казарка.

Но есть зловещая знахарка

С гнилым дуплом заместо рта,

Чьи заклинания – песта

В ночном помоле стук унылый,

В нем плаха, скрежеты, могилы,

2570 На трупе слизней черный ужин!..

Я помню месяц неуклюжий

Верхом на ели бородатой

И по-козлиному рогатой,

Он кровью красил перевал.

Затворник, бледный, как опал,

В оправе схимы вороненой,

Тягчайше плакал пред иконой

Под колокольный зык в сутёмы.

А с неба низвергались ломы,

2580 Серпы, рогатины, кирьги...

Какие тайные враги

Страшны лазурной благостыне?

«Узнай, лосенок, что отныне

Затворены небес заставы,

И ад свирепою облавой,

Как волк на выводок олений,

Идет для ран и заколений

На Русь, на Крест необоримый.

Уж отлетели херувимы

2590 От нив и человечьих гнезд,

И никнет колосом средь звезд,

Терновой кровью истекая,

Звезда монарха Николая, —

Златницей срежется она

Для судной жатвы и гумна!

Чу! Бесы мельницей стучат,

Песты размалывают души, —

И сестрин терем ворог-брат

Под жалкий плач дуваном рушит.

2600 Уж радонежеских лампад

Тускнеют перлы, зори глуше!

Я вижу белую Москву

Простоволосою гуленой,

Ее малиновые звоны

Родят чудовищ наяву,

И чудотворные иконы

Не опаляют татарву!

Безбожие свиной хребет

О звезды утренние чешет,

2610 И в зыбуны косматый леший

Народ развенчанный ведет,

Никола наг, Егорий пеший

Стоят у китежских ворот!

Деревня – в пазухе овчинной,

Вскормившая судьбу-змею,

Свивает мертвую петлю

И под зарею пестрядинной

Как под иудиной осиной,

Клянет питомицу свою!

2620 О Русь! О солнечная мати!

Ты плачешь роем едких ос

И речкой, парусом берез

Еще вздыхаешь на закате.

Но позабыл о Коловрате

Твой костромич и белоросс!

В шатре Батыя мертвый витязь,

Дремуч и скорбен бор ресниц,

Не счесть ударов от сулиц,

От копий на рязанской свите,

2630 Но дивен Спас! Змею копытя,

За нас, пред ханом павших ниц,

Егорий вздыбит на граните

Наследье скифских кобылиц!» —

Так плакал схимонах Савватий!

И зверь, печалуясь о брате,

Лизал слезинки на полу.

И в смокве плакала синичка,

Уж без янтарного яичка,

Навек обручена дуплу —

2640 Необоримому острогу...

Ах, взвиться б жаворонком к Богу!

Душа моя, проснись, что спишь?!.

Но месяц показал нам шиш,

Грозя кровавыми рогами, —

И я затрепетал по маме,

О сундуке, где Еруслан

Дозорит сполох-сарафан,

Галчонком, в двадцать крепких лет.

Прощай, мой пестун, бурый дед!

2650 Дай лапу в бадожок дорожный!..

И, спрятав когти, осторожно

Топтыгин обнимал меня,

И слезы, как смола из пня,

Катились по щекам бурнастым...

Идут кривым тюленьим ластам

Мои словесные браслеты!..

* * *

На куполах живут рассветы,

Ночам – колокола светелка,

Они стрижами, как иголкой,

2660 Под ними штопают шугаи.

Но лишь дойдет игла до края,

Предутрие старух сметает

Пушистой розовой метлой,

И ангел ковшик золотой

С румяною зарничной брагой

Подносит колоколу Благо,

Опосле Лебедю, Сиону.

Для чистоты святого звона

Колоколам есть имена —

2670 О том вещают письмена

И годы светлого рожденья,

Чтобы роили поколенья

Узорных сиринов в ушах

Дырявым штопалкам на страх!

Качает Лебедя звонарь,

И мягко вздрагивает хмарь.

Как на карельских гуслях жилы —

То Лебедь-звон золотокрылый!

Он в перьях носит бубенцы,

2680 Жалеек, дудочек ларцы,

А клюв и лапки из малины,